Пот лил со лба Петра Филимоновича, поэтому он иногда останавливался и, опираясь одной рукой на черенок лопаты, другой снимал с головы выцветшую парусиновую кепку, вытирал ей разгоряченный лоб и надевал кепку обратно. Петр Филимонович Козодоев копал огород. Огород копался неохотно, но Петр Филимонович был не менее грязный и исполненный немой решимости и, несомненно, довел бы дело до конца, если бы не Фаина.
«Вот ты где, бездельник окаянный!- звучало ее заливистое сопрано. – Я его везде ищу, а он тут огород ковыряет! Ни стыда, ни совести!..»
Ругань Козодоев воспринял с позевотой, с какой дипломат в десятый раз за вечер выслушивает «мы счастливы приветствовать вас». Наконец он почувствовал, что ритуал соблюден, и решился внести в протокольную часть свои поправки.
- Что случилось-то?
- Зорьку-то нашу, Зина говорит, в Средних Барсуках видели! Слышишь ты, олух! За скотиной уследить не можешь! Немедленно иди животину выручать!
Петр Филимонович в последний раз вытер лоб и пошел домой. Зорька – молодая пятнистая корова – третьего дня отбилась от стада. «Найдется, - уверял деревенский пастух Митька, - куда ей тут пропасть? Волков нет, медведей нет. Найдется!» Вот и нашлась.
Теперь предстояло идти пешком до самых Средних Барсуков – последний на ближайшие дни транспорт в сторону райцентра только что ушел, доставив в деревню весть о Зорьке. На дорожку Петр Филимонович напился прохладного молока, потом оглядел хату – не забыл ли чего полезного. На глаза ему попался кот – матерый патриарх серого окраса. Кот не по сезону линял, и это было по ту сторону добра и зла. Весь козодоевский мир был размечен клоками серой шерсти, она была везде: на полу, на диване, в зазубринках деревянной мебели, в отцветшем кусте сирени, на крыльце. Козодоев знал: если сейчас пойти на кухню и приподнять крышку над раскаленным горшком, в котором томится каша, то на обратной стороне ее будут все те же серые волоски. Козодоев вздохнул и погладил кота. Когда он отнял руку, вслед за ней в воздух поднялся маленький шерстяной смерч. Его столб какое-то время висел в воздухе, потом тихонечко осел на пол. Козодоев вышел из дому и хлопнул дверью.
Не фунт изюма идти по солнцепеку, но Козодоев шел спешным шагом и за четыре часа пришел в Средние Барсуки. К концу пути жара начала спадать, но воздух становился тяжелым, удушливым. В дороге Петр Филимонович оглядывал цветущие луга и думал: «Надо же, сорняков-то сколько! А ведь красивые, и коровам корм». Тут мысли его вновь обращались к Зорьке. Как ее вызволять, он и понятия не имел.
- Эй, люди добрые, Зинаида Павловна дома?! – крикнул он, останавливаясь напротив знакомой резной калитки.
- Нету ее, - ответил старческий голос. – Когда придет, не знаю.
Козодоев постоял еще немного, посмущался, потом пошел по деревне, выкрикивая: «Зорька! Зооорька!», хотя мало ли в Средних Барсуках Зорек. Время шло, голос его становился все печальнее, а ничего не происходило. Вдруг из одного двора в ответ раздалось тягучее «Му-у!»
- Зорька, Зорька! – уже радостно позвал Петр Филимонович, спеша на голос.
- Это кто это тут хулиганит? Откуда? Чего надо? – на крыльце стоял хозяин дома – внушительный, чисто одетый и выбритый. Козодоев рассказал. «Разберемся», - сказал хозяин и велел ждать на лавочке, а сам ушел. Вскоре он вернулся; вместе с ним шла Зина, точнее Зинаида Павловна.
- Точно, он, Петр Козлодоев из Нижних Барсуков! А это старый председатель наш Сан-Саныч! Будьте знакомы. А корова ваша у Гришки, собственными глазами видела, - степенно произнесла Зинаида Павловна.
- А ну, пошли к Гришке, - скомандовал председатель.
Пока они шли по улице, любопытные селяне один за другим присоединялись к ним, так что вскоре Козодоев оказался в центре толпы.
- Гришка! Григорий Иваныч! Выходи! – позвал председатель, остановившись у некрашеной избы.
Долго ждать не пришлось.
- Чего надо? Добрый вечер вам! – сказал нескладный малый, опасливо озираясь.
- Ты у человека корову свел, бестолочь!? А ну, веди ее сюда! – скомандовал председатель.
- Да я что, да вы что, не видел я никакой коровы. Я свою корову купил, мне чужая ни к чему…
- Ты мне не зубы заговаривай, а веди ее сюда! – перебил председатель. – Внимание, граждане и гражданки, сейчас будет производиться опознание коровы!
Гришка исчез в сарае и вскоре вывел корову.
- Ну что, Зин, эта?
- Вроде эта, вон, видите, левый рог подпилен, - ответила Зинаида Павловна неуверенно. – Хотя мне казалось, она не такая…
- А вы, гражданин Козлодоев, узнаете свою корову?
Козодоев узнавал и не узнавал. Он подошел поближе.
- Вроде она, да…
- Ну, значит, забирайте свою корову и дело с концом. А ты… с тобой мы еще… - председатель погрозил Гришке кулаком.
- Нет, погодите, - сказал Козодоев, разглядывая правый коровий бок. – Тут у Зорьки пятно было… такое… в форме Эфиопии. А сейчас оно, видите, больше на Филиппины похоже, только большие. И этого пятна не было…
- Гражданин Козлодоев, что вы нам голову морочите Эфиопией. Отвечайте внятно, ваша корова?
- Да не Козлодоев я, а Козодоев, - огрызнулся Петр Филимонович и ответил внятно, - не моя!
- Вот так раз! – удивился разом народ. – Где ж ты, Гришка, корову взял?
- Вам лишь бы напраслину на человека навести, - ответил Гришка. – Может, я ее купил? А может, и не купил вовсе, а она ко мне случайно забрела! Да! Вам лишь бы человека очернить..!
Козодоев не слушал, он расстраивался. Значит, не вернет он сегодня Зорьку, и где ее теперь искать, никто не знает.
В небе промелькнула маленькая желтая змейка, раздался отдаленный раскат, и с неба на несостоявшихся присяжных полились крупные брызги. Часть толпы тут же рассеялась. Сан-Саныч же был слишком солидным, чтобы убегать от дождя. «Все-таки в высоком положении есть свои минусы», думал Козодоев, не сводя взгляда с коровы, и вдруг…
- Смотрите, смотрите! - закричал он, указывая рукой на коровий бок. – Эфиопия!
Никогда еще политическая карта не перекраивалась с такой быстротой. Лишние пятна стекали грязными струйками и терялись в намокшей пыли. Сан-Саныч провел пальцем по коровьей шкуре, отчего он немедленно стал бурым, и спросил:
- Акварель?
- Гуашь, - тоном знатока ответила Зинаида Павловна, растерев краску в пальцах.
- Ну все, мил-человек, - повернулся Сан-Саныч к Козодоеву. – Вот тебе твоя Зорька, надеюсь, к нашему селу у тебя претензий больше нет, так что до свиданьица.
«А ты, олух, немедля отвечай, где краски спер!» – донеслось до уходящего Петра Филимоновича. - «Да не гуашь это никакая, а овечий навоз!»…
В родное село он добрался только поздним вечером, но кабинет Виталича был еще открыт, и Козодоев решил зайти отдышаться. Привязал Зорьку к ограде и долго стряхивал с сапог ошметки грязи. «А, никак Козлодой? Ну здравствуй!» – сказал Виталич. – В Средние Барсуки, говорят, ходил?»
- Ходил, - ответил Козодоев.
- Давненько я там не был, года три почитай. Ну и как сейчас в ихних Барсуках, сильно лучше, чем у нас?
- Да нет, - сказал Козодоев. – Барсуки у них, по-моему, так себе, средние. А вот скажи, Виталич, ты ведь, наверное, знаешь..?
- Что?
- Ну это. Откуда в сундуке черепушка взялась.
- Ах вот что тебя волнует, - махнул рукой Виталич. – Знаю, конечно.
- Расскажи, а?
- Ну, что тут рассказывать. В общем, жил в каком-то там веке английский писатель такой – Шекспир.
- Слыхал про такого, - подтвердил Петр Филимонович.
- Ну и написал он про то, как находят череп бедного Йорика.
Козодоев сразу ощутил сочувствие к покойному. Положим, он, Козодоев, тоже бессеребренник, но все же его пока не зовут «Бедный Петя».
- И что с ним было, с этим бедным Юриком?
- Не известно. Известно только, что его так звали.
- Спасибо, спасибо большое, Виталич, - сказал взволнованный Козодоев и выскочил на улицу. Теперь он чувствовал нутром, что надо делать. Утром он выследил свихнутую Аглаю, силой отобрал у бабки череп и закопал внутри кладбищенской ограды. В полдень он пошел к сельмагу за водкой. «А, никак Козлодой? Ну здравствуй! – сказал Виталич. – Что ж ты вчера удрал, как дикий антилоп, историю не дослушал?
- Да я это, про Фаину вспомнил, – сказал Козодоев.
- Ну так вот, Шекспир. Году в 1966 или в 1967-м, - лет двадцать мне тогда было, - приезжала сюда труппа артистов из райцентра. Просвещать значит, нас. Должны были показать Шекспира, ту самую пьесу, где про бедного Йорика. Только череп кто-то спер. Скандал был тогда из-за него... Без черепа играть отказались, поэтому я Шекспира больше в пересказах знаю…
- Давай, что ли, помянем его? – сказал Козодоев.
- Кого?
- Бедного Юрика…
И они помянули.