Глава 1
В стародавние времена, когда боги спускались на землю, чтобы повеселиться на шумных людских празднествах, когда умершие не уходили в неизвестность, но, оставаясь рядом с живыми, участвовали в их делах, порой помогая, а подчас и вредя, стоял на высоком холме над рекой град не град, деревенька не деревенька, так, поселение - Мир. Были в нем большие бревенчатые дома родов, и сады с огородами, и земляные сараи, и птичники, а вокруг – высоченный частокол стен, призванных защищать не столько от опасностей, сколько от страхов, навеянных мрачной верой в ночные кошмары. За Миром же, в священном березняке, в стороне от любопытных глаз и дурных мыслей покоилось капище с идолами - еще более древними, чем все вокруг, а рядом с ним – хоромы - дом реликвий, да хижины жрицы и волхва.
Люди, до поры удачливые, не знали ни мора, ни голода. Вот только Добро - вечный странник, который подолгу не гостит в одном краю. Стоит же ему уйти, как на смену тотчас является Зло со своими вечными спутниками, двумя слепыми сиротинками - Горюшком да Кручинушкой. Зная об этом, боялись миряне потерять то, что имели, и потому день ото дня блекло их счастье. Но жить-то все равно надо. Вот так и жили. Хорошо ли, худо? Да по всякому.
И был среди тех людей кузнец. Всякое дело в его руках спорилось: надо ли лошадь подковать, топор наточить или серп изготовить - все к нему с поклоном. Ведь как без металла в хозяйстве? Не жизнь, а сплошное мучение.
Кузнец, конечно, необходим, кто спорит? Но вот только был он чужаком, пришельцем из леса, чародеем, который, пусть во благо, но все же использовал свою страшную черную силу. Как бы иначе он смог заставить служить себе огонь?
Пламень же – он как ветер: поймать, может, еще как-нибудь изловчишься, но приручить никогда не сумеешь. А что будет, если он вырвется из тесных тисков кузницы, да пойдет гулять по земле, вымещая свою злобу на беззащитных людях? Вот то-то и оно - боязно.
Потому кузнец и жил в стороне от Мира, на покатом берегу реки. На другом же, за широким лугом, возвышался мрачной стеной от земли до небес черный бор.
Роженицы не особенно благоволили к его семье, послав всего одного ребенка, да и того при рождении такого слабого да маленького, что даже жрица не знала, выживет ли чадо, а потому и нарекла Остасией - той, которая останется. Имя ли помогло, а, может, сама Макошь - Великая мать всего сущего - пожалела родителей. Так или иначе, обошла смерть-Морена малышку стороной.
Видно, в ней было что-то особенное, раз еще крохой ее приметила жрица. Сначала старуха рассказывала девочке сказки, а потом, когда Остася чуть подросла, стала объяснять приметы, обычаи и обряды, толи готовя к чему-то, толи от чего-то хороня.
Не один вечер провела дочь кузнеца в жилище жрицы - маленькой хижине-мазанке, в которой и был-то всего один очаг, но зато в нем горела искра священного, негасимого пламени, наделенного магической силой.
И тот закат, с которого, все началось, не стал исключением.
Маленькая комнатка с низким, почерневшим от копоти потолком была полна покоя, навеянного горьковатым духом трав. Возле очага возилась старая женщина, помешивая бурливший в высоком толстостенном котле кроваво-красный настой – дурманное питье для русальского жертвоприношения. В углу, на лавке, сидел волхв - совершенно седой, сухощавый старик, на изборожденном морщинами лице которого жили лишь глаза, которые, небольшие, бесцветно серые, но удивительно глубокие, смотрели сквозь пространство и время, видя завтрашний день – возможно, даже лучше нынешнего.
Они были удивительно похожи, эти самые почитаемые люди Мира, с которыми говорили сами боги. Их память хранила в себе все знания минувшего, им были даны силы призывать на помощь из небесного Ирья духов предков и изгонять из людского края злыдней и ужасных навий-кровопийц.
Остася сидела в сторонке, на застеленным куском жесткой рогожки земляном полу и, следя поблескивавшими от плохо скрываемого любопытства глазами за жрицей, наглаживала собаку волхва - Двоеглазку.
-Да, - тяжело вздохнул предсказатель. - Стар я стал. В Ирий пора, на покой.
-А среди людей кто останется? – не отрываясь от своего занятия, качнула головой старуха.
-Остася. Напрасно ты ее обучаешь, что ли?
-Тася - девочка смышленая, - пожала плечами его седая собеседница, искоса глянув на сжавшуюся в страхе, услышав такие слова, дочь кузнеца. - Только больно молода.
-Молодость – судьбе не помеха.
В хижине точно клубы дыма, повисла тишина, пока ее вновь не развеял тяжелый вздох:
-Иногда я не понимаю Великую Мать, - качая головой, обронила - словно подумала вслух жрица.
-Она посылает нам новые испытания, только и всего.
-Испытания?
-Примет их приближения предостаточно. И луна бледная, и дым стелится по земле - значит, скоро небу придется кого-то оплакивать. А какой уж день подряд с пастбища первой возвращается черная корова? И аисты. Куда они исчезли из наших краев, почему больше не вьют гнезда в Миру? И тут еще собака моя по ночам выть стала, видать, тоже беду чует, - сказал волхв, а затем, поймав на себе испуганный взгляд девушки, поспешил добавить: - Но ты не бойся, милая. Тебя сама Великая Мать защищает: что бы там ни случилось, с тобой все будет в порядке. Лишь зимой, когда богиня засыпает, убаюканная ветрами, укутанная снежными одеялами, будь осторожна.
-Хватит тебе, Святовит, девочку пугать, - прервала волхва жрица. - Завтра начинается праздничная неделя, пора веселья, а она того и гляди расплачется... Давай-ка, милая, я лучше тебе о русальской неделе расскажу. Ты ведь знаешь, кто такие русалки?
-Берегини, спутницы-подруги Великой Матери.
-Не только. Конечно, Макошь, когда она спускается на землю, сопровождают птицы-русалии, которые любят покачаться на ветвях и покружить в хороводах, только они редко помогают нам, смертным. Другое дело зеленоволосые подводные русалки - девушки с рыбьими хвостами. Вот кто настоящие защитницы. Именно они берегут наши поля от гнева Подводного хозяина - Ящера.
-Как это?
Жрица не стала сразу отвечать на вопрос, вместо этого спросила:
-Милая, тебе приходилось слышать, сидя на пустынном берегу, далекое печальное пение?
-Да.
-Это русалки поют, тоскуя по дому, по своим родным.
-Разве река им не дом?
-Конечно, нет, дитятко! Они же людского племени. Это сейчас в русальскую неделю мы приносим в жертву реке кукол, а прежде Ящер требовал живых девушек, да не абы каких, а помоложе, покраше, грозя иначе затопить все вокруг.
Накануне священного дня летнего солнцестояния собирались все молодые и незамужние на площади, а русальцы выбирали троих девиц-берегинь. Одна из них приглашала подводного хозяина в гости, вторая встречала, веселила и потчевала, а третья провожала, да так и оставалась в реке. И происходило это каждый год, пока русалок не стало столько же, сколько звезд отражается в реке. Только тогда речной владыка перестал требовать людей, согласившись забирать вместо них чучела – мертвые образы.
-А что стало с принесенными в жертву?
-Они так и продолжают жить в подводных хоромах, днем рассказывают хозяину сказки, поют песни, танцуют, а по вечерам поднимаются на опустевший берег, смотрят на далекие людские жилища и поют в тоске по своему прошлому. Как-то раз услышала Великая Матерь их песню, и стало ей жалко горемык. И повелела она Ящеру отпускать русалок духами на землю, но лишь в час, когда люди зовут их на помощь, да еще в эту праздничную неделю. Но в последний ее день, оттанцевав, отвеселившись на своем празднике, они возвращаются назад, под воду.
-И никак нельзя вызволить их из плена?
-Почему же? Можно. Если на дно спуститься, да в траве подводной, стоящей в рост человеческий, останки отыскать, на землю поднять, на краду уложить, да после тризну справить. Вот только не будет этого никогда сделано. Ни к чему гневить Ящера, который, обнаружив пропажу, потребует себе новые жертвы, взамен сбежавшим. Нет, девонька, не гоже, одних спасая, других на гибель обрекать. Да и не позволят предки-прародители пойти против древних законов и обычаев.
-А как такое может быть, что души предков в одно и то же время живут и в небесном Ирье и здесь, на земле?
-Ирий-то совсем рядом, над облаками. Кажется, подпрыгни - и достанешь. На самом же деле туда лишь один путь - через огонь. Мертвому, да с помощью Белобога осилить дорогу не сложно, живому же, к тому же без проводника, невозможно не заплутать в землях Чернобога, среди навий.
-И почему Великая Мать терпит Чернобога? Почему не уничтожит раз и навсегда?
-Он же ее первенец, старший из близнецов. Макошь всегда будет любить его, может быть, даже больше светлого Белобога... - жрица замолчала, задумавшись, и в какое-то мгновение девушке показалось, что в ее глазах затеплились искорки слез, по губам скользнула печальная улыбка. Остася хотела уже спросить старуху, что ее так расстроило, но не посмела, боясь растревожить чужую рану.
-Нечего молчать, понапрасну тратя время на тишину, - между тем вновь заговорила жрица. – Давай я лучше расскажу тебе об огненном обряде. Он – самый главный для смертного. Без других еще как-то можно обойтись. Без него же – нет, никогда. Ведь душа должна вернуть все долги Матери, прежде чем обретет право войти в Ирий. Это сложный обряд, абы как его не исполнить, а если кто и попытается – не поможет умершему, лишь навредит… Слушай же. Сперва нужно подготовить костер-краду…
-А зачем его окружают рвом с водой? – прервала ее дочь кузнеца рожденным растущим любопытством вопросом.
-У Земных врат всегда толпятся навии, стремясь пробраться в наш край, - принялась терпеливо объяснять ей старуха. Когда загорается костер, они устремляются в прожженную пламенем щель, пользуясь тем, что огонь еще не достаточно окреп, чтобы остановить их. Воду же навии преодолеть не могут... – потом она продолжала: - Огонь сплетает из дыма дорогу-проводницу, которая и ведет душу в Ирий…
Но рассказ жрицы был слишком нетороплив, чтобы юная нетерпеливая душа могла слушать его, не прерывая:
-А почему погребают пепел?
-Чтобы души ушедших не потеряли связь с землей, с минувшим. В борьбе со злыднями без помощи предков нам бы пришлось нелегко. Поэтому пепел и собирают в горшок, горшок опускают в землю. И потом, стоя на месте погребения, будет можно вызвать душу предка из Ирья, попросить о помощи. Но души, пока они на земле, нуждаются в пище, не забывай об этом, если не хочешь их разгневать...
Остася нахмурилась, отведя взгляд чуть в сторону. Она не хотела думать о смерти, и уж о встречах с мертвыми – тем более. Эти мысли пугали ее.
-Эх, молодость, молодость, - поняв ее без всяких слов, качнул головой волхв.
-Да… - вторила ему жрица. – Лишь с возрастом понимаешь, что совсем не то страшно, чего боишься… Что ж… Что-то мы сегодня заговорились... Уж стемнело... Старик, проводи-ка нашу гостью...
- Не надо, я сама доберусь! – воскликнула, вскакивая на ноги, Остася. Она была рада положить конец этому тягостному разговору. - До завтра, жрица, до завтра, волхв, спокойной вам ночи!
-Да защитят тебя духи предков, милая.
В небе, похожем на пепелище, оставшееся после страшного, всепоглощающего пожара, мерцали чуть теплившиеся угольки звезд. На земле же все успело погрузиться во мрак: погасили костры, задули лучины и масляные лампадки, бросили в бочки с водой факелы. Огонь сохранился только в святилище да в кузнице – две крохотные бледные точки, соединенные дорогой-невидимкой, по которой предстояло пройти дочери кузнеца.
Остася вдохнула полной грудью душистый воздух летней ночи, наслаждаясь его дурманной прохладой. Вокруг было тихо и безлюдно. Но, вдруг, в этой тишине раздался едва слышный шорох, заставивший девушку вздрогнуть. Все ее тело пронзил страх, когда совсем рядом, средь деревьев, она заметила черную тень с мерцавшими огненными глазами, которые, казалось, пронзали, читая самые сокровенные мысли. В ужасе, она бросилась бежать. Прочь, скорее прочь! Не оглядываясь, чтобы не встретиться взглядом со своим страхом, она метнулась по склону холма вниз, к защитнице-воде.
Вот, наконец, отчий дом. Распахнув дверь, Остася стремительно влетела внутрь и, увидев родителей, удивленно смотревших на нее, раскрасневшуюся и запыхавшуюся, облегченно вздохнула.
-Уф-ф!
-Что случилось? - спросил ее отец.
-Я была у жрицы,- с трудом переводя дыхание, заговорила она, - а когда возвращалась, увидела злыдня!
-В священной роще? - кузнец улыбнулся. - Навии не могут приблизиться к святым идолам. Тебе просто привиделось. Иди спать, доченька, уже поздно.
Она поспешно кивнула, соглашаясь:
-Да, папочка, - и уже повернулась, собираясь уйти, но в последний миг, задержавшись у очага, сама не зная почему, спросила: - А из какого рода жрица и волхв?
-Никто этого не знает, - поспешила ответить мать. - Прежние святые люди, почувствовав, что им пора собираться в Ирий, удалились на 3 дня. Где они были - об этом в Миру никому не ведомо, назад же вернулись уже с преемниками. Сорок дней они провели в святилище, не покидая его ни на миг, а на сорок первый старые исчезли, словно растворившись в воздухе, а Горяна и Святовит остались заместо них. И вообще, дочка, ни к чему эти вопросы. Вся жизнь жрицы и волхва овеяна тайной, ибо они - не такие, как мы, им даны великие силы, их жизнь течет по совсем иным законам, которые мы никогда не сможем понять… Ладно, пойду-ка я в хлев, проведаю скотину. И с чего это вдруг все заволновались? Словно действительно где-то поблизости злыдни бродят…
Стоило матери переступить через порог, как Остася бросилась к отцу:
-Это правда?
-Что злыдни рядом?
-Нет! – о них она и думать боялась! - Что жрица и волхв не такие, как мы все.
-И да, и нет, - глядя на дочь печальными глазами, задумчиво произнес кузнец.
-Расскажи! Ты ведь тоже родился не в Миру!
-Нечего тут рассказывать, - нахмурив густые брови, вздохнул кузнец. – Говорят о том, о чем думают, а думают о том, чем живут. А живем мы в Миру… Иди-ка лучше, дочка, спать. Завтра начнутся праздники, и до конца Купалы будет не до отдыха.
…На следующее утро Остася проснулась рано. Убрав перину и подушки, девушка умылась студеной водой, переплела косу и надела новый сарафан, сшитый специально для русальской недели. Она очень гордилась им, ведь с первого стебля выращенного перед домом льна до последнего стежка кропотливого затейливого узора сделала все сама, не забыв ни об одном даже самом незначительном обряде, молитве и заклинании. Макошь, Великая Мать всего сущего, будет ею довольна.
Выйдя из дома, Остася сразу заметила, что огонь в кузнеце погас: отец, повинуясь традиции, задул его и теперь, в новой белой косоворотке стоял, обняв жену, на берегу, и они о чем-то тихо говорили.
Увидев дочь, родители улыбнулись ей, пожелали доброго дня, а потом, похвалить обнову, спросили:
-Ты решилась-таки пойти в Мир на начало праздника?
-Нет! – поспешно воскликнула та, вспомнив разом все свои сомнения.
-Зачем же тогда так рано встала? - кузнец закинул голову, взглянув на звездное, еще даже не тронутое алыми всполохами зари, небо. – Да и одежда эта, - он придирчиво оглядел ее с головы до ног, - слишком праздничная, чтобы сидеть на камне у воды да вздохи считать.
-Ты выросла, доченька, - улыбнулась мать. - Пора тебе с молодыми веселиться, о суженом мечтать. Тесно отчее гнездышко журавушке, расплавляющей крылышки, - в глазах женщины зажглись слезы.
-Мама! Что ты, мама! - Остася бросилась к ней, прижалась, пытаясь успокоить, но та нежно отстранила ее:
-Ступай, милая, хоть полюбуйся праздником, чтобы было потом что вспомнить. И не бойся людей, Тасенька, они добрые.
Не смея ослушаться родителей, девушка склонила голову в знак согласия.
Немного отойдя от дома, Остася сошла с каменистой тропинки на зеленый луг, стала медленно подниматься к Миру, собирая цветы и сплетая их в венок. Здесь, на склоне холма, ее и встретили подруги.
-Ну конечно! - увидев Остасю, воскликнула светловолосая, белокожая, чем-то похожая на лебедицу, Любава. - Я же говорила: в последний миг ты забудешь о всех своих страхах!
-А ты не хотела идти на праздник? - спросила рыжеглазая огненноволосая Заряна. - Потому что ты - дочь кузнеца?
-Да, - вздохнув, Остася кивнула. - В Миру все считают отца чародеем. И я думала: может быть, другим покажется святотатством то, что я... Ну… - не договорив, она умолкла, пожала плечами, не зная, что еще сказать, как объяснить то, что было не до конца понятно даже ей самой.
Не удивительно, что подруги глядели на нее с удивлением:
-Ты ведь прежде не раз приходила в Мир с родителями, - проговорила невысокая, серенькая, как мышка, Олеся, - и на праздники, и на свадьбы, и на проводы.
-Тогда все было иначе!
-Но почему?
-Потому что сегодня я словно требую признать за собой право найти в Миру суженого и войти в род! – всплеснув руками, воскликнула дочь кузнеца.
-И что в этом такого? - Олеся никак не могла понять, что пугало подругу. - Разве ты не одна из нас, разве, когда ты родилась, предки-прародители не признали в тебе свою кровь? И вообще…
-Знаешь, - прервала ее, врываясь в разговор, словно на крыльях ветра, Любава. - Мы ведь сперва тоже думали, что ты чужая, пока были маленькими играть с тобой не хотели, сколько ни говорили нам родители, что ты - такая же, как мы. А потом, когда увидели, что ты нравишься Двоегласке, успокоились. Ты ведь знаешь, какой у нее нюх на злыдней и колдунов: она их за версту чует и на дух не переносит!
Олеся и Заряна испуганно взглянули на нее:
- Ну и… откровенная ты у нас!
-Да, что думаю, то и говорю! – гордо выпрямилась та, не понимая, что сказанное – это еще не все, и уж точно – не главное.
-Ты обиделась? – между тем Олеся повернулась к вдруг погрустневшей Остаси.
Девушка качнула головой. - Вот и хорошо! - продолжала подруга. - А то русалки увидят печаль в твоих глазах, да как начнут щекотать! У-у! – вытянув вперед руки, словно подражая сказочным персонажам, она шагнула к дочери кузнеца.
-Погодите, погодите! - воскликнула Заряна. – Может, дело не в этом? Может, ты влюбилась в кого-то и боишься узнать, что ему милее другая? Или... Нет, нет! Или что весь праздник тебе придется провести в девичнике?
Видя, что лицо Остаси залил румянец, подруги рассмеялись еще громче и звонче. Заряна с Любавой, взявшись за руки, побежали вперед, а Олеся пошла рядом с дочерью кузнеца, украдкой на нее поглядывая.
-Скажи, - наконец решившись, спросила она, - а правду говорят, что жрица избрала тебя своей преемницей?
- Нет! – испуганно глядя на нее, Остася замотала головой.
- Разве она не учит тебя обрядам, заговорам?
-Учит, но...
-Какие тут могут быть "но"? Неужели стала бы мудрая женщина открывать тайны кому-нибудь кроме преемницы? Но ты не бойся, жрица не станет тебя торопить.
Поживешь сначала для себя, а уже потом - для Великой Матери. Жрица все равно должна быть старой...
Остася опустила голову, пряча глаза.
Ей вряд ли удалось бы утаить свои мысли, поддавшись расспросам Олеси, но они уже подошли к Миру и окатившая их с головы до ног волна настоящего заставила забыть о прошлом и будущем.
Все вокруг было украшено цветами, зелеными пушистыми ветками орешника и березы, со всех сторон неслись звуки рожков и бубенцов, дудок и птичек-свистулек. То там, то тут в толпе мелькали ряженые - рогатые, длиннобородые козлы, краснолицые, хрюкающие свиньи-толстяки, кони с длинными гривами и хвостами из старых мочал. Сопровождавшие их скоморохи-пастухи напевали беззаботные песенки, веселя народ и одаривая детишек свистульками и леденцами.
Детские хороводы манили к себе, ряженые хватали за руки, пытаясь удержать, но девушки, не останавливаясь ни на миг, продолжали пробираться по заполненной людьми, как жито зерном, улице к площади, где уже собрались их сверстницы, чтобы, перешептываясь и перешучиваясь, наконец, влиться в их круг.
А потом наступил миг, когда Остасе, остановившейся чуть позади своих подруг, показалось, что все звука, расставшись с мелодией, слились в единый протяжный гул. Почти сразу же она увидела русальцев - крепких, сильных парней, всех как один русоволосых, светлоглазых, в просторных рубахах, с колпаками на головах и деревянными резными мечами в руках. Они строем, точно воины в походе, вышли на середину площади, неся впереди чучело коня - соломенную куклу с лошадиным черепом на длинном шесте. В самом конце процессии ехали два всадника. На первом - совсем юном – была рубаха с длинными широкими рукавами, которые потоком расшитой желтыми нитями ткани, спадали позади, точно крылья птицы. Второй – постарше - широкоплечий и беловолосый был одет в огненно красную сорочку с воротом, расшитым солнечным кругом. В руке он держал жезл Ярилы, а босые ноги в коротких оранжевых штанах охватывали, спускаясь с колен, пряди подводной травы.
Оказавшись в центре круга, образованного русальцами, они спешились.
-Ой, девочки, сейчас будут выбирать берегинь! – восторженно зашептала Любава.
Все предвкушали веселье. И лишь одной Остасе стало грустно: она вспомнила рассказ жрицы о тех временах, когда этот день был совсем другим - горьким и тягостным.
Между тем самый младший из русальцев заговорил, обращаясь к собравшимся:
-Девица Марцана! Где ты скрылась, где затаилась?
-Я здесь! Я здесь! - вскрикивала всякая, рядом с которой он проходил.
Но тот лишь качал головой: - Замолчи, эхо, не тебя ищу, не тебя зову, - повторял он, пока, наконец, не замер возле хрупкой, стройной девушки, стоявшей в стороне, почти возле самых стен, неказистой, но с такими длиннющими ресницами, прямыми стрелками бровей и огромными голубыми глазами, что любой красавице было впору позавидовать.
-Девица ясная, девица светлая, - проговорил он. - Защити мое сердце от чар навиих, не позволь им забрать мою душеньку.
Та, робко взглянув на русальца, зарделась, а потом, опустив глаза, протянула ему руку.
Юноша вывел свою избранницу из толпы, усадил на коня и замер рядом.
Между тем, откинув маску-череп, вперед вышел другой русалец – с чучелом коня в руках.
-Старуха Морена! Где ты скрылась, где затаилась?
-Меня здесь нет! - закричали разом со всех сторон. Девушки поспешно подались назад - кому же хочется называться именем дряхлой старухи-смерти?
-Замолчи, эхо, все равно не собьешь, все равно не скроешь! – посмеиваясь, продолжал русалец.
Наконец, он остановился возле худой, точно жердь, толстогубой и щекастой девки.
-Вот ты где, женушка! - под общий смех воскликнул он. - Что ж ко мне не идешь?
А кто ж схоронит от навий твоего муженька?
Девушка тяжело вздохнула, однако, смирившись со своей судьбой и не желая нарушать священный порядок обряда, протянула русальцу руку, в душе кляня себя за то, что не послушалась советов остаться дома.
Ее посадили на чучело, удерживаемое теперь четырьмя русальцами. Толпа еще какое-то время смеялась, а затем притихла - вперед вышел вожак русальцев:
-Светлая Макошь! Где ж ты скрылась, где затаилась?
И тишина! Лишь быстрое взволнованное дыхание, сильное частое биение сердец и повисшее в воздухе, словно туман над водой по утру, напряжение.
-Эхо, эхо! Даже ты молчишь! Неужто надеешься спрятать ладу, утаить надежду? Но ведь сердце слышит, рука руку чувствует, - и он, скользнув по толпе взглядом, вдруг остановился на Остасе. Казалось, он заглянул в самое ее сердце, а затем твердо и уверено двинулся вперед.
Страх, не сравнимый с тем, что охватывал ее когда либо прежде, заставил дочь кузнеца вздрогнуть. Ее душа металась пойманной птицей, ища путь к спасению. И в последнее мгновение, когда вожак русальцев уже останавливался перед ней, девушка, поддавшись внезапному порыву, тенью скользнула в сторону, меняясь с
Любавой местами.
Удивленный, тот посмотрел на Остасю глазами, в которых сначала было лишь непонимание, а затем вдруг мелькнул задорный огонек: он принял ее поступок за игру, и игра эта ему понравилась.
Повернувшись к Любаве, русалец сказал:
-Ты узнаешь меня, суженая, ты поможешь мне, милая? - и когда та, гордо вскинув голову и с нескрываемым восторгом глядя на вожака, протянула ему руку, повел девушку к своему коню.
-Счастливая! - прошептала Олеся. - На нее сам Всеслав обратил внимание!
-Всеслав? – растерянно переспросила Остася, безуспешно пытаясь унять накатившую на нее дрожь.
-Да, - мечтательно протянула подруга. - В Миру нет ни одной девчонки, которая не была бы в него тайно влюблена. А он, наверное, действительно суженую ищет. Но это, конечно, не Любава. Она - дурочка, пусть и красивая, а он - будущий вождь племени... Но, все равно, можно ведь просто помечтать... Особенно когда он рядом... И вообще, я не понимаю, как ты можешь его не знать?
-Но я же живу не в Миру, - пожала плечами Остася. Ей вовсе не хотелось продолжать этот разговор, тем более что все вслед за русальцами уже направились к реке.
Уже за чертой площади дочь кузнеца услышала шепот за спиной:
-Странная она.
-Ты видела, как он на нее смотрел?
-Да. Он и шел-то к ней, а она рванулась прочь, страшась, как колдуна.
-Да ладно вам! Что еще можно было ожидать от ученицы жрицы? Ясное дело: боится влюбиться и потерять расположение наставницы.
-Ради Всеслава ничего не жалко!
Нервно дернув плечами, Остася ускорила шаг. Девушка была готова совсем убежать, только бы не слышать пересудов да перешептываний. Но она никогда не посмела б нарушить обряд.
Величественно, и, в то же время, с долей смеха над той печалью, которая сопутствовала всему происходившему в былые годы, они прошли через Мир. Будто прощаясь с родными домами, каждый касался стен того, в котором был его очаг.
Возле врат их ждали главы родов, из рук которых юноши и девушки приняли праздничные, расшитые птицами, полотенца. Когда шли лугом, толпа распалась. Смеясь, легонько подталкивая друг друга, все кинулись собирать цветы, которые, приговаривая:
-Сплети с миленькой! Сплети с суженым! - бросали самой юной из берегинь.
-Сплети венок, пусть будет первеньким сынок! Сплети веночек! Пусть будет много дочек! – просили Любаву.
-В круг скорей сплети, пусть смерть заблудится в пути! – кричали ехавшей верхом на чучеле.
Поймавшие Марцанин венок, тотчас надевали на голову:
-Пусть до свадьбы новый сплестись не успеет!
Макошин брали в руки:
-Первый сниму, вторым заменю!
В Моренин же, упавший вниз, стремились поставить ногу:
-Коль смерть вослед идет, пусть заблудится, закружится!
Так они подошли к реке. Солнце только-только поднялось над горизонтом, осветив небо и разогнав звезды. Туман густой мохнатой тучей навис над водой.
Русальцы встали на самом берегу, пропустив вперед лишь вожака с двумя сотоварищами и берегинями.
Девицы спустились на землю. Парни распрягли коней. Когда те, отпущенные на свободу, исчезли за туманом, русальцы и берегини, взявшись за руки, подошли к самой кромке вод так, чтобы волны касались босых ног, в то время как все остальные, столпившись за их спинами, громко засвистели, закричали, призывая русалок.
И вот туман рассеялся, открывая взглядам ждавших на другом берегу коней.
Увидев их, собравшиеся затихли. Вожак русальцев сделал шаг вперед, входя в речную волну.
-Девицы русалки! - громко, так, чтобы его голос разнесся над всей землей, воскликнул он. - Врата открыты! Скачите в родные края! Пока костер не высушит землю, повеселитесь вместе с нами!
Любава трижды хлопнула в ладоши, Всеслав пронзительно засвистел, и кони, словно только и ждавшие сигнала, бросились в воду. Переплыв реку, они, гордые, гарцуя, осыпая все вокруг множеством маленьких ярких алмазов, ступили на белоснежный от покрывавших его полотенец берег, копытами отбрасывая их в реку. И вот уже те, словно льдины, поплыли прочь, все дальше и дальше унося от людей былые беды.
Зазвенели колокольчики, загудели дудки и рожки. Это скоморохи и ряженные, незаметно подкравшись, захватили молодых, вовлекая в общий праздник - народное гуляние.
…Подруги ждали Остасю в Миру, но она не пришла: ей вовсе не хотелось веселиться. Девушка хотела поговорить с жрицей, да та была занята тайными приготовлениями к Купалице. Дочь кузнеца ждала ее, ждала, но так и ушла ни с чем.
Вернувшись к реке, она села в густую траву среди полевых цветов, задумалась, замечталась ...и, незаметно для себя запела старую обрядовую песню, которой ее научила жрица:
Щечки румяные, губки пунцовые,
Кудри златые, как утрице ясное,
Где же скрывалась все ты, чернобровая,
Словно мечта ненаглядно-прекрасная?
Ты в сарафане из ситца цветастого
Краше богини во злате и бархате.
Стань же невестою Ящера страшного,
Нам помогая во жатве и в пахоте…
Знамо, волхвы не напрасно пророчили
Помощь нежданную в горе-кручинушке.
Чтоб не погибли сыны все и дочери,
В путь соберем тебя, наша кровиночка,
Вымоем, вытрем святым полотенечком
И уберем тебя в платье венечное,
После сведем вниз по хладным ступенечкам,
Чтобы ты в Реку вошла быстротечную.
Жрица косицу уложит короною
И запоет песню длинную, светлую,
Тело укроет листвою зеленою,
Лик затуманит росою рассветную.
Таинством вечным, как сном околдована,
Ты не заметишь, как в волны оденешься,
Будешь ты грезить, водой чистой скована,
Будто невеста ты, светлая пленница...
-Красивая песня, - услышав прозвучавший над самым ухом голос, Остася встрепенулась, нервно закрутила головой, чувствуя, как страх наполняет душу. Охваченная паникой, она не сразу заметила стоявшего всего лишь в шаге за спиной Всеслава. Тот же продолжал, как ни в чем не бывало: - Только почему такая грустная?
- Это русальская песня! - словно оправдываясь, прошептала девушка.
Умный внимательный взгляд будто удерживал ее, не давая подняться и убежать прочь.
-Я знаю, - произнес вожак русальцев. - Но это не причина и нам грустить. Вспомни: мы веселимся, чтобы русалки могли хоть на время забыть о своих бедах.
Дочь кузнеца молчала, не зная, чем возразить на правду.
- Вот что, пошли со мной, - Всеслав взял ее за руки, потянул, заставляя подняться, а потом на мгновение заглянул девушке в глаза. И Остасе показалось, что комната с закрытыми ставнями и запертой дверью, в которой она жила прежде, исчезла, в душу хлынули краски, запахи и свет, такой яркий, что слепил не только глаза, но и душу.
Увлекаемая Всеславом, девушка побежала по лугу к березняку, откуда доносился шум безудержного веселья. Там были Олеся, Заряна, Любава и множество других девчат и парней, которых она видела раньше в городе.
Их встретили радостными возгласами, и праздник разгорелся с новой силой.
Остася забыла о времени. Она не чувствовала ни усталости, ни голода, ни тоски - лишь только радость. Дочь кузнеца никогда прежде не была так счастлива.
День промчался незаметно. Стало вечереть. По небу поползли серо-рыжие похожие на жуков тучи, вода в реке почернела, а лес, затаившийся у горизонта, превратился в холодную мглистую бездну, от которой повеяло холодом и страхом. Но идти домой не хотелось.
Одна из девушек, сев у костра, запела песню, другие подхватили.
Ой ты ночь-полночь,
желтоглазая,
Не гони мя прочь,
лучше сказывай
Отчего ты вдруг
закручинилась?
На кого из слуг
ты обиделась?
На душе стало грустно. То чувство, которое еще мгновение назад объединяло всех, как прародители род, стало угасать, словно пламень оставленного без внимания костра. Разбившись на пары, на группки, одни, простившись с приятелями, пошли в Мир, другие, пошептавшись, устремились в сторону колосившихся полей.
Поспешила незаметно уйти и Остася. На берегу, возле кузницы, она заметила отца, хотела подойти к нему, заметив рядом с ним волхва, остановилась в стороне: они о чем-то говорили, и девушке не хотелось им мешать.
А потом вдруг все переменилось, разладилось: и в мире, и в душе. Земля стала мрачной, вздох – горьким. Долгое мгновение тягостного ожидания посреди неизвестности - и, оживляя самые жуткие страхи, из бора выехал всадник. Вороной конь-богатырь с развивавшейся на ветру длинной гривой и смуглый черноволосый седок были похожи скорее на видение, ночной кошмар, чем на явь.
-Волна, останови его! – прошептала Остася. Ее губы дрожали, в то время, как все тело сковало оцепенение, не позволяя сдвинуться с места.
Однако, вопреки ее ожиданиям, мольбам и надеждам гость не подчинился власти воды. Наоборот, она оказалась ему подвластна, обернувшись твердью под копытами коня.
Переправившись на мирской берег, чужак скользнул быстрым, как порыв ветра, взглядом черных немигавших глаз по лицу девушки, а затем, резко повернувшись, направился к волхву и его умолкшему, едва увидев незваного гостя, собеседнику.
Возле них всадник остановился.
-Седой собрался в путь, - промолвил он тихим, чуть хрипловатым голосом, обращаясь к ним обоим и, в то же время - ни к кому.
Горький стон сорвался с губ старика, который, в один краткий миг постарев на целую вечность, согнулся под тяжестью обрушившегося на него горя.
"Должно быть, этот неведомый Седой не чужой ему человек", - решила Остася, наблюдавшая за ними со стороны со все возраставшим страхом и, в то же время, любопытством ловя каждое слово.
Но самое удивительное было даже не это. По тому, как напрягся, сжав кулаки, кузнец, она поняла – и отцу тоже известно, о ком говорил чужак, который, между тем, продолжал:
- Он хочет проститься. Где Горяна? Я должен передать ей весть.
Глаза старика заслезились, губы дрогнули. В словах, сорвавшихся с них, текла боль:
-Жрица не сможет уйти из племени во время праздника… Не говори ей, колдун.
"Колдун?!" - услышав это, девушка, душа которой только-только начала успокаиваться, задрожала, заметалась, ища в бегстве спасение. Но страх только подогревал любопытство.
Хотя она и не решилась посмотреть на слугу Чернобога, веря, что, поймав ее взгляд, он сможет наслать на нее проклятье, однако к разговору стала прислушиваться с удвоенным старанием и уже даже отмечала про себя, что и голос его звучит глухо, словно он и не человек вовсе, а призрак, и веет от него холодом, как от навий, и, словно в шепоте призрака, в нем нет и тени душевных переживаний.
-Ты тоже не пойдешь?
Волхв, тяжело вздохнув, безнадежно качнул голову:
-Я должен идти. Каким бы он ни был, какой бы путь ни избрал, он - мой сын. И я не могу не проститься с ним, прежде чем он уйдет навсегда, - сказав это, старик повернулся к кузнецу: - Ты понял, Борис? Мать ничего не должна узнать! Не сейчас! Иначе она будет мучиться, не в силах ни уйти, ни остаться… - он еще что-то говорил, но дочь кузнеца уже не слышала его - слишком уж сильны были охватившие ее чувства.
"Этого не может быть!" - чуть не закричала Остася. Да, она знала, что у жрицы и волхва когда-то давно были дети, но что один из их сыновей - ее отец, что она их внучка? Нет, это не могло быть правдой!
А колдун тем временем взмахнул рукой и рядом с ним возник второй конь. Кузнец помог волхву забраться в седло. Еще мгновение, долгий взгляд - и вот уже два всадника, подхваченные ветром, мчались в сторону дремучего леса.
Когда они скрылись из вида, кузнец вскинул руки и громко, нараспев, произнес древнее заклятье-прощание, которое, не знавшее сплетения слов, было подобно стону ветра под сенью голых зимних осин.
Остася же продолжала думать о пришельце, не в силах остановиться. Она жалела, что не решилась разглядеть черты его лица и теперь терялась в догадках, не зная, красив он или нет. И, хотя страхи ночных кошмаров убеждали ее, что слуга Чернобога должен быть уродлив, сердце сомневалось, по какой-то известной лишь ему причине не желая в это поверить. Фантазии, спеша заполнить пустоту, рисовали черты молодого лица, завораживавшие своей незнакомой красотой – прямые, как стрелы, брови, большие, жгуче черные глаза, прямой нос, твердый, лишенный чувственности, рот, широкие скулы… А какие сила и властность исходили от него, подчиняя себе! А еще ей начало казаться, что она видела чужака раньше. Когда? Где? Она не знала.
Прошло время, прежде чем Остася смогла справиться со своими чувствами и мыслями. Когда же это произошло, она бросилась к отцу.
Кузнец сидел на камне у воды, не спуская неподвижного взгляда полных тоски и боли глаз с бора. Скорее почувствовав, чем заметив приближение дочери, он повернулся к ней.
-Видно, пришла пора рассказать тебе все. Там, - он махнул рукой, указывая на черный лес, - начинается край чародейства. Там живет множество племен, непохожих на людские. Моя мать, твоя бабушка, родилась в час чародеек и была названа Горяной, горящей. Все магические действия с водой и огнем были известны ей с младенчества. Мой отец, Святовит пришел в мир в час кобников - гадателей, предсказателей судеб. Однако, с совершеннолетием, они не ушли в земли своих знаков, а, связав свои жизни друг с другом и выбрав истину Белобога, стали жить в стороне от всех, хутором. У них был свой дом – не большой, но прочный. А, главное, они были счастливы в нем... И у них родились два сына-близнеца... В час волкодлаков… Все было хорошо, пока родители не узнали, что мой брат выбрал путь Чернобога. Они хотели бороться за его душу, но вынуждены были признать за ним право на выбор. А какое-то время спустя они ушли, став жрицей и волхвом... Я не нашел своей судьбы в том краю и пришел сюда. Твоя мать всегда была и будет для моего сердца самой прекрасной и удивительной. Едва увидев друг друга, мы поняли, что судьбы наши соединены навек. Но она не смогла бы жить в лесу, и я решил остаться с ней, стал кузнецом, забыв... заставив себя забыть обо всем, что было до прежде, - умолкнув на мгновение, он тяжело вздохнул, а потом продолжал: - Я не думал, что у нас будут дети, но родилась ты, и выжила... Прости меня, доченька, я понимаю, как тебе тяжело: ты принадлежишь двум мирам. Твоя душа рвется на части, не находя в половинах целого… С этим ничего не поделаешь. А в остальном… Поверь, милая, разница между этими мирами не столь уж велика. К тому же, они оба готовы принять тебя, как родную. Вот только выбор все равно придется сделать… И чем-то пожертвовать ради того, чтобы что-то найти…
-Это простой выбор, - улыбнулась девушка. Какие тут могли быть сомнения, когда свой Мир, близкий и родной, она любила всю жизнь, другого же, неведомого края, лишь боялась.
-Все куда сложнее, чем ты думаешь, - качнул головой отец.
Девушка на это только пожала плечами, а потом вдруг спросила:
-Пап, а кто я? В какой час я родилась? – ей было страшно любопытно узнать.
-Ты чародейка, Остася. Если останешься в племени, из тебя со временем выйдет прекрасная жрица…
-А если... – видя, что тот готов что-то сказать, она заторопилась, опережая его: - Я говорю "если", отец, хотя, конечно, ничего такого не случится, просто… Мне интересно, что будет, если я вдруг решу уйти в твои края?
-Тебе придется искать того, кто согласился б тебя обучить. Без него ты никогда не сможешь стать той, кем могла бы… - начал тот, но, не договорив до конца, качнул головой, умолкая на миг, после чего хмуро проговорил: - Дочка, ты не знаешь леса, не понимаешь, как трудно там найти себя, особенно такой, как ты. И вообще, уже поздно, пойдем домой.
Следующий день был семейным праздником. Считалось, что вернувшиеся из подводных владений Ящера русалки-берегини проводили его в кругу домашнего очага: день воспоминаний, вечер легенд, ночь сказок…
Мать на весь день ушла в Мир, в своему роду. Она звала с собой и Остасю, но та отказалась, предпочтя остаться дома, с отцом. Он всегда в ночь сказок рассказывал ей удивительные, волшебные истории, а она сидела, подперев руками голову, слушала и мечтала. На этот же раз, после встречи с колдуном и открывшейся ей правды, она ожидала услышать нечто ну уж совсем необычное, и потому с нетерпением ждала заката.
- Ну, - улыбнулся кузнец, когда они устроились на покрытом рогожей полу у очага. - Какую историю ты хочешь услышать на этот раз? Сказку или быль?
-Быль! –тотчас воскликнула Остася, а потом добавила: - О черном боре.
Кузнец помолчал какое-то время, пристально глядя на дочь, а потом, наконец, кивнул:
-Что ж, слушай... Жила в волшебном лесу чародейка - молодая, красивая. Знала она все травы, которые росли на земле, могла такие чудесные отвары приготовить, что и мертвого оживят. Только не было ей счастья, когда душа мечтала совсем не о том, что имела. Ей нужна была власть, огромная, безграничная власть над всеми землями, всеми населявшими ее племенами. И, решившись, как-то раз приняла она обет Чернобога. Дал он ей могучие силы, позволявшие призывать любого, сколь бы далека ни была его земля. Чародейке было достаточно заварить корень тернича, собранный под Купалин день, да подержать немного на огне. И лишь вода в котле закипала, как призываемый возникал пред ней. Чем сильнее кипело снадобье, тем выше и быстрее несся гость на встречу, тем большей жаждой был томим. Чародейка же не давала гостю воды испить, пока тот ее желание не исполнял, держа до поры гостя в плену, теша свою гордыню.
Но однажды, возомнив себя сильнее всех на свете, захотела она призвать колдуна. Тот пришел на зов, но нежданно, негаданно: корень тернича еще не коснулся воды, а гость уж стоял пред чародейкой. Не стал он воды просить, не стал ждать, пока хозяйка свое желание загадает, а достал волчью шкуру, набросил на нее и кожаным поясом связал, приговаривая:
"Пока пояс не сотрется, будешь собакой сторожевой мне служить, пока шкура не износится, станешь волчицей по лесу бродить..."
Не скоро чародейка получила свободу и навсегда запомнила урок. С тех пор она больше не помышляла о власти, найдя счастье в способности превращаться в зверя, птицу или рыбу, которую она обрела в награду за верную службу колдуну. А в сутках появился час оборотней… - закончив рассказ, он надолго замолчал.
-Пап… - когда тишина стала в тягость, а от накопившихся в душе вопросов и вовсе не в мочь, окликнула его Остася.
-Прости меня, дочка ... Права была мать: лучше бы ты с ней пошла… Невеселый у нас получается праздник.
-Ты думаешь о своем брате?
-И о нем тоже… Мы были так близки, как это дано только близнецам. Понимали мысли друг друга, вместе делали первые шаги, произносили первые слова… А потом избрали пути разных богов, расставшись навсегда…
-Пап, ты жалеешь, что ушел из Бора?
-Нет, что ты, конечно, нет. Я счастлив здесь… Но иногда мне кажется, что я поступил неправильно. Особенно когда вижу, на какую тяжкую судьбу обрек тебя…
-Но, папа, я…
-Что бы там ни было, что бы ты ни говорила, ты чувствуешь себя чужой в Миру. Я же вижу, дочка. И вот на праздник идти не хотела, и сейчас со мной со мной сидишь, вместо того, чтобы…
-О, да что ты, папочка! Я с тобой потому, что очень тебя люблю! И не хочу, чтобы ты грустил в одиночестве, когда все вокруг веселятся! - она так страстно хотела успокоить отца, что готова была отказаться от собственных страхов и сомнений. – У меня же все хорошо, жизнь сладкая, как мед, и легкая, как перышко….
-И мед бывает горьким, и перышко не вечно в облаках порхает… - качнув головой, кузнец тяжело вздохнул, а потом продолжал: - Не знаю, правильно ли я поступаю, говоря тебе это, да только в Миру место дается всем, а счастье немногим, в Бору же наоборот - если ты найдешь себе место, то непременно будешь счастлива... И порой мне становится страшно, когда я думаю, что, возможно, лишил тебя счастья.
-Но, папа, - она смущенно улыбнулась, - ведь если б ты не ушел из леса, то не встретил маму и меня бы просто не было!
-Лишь богам известно, в какое бы тело вселилась твоя душа. Да, ты выглядела бы иначе, может быть, даже это была бы не совсем ты… А, что уж теперь… - кузнец, кряхтя, тяжело встал, а затем, взяв плащ, направился к двери: - Пойду, посижу немного у реки… Ты уж извини, милая, что порчу тебе праздник. Только не до веселья мне.
-Я понимаю...
У нее на душе тоже было неспокойно. Род, семья - самое главное, что есть в жизни. Без семьи нет человека, семья же ее отца оказалась разделена самой рекой. А ведь это и ее семья. И как ей быть? Как жить дальше? Нужно непременно найти своих родных, узнать их, ведь без прошлого нет будущего. Но если она пойдет искать род отца, то потеряет род матери. Ох, лучше было бы ей и дальше оставаться в неведении…
Минула ночь. Пришло утро. Жрица позвала Остасю к себе и девушка, за приготовлениями к Купале, забыла обо всем. А потом пришла пора великой праздничной ночи.
Глава 2
Едва небо стало румяниться, жители Мира - и стар, и млад - собрались на холме за священной рощей. В тихой, величественной тишине все ждали встречи солнца с луной - с долей страха, ибо это был миг, когда невозможное становилось возможным.
И вообще, это был необычный праздник, отмечавшийся в самый длинный день году. Вернее - самую короткую ночь, ибо, единственный раз в году, жертвоприношением не встречали солнце, а провожали его.
В святилище задымился очаг, закипела, запыхтела каша-дар первых плодов. Ветер потянул на небеса густой дух варева.
Все пошли к реке, неся впереди большую соломенную куклу - нарумяненную, наряженную в цветастый сарафан, украшенную цветами. Уже на берегу молодые парни окружили ее, защищая, словно сестру – подружку. Женатые же принялись их уговаривать, убеждать отдать, а потом в какой-то миг, изловчившись, вырвали и торжественно понесли к воде – чтобы передать речному хозяину.
В то же самое время жрица установила на берегу дубовый кол. К нему вереницей потянулись девочки, девушки, женщины, обвивая сеном, коноплей, вымолоченными колосьями, шаркая, с трудом передвигаясь, подошла старуха, принесшая куп соломы, который жрица водрузила на самый верх шеста, после чего запела заклятия, нарекая соломенную куклу именем солнцеокого Ярилы.
Когда ее голос смолк, а вытянутые вперед руки обратились ладонями к небесам, словно моля их о помощи, трава во власти невесть откуда взявшегося огня вспыхнула, затрещали уложенные рядом с ним дубовые сучья.
Когда все жертвы – и душам предков, и воде, и огню – были принесены, обряд закончился. Началось веселье.
Женщины запели звонкие, задорные песни, дети стали водить хороводы, а парни с девчатами, взявшись за руки, - прыгать через костер, от которого, уже за полночь, покатили к реке горящее, разбрасывавшее по дороге во все стороны искры, огненное колесо. Солнце повернулось на зиму.
Когда в небесах забрезжила заря, все разбрелись по берегу, чтобы, думая о чем-то своем, особенном, гулять до утренней зари…
Остася сидела у кузницы, с печалью глядя на укрытый пушистым мраком бор. Он звал, притягивал к себе, но, вместе с тем, пугал, больше, чем когда бы то ни было и страх холодной льдинкой бился в груди, рвался на волю.
-О чем грустишь, красна девица? - спросил, садясь рядом с ней на камень, Всеслав.
Не промолвив ни слова, Остася лишь пожала плечами. Ей не хотелось ни с кем говорить, вообще никого видеть, когда все, к чему стремилась ее душа, это к одиночеству, в котором она привыкла искать ответы на им же заданные вопросы.
-Мне уйти? – поняв все, спросил вожак русальцев, однако с места не сдвинулся, продолжая как ни в чем не бывало сидеть с ней рядом, не замечая, что в душе дочери кузнеца начало расти раздражение. Впрочем, стоило ему заглянуть в глаза девушки, беззаботно улыбаясь, как все обиды покинули ее сердце. Ей было легко и спокойно рядом с Всеславом. С ним она не чувствовала себя одинокой. Душа Остаси тянулась к нему, как бутон к солнечному лучу, мечтая расцвести прекрасной розой. И только сердце, вместо того, чтобы восторженной птицей лететь в небеса, почему-то сжималось от боли, словно в предчувствии потери. А еще в нем был страх, такой сильный, что в какое-то мгновение дочь кузнеца, резко вскочив на ноги, опрометью бросилась к священной роще, оставляя Всеслава в удивлении смотреть ей вослед.
К нему неслышно подошел Борис.
- Неужели я чем-то обидел ее? - спросил кузнеца вожак русальцев. - Поверь, я не хотел. Те чувства, которые я испытываю к Остасе, священны.
-Дело не в тебе, а в ней, - качнув головой, произнес тот. – Не торопись. Обожди. Позволь ей во всем разобраться.
-Я вижу: ей не легко сейчас. Перемены всегда страшат, особенно когда они меняют всю жизнь. Но я мог бы ей помочь. Ведь вдвоем ступать на незнакомую тропу много легче, чем одной, а наши пути все равно объединяться, потому что мы суждены друг для друга.
...Остася вбежала в жилище жрицы, когда старуха сидела у огня и жгла сладковатые, дурманящие травы. Увидев гостью, она встала, повернулась к дочери кузнеца, которая была уже готова броситься ей на грудь, разрыдаться, давая волю чувствам, но мудрая женщина остановила ее:
-Хорошо, что ты пришла, милая. Ты нужна мне, - заговорила она.
И слезы сами собой высохли в глазах девушки, забывшаяся боль покинула душу.
-Я чувствую близость беды, - продолжала Горяна, - однако не знаю, с какой стороны она придет. Волхв же, как назло, где-то запропастился. Одна я не справлюсь. Так что слушай, девонька, меня внимательно. Ты пойдешь домой и ляжешь спать...
-Но сейчас же утро! Я не засну! Даже несмотря на бессонную ночь!
-Лепет ребенка! А ты уже взрослая и должна понимать: бывают мгновения, когда желание не имеет никакого значения.
-Если это так важно, усыпи меня здесь… - она никак не могла понять, зачем ей куда-то идти? Разве священная роща – не именно то место, где снятся вещие сны?
-И какой будет толк от этого сна, если нужный боги пошлют в твою постель?
-А разве сны посылаются не людям…? – спросила, удивленно глядя на жрицу, девушка.
-Хватит! – прервала ее старуха. – Сейчас не время для наивных вопросов! Не перебивай меня и не спорь! - ее голос сделался строг, даже суров. – Ты сотворишь обряд, я договорюсь с богами, чтобы они послали вещий сон, который откроет будущее. Это все, что нужно сейчас.
Остасе ничего не оставалось, как выслушать наставления жрицы, а после выполнить все в точности так, как она велела. Страх царапался и бился у нее в груди, но она не смела нарушить волю мудрой женщины.
Оказавшись в своей спаленке, она приготовила постель, а затем, взяв по щепоти соли в руки, а третью положив в рот, мысленно повторила :"Одна щепоть для огня, вторая - земле, третья - мне! Огонь защити меня, поведай о завтрашнем дне" А потом она заснула.
Дочь кузнеца не знала, как долго спала. Ей показалось – всего мгновение. И самое обидное, что она никак не могла вспомнить свой сон, словно его и не было вовсе.
Вокруг царила тишина. Непонятная, холодная: ни щебетанья птиц, ни шороха трав, ни шепота ветров. Все замерло, даже река остановила свой бег.
Остася тоже застыла на месте. Она ждала: вот, сейчас закричат петухи, развевая ночные страхи и возвещая о наступлении нового дня, но они молчали. И даже солнце, едва показавшись над лесом, упало вновь, не в силах оторваться от верхушек деревьев. У горизонта запылало пламя, чье дыхание жаром обожгло щеки Остаси, заставило затрепетать ее душу. В алой мгле злобно закричали огромные, лишенные оперенья, птицы-навии, которые, расправив голые, как у летучих мышей, крылья, летели прямо к Миру, неся в своих клювах языки пламени.
Дочь кузнеца охватила нервная дрожь. Все, о чем она мечтала в этот миг, это поскорее убежать прочь от навий и проклятого ими места, но жуткая тяжесть навалилась вдруг ей на плечи, прижимая к земле. А до спасительной реки было так далеко!
Остася упала, заплакала, понимая, что уже не сможет подняться, безнадежно взглянула назад, готовая встретиться взглядом со своей смертью, и застыла с открытым ртом - позади ничего не было: мрак да тишина. Поднявшись на ноги, девушка замерла. Переводя дыхание, она ждала, что произойдет дальше.
И тут двое, выйдя из мрака, приблизились к ней, неся каменные чаши с водой. Одним был Всеслав, вторым - черноволосый колдун. А ей как раз ужасно захотелось пить – пересохшее горло першило, губы потрескались… И, все же, Остася медлила, не зная, чью чашу принять. Казалось бы, выбор ясен, ведь первого она уже почти что любила, второго же боялась даже сильнее, чем прежде, и, все же, сама не зная почему, она потянулась к обеим чашам.
Видимо, было в этом ее поступке что-то неправильное, не угодное богам: пальцы девушки не успели даже коснуться чаш, как все исчезло, утонув в сгустившемся мраке. А когда он рассеялся, Остася поняла, что осталась совсем одна.
Она стояла возле самой реки, которая, в первое мгновение добрая, солнечная, манила к себе, но стоило девушке шагнуть к ней навстречу, как почерневшие волны табуном диких лошадей понеслись прямо на Остасю. Дочь кузнеца заметалась, повернулась, ища путь к спасению – и оказалась лицом к лицу с поднявшимся до небес огромным огненным великаном.
Понимая, что бежать ей некуда, Остася пригнулась к земле, сжалась, моля ее о спасении. Мгновение – и огонь с водой, поглотив по половине мира, шипя и извиваясь, словно клубок змей, встретились над головой девушки, которая вскрикнула от ужаса - и проснулась.
Кубарем свалившись с лавки, она наспех оделась и, ничего не видя, не слыша, живя лишь памятью ужасного кошмара, опрометью бросилась к жрице. Лишь рассказав ей обо всем, Остася перевела дыхание, начиная возвращаться края грез в мир реальности.
Ее слова уже давно отзвучали, а старуха все молчала, ничего не говоря в ответ, лишь сидела, сгорбившись, на скамье и задумчиво глядела на пламень очага.
-Твой сон, - когда тишина стала обеим в тягость, тихо начала она, - поведал мне о многом, но не обо всем. Скажи: приезжал колдун? Когда? О чем он говорил? Святовит уехал с ним?
-Колдун, - девушка с трудом выговорила это чужое, страшное слово, которое почему-то имело странную власть над ее душой. Затем она остановилась, замешкавшись, не зная, стоит ли продолжать. С одной стороны, волхв не хотел, чтобы жрица узнала о смерти своего сына до тех пор, пока не пройдут праздники, но, с другой, русальская неделя ведь уже закончилась. И Остася решилась: - Он сказал предсказателю, чем Седой собрался в дорогу, - она повторяла услышанные тогда на берегу слова, хотя и прекрасно понимала, что за ними скрывалось. И все равно так оно звучало не столь горько и безнадежно.
-Сынок! - в глазах старой женщины вспыхнули слезы. - Значит, он умер...- она закрыла лицо руками.
- Бабушка, не надо, не плачь! - попыталась успокоить ее Остася, хотя и сама была готова разрыдаться.
-Ох, Остася, Остасюшка, не думала, не гадала я услышать от тебя это теплое слово, - в ее глазах, в озерах слез сияли лучистые огни любви и доброты. - Ты не должна была узнать о нашем родстве, это тяжкое знание... Да уж ладно, что теперь поделаешь... Больно мне терять сына, хоть раз, когда он уходил на путь Чернобога, я уже и прощалась с ним навсегда. Те слезы высохли и эти высохнут, хотя боль и никуда не денется. Вот только не последние это слезы и не самые горькие… Ладно, внученька, возвращайся домой. Мне же нужно поговорить с Великой матерью. Может быть, она смилостивится и пронесет чашу скорби мимо нас.
-Неужели, - ее дыхание перехватило, когда она вдруг начала понимать, - этот кошмар, который привиделся мне во сне, может сбыться наяву?
-Это был не простой сон, деточка… - вздохнула, с сочувствием глядя на внучку, жрица. В ее глазах не было ни огонька надежды.
-Но… - однако если старуха была готова принять неминуемое, девушка не желала с ним мириться. – Теперь, когда мы знаем об опасности… Нужно же что-то делать! Предупредить остальных, увести всех на время из Мира...Ну, я не знаю... Сделать что-нибудь!
-Что ты, милая! – всплеснула руками жрица. – Это же судьба! Все, что должно произойти, случится, ибо никому не дозволено идти против воле богов.
-Но…
-Родная моя, спасибо тебе за помощь. Ты сделала все, что могла. А теперь возвращайся домой.
Понуро опустив голову, Остася побрела в сторону реки. У кузницы ее ждал отец.
-Что случилось, доча?
-Ничего! – поспешно вскрикнула та, прячась за этим простым ответом от всех тех вопросов, которых она страшилась так же сильно, как приоткрывшегося ей будущего. Будущего, которого она не могла изменить. А раз так… - Я... Я просто видела страшный сон.
Вместе они вошли в дом
-А где мама? – оглядевшись вокруг, спросила Остася.
-В Миру, - успокаивал ее кузнец. - В доме своего рода, на поминках предков.
- Скоро уж утро... – нет, что бы там ни было, она не могла просто молча ждать, когда случится беда, не имея надежды на спасение. - Мне страшно, папочка! Это был не обычный сон, и в нем я видела навий!
-Ты рассказала жрице? - кузнец помрачнел, нахмурился: вещие сны – дело не шуточное.
Остася лишь кивнула в ответ.
-И что она сказала?
-Что станет говорить с богиней.
-Значит, плохи наши дела… Нет, милая, не плачь прежде времени, - завидев слезы, вспыхнувшие в глазах дочери, он поспешил ее подбодрить, - ни к чему горевать о тех, кто еще жив. Будем надеется, что жрице удастся уговорить богиню сменить гнев на милость. Дождемся нового дня.
-Я не могу ждать! – взмахнув руками, вскричала Остася. - Мне страшно! Я чувствую беду, вижу ее! Пойми, мне нужно убедиться, что сон не исполнится уже сегодня! Я пойду в Мир!
-Будь по твоему, - кузнецу ничего не оставалось, как кивнуть, признавая за дочерью право беспокоиться о судьбах не чужих ее сердцу людей. - Но я не отпущу тебя одну, - он пошел вместе с ней.
Стоило им покинуть дом, как кузнец замер, с удивлением и ужасом глядя на небо.
-Только миг назад оно было черным, - пробормотал он. - Еще не настал час зари, а все вокруг уже в всполохах…
-Это не заря, отец! - вскричала Остася, - это зарево! Пожар!
Побледнев, Борис побежал к Миру. Но как бы ни были быстры его движения, Остася отстала от отца лишь на шаг.
То, что предстало их взору, было ужасно: огонь поглотил не дом, он охватил стену, опоясывавшую поселение, и пылал теперь величественным, замкнутым кругом - кольцом.
-Неужели Великая мать требует от нас столь великой жертвы? – в отчаянии прошептал кузнец. - Нет! – он упрямо сжал кулаки. - Я не хочу, чтоб все так закончилось! - и Борис бросился вперед, к огненному жерлу ворот, прокричав на бегу: - Оставайся здесь!
Это были последние слова, которые услышала Остася. Остальное заглушил огонь. И все. Лишь хруст и чавканье пламени, алая стена до небес да далекие, доносившиеся словно уже из-за грани миров крики и мольба о помощи.
Бессильная что-либо исправить, изменить девушка рыдала, видя, как превращалось в пепел все, еще совсем недавно бывшее ее миром. Она проклинала себя за то, что послушалась жрицу и не побежала в город, не предупредила. Но как она могла поступить иначе, когда такова была воля богов? Огонь - их кара. Его не погасить, ведь это лишь сильнее разожжет гнев.
Но через него можно пройти, очистившись...
И стоило ей подумать об этом, как, подчиняясь чьей-то воле, необъяснимой, не терпящей возражений, она, впервые в жизни ослушавшись отца, устремилась вперед, туда, где клокотал огонь, готовая принести себя в жертву, надеясь лишь, сможет этим хоть кому-то помочь. На мгновение страшный жар сковал ее в своих объятьях, но затем, пожалев, отпустил, пропуская за частокол стен.
В Миру было невозможно дышать: всюду стоял удушающе едкий дым, от которого слезились глаза и першило в горле. Все вокруг горело: дома, мощенные досками дороги, даже сама земля.
-Остася! - окликнул ее кто-то.
Оглянувшись, она увидела бежавшего к ней Всеслава. Он нес на руках двух малышей, которые плакали, пряча посеревшие от гари и дыма лица на груди своего спасителя.
-Ты прошла через ворота? Огонь пропустил тебя? - быстро спросил он, и, едва девушка кивнул в ответ, передал ей детей. - Подержи. Я сейчас! - он исчез за клубами дыма быстрее, чем Остася успела опомниться.
Мгновение, что его не было, растянулось для дочери кузнеца на целую вечность. От страха и отчаяния ее руки задрожали и лишь присутствие детей, для которых она была единственной надеждой и опорой в самом сердце кошмара, удерживало ее от страстного желания броситься бежать прочь, подальше от этого жуткого места.
Потом вернулся Всеслав, ведя за собой соплеменников. Посеревшие от копоти, задыхавшиеся в едком дыму, они сбились в толпу и замерли в ожидании того, что будет дальше - уже готовые к смерти, но все еще надеявшиеся на спасение.
К Всеславу подошел долговязый парень. Остася сразу узнала его - на празднике он играл роль мужа Морены:
-Это все, кого мы нашли.
…-Детки! Мои милые, родные! – оглушил девушку громкий крик. Испуганно вздрогнув, она резко повернулась и тотчас увидела бежавшую к ней, путаясь в подоле изодранного сарафана молодую женщину. Оказавшись возле дочери кузнеца, она выхватила из рук не успевшей ничего понять девушки малышей и, рыдая, стала покрывать поцелуями их чумазые личики.
Остася решила - добрый знак - и улыбнулась. Ей было понятно счастье матери: найти самое дорогое, когда уже казалось, что оно потеряно безвозвратно.
Между тем Всеслав повернулся к соплеменникам:
-Послушайте меня! Мы должны попытаться выбраться отсюда!
-Мы прокляты! - в истерике закричала какая-то женщина. - Прокляты! И все умрем! Такова воля богов!
-Нет! – резко прервал ее Всеслав. Его голос был подобен раскату грома, он не просил – приказывал, не терпя возражений. - Мы пройдем сквозь огонь! Раз врата еще не рухнули под тяжестью пламени, преграждая путь к спасению, значит, боги оставляют нам надежду! Они помилуют тех, кого пропустит святой огонь, очистив своим дыханием! Вперед!
"Иди первой!" - услышала Остася мысленный приказ, и, увидев в этом волю Великой Матери, бросилась к вратам, уверенная: ее огонь не тронет, ведь уже раз пощадил.
Более не медля, поверив тем, кто сохранил надежду, женщины подхватили детей, мужчины - нехитрый скарб, который им удалось спасти, и побежали вслед за дочерью кузнеца, потом - девушки и парни. Последним сквозь горящие врата прошел Всеслав, и едва он сделал это, как балки рухнули вниз, осыпая спасшихся дождем искр.
Люди вздохнули с облегчением, решив, что все самое ужасное уже позади, но тут над толпой разнесся крик:
-Святилище! Огонь подступает к святилищу!
-О боги, неужели этому не будет конца?! – взмолились несчастные.
И лишь Всеслав сохранил присутствие духа.
-Ступайте вниз, к реке! – приказал он женщинам и старикам, затем взглянул на Остасю: - Помоги им. И еще. Забери все, что можно унести с собой, из своего дома, пока беды и злыдни не добрались и до него… За мной, - тихо скомандовал он окружившим его мужчинам. - Нужно спасти реликвии.
...Дочери кузнеца помогли вынести из жилища посуду, ложки, все до единого куски материи, прялку, изготовленные отцом ножи и топоры, даже заготовки. Потом появились пастухи, которые, узнав о случившемся, поспешили вернуться к Миру, где встретили Всеслава. Исполняя его приказ, они пригнали к кузнице лошадей, на которых стали навьючить поклажу.
В какой-то миг Остася осталась одна среди опустивших стен - холодных, мрачных, заболевших эхом. Она понимала: если б родители спаслись, то были бы с ней. Их не было, а, значит, они покинули землю. Ей хотелось плакать, кричать от боли, но она не могла, не было сил. Опустившись на пол, она свернулась в комочек, мечтая уснуть, чтобы потом проснуться в другом, лучшем мире.
Однако время шло, но ничего не менялось ни во сне, ни наяву. И тогда, стараясь ни о чем не думать, Остася взяла священный горшок и встав на колени возле очага, осторожно сгребая чуть тлевшие угольки, зашептала:
- Домовой, домовой,
Пойдем со мной
В далекие края.
Не покидай меня...
Затем она вышла из четырех стен, переставших быть домом.
-Остася, - в горницу вбежала Заряна. - Скорее! Тебя зовет жрица!
И, обожженная страхом нового предчувствия, дочь кузнеца бросилась вслед за подругой.
Жрица лежала на расстеленном на берегу покрывале: бледная, с посеревшей кожей, постаревшая лет на сто. Ее губы стали белыми и холодными, как снег, глаза впали и поблекли, черты заострились.
Одного взгляда на нее было достаточно, чтобы понять: старуха умирала.
-Нет! - Остася бросилась к ней, всхлипывая, не пытаясь унять потоки хлынувших из глаз слез. – Не умирай! Не оставляй меня совсем одну!
-Ну, милая, не плачь, - голос жрицы был слаб, словно у нее не осталось сил даже для слов.
-Это не справедливо!
-Такова воля богини. Не сердись на нее. Что бы ни происходило, помни: Великая Мать справедлива и милостива… Горько мне, что приходится уходить в столь тяжкий для племени час, но, видно, такова судьба… Я многому успела тебя научить. И теперь...
-Нет! Я не смогу заменить тебя! Я слишком молода! Ты сама говорила! Я совсем не знаю жизни! Пусть из леса придет новая жрица!
-Увы. Я умираю и не успею найти ее, передать свою память. А ты... Чтобы выжить, племени нужна жрица. И не важно, сколько ей лет. Главное, чтобы она могла общаться с богами, была открыта их воле. Ты такая по рождению… Ну же! Отпусти меня! - чуть слышно, умоляюще глядя прямо в глаза девушке, прошептала старуха.
-Да будет так, - вздохнула Остася, беря в руки холодные, жилистые ладони жрицы.
-Спасибо! - по бледным губам скользнула улыбка, а в следующий миг старуха испустила дух.
Жаркая волна окатила Остасю, стирая все краски земли, отделяя непреодолимой преградой от окружавших людей. Она очутилась в бездне, мертвой и черной. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем в непроглядном мраке загорелись огоньки. Их маленькие точки росли, росли, росли, пока не из пламень не заполнил все вокруг, поглотив мрак. Свет был столь ярок, что девушка на мгновение зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, то поняла, что вернулась назад. Но берег реки, на котором она стояла, стал другим, более живым.
Она видела снежинки света, белыми хлопьями летевшие с небес на землю, слышала тяжелое дыхание травы и затаившуюся в ней боль и горечь. Летевшие к черному лесу птицы кричали: "Прочь! Скорее прочь! Прочь! Прочь…!" И даже сама земля, вместо того, чтобы прижать к груди своих испуганных детей гнала их прочь, излучая недоброе кроваво-алое свечение, полное жара угроз. Это было странно, не правильно, особенно когда всей своей распахнутой настежь душой Остася чувствовала растерянность окружавших ее людей, их страх перед неведомым будущим.
А соплеменники с удивлением и восхищением смотрели на дочь кузнеца. У них на глазах произошло чудо: обычная, ничем не примечательная девушка превратилась в жрицу. Эти перемены были не только внутренними, знаковыми, но и внешними, доступными взгляду простого смертного: глаза, наполнившиеся мудростью и состраданием, лицо, которое, чуть вытянувшись, потеряло не только детскую мягкость и открытость, но и смущенный румянец молодости, став, однако, столь одухотворенным, что, казалось, будто оно светится изнутри. Волосы, еще мгновение назад сплетенные в две девичьи косы, освободились от лент, распрямились, превращаясь в плащ, покрывая тонкими золотыми нитями белую жреческую хламиду - длинную, до самой земли и подпоясанную по-особому сплетенными нитями – которую, забыв о том, что в мире существуют сарафаны, Остасе должна будет носить до конца своих дней.
Но для нее самой все эти перемены не имели никакого значения. Ведь они уже произошли. Куда важнее казалось ей то, что еще только должно случится.
Она коснулась стоявших рядом с ней, делясь своим спокойствием и уверенностью:
-Кара богов свершилась. Их гнев остыл.
Соплеменники с облегчением вздохнули, обрадованные, закивали: они услышали то, что хотели, и могли больше не возвращаться в мыслях и страхах к прошлому, боясь, что у него будет продолжение и в настоящем. Никто не спрашивал ее, какое грядущее их всех ждет: жрице не задают вопросы волхва.
Сама же Остася не добавила ни слова сверх сказанного. Накрыв тело старухи куском серой материи, она направилась в сторону святилища, Повернувшись, где, в отблесках догоравшего Мира, стояли древние идолы.
Глядя на них, жрица прошептала слова заклинания, переносившего силы покидаемой земли на обереги, которым предстояло защищать племя от бед на протяжении всего пути, каким бы – долгим или коротким – он ни был.
Потом она подозвала троих мужчин, выбрав тех, которые потеряли на пожаре всю семью и теперь не знали, ради чего им жить дальше.
-Вы будете хранителями святынь, - ее голос звуча твердо, не предлагая, приказывая. – Найдите повозки, чтобы можно было их увести.
-Да, жрица, - понимая и принимая неоценимый дар нового смысла жизни, они склонили головы в поклоне.
-Жрица! - к ней подбежал взволнованный паренек - младший из праздничных русальцев. Его лицо его покрывала сажа, одежда и волосы посерели от въевшегося пепла, глаза слезились от дыма. - Всеславу нужна твоя помощь!
Ни о чем не расспрашивая, Остася поспешила вслед за ним.
Если бы не жреческий дар, позволивший ей издалека ощутить жуткую боль, терзавшую обожженное тело, девушка решила б, что с предводителем русальцев не случилось ничего страшного. Хотя он и сидел на земле, опершись спиной о стену землянки, однако при этом не выглядел беспомощно-слабым. Решительный и властный, он отдавал быстрые команды подбегавшим к нему соплеменникам, находя занятие всем, так что ни у кого не оставалось времени ни на плачь по прошлому, ни на страх перед будущим.
-Значит, старая жрица успела найти преемницу, - увидев Остасю, тихо произнес он, а затем, на мгновение закрыв покрасневшие не то от дыма и копоти, не то от усталости и боли глаза, прошептал: - Хорошо!
-Как и то, что у племени есть вождь, которого все готовы слушать и слушаться, - Остася, улыбнувшись, опустилась рядом с ним на колени: - Потерпи, сейчас я приготовлю мазь и наложу повязки.
-Потом, - остановил ее Всеслав. - Мы должны как можно быстрее добраться до леса. Оставаться здесь - верная смерть, - вождь смотрел ей прямо в глаза, не мигая, - ты ведь знаешь это так же, как я!
Хотя его голос был холоден и резок, жрица поняла: он ждал от нее не подчинения, а поддержки в этом сложном решении. Ведь вере легче вести за собой, чем силе и страху, вере, которая не только в глазах окружающих, но и в твоем собственном сердце, не затененная сомнениями, когда будущее, даже предчувствуемое, предсказанное – это всегда только тень того, что однажды станет настоящим. А еще она знала: сомнения всех могут оказаться сильнее веры одного, даже если лишь в ней, последней, будет надежда. И, осторожно коснувшись его руки, Остася кивнула: вождь мог на нее рассчитывать.
Двое мужчин принесли сплетенные из веток носилки и уже хотели уложить на них раненого, но жрица остановила их недовольным взмахом руки. Она велела им приготовить соломенную лежанку и лишь затем, убедившись, что сучья не будут тревожить раны, позволила переложить Всеслава.
Тем временем вокруг них стали собираться соплеменники.
- Все готово, - доложили вождю.
-Тогда в путь.
-А как же мертвые? – зароптали миряне. - Мы не можем уйти, не позаботившись о них!
Болезненно поморщившись, Всеслав взглянул на жрицу.
"Я все понимаю! Но у нас нет времени! Или мертвые или живые!" – читалось в его глазах.
Ответив ему едва заметным кивком, Остася вышла вперед:
-Боги сами совершат обряд, - успокоила она людей. - Мы же должны сделать так, как велит вождь.
Если бы эти слова сказал кто-то другой, люди б стали спорить, возражая, а так все опустили головы, смирившись с неизбежным:
-Да, жрица, - ведь кому, как не ей знать, что угодно богам.
Племя двинулось в путь: впереди ехали повозки со святынями, за ними четверо мужчин осторожно несли носилки, на которых лежал вождь, рядом шла жрица, потом шли женщины с детьми и подростками, их мужья с младенцами на руках, девушки, наконец, навьюченные кони и другой спасенный скот под присмотром пастухов, а вокруг - всадники – защитники от всего злого, что могла таить в себе дорога.
Реку перешли в брод – вода не встала преградой на их пути, наоборот, расступилась, пропуская. Это было добрым знаком, который все не преминули заметить. И, все же, на опушке люди остановились. Никто не хотел идти дальше: чужой, черный бор пугал и ничто не могло перебить этот страх: слишком уж многим поколениям мирян его внушали. К некоторому удивлению Остаси, Всеслав не стал их вынуждать продолжать путь, но позволил остановиться.
Носилки, на котором несли вождя, опустили на пригорке, так, чтобы ему были видны догоравшие развалины Мира. Зрелище, открывавшееся оттуда, было величественным и, по-своему, даже красивым: река, разделявшее прошлое и настоящее, заставляла забыть о том, что произошло во сне, а что – наяву. Да и не могло нигде, кроме как в кошмарном видении, привидеться на месте некогда зеленого холма безволосый лик жестокого божества, на голове которого ярче солнечного света сиял бардовый огненный венец.
Остася воспользовалась остановкой, чтобы заняться ранами вождя. Ожоги покрывали весь правый бок от плеча до бедра – должно быть, его придавило горящей балкой, когда он спасал хранившиеся в хоромах реликвии, или же на него упало горящее дерево. Да и какая теперь была разница, как все случилось, главное, что раны были глубокие, особенно на руке, которая, к тому же, была еще и сломана. Она вправила кость, покрыла ожоги целебными мазями, и все равно осталась недовольно – сделанного было явно недостаточно даже для того, чтобы ослабить боль. Но что она еще могла – необученная девчонка, у которой не было даже святого огня, на котором можно было бы приготовить магические настойки? И эта неспособность помочь мучила ее почти столь же сильно, как боль раненого, которую жрица ощущала столь явственно, что готова была кричать, сраженная ею.
А Всеслав лишь неотрывно смотрел на излучину реки.
-Люди не хотят уходить, - склонившись над ним, тихо проговорила Остася. - Они не знают другой земли, боятся всего нового.
-Им придется преодолеть этот страх, - хрипло вымолвил вождь.
-Но нам ведь совсем не обязательно уходить. Переждем здесь несколько дней, а потом вернемся ...
-Куда? – повернув голову, он взглянул на девушку почерневшими от усталости и боли глазами.
-Назад, - пожала плечами Остася. Она все еще ничего не понимала.
-Нам некуда будет возвращаться, даже если мы прождем всю жизнь, - чуть слышно прошептал Всеслав.
-Ты знаешь будущее? - удивилась она. – Но откуда? Ведь ты- не волхв.
-Я - знаю! – резко ответил тот, вложив в голос все оставшиеся силы, лишь бы он звучал твердо, даже властно.
Он переубедил бы молодую, впечатлительную девушку, даже умудренную опытом женщину, но не жрицу, которая готова была, все так же тихо, не заражая своим сомнением других, возразить, сказать, что предчувствия вождя и предвидение волхва – не одно и то же. Но в этот миг…
Перед изумленными глазами мирян, большинство из которых, как и жрица, не видели причины навсегда покидать родные земли: поля, на которых колосились рожь и пшеница, луга, зеленевшие сочной травой, высокий холм, пусть почерневший от гари и горя, но оттого не ставший чужим, - вода в реке забурлила, а затем, вдруг отхлынула, обнажая широкое, заросшее илом и кувшинками русло. А с холма, оттуда, где догорал Мир, потекла невиданная доселе, дикая, злобная река пламени.
-Огненный великан! – в ужасе прошептала Остася.
Люди зачарованно смотрели на огонь, не в силах оторваться от жуткого зрелища.
Вождь попытался приподняться, чтобы лучше видеть происходившее, но, пронзенный болью, откинулся назад, на носилки.
-Помогите же мне! – раздосадованный собственной беспомощностью, вскричал он. Его голос вывел из оцепенения стоявших возле него мужчин, которые поспешно склонились над раненным, помогли ему сесть, и замерли рядом, поддерживая, но при всем при этом их глаза, как привязанные, неотрывно следили за течением огня.
Медленно, осознавая свою мощь и величие, не торопясь, шаг за шагом, он спускался с холма, приближаясь к руслу реки, лишенному воды и, потому, не способному преградить ему путь.
Пламень ширился, захватывая все новые и новые земли. Вот уже загорелись поля и луга…
"Что будет, если он доберется до леса, до нас?" - мелькнуло в голове у Остаси.
Она повернулась к Всеславу, чтобы спросить, не следует ли им возобновить путь, но не успела и рта открыть. Ее почти оглушил жуткий рев.
А в следующее мгновение все увидели стену воды: разъярившаяся река вышла из берегов и рожденная ее злостью волна, поднимаясь до небес, была готова уничтожить все на своем пути.
И вот, когда люди уже готовились к смерти, убежденные, что в водном ли, огненном обличье она их неминуемо настигнет, две стихии столкнулись, будто споря, кому из них принесены жертвы. И шипение заглушило все звуки, непроглядный пар укрыл родную землю плотной пеленой...
Когда же белое полотно спало, миряне увидели голый, пустынный холм и огромное, спокойное озеро там, где еще совсем недавно колосились поля. Это озеро подступало почти к самому бору, так что лишь узкая полоска отделяла людей от водной глади.
Всем ужасно захотелось поскорее уйти прочь от того места, которое, еще совсем недавно близкое и родное, теперь стало совершенно чужим, изменившись до неузнаваемости.
Найдя довольно широкую тропу, миряне побрели по лесу, заходя все глубже и глубже в его мрачные чертоги. Лишь когда начало темнеть, они остановились на перепутье. Воины встали на стражу, женщины разожгли огонь, спеша приготовить ужин...
Остася вновь подошла к вождю, села рядом. Облик Всеслава больше не скрывал правды - лицо залил пот, глаза лихорадочно блестели. Ему явно сделалось хуже.
-Я ждал тебя, - с трудом разлепил потрескавшиеся губы, прошептал он. - Нам нужен проводник... Без него лес погубит нас... Мы не просто не знаем его, он нам совершенно чужой…
-Знаю, - вздохнула жрица. - Позову колдуна.
-Его согласие помочь - наш единственный шанс на спасение, - он закрыл глаза, сжал губы, сдерживая стон.
-Я позову его, - повторила девушка, решив - должно быть, вождь не расслышал ее и потому продолжал убеждать в том, что было ей понятно и так. Потом она добавила: - Но сначала сменю повязки.
-Это подождет, - прохрипел тот.
-Нет, не подождет! – упрямо настаивала на своем Остася.
-Позови колдуна, - тот слишком устал, чтобы спорить с ней, но уступать не собирался, - а потом делай, что хочешь.
Жрица, нахмурившись, несколько мгновений пристально смотрела на него, затем неодобрительно качнула головой, но все-таки, отложив в сторону мази и полоски ткани, встала.
Отойдя чуть в сторону, Остася обернулась, с тоской глядя на Всеслава.
"Колдун поможет, - думала она. - Ты спасешь... А я? Что могу я? Только успокаивать и исполнять обряды?" - она тяжело вздохнула, а затем, ощутив на себе пристальный взгляд, резко обернулась и тотчас увидела робко переминавшуюся с ноги на ногу удивительно красивую девушку - стройную, синеглазую, с длинными золотыми косами.
-Жрица, могу я спросить? – смущенно спросила она.
-Конечно.
-Почему ему становится хуже? - кивнув на Всеслава, промолвила та. Она не решилась добавить: "Твои мази не помогают ему, потому что в них недостаточно силы?", но, судя по всему, ее мысли уже успели сложиться в этот вопрос.
Вот только жрицу совсем не обеспокоило неверие мирянки в ее силы. Если что и задело ее, то совсем другое. Остася заглянула девушке в глаза, с трудом удерживая себя от соблазна спросить: "Что тебе до того? Почему судьба вождя заботит тебя больше, чем остальных соплеменников?".
Видно, ее взгляд был красноречивее всех слов: мирянка поспешила опустить голову, ее щеки залил румянец.
А жрица, сама не понимая почему, вспомнила слова Олеси, сказанные ею еще на первом дне рускальской недели: "Все девчонки Мира влюблены во Всеслава."
Тогда эти слова показались ей чересчур откровенными, в чем-то забавными, и вообще нелепыми, сейчас же одна только мысль об этом прошла по душе словно рябь по воде, заставив сердце беспокойно забиться в груди. Но это было сердце не молоденькой девчонки, а жрицы, которая, не разбираясь, откуда пришло к ней это чувство и как оно называлось, зная лишь, что оно никак не поможет племени спастись, поспешила запрятать его поглубже и, успокаивая скорее себя, чем мирянку, промолвила:
- Не беспокойся, он поправится. Ему нужен лишь отдых, - а затем, видя, что настороженность и страх не покинули глаз собеседницы, спросила, вынуждая заговорить о другом, нужном ей: - Тебя тревожит что-то еще?
-Эта дорога... Она ведь закончится? - в ее голосе звучали нотки мольбы, соединенные с робким дыханием надежды.
-Да, - улыбнувшись, промолвила жрица. - Но прежде она должна привести нас туда, где мы построим новый Мир, еще краше и чудеснее, чем тот, что был у нас прежде, а, главное, над ним не будет висеть проклятье навий стаи.
-Но мы всегда будем помнить…
-Нет, - качнула головой Остася, - не всегда. Лишь до тех пор, пока не случится что-то другое, более важное.
-Разве может быть что-то важнее…
-Спасение больше кары, а обретение – значимее потерь… - она продолжала отвечать на вопросы мирянки, хотя говорила уже не для нее одной: вокруг, забыв об отдыхе, когда без душевного покоя его все равно было невозможно найти, стали собираться соплеменники, прислушиваясь к каждому слову жрицы. - И вот еще что. Думая о случившемся, всегда помни: произошло лишь то, что должно было случиться, о чем боги предупреждали уже давно. Наше спасение - знак благосклонности и благословения Великой матери.
-Но почему Макошь не спасла всех?
-Она спасла. Просто не всех для этой жизни, для выпавшего нам пути. Не нам пытаться понять деяния богов и причины, побудившие их поступить так, а не иначе... – жрица подала соплеменникам знак расходиться, когда те несколько слов, что были сказаны для всех, уже прозвучали, после чего, обращаясь к золотоволосой мирянке, проговорила: - А теперь прости меня: творя завтрашний день, предстоит еще многое сделать.
-Я... Я могу остаться с вождем? – решившись, наконец, спросила та. - Ведь нужно же кому-то быть с ним рядом, на тот случай, если… Ну, если ему что-нибудь понадобиться.
-Конечно, - поспешно кивнула ей Остася, словно боясь своих чувств, которые могли ей помешать исполнить свой долг перед племенем. - Ступай.
Проводив девушку взглядом, жрица повернулась лицом к черному лесу. Она плохо представляла себе, что должна сделать, чтобы колдун пришел на ее зов. Если бы речь шла о соплеменнике, она б позвала его по имени, если б о духе – прочла б заклинание, но тот, кто был ей нужен, оставаясь безымянным, был не подвластен ее слову.
Немного подумав, она подошла к огромному холодному валуну, лежавшему на перекрестке дорог, крикнула, глядя в темноту:
-Тот, кто нужен мне, приди на зов, как в сне!
Колдун появился так быстро, что Остасе показалось: он не просто знал, что его позовут, но ждал этого и потому был где-то совсем рядом, при этом вместо того, чтобы, как ждала жрица, выйти из рассеявшегося дыма и ярких вспышек молний, просто шагнул из тени за камнем.
-Значит ли твой приход, что ты согласен нам помочь? – поборов порыв страха, которым, точно ветром, повеяло от чужака, спросила жрица.
-Да, - хмуро взглянув на нее, кивнул колдун. - Благодаря твоему деду. Перед тем, как уйти, он взял с меня слово.
-Волхв умер? - девушка опустила голову. Она знала, что это так, ведь, останься старик жив, он был бы со своим племенем. - Ты обещал ему провести нас через лес?
-Да, - вновь кивнул колдун, отвечая разом на оба вопроса, а потом спросил: - Когда вы будете готовы отправиться в путь? - его внимательные, чуть сощуренные глаза смотрели на жрицу выжидающе.
Какое-то время она молчала, не зная, что сказать. Остася не считала себя вправе принимать подобное решение. Но чужак ждал, и, стремясь хоть чем-то заполнить тягостную тишину ожидания, она проговорила:
-Наш вождь нездоров. Огонь очень близко приблизился к его душе. Я же слишком молода и неопытна, чтобы быстро излечить раны.
Колдун не стал ждать, когда жрица унизиться до мольбы о помощи, хотя и видел - она была готова.
-Если это все, что удерживает вас на месте, отведи меня к нему.
Те, кто видел колдуна, поспешно уходили с его дороги, провожая настороженным взглядом испуганных глаз. Однако ни одна женщина не впала в истерику, ни один мужчина не схватился за меч. Великая Мать не обделила своих детей разумом, и даже во власти страха они понимали: это они были чужими в черном бору, не чужак, а худой мир всегда лучше доброй ссоры.
Тем временем колдун подошел к Всеславу. Отстранив сидевшую возле него девушку, он пристально взглянул на вождя и жрица вскрикнула, заметив, как черное дыхание смерти, коснувшееся тела раненого, стало бледнеть пока, наконец, не растворилось в свете жизни. Боль ушла, ожоги зажили, не оставив и следа.
Вновь ощутив себя полным сил, вождь легко поднялся с носилок, повел плечами, сбрасывая последние паутинки слабости.
-Спасибо, - поблагодарил он колдуна, а затем окинул его оценивающим взглядом сощуренных глаз: - И почему тебе, служителю Чернобога, подвластны такие силы, которые людям Белобога даже и не снились? – спросил он.
-Одним - одно, другим - другое, - спокойно ответил чужак, никак не отреагировав на насмешку, которой было пропитано каждое слово мирянина.
-Зачем ты меня вылечил? – вмиг посерьезнев, продолжал допытываться тот.
-Мне нравятся безрассудно смелые люди.
-С чего ты взял, что я такой?
-Ты не только пришел в лес сам, но и привел с собой женщин и детей.
-Не сомневайся, я никогда не сделал бы ничего подобного, будь у меня выбор. Но раз мы здесь… Ты проведешь нас через черный бор?
-Да. Но сначала вы должны мне сказать, куда хотите прийти, ибо путь без цели бессмысленен.
Между тем, большинство мужчин и женщин, сраженные любопытством, осторожно приблизившись к говорившим, обступили их кругом и замерли, ожидая, что будет дальше.
-У нас есть выбор? – осторожно спросила жрица.
-Обычный: направо пойдешь - коня потеряешь, налево пойдешь – жизни лишишься, а прямо пойдешь - никуда не придешь, - усмехнулся вождь, но глаза его оставались настороженно-серьезными.
Колдун неодобрительно наклонил голову. Он явно не понимал, как можно шутить над собственным будущим.
-Одна из дорог, идущих по краю леса, ведет в богатые и плодородные земли, принадлежащие большому, сильному племени, которому покровительствуют чужие вам боги. Там вы сохраните жизнь, но потеряете свободу.
-Как может рожденный свободным жить рабом?! – полный негодования и ужаса гул прокатился над толпой.
-Вторая, - продолжал колдун, - столь же легкая и короткая, идет в мир наивных и беспомощных младших детей Великой богини. Но их земли бедны. Они не прокормят всех, и вы сможете выжить лишь прогнав хозяев.
-Мы не станем строить свое счастье на горе других! - уверено произнесла жрица, и все угрюмо закивали, соглашаясь с ней.
- Что ж, раз так, остается третий путь - прямо, через волшебный лес.
-И что будет ждать нас в конце его? – спросил вождь, не спуская с колдуна пристального взгляда внимательных глаз. Ему предстояло принять решение, от которого будет зависеть будущее всего племени. Цена ошибки высока, а спрос в случае неудачи – с него одного.
-Новая родина, нетронутая, девственно чистая страна Марцаны, - ответил чужак, однако еще прежде, чем услышавшие его слова миряне успели вздохнуть с облегчением, добавил: - Но на свете еще не было человека, прошедшего весь этот путь.
-Мы сделаем это! - в голосе вождя была твердость принятого решения.
-Великая Мать не покинет нас, поможет в пути! – поспешила встать на его сторону жрица, в душе которой не было ни тени сомнения, каким путем должно идти племя.
-Воля ваша, - колдун не возражал и с опаской поглядывавшие на него люди не сомневались, почему: какое ему дело до чужаков, их жизней и судеб. Впрочем, они и не ждали от него понимания. Согласился помочь – и спасибо. А в остальном… Непонятно чем вызванное сочувствие хуже понятного и ожиданного безразличия. – Что ж, - он повернулся, собираясь уходить, - отдыхайте. Я вернусь на рассвете, тогда и отправимся в путь, - и чужак исчез так же внезапно и незаметно, как и появился.
Землю укрыла ночная мгла. Ее не смог развеять ни свет огнеглазой луны, поднявшейся на небесный простор в окружении сонма огненных духов-звезд, ни отблески множества разожженных на земле костров, чьи отчаянные попытки поборот темноту лишь расплодили серые полчища теней, которые расползлись по земле, попрятались за почерневшими в окружении мрака деревьями и кустами, чтобы, завывая ветрами, пугать кошмарами легковерные души.
Ловя на себе полные отчаяния взгляды измученных людей, валившихся с ног от усталости но не решавшихся отойти ко сну, боясь стать легкой добычей навий, жрица велела установить идолов на очищенном от травы островке земли. Когда их мудрые, всепонимающие лики осветил священный огонь, наполнивший теплым, сладковатым духом все вокруг, миряне начали успокаиваться, отходя ко сну.
"Макошь, - опустив голову на грудь, застыла перед идолами Остася, - спасибо тебе за жизни, которые ты сохранила, все вместе и каждую в отдельности, когда человек не может жить без своего племени, а племя существует не само по себе, состоя из людей…"
Девушке хотелось о многом расспросить Великую Мать, поделиться с ней сомнениями и страхами, но она не решилась раскрыть перед богиней свою душу, боясь, что рядом со словами признательности, Макошь прочтет и упреки – ведь жизнь была сохранена не всем, да и выжившим еще предстояло доказать свое право продолжать земной путь. Возможно, будь Остася старше, научившись терять и прощать, она смогла бы понять богиню, но не теперь, когда первая в ее жизни потеря отняла у нее все. Однако и молча стоять перед ликами богов, тая от них свою боль, жрица не могла, понимая – это не правильно, ведь они заслуживают откровенности, так же как и почитания.
А еще ее разум, упрямо стремясь заглянуть в будущее, всякий раз содрогался, наталкиваясь на навеянные старой верой кошмары, в которых стаи навий были еще не самым ужасным.
Нет ничего страшного, когда люди остаются в неведении насчет направлении своего пути, ведь, в конце концов, главное знать его цель. Но, чтобы не заблудиться среди деревьев и сомнений, не свернуть с верной тропы на ложную, среди странников должен быть хоть кто-то, предвидящий каждый следующий шаг.
-Хорошо, что у нас есть проводник, - беззвучно прошептали губы жрицы, - вот только с колдуном, но без волхва… - она вздохнула, качнула головой. – Как бы идя навстречу Белобогу, не столкнуться с его братом…
От этих мыслей веяло холодом сильней, чем от ночного ветра. И, вновь вздохнув, Остася двинулась в сторону к костру вождя, стремясь к теплу не столько огня, сколько глаз не чужого ей человека.
Всеслав - мрачный, хмурый, -не спускал взгляда с огня.
Жрица села рядом с ним на ствол поваленного ветром дерева.
-Ты предчувствуешь новую беду?- вглядываясь в его взволнованное лицо, спросила она.
-Нет, - не поворачиваясь, ответил тот, но в его голосе не было спокойствия. Скорее уж в нем сквозили обида и раздражение. – Я не предчувствую ничего! Белобог словно играет со мной, то наделяя даром предвидения, то лишая его, - его глаза сверкнули не добрым огнем, губы превратились в тонкие серые нити, а пальцы сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони, раня их до крови. - Если бы я не понадеялся на свои силы, не был бы столь самоуверен, если б я осознавал, что нам придется пройти этот путь без волхва...!
-И что бы ты сделал? – жрица глядела на него с сочувствием, однако в ее словах была лишь жесткая неумолимость. – Остался стоять на берегу озера, моля Великую Мать наделить своих детей плавниками и жабрами? У нас не было выбора.
-Выбор есть всегда, – нахмурившись, он упрямо качнул головой. - Мы могли умереть в Миру, перейдя в край богов в нежном сне, ничего не успев понять и почувствовать, зная, что сам Ярило погребет наши тела, а Ящер с русалками справят по нам тризну…
-Великая Мать не хочет, чтобы племя погибло. Она помогла нам выжить в Миру и не оставит нас в пути, храня в сердце надежду, укрепляя веру души. А когда все испытания будут позади, она подарит нам новую судьбу, новый Мир, - она говорила те слова, в которые так хотела верить сама, и потому ее глаза загорелись, душу наполнило то возбуждение, которое наделяет ее способностью уноситься на крыльях мечты в небеса.
Эта вера была так сильна, что могла обратить в себя всех жителей земли, услышь они ее в этот миг. И, все же, сомнения вождя были сильнее ее:
-Но этот лес... – нельзя сказать, что он пугал его, раздражая уже самим своим существованием. Если злило другое – нежелание черного бора подчиняться его воле, загадки, на которые никто не спешил дать ответ, проблемы, казалось, не имевшие решения…
-Через него нас проведет колдун. Это его край, он хорошо знает его и с ним мы будем в безопасности.
-Не верю я ему, - буркнул Всеслав. Вот-вот, это было для него хуже всего – что был кто-то, сильнее его. А самое мерзкое, что речь шла не о человеке, которого он мог вызвать на поединок, и не о боге, чьей власти не стыдно подчиниться, а колдун – и не смертный, и не высший. Кто знает, какие силы ему подвластны? А что если ему служат не только ведьмы и оборотни, но и навии? И вообще… - Как можно ждать, что слуга Чернобога станет помогать нам, почитателям Белобога - его врага?
-Разве он не преклоняется перед Великой Матерью так же, как и мы?
-Тебе легко говорить, - хмуро глянул на нее вождь, - ты- жрица, заботящаяся лишь о цели, не пути к ней.
-Это не так. Меня беспокоит будущее так же, как и тебя. Просто я пытаюсь найти хоть что-нибудь, за что можно было бы схватиться, не позволяя отчаянию утянуть во мрак.
-Прости, если мои слова обидели тебя. Я лишь хотел поделиться сомнениями, чтобы, зная их, ты могла мне помочь. Потому что ты права: племени нужна наша сила, а не слабость.
Остася кивнула. Удивительное дело, но вместо того, чтобы заразиться беспокойством вождя, она, наоборот, избавилась от своих сомнений.
-Спокойной тебе ночи, - от всей души пожелала она Всеславу.
Жрица понимала: он вряд ли заснет. Но ведь покой нужен не только для сна. Сама же она, вернувшись к своему костру – тому, что горел возле идолов, устроилась на мягкой зеленой траве и, закутавшись в плащ, словно одеяло, уснула.
Глава 3
Утром ее разбудил яркий солнечный луч, который, пробившись сквозь густую крону деревьев, заплясал на веках сомкнутых глаз, расходясь огненными кругами по небесам края снов.
Заслонившись ладонью от яркого света, Остася осторожно открыла глаза, с опаской поглядывая вокруг, не зная, что первым увидит, боясь – а вдруг это будет стая ворон или, и того хуже – навий?
А вокруг был лес. Колышась, шуршали травы, листья шептались на ветру и звонко, беззаботно щебетали, назло всем страхам и опасностям, маленькие веселые пичужки.
Ее сердце, еще миг назад нервно бившееся в груди, стуком отдаваясь в ушах, начало постепенно успокаиваться: все в порядке – и слава Великой Матери.
Но уже через миг, поняв, что проспала рассвет, девушка засуетилась, спеша подняться. Привыкшая вставать на заре, с первыми петухами, она чувствовала себя такой виноватой, что щеки окрасил румянец. Остася ждала косых взглядом успевших спозаранку переделать все дела мирян, однако, к ее немалому удивлению, оказалось, что она не одна такая соня: остальные, толи уставшие от ужаса последнего дня и спрятавшиеся от него во сне, толи одурманенные, убаюканные непривычно дурманными запахами чужого края, еще вовсе не проснулись и лишь несколько дозорных бодрствовали, охраняя их покой.
А потом она увидела колдуна, сидевшего в тени деревьев на большом черном камне. Черноволосый, в темных одеждах он казался осколком мрака, в котором, точно звезды, далеким, загадочным светом сверкали огня.
Рядом с ним в густой траве устроились двое парней. Крепкие, сероволосые, с цепкими рыжими глазами они были одеты в какие-то бесцветные и оттого казавшиеся старыми и грязными рубашки и штаны.
Колдун задумчиво смотрел на нее и Остасе казалось, что его взгляд теплым ветерком осторожно касается ее щек, бережно перебирает волосы. И было в этом его взгляде нечто такое родное, притягательное, что душа девушки вздрогнула, на глаза навернулись слезы… Ей захотелось броситься к чужаку на грудь, разрыдаться, рассказать все, пожаловаться на свое одиночество, прося разделить его с ней. Ведь ей так была нужна сейчас поддержка сильной мужской руки...!
А потом она вспомнила, что больше не маленькая девочка, ничего не боявшаяся, не обязанная скрывать свои чувства. Остася не могла даже позволить себе слабости юной девушки, которой все еще оставалось в душе - влюбчивой и наивной. Жрица должна быть мудрой, собранной, спокойной, как прожившая целую жизнь и обремененная ее опытом старуха, даже если ей всего шестнадцать лет.
И Остася не дала себе поддастся чувству, которое постепенно начало гаснуть. Наконец, убедившись, что от него не осталось и следа, пронзив колдуна гордым, решительным взглядом, она укрыла голову капюшоном жреческого плаща и медленно подошла к чужаку.
-Пусть утро будет благосклонно к тебе, - приветствовал ее колдун. Он не встал с камня, как поступил бы любой мирянин, если бы его собеседница стояла, не склонил головы пусть даже в едва заметном кивке-поклоне, выказывая уважение к служительнице богов. Впрочем, от чужака, да еще колдуна, было глупо ждать человечности.
-"Благосклонно"? – она смерила его хмурым взглядом, чувствуя, что в душе, где еще миг назад теплилась искра если не любви, то чего-то сродни этому чувству, разрастается пламень оскорбленной ненависти. – Добра ты мне, значит, не желаешь?
-А разве благо и добро не одно и то же? – он собирался сказать что-то еще, но жрица не позволила ему, прервав:
-Не важно, - она думала иначе. Хотя бы потому, что в приветствии важен не смысл слов, а их четкая, заученная последовательность. Однако спорить не собиралась. Не время. Да и ни к чему: чужак останется чужаком, сколько его ни переубеждай, только силы зря потратишь. - Ты давно вернулся?
-На заре, как и обещал, - спокойно ответил колдун. В его голосе послышался отзвук печали, словно вызывающее поведение чужачки не столько задело его, сколько огорчило.
-Почему же сразу не разбудил нас? – а Остася продолжала злиться, сама себя накручивая.
-Зачем? - колдун пристально взглянул ей в глаза, и Остася покраснела, прочтя в его глазах: "Зачем ты ведешь себя, словно маленькая девочка, которая сжимает кулаки, не потому что хочет ударить, а боясь разрыдаться?" Сначала ей захотелось крикнуть ему прямо в лицо: "Я и есть готовая разрыдаться девчонка!", потом - огрызнуться разбуженной в неурочный час псиной, или просто взять и отвернуться, забыв о существовании того, кто был не для нее.
Пока она решала, как ей быть, вновь заговорил колдун, продолжая: - Чем дольше люди стоят на месте, тем больше у них возможности передумать. Было бы лучше, если бы вы выбрали другой путь. Поверь, тем самым вы значительно упростите жизнь и мне, и себе: дорога через лес - не праздничное веселье.
Жрица лишь презрительно скривила губы, обдав его таким взглядом, под которым любой другой сжался бы, мечтая провалиться сквозь землю, а чужак лишь едва заметно повел плечами - "Как хочешь".
-Мы уже сделали выбор, - к ним быстро подошел Всеслав. Он был решителен и хмур. - Чем тратить время на бесполезные уговоры, лучше скажи, кого ты привел с собой? - не спуская взгляда с серых спутников колдуна, спросил он.
-Помощников.
-Нам они не нужны!
-Вождь, - он с укором качнул головой, - не слишком ли ты легко отказываешься от помощи для человека, который даже не знает, что его ждет впереди?
-А тебе какое до этого дело? – сощурившись, пронзил тот злобным взглядом чужака.
-Никакого, - усмехнулся ему в ответ колдун, - просто раз вы выбрали меня в проводники, то вам придется смириться тем, что я буду поступать так, как сам считаю нужным.
-И что могут эти двое пацанов, которые и меча-то судя по всему в руках не держали? – презрительно фыркнул Всеслав.
-Придет время – узнаешь. Но поскольку тогда искать помощников будет поздно, они присоединяться к нам теперь, - сказал он, а потом добавил: - Раз вы тверды в своем выборе дороги, не пора ли в путь?
Кивнув в ответ, Всеслав ушел собирать соплеменников, в то время как жрица задержалась возле чужака, чтобы спросить:
-Как твое имя?
Колдун удивленно взглянул на нее:
-Зачем оно тебе?
-Чтобы в следующий раз, когда ты понадобишься, не загадывать лесу загадки, не зная, отзовешься ли ты на них, а просто позвать тебя! – с трудом сдерживая рвавшуюся наружу ярость, процедила девушка сквозь стиснутые зубы. Ей было невыносимо трудно говорить с чужаком, который одновременно притягивал ее с той силой, данной лишь страху, и отталкивал холодом волны реки, которая словно так до сих пор и продолжала лежать между мирянами и жуткими жителями черного бора.
-Я привык, что в лесу все зовут меня колдуном, - проговорил тот и от его испытующе пристального взгляда по спине у девушки пробежали мурашки, словно кто-то засунул за шиворот ледышку. - Но если для тебя, жрицы Белобога, подобное обращение неприемлемо, кличь Вороном – отзовусь.
-Разве это имя – «ворон»?
-А чем оно отличается от других? – сказал он, а в следующий миг вдруг резко отвернулся, решительно двинулся в сторону мирян:
-Что вы делаете?
-Собираем вещи, - растерянно пробормотали оказавшиеся ближе всего к чужаку, сжавшись под хмурым взглядом того, кого, несмотря ни на что, все считали жутким порождением кошмаров, слугой Чернобога.
-Бросьте весь этот хлам здесь.
-Что? – глаза людей наполнились страхом, руки сами собой потянулись к мешкам и тюкам, чтобы ухватиться за них, а то и вообще прижать к груди. Они и так потеряли все, что имели, и лишаться последнего, того, что им согласились оставить боги… Нет! Это было просто невозможно! А чужак как ни в чем не бывало продолжал:
-И прежде всего избавьтесь от скота.
-Но как же так… - на жрицу устремилось множество полных мольбы глаз.
Миряне не решались пойти против воли колдуна, боясь, что, разозлившись, он превратит их в камни или, того хуже, нашлет на них стаю навий. Однако сделать так, как он велел… И что потом? Как жить?
-Наши вещи – наша забота! - видя отчаяние в глазах своих людей, поспешно встала на их защиту жрица. Между тем ее ненависть к колдуну все росла: еще бы, ведь среди того, что он назвал хламом, были и священные идолы.
А он лишь смерил ее взглядом и усмехнулся с таким видом, словно не воспринимал девушку всерьез, видя в ее словах и поступках всего лишь игру. И это лишь сильнее разжигало костер ее злости.
Остася была молода и неопытна. Еще немного и, наверное, даже скорее всего – она бы взвилась дикой лошадкой на дыбы, прогоняя прочь чужака. О чем, несомненно, потом бы очень пожалела. В конце концов, разве не она сама позвала чужака? Или она не знала, что колдун – не добрый милый друг, а беспощадный враг, который лишь на время, по какой-то своей причине может стать союзником? А позвала она его потому, что племени был нужен проводник. И эта надобность не отпала, во всяком случае, пока…
Но чувства были сильнее рассудка. Жар огнем залил щеки, глаза сощурились, словно готовясь испепелить взглядом, губы дрогнули, напряглись. Еще мгновение…
И тут между колдуном и ней, не просто защищая, но и храня от ошибок, встал Всеслав:
-Ты - только проводник! – холодно проговорил он как отрезал.
Ворон прищурился. Какое-то время он молча смотрел на вождя и сплотившихся за его спиной в бессильной решимости мирян, а затем, хмыкнув, бросил:
-Дело ваше.
Рядом с ним как из-под земли вырос черный конь-богатырь. Мгновение – и колдун был уже в седле.
-Ступайте за мной, - неспешным шагом он направился прямо к черной стене деревьев, знаком веля своим серым помощникам двигаться следом.
-Ага, нам велел лошадок бросить, а сам своего коняку и не думал оставлять, - когда он удалился на достаточное расстояние, хмуро глядя в спину чужаку проворчал невысокий кряжистый мужик висевшей на плече длинной плеткой.
Люди закивали, соглашаясь с пастухом. Потом кто-то, сплюнув, добавил:
-Конечно, мы должны пыль глотать, а он будет верхом скакать. Сапоги он что ли бережет?
-А то как же, - подхватил третий – молодой и нетерпимый, - у него, небось, сапоги колдовские. Вон, по земле шел – но следов не оставил.
-Где? – вокруг него все тотчас опустили головы, начав старательно разглядывать серую, по какой-то неведомой причине не тронутую травой землю.
-Вот и я о том же: нигде. Ни следа, ни отпечаточка.
-Ты бы вместо того, чтобы зубоскалить, порадовался, - проскрежетала проходившая мимо старуха, - слышала я, что колдовские сапоги делаются из людских кишок. Да одного человека на сапог недостаточно, пара нужна. И столько же на второй. Так что сам посчитай, скольких он убьет, когда сапоги сносятся. А имея под боком нас, вряд ли он станет искать других.
-Да я! Да мы…!
-Что раскричался? «Да он»! А колдун дождется, пока ты заснешь – и ты даже не поймешь, что уже мертв, - бросила старуха через плечо, уходя вперед.
Мужчины, проводив ее хмурыми взглядами, переглянулись. Их руки сами легки на рукояти мечей:
-Это мы еще посмотрим, кто кого… - проворчал молодой.
-Вот-вот. Колдун ведь тоже нуждается в сне… Будь он хоть десять раз слуга Чернобога, без отдыха ему не обойтись.
-А ты думаешь, зачем он притащил с собой этих парней? Чтоб сторожили его покой.
-Двое? – презрительно фыркнул молодой. – Против нас всех?
-Достаточно и одного щенка, чтобы разбудить хозяина.
-Чтобы проснуться и глаза продрать нужно время…
-Перестань, парень, - осадил его кто-то из старших, - лес нам без проводника не пройти. Так что остынь.
-Проводник! Кто знает, куда он нас приведет! - продолжал нудить тот.
-Куда нам надо, туда и приведет. Он слово дал.
-Слово колдуна!
-Он, конечно, слуга Чернобога, но слово у него верное, - сорвалось с губ Остаси. Нет, она доверяла чужаку не больше остальных, просто если не верить совсем, то все бессмысленно.
-Да чего ты взяла…
-Не зарывайся, парень! – осадил его пастух. – Со жрицей говоришь!
-Извини, - смущенно потупился тот, а затем и вовсе поспешил уйти вперед. Однако она успела прочесть в его глазах: - "Ладно, до конца пути, так и быть, подожду, а там… Белобог мне судья. Ведь этот навий сын и дальше будет людские жизни изводить… Себе на сапоги!"
Возможно, Остасе следовало попытаться убедить его, да и всех остальных оставить эту затею. В конце концов, если колдун исполнит свое обещание, все миряне до скончания лет будут обязаны ему своим спасением. А в благодарность не убивают. Однако эти слова старухи о сапогах из людских внутренностей… Они задели в ее душе нечто такое… Такое… Ей стало мерзко и противно. В сердце не осталось не то что любви… Да и не было ее никогда. Как можно любить колдуна? Разве что лишь рассматривать его с осторожным любопытством. Из ее души ушла даже ненависть, оставив лишь какую-то брезгливость. И еще страх: а что если он действительно начнет убивать по пути невинных? Просто так. Потому что у него износятся колдовские сапоги?
Она стала держаться подальше от чужаков, и, в то же время, старалась идти так, чтобы ни на мгновение не терять из виду колдуна, будто он мог напасть в любой момент, а она, вовремя заметив это, была способна его остановить.
Впрочем, тот вел себя вполне разумно. Во всяком случае, пока: далеко вперед не уходил, но и к мирянам ближе того расстояния, что те установили сами, не приближался.
Однако люди и без этого нервничали: воины, сжав зубы, не снимали рук с рукоятей мечей, женщины что было сил прижимали к груди малышей, даже лошади, испуганные не меньше своих хозяев, все время вздрагивали и трясли гривами, теснясь к людям.
Широкая тропа, извиваясь, подобно змее меж деревьев, вела их все глубже и глубже в лес. По обе ее стороны возвышались огромные сосны, подпиравшие лохматыми головами облака, земля с коричневыми залысинами вокруг их стволов была сухой и чешуйчатой, словно кора древнего дерева. Трава же, пробивавшаяся маленькими островками в разливах хвои, была невысокой, робкой да слабой, как болезненное дитя, обделенное солнечным светом.
Было уже далеко за полдень, когда тропа резко повернула, и взгляду удивленных людей предстало поселение, уютно расположившемся на полянке.
Дома - невысокие землянки - примостились у деревьев, образуя круг, в центре которого, однако же, была не площадь, а лужайка, поросшая травой, такой высокой, словно она никогда не знала косы. В ней с трудом можно было разглядеть мирно пасшихся коз и стайку беззаботно резвящихся ребятишек. И вокруг - ни частокола стен, ни речного рва...
Нет, здесь явно не боялись чужаков. Но приход гостей никого не удивил: взрослые, не обратив на них никакого внимания, продолжали спокойно заниматься своими делами, и лишь несколько детей - взлохмаченных озорников – приблизившись к мирянам, пошли с ними рядом, с любопытством разглядывая незнакомцев. В их глазах не было ни тени опаски, лишь веселье, которое особенно возрастало при виде испуганно шарахавшихся от них лошадей. Потом, найдя своих сверстников, они, что-то лопоча на непонятном шепелявом языке, потянули их на поляну - играть. Но миряне, озабоченно переглянувшись, осторожно, но настойчиво оттеснили чужаков от своих отпрысков. Те сперва обиженно надулись, но затем, увидев колдуна, забыли обо всем, и, глядя на него с восхищением и неподдельным детским обожанием, столпились вокруг, громкими радостными выкриками подзывая других. Один из старейшин, выйдя из своей землянки, грозно прикрикнул на ребятишек, видимо, велев уйти, сам же -седой, сухощавый старик- направился к пришельцам.
Сперва он приблизился к колдуну, на мгновение склонил голову в почтительном поклоне, и лишь затем приблизился к вождю.
-Здравствуй, человек полей. Приветствую тебя в Остромире. И прости за холодность встречи: у нас не привыкли принимать гостей.
-Нам понятны ваши чувства, ибо и мы сами видим в чужаках опасность, - кивнул Всеслав, ожидая, что скажет старик дальше.
-О!- тот улыбнулся. - Мы боимся не вас, а за вас: молодежь всегда трудно держать в послушании, особенно в это время года...
-Мы и не надеялись на дружеский прием, но вполне могли бы обойтись без взаимных угроз, - когда тот вновь замолчал, произнес Всеслав. Он нахмурился, брови сошлись на переносице. – Мы можем постоять за себя, однако, пришли к вам не сражаться. Все, что нам нужно, это беспрепятственно пройти через ваши земли. Надеюсь, вы не встанете на нашем пути?
-Конечно, нет, - поспешил ответить хозяин. – Идите, куда шли. Я искренне желаю вам добраться до цели. И потому говорю: будет лучше, если вы покинете земли нашего племени до прихода темноты. Я ручаюсь: никто не покуситься на ваши жизни, но не могу обещать, что молодые охотники не попробуют отбить ваш скот, - сделав это по меньшей мере странное предупреждение, старик наклонил голову, давая понять, что разговор закончен. И, забыв о мирянах, словно они перестали для него существовать, он повернулся, подошел к колдуну, чтобы, не сказав ни слова, лишь еще раз низко поклониться ему, прощаясь.
-Мы и не собирались здесь задерживаться, - недовольно пробурчал кто-то. Еще бы им не быть раздосадованными: хозяева поздороваться с гостями поздоровались, да только лишь затем, чтобы тотчас прогнать прочь с порога.
-Все могло бы быть иначе, отнесись вы должным образом к их детям, - хмуро взглянул на говорившего колдун.
-Что же, - поспешила возмутиться одна из матерей, - мы должны были позволять чужакам играть с нашими ребятишками?! А если бы что-то случилось?
-Да и времени у нас на это нет на всякие там детские игры! - поддержали ее другие, хотя и, говоря это, они прекрасно понимали: игры тут ни при чем.
Ворон ничего больше говорить не стал. Оставив позади поселение, он углубился в лес, уверенный, что миряне последуют за ним, хотя бы потому, что тем более ничего не оставалось.
Они упрямо шли вперед, не останавливаясь, до позднего вечера, пока колдун не замер у стоявшего на обочине камня.
-Теперь можете отдыхать, - бросил он через плечо.
Остася, собираясь спросить у Ворона, что ждать от следующего дня, уже повернулась к нему, но замерла, увидев знак на пограничном камне - волчью голову с оскаленными зубами.
-Что ж, - вздохнула жрица, унимая вдруг накатившуюся на нее дрожь. - Выходит, мы миновали землю оборотней...
Она говорила совсем тихо, но все равно ее слова были услышаны соплеменниками. Женщины испуганно вскрикнули, в ужасе отпрянув от чужаков, мужчины поспешили заслонить их, выхватив мечи.
-Нет! – вскричал вождь, останавливая их. - Мы не на своей земле, чтобы заводить кровных врагов среди тех, кто согласен на мир, - он повернулся к оборотням, а то что двое спутников колдуна были именно ими, никто из мирян не сомневался: слишком уж и внешне, и по повадкам они были походи на встреченных в оставшемся позади поселении: - Что нам ждать о вас?
-Помощи, - спокойно, словно не замечая ненависти в глазах окружавших их людей, ответили серые.
-Почему? – продолжал расспросы Всеслав, которому было мало того ответа, который он получил. – Ведь нас ничего не связывает, мы чужие друг для друга.
Те повернулись к Ворону. Отвечая на их немой вопрос, тот кивнул и оборотни промолвили:
-Такова была воля Великого колдуна.
-А вы, что же, его слуги, готовые беспрекословно исполнить любой приказ?
-Мы свободны ровно настолько, насколько хотим, - проговорили оборотни и их ответ показался мирянам таким уклончивым, что те не сдержали усмешки.
-Человек или свободен или нет. Третьего не дано, - качнул головой вождь.
-Впрочем, вы ведь не люди, - поспешно добавил кто-то из-за его спины.
Оборотни не обиделись, лишь пожали плечами, словно говоря: они не тоже все понимали в поведении своих спутников.
Те, кто ждал драки, разочарованно отвернулись, поняв, что ничего не будет. Вождь лишь перевел внимательный взгляд с оборотней на колдуна:
-Я уже спрашивал тебя, но не получил ответа. Потому повторюсь: зачем они здесь? Ты настолько не доверяешь нам, что окружил себя стражей?
-Будь я настолько труслив, как вы хотите меня видеть, то нашел бы для себя лучших защитников. Стаю навий, например. Уверен, если бы они кружили надо мной, вам бы и в голову не пришло задумать что-то против меня. Оборотни же – не стражи, а охотники и следопыты.
-Так в чем же дело?
-В моем слове. Я обещал, что проведу через запретные земли вас, а не ваши тени, - мрачно бросил тот, а затем, хмуро оглядев погруженную в напряженное молчание толпу, добавил: - Вместо того, чтобы трястись от страха без всякой на то причины, выискивая врагов, шли бы лучше спать: нынешняя ночь будет последней, отданной отдыху, - он отвернулся, но Остася успела заглянуть в его глаза и прочла в них тяжкую боль: это казалось странным, но людское недоверие ранило колдуна. Или она не правильно его поняла, и на самом деле того заботило не настоящее, а будущее. Но если так…
-Макошь, защити нас! - еле слышно прошептала жрица, а затем уже громче продолжала: - Отдыхайте, дети Великой матери. Завтра нас ждет еще один тяжелый день пути.
Остася слышала как, устраиваясь на ночлег, многие читали заклятия- обереги от черных сил, а потом долго ворочались, не в силах заснуть. Она видела взволнованные, покрасневшие от напряжения глаза воинов - дозорных, точно искры поблескивавшие во мраке.
Тяжело вздохнув, жрица запела сонный заговор. Она бродила меж костров до тех пор, пока ее песня не убаюкала всех, погружая в глубокий, спокойный сон. Всех кроме ее самой и черного колдуна, неподвластного ничьим чарам.
-Ты собираешься петь им колыбельную всякий раз, когда будет приходить время сна? – улыбнувшись спросил ее Ворон.
И эта снисходительная улыбка задела Остасю сильнее разговоров о колдовских сапогах. Не выдержав, она выплеснута наружу всю боль, переполнявшую ее сердце и душу:
-Разве не ты сказал, что люди должны выспаться, потому что потом, может статься, у них больше не будет времени на отдых?! А как им заснуть после всего пережитого? Думаешь, нам легко? Мы потеряли родину, дом, близких...все, всю прежнюю жизнь. Мы видели смерть совсем близко и знаем, что она гонится за нами по пятам, а вокруг - одни чужаки, которых раньше мы боялись больше всего на свете. Надежда на спасение ничтожна... И ты, зная это , можешь смеяться над нами?! Это твой край! Оборотни следуют твоей воле. Так неужели ты не мог приказать им быть к нам хоть чуточку потеплее? Ведь нам нужно сочувствие куда больше помощи! Да что я говорю, ведь ты – колдун, а у колдуна нет и не может быть сердца! - с горечью выдохнула она.
И, все-таки, девушка надеялась пробудить в его душе хотя бы тень жалости. Разве ж ей было нужно так многого? Всего лишь один взгляд понимания, который развеял бы тени ночных кошмаров, говоря: черный бор совсем не столь черен, как он кажется с солнечного берега реки. Может быть, он не такой хороший, как родной дом, но и не плохой. А кошмары – они лишь детские страхи, с которыми взрослые почему-то забыли проститься.
Но нет: все ее слова улетели, унесенные ветром, даже не коснувшись колдуна, который, не сказав ни слова, даже не взглянув на нее, исчез, растворившись в темноте.
Почему? Почему он был так холоден, бесчувственен, безучастен? Остася никак не могла этого понять.
"Лес! Почему ты отталкиваешь меня? Или во мне нет и твоей крови? - думала она с болью и тоской глядя вокруг. – Да, я не была рождена под твоими кронами, да, я привыкла бояться твоих теней. Но теперь, когда сама Великая Мать привела меня к тебе, почему ты не позволяешь мне найти своих родных? Ведь я не хочу для себя ничего, принадлежащего другим, я даже свое хочу лишь увидеть, не взять! Почему же ты отказываешь мне даже в такой малости?!" - в ее глазах зажглись слезы и девушка горько заплакала. Она оплакивала родителей, бабушку-жрицу, деда-волхва, свой милый дом, былую жизнь, саму себя, ту, какой она была еще вчера – свободную от обязательств, и потому наивно верившую, что если ей того захочется, черный бор сможет стать ей таким же домом, как и светлый Мир полей и лугов.
Так, со слезами на щеках, она и уснула. А наутро ее разбудил вождь:
- Вставай, жрица. Пора в путь.
- Он уже пришел?
-Если ты о колдуне, - голос Всеслава тотчас стал холоден, а губы искривились в презрительной улыбке, - то да. И притащил с собой двух мерзких старух, на которых не взглянешь без содрогания… Как будто нам оборотней мало…
-Люди не верят ему, боятся, думают, что он заведет нас в чащу, тела отдаст на растерзание оборотням, а души поработит, сделав слугами Чернобога… Да еще из наших кишок наделает себе колдовских сапог… - девушка умолкла, увидев, как закачал головой вождь:
-Я знаю, о чем думают люди, - кивнул вождь. – Что свои – это свои, так было, есть и будет, а чужаки, что бы ни случилось, останутся чужими. Первые помогают, вторые в любой момент могут навредить потому, что у нас с ними нет общей крови, потому, что их жизнь не зависит от нашей, скорее, наоборот: им легче живется без нас.
-А если они правы? – девушка с сомнением взглянула на Всеслава.
-Тогда будет лучше, если ты прогонишь колдуна.
-Но… – та неуютно поежилась под его взглядом. Она не была в своей правоте. Ведь было же что-то, заставившее волхва еще до того, как Мир погиб в огне и воде просить колдуна провести мирян через лес. Да и сам вождь, разве не он сам говорил ей о необходимости призвать колдуна. Что же изменилось?
-Все, что нужно, он уже сделал – провел нас через бор, - словно прочтя ее мысли, проговорил Всеслав.
Конечно, все верно, и жрица была с ним совершенно согласна, вот только… Что-то в этом было не так, не правильно. И Остася, чувствуя это, страшно боялась ошибиться.
-Почему я? – и меньше всего ей хотелось принимать решение, от которого зависела жизнь всех.
-Потому что ты – жрица. Твое слово привело к нам колдуна. Твое слово убедило людей пойти за ним. Конечно, я могу все сделать сам. Но мое слово будет лишь приказом, которое внесет сомнения в души своих и вызовет гнев чужаков. Твое же слово – воле Великой Матери, против которой никто не пойдет: ни почитатели Белобога, ни слуги Чернобога.
Казалось, все так просто… Да и сама она больше всего на свете хотела, чтобы чужак ушел и ее сердце, наконец, успокоилось…
-И все же… - она прикусила губу, не зная, что сказать, боясь что-то делать. Опустив голову, Остася тяжело вздохнула. – Я не уверена.. Во мне недостаточно веры. Я плохая жрица.
-Просто ты слишком молода и не знаешь, что веру укрепляет надежда, а не отчаяние, любовь, а не ненависть. Я тоже молод для вождя. Или ты думаешь, что мне не трудно, что мне не хочется опустить руки, все бросить? Но люди выбрали меня и я не могу обмануть их надежды. Тебя же выбрала сама богиня. Ты ведь не считаешь, что она ошиблась?
-Боги не ошибаются…
-Вот именно. Они лишь посылают испытания. И нам, и тем, кто идет вслед за нами. И чем больше в их сердцах сомнений и страхов, тем сильнее должна быть наша вера. Потому что если все будут сомневаться, этот путь приведет нас к погибели и без происков колдуна.
-Мне нужна твоя помощь, Всеслав! – девушка с надеждой глядела ему в глаза, стремясь прочитать в них ответ сердца, не разума.
-А мне - твоя, Остася, - его ответный взгляд был полон искреннего понимания и жаркой, солнечной любви, чей свет он больше не собирался от нее скрывать. - Мы должны быть рядом, поддерживать друг друга.
Он умолк. И воцарилась тишина - манящая, пьянящая, жаркая, словно объятия. Еще бы миг, и...
-Пора в путь, - опустив глаза, проговорила жрица и, кивнув, вождь двинулся вперед. Остася пошла было следом, но тут вдруг увидела стоявшего чуть в стороне колдуна – как всегда спокойного, безразличного ко всему вокруг. Она резко остановилась, будто столкнувшись с невидимым препятствием, щеки залил румянец. Девушка почувствовала себя такой виноватой перед ним. Но почему? Она не давала ему слово хранить верность, да и вообще, он был ей совершенно чужим, а, значит, безразличным…
Впрочем, у нее не было ни времени, ни желания гадать, в чем тут дело.
Холодный, одноликий бор сменился разноцветием деревьев, кустов, густых трав, множеством запахов и звуков. Рядом со старыми дубами и тополями поднималась молодая хрупкая поросль, которая вздрагивала на ветру, разносившем терпкий запах грибов. Кусты щедро покрывали соцветия ягод, в траве мелькали ярко-красные головки земляники.
Этот лес был удивительным и неповторимым, жил своей, особенной жизнью и все вокруг, хоть и было частью целого, имело нечто свое: краски и запахи, жизнь и судьбу. Даже травинки казались не похожими друг на друга.
Затем стали попадаться просветы с маленькими полянками. Одна из них, среди берез, казалась светлой, утренней и веселой, другая, уходившая к далеким, стоявшим неровным клинком соснам, ивам и ольхе, возвышалась изумрудной осокой, укрываясь густым мхом и холодным духом болота.
Одна из старух-помощниц колдуна приблизилась к Остасе. Какое-то время шла рядом с ней не произнося ни звука, лишь приглядываясь, затем, наконец, заговорила:
-Успокойся, деточка. Пока еще это земля друзей. Пока еще...
-Мы проходим через ваш край?
-Что ты, нет!
-Нет? - она была поражена.
-Конечно, - спокойно стала объяснять старуха тем же мягким, доброжелательным голосом, которым с ней раньше говорила жрица. - Все земли жителей бора лежат в ближней к вашим полям полосе.
-Почему же тогда колдун повел нас через Мир волкодлаков - ужасных оборотней, самых чужих из всех чужаков?
-Ты просто не знаешь леса, - старая женщина улыбнулась ей с таким видом, словно в этом была ее вина. – Я объясню, - она с готовностью кивнула и весь ее вид совершенно ясно говорил: она не делала одолжение чужачке, но искренне хотела, чтобы та поняла. – Племя волкодлаков более всего похоже на вас. Они живут в домах с очагами, разводят скот, занимаются промыслами. Оборотни, особенно молодые и неопытные, конечно, грубы, но и их грубость сродни человеческой. Мое племя - совсем иное, и через наши владения вы бы просто не прошли.
-Почему?!
-Чародеи, мы готовим отвары, дающие возможность летать, обращать живое в мертвое и мертвое в живое. Это - наша жизнь, но чужак не проживет у нас и часа, ибо все: вода, растения, даже воздух, - будут для него страшным ядом... Наши соседи - погодники, облакогонители. В их землях холод - не холод, зной - не зной, вода и пламень кажутся единым и называются иначе.
-Но где же мы сейчас?
-В Пограничьи - владениях колдуна. Три дня и три ночи мы будем идти по этой земле, пока не вступим в Запретный край.
-Здесь опасно?
-В лесу для чужака опасно везде: лешие путают дорогу, духи холодят душу, навьи прилетают в сны.
-Но колдун ведь не станет насылать на нас своих слуг? – с сомнением взглянула на нее жрица. Конечно, колдун способен на все, но он ведь обещал провести их через лес.
Чародейка рассмеялась: - И не надейся на спокойствие и тишину. Прежде чем вступить в Запретные земли, вы должны подготовиться к тому, что может вас там ожидать. Вы входите в новую жизнь. Разве же это возможно без обряда испытания?
-О чем ты говоришь!
-Не знаю, как у вас, на полях, а в лесу, достигая совершеннолетия, его проходят все. Для одних он легок, как дуновение ветерка, для других - смертельно опасен, как схватка с медведем, но пока испытание не пройдено, пареньки и девицы считаются бесправными детьми - подростками-переростками, которые не вправе заявлять свои права, разжигать собственный очаг или заводить семью.
-Ты хочешь сказать, - ее сердце сжалось, мучимое болью от еще не нанесенной раны, плечи нервно дернулись, голос дрогнул и захрипел. Лучше бы она никогда не задумывалась над этим и ничего не поняла, - что колдун предпочтет убить слабого только потому, что тот сам не способен преодолеть трудности, а для других будет только обузой?
То, что показалось ей страшнее ночных кошмаров, для чародейки, судя по всему, было обыденностью.
-Пойми, это увеличит ваши шансы выжить. Сейчас же они просто ничтожны. И не смотри на меня такими глазами: я говорю не столь уж жуткие вещи, как ты сейчас думаешь. Ваш обычай приносить людей в жертву, причем подчас не интересуясь даже их согласием – вот это действительно дикость. У нас же шанс дается всем.
-Но не всем дано им воспользоваться!
-Что ж, такова жизнь: слабый погибает, чтобы жил сильный.
-Но мы же не звери, мы люди! И в нас должно быть что-то человеческое! Взаимопомощь, например!
-Ты ставишь зверей ниже человека? Напрасно, моя милая. Ты и представить себе не можешь, какими они могут быть верными. Да и жизнь понимают лучше нас, потому что живут чутьем, а не рассудком. И разве ж это хорошо, когда, спасая слабого и больного, который и так и эдак скоро умрет, гибнут сильные, способные продолжать род?
-Нет! – она резко мотнула головой, отвечая на не заданный вопрос, а на свои мысли. Что бы там ни говорила старуха, жрица не могла с ней согласиться. Потому что для богини, которой она служила, была важна любая жизнь. - Так не должно быть!
Остася бросилась вперед, туда, где во главе растянувшейся по тропе длинной цепочки мирян ехал колдун. Догнав Ворона, она решительно протянула руку, намереваясь схватить его коня под уздцы, останавливая, но черный исполин, захрапев, мотнул головой, отгоняя от себя девушку, словно надоевшее насекомое.
-Отойди, жрица! - успокаивая животное, всадник похлопал его по шее.
-Нам нужно поговорить! – она упрямо наклонила голову. Ведь ее вид говорил о том, что она не отступит, даже если колдун поднимет своего коня на дыбы или пустит вскачь.
Конечно, тот не сделал ничего подобного, однако и с седла спускаться не стал, продолжая смотреть на девушку свысока:
-Говори.
-Мне стало известно, что ты готовишь для нас испытание.
-Это не секрет.
-Однако ты не спешишь рассказать нам об этом… - она замолчала на миг, переводя дыхание, а затем набросилась на колдуна с новой силой: - Тебе мало того, что мы пережили и того, что ждет нас впереди?
-Нужно, чтобы вы были готовы к вступлению в Запретные земли. Пока же вы даже не представляете себе, что это такое.
-Мы знаем! - она говорила громко, так, чтобы ее услышали все. - Мы знаем, что нас не оставит Великая Мать, где бы мы ни оказались! Ты же просто не хочешь, чтобы мы прошли через твои владения, а посему пугаешь, в надежде, что мы повернем вспять! Как же: вы, лесные, боитесь и час пробыть в открытом поле, а мы в пути уже не первый день и не желаем возвращаться назад! Но мы все равно,
что бы ты ни делал, как бы, прикинувшись другом, не вредил, пройдем Лес, ибо мы - люди, слышишь: люди, а не дикие звери, живущие по закону: "Пусть слабый умрет!" Нет! Мы не оставим никого: или все спасемся, или все погибнем! - она видела, как одобрительно закивали головами миряне, как сплотились они за ее спиной, готовые поддержать, и продолжала: - Нам не нужен проводник в Мир смерти. Туда мы найдем дорогу и сами. Если не можешь или не хочешь помогать по-людски - уходи. Если все, что удерживает тебя с нами - слово, данное волхву – властью, данной мне Великой Макошью, я освобождаю тебя от этого обета!
Все застыли, над землей навис туманно-серый полог тишины, который никто не решался порвать. У некоторых в глазах был страх – что теперь будет? Кто-то с сомнением переводил взгляд со жрицы на колдуна, не понимая, к чему были сказаны все эти слова, и чем они обернутся для мирян. Однако большинство вздохнули с облечением, поскольку неведомый запретный лес, существовавший лишь в рассказах чужаков, которым еще надо подумать, верить или нет, пугал куда меньше, чем колдун, а он – вон, совсем рядом, в паре шагов.
Остася тоже успокоилась. И, все же, в ее сердце остались сомнения. Какой-то частью своей души она надеялась, что ошиблась в Вороне. И сейчас он извинится перед людьми за то, что держал их в неведении, объяснит, что все совсем не такое, каким представляется на первый взгляд, а потом, когда все разойдутся, накричит на нее, назовет дурой, которая не способна ничего понять и при этом еще и думает лишь о себе, о том, как ей будет спокойнее…
Колдун лишь с грустью взглянул на нее. И на миг девушке показалось, что в его черных, глубоких, как бездна, глазах колыхнулись, подобно легкой волне, сочувствие и понимание - чувства, способные излечить все душевные раны. Но она не успела даже обрадоваться этому открытию, как Ворон поднял коня на дыбы и, не промолвив ни слова, поскакал прочь. Вслед за ним устремились чужаки, оставляя людей одних.
-Ну, вот и все… - прошептала Остася, в душе которой вдруг что-то порвалось, разладилось, и сердце наполнилось болью, и разуму стало все равно, что случиться дальше.
-Ты все сделала правильно. Именно таких слов ждали от тебя соплеменники.
- к ней подошел вождь.
-И все же он ушел... - ее глазах было не то удивление, не то отчаяния, причин которого она не понимала.
-Ну конечно, - кивнул Всеслав. – Как мы и хотели.
-Хотели… - повторила девушка, опуская голову на грудь.
-Да, я понимаю: для жрицы главное не решение смертных, а высшая воля. Но, поверь мне, на этот раз наши желания совпадают. Несомненно, Макошь хочет, чтобы мы доказали: сила Белобога больше власти Чернобога.
-Откуда в тебе эта уверенность, которой нет даже в моей собственной душе?
-Ты не видела себя со стороны. Твои глаза горели огнем, а голос был наполнен такой силой, словно твоими устами сама Великая Мать.
-Ты знаешь, я не собиралась прогонять колдуна. Что бы там ни было… Но… Наверное, ты прав: так пожелала богини и мне пришлось ей подчиниться.
Она робко взглянула на Всеслава, прося его о помощи и понимании... Он понял это, обнял:
-Не бойся. Все будет в порядке. Пока мы вместе, мы сильны и нас ничто не остановит.
И они вновь отправились в путь. На лицах мирян теперь было больше спокойствия и уверенности: чужаки - непредсказуемые, бесчувственные, холодные, несшие в себе постоянную угрозу, - больше не шли одной с ними дорогой, людей вел не ужасный колдун – слуга Чернобога, а вождь и жрица - те, кто спас их от смерти.
Казалось, солнце стало ярче, лес ожил, когда усилился ветер разговорил даже молчаливые ели, среди веток, в листве, и густой траве заплясали веселые и беззаботные солнечные зайчики, громче запели птицы и звери, приблизились к тропе. Раз или два жрица видела мелькнувший среди кустов рыжий хвост лисицы, в траве прошмыгнул заяц, тропу перешел лось... Все стало каким-то... Более близким, привычным.
Глава 4
Добрый светлый березняк веселил душу и успокаивал разум, когда именно эти деревья были более всего любимы берегинями.
Мужчины, облегченно вздохнув, выпустили рукояти мечей, в то время как девушки, сопровождаемые несколькими парнями - воинами бросились собирать грибы и ягоды, которые были здесь в изобилии.
-Пойду-ка я охотиться, - понаблюдав за ними какое-то время, решил вождь.
-Разве мы так хорошо знаем эти места, чтобы рисковать заблудиться или потеряться в них? Или нам тут некого опасаться? - жрица качнула головой. - Нет уж. Будет лучше, если мы не станем разбредаться по этому лесу.
-Я и не собираюсь далеко уходить, - хмыкнул Всеслав. В его голосе зазвенели колокольчики задора, а глаза заполнились пламенем азарта. - Световод, - окликнул он высокого тощего парня, игравшего на русальском празднике роль супруга Морены. - Принеси луки и колчаны со стрелами. И найди Тихона – пусть присоединяется к нам.
-Может, не надо, а? – Остася зябко повела плечами. – Что-то мне неспокойно… - жрице не нравилось, что племя, пусть ненадолго, но останется без вождя. Мало ли что может случиться за время его отсутствия. Девушка же не хотела оставаться одна, боясь, а вдруг вернется колдун?
Вождь не смог скрыть улыбки:
-Ты и представить себе не можешь, как мне дорога твоя забота, - коснувшись ее руки, проговорил он, - ведь это значит, что я тебе не безразличен.
-Но это не мешает тебе уйти… - понимая, что никакие ее слова не заставят Всеслава изменить свое решение, нахмурившись, недовольно проворчала Остася, в глазах которой сверкнули слезы обиды.
-И ничего не бойся, - продолжал вождь, словно не слыша ее, хотя, конечно же, это было не так, просто он счел за благо сделать вид, что ослеп и оглох, лишь бы не злить собеседницу тем, что она считала лишь упрямством, а для него было поступком. - Колдун сам сказал: минувшая ночь была последней для отдыха. Значит, все свои западни он приберег на часы мрака и нам нечего опасаться до прихода темноты, - и, подмигнув девушке, Всеслав исчез за деревьями
Он оказался прав: день выдался тихим. Добрый лиственный лес не пугал волчьим воем и безумными птичьими криками, не отталкивал корявыми сучьями, не слепил туманов. Он встречал путников словно долгожданных гостей, что-то ласково нашептывал, задорно насвистывал, играя солнечными бликами с детьми и указывая радужными лучами верный путь взрослым.
Так было до самого вечера. Но едва, с приходом ночи, миряне расположились на отдых, началась гроза. Заря к тому времени уже успела догореть, и никто не заметил, как тучи затянули небеса, опустившиеся теперь к самым верхушкам деревьев.
И не важно, что молния казалась далекой и робкой, а гром, рокотавший где-то в стороне, мог испугать разве что маленьких детей, зато дождь лил как из ведра, не переставая, час, второй, третий и никто, даже боги, не могли унять поток небесных вод, хлынувших из прохудившихся небес.
Намокла земля, превратившись в вязкую мерзкую жижу, милая полянка обернулась зелено-серым болотом, в котором намертво увязли колеса телег. Сквозь шум дождя слышалось надрывное мычание коров, ржание коней, которые, не в силах самостоятельно разорвать тяжелых пут, сковавших их ноги, звали на помощь людей, а те застыли на месте, не зная, в какую сторону бежать, за что браться в первую очередь.
Ничто не могло защитить от холодных, липких капель, которые, с каждым мигом становились все тяжелее и тяжелее, - ни деревья с их робкой, слабой листвой, ни превратившиеся в мокрые грязные тряпки одежды, даже в повозках не осталось ни одной сухой доски. И, конечно же, огонь костров, не терпевший даже касания воды, сломился по столь яростным ее ударом и погас. Вокруг воцарилась темень, которую дикий, ничем не сдерживаемый ветер с каждым мигом делал все холоднее и холодней. Миряне сбились в кучу, прикрывая детей своими телами, и так, в полудреме, провели остаток ночи.
С приходом утра дождь закончился. Выглянуло жаркое летнее солнышко, торопившееся поскорее высушить землю и привести в порядок свежую, пахнувшую свежестью и святостью одежду леса.
Несмотря на усталость, только прибавившуюся за ночь, миряне стали собираться в путь. Их подталкивало желание как можно скорее пройти лес и вновь оказаться в милых сердцу полях.
-Если колдун думает, что нас способна остановить какая-то гроза, он ошибается! – выпрямляя спины и гордо вскидывая головы говорили они. Ведь усталость… Ну что такое усталость? Так, безделица!
Лишь жрица выглядела чем-то взволнованной. Она не торопилась вперед, все время оглядываясь, внимательно осматривала все вокруг.
-Всеслав! – наконец, окликнула она вождя.
-Что? – поспешно отозвался тот, казалось бы – вполне доброжелательно, но при этом его голос звучал несколько напряженно и даже недовольно: никому не нравится, когда тебя останавливают за миг до того, как сделать шаг.
-Скажи, зачем нужен проводник, если через лес ведет тропа? И еще: кем и зачем она протоптана? Разве лесные жители путешествуют, как мы, по заранее определенному пути, или здесь не редкость гости из наших краев?
Вождь пожал плечами. Он не знал ответа ни на один из ее вопросов, впрочем, это его совсем не тревожило: - Какая разница, почему появилась дорога, когда главное, что она есть? Что же до проводника, я уже говорил: он был нужен нам лишь для того, чтобы пройти через черный бор. И, как видишь, был прав – здесь мы спокойно обойдемся и без него.
-Если бы все было так просто, - вздохнув, она качнула головой. - Я говорила с чародейкой...
-Ох, жрица! - вождь болезненно поморщился.
-В беседе нет греха, даже если говоришь со слугами Чернобога. А вот польза - немалая... Чародейка сказала… Правда не об этой земле, но это не важно, что здесь все имеет другие названия. Не означает ли это, что здесь все не то, что есть на самом деле?
Всеслав только фыркнул:
-Тропа - это тропа. Чем еще она может быть?
-Ловушкой.
-Дорога должна куда-то вести, у нее должна быть цель...
-Верно. Но здесь - не Мир, где цель - дом, площадь, река... Мы знаем чего хочет колдун: чтобы мы испугались и повернулись назад. Так какова же цель тропы?
-Да, - вождь задумался. - Возможно, в чем-то ты и права… Мы в чужой земле, которая еще не заслужила нашей доверчивости. Как, впрочем, и несправедливых обвинений. Нам придется научиться не верить ничему увиденному и, при этом, полагаться на свое зрение... Вот что, - отведя Остасю чуть в сторону, продолжал Всеслав, - я думаю, нам не стоит сходить с тропы: там, - он махнул рукой в сторону строя деревьев, - опасностей не меньше, а заблудиться и кружиться на месте во власти лешего много проще... Давай решим так: будем идти, как и шли, только вперед я пошлю двух разведчиков с шестами подлиннее и мечами наготове.
-И, все же, не лучше ли будет…
-Нет, - мягко, но решительно прервал ее вождь.
-Даже если впереди нас ждет Лихо?
-Особенно если так. К Лиху спиной не поворачиваются – так оно скорее ударит. И не бегут от него – догонит и не пощадит… И вообще, - еще мгновение назад серьезный, как никогда, взгляд потеплел, сверкнул задорной искрой, губ коснулась улыбка, - раз уж отправились в путь, что его бояться?
-А я бы свернула в лес, - прикусив губу, она огляделась вокруг с той задумчивостью, которая ищет лишь одно – возможность продлить остановку. - Он редкий, даже телеги свободно пройдут…
-Не по-людски это.
-Но разве не следует нам поступать как раз так, как от нас не ждут?
Какое-то время вождь молчал, задумавшись, а потом сказал:
-Прости, но мы все же поступим по-моему. Возможно, я и не волхв, и будущее вижу не лучше, чем слепец настоящее, но что-что, а опасность предчувствовать я могу, эта способность у меня с детства. И сейчас с нами рядом ее нет, - он умолк, переводя дыхание. - Я не хочу сходить с тропы, - спустя мгновение продолжал он, - и потому, что по ней легче идти - земля еще не успела высохнуть после дождя и мы увязнем, - и потому еще, что тропа – то единственное, что отделяет нас от леса, вселяет в сердца людей хоть какую-то уверенность и надежду. Она подобна той реке, которая долгие годы берегла наш Мир от черного бора вместе с его оборотнями, навиями и колдуном.
Остася лишь кивнула. Конечно, она могла сказать, что, если бы не река, им не пришлось покидать родные края, ведь именно ее разлив превратил все в озеро. Но, в то же время, кто знает, где остановился бы огонь, если бы ее не было. Так что… Может быть, Всеслав и был прав. По-своему. Во всяком случае, в чем-то… Возможно, все так, как должно быть, а, значит, пусть будет.
Целый день они быстро продвигались вперед. За это время лес вновь успел измениться. Среди рябин, берез, тополей и дубов то там, то тут стали попадаться высокие сосны, вокруг кустов малины встала в полный рост крапива со жгучими, как осиные жала, листьями. Но, в отличие от черного бора, здесь все так же словно самоцветы среди речной гальки за деревьями проглядывались маленькие полянки, разукрашенные солнечным светом, и даже голая, покрытая коричневой коростой земля у стволов сосен не казалась больной.
Глаза людей стали успокаиваться, губы тронули улыбки, и когда жрица спросила Любаву, в чем дело, та, наивно глядя на нее, проговорила:
-К лесу, оказывается, не так уж сложно привыкнуть. Он вовсе не столь ужасен, как в рассказах стариков. И, кажется, здесь вполне можно не только выжить, но и жить, построив новый Мир.
До вечера ничего не происходило, а затем, едва солнце скатилось за частокол деревьев, вдруг, все внезапно потемнело и вновь началась гроза - более сильная и злая, чем накануне.
Гром гремел над самой головой, молнии сверкали совсем рядом. Одна из них, сорвавшись с небес, попала высокий сухой дуб чуть в стороне от тропы, разрубив на две части его необъятно толстый ствол, словно топор полено. Ветер гнул деревья, чьи ветви теперь цеплялись за одежду, рвали ее в клочья, раня руки и царапая лица, поднимал с земли ворохи грязных листьев, комья земли, брызги воды и в ярости швырял в лица чужаков. Его рев заглушал все слова, мешавшие ему властвовать и повелевать над лесом. На землю спустилась такая непроглядная темень, что и в двух шагах было не видно ни зги.
Кто-то догнал Остасю. Девушка с трудом узнала Всеслава. Его лицо было в грязи, мокрые волосы торчали паклей в разные стороны. Наклонившись к самому ее уху, вождь прокричал:
-Стой! Дальше идти нельзя: непогода разбросает нас по лесу!
Жрица кивнула, сразу поняв его правоту, села на край повозки с идолами и замерла, ожидая, что будет дальше.
Через какое-то время миряне начали собираться вокруг изваяний своих божеств - холодного, немого олицетворения огня. Потом подошел Всеслав. Заглянув в глаза жрицы, он кивнул, отвечая на немой вопрос: "Все целы. Никто не пропал." И та облегченно вздохнула.
Усталость согнула людей. Монотонность дождя одурманила их и, не в силах сопротивляться, все, даже дозорные, опустились на мокрые камни тропы и, прислонившись друг к другу, заснули, чтобы очнуться лишь поздним утром.
К тому времени не только дождь успел закончиться, но и земля подсохнуть под жаркими лучами солнца. Лишь на траве да на листьях деревьев блестели огромные капли.
А потом они обнаружили, что тропа исчезла, словно дождь смыл ее с лика земли. Миряне стояли на небольшой полянке, покрытой густой, высокой травой. С одной стороны ее полукругом огибали рябины и березки, с другой раскинулись заросли малины и крапивы. И ни следа на земле, словно и люди, и животные, и даже телеги свалились на эту полянку с неба.
-Где мы? Мы заблудились? – непонимающе закрутили головами люди, хотя, пока еще без страха, когда вокруг не были ничего пугающего. Странного – сколько угодно. Но за время пути они уже успели привыкнуть к тому, что в лесу все странное.
-Тропа должна быть где-то рядом, - оглядевшись вокруг, уверенно проговорил вождь, - мы просто сошли с нее в непогоду… - потом он окинул властным взглядом своих спутников: - Пока разведчики будут искать, не стойте без дела, займитесь кострами. Нужно высушить одежду и приготовить еду,- сказав это, он подозвал к себе нескольких воинов, которые, взяв луки и стрелы, скрылись за деревьями.
Разведчики вернулись только в полдень. Всеслав был мрачнее тучи, в то время как остальные выглядели бледными и растерянными. Остася поняла: им не удалось обнаружить тропу.
-Как же так? - прошептала она, не видя никакого объяснения случившемуся. – Мы не могли уйти далеко от тропы, ведь остановились сразу же, как началась гроза. Не мог же на самом деле дождь смыть ее, словно нарисованную мелом на камнях!
-Выходит, мог, - нахмурившись, Всеслав стоял, отвернувшись ото всех, словно не желая ни с кем встретиться взглядом. Наверное, он винил себя за случившееся. Хотя, что мог сделать смертный, когда ему противостояли стихии, подвластные лишь богам? - Видно, пришло время собрать сход и спросить, что каждый думает о том, куда следует идти: продолжать ли путь вперед или отказаться от всего и вернуться назад.
-Разве богиня оставляет нам выбор? - спросили жрицу.
Та качнула головой:
-Судьба одна. Она выбрана и соткана давно, еще при рождении, и ничто не изменит, не перекроит ее. Тем, кому суждено навеки остаться в лесу, умрут в нем, даже никогда не покидая полей и лугов.
-Раз так, не о чем говорить, - вождь, который словно только и ждал этих слов, резко повернулся к мирянам, окинул их решительным взглядом. Разглядев в глазах своих спутников сохранившуюся и после сказанного долю сомнения, добавил: - Мы не вчера вошли в лес и не известно, какой путь теперь короче: вперед или назад.
Все закивали, но неуверенно, в разнобой. Так-то оно так, да только с тех пор, как они вошли в черный бор, с ними ничего не случилось, а кто знает, что может произойти впереди…?
-К тому же, - словно прочтя их мысли, усмехнулся Всеслав, - позади земли оборотней…
Люди сперва болезненно поморщились: а ведь верно, как они могли забыть? А потом в их глазах вспыхнула решимость:
-Грех отворачиваться от своей судьбы!
-Мы что, дураки, возвращаться прямо в пасти оборотням?
-Неужели какая-то непогода остановит нас? Нет тропы - ну и не надо. И вообще, мы даже не знали, кто ее проложил, куда и зачем. Может, колдун, завлекая нас в западню.
-Или же здесь ей вовсе конец: дальше кроме нас никто не решался зайти. Это прибавляет нам славы в глазах богов и потомков. Не следует терять ее в постыдном бегстве.
В их душах не осталось и тени сомнения:
-Вперед! Веди нас, вождь. Мы вверяем тебе наши жизни и жизни наших детей, что бы ни ждало впереди!
Выслушав мирян, Всеслав спросил:
-Может, кто-то думает иначе? Если так, пусть скажет сейчас.
И лишь после того, как ответом ему была немая тишина, он, наконец, вынес свое решение:
-Мы пойдем вслед за солнцем. Пусть Дажьбог ведет нас!
Крапива вставала стеной на их пути, не пропуская вперед, хлестала по ногам, жгла руки и лица. Не успевшая высохнуть земля хлюпала жижей, в которой вязли ноги и застревали колеса телег. Во все стороны летели брызги грязи, от которой, казалось, уже никогда не удастся отмыться.
Впрочем, скоро все изменилось. День выдался очень жарким, и вот уже высохшая земля раскрошилась, поднялась в воздух клубами пыли, крупицы которой резали глаза, скрипели на зубах, забивали горло. И даже тени деревьев были не способны защитить от жуткого зноя, от которого тяжесть усталости с каждым мигом все сильнее и сильнее наваливалась на плечи. Еще не было и полдня, а миряне уж валились с ног от усталости.
-Нужно остановиться, - проговорила жрица.
-Мы потеряем время, - нахмурился вождь, – которого потом, в решающий момент нам может не хватить… - однако, что бы там он ни говорил, Всеслав понимал: ничего другого им не остается. Конечно, часть женщин и детей можно было посадить на повозки. Он был почти уверен, что боги не станут возражать против такого соседства. Но что делать с животными? Если кони падут, всем остальным от этого не будет лучше. Поэтому он не особенно возражал, когда жрица, на этот раз не собиравшаяся соглашаться с вождем, повернувшись к мирянам, решительно крикнула:
-Стойте! Пришло время отдыха!
Все словно только этого и ждали: ее голос не успел отзвучать, а люди уже повалились на землю, вконец измученные.
Они отправились в путь только на закате, когда темнота принесла желанную прохладу.
В небесах загорелись огромные звезды и луна своим ярким светом, точно факелом, осветила лес.
-Неужели сегодня не будет дождя! - не веря в такую удачу, прошептала Олеся.
Шедшая рядом с ней Остася уже хотела сказать: "Раз так, жди другой напасти", но не успела: из-за деревьев донесся протяжный волчий вой.
-Оборотни! – прокричал кто-то.
Ужас охватил людей.
-Это не оборотни, только волки! – прокричала Остася. И ей поверили, хотя ее собственная душа была полна сомнений.
Одних это известие тотчас протрезвило – мужчины схватились за мечи, готовые встать на защиту женщин и детей. Но вот те, последние, поддавшись страхам, видя лишь оскаленные клыки ужасных хищников, бросились бежать, не думая, куда, зачем….
-Нет! – голос жрицы прозвучал, словно гром, заставляя беглецов застыть, как вкопанные, на месте.
Вдвоем с Всеславом они с большим трудом успокоили женщин и детей, заставили всех собраться под защиту вставших в кольцо вооруженных воинов. Но этого было недостаточно.
-Мы не должны оставаться на месте! – жрица резко повернулась к вождю.
-Да! Двигайтесь! Вперед! – поспешил поддержать ее Всеслав, а затем, видя панический страх в глазах женщин и детей, добавил, подбадривая их: - И ничего не бойтесь: если волки осмелятся напасть, мы остановим их!
Ночь стала кошмаром наяву: вой не стихал ни на миг, среди кустов, над травой, то там, то тут сверкали голодные кроваво-рыжие глаза хищников: звери следовали за чужаками по пятам, не отставая ни на шаг, но и не нападая, будто ждали, пока кто-то- слабый, усталый, больной отобьется от стаи себе подобных и упадет на землю, став легкой, не способной защитить себя, добычей.
Время тянулось медленно, словно заснуло, застыло в страхе. Но близился конец и этой ночи. Небо на востоке окрасилось робким румянцем зари и вокруг постепенно стало светлеть. Вой стих и многие, облегченно вздохнув, уже начали благодарить богов и их слуг за чудесное избавление. Не в силах больше бороться с усталостью, пожилые люди, женщины опустились в траву. Увидев это, вождь дал команду всем остановиться.
-Мы не должны! Беда еще не миновала! - пытались возразить опытные воины - охотники. Всеслав думал так же, и, все же, он сказал:
-Слабые не могут сейчас идти дальше. Им нужен отдых, чтобы набраться сил, я же не позволю сильным бросить их на произвол судьбы!
И воины пристыжено опустили головы.
Остася не думала, что волки нападут. В глубине души она верила: колдун лишь испытывал их, приучал к мысли об опасности. Ну зачем вести через земли беды, помогать, чтобы, спустя несколько дней, затравить волками?
Она не успела даже заметить, с какой стороны напали звери, лишь услышала, как в ужасе закричали женщины. А затем все смешалось: люди и звери, кровь и металл. Возле кольца воинов с каждым новым мигом, с каждым взмахом меча и свистом стрелы росла, становясь все больше и больше, гора мертвых тварей, но число нападавших не сокращалось. Казалось, их было так много, как если бы они собрались со всего леса, объединившись с единственной целью – покончить с чужаками.
Вдруг, огромный серый волк, взбежав на гору тел, сжался в комок и, прыгнув, перелетел через стену воинов, приземлившись за их спинами. Его голова слегка наклонилась вперед, шея вытянулась. Замерев на миг, зверь скользнул желтым огненным взглядом по ослепленным своим страхом людям, высматривая добычу, а затем, никем не замеченный, никем не остановленный, приготовился к прыжку, и…
-Берегись! - услышала жрица и чьи-то руки с силой ударили ее в спину, отталкивая в сторону. Она упала, а когда, еще не понимая, что произошло, подняла голову, увидела там, где только что стояла, вождя, меч которого насквозь проткнул ужасного зверя. Волк еще хрипел, с его острых, словно кинжалы, зубов на землю капала кровь.
Между тем все явственнее стало ощущаться, что натиск волков ослабел. Когда последняя волна их отхлынула, все замерло, погруженное в мертвую тишину. А потом стало происходить нечто странное.
Тела мертвых зверей начали бледнеть, теряя очертания, превращаясь в клочья тумана, которые спешили рассеяться в лучах яркого утреннего солнца. Кровь, оказавшаяся отблесками зари, растворилась в завладевшей землей желтизне и все случившееся уже казалось не явью, а ужасным предрассветным кошмаром, нереальным, как любой другой сон, но неотступным, навеки врезавшись в память.
Воздавая хвалу Дажьбогу, который стал для мирян защитником и спасителем, они поспешили вслед за солнцем, которое быстро увело их с этого черного места, видевшегося людям преддверием навьих земель.
Скоро за деревьями показался просвет и странники вышли на большую поляну, разрезанную на две части речкой - тоненькой, словно ленточка в девичьей косе, хрупкой, но такой веселой, игривой, говорливо - беззаботной, что страхи покинули душу, вернув в нее радость и покой. За рекой лежал луг, пусть узкий, пусть окруженный со всех сторон лесом, но такой близкий, родной, что сердце защемило в груди, на глаза набежали слезы, навеянные пусть не всегда светлыми, но такими дорогими, родными воспоминаниями.
Чистая вода! Наконец-то можно было напиться, смыть грязь, выстирать одежду.
Воины первым делом распрягли коней и выкупав ниже по течению, оставили пастись. Туда же пастухи пригнали стадо коров.
Как же прекрасен был этот край, полный свежестью юных ветров, журчанием реки и сладким запахом трав.
-Не остаться ли нам здесь? - уже поговаривали среди мирян. - Ну и что с того, что мало открытого места? Расчистим, вырубим, выжжем...
-Может быть, мы уже прошли Волшебный лес? - предполагали другие. - И там, за тонкой стеной деревьев, начинаются широкие поля и луга Марцаны?
Однако, что бы ни шептали губы, на что бы ни надеялись души, разумом, сердцем люди понимали: нет, их путь еще не подошел к концу.
Когда все отмылись, отдохнули и насытились, разведчики отыскали брод и племя поспешно, стараясь не злить водяного, мутя его воду, переправилось на другой берег. По лугу шли медленно: никто не хотел покидать берег реки, вновь вступать в лес, каким бы он ни был – бескрайне огромным или маленьким, едва заметным.
-Стоит ли так быстро уходить из этих мест? - зароптали люди. И даже вождь начал сомневаться. Он подошел к Остасе.
-Ты-то что скажешь, жрица? Мы в конце пути или нет? Не хотелось бы ошибиться и, не заметив, пройти мимо данных богиней земель.
-Не знаю, - оглядевшись, неуверенно пожала плечами та. - Сердце хочет, чтобы все беды и горести остались позади, чтобы путь пришел к концу, но разум... он знает, что это не так. И вообще… Тебе не кажется, что здесь чего-то не хватает?
-Чего? Это новая, только что открытая человеком земля. Как нам и было обещано... Подожди-ка, смотри: какой-то камень, - он поспешил к частоколу деревьев. Жрица двинулась следом.
Это был огромный черный валун, не тронутый мхом, мертвый и холодный, лежавший на островке голой, жирно-черной земли на самой границе леса. Совершенно гладкий, он не нес на своих боках никакого знака, объяснившего бы пришельцам, чего ждать впереди.
-Но если ничего нет, зачем он здесь? – фыркнув, вождь отвернулся от камня, потеряв к нему всякий интерес.
-Не нравиться мне все это, - нахмурившись, прошептала жрица.
-Лес сделал нас слишком недоверчивыми… Впрочем, осторожность в таком пути- не помеха.
-Что будем делать?
-Пошлю вперед разведчиков. Пусть посмотрят, что к чему.
-Не делай этого, если не желаешь их смерти, - раздался спокойный голос у них за спиной.
Одновременно повернувшись к камню, они увидели колдуна. Тот стоял, безмятежно глядя на них так, словно ничего не произошло.
-Ты?! - воскликнул вождь. Сжав кулаки, он стал надвигаться на чужака. - Ты загнал нас в болото, затравил волками и после этого осмелился не только прийти, но еще и учить, как нам быть дальше?
-Остановись, - колдун предупреждающе поднял руку. - Ни тебе, ни твоему племени не нужен сейчас такой враг, каким могу стать я.
-Ты и так наш враг! Или не это ты только что пытался нас убить?
-Если бы я хотел вас убить, вы бы уже давно были мертвы. Я лишь пугал вас, надеясь, что вы образумитесь, здраво оценив свои силы, и повернете назад.
-Ну конечно! Так я и поверил!...
-Погоди, Всеслав, - мягко остановила его жрица. Потом она повернулась к Ворону. Ее голос зазвучал совсем иначе, наполнившись холодом льда и резкостью ветра: - Зачем ты пришел? Все твои старания оказались бесполезными: мы не остановились! Мы пройдем весь путь, уготованный нам богами, до конца!
-Там, - он махнул рукой в сторону леса у себя за спиной. - Начинается Запретная земля. Ни один человек не проходил через нее.
-Кто же тогда ты, предлагавший нам помощь проводника? - зло усмехнулся вождь.
-Я - не человек, - спокойно ответил тот. - Но даже я не уверен, что смогу провести вас через этот край, - на миг он замолчал, а потом совсем тихо добавил: - Живыми.
-Разумеется, с нашими тенями у тебя бы не было проблем! Осталось бы только забрать души! А не это ли твоя истинная цель, слуга Чернобога? Но нет, не надейся, колдун: мы сильнее тебя! С нами Дажьбог, Белобог, Макошь!
Ворон молчал. Что-то обдумывая, он некоторое время смотрел на вождя, а потом тихо промолвил:
-Мне надоело спорить с вами. А ведь слова не имеют никакого значения. Что ж, я предупредил вас. А так, ты - вождь, тебе и решать, - и, все же, прежде чем уйти, он приблизился к жрице, на миг заглянул ей в глаза: - Я буду рядом. Если понадобиться помощь - зови.
-Никогда! - она гордо вскинула голову. - Никогда я не стану звать слугу Чернобога, которым движет единственная цель - сломить нас страхом и подчинить своей воле!
-Как знаешь, - и колдун исчез. А они какое-то время молчали. Каждый думал о чем-то своем. И вместе – о том, что ждало их впереди.
-Так что, мы отправляемся в путь? - наконец, прервав ставшую в тягость тишину, спросила Остася.
Вождь с недоверием взглянул на начавшее чернеть небо:
-Нет. Поздно. Из-за колдуна мы упустили время. Теперь придется ждать утра.
- Зачем? – жрица не видела причины медлить. - Мы ведь можем идти и ночью.
-Ночь - время Чернобога, а я не хочу следовать его тропой. К тому же, мы обратились за помощью к Дажьбогу, который уже не раз выручал нас в пути. Будем же верны ему, и дальше полагаясь на помощь своего покровителя, - и, резко повернувшись к ней спиной, он зашагал к соплеменникам, которые с радостью приняли известие о том, что до утра они останутся у реки.
Люди верили: их ждет спокойная, тихая ночь. И эта вера достигла богов, которые смилостивились над ними и послали покой.
Было удивительно светло: огромная полная луна освещала землю белым, чуть мутным светом. Над головой сверкали звезды, у ног вились светлячки, не оставляя ни одного кусочка земли, где бы царил кромешный мрак. Костры горели тихо, почти беззвучно и языки пламени голубоватой, чистой волной поднимались к небу. Наверное, это была самая прекрасная и счастливая ночь с тех пор, как Миру
пришел конец. А поутру, нехотя прощаясь с рекой, миряне вновь двинулись вперед, надеясь совсем скоро обрести новую Родину.
Глава 5
Лес... Сначала он казался тонкой полоской, за которой расстилались бесконечные поля. Опьяняя близостью исполнения самого заветного желания, он манил, звал, притягивал к себе. Изумрудные деревья стояли неподвижно, как завороженные красавицы, ждавшие своих богатырей. Каждая травинка, приветствуя пришельцев, протягивала им будто волшебный дар самоцветы росы, каждый куст низко сгибался под тяжелой ношей сочных, спелых ягод, чей сладкий аромат дурманил разум.
Однако время шло, а лес не отступал, за его спиной не расстилалось поле. Нет, наоборот, с каждым шагом он становился все мрачнее и мрачнее. Деревья теперь нависали над странниками, словно грозные великаны, протягивая к ним крючья сухих, лишенных листвы, ветвей. Место кустов заняли бесконечные заросли крапивы и чертополоха, трава стала серой, больной, пожухлой, и все чаще и чаще землю начал укрывать своей мрачной сеткой сухой серый мох.
Все звуки стихли, и над землей нависла ни на что не похожая мертвая тишина, наполненная слащавым приторным запахом сгнившей листвы и не преданных костру останков...
Люди, с опаской оглядываясь, придвинулись друг к другу. Им начало казаться, что они пришли в Мир смерти, где все медленно умирало без всякой надежды на возрождение.
-Стойте! - вдруг воскликнул шедший впереди разведчик.
Не зная, что произошло, но чувствуя, что скорее плохое, чем хорошее, все замерли, и лишь вождь с жрицей поспешили приблизиться к нему и узнать, в чем дело.
Воин - крепкий, невысокий мужчина средних лет - присев, что-то рассматривал на земле. И это что-то было свежим следом колес.
-Нас что же, кто-то опередил на этом пути? - удивилась Остася.
-Нет, - вождь, обменявшись взглядами с разведчиком, нахмурился. - Это следы наших телег. Мы движемся по кругу.
-Но мы едва успели войти в этот лес, - пробормотал разведчик. - И ни разу не сворачивали. Потом, даже если это леший закружил нас, мы не могли не могли же мы совсем ничего не заметить!
Вождь чуть наклонил голову, однако не в кивке, соглашаясь с жрицей, однако та не успела и рта открыть, чтобы спросить, в чем дело, как, повернувшись к разведчику, Всеслав велел: - Идем со мной, Зорисвет. Попробуем разобраться, в чем тут дело, - и, повернувшись к тропе спиной, зашагал в сторону деревьев.
Проводив их недовольным взглядом, когда жрица была уверена, что своим уходом вождь стремился отделаться от ее вопросов, которых у Остаси было куда больше, чем ей бы хотелось. Однако, ей ничего не оставалось, как, приняв поступок Всеслава за неизменную данность, вернуться к повозкам.
Подойдя к идолу Макоши, она зашептала заклятия-обереги, моля Великую мать защитить их всех и, в первую очередь – отправившихся на разведку. И тут ей показалось... Нет, она на самом деле услышала, как захохотало что-то невидимое, неведомое, и хохот этот - ужасный, наполненный презрением и высокомерием, - был так громок, так неотступно навязчив, что, схватившись за голову, вжав ее в плечи, оглохшая, испуганная, она остановилась.
Люди, оказавшиеся рядом, не понимая, что случилось, с волнением смотрели на нее.
-Жрица! - окликнул ее уже успевший вернуться Всеслав. Он хотел ей что-то сказать, но пораженный отражением ужаса, застывшим в широко открытых глазах, взволнованно спросил: - Что случилось? Что с тобой?
-Ничего, все в порядке, - поборов, наконец, накатившие на нее чувства, прошептала та. - Мне просто показалось, что я слышу... – она уже почти сказала – смех Чернобога, но в последний миг смогла остановиться, заставив себя замолчать. Миряне, начавшие собираться вокруг них, прислушиваясь к каждому слову, и так были напуганы, чтобы продолжать пугать их своими неясными предчувствиями. - Не важно. Что ты хотел мне сказать?
Прежде чем ответить, вождь взял ее за локоть и отвел чуть в сторону:
-Мы кружим на месте. Что-то держит нас, не позволяет уйти... Я не знаю, что делать.
-Успокойся, - она коснулась руки Всеслава. - Мы выберемся. Нужно просто остановиться, отдохнуть, осмотреться.
-На что тут смотреть?! – нервно дернулся тот, кому было впервой признаваться в собственной беспомощности. - Здесь все другое! Взгляни на деревья. Разве могут они, дети жизни, быть такими мертвыми? Знаешь, о чем я сейчас думаю, возвращаясь к этой мысли вновь и вновь? О потерянных душах, умерших без погребального костра!
-Да, здесь страшно умереть... – вздохнув, Остася опустила голову на грудь. - Я больше не слышу голос богини, - говоря это, она старалась не глядеть на вождя. - Эти земли чужды не только нам, но и ей. Так что… Все, что раньше было во благо, может теперь принести лишь зло, - она, наконец, подняла горевшие болью глаза. - Я пробовала помочь тебе, всем нам выбраться из круга, я воззвала к богине, стала читать заговоры. Они должны были помочь! И знаешь, что я услышала? Смех! Хохот Чернобога! - на миг она умолкла, а затем, беспомощно разведя руками, прошептала: - Здесь все бесполезно, бессмысленно: наша вера, наши знания, наши мечты... Здесь живет лишь страх… Скоро он доберется до нас…
И тут раздался крик - нечеловеческий, леденящий душу. Казалось, что живое существо не могло так кричать. Жрица обернулась... и у нее перехватило дыхание, словно она вдруг разучилась дышать. Сердце забилось так сильно, так быстро, будто, ощутив себя в клетке, пыталось вырваться на свободу.
То, что она увидела... Нет, это нельзя было описать словами, только ощутить. Да и можно ли хотя бы понять чувства жрицы, на глазах которой грозные, прекрасные идолы превратились в кучу гнилого дерева, лишенного очертаний, которое с каждым мигом все сильнее и сильнее крошилось, разваливаясь на части и издавая при этом едкий, слащавый запах…
-Боги, почему вы оставляете нас? – взмолились люди.
Казалось, их зов был услышан, но совсем не теми богами, на чью помощь они могли рассчитывать. Небо прорезал быстрый взмах молнии и раздался страшный оглушающий удар грома. Хотелось бежать. Неважно куда, прочь от этого злого места. Но ноги не слушались. Они точно вросли в землю... Или, может быть, это земля, лишь с виду твердая, затянув ноги чужаков в свои неведомые трясины, сковала их, словно оковами, не желая отпускать пленников.
-Жрица, помоги! - срывавшимися голосами закричали павшие духом. - Сделай хоть что-нибудь!
Остасе было не из чего выбирать. Она собрала остатки сил, заставила себя забыть все сомнения, обиды, и позвала колдуна:
-Ворон...! Ворон, где же ты?
Никого. Лишь тишина смеялась над ней.
-Ворон, ты нам нужен…! - в отчаянии закричала она.
И он появился - в окружении своих четырех мрачных слуг, хмурый, с взлохмаченными черными волосами и горящими глазами.
Остася почувствовала, как насторожилось, враждебно зашипело все вокруг: лес, небо, земля. Длинные, корявые лапы теней потянулись к колдуну, но, словно обжегшись о невидимый огонь, горевший в нем, отпрянули.
-Что вы стоите? Бегите отсюда!
-Но куда... – растерянно глядели на него миряне.
Оборотни, найдя тропу, призывно замахали руками.
-За ними! - увидев это, приказал вождь.
-Так ведь они же... - неуверенно прошептал кто-то.
-Мы должны им верить! - и жрица первой побежала за проводниками.
Хлынул дождь, застучал по земле, разбив на осколки мертвую тишину.
Они бежали, скользя по мокрой траве, спотыкаясь, падая в грязь, не осмеливаясь остановиться, чтобы перевести дыхание, чувствуя за спиной погоню - чьи-то быстрые отрывистые шаги, хриплое дыхание и мерзкое чавканье. Но потом все стихло, словно преследователи отстали, потеряв смытый ливнем след.
Разве может быть что-то более навязчивое, надоедливое и муторное, чем дождь, особенно когда он, неизменный, не прекращающийся ни на миг, идет и идет день за днем? Да, ко многому можно привыкнуть: к хлипающей грязи под ногами, к брызгам, летящим во все стороны, стертым ногам, промокшей насквозь холодной одежде, хрусту грязи на зубах. Но только не к монотонным каплям, раз за разом падающим на голову, руки, плечи, со звоном врезающимся в покрывающие землю лужи.
Дождь лил семь дней напролет, и людям уже начало казаться, это никогда не закончится. Эта безнадежность еще более усиливалась осознанием того, что им не под силу этот путь сквозь непогоду. Матери со все возраставшим страхом смотрели на детей, боясь за них больше, чем за себя. Да, мечи воинов защищали их от опасностей, таившихся в лесу, но кто убережет их от болезней, кто вылечит - без костра, который невозможно разжечь, сухой земли, где можно было бы расположиться на отдых?
Жрица и вождь, кратко посовещавшись, догнали колдуна, чей конь медленным шагом брел впереди, окруженный чужаками.
-Ворон! - окликнула его Остася. Тот лишь слегка склонил голову, показывая, что готов ее выслушать. Это пренебрежение всеми правилами вежливости задело девушки, ее душа вспыхнула негодованием, однако, жрица поспешила взять себя в руки, после чего спокойным, ровным голосом спросила: - В этих краях надолго затягиваются дожди?
-Ты спрашиваешь о дождях вообще…?
Она не дала ему договорить, нетерпеливо прервав:
-Зачем мне это бесполезное знание! Скажи лишь, когда закончится нынешний дождь!
-Когда я ему велю, - спокойно ответил колдун.
-Как это? – вождь, сощурив глаза, взглянул на чужака, непонятно, в чем именно подозревая его: обмане или вредительстве.
-Я вызвал этот дождь, и…
-И зачем, интересно? – рука Всеслава легла на меч.
-Перестань! – хмуро глянув на него, жрица встала между мирянином и колдуном, не защищая одного от другого, а лишь спеша положить конец разговору, готовому перерасти в поединок – нечто совершенно несвоевременное. – Прекрати этот дождь! – она в упор смотрела на чужака, пусть снизу вверх, но отнюдь не униженно моля о помощи – приказывая: - Сейчас же!
На этот раз колдун обернулся, остановил коня. Он окинул взглядом жрицу, полную решительности настаивать на своем до конца, затем посмотрел на вождя, готового в любой миг перейти от слов к делу, пустив в ход меч, недовольно качнул головой.
-Дождь защищает нас, - промолвил он, впервые за все время пути снизойдя до объяснений. - Заглушает звук шагов, сбивает запахи, стирает следы. Пока он идет, мы в безопасности. Потерпите еще немного.
-Немного – это сколько? – хмуро глянул на него Всеслав. Он не убрал руки с рукояти меча, однако, хватку несколько ослабил, не видя прямой угрозы.
-Месяц.
Тихо застонав, жрица поспешно закачала головой:
-Нет, нет! Люди не выдержат! Какие там враги, если за это время мы будем тысячу и один раз побеждены холодом, болезнями, безумием… Сделай так, чтобы дождь прекратился. Лучше видимая, быстрая опасность, чем беда, медленно и неотступно следующая за нами, приближаясь с каждым шагом.
Ворон взглянул на понуро бредших людей, волоча от усталости ноги и то и дело кашляя, и жрице показалось, что на мгновение в его глазах проснулось сочувствие.
-Мне казалось, я все предусмотрел, - пробормотал он. И в тот же миг дождь закончился. Небо очистилось и ослепительно яркое солнце стало согревать своими лучами землю.
Никто даже не успел заметить, как быстро все высохло, исчезли лужи, жижа, грязь. Люди приняли это как самый желанный дар богов, вздохнув – наконец-то! - с облегчением.
-Мы можем остановиться на отдых? - спросил вождь колдуна. В его взгляде не было и луча дружелюбия, однако ненависти поубавилось.
-Да, - кивнул тот. – Так будет лучше… Продолжим путь ночью.
-Почему ночью? – вновь насторожился Всеслав. – Потому что ночь – время Чернобога - дает тебе власть над этой землей?
-Никто из живых не властен над ней.
-Так в чем же дело?
-Я бывал здесь раньше и знаю – это страна страха. Лишь идя сквозь него можно выйти из леса.
Всеслав несколько мгновений молчал, раздумывая над словами чужака, а затем вдруг спросил: - Ты можешь дать слово, что пришел, чтобы помогать нам, а не вредить?
-Да, - кивнул тот.
-Слово колдуна! – презрительно фыркнула жрица.
-Данное у погребального костра, оно имеет не меньшую силу, чем клятва, скрепленная именами ваших богов или жертвенной кровью, - взглянув ей прямо в глаза, проговорил Ворон. Он не учил ее, не упрекал, ни в его словах, ни в звучании голоса не было и тени обиды. Колдун просто говорил – и все.
-Что ж, - Всеслав удовлетворенно кивнул, - мне все равно, кто накажет тебя за нарушение данного нам слова: Белобог или Чернобог, лишь бы кара была достаточной, чтобы удержать тебя от соблазна предать нас… Я же ради жизни моего племени готов даже заключить договор с кем угодно, даже Чернобогом.
-Никто не требует от тебя этого, - колдун улыбнулся, - но я рад, что ты понял: сейчас мы должны думать не о себе, а о других.
-Ладно, давайте оставим будущее завтрашнему дню и займемся нынешним, - вполне дружелюбно проговорил вождь.
Колдун кивнул и, повернувшись к оборотням, приказал: - Обернитесь филинами. Едва услышите опасность – предупредите всех ...Подготовьте восстанавливающие силы отвары и напоите людей, - велел он чародейкам. Затем, снова взглянул на вождя и жрицу: - Я же пока подыщу путь поспокойнее, - и, подняв коня на дыбы, он ускакал вперед.
Проводив его взглядом, Всеслав повернулся к Остасе, которая была не в силах скрыть своего изумления. Девушка смотрела на вождя широко открытыми глазами, рот был приоткрыт, словно она хотела что-то сказать, но никак не могла найти нужных слов.
-Чем ты так удивлена? - вождь устало улыбнулся.
-Тобой, - в ее голосе послышались нотки враждебности. - Как ты мог простить колдуна за все?! Пусть он обещает, что угодно, важно, как он поступает!
-Не ты ли позвала его на помощь?
-Это совсем другое! Я думала о спасении племени!
-Я тоже: колдун знает эти места, мы - нет.
-Ну и что! Всем однажды приходится что-то делать впервые!
-Если бы речь шла обо мне одном, я б согласился с тобой. А так… Риск должен быть оправданным.
-Оправдать можно все, что угодно!
-Вот именно! Любые средства хороши, когда цель - спасение племени!
-Да зачем ему спасать нас! Ведь он – слуга другого бога, он более чем чужой!
-Выходит, дело лишь в этом?
-В чем – в этом? – сжавшись, словно готовясь к бою, хмуро глянула на него Остася.
-Что он колдун. Ты ненавидишь его только поэтому, а не…
-«А не» – что? – теперь нескрываемая угроза была и в ее голосе, глазах, которые словно говорили: еще одно слово, и ты пожалеешь о сказанном!
-Сама знаешь, - Всеслав словно специально стремился вывести ее из себя, подталкивая к разговору, который был очень важен для него, но который, и он в этом ничуть не сомневался, жрица не поддержит иначе как в ярости. И он преуспел.
-Ах, «сама знаешь»? – сжав кулаки, стала надвигаться на него Остася. – И почему же я еще должна его ненавидеть? Потому что, в отличие, от некоторых, он не обращает на меня никакого внимания, да?
-Ну…
-Что – «ну»? Ненависть – она и есть ненависть. У нее может быть множество причин, а может - и ни одной. Так же, как и у ревности, верно, Всеслав?
-Но я не ревную…
-Вот именно!
-А должен был бы?
-Ну я не знаю! – девушка нервно всплеснула руками, а потом, бросив полное обиды: - И вообще, какое мне дело! – резко отвернулась от него.
-Остася, - он взял ее за плечи. - Только слепой не видит, как я к тебе отношусь. И я не собираюсь скрывать своих чувств, ибо знаю: мы суждены друг для друга... И,- он усмехнулся, - я стал бы ревновать к любому... Но только не к Ворону.
-Почему? – не то чтобы ее это интересовало, просто… Просто все само как-то спросилось.
-Он - колдун, ты - жрица. Ни один из вас не сможет отказаться от избранного пути, а, раз так, - вам никогда не соединить свои жизни воедино...
-Но… - нет, она никак не могла понять, что он пытался ей объяснить, а, главное, зачем?
-Остася, подумай: когда путь останется позади, разве колдун покинет лес? Разве пойдет он с тобой в поля? Нет, ведь он - не простой житель Бора, он - его владетель. А ты? Сможешь ли ты бросить свое племя, о котором обязалась заботиться перед лицом богини? Тоже нет. У этого чувства нет будущего.
-Да какое чувство! – неужели Всеслав думал, что она могла полюбить колдуна, слугу Чернобога, этого страшного чужака, неприятного, который, к тому же, и сам только и делал, что отталкивал ее всеми своими поступками, словами, и вообще…. Это было так глупо, что она рассмеялась.
-Вот именно: чувства тут ни при чем, - казалось, он вздохнул с облегчением, довольный результатом разговора, который оставалось лишь правильно завершить: - Главное – благо племени. Только представь, сколько всего нам с тобой нужно будет сделать! У нас нет идолов, нет помощников-пращуров, нет берегинь. Мы обратились за помощью к новым богам, которых с этих пор нам и надо будет почитать, благодаря за помощь. Нас ждет совершенно новая земля - безликое, только что сотканное полотно, которое предстоит возделать, раскрасив всем многообразием красок. Впереди - новая жизнь!
-Чем прежняя была плоха? - тихо, спрашивая скорее саму себя, чем кого-то еще, прошептала девушка.
Но Всеслав услышал ее слова и поспешил ответить:
-Тем, что она закончилась страшной бедой, о которой никому никогда не захочется вспоминать. Великая богиня... Нет, конечно, ее будут почитать, бояться, но не так сильно любить, как прежде. И за помощью люди станут обращаться к иным богам: Дажьбогу, Велесу, Хорсу. Новому миру потребуются новые покровители.
-Скажи, - пряча глаза, на которые вдруг навернулись слезы, спросила, - а зачем буду нужна в этом мире я?
-Как это зачем? Ведь ты - жрица!
-Да, жрица - хранительница прошлого, служительница Великой матери Макоши. Я не смогу принять все те перемены, о которых ты говоришь, мне не служить тем богам, которых ты назвал, им нужен будет жрец.
-Какой смысл сейчас думать об этом! - не найдясь сразу, что сказать на это, вождь недовольно нахмурился. – Сейчас главное - пройти Запретные земли. А там посмотрим.
-Однако… - начала жрица, для которой все, что касалось веры, было слишком важно, чтобы откладывать это на потом, однако Всеслав не дал ей не то что договорить, но даже додумать мысль до конца.
-Если тебе от этого будет легче, ты нужна мне, - глядя ей прямо в глаза, проговорил он. - Или этого мало?
Ну что она могла сказать? Правду? И обидеть его? А солгать…
-Мне нужно побыть одной, - прошептала девушка, спеша подальше убежать от того, что тревожило ее душу, сжимало в ледяных объятьях сердце. - Прости.
Она ушла к священному костру, села рядом и замерла, устремив взгляд на огонь. Ей не хотелось ни о чем думать, но она не могла не вспоминать слова Всеслава. И еще – свой сон-предсказание, который сбылся в слишком многом, чтобы не исполниться и в остальном.
"Нельзя испить из двух чаш..."
Но она и не собиралась! Ей и в голову не приходило влюбиться в… Впрочем, влюбляются ведь не разумом, а сердцем, которое не думает, не понимает, просто чувствует что-то, доподлинно не зная даже, ненавидит оно или любит… И для него было совершенно не важно, что один из них был мрачным колдуном, чужаком, исчезавшим при первой возможности, а вторым – знакомым уже казалось целую вечность мирянином, всегда готовым помочь, искренним в своих поступках, словах и чувств.
Кто из них ее судьба? Или ей дано право выбрать самой? Если бы так! Из всех даров, данных богами человеку, она ценила выбор более всего. Ведь без него жизнь не имеет смысла. Подвиг и подлость, счастье и беда - все теряет свое значение. И, в то же время, нет ничего труднее и страшнее этого выбора, ведь за ошибки спросят не только боги, но и собственная душа, память. Хуже этого только понимание: несмотря на все надежды и мечты выбор уже сделан. Пусть не по собственной воле, а по принуждению – это ничего не меняет.
Вздохнув, жрица подняла голову, огляделась. Все миряне, кроме нескольких дозорных, спали, распряженные кони мирно паслись на маленькой полянке. А чуть в стороне, за первым, неровным рядом деревьев, нежным ясно-синим светом горел костер, возле которого собрались чужаки. Доносились тихие звуки флейты и медленная, задумчивая песня:
Ночь на костер возводит Рассвет
Чтоб мрак уничтожить навек,
Чтоб во всем мире царствовал свет
Сотни и тысячи лет….
Она сама не поняла, как оказалась возле костра чужаков. Должно быть, все дело в песне, которая околдовала ее, повела за собой.
Увидев жрицу, оборотни умолкли, чародейки оторвали от губ затихшие флейты. А еще мгновение спустя все, кроме колдуна, поднялись и поспешно удалились.
-Прости, кажется, я помешала…- борясь с чувством неловкости, промолвила Остася.
-Да что уж там… Садись, коли пришла, - колдун указал на камень напротив себя.
- Ты… - она не знала, о чем с ним говорить, но ей так страстно захотелось побыть рядом с ним... -Ты нашел для нас безопасный путь?
-Здесь везде опасно, - тихо ответил тот. - И беда настигает совсем не с той стороны, откуда ее ждешь. Я отыскал три дороги. Одна, самая длинная, ведет через множество мелких препятствий, что как капли воды долбят камень.
-Нет! – решительно мотнула головой жрица. - Люди не выдержат этого, ты ведь понимаешь!
-Я знал, что ты так скажешь, еще с тех пор, когда ты заставила меня изменить погоду, остановить дождь... Вторая дорога наполнена бедами, могущими стать и простой неприятностью, и ужасным несчастьем. Она коротка, но пройти по ней смогут лишь молодые и сильные.
- Неужели ты до сих пор не понял, что мы никого не бросим? - сейчас в ее голосе был не гнев - лишь грусть и усталое осуждение.
-Значит, остается третий путь - по грани между жизнью и смертью.
-Странно как-то: принимать решение, когда тебе достается не то, что ты выбираешь, а то, что остается, пусть неизвестным, но не отвергнутым. Неужели Лес всегда такой несправедливый?
-Нет, – качнул головой Ворон. - Он справедлив. Сейчас так же, как и всегда. Возможно, слишком строг и требователен, порой даже жесток, но всегда справедлив. Всякий раз, когда нужно решать, он дает тебе выбор. И ты его делаешь. Так или иначе.
-Так или иначе, - опустив голову на грудь, прошептала Остася. Ей стало грустно, сердце защемило… - И что это будет за путь?
-Дорога через землю перемен, где даже предсказатель не сможет предугадать, что произойдет через миг, а что - спустя век.
-Расскажи... - на этот раз она не приказывала, а просила его.
Но Ворон качнул головой:
-Нет. Зачем бояться того, что может никогда не случиться? Самое лучшее сейчас - ничего не знать. Ты и так расстроена, жрица. Забудь обо всем и отдохни.
-Я... – она сглотнула подкативший в горлу комок, потерла глаза, полные горячих слез, чуть слышно прошептала: - Я не знаю, что со мной. Душа звенит струной, бьется о стены птицей. Она знает: что-то должно случиться. Мечтает об этом и одновременно боится... Я не могу об этом не думать, и вообще… - Остася нервно рассмеялась. – У меня такое чувство, что во мне борются двое: один что было сил тянет вперед, за горизонт, второй же упрямо удерживает на месте… - она могла бы еще долго говорить, не останавливаясь, однако умолкла, поймав на себе взгляд колдуна, в глазах которого отражаясь, мерцали языки костра. Этот взгляд успокаивал, усыплял…
-Тебе нужно отдохнуть.
-Нет, что ты! – засуетилась та, закрутила головой, ища себе какое-нибудь важное задание. - Я не могу! Мне нужно…
-Спи… - он коснулся головы девушки ладонью. Остася на мгновение ощутила весь лед и пламень, слитые в ней, а затем погрузилась в спокойный, чистый сон.
Ей грезилось детство, кузница отца, как тот учил ее чувствовать огонь, принимать его в свое сердце, улыбка матушки, ее мягкие, пахнувшие тестом, руки, горячие ароматные пироги и кружевные покрывала, дышавшие домом, детством, счастьем...
Оборотни осторожно перенесли ее к священному костру, а после вернулись к колдуну, поспешив занять свои места рядом с чародейками.
-Почему ты не даешь ей возможность понять тебя? - спросила одна из старух, - увидеть тебя таким, какой ты на самом деле?
-Я не хочу, чтобы она бабочкой полетела на огонь и сгорела в нем, - грустно промолвил Ворон.
Утром вождь собрал всех на сход, чтобы сказать:
-Дальше нас поведет колдун.
Обведя всех взглядом, Всеслав облегченно вздохнул, отметив про себя, что его опасения не оправдались и, хотя раньше одна мысль о подобном могла вызвать не просто ропот, но бунт, то после произошедшего накануне миряне восприняли известие как должное. Более того, люди смотрели на колдуна без былого страха, разве что с долей опаски. Ворон в их глазах успел превратиться из страшного чужака в доброго помощника, посланного им самой Великой матерью, и не важно, кому он служит: Чернобогу или Белобогу, ибо, что бы там ни было, они - братья-близнецы.
-Не пройдет и семи дней, как вы достигнете новой родины, - промолвил колдун.
Радостные возгласы, смех, крики на мгновение заглушили его голос. Угрюмо глядя на мирян, он дождался, когда люди, справившись со своими чувствами, успокоятся, замолчав, а потом продолжал:
-Но я должен предупредить: в вашей жизни не было и не будет более трудных дней.
-Пусть так! - воскликнули все в один голос. - Лишь бы хоть какая-то ясность. И пусть все решает судьба.
Ободренные, миряне стали собираться в дорогу. Остася, охваченная теми же чувствами, что владели в этот миг ее соплеменниками, уже начала думать, что все самое страшное уже позади. По лицу скользнула улыбка, но она тотчас исчезла, едва, повернувшись, девушка увидела глаза Ворона.
-Мы идем навстречу беде? – охваченная страхом, больно сжавшим душу, взволнованно зашептала она. - Ты что-то скрываешь от нас?
-Ничего я не скрываю, - качнул головой тот. - Вы все знаете, но, видно, не понимаете, не осознаете... - он вздохнул. - Впрочем, какой смысл говорить сейчас обо всем этом, когда пути назад уже нет, - он отвернулся, уже собираясь уйти, но что-то заставило его замешкаться, остановиться, повернуться...
Нет, Остася не чувствовала сомнения ни в его движениях, ни в его взгляде. Они полнились совсем иным - знанием, уверенностью и далекой непонятной тоской. Какое-то время он смотрел на жрицу, а затем, не произнеся ни слова, повернулся.
-Подожди, Ворон! – воскликнула, спеша остановить его Остася. - Ты хотел что-то сказать мне? - в ее голосе звучала такая мольба, такая надежда, что даже камень не смог бы остаться безучастным. Но колдун, словно не слыша ее, вскочил на коня и умчался прочь.
Остася, болезненно поморщившись, поджала губы. А затем, заставив себя забыть о том, что она молодая девушка, только начавшая вступать во взрослую жизнь, приказав думать лишь о благе людей, чьей жрицей она была, бросилась помогать собираться в дорогу.
Сначала идти было легко: лес был живым и признавал жизнь в других, выглядел другом, не способным напасть из-за спины.
На землю спустился вечер, ветер зашептал на самом древнем языке, увидев огни огромных звезд, познавших мудрость богов.
- Тихо! Тихо! – вдруг разнеслось по цепочке.
-Что случилось? - полушепотом спросила Остася проходившего мимо воина.
-Колдун велел всем молчать, - пояснил тот. - Они с вождем надеются, что удастся пройти незамеченными.
-Пройти - кого? - у нее появились лишь новые вопросы, на которые при всем своем желании воин не мог ответить. И тогда жрица бросилась вперед, туда, где над головами пеших мирян возвышались два грозных всадника - Ворон и Всеслав. Их скакуны спокойно шли бок о бок, позволяя хозяевам тихо переговариваться.
-Что происходит? - догнав их спросила жрица.
-У нас есть возможность избежать беду, - пояснил вождь.
-И для этого мы просто должны молчать? А шаги? А ржание коней? А скрип повозок? Разве они не выдадут нас?
-Нет, жрица, - тихо молвил колдун. - Ибо не звук, а слово привлекает внимание нашего нынешнего врага. Не услышав его, он не проснется. А теперь умолкни: мы приближаемся.
Люди шли тихо, очень тихо, как только могли, боясь наступить на сухую ветку, зашуршать листвой, боясь, что их сердца бьются слишком громко. Взрослые несли маленьких детей на руках, покрепче прижав к груди и прикрыв ладонью рты. Они торопились и, наверное, уже бросились бы бежать, если б колдун резким, не терпевшим возражений взмахом руки не остановил их, приказывая идти так же, как и раньше.
И время тоже шло. Минуты медленно, но верно складывались в часы…
Казалось, ночи следовало бы уже закончиться, но время обернулось неповоротливой толстой тучей, лениво ползшей по небу мохнатая гусеница на бледном листе. Жрица взглянула на Ворона с немым вопросом и тот, без слов поняв ее, отрицательно качнул головой, давая понять, что еще не все, но внимательная, настороженная Остася все же заметила, что хмурое лицо колдуна начало проясняться, взгляд стал мягче, теплее. И она поняла: ночь близка к концу, скоро придет рассвет и принесет с собой столь желанный покой. Еще немного...
И тут...
-Мама! Он толкнул меня! - донесся до нее капризный девчачий голосок. Резко обернувшись, она увидела девочку лет семи - маленькую, хрупкую...
Все отшатнулись от нее, как от проклятой, и смотрели, замерев от ужаса.
Земля задрожала под ногами.
-Мама! - в страхе вновь вскрикнула та, не в силах сдвинуться с места, в мольбе протягивая руки к женщине, которая, плача, пятилась назад, боясь приблизиться к дочери.
Колдун мрачно приказал вождю:
-Уводи всех, живо! - его побелевшие губы крепко сжались, глаза настороженно сощурились.
-А девочка?! – вскричала жрица. - Что будет с ней? Вы готовы принести ее в жертву? Нет! - она уже была готова броситься бежать к малышке, прижать ее к груди, утешить, успокоить, но сильные холодные руки колдуна рванули ее вверх, словно тряпичную куклу подняв над землей, чтобы потом передать вождю, который осторожно усадил Остасю на коня впереди себя.
Тем временем дрожь земли перешла в гулкие, жесткие удары, под ногами разверзлись разломы - бездны, с каждым мигом становившиеся все шире и шире. Воздух наполнился пылью, грязью, стал тяжелым и мутным. Затем все закружилось перед глазами, а шум стал таким сильным, что, казалось, разобьет голову, от боли из глаз потекли слезы, стон срывался с губ криком...
И тут, сквозь все это, Остася увидела колдуна, в последнее мгновение успевшего выхватить девочку из пасти ужасного зверя, поднявшего голову из земли.
А великан все рос и рос, пока не встал вровень с самыми высокими деревьями. Это был мерзкий, покрытый прозрачной липкой слизью червь, безликий, абсолютно слепой, но с бездонной, растягивавшейся как у змеи, пастью. Хвост твари оставался внизу, в прорытых червем лабиринтах, и его яростные удары заставляли твердь вздрагивать, разламываться, точно куски хлеба, крошиться, оседая под ногами.
Воины, прикрывая собой женщин и детей, по команде вождя достали луки. Но, вонзаясь в врага, стрелы не причиняли ему никакого вреда, тотчас покрываясь вытекавшей из ранки слизью и исчезая в ней. Когда же брызги этой мерзости попали на руку одного из мужчин, все увидели, как быстро стала сгорать плоть от ее прикосновения. И человек неминуемо умер бы в ужасных мучениях, если бы не колдун, который бесстрастно оценил положение и, выхватив острый змеевидный меч, скрывавшийся до того мига в тайных, прикрепленных к седлу, ножнах, резким взмахом отсек несчастному пораженную руку.
Всеслав спустил жрицу на землю.
-Попробую разрубить эту проклятую тварь, - пробормотал он.
-Нет! - в ужасе закричала Остася, что было сил вцепившись в его ногу, удерживая.
-Мы должны что-то предпринять! – пытался вождь объяснить той, которую не мог просто оттолкнуть. - Червь ведь не собирается убираться восвояси, оставив нас в покое.
Девушка обернулась к колдуну, ища поддержки у того, кто, судя по его хмурому виду, тоже не одобрял плана вождя. Впрочем, у чужака на то были свои причины:
-Разрубишь червя - и будет два врага вместо одного, только и всего.
-Но мы не можем просто стоять и ждать неизвестно чего!
-Скоро будет готово ведьмино зелье. Пусть лучники окунул в него наконечники своих стрел.
-Это убьет его? - с сомнением глядя на пришедшего из мертвых подземелий уродца- гиганта спросила Остася.
-Нет, он уснет. И у нас будет достаточно времени, чтобы покинуть его владения.
-Было бы лучше покончить с подобной тварью раз и навсегда, - недовольно проворчал вождь, однако на поединок с червем больше не рвался.
-Мы не на своей земле, - нахмурился Ворон. - Негоже гостю убивать хозяина, каким бы этот последний ни был.
Сжав губы, колдун какое-то время смотрел на червя. Стрелы осыпали его, словно град, но и этого было недостаточно: тварь вовсе не собиралась успокаиваться, а, наоборот, все более и более разъярялась. Ворон недовольно качнул головой.
-Что ж, - вздохнул он, беря из рук одной из старух сосуд с остатками зелья, - не упусти время, - бросил он вождю, а затем, поднял скакуна в воздух, словно небесная дорога была столь же прочной для него, как и земная.
Колдун подскакал к голове червя. Осторожно гарцуя, его конь держался чуть в стороне, уходя от яростных атак обезумевшего от нападения хозяина здешнего края. А потом, мелькнув тенью, черный всадник пронесся над широко распахнутой пастью твари, бросив в нее сосуд с ведьминым отваром.
-Уходим, жрица! - Вождь едва успел передать своего коня пожилому худощавому воину, посадившему в седло нескольких ребят-полулеток. Схватив девушку за руку, он побежал вслед за скрывшимися за кустами сородичами, ведомыми оборотнями, увлекая за собой Остасю.
-А как же колдун? Он спас нас и мы не должны... - она упиралась изо всех сил, и , видя это, чародейки поспешили успокоить девушку.
-Мы подождем его, а потом догоним вас, - коснувшись ее плеча, молвила одна из них. - А ты ступай: уснув, червь упадет и все, что окажется между ним и землей, погибнет. Ни с тобой, ни с вождем такое произойти не должно, ибо без вас миряне не смогут продолжить путь.
И только тогда, кивнув, соглашаясь и благодаря, жрица, крепко сжимая руку вождя, побежала прочь.
Превратившись в волков, оборотни быстрыми прыжками неслись по лесу. Иногда они останавливались, чтобы, вдохнув воздух, прислушавшись, определить, не сбились ли они с пути, иногда – чтобы подождать людей, которые перестали их бояться, доверив нити своей жизни.
Едва заалела заря, проводники замерли. Остановились миряне, еще не веря до конца, что и эта опасность осталась позади.
Оглядевшись, они увидели, что оказались на большой, светлой поляне, в центре которой, поросшее камышами и кувшинками, лежало крохотное озерцо. В траве, доходившей до колен, смеялись разноцветные огоньки колокольчиков, васильков и ромашек - беззаботные и невинные. Оборотни, вернув себе человеческий облик, повернулись к ждавшим, что будет дальше, мирянам.
-Отдыхайте, спите: в полдень нужно будет вновь отправляться в путь, - произнес один из них.
К чужакам подошли вождь и жрица.
-Почему в полдень? - озабоченно спросила Остася. - Ведь колдун говорил, что лучше идти ночью.
-В полдень, - повторил оборотень, а затем, испытующе глядя на нее, добавил: - В полдень наступит ночь, - потом чужаки ушли.
-Они правы, - кивнул вождь, - хотя бы в том, что всем нам следует хорошенько отдохнуть. Разжигайте костры! - приказал он воинам.
Остася не думала, что, встретившись с такой ужасной тварью, будучи недалеко от ее владений, миряне смогут забыть о случившемся и безмятежно заснуть. Но толи усталость взяла верх над страхом, толи напряжение последних часов сделали свое дело - и глубокий сон сковал всех своими прочными узами.
Покой, тишина, шелест травы и тихое дыхание водной глади, свежий, чистый ветер, - все это пьянило, усыпляло, уводило прочь от тревог и забот чужого края. Глаза начали слипаться, голова склонилась на грудь...
Если б не один из остроконечных камней, украшавших одеяние жрицы, который врезался в бок, она бы не заметила, как заснула. Но боль резким взмахом клинка прогнала дурман. Девушка быстро поднялась, боясь, что сон вновь попробует взять над ней верх. Всматриваясь в неподвижную тишину леса, она замерла, дожидаясь возвращения колдуна.
Шло время. Вокруг все оставалось неизменным, словно перемены обходили этот край стороной... Вздохнув, Остася повернулась, надеясь, что, может быть, хоть в той части леса, что была впереди, жива жизнь, и вздрогнула, увидев стоявшего у кромки воды вороного коня колдуна и сидевших на берегу чародеек.
Ее сердце сжалось от страха, когда ей показалось, что с Вороном что-то случилось, лицо запылало, глаза защипали горькие слезы. Не думая больше ни о чем, ничего не видя вокруг себя, она бросилась к озеру, чтобы окаменеть на берегу, едва заметив расстеленный в траве черный плащ и лежавшего на нем колдуна.
-Нет! - вскрикнула она, заломив руки. - Нет! Нет! Нет! - она не заметила, как старя чародейка подошла к ней, обняла, прижала к груди.
-Успокойся, внученька, успокойся, милая, - зашелестел ее тихий, теплый голос. - Все хорошо.
-Он... Он… - всхлипывая, не в силах выговорить то, что неотвязной мыслью заполнило ее разум, прошептала Остася.
-Не беспокойся: с ним все в порядке. Ему только нужно немного полежать. Пойдем, милая, пойдем. Ты ведь не хочешь никого разбудить, - она отвела ее чуть в сторону, усадила на камень на берегу озерка, опустилась с ней рядом.
-Я не хочу чтоб из-за нас с ним что-то случилось...! – пряча полные вины и слез глаза, прошептала девушка.
-Я понимаю, - старуха сочувственно улыбнулась, провела ладонью по голове мирянки, приглаживая растрепавшиеся волосы.
-Как ты можешь меня понять! - с нескрываемой горечью воскликнула Остася. – Ведь ты ничего не знаешь! - она умолкла, почувствовав, что чародейка осторожно приобняла ее, делясь своим теплом и спокойствием.
-Я понимаю, - повторила старуха. - А известно ли тебе, что значит он для жителей Леса? Без великого колдуна не было бы никого. У каждого в Лесу есть сила, своя, особенная. Но колдун соединяет в себе все. Пусть он чувствует себя не столь свободно в образе зверя или птицы, как оборотень, не так часто меняет погоду, как облакогонитель, не составляет всех тех отваров и заклинаний, которыми полнит свою жизнь чародей. Какое это имеет значение, когда наша сила исходит из его власти, когда наша жизнь накрепко связана с его? - она вновь улыбнулась. - Мы никогда не допустим, чтобы с ним приключилась беда, ибо дорожим им больше, чем вы своим очагом, своей верой, ведь он - сама наша жизнь.
Несколько мгновений девушка зачарованно смотрела на нее, не сразу поверив, что собеседница вовсе не шутит.
- И, все же, что случилось? - немного успокоившись, спросила Остася.
-Дыхание червя - не аромат роз, - погрустнев, пояснила та. - Оно тоже жжет, конечно, слабее слизи... Ничего, мы приготовили особую мазь и скоро ожоги заживут.
-Колдун вылечил Всеслава за одно мгновение. Почему он не исцелит и себя?
-Это невозможно. Законы волшебства запрещают поворачивать силу против самого себя, будь то во благо или во зло. Сотворенное таким образом заклинание окажется не только бесполезным, но и проклятым… А теперь, милая, ступай-ка спать. Тебе тоже нужен отдых.
-Я не хочу, да и времени осталось совсем мало...-попыталась было возразить та, но чародейка, продолжая улыбаться и не говоря ни слова, брызнула ей в лицо капельки алмазной воды и Остася сама не заметила, как задремала.
Глава 6
Когда она проснулась, миряне уже были на ногах и собирались в путь. Колдун был рядом с ними.
Спокойный и бесстрастный, словно ничего не произошло, он глядел на собравшихся мудрыми, лучистыми глазами.
Заметив жрицу, он, достаточно громко, чтобы услышали все, произнес:
-За озером лежат болота - непроходимые трясины, через которые ведет лишь один путь. Оборотни проложат тропу и проведут нас по ней. Но, что бы ни случилось, что бы ни встало на вашем пути, не сходите с ее. Сделаете шаг в сторону – и топи затянут вас в свои бездны, - затем он замолчал, повернувшись к вождю, который продолжал:
-Нам придется бросить повозки. Самое необходимое навьючим на лошадей. Свяжем веревки, пойдем цепью, чтобы не потеряться в полутьме.
-Но ведь сейчас только полдень! – миряне непонимающе глядели то на него, то на застывшее посредине небес солнце.
-Скоро свет померкнет.
-Нет! - вскричали люди. Тотчас зарыдали дети, заплакали женщины, застыли, не зная, как их успокоить, мужчины, в глазах у всех читался ужас: "Разве может солнце погаснуть днем? Какая же сила у Беды, идущей вслед за нами, если она способна на такое? Если даже небесный воин и проводник Дажьбог будет сражен ею, как мы, простые смертные, можем надеяться на спасение?"
-Братья, сестры! – поняв, что пришло ее время, воскликнула жрица. – Успокойтесь! Это все лес. Он не хочет, чтобы мы дошли до земли Марцаны и готов на все, лишь бы остановить нас, заставить повернуться вспять. Он будет пытаться испугать, обмануть. Но разве он может отобрать нашу веру в то, что солнце негасимо? Нет! Лес способен только закрыть его от нас своим черным пологом, отделив небо от земли. Мы должны идти! Неужели преодолев столько настоящих препятствий мы остановимся перед обманом?! - она увидела, как внезапно, будто действительно укрывшись покрывалом, почернело небо, и ее сердце затрепетало в груди, когда, в какое-то мгновение, она разглядела край этого черного полотна. - Вы видели? Видели? - вскрикнула она. - Все, что нас ждет впереди - лишь тень кошмарных снов. Не думайте о них - и видения уйдут.
Миряне поверили ей. Решимость и спокойствие вновь зажглись на их лицах. От все еще горевших костров затеплили факелы, отогнавшими тьму, мужчины занялись лошадьми, женщины подготовили к дороге детей, собрав их вокруг себя и, не надеясь на их благоразумие, покрепче привязав к веревке-проводнику.
С трудом пробираясь вперед в страшной тьме, Остася подошла к стоявшим чуть в стороне вождю и колдуну.
-Молодец, - похвалил ее Всеслав. - Твоя помощь была как нельзя вовремя. Будет отлично, если никто до конца тьмы не усомниться в истинности твоих слов.
-Ты что же, считаешь меня способной на подобную ложь?! - возмутилась жрица.
-Прости, - поспешно отступил вождь, страшась ее ярости сильнее, чем всех навий черного бога. – Я дурак, что поверил, будто ты станешь убеждать людей поверить в то, во что сама не веришь всем сердцем!
-Вы… - она подозрительно взглянула на мужчин, начиная понимать, что за сказанным скрывалось совсем не обвинение во лжи.
-Я бы очень не хотел лишать тебя этой светлой наивной веры, которая способна облегчить дорогу, но ты должна знать правду: Запретный лес не умеет лгать, - сказал Ворон.
-Но я же видела!
-Люди должны были принять твои слова, и я помог им в этом.
-Ты использовал волшебство чтобы обмануть...- едва не задохнулась от возмущения девушка.
- Да, - спокойно подтвердил колдун.
- Как ты мог! Если б я только знала...
-Успокойся, жрица, - остановил ее Всеслав. – Случилось то, что должно было произойти. Твои слова были нужны. А то, что в них нет правды, не принесет беды, наоборот, спасет многие жизни.
-Все готово, - вглядевшись в темноту, промолвил Ворон. - Пора, - он повернулся к оборотням: - Пусть один из вас станет зверем, другой - птицей, - приказал он. – Следите и за земной, и за небесной линиями пути.
-Да, великий колдун, - чужаки на миг склонили головы, а затем поспешили уйти, исполняя приказ.
-Я поеду впереди, - сказав это, Ворон исчез во мраке.
-Почему он такой... бесчувственный, жестокий? - едва его голос затих, обронила Остася.
-Ты просто не понимаешь его, - задумчиво глядя ей в глаза, ответил тот. - Знаешь, это кажется удивительным, но мне уже становится жаль, что скоро наши пути разойдутся. Приятно, когда рядом с тобой такой сильный человек… Хотя, - немного подумав, добавил он, - и опасно тоже…
-Он постоянно вносит сомнения в мое сердце, - словно не слыша его слов, продолжала она, - заставляет замечать все ошибки и заблуждения, будто именно из них сплетается моя жизнь! Рядом с ним я чувствую себя маленьким провинившимся ребенком, который ничего не в силах сделать без посторонней помощи! Если бы ты только знал, какая это боль! - она тяжело вздохнула. – Ладно, пойдем, что ли…
Они встали в конец уже составленной мирянами цепи. Всеслав взял факел. Он пытался с ней заговорить, но Остася упрямо молчала. Так, в тягостном, недоговоренном молчании они пошли вперед.
Пахло болотом - горьким дурманом, тоской застоялой воды и намокшим мхом, веяло холодом и настороженностью. Под ногами хлюпала жижа, к которой стремилось прижать пришельцев низкая черная крыша небес. Не было видно ни деревьев, ни пусть даже самых крошечных, хилых кустиков, словно все вокруг скрыла под собой, сожрав без остатка, охрипшая, оглохшая темнота, наполненная лишь болезненными всхлипами и стонами воды.
Поднялся холодный мутный туман, протягивавший к скитальцам белые мохнатые руки, но не смея прикоснуться, словно боясь обжечься о живую плоть.
То, что было впереди, ничем не отличался от оставшегося позади, каждый новый шаг казался повторением прежнего, словно все просто топтались на месте, не в силах побороть сонное зевотное безличие окружавшей земли.
Затем туман рассеялся, распавшись на части. И появились призраки: огромные, серые, с человеческими очертаниями, длинными костлявыми руками и голыми черепами, лязгающими беззубыми ртами. С каждым новым мигом их силуэты становились все яснее и четче, формы - причудливее и нереальнее, пока наконец скелеты в белых лохмотьях не поднялись рядом с существами с птичьими и звериными чертами, не люди, не звери.
Они тянули руки, пытаясь поймать путников в свои мерзкие лапы-клешни. Взрослые в ужасе отшатывались от них, дети пытались броситься бежать, но останавливались, сдерживаемые мертвыми оковами крепко державшей их веревки. Но потом и она - единственное, что казалось прочным и надежным - напряглась, стала метаться из стороны в стороны, вырываясь из рук, словно змея.
-Что случилось? – непонимающе спрашивали одни.
-Кони! Они обезумели! – кричали другие.
-Чернобог! - в сердцах прошептал Всеслав. - Рубите! – приказал он. - Рубите привязь! Иначе они погубят нас!
-Но как же жить, потеряв последнее... – в нерешительности мялись с ноги на ногу миряне.
-Эх! – в сердцах махнув рукой, вождь бросился вперед, на ходу вытаскивая меч, но через мгновение замер, увидев, как один из коней, порвав узду, шарахнулся прочь с тропы и попал в топь.
Он дико ржал, мотал головой, вздрагивая всем телом, рвался, пытаясь извернуться, освободиться от невидимых пут. Но эта битва была неравной: трясина и рожденные ею твари медленно, издавая громкие чавкающие и хрюкающие звуки, пожирали его.
Всеслав смотрел на агонию несчастного животного, побледнев, не в силах оторвать взгляда до тех пор, пока его не отвлек филин, закружившийся у него над головой, говоря человеческим голосом:
-Торопись! Колдун не сможет долго удерживать цепь! - а затем птица поспешно улетела.
Всеслав побежал вперед, спотыкаясь, с трудом удерживаясь на ногах, хватаясь за плечи людей, чтобы не упасть. Он благодарил богов за то, что страх потерять последнее, что у них осталось от прежней жизни, нерешительность, сомнение овладели не всеми воинами, что некоторые из них, услышав приказ вождя, поспешили его исполнить.
Но часть коней продолжала оставаться на привязи, угрожая своим безумием жизни людей. Вождь уже видел их: на одном была навьючена священная утварь. Окружавшие его воины надеялись успокоить скакуна, удерживая его, пытаясь закрыть глаза. На другом висела, запутавшись в стременах, женщина, едва успевшая передать бывших с ней детей соплеменникам.
Оттолкнув мужчин, Всеслав разбил упряжь первой и, в то время как все, застыв и онемев, беспомощно смотрели, как несчастное животное гибнет в трясине, бросился ко второй. Он рассек ремни, освобождая их пленницу, сразу же подхваченную оказавшимися рядом мужчинами, которые поспешили отвести ее подальше от взбесившегося зверя, потом разрезал упряжь. Но, в отличие от иных своих собратьев, этот конь не торопился навстречу смерти. Он глядел красными, налившимися кровью глазами на людей, в которых, заведших его на верную гибель в болото, видел своих злейших врагов.
Прочитав ненависть во взгляде коня, женщины, отпрянув, в страхе вскрикнули. Но что они могли сделать? Бежать? Куда? В трясину? Негде было спрятаться, негде найти спасение. Не могли защитить ни стрелы, ни меч, которые не принесли бы животному мгновенную смерть.
Вождь в отчаянии огляделся вокруг, сжал губы и вспрыгнул в седло, схватил уздечку, заставляя скакуна смириться и пойти на встречу смерти. Конь рванулся, встал на дыбы, но, подчинившись сильной руке человека, сошел с тропы. Он успел сделать несколько огромных прыжков, прежде чем его ноги завязли в топи.
Всеслав откинул голову, выпрямился, готовый гордо принять ужасную в своей вечности смерть. Смотревшие на него во все глаза миряне молчали, лишь всхлипывая и тяжело вздыхая. Они были бессильны ему помочь. Еще мгновение...
И тут рядом с ним, над землей, возник черный всадник.
-Держись! - крикнул он, протягивая руку, и вовремя: едва вождь схватился за нее, круп коня погрузился в жижу. Но тут упряжь, изогнувшись подводной змеей, схватила вождя за ногу и потащила вниз.
Лицо Всеслава покрыл пот, все мускулы напряглись. Он попробовал подтянуться, вырваться из сетей воды, в которую он погрузился уже по пояс. Но силы начали оставлять его.
Колдун, склонившись к вождю, заставил своего скакуна опуститься к самой земле, а затем, изловчившись, схватил свободной рукой за ремень:
-Ну же, еще немного!
-Пускай коня вскачь! Он вырвет меня! – чувствуя бесполезность всех своих попыток, скомандовал Всеслав, однако колдун лишь горько усмехнулся:
-Если я сделаю так, как ты говоришь, он разорвет тебя. А волшебство сожжет. Нет, нам придется надеется лишь на человеческие силы.
Всеслав снова рванулся, а затем, пронзенный резкой болью в ноге, чуть не потерял сознание... Но именно в этот миг нечто, удерживавшее его, отступило, и он вздохнул с облечением, почувствовав, что свободен.
Подтянувшись, вождь сел на коня за спиной Ворона.
-Ногу я все-таки сломал, - горько усмехнулся он.
-Ничего, - прозвучало в ответ. - Выйдем из болота, я тебе ее вылечу. Пока же терпи: сейчас лучше не останавливаться.
Скакун, не поднимаясь высоко в небо, но и не спускаясь на землю, полетел вперед, и лишь достигнув начала цепи всадник позволил ему ступить на тропу.
Они продолжали путь так, словно ничего не случилось и все увиденное - лишь сон, до тех пор, пока впереди не показался лес. Земля стала жесткой, твердой, точно камень, надежной.
-Все, - колдун остановился у лесной черты, на границе двух земель, не позволяя мирянам сразу углубиться за деревья. Он спрыгнул на землю, пристально посмотрел на Всеслава, коснулся ледяными пальцами его поврежденной ноги, а затем произнес:
- Теперь слезай.
- Ты просто кудесник! – пробуя ногу, обрадовано воскликнул вождь.
- Колдун, - улыбнувшись, поправил тот.
К ним подбежала Остася - взволнованная, напуганная:
-Как вы?
-Все в порядке, - лицо Ворона вновь стало холодным, лишенным всяких чувств. Он повернулся, собираясь уходить, но, все же, задержавшись а миг, сказал:
-Сейчас у нас не будет времени на долгий отдых. Но есть полчаса. Потратьте их с пользой.
-Плохо, - Всеслав скрестил руки перед грудью. - Все устали. Идти будет тяжело...- он опустил голову. – А ведь впереди нас ждет самая тяжелая часть пути...
-Это жестоко! – проводив чужака мрачным взглядом зло сощуренных глаз, прошептала Остася. – Жестоко и низко!
-О чем ты? – непонимающе смотрел на нее вождь.
-Он ведь все знал заранее! Знал и ничего нам не сказал!
-Ты не справедлива, - неодобрительно качнул головой Всеслав. – Разве он не предупреждал нас, с какой стороны ждать беды?
-Предупреждал! – презрительно фыркнула Остася. – Да только если бы он все сделал правильно, так, как должен был, ничего бы вообще не произошло! Сказал бы матери той девочки: заткни ей рот и не отпускай ни на шаг – вот это было бы предупреждение, а так… - она махнула рукой.
-Не она, так кто-то другой. И вообще, кто мог знать, что так случится?
-Он! Он приказал нас молчать. И велел еще в самом начале пути бросить коней!
-Да, и если бы мы поступили так, как он советовал…
-Это как же? – разъяренной берегиней накинулась на вождя девушка. - Бросили слабых, чтобы сильным было легче выжить?
-Я о лошадях… - попытался оправдаться тот, но Остася лишь сильнее злилась:
-Ага, сначала лошади и коровы, а потом – старики и дети! Дашь упырю каплю крови, он не остановится, пока не высосет ее всю!
- Жрица, - лицо вождя помрачнело, в глазах застыл укор. - Тебе не следует обвинять колдуна во всех бедах, которые, как ты не могла не заметить, всякий раз оборачиваются и против него тоже.
-Это как же, интересно!
-Он остановил червя…
-Да? Откуда ты знаешь, что произошло, когда мы ушли? Может быть…
-Я не собираюсь с тобой спорить, - резко остановил ее Всеслав, брови которого нахмурились и между ними пролегла глубокая морщина. – Если ты не хочешь меня понять, то все равно не поймешь. Скажу лишь, если ты не заметила, его руки до сих пор покрыты повязками. И еще. Его никто не просил приходить мне на помощь. Он сам по доброй воле только что спас меня от ужасной смерти, при этом не пряча своего лица от Беды. И я боюсь за него, боюсь, что Лес захочет ему отомстить. Этот лес не понимает, что такое помощь, и ненавидит всех, отбирающих у него чужие жизни. Подумай лучше об этом...
Между тем, миряне, переведя дух, уже начали собираться вокруг колдуна, который, дождавшись, пока подойдут все, проговорил:
-До этого мига мы встречались с созданиями жизни. Впереди же нас ждут порождения смерти.
Люди, которым совсем не понравилось, как прозвучали эти слова, переглянулись, осторожно спросили:
-Но неужели никак нельзя обойти их земли?
-Увы, - развел руками чужак, - другой дороги нет. Собирайтесь в путь.
Не возражая и ни о чем больше не спрашивая, миряне разошлись. Рядом с колдуном осталась лишь жрица.
Чужак словно не заметил ее приближения. Он стоял, повернувшись к лесу, и, не спуская с него взгляда, о чем-то думал.
-Ворон! - окликнула она его и умолкла, дожидаясь ответа. Но он не отозвался, даже не обернулся, и девушка, чувствуя, что в ее душе вновь начала вскипать ярость, с трудом сдерживая ее, продолжала: - Почему твои слова столь туманны? Ты ведь ходил этой дорогой и должен знать, что именно ждет нас впереди! Или ты специально держишь нас в неведении, чтобы мы боялись даже того, чего нет, чтобы мы были благодарны тебе за каждый шаг, каждый миг жизни?
-Замолчи! - остановил ее суровый возглас вождя.
-Не затыкай мне рот! – она резко повернулась к нему. – Не забывай: я жрица!
-Жрица выше своих чувств! Она думает о благе племени! А ты… - он был готов продолжать, но Ворон взглядом заставил его остановиться, а затем повернулся к Остасе:
-Пойдем. Чародейки правы: нам давно было нужно поговорить, - колдун устремился вперед, к деревьям, и девушке ничего не оставалось, как последовать за ним. Опустив голову, она всеми силами стараясь заглушить стук сердца, боясь, что тем самым выдаст все свои чувства. Ее глаза были опущены и девушка сама не знала, делала ли это от нежелания видеть чужака или страха, как бы он не разглядел в ней то, что она так старательно прятала.
Только теперь жрица заметила, что Ворон не шел, ступая по земле, а медленно плыл, не касаясь тверди, словно не нуждался в ее опоре, и длинный плащ скрывал от любопытных, но невнимательных глаз этот полет. У камней он остановился, жестом велел жрице сесть на один из камней, сам опустился напротив.
-Дело ведь совсем не в этой дороге, верно? – глядя ей прямо в глаза, спросил он. – Не в ее опасностях и не в туманности моих предупреждений?
-Почему?! – готова была возмутиться Остася, но, взглянув на колдуна, вдруг с совершенной ясностью поняла: он все знает. И девушка пристыжено замолчала.
-Я понимаю, - между тем продолжал колдун, - тебе нужны подтверждения того, что тот твой сон был вещим во всем, а не только в предсказании гибели Мира.
-Мой сон...! - устремив на него взволнованный взгляд лихорадочно блестевших глаз, прошептала она.
-Подобные сны не проходят бесследно. Они обречены на то, чтобы сбыться.
-Но если так… - она болезненно поморщилась. - Если ты знаешь о моем сне, о том, что снился мне, почему ты отталкиваешь меня? Я понимаю, что веду себя глупо, но…. Но это потому, что я боюсь…!
-Меня? – он грустно улыбнулся. – Неужели ты думаешь, что я смогу причинить тебе зло?
-Тебя, себя… Какая разница! Того, что никогда не случится, того, что может быть и еще сильнее – того, что, увы никогда не произойдет! – она всхлипнула, готовая заплакать.
-Я понимаю, - он глядел на нее с сочувствием. - Ты злишься на меня за то, что я даже не пытаюсь преодолеть бездну, лежащую между нами, не делаю ничего, чтобы помочь тебе перейти через нее. Тебе кажется, что я с тобой еще более холоден и безразличен, чем с другими. Но пойми: я не могу вести себя как другие, как твой отец, как Всеслав, потому что я - колдун, мои чувства слишком ярки, слишком горячи, чтобы выставлять их напоказ. Они способны ослепить, сжечь...
- Я злюсь на тебя, обижаюсь, как будто в происходящем есть твоя вина, как будто это не я, а ты выбрал за меня мою судьбу, которая лишила меня части сердца и души, обделила, которая настолько тяжела, что порой мне страшно хочется броситься бежать от нее прочь, куда глаза глядят… Я злюсь и ищу повод, причину обидеть тебя, ранить побольнее... – она слушала его и, в то же время, не слышала. Впрочем, главным в этот миг для нее было, наконец, выговориться, излив душу. - Знаю, что это невозможно, и все равно о чем-то мечтаю. Потому что… Потому что это тешит мое самолюбие! – выпалила она, поспешно отвернувшись, чтобы незаметно смахнуть покатившиеся из глаз слезы. – Как же, боги сделали так, что в меня влюбился не только вождь племени, но и колдун…! – она заставляла себя смеяться над собой, чувствуя, что иначе начнет себя жалеть и разревется навзрыд. – Но ты оказался сильнее даже их воли, - Остася смахнула слезы, но те потекли вновь. – Это очень больно и страшно обидно, когда тебя отвергают… - в ней еще теплилась надежда, что вот, сейчас он остановит ее, скажет: Это не так, - но нет, Ворон молчал и девушка, тяжело вздохнув, качнула головой. Она чувствовала себя потерянной и совершенно опустошенной.
-Послушай меня! – он взял ее за плечи, встряхнул, заставляя очнуться от забытья, в которое она сама себя погрузила. – Сейчас не время для любви и ненависти! Эти чувства слепят глаза, одурманивают разум, заставляют думать совсем не о том, о чем нужно!
-И о чем же я должна думать? – безнадежно вздохнула Остася, для которой, хоть до нынешнего мгновения она и отказывалась признаваться в этом даже самой себе, ничего иного просто не существовало.
-О выживании!
Она лишь пожала плечами, не понимая, зачем ей жить, если в этой жизни не будет ни любви, ни ненависти?
-Да потому что ты нужна своему племени! – резко бросил ей в лицо колдун, которого безразличие Остаси ко всему происходившему злило куда сильнее, чем все ее беспочвенные вспышки ярости. – Без тебя оно сгинет в Запретном лесу! И не останется ничего! Ты слышишь – даже памяти! Потому что она в мыслях живых, а не в душах мертвых!
В первый миг она задрожала, такими страшными и безжалостно жестокими ей показались его слова, но потом она начала понимать и вместе с этим пониманием в ее душу вернулась вера, заполняя образовавшуюся было в ней пустоту тихим дыханием ветров – далеким голосом Великой матери. К ней начал возвращаться покой – задумчивый, тягучий, зачарованный, словно огонь у ног священных идолов.
-Прости меня, - прошептала жрица, искренне сожалея о всем том, что было сказано и сделано в дни безверия.
-Мне не за что тебя прощать, - приветствуя ее возвращение, улыбнулся колдун. - Будь самой собой - это главное. ...Когда-то, очень давно, я понял: лишь не потеряв себя можно что-то найти. И... - он на миг замолчал. - Тася, - колдун впервые обратился к ней ее по имени, да еще так, как звали ее лишь самые родные люди – отец и мать, - будь осторожна. Я чувствую: то, что ждет нас впереди, намного опаснее для тех, в ком течет кровь бора, чем обычных мирян. Не пробуй использовать умения жрицы, не взывай к богам... Пойми, я не заставляю тебя отказаться от них, я просто хочу избежать беды.
-А ты? А оборотни и чародейки?
-Они знают об этом и будут внимательны. Я же... – он грустно усмехнулся. - Мне придется нелегко, но это ничего. А сейчас нам пора отправляться в путь.
И люди шли и шли, не понимая больше во власти переполнившей чашу терпения усталости, куда и зачем. Пусть тихо, шепотом, но уже зазвучали разговоры о том, не лучше ли махнуть на все рукой и остановиться на тех островках тверди и покоя, которые время от времени попадались им на пути. В конце концов, земля есть земля, и какая разница, где строить дом и зажигать очаг.
Нашелся не один, кто в душе ругал вождя за то, что тот спас их, выведя из горящего Мира лишь затем, чтобы сперва люди, а после их души неприкаянными тенями до скончания веков бродили по мрачным чащобам. Впрочем, в тот же самый миг они злились на самих себя, ведь никто не тянул их силой, не заставлял бороться за жизнь тогда, в первый миг конца.
И люди продолжали идти через не могу, голод и жажду, смахивая пот со лбов и глотая катившиеся из глаз слезы, видя, как, выбиваясь из сил, падали дети, взваливая их себе на плечи и продолжая идти вперед, неведомо куда…
Жрица скользила взглядом по лицам мирян, читая по их чертам мысли и чувства, ища способ помочь и успокоить. Минувшие дни пути она, словно не будучи частью целого, не воспринимала себя шедшей вместе с ними сквозь Запретные земли. Она слишком была погружена в собственные переживания, чтобы искренне сопереживать другим. Теперь же, устыдившись, она всеми силами старалась исправить собственные ошибки, не допустив новых. Она должна была сделать все, чтобы люди забыли о всех сомнениях и разногласиях, ощутив себя частью огромного живого существа, многоголового, многорукого, многоногого, и вместе с тем единого в своих помыслах и деяниях.
И ей это удалось. Готовое развалиться на части племя сплотилось в стремлении выжить – не уклониться от неизбежного, но преодолеть все испытания, перешагнуть через все свои страхи.
Они шли вперед, первым - Ворон на своем черном коне-туче, на шаг отставая, по правую руку от него шла жрица, по левую - вождь, не останавливаясь до тех пор, пока тропу не перерезала золотая черта.
Увидев ее, колдун замер. Вслед за ним остановились и остальные.
-Что это? – спросила Остася.
- Знак, - ответил Ворон. - Очень плохой знак, - он помрачнел, словно мир за мгновение до грозы.
-Он указывает на то, что нас ждет? – Всеслав сразу же насторожился, его рука легла на рукоять меча. – И что же?
-Смерть, - глухо произнес колдун. - Эта черта - след ее косы, - сказав это, он опустил голову на грудь и замер, обдумывая, как быть дальше. Прошло не одно мгновение, прежде чем, он, наконец, не повернулся к вождю: - Нам нужно кое-что обсудить. Идем, - спустившись с коня на землю, он двинулся в сторону от тропы. Следом поспешили Всеслав и не отстающая от него ни на шаг Остася. Лишь когда мирян не стало видно за листвой деревьев, они остановились.
-Итак? - озабоченно спросил Всеслав.
-Нам выпал наихудший жребий, - все так же хмуро проговорил Ворон.
-И что теперь?
Колдун некоторое время молчал, словно прикидывая, как будут восприняты его слова. И уже по этому молчанию жрица и вождь поняли, что им предстояло принять самое тяжелое и, вместе с тем, самое важное решение. Они ждали разного, но, как оказалось, совсем не того, что собирался им сказать чужак, понимавший, насколько, несмотря на все их старания, они далеки от реальности.
-Надо принести жертву смерти, - наконец, услышали они его хриплый голос и, в тот же миг, в ужасе вскинув головы, припали взглядами к его глазам - не холодным и жестким, как раньше, а грустным, понимающим всю боль, родившуюся в сердцах людей.
-Нет! - в словах жрицы звучал страх. - Я не сделаю этого! Я не хочу! Не могу!
-Успокойся, - вождь бережно обнял ее за плечи. - Успокойся, родная, - повторил он, а потом повернулся к колдуну. - Я имел возможность оценить важность твоих советов. Если б мы всегда следовали им, путь был бы легче. И на этот раз, сколь бы твои слова ни казались ужасны, я готов их исполнить, - он покрепче прижал к себе Остасю, чувствуя, что та готова вырваться, закричать, упрямо не желая признавать неизбежное. – Только прежде… Не мог бы ты объяснить нам…
-Я говорю не об обычной жертве богам. Просто кто-то должен пойти впереди. Особое заклинание обратит против этой группки все беды лежащей за чертой земли. И пока хоть один из них будет жив, продолжая путь, остальные, идущие следом, пребудут в полной безопасности.
-Ты хочешь сказать, - выслушав его, проговорил вождь, - что совсем не обязательно, что все рискнувшие отправиться вперед, погибнут?
-Смерть всегда оставляет шанс. Все будет зависеть лишь от них самих. Если им повезет, они достигнут Врат, что стоят в конце Запретных земель.
-Сколько? - чуть слышно спросил Всеслав. Его лицо напряглось, стало твердым: вождь уже принял решение.
-Дюжина.
-Хорошо, пусть будет так, - в его взгляде, голосе, движениях не осталось места нерешительности, сомнениям или сожаленьям. - Воины бросят жребий, старшим же пойду я.
- Нет, - холодно возразил колдун.
-Что - нет? - с губ Всеслава сорвался слабый, еле слышный вздох - дух усталости и тяжести страшной ноши, легший на его плечи. - Ты против жребия?
- Ты не должен оставлять свое племя
-Мне лучше знать, что я должен! - Всеслав не был ни раздражен словами колдуна, ни рассержен, но готов настаивать на своем. - Мое место впереди!
-Пусть я плохо знаю ваши обычаи, но одно мне известно доподлинно: ни при каких обстоятельствах вождь не может бросать свое племя.
-Я не бросаю! - слова колдуна задели его за живое.
-А ты уверен, что они, - тот кивнул в сторону сокрытых за деревьями мирян, – поймут твою жертву, а не решат, что ты оставил слабых, чтобы идти с сильными? Ты уверен, что они поверят чужакам, которым придется вести их вместо тебя, а не взбунтуются в самый решающий момент, напуганные собственным страхом, не бросятся бежать, не повернут назад, не впадут в безумие? И кто тогда остановит их, удержит, когда того, кого они будут готовы выслушать, не окажется с ними рядом?
-Он прав, Всеслав, - поддержала колдуна жрица.
-Как будто я этого не понимаю, - пробурчал вождь. - Но посылать других на смерть, прячась за их спинами...- он болезненно поморщился.
-Ты не прячешься!
-Ладно, - сжав губы, он заставил себя думать о другом. - Нужно собрать сход и всем все рассказать: пусть люди знают, что их ждет, когда будут тянуть жребий. Эти 12 человек…
-Девять, - неожиданно поправил его колдун.
-Ты же говорил… - начал вождь, но потом махнул рукой: - О чем тут спорить? Чем меньше, тем лучше... Так вот, эти люди должны понимать, ради чего идут на смерть. Пойдем, - он поспешил к тропе, увлекая за собой жрицу.
Миряне спокойно восприняли это известие, словно ждали чего-то подобного: человеческое жертвоприношение хоть и стало забываться, но не настолько, чтобы уйти в замять.
Был брошен жребий и не нашлось ни одного, кто стал бы с ним спорить.
-Осталось избрать старшего, - оглядев их, проговорил вождь.
-Не надо. Их поведу я, - сказал вдруг колдун.
-Ты?! - на лице девушки отразилось не столько удивление, сколько ужас. Она не хотела, отказывалась верить, что колдун говорил серьезно.
-Я так и знал, - в отличие от Остаси, Всеслав принял его решение как должное. - С того самого мгновения, как ты сказал, что я должен остаться с племенем. Думаешь, с тобой у них будет больше шансов выжить?
-Шансов действительно больше. Но не это главное. Лишь я смогу сделать так, чтобы земли смерти поверили, что все пришельцы идут вместе, одной группой – вместе со мной. К тому же, - он грустно усмехнулся. - Это ведь была моя идея, - на миг он замолчал, после чего продолжал: - А теперь внимательно выслушай меня и запомни, что я скажу. Я возьму с собой оборотня и чародейку. Двое жителей леса останутся с тобой: оборотень пусть идет первым и никто не должен обгонять его, чародейка будет последней - следи, чтобы никто не отстал. Не берите с собой огонь. Как бы ни было темно, не зажигайте его...
За разговором мужчины не заметили, как жрица отодвинуться в сторону. Какое-то время с ужасом и болью она вглядывалась в лица колдуна, а затем, решительно повернувшись, поспешила к волшебному костру, возле которого сидели чародейки, что-то готовя на огне.
Когда она подошла, одна из старух как раз, читая нараспев длинное, с многочисленными повторами, заклинание, подняла с углей горшок с кипящей водой, взметнула высоко над головой, чтобы затем выплеснуть кипяток на свою подругу. На мгновение пар охватил всю фигуру с ног до головы, но, едва девушка ощутила укол страха, боясь, что старая женщина ненароком навредила себе, как он рассеялся. На месте чародейки, испытавшей на себе силу отвара, стояла зеленоглазая, наделенная удивительной лесной красотой женщина – высокая, стройная, темноволосая.
Остася сглотнула, пробуя прогнать комок, вставший в горле. Не в силах отвести глаз, она зачарованно смотрела на нее, не в силах поверить в то, что видела.
Чародейка, встретившись с ней взглядом, улыбнулась.
-Прости, милая. Кажется я ненароком напугала тебя, - все тем же мягким, тихим голосом проговорила она.
-Нет, нет, все в порядке... – поспешила заверить ее Остася.
-Но ты шла к нам, - продолжала та. – За советом или за помощью?
Несколько мгновений девушка молчала, а затем, решившись, быстро, словно боясь, что боги не позволят ей договорить до конца, прервав на полуслове, произнесла:
-Превратите меня в воина. Я должна пойти вместе с колдуном, заменив одного из тех, кому выпал жребий!
Чародейки переглянулись: - Нет, это не выход, - они задумались. Однако в их глазах, время от времени обращавшихся на Остасю, не было и тени осуждения. Не пытались они и убедить отказаться от отчаянного шага.
-Лучше всего сделать ее невидимой, - сказала одна из них. - Что бы там ни было, это заклинание продержится дольше остальных... А потом... Потом уже будет поздно что-либо менять.
-Верно, - согласилась с ней вторая. - Но тебе будет нужно идти рядом со мной и ни в коем случае не попадаться на глаза великому колдуну: он видит сквозь любые чары.
-Я согласна на все! - решительно проговорила жрица. – Какую бы плату за помощь вы ни потребовали!
-Что ты, девонька! – замахали руками чародейки. - О какой плате ты говоришь! Мы готовы сделать все для тебя, ведь ты - наша родственница. Вряд ли ты заметила сходство, но мы - сестры Горяны, твоей бабушки. Выходит, ты и наша внучка.
-Я не знала... – пораженная, прошептала девушка. - А оборотни? Они...
-Твои двоюродные братья, - с готовностью пояснила старуха. - Когда великий колдун спросил, кто готов отправиться с ним в опасный, трудный путь, дабы помочь жителям полей пройти через лес, вызвались многие, но он выбрал нас, поскольку нами двигал долг крови.
-Странно все как-то, - с сомнением глядя на собеседниц, качнула головой Остася .- Среди соплеменников у меня не осталось ни одного родственника, а в черном бору... – замолчав на миг, она вновь качнула головой. - Какой непонятный извилистый путь у судьбы... Мне так о многом надо вас расспросить...
- Конечно, - помолодевшая чародейка осторожно коснулась ее плеча. - Но не сейчас, потом. Пока же пора отправляться в путь.
Глава 7
Когда все было готово, Ворон жестом велел своим спутникам собраться возле черты и глухим, похожим на поступь мертвеца голосом начал читать одно из
самых черных заклинаний - заклятие обмана:
... Силой власти серой, Ложь,
Тени тенью приумножь,
Заморочь мороке дня
Очи сумраком огня,
Затумань свои следы,
Проходя чертог беды...
Это было очень длинное заклятие, и с каждой фразой колдун говорил все быстрее, быстрее, быстрее, пока слова не слились с шорохом листвы и недовольным ворчанием ветра.
Когда же последние слова были произнесены, Ворон, чей конь незаметно исчез, как туман, шагнул вперед, увлекая за собой своих спутников в край, который был совершенно чужим им всем – безжалостно жестокий, брошено неприветливый, наделенный лишь двумя цветами - черным и белым.
Место, где они оказались, было, казалось, еще мрачнее леса тления. Согнувшиеся в три погибели деревья с серой, похожей на крылья летучей мыши листвой, беззвучно перебирали длинными корявыми пальцами черных ветвей. Шаги были беззвучны, не оставляя следов на похожей на обугленную головешку земле. Хотелось закричать, спеша разрушить жуткое оцепенение тишины, но ужас сковывал горло в слепой вере в то, что слово потонет в этой серой полутьме, не отозвавшись даже робким отголоском звука.
Вдруг, возникнув из пустоты, небо прорезала огромная, ослепительно белая вспышка молнии, вместе с которой в мир пришел первый звук – оглушительный гулкий раскат грома, от которого стыла кровь.
Молния была подобна кривому кинжалу в руках коварного духа – невидимки, который, ослепленный жаждой мести, махал своим оружием направо и налево, надеясь, что, рано или поздно, оно натолкнется на застывшую в ужасе жертву. Так бы и случилось, если бы в миг, когда миряне уже молили богиню о скорейшей смерти как избавления от кошмара, Ворон не схватил клинок молнии, прерывая ее полет. Но даже после этого она не спешила сдаваться. Прекратившись в огромную змею, молния зло зашипела, извиваясь, переплетаясь кольцами, норовя поймать в огненные тиски своего текучего тела того, кто осмелился встать на ее пути. Однако, в конце концов, поняв, что противник сильнее, она повисла в его руке беспомощной веревкой, которой, точно кнутом, Ворон со всей силы хлестнул по земле, в шаге от своих спутников. И твердь раскололась. Очнувшиеся от оцепенения люди, взглянув на дно глубокой, как сама бездна, трещины, разглядели в ней множество копошившихся в земле червей, мерзких личинок, которые, скрываясь до поры под обманчивой прочностью земных покровов, ждали своего часа.
-Бегите! – колдуну приходилось кричать изо всех сил, чтобы разрушить безликий покров тишины. – Или они вас сожрут!
И один страх победил другой: миряне сорвались с места, устремляясь вслед за колдуном.
Они бежали, быстрее ветра, но все равно спаслись не все: прямо на глазах у Остаси перед одним из воинов вдруг разверзлась земля, разевая голодный рот широкой рваной трещиной. Тот, пытаясь перепрыгнуть через нее, поскользнулся, упал и был мгновенно проглочен, исчезнув без следа. Зажав рукой рот, сдерживая рыдания, девушка покрепче ухватилась за руку чародейки, боясь отстать от нее хотя бы на шаг.
Они бежали вслед за колдуном, стараясь держаться поближе друг к другу, не замечая веток, рвавших одежду и в кровь царапавших руки и лица, перепрыгивая через ямы, сучья, коряги, не смея остановиться, чтобы перевести дух и боясь, споткнувшись, упасть и навсегда остаться лежать на этой неживой, навьей земле.
Нездорового синюшного цвета грибы, попадаясь под ноги, лопались, выплескивая на пришельцев весь накопившийся в них гнев и обиду удушливо зловонным серым облаком. Ягоды, казалось, поспевали прямо на глазах, превращаясь из зеленых невзрачных дурнушек в спелых полногрудых красавиц, которые, оскорбленные невниманием гостей, разрывались от гнева, и алые брызги каплями крови летели в разные стороны, ставя свои отметины на всем, куда могли попасть. И ото всюду надвигалась на мирян, захлестывая их своим холодом, волна жуткой ненависти.
А затем, вдруг, словно рассеявшись как дым, даже этот мертвый лес исчез. Миряне оказались в пустоте. Нет, высокое, серо-синее небо не свернуло свои покрова и продолжало возвышаться далеким сводом, но на земле не осталось ничего, так что странников преследовало неотвязное чувство, будто прежние хозяева этих земель, уходя, забрали с собой все: покрывалами свернули поляны, ковром скатали леса и озера, полотенцем убрали реки. Страшные скряги, они не оставили даже плодородной почвы, увезя с собой и ее.
В пустоте терялся взгляд, не находя, за что бы зацепиться. И, все же, эта пустота была не абсолютной – в ней были люди. И как же чудесно было слышать успокаивавшее дыхание, понимать, что сердце в груди еще не остановилось, окаменев от всего, что пришлось ему пережить в последнее время.
Немного переведя дух, люди обернулись к колдуну, который, уставший, как казалось, много больше всех остальных, вздохнув, опустился на землю, слабым движением руки предложив сделать то же всем остальным.
-Может быть, - нерешительно спросил один из воинов, - нам лучше продолжать путь, пользуясь тем, что ничего не происходит?
Ворон отрицательно качнул головой:
-Более всего на свете смерть не любит, когда ее считают глупой. Поверьте мне, она мудра, удивительно мудра и не заслуживает того, чтобы над ней смеялись. Она нам дала передышку - пользуйтесь этим. И будьте благодарны за то, что имеете, - опустив голову на грудь и прикрыв глаза, он замер.
Никто не стал с ним спорить: люди сели на жесткую, будто состоя из цельного камня, твердь и задумались - каждый о чем-то своем.
По небу белыми призраками поплыли облака, соединяясь в удивительные причудливые картины: белый конь скакал вслед за прекрасной легкокрылой лебедицей, серые волки гнались за остророгим козлом, а огромная длинноносая крыса, стоя на задних лапках, доедала, будто головку сыра, желтое солнце, и очень скоро мир окутал бы мрак, если бы ночной бродяга не велел сидевшему у него на плече коту прогнать ее прочь.
Хотелось, не отрывая глаз, смотреть на эти удивительные, убаюкивавшие образы, не думая ни о чем другом. Но тут откуда-то из-за горизонта донесся гул, который, не прекращаясь более ни на миг, все нарастал и нарастал по мере приближения к странникам.
Со всех сторон голодными темно серыми гусеницами поползли тучи, торопливо поглощавшие синеву, набивая ею свое ненасытное чрево. И показалась огромная волна, поднимавшаяся до самого неба. Люди вскочили, хотели броситься бежать, спасаясь от опасности, но их остановил резкий приказ колдуна:
-Стойте! - оборотень помог ему подняться на ноги. - Здесь ничего нет: некуда бежать, негде спрятаться. И только эта волна может вернуть нас в земли, по которым мы сможем продолжить путь.
Ему подчинились. Все замерли, сдвинувшись поближе друг к другу, и стали ждать, не веря, что это конец и все еще надеясь, что произойдет чудо, оберегавшее их до сих пор. Только в последнее мгновение, когда вода безликим великаном поднялась в нескольких шагах от них, неуверенность стала сменяться страхом, а тому, в свою очередь, пришло на смену отчаяние.
Остася опустила голову, закрыла глаза, чтобы не видеть этого, жалея лишь о том, что все так быстро закончилось. Она была готова пережить еще сколь угодно много испытаний, пройти через все земли жизни и смерти, только бы отсрочить конец - безликий путь вечного странствия в мертвом, безликом краю, из которого уже никогда не будет возврата, ибо в этой пустоте умрет не только тело, но и душа.
А затем волна накрыла ее своим жгучим морозным холодом. В какой-то миг девушке показалось, что она задыхается. И она потеряла сознание.
Когда же Остася очнулась, то поняла, что вновь находится в Запретных землях. Рядом с ней была чародейка, которая, поддерживая жрицу, помогала ей идти... или, вернее, просто тащила на себе.
Почувствовав, что девушка, придя в себя, стала пытаться высвободиться из ее рук, успокаивающе зашептала:
-Не спеши, милая. Все в порядке, все хорошо: у тебя еще есть время собраться с силами.
-Что со мной? Что случилось?
-Ничего страшного. Просто, перебрасывая нас в прежний мир, волна натолкнула тебя на дерево, и ты сильно ударилась головой. Но твой ушиб не опасен. Будет, конечно, шишка, как же без нее, а так... Так все нормально.
Остася вздохнула с некоторым облегчением, но через миг насторожилась вновь:
-Скажи, я ведь больше не невидима? ОН знает, что я…?
Чуть-чуть, лишь краешками губ, улыбнувшись, чародейка кивнула.
-Мне так стыдно, - потупив взгляд, Остася покраснела. – Ворон, наверно, был очень зол, когда обнаружил обман, и отругал тебя, не имея возможности высказать все, что думал, мне самой.
Та вновь улыбнулась, уже шире: - Ты совсем не знаешь его, милая. Конечно, он был удивлен. Тем, что, пойдя с нами, не гнушаясь ради достижения цели никакими средствами, ты повела себя как жительница леса, а не полей. Он думал, что чужая кровь да несвойственное для нас воспитание испортили тебя, сделав слишком правильной для решительных и безрассудных поступков. И, знаешь, мне кажется, он рад, что ошибся.
-Странно это все, - поморщившись, пробормотала Остася. Она ждала совсем другого, и от этого все происходившее казалось ей еще более нереальным, похожим на сон, где, делая следующий шаг, можно забыть о предыдущем. Но, независимо от того, явь это был или сон, ей ничего не оставалось, как принять случившееся, надеясь, что в конце концов все разъяснится.
Тем временем колдун замедлил шаг. Его движения стали настороженно резкими, глаза сощурились, словно сковывая невидимыми оковами все вокруг, не позволяя пошевелиться. Эта озабоченность передалась его спутникам, начавшим внутренне готовиться к новым испытаниям. И тут Ворон остановился. Повернувшись, он тяжелым взглядом скользнул по лицам мирян и, сведя острокрылые брови, произнес:
-Теперь нам придется разделиться. Одна группа будет продолжать двигаться по этой тропе, две другие свернут в лес. Серосвет, - обратился он к оборотню, - возьми с собой троих и иди по левую сторону от тропы.
-Нам предстоит иметь дело с чем-то звериным? - спросил тот и, едва колдун кивнул, повернувшись к мирянам, произнес: - Может быть, среди вас есть охотники? - трое шагнули к нему. - Отлично, - было видно , что оборотень в душе рад представившейся возможности действовать самостоятельно, видя в этом возможность отличиться. - До встречи у Врат, - на миг склонив голову в поклоне перед Вороном, он поспешил в лес, поторапливая свою группку.
-Цветана, - потом пришел черед чародейки, - тебе будет нужно провести троих через отравленную землю.
Та улыбнулась: - Знакомые места. Не беспокойся, все будет в порядке.
-Я хочу, чтобы ты взяла с собой жрицу, - продолжал колдун.
Женщина кивнула, соглашаясь и это еще больнее задело Остасю:
-Ну уж нет! - воскликнула та. – Я – хозяйка своей судьбы, какой бы она ни была. И я останусь с тобой! - девушка выпрямилась, вскинула голову, сжала губы, готовая выдержать любой спор и настоять на своем. В ее глазах сверкала решимость.
И колдун понял, что ее не переубедить.
-Что ж, будь по твоему, - согласился он, скользнув взглядом по лицу жрицы, а затем вновь повернулся к чародейке: - Ты первой встретишь племя. Собери мирян у Врат и ждите рассвета.
-Я все сделаю так, как ты велишь, - кивнула та. - До скорой встречи, великий колдун. Идемте со мной, добрые молодцы, - промолвила она, увлекая за собой троих странников послабее и помоложе.
Через мгновение на тропе рядом с колдуном и жрицей остались лишь двое -крепкие мускулистые воины - силачи. Переглянувшись, они спросили:
- А нас что ждет впереди?
В ответном взгляде колдуна читалось ничем не скрываемое сочувствие.
-Как в стране жизни есть место смерти, - медленно заговорил он. - Так и в этой земле найдется уголок для жизни. Чародейку ждут растения мира смерти, оборотня - его звери, а нас... - на мгновение он замолчал: - Нам придется встретиться с людьми, рожденными в кончине. И нигде на своем пути смертный не встретит более ужасной преграды.
-А мы не можем обойти их владения стороной? - спросила жрица.
-Почему же, можем, но, не встретившись с нами, эти существа нападут на ваше племя. Ты этого хочешь?
-Нет! – поспешно вскрикнула она. - Но если так, чего мы ждем? Вперед!
-Никому не пристало торопиться на встречу смерти, - укоризненно качнул головой Ворон. - Нужно сперва выбрать время, когда боги будут благосклонны к нам.
-Почему ты так уверен, что хозяева примут нас враждебно, ведь они ничего не знают о нас? - спросила жрица. - Можно попробовать будет поговорить с ними, попросить разрешения пройти через эти земли? И все!
-Нет, - колдун не сказал более ничего, но Остася поняла, что с этого момента он станет поступать, руководствуясь лишь собственным мнением и не позволяя мирянам преумножать число ошибок. Еще раз оглядев спутников, словно оценивая их силы и прикидывая шансы каждого, он вздохнул, качнул головой, а затем резко повернувшись, двинулся вперед, взмахом руки приказывая остальным идти следом.
-Будьте осторожны, - немного погодя бросил он через плечо, - мы пресекаем их охотничьи владения.
Услышав предупреждение, мужчины насторожились. Но не Остася. Нет, конечно, она слышала слова колдуна, но не придала им никакого значения: все вокруг слишком сильно отличалось от ее представления о близости беды, которая, даже будучи внезапной, всегда имела множество едва заметных, но не способных ускользнуть от внимательного взгляда предвестников. Она верила, да и, будучи жрицей, не могла думать иначе, что беда не возникает из пустоты сама по себе, но приходит вслед за неверным шагом, словом, мыслью, она - ядовитый зуб змеи, а не гром среди ясного неба. Поэтому девушка следила не за лесом, а за собой, своими чувствами, деяниями, ища вовне лишь ответные проблески изменений и успокаиваясь, ничего не замечая.
Впрочем, яма-ловушка открылась у нее под ногами так внезапно, что даже если б она и ждала, искала взглядом чего-то подобного, то вряд ли бы сумела, вовремя увидев, остановиться. Остася даже не поняла, как оказалась на земле, на мгновение потонув во внезапной боли от удара о твердые острые камни.
Ворон, постоянно вполглаза следивший за ней, резко повернулся.
-Бегите! - приказал он мужчинам. - Скоро здесь будут охотники. Им не нужно много времени, чтобы обнаружить попавшую в западню добычу.
-Мы не оставим вас... - начали те, но колдун резко прервал их:
-Глупо. Помните: чем дольше кто-то из нас продержится, тем больше будет времени у племени для того, чтобы пройти через Запретные земли.
После этого они уже не смели возражать и, выполняя команду, со всех ног побежали прочь. Колдун же, бормоча себе под нос проклятья, опустился на край ямы.
-Ты цела?
-Да, - крикнула в ответ Остася, запрокинув голову, чтобы видеть его.
-Тогда поднимайся побыстрее на ноги. Я вытащу тебя из ямы.
Колдуну не пришлось ее долго упрашивать. Его голос еще не успел отзвучать, а девушка уже, вскочив, вытягивала вверх руки, стараясь дотянуться до пальцев колдуна.
Но яма была такой глубокой!
-Подпрыгни! - велел Ворон.
Жрице, уже готовой смириться с неотвратимостью конца, казались бесполезными все попытки, но она подчинилась. И тут же почувствовала жуткую боль в плече - колдуну, наконец, удалось дотянуться до нее. И схватив ее за руку, он рывком подняв, вытянул девушку из ямы.
Через миг Остася уже сидела рядом с ним на земле, растирая катившиеся по щекам слезы грязными, вымазанными в земле, пальцами:
-Я думала - все, - дрожа, с трудом разжав губы, прошептала она.
Ворон не торопил жрицу, давая возможность отдохнуть, и , все же:
-Еще далеко до спасения, - тихо произнес он.
-Мы прошли через столько бед! Столько пережили! Неужели же этого мало?! Богиня, разве еще в чьей-нибудь жизни было такое?!
Он хотел что-то сказать, но вдруг зажал девушке рот, а через мгновение они уже катились вниз с тропы, в сторону от ямы-ловушки. Лишь когда они оказались внизу, в маленькой ложбине, колдун зашептал ей в самое ухо:
-Не двигайся! Что бы ни случилось, замри: они видят только движение! - он немного отстранился от нее, но не убрал руки с плеча, прижимая Остасю к земли.
Каменная, монолитная твердь тропы зашевелилась словно муравейник и из внезапно открывшихся тоннелей вылезли уродливые костлявые твари, похожие на тараканов, лишенные головы, с длинными заканчивавшимися черными шариками усами, приподнятой чуть вперед передней парой лап, служившей, по всей видимости, руками – во всяком случае, они не опирались на них, но держали что-то вроде белых каменных мячей . И... Девушка в ужасе зажмурилась: грудь этих страшилищ то и дело расходилась, обнажая ужасный провал огромной пасти, обрамленной со всех сторон несколькими рядами маленьких, но, вне всяких сомнений, на редкость острых зубов.
Застыв, окаменев, не помышляя даже о том, чтобы открыть глаза, она лежала, прижавшись к колдуну - единственному защитнику в чужом, враждебном мире. Ощущая его ровное, спокойное дыхание, она сама стала понемногу успокаиваться.
-Они ушли, - через какое-то время прошептал Ворон. - Нам тоже пора в путь, - поморщившись, он тяжело поднялся, а затем протянул руку, помогая встать Остасе, которую при одном воспоминании об облике хозяев этих земель начинала бить дрожь.
-Они вернуться? - с нескрываемым страхом спросила жрица.
-Сюда – нет. Но, скорее всего, нам еще придется их встретить… Ты видела шары в их руках? - девушка кивнула. - Бойся их: ударяясь о твердь, они рассыпаются на множество осколков, которые превращают в камень все, к чему прикасаются. Ты поняла?
-Да, - еле заметно шевельнула она побелевшими губами.
-Раз так, иди за мной и старайся смотреть не по сторонам, а под ноги иначе снова попадешь в какую-нибудь западню.
Но она не смогла сдержать любопытного взгляда и...
-Нет! - острые, безжалостные стрелы ужаса пронзили ее насквозь, когда она увидела на обочине две окаменевшие головы - все, что осталось от их спутников-воинов. - Нет! Нет! Нет! - откуда-то взялись силы и, вырвавшись из рук пытавшегося остановить ее колдуна, она бросилась бежать прочь, подальше от жуткого зрелища смерти. В ней, позабывшей все мысли и все чувства, сохранился лишь страх: страх, ползший к ее душе откуда-то извне, страх, пытавшийся завладеть ею и, покорив, не оставить ничего, кроме пустоты - желанной для него обители.
Она бежала до тех пор, пока не наткнулась на охотников. Оказавшись от них всего в двух шагах, так, что длинные усы почти касались ее лица, она застыла, замороженная ужасом.
-Великая богиня, мать всего сущего, хранительница и заступница.... - начала она, думая, что это будет последняя произнесенная ею молится, ее прощание с Макошью.
И тут твари остановились, опустили лапы, зашевелили усиками, словно о чем-то переговариваясь между собой. Жрице показалось, что они напуганы, что еще немного и они уберутся восвояси, оставив ее в покое, и с новой силой зашептала слова молитв, одну за другой, все, что она помнила, что смогла вспомнить сейчас.
Твари вздрогнули, встрепенулись, но не бросились бежать, а лишь расступились, пропуская вперед новых охотников, видимо, старших среди них. Те застыли, словно прислушиваясь с чему-то, а затем выгнулись серпом, напряглись и замерцали, как ночные светлячки, впитывая в себя силу молитв.
Лишь когда, смертельно устав, девушка замолчала, охотники вновь задвигались. Старшие что-то скомандовали своим сородичам, и те, приблизившись к жрице, стали подталкивать ее вперед своими жесткими усиками, вынуждая сдвинуться с места.
Остася подчинилась. Она была так измучена, что не могла думать даже о страхе.
Очень скоро она увидела нечто, напоминавшее холм гигантского муравейника. Во всяком случае, там был тот же дух постоянной суеты, то же множество ходов и скрывавшихся за ними, или, вернее, состоявший из них совершенно чужой Мир - Мир, в который ее вводили безропотной пленницей.
Ей пришлось пригнуть голову и так, согнувшись, идти по широким, казалось, отделанным черным камнем, коридорам, поворотам, подъемам, от череды которых уже рябило в глазах и кружилась голова.
Все мускулы устали от страшного напряжения, спина, налившись тяжестью, затекла. Девушке казалось: еще немного и, упав, она не сможет подняться. И тут она оказалась в огромной подземной зале - холодном доме матери чужаков. Жрица не увидела ее, скрытую кромешным мраком, но почувствовала, ощутив всей душой ее мощь, ее власть над разумом. Это существо вошло в каждую мысль, приходившую ей на ум. В голове звенели, повторяясь раз за разом, слова, и слова эти были: "Покорись матери, отдай ей свою силу, а затем и свою жизнь. Отдай ей все, что имеешь, и она наградит тебя вечной тишиной".
Да, она стремилась к покою, но дорога, страх, врученные молитвам силы совершенно опустошили ее, так что ей просто нечего было отдавать. Стражи недовольно заворчали, задвигали лапами, в которых были зажаты каменные шары, но мать чужаков быстро заставила их успокоиться. Она была готова подождать, дав гостье время на отдых, чтобы потом получить в сто крат больше того, что могла забрать теперь.
Остася на миг закрыла глаза, облегченно вздыхая, как если бы все кошмары на самом деле остались позади а затем все словно пропало для нее, растворившись в бесконечной пустоте подземелья, лишенной не только света, но и звука, запаха, прикосновенья.
Прошла целая вечность, прежде чем в кромешном мраке возник ослепительно яркий луч огненного факела.
-Ворон! – вскрикнула та. Она была так рада его видеть!
-Нам надо поскорее выбираться отсюда, - не давая девушке опомниться, он поднял ее и, заставив встать на ноги, потащил за собой по холодному лазу, подобному норе крота.
-Прости меня, - ее губы дрожали, на глаза навернулись слезы. Она, наконец, поняла, в какой беде оказалась сама. А теперь еще навлекла ее на бросившегося на помощь колдуна. - Я не могла ничего с собой поделать, будто все это было не со мной, будто кто-то заставлял меня... - она все говорила, говорила и не могла остановиться, словно боясь, что, едва ее голос умолкнет, она вновь окажется во власти порождений смерти.
-Успокойся, самое страшное уже позади.
-Мы ведь сможем найти выход? – она дрожала, сама не зная, от чего больше: холода или страза.
Колдун кивнул, а затем, словно спеша подтвердить его слова, перед ними предстала последняя, освещенная ярким, но при этом болезненно холодным солнцем пещерка лабиринта – жилища чужаков.
-Все, - вздохнула было она, но уже через миг вновь вздрогнула, увидев множество мерзких тварей, медленно ползущих по земле, казалось, покрывших всю ее жестким панцирем своих тел. - Нет! Только не это! неужели не будет конца...- побледнев, застонала она, не замечая слез, вновь зажегшихся на щеках, коснувшихся излучин губ, спешащих сорваться вниз.
-Не смотри на них. Закрой глаза, - велел ей колдун. - Вспоминай конец Мира. Не думай больше ни о чем, лишь об этом!
-Я не смогу…! Хорошо, я постараюсь, - кивнула она, зажмурившись.
Ворон подхватил ее на руки:
-Нет ничего, как ничего и не было, - шептал он ей на ухо. - Мы с тобой в Миру. Мы спасаемся от двух разбушевавшихся стихий - огня и воды.
И сила его слов была столь велика, что Остасе начало казаться, будто она действительно видела сквозь пелену закрытых глаз горевшие дома, выбегавших из них людей, пытавшихся спастись лишь для того, чтобы потом метаться по охваченным пламенем улицам, не находя выхода из огненного кольца. И лишь она одна могла провести всех сквозь врата…
В своих мыслях она уже различала спасительный бор, когда колдун осторожно опустил ее на землю. Остася легла в высокую, пахучую траву. И только тогда открыла глаза. Вокруг шумел лес. Он уже не казался совсем мертвым, но и ожить, повеселеть, окрасившись множеством разноцветных красок, еще не успел, будто лежал на грани между прошлым и будущим. Страх отступил. Стало легче, свободнее дышать. Вот только усталость навалилась с новой силой, не позволяя даже шевельнуть рукой.
Она взглянула на замершего, опершись спиной о ствол сухого дерева, колдуна, который, сидя рядом с девушкой, даже в этот миг казался отделен от нее невидимой стеной.
- Нам все-таки удалось выбраться?
Ворон кивнул. Его дыхание было тяжелым, бледное лицо покрывали капельки пота, брови сошлись на переносице, губы плотно сжались.
Девушка испугалась:
-Что с тобой? Ты не ранен? - взволнованно спросила она и уже была готова броситься к нему, но колдун пристально взглянул ей в глаза, останавливая:
-Я просто устал.
Успокоившись, она вздохнула и вновь опустилась в траву, подняв глаза к бескрайнему синему небу:
-Не могу поверить, что мы смогли выбраться из края этих жутких существо. Как нам это удалось? Ведь твари окружали нас со всех сторон.
-Мы бежали, - он не стал ничего рассказывать, щадя ее чувства. Она же как-то сразу поняла это и не стала настаивать.
-И что же теперь? Путь еще не закончен или мы уже у цели?
-Осталось совсем немного.
-Раз так, вперед, - удивляясь, откуда вдруг взялись силы, она поднялась и замерла, ожидая, когда встанет колдун. Но Ворон продолжал сидеть, отдыхая.
-Не торопись, - закрыв глаза, прошептал он. - Мы встретим ее здесь. Так будет лучше.
-Ты кого-то ждешь? - удивилась Остася. - Но ведь мы здесь совсем одни...
-А как же я? – раздавшийся вдруг мягкий мелодичный голос словно растворялся в смехе, который, кажется, заполнял собой весь лес. - Маленькая гостья забыла о хозяйке?
Обернувшись, Остася увидела... Нет, она не могла ошибиться: это была старая жрица - ее черты, глаза...вот только голос другой.
-Бабушка! - девушка уже готова была броситься к ней, нотут очертания начали распадаться, таять, меняться, подобно глине, которую мастер размочил в воде перед тем, как слепить из нее что-то новое. Когда лик хозяйки вновь обрел очертания, Остася увидела свое собственное лицо, только этот странный двойник казался больным, ослабшим без лучей солнца и его тепла. А затем на черты постепенно стала ложиться короста плесени, глаза умерли и остекленели в предсмертном безумии, губы разжались, готовые обнажить голые кровоточащие десны.
-Ну же? - хозяйка Запретных земель развела руки, словно приглашая гостью в свои объятия. - Не хочешь прикоснуться ко мне, припасть к моей груди? Ведь я - твоя смерть, - она уже была готова шагнуть навстречу гостьи, но ее остановил голос колдуна:
-Оставь все попытки. Ты не властна над нами.
-Над тобой - увы, да, - она с затаенной болью, нескрываемой грустью взглянула на Ворона. - А вот над ней... - и хозяйка начала читать молитвы, одну за другой, все те, что, в страхе, жрица отдала охотникам смерти.
И, слушая их, Остасе казалось, что, с каждым словом, с каждым вздохом, частица ее покидала частица жизни, огонь, который еще миг назад хранил и защищал ее душу, став вдруг жечь ее так нещадно, ранить так больно, как не смог бы никакой враг, сколь бы он ни был могуч и как много ненависти ни питал к ней.
Ей нужно было где-то спрятаться, как-то защититься, и она бросилась к колдуну, упала с ним рядом, прижалась, словно прячась за его пламенем. И боль исчезла, спокойствие вернулось в душу и Остася, наконец, осмелилась вновь поднять глаза, чтобы взглянуть на Смерть.
Та молчала. Куски плоти опали, словно высохшие листья, обнажая белый, отполированный временем и ветвями скелет, на котором спутанной мочалкой болтались длинные волосы да - выцветшими грязными тряпками - лохмотья одежды.
-Да, - прошептала Смерть, пристально глядя на девушку. - Я могу многое отнять у тебя: память, тело, веру, но только не его любовь...- она повернулась, собираясь уходить.
-Постой, Смерть, - вновь остановил ее колдун. Затем, опустив руку на плечо Остаси, тихо проговорил, обращаясь к жрице: - Помоги мне подняться, - и медленно, тяжело опираясь, встал.
-Что тебе, Ворон? - спросила его хозяйка Запретных земель с затаенной и, все же, не способной укрыться ни за какой маской, болью, струившейся в ее голосе. - Сожалеешь о том, что когда-то отказался от моего предложения стать господином этих бесконечных земель, выбрав маленький закуток в стране сметных? Что ж, и тогда, и сейчас выбор лишь за тобой. И ты всегда сможешь изменить свое решение... Но ты не станешь этого делать, я слишком хорошо тебя знаю, - ее очертания вновь заструились, изменяясь. Уродливый скелет превратился в прекрасную золотоволосую девушку с небесно-лазурными глазами - стройную, с длинными тонкими пальцами и печальными чертами.
-Верни жрице то, что она, по незнанию потеряла, - попросил ее колдун.
-Раз ты этого хочешь, - она кивнула. - Да и не к лицу мне пользоваться ошибками наивного ребенка. К тому же, зачем мне сила смертных? Вот если б она отдала мне твою любовь... – и с алых чувственных губ сорвался вздох, полный сожаления несбыточной мечты. А затем она встряхнула золотыми волосами: - Что ж, Ворон, наверное, мне следовало бы попрощаться с тобой, но, все же, я говорю: до свидания, - а затем ее взгляд перешел на лицо девушки, задержался на ее глазах: - Позаботься о нем.
Смерть исчезла. И в тот же миг лес вокруг них зашатался и, обрушившись, распался в прах, оставив после себя лишь холодный навий мрак. А затем из этого мрака и пустоты родился лес жизни - младенчески наивный и утрене чистый.
Остася никогда бы не поверила, что обычная травинка, зеленый лист, иголка сосны могут быть такими причудливо прекрасными и восхитительно необычными, что возможно с затаенным сердцем следить за игрой солнечных зайчиков вокруг стволов деревьев и восхищаться удивительной мелодией, которую сложил ветер, чтобы потом долгими вечерами наигрывать ее на деревянной дудочке.
Девушка прижалась к дереву, вдыхая свежий, чуть горьковатый аромат мокрой листвы.
На небе расцветал костер заката, который не казался более жутким огненным палачом, но прекрасным яснооким Финистом-соколом.
-Если у нас есть хоть немного времени, давай посидим здесь, - попросила Остася ворона.
-У нас много времени, - улыбнулся колдун. - Врата откроются только на рассвете. Но не забывай: твои соплеменники не могли не обнаружить твое исчезновение. Они беспокоятся...
- Ну немножко! Всего пару минут! Пожалуйста!
Кивнув, колдун сел на ствол поваленного дерева. Девушка устроилась рядом, в густой траве, наслаждаясь ее нежным прикосновением и тихим шелестом.
-Расскажи мне что-нибудь, - борясь с дремой, попросила она. - После случившегося мне страшно оставаться в тишине. Мне кажется, что пустота вновь попробует подчинить меня своей воле…
Она ожидала услышать слова поддержки, веря, что, если у колдуна есть сердце, то, в это мгновение, он пожалеет ее и согреет своей силой. Но могла ли она надеется, что тот, помолчав какое-то время, раскроет перед ней свою душу:
В мир тишины опускается тень.
Тихо, милая, тихо.
Свеча опалила покров черных стен,
За коими спряталось Лихо,
Ветра умолкли, скрылись в тиши,
Дыхание стало туманом...
Милая, нам предстоит с тобой жить
За золотым океаном,
За холодом ночи, в белых снегах
Пряча нежданные слезы,
И вспоминать, что таилось в веках,
Пламень неся сквозь морозы,
Мы сохраним вдалеке, в тишине,
Там, где не ведают слово,
Птицу мечты, что спускалась во сне
С купола злат-голубого.
Нас разлучить не сумеет пурга,
Вьюга любовь не остудит.
Так и пребудем с тобою в веках,
Словно мы боги, не люди.
Он вздохнул. Туман, доселе скрывавший его под далекой серой маской, рассеялся. Глаза вспыхнули удивительным волшебным огнем, который приковывая, манил к себе и, поймав, уже не отпускал. В них было живое пламя, в котором читалась не только столь желанная сказочная неизвестность, но и удивительная, мудрая, немного строгая доброта и забота. Лицо тоже изменилось, словно лед, укрывавший его доселе, растаял, губы чуть-чуть, самым кончиком крыла, тронула улыбка...
-Знаешь, - даже голос стал мягче, немного ниже и казался...пушистой шкуркой лисицы, к которой так хотелось прикоснуться щекой. - Когда тяжело, я всегда сочиняю стихи. Они - нечто большее, чем простое заклинание, ибо заклятья касаются лишь тела и разума, а они - врачуют душу.
Больше не было холодности, слепого отчуждения. Да, перед Остасей был очень сильный, властный человек, гордый и бесстрашный, но не только. Было в нем что-то еще. Грусть - затаенная, глубокая и неотвязная, - и одиночество, к которому он, как мог, приспособился и в котором не переставал искать большего, чем простая взаимность или переменное легкокрылое чувство. Ему был нужен огонь, вечное единое горение, лишенное, раз слившись воедино, возможности потом вновь распасться на отдельные костры.
-Вот ты какой! - затаив дыхание, Остася смотрела на него, не в силах скрыть своих чувств, хоть и боялась, что, прочитав их, колдун вновь отвернется от нее, или снисходительно пожурит, как маленького наивного ребенка. Она готова была заплакать от неведомого, огненного чувства счастья, охватившего ее. Она никогда еще не была так счастлива, и, все же, даже в этом счастье был место грусти, даже отчаянию: - Неужели найдя друг друга, поняв, что суждены друг для друга, мы…?
Колдун грустно улыбнулся, качнул головой и вновь зашептал стихи:
Успокойся, моя дорогая, забудь
О беде. Нас с тобою она не надет.
Сядь поближе к огню. Пусть растает в нем грусть,
А звезда, что во тьме полуночной взойдет,
Будет яркой, как пламень последней свечи.
Слышишь: ветер урчит, засыпая у ног.
Ночь тиха. Так давай же и мы помолчим,
Вспоминая красу неземельных дорог.
Мы с тобой родились не для счастья, увы,
Мы с тобою встречаемся только в мечтах,
Как заря, прикасаясь к изгибам травы
И даря ей росу, рассыпаемся в прах.
Ничего, моя милая, знаю, придет
Еще наша пора, и мы встретимся там,
Где горит лабродором ночной небосвод
И царит над землею златая мечта...
-И, все же, я счастлива. Хотя бы этим мигом. Тем, что он есть у меня… Что со мною рядом ты, - она придвинулась к колдуну, опустила голову ему на плечо, как ребенок, после долгой разлуки вновь обретший отца, нуждаясь в прикосновении к нему, чтобы поверить до конца в близость дорогого человека. - Как я счастлива! И, что бы там ни было впереди, я сохраню это чувство навеки! – но мгновение скоротечно. И стоило ему закончится, как девушка, вновь отстранившись, решительно поднялась на ноги, чувствуя: еще немного, и она не сможет этого сделать. А она была должна. - Отведи меня к племени. Пора.
Колдун лишь кивнул. Сведя брови, он думал о чем-то своем и в его глазах была грусть.
-Сейчас, я позову своего коня и отвезу тебя, - спустя какое-то время проговорил он.
-Если это недалеко, мы могли бы и пройти остаток пути пешком... – больше всего на свете Остасе хотела задержать нынешнее мгновение, продлить его до бесконечности. А Ворон словно не замечал этого:
-Не получится: я слишком устал.
-Но ты ведь не ранен, нет? - она вспомнила мерзких тварей смерти, через которых ему дважды пришлось прорываться, чтобы спасти ее, и сердце защемило болью.
-Нет, я уже говорил. Просто мне не следовало так нагружать больные ноги... Нет, нет, ты тут ни при чем: это память о моем первом приходе во владения смерти.
Слушая его, Остася вспоминала те мелкие детали в поведении Ворона, которые ее так сильно злили. Эта глупая история о колдовских сапогах.
-Прости, я не знала, - смутившись, прошептала девушка.
-Ничего, - он улыбнулся ей, подмигнул, подбадривая. - Для колдуна это не страшно: тому, кто умеет летать, не обязательно постоянно опираться на твердь... Я рад, что ты поняла: я никогда не хотел тебя обидеть или оскорбить…
Между тем за деревьями показался конь, весь облик которого ясно говорил о несказанной радости гордого зверя возвращению хозяина. Он опустился перед колдуном на колени, чтобы тому было легче забраться в седло, терпеливо подождал, когда жрица сядет за спиной Ворона, а затем, порывом ветра сорвавшись с места, понесся вперед.
Через несколько мгновений лес остался позади. Быстрой рысью они проскакали через широкий, поросший разноцветными цветами и высокими пахучими травами луг и оказались на высоком холме, возле Врат, где их уже с нетерпением ждали.
-Остася! - бросился к ней Всеслав, торопясь, помог спуститься на землю. - Мы все так волновались! – он ни словом, ни взглядом не упрекнул ее за безрассудный поступок, за что девушка, чувствовавшая себя и так жутко виноватой, была ему несказанно благодарна.
-Все в порядке, со мной все в порядке, - смущенно улыбаясь, только и сумела произнести она.
Вождь, торопясь увести ее прочь, чтобы расспросить обо всем случившемся, сам уже начал что-то рассказывать о том, как безопасно миновало племя последние дни пути, но Остася не слушала его. Упираясь, словно упрямая девчонка, она все время оглядывалась на колдуна, пытаясь поймать его взгляд. Но тот смотрел куда-то в сторону, а, спустя несколько мгновений, к нему подошла старуха-чародейка и, взяв под уздцы вороного коня, повела в черную нишу у Врат. Когда она увидела, что девушка готова идти следом, остановила ее:
-Я позабочусь о нем. Отдыхай.
И лишь тогда жрица пошла вслед за Всеславом, покорно села рядом с ним на камень и вяло, с неохотой рассказала ему обо всем том, что встретилось ей на пути, а затем замолчала, опустив голову на грудь, потерянно ощущая пустоту, росшую в ее сердце.
-Знаешь, мне до сих пор не верится, что все уже позади, что мы остались живы, - откуда-то издали донесся до нее голос вождя. - Запретный лес.... Я ведь не верил, что мы пройдем через него.
-Как?! – удивилась и, одновременно, ужаснулась жрица. - И ты повел за собой племя? Без веры? Думая, что в конце пути - смерть?!
-В конце любого пути стоит смерть, - пожал тот плечами. – А раз так, стоит ли думать о том, придет она завтра, или через сто лет? У меня была твоя вера, которая помогла нам пройти... И теперь мы оставим потомкам не только землю, но и удивительную легенду. Да, они будут гордится нами!
-Эта легенда... Мы будем жить в ней вечно, и не только мы... - она схватилась за эту мысль как за соломинку, но вождь словно не слыша ее, плененный безоблачными картинами грядущего, продолжал:
-Конечно, мы кое-что переделаем. Ведь нашим потомкам не должно казаться, что своим спасением мы обязаны чужакам, - видя, что девушка готова возразить, он остановил ее взмахом руки: - Это так, да, разве я спорю? Но подумай вот о чем: легенды должны объединять племя, сплачивать против врагов, они должны отвечать на вопросы, а не задавать их. Если мы расскажем все так, как было на самом деле, что дети подумают? Что своими силами мы ни на что не способны? А вдруг они решат, что лучше быть жителем леса, чем полей, ибо первому больше дано, жизнь его богаче приключениями и не столь обременительна заботами. И какую пользу это принесет новому Миру? Да никакой! Нет, у нас есть долг перед грядущим. Ради него мы должны преувеличить нашу силу, чтобы, если случится беда, потомки могли обратиться к нам за помощью, свято веря, что мы способны им помочь. Да что я тебе объясняю! Ты - жрица, ты сама знаешь, что такое культ предков! И тебе, именно тебе предстоит создавать его.
-Я не смогу, - пряча глаза, прошептала она. - Я не хочу… Так… После всего случившегося… На самом деле…
Вождь пристально посмотрел на нее, положил руку на плечо:
-Успокойся. Я понимаю: ты очень устала, тебе нужно отдохнуть... И, отдыхая, помечтай вместе со мной. О том, что, как мы обустроимся в новом Миру, сыграем веселую, шумную свадебку, у нас родятся дети, которые никогда не войдут в этот ужасный лес... Да что с тобой?! - не выдержав, вскричал он, когда Остася, сбросив его руку, вдруг вскочила и бросилась прочь.
Вождь попытался удержать ее, но сейчас это было не по силам даже богам. Она убежала прочь, подальше от людей, чье общество сделалось ей в тягость, туда, где, вдали от любопытных глаз, она могла побыть одной и постараться разобраться в себе, в происходившем в ее душе...
-Ты кого-то ищешь? - вдруг услышала она приглушенный голос оборотня не остановил ее.
-Я... - на мгновение она остановилась, а затем, зарыдав, бросилась к нему. - Что мне делать, братик!
-Ну, ну, успокойся, - он смотрел на нее с некоторым удивлением, но не отталкивал, не гнал, был готов выслушать и помочь, чем мог. - Что это с тобой, сестренка? А дед-то рассказывал , что ты - самая сильная в нашем роду. Давай-ка, утри слезы, пока я не решил, что ведун ошибся. Вот так, хорошо, - продолжал он, не замолкая, словно ведя ее за своим голосом подальше от дурных мыслей и страхов-сомнений... - Воистину, вы - люди полей - удивительные создания. О вашей смелости и верности в Лесу будут сочинять песни и сказки. Нам многому удалось научиться у вас. Пройдут века, а это не забудется никогда.
-Вождь думает иначе, - опустив голову, прошептала Остася. - Он хочет переделать прошлое, лишь бы потомки не узнали о нашей слабости - мы осмелились обратиться за помощью к слугам Чернобога!
-Да разве ж это важно? Все мы - дети одной Матери. Что плохого в том, что мы не похожи на вас? Или ему так приглянулся Запретный край - земля мертвого однообразия?
-Не знаю... С каждым днем, каждым шагом я все меньше и меньше понимаю Всеслава... Меня лес изменил, а его – даже не коснулся!
-Оставайся с нами.
-Не могу, - слезы вновь заполнили ее глаза. - Если бы Богиня знала как мне сейчас плохо, она освободила бы меня от долга, дала право самой сделать выбор! - она закусила губу, пытаясь сдержать рыдания, но, чувствуя, что не в силах, бросилась прочь, спасаясь от чужих взглядов, чтобы без толку бродить потерянной тенью по лугу.
С наступлением утра Врата открылись. За ними расстилался прекрасный, девственно-чистый озерный край, наполненный зеленью рощ и золотом лугов. Он влек, манил. И миряне устремились вперед. Они благодарили богов за то, что те даровали им новый Мир, новое будущее.
Лишь движения бредшей последней жрицы были медленны. Возле черты же она и вовсе остановилась, опустив голову на грудь.
-Давай быстрее! – крикнул ей вождь. - Разве это не чудо? Разве не об этом мы мечтали?
Прикусив гуду, Остася оглянулась. Чужаки собирались в обратную дорогу.
"Нельзя испить из двух чаш сразу, - звенели у нее в голове слова. - Нельзя жить в двух мирах. Одна чаша с живой водой, вторая - с мертвой... Две чаши, но не из чего выбирать, ибо выбора нет, есть лишь судьба. Все остальное - заблуждение, надежда, которой мы тешим себя..."
Она не спускала глаз с Ворона, стараясь навеки запечатлеть в памяти его образ, понимая, что расставание будет вечным, ведь даже после смерти их пути никогда не пересекутся.
Ее глаза были полны слез и страшной, всепоглощающей боли. Они просили лишь об одном - продлить это мгновение насколько возможно.
Я люблю тебя...Слезы застыли в глазах...
Их ничто не осушит... Прости, друг, прости...
Я молчу... Только разве все дело в словах?
Неужели мечты помешают в пути?
Одиночество, грусть, холод дальних дорог...
И дано мне одно: верить, помнить и ждать.
Но чего? Человек стать родным мне не смог,
О тебе же душа может только мечтать...
Я молчу... Не сердись... Постарайся понять:
Я - песчинка у врат нескончаемых лет,
Что, забыв про запрет, научилась мечтать
И в мечтах повенчала тьму ночи и свет.
И теперь разобрать уж сама не могу
Это явь или сон, я стою в стороне…
Милый друг, я твой образ навек сбегу,
Коль лишь это судьбою даровано мне.
И, в какой-то миг, не выдержав, она сорвалась с места, подошла к колдуну, встала рядом:
-Прости меня, прости, - шептали ее бледные потрескавшиеся губы... - И постарайся понять: я – жрица! Я не могу ослушаться воли Богини!
-Почему ты принимаешь решение за нее, почему не спросишь, такова ли ее воля? - голос Ворона был удивительно спокоен, но в нем не было смирения, скорее знание, предчувствие ответа. В то же время он не пытался удержать ее силой, понимая, что, поступи он так, и она никогда не простит ему, всю жизнь коря себя за слабость.
-Идем, - к ним подошел Всеслав, взял Остасю за руку, взглянул на Ворона: -Спасибо тебе, - промолвил он. - Спасибо, и прощай навсегда, - он повлек жрицу за собой к вратам. Та не сопротивлялась, словно смирившись с судьбой, и лишь у самых Врат вновь на миг остановилась, оглянулась, вырвала ладонь из цепких пальцев Всеслава и, воздев руки к небу, воскликнула:
-Макошь, Великая Мать всего сущего! Смилостивись, снизойди на свою грешную дочь, помоги не ошибиться, открой свою волю!
И ей показалось, что тишина окутала все вокруг. Вслед за ней спустилось удивительное, легкое, как лебяжий пух, чувство покоя. Все мысли, надежды, мечты заискрились разноцветными нитями, сплетаясь в прекрасный, не сравнимый ни с чем узор... Ей причудилось, что она слышит что-то далекое, чистое, как звон невидимых колокольчиков...
Всеслав с удивленьем смотрел на нее, не понимая. Он даже подумать не мог, что та в последний момент вдруг заупрямится, словно маленький глупый ребенок, не желая идти вперед. Вождь уже принял решение за нее, обдумал все на годы вперед, в эта наивная дурочка, ни с того ни с сего решив проявить характер, пошла против всех: его, своего племени, даже богини...
-Перестань, Остася, - поморщился он. – Иметь все невозможно. Так или иначе приходится выбирать, отказываясь от чего-то, когда единственное, что дано, это сделать так, чтобы потери были наименьшими... Идем же, - он перешагнул через черту и замер, ожидая ее по другую сторону Врат. Вождь ждал, что теперь-то, после всего сказанного, девушка последует за ним, но та не сдвинулась с места.
Жрица ничего не видела, слышала ни одного звука земли, словно в этот миг ее окружало иное пространство. Подчиняясь его воле, она осторожно коснулась каменных створок врат. И в тот же миг яркая вспышка озарила Остасю. Жреческая одежд вновь сменилась легким цветастым сарафаном, светлые волосы заплелись в длинную девичью косу, а в глазах зажглись задорные огоньки юности.
Она плакала от счастья, смеялась сквозь слезы, не прекращая шептать: -Спасибо! Спасибо!
Моля о понимании, Остася и не надеялась на то, что богиня не только снизойдет на ее зов, но и поняв, какие чувства движут ее слугою, освободит ее от всех обетов, позволив самой решить, о каком будущем для себя она мечтает.
Девушка стояла на грани, не спуская глаз с Всеслава, не смея произнести ни слова.
-Прости меня, - наконец решившись, прошептала она. - Прости и не суди строго: я не могу пойти с тобой. Я никогда не буду чувствовать себя в том мире своей, ибо здесь мой дом, моя семья, - она улыбнулась одной мысли о чародейках и оборотнях. - И мое счастье, - обращенные на колдуна глаза словно впитали в себя весь свет юного солнца, ожив, замерцав тысячью огней, переливаясь всем морем оттенков цвета.
- И ты думаешь, что я позволю тебе совершить ошибку, о которой ты потом будешь жалеть всю жизнь?! – вскричал Всеслав. - Этот колдун... Да он просто заколдовал тебя, заставив видеть все не таким, какое оно на самом деле! Освободись от его власти и ты поймешь...
-Я свободна, Всеслав, сейчас я на самом деле свободна, ведь ничто не заставляет меня идти против зова сердца, веры души. Как ты не можешь этого понять!
-Нет! Ты пойдешь со мной! - его голос стал холодным, словно кусок льда. Вождь шагнул вперед, намереваясь вернуться, схватить эту глупую девчонку и увести за собой. Но Врата встали преградой на его пути. - Проклятый колдун! - в ярости он бился о невидимую грань словно мотылек о слюду оконца. - Неужели ты осмелился призвать на помощь своего господина, Чернобога? Ничего, погоди, посмотрим, что станется с тобой, когда сюда придет Белобог, который не оставит своих детей без защиты перед ликом Врага!
-Ворон! - девушка резко повернулась к колдуну. В ее глазах стоял ужас. –Неужели…
-Не беспокойся, я понимаю: путь к счастью не может лежать через обман, даже если он – во благо… - черный всадник медленно приблизился к ней, осторожно поднял, усаживая в седло впереди себя. - Не бойся: ни Чернобог, ни Белобог тут ни при чем. Все, что происходит, вершится по воле Великой Матери. Она же, ее любовь, не покинут тебя никогда.
-Прости, - прошептала она, закрыв глаза и спрятав лицо у него на плече, - прости за сомнения. Они – от страха. Я боюсь будущего, не зная, даже не представляя, что ждет меня впереди… Но это все не важно. Главное – другое. То, что я поняла теперь и на всю жизнь: я не могу жить без тебя, потому что ты – больше, чем моя любовь, моя судьба, ты – часть меня, я – часть тебя!
К О Н Е Ц