АНДРЕЙ СОЛОВЬЕВ
ИГЛА ИГУАНЫ
ПЬЕСА
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:
ИКОННИКОВ, студент
АЛЛА, продавщица
МАО, инструктор
АМИР ДЖУНУСОВ, музыкант
СТАРУХА, пенсионерка
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА, учительница
ВИКА, ночная бабочка
ДЕВУШКА с собакой
МЕДСЕСТРЫ, КАМЕНЩИКИ, ОФИЦИАНТЫ, ПОКУПАТЕЛИ
Действие первое
Улица. Вечер. Задрав голову входит Иконников. У него разбит нос и он зажимает его пальцами. Смотрит прямо и идет наугад.
ИКОННИКОВ: И ведь сильно как… Так и хлещет зараза… И платка нет… И ваты тоже. В детстве ватой кровь останавливали… Холодным бы чем приложить… Раньше хоть пятаки были… Вот, блин!
Натыкается на лавочку, опускает голову, потом резко поднимает подбородок, чтобы кровь не испачкала рубашку. Осторожно садится.
ИКОННИКОВ: Вверх, вверх… Только вверх. На небеса. Как там: «две вещи никогда не перестают вызывать изумление, звездное небо над головой… и мой нравственный закон». Или моральный закон во мне. Забыл. Нет, точно. Небо надо мной, а моральный закон – во мне. Созвездий все равно не знаю. Только Большую медведицу. Вон она. И полярная звезда. Рано темнеет. Лето кончается.
Появляется Мао. Проходит мимо Иконникова и сначала не обращает на него внимания, потом останавливается и оборачивается.
МАО: Э! Конь! Ты что ли?
ИКОННИКОВ: Ну.
МАО: А я смотрю, ты или не ты. Сидит, бормочет. Чего случилось-то. Ну-ка, ну-ка. Не фига себе… Упал что ли?
ИКОННИКОВ: Ага, упал…
МАО: Шучу, шучу… Дай посмотрю. Да не дергайся. На вот, платок приложи. Бери, чистый. И кто автор этого художества?
ИКОННИКОВ: Жлобы какие-то…
МАО: Ладно, не расстраивайся. Дело житейское.
ИКОННИКОВ: Да я и не расстраиваюсь. Просто… Просто я чего-то дурака свалял.
МАО: В смысле?
ИКОННИКОВ: Ну, в общем, облажался, понимаешь. Испугался, короче. Я же с Аллой шел. И так получилось, что вроде как за нее стал прятаться. Все быстро так случилось. И вышло, типа, что я, это… ну… убежал.
МАО: А с Аллой что?
ИКОННИКОВ: Да ничего с ней, никто ее не тронул.
МАО: А ты? Ты же подрался ведь?
ИКОННИКОВ: Подрался… Да нет мне просто дали пару раз… Я и того…Слинял.
МАО: И чего?
ИКОННИКОВ: Чего! Ничего! Сижу вот. На небо смотрю. Сопли утираю.
МАО: А она где?
ИКОННИКОВ: Не знаю. Сказала, что я козел.
МАО: Э… В общем-то ее можно понять.
ИКОННИКОВ: А меня?
МАО: Тебя тоже можно. Хотя, лучше бы ты подрался…
ИКОННИКОВ: Чтобы меня вообще урыли?
МАО: А что поделаешь. Иногда нужно за себя постоять.
ИКОННИКОВ: Я не умею. Да и не хочу. Почему я должен драться-то? Я нормальный человек. Учусь. Книжки читаю. Почему я должен руками махать?
МАО: Можешь не махать. Мне все равно. Но если хочешь – приходи, я тебя кое-чему научу. Не понравится – уйдешь, понравится – останешься.
ИКОННИКОВ: Я всю жизнь был уверен, что мне моих знаний и ума будет достаточно, чтобы как-то себя защитить. И вот – на тебе!
МАО: Ну, это громко сказано. Ума…Ум это одно, а боевые искусства – совсем другое. Они друг другу не мешают. Даже наоборот. Только сразу скажу, это удовольствие не бесплатное. Задаром ничего не будет. Потому что я этим серьезно занимаюсь. Даже сказал бы – профессионально. В общем, это мой хлеб, какой-никакой. Будет желание – приходи, записывайся, плати за уроки и тренируйся.
ИКОННИКОВ: Ага, профессионально. Я приду, а там у тебя как раз эти самые жлобы качаются. Вот весело-то будет.
МАО: Навряд ли. И потом, у нас не качаются.
ИКОННИКОВ: А что делают?
МАО: Ну… Разное. Стоят деревом, например. Тянутся. Учатся концентрировать внимание на предмете. Короче, приходи, сам все увидишь. Не сразу, конечно, постепенно.
ИКОННИКОВ: Знаешь, никуда я с твоими жлобами не буду тянуться. И концентрировать внимание. Не на чем мне с ними концентрировать внимание. И деревом пусть у тебя тоже они стоят.
МАО: Эй, Конь, ты чего завелся? Я тебя что, заставляю?...
ИКОННИКОВ: Хотят – пожалуйста. А я – не дерево. И пожалуйста, не надо меня, как собаку, на людей натаскивать.
МАО: Не понял. При чем здесь собака-то? Ты это…Полегче давай.
ИКОННИКОВ: Полегче… Вам только и нужно, чтобы силу и власть свою показывать.
МАО: Слышь, погоди. Это кому – вам?
ИКОННИКОВ: Кому?
МАО: Ну да, кому?
ИКОННИКОВ: Кому? Тебе и твоим качкам! Таким же как ты!
МАО: Как я?...
ИКОННИКОВ: Как ты, как ты! Которые людям прохода не дают. У которых на уме только…
Иконников не успевает договорить, потому что Мао делает короткое, резкое, почти незаметное движение рукой – бьет его в область солнечного сплетения. Иконников охает, сгибается, садится на корточки.
МАО: Ты не прав. Мне совершенно не нужна власть. А тем более – желание ее показывать. И к людям я не пристаю. И вообще – я много чего умею, но никогда этим в жизни не пользуюсь.
ИКОННИКОВ: (кашляя и приходя в себя) Ну да, не пользуешься. Ничего себе, не пользуешься… Чем это ты меня ткнул? Кастетом что ли?
МАО: Это разве «ткнул»? Так, едва пальцами коснулся. Игла игуаны.
ИКОННИКОВ: Игла чего?
МАО: Игла игуаны. Удар так называется. Это я тебе его только показал, без контакта. Что называется, обозначил. А если в полную силу провести – можно и того…
ИКОННИКОВ: А в Китае игуаны есть разве?
МАО: Причем тут Китай? Это ацтеки… Ацтеки придумали.
ИКОННИКОВ: Ацтеки…Игуаны… Нормально? Ведь не скажете коротко и ясно – удар под дых. Нет, обязательно по-пижонски надо вывернуть. Просто так теперь даже людей калечить не интересно.
МАО: Никто тебя не собирался калечить, настоящий мастер никогда такое ничтожество сильно бить не станет. И вообще, его цель – единственный удар. Главный. Ради него он и живет. Готовится. Вся жизнь – ожидание этого события.
ИКОННИКОВ: А… Так ты у нас мастер…
МАО: В общем, да. У меня ученики…
ИКОННИКОВ: … Которые платят за обучение. Вот теперь все понятно, за «удар под дых» кто платить будет? Никто. Потому что банально. Так каждый может. А тут – целая мифология. Только собирай денежки. Как в ресторане – ведь никогда не напишут: мясо жареное с картофелем. Какой дурак его за такие деньги станет есть? А вот «говядина по-бургундски с пюре а ля бержерак»… О!.. Совсем другое дело, заплатишь, съешь и уйдешь счастливый. Еще будешь всем рассказывать, как дешево покушал.
МАО: По-моему, ты сегодня мало получил.
ИКОННИКОВ: Все, все, молчу. (пауза) А почему «игла»? Ведь игуана – это просто ящерица какая-то, а не дикобраз. Нет, надо обязательно какую-то чушь городить.
МАО: Слышь, ты меня достал.
Появляется старуха
СТАРУХА: Ни дня покоя нет, опять драку устроили, что за молодежь пошла, не хотят работать, только и знают, что на танцах крутиться да кулаками друг дружку дубасить, нечем заняться-то, ишь какие рожи нажрали, а соображения-то нету, а музыка у них какая, целый день орет, разве это музыка? бум-бум-бум, а на танцах что вытворяют, на дискотеках этих самых, конец света, хуже обезьян, вертятся-крутятся, то так, то эдак, ни стыда ни совести…
ИКОННИКОВ: (старухе) Вот тебя только не хватало.
СТАРУХА: Вот-вот… пожилому человеку «тыкает», грубить-то знаете как, а стариков уважать не умеете, ты поживи еще с мое, а то вон молоко еще на губах не обслохло, а уже со старшими как обращаешься…
ИКОННИКОВ: Ну чего ты привязалась-то. Вали давай, катись своей дорогой.
СТАРУХА: Я тебе сейчас покачусь! Ах ты, охальник! Как таких земля-то носит. Я вот сейчас шепну пару слов – так твой огурец мигом завянет. Тогда по-другому заговоришь у меня. Просить будешь, умолять, в ногах кататься…
ИКОННИКОВ: Ну ладно-ладно. Ты это… Я пошутил. А то сразу – огурец…
СТАРУХА: Пошутил он… Мы вот работали-работали и нам не до шуток было, и старших уважали, чтоб без разрешения отца с матерью куда-нибудь пойти, так даже и думать не смели, а теперь молодежь стала развратная, никого не слушают, никого не боятся, только и знают дискотека да кино, дискотека да кино, а музыка какая безобразная, певцы безголосые стали, ни одной мелодии нормальной не услышишь, ведь мы как раньше бывало собирались, пели, хороводы водили, и песни какие были красивые, а теперь что? Срам один… (скрывается в подъезде)
ИКОННИКОВ: Час от часу не легче.
МАО: Что, испугался?
ИКОННИКОВ: Испугался. Представь себе – испугался.
МАО: Ничего… Ее все боятся. Даже взрослые, а ребята, те как увидят – так сразу врассыпную, даже не дразнятся. В стороне встанут и смотрят издалека.
ИКОННИКОВ: Правда что ли, ведьма?
МАО: И что ты хочешь, чтобы я тебе ответил? Я знаю только, что она не безобидный человек, иногда наткнешься на нее – потом полдня отходишь. И не бедный. У нее муж вроде в кремлевке дантистом был. Золотые коронки там, импортные материалы…
ИКОННИКОВ: И чего?
МАО: Умер он. Два года назад. А деньги и еще много чего, говорят, все ей оставил. Во всяком случае, ни детей, ни близких родственников у нее нет. Все время одна, никто не приезжает. Сидит, типа, на сундуке с сокровищами, как скупой рыцарь, ни себе ни людям.
ИКОННИКОВ: И не тратит?
МАО: А куда?
ИКОННИКОВ: Ну тратят же люди. Деньги ведь мигом разлетаются
МАО: А чего она с этим баблом может сделать? Это же не мы с тобой – она не пьет, не гуляет, с мальчиками на Ибицу не ездит.
ИКОННИКОВ: Я тоже никуда с мальчиками не езжу.
МАО: Это твои проблемы. В общем, муж накопил, оставил, она сторожит.
ИКОННИКОВ: А может она давно уже все раздала. Каким-нибудь африканским сиротам. Или голодающим Поволжья.
МАО: Она раздала? Ты ее только что видел! Да она!…Такие по доброй воле ни с одной копеечкой не расстанутся. Будут голодать, а ничего не потратят. А по вечерам, небось открывает кубышку, бумашки перебирает, складывает, одну к одной. Перебирает и складывает, кайфует. И ничего тут не сделаешь.
ИКОННИКОВ: Думаешь, ничего?...
МАО: Ну да.
ИКОННИКОВ: А квартира у нее какая?
МАО: Большая…
ИКОННИКОВ: Не, номер какой?
МАО: По-моему 27-я… на шестом этаже. А что?
ИКОННИКОВ: Да нет, ничего. А одной ей, наверное, страшно вот так?
МАО: А чего ей бояться?
ИКОННИКОВ: Не знаю. Вдруг кто-нибудь вломится. Я вот всех вокруг боюсь. Была б моя воля – я бы вообще из дому не выходил.
МАО: Это уже патология. Психоз какой-то. Паранойя. Ты просто в самого себя не веришь, в свои силы. Не, Конь, правда, приходи к нам в школу, тебе это на пользу пойдет.
ИКОННИКОВ: Не знаю даже. Я подумаю.
МАО: Да чего там думать! Мыслитель тоже мне…
ИКОННИКОВ: А чего, кимоно нужно?
МАО: Можно, в принципе. А хочешь – просто в спортивном костюме приходи. Короче, как тебе самому нравится.
ИКОННИКОВ: Ну, в общем там видно будет… Я посмотрю.
МАО: Давай, давай. Даже не заметишь, как все изменится. Еще спасибо скажешь.
ИКОННИКОВ: Я уже сейчас могу. Спасибо, учитель-сан (склоняется, сложив руки)
МАО: Ладно, не придуривайся. Что-нибудь придумаем. (смотрит на часы) У, е-мое!... Слышь, старик, я пошел. Но надолго не прощаюсь. Давай. И вообще, звони, если что… (уходит)
ИКОННИКОВ: Да, учитель…Конечно, учитель (снова кланяется)… 27-я на шестом этаже.
Действие второе
Комната. Стол, стул, кровать. Иконников набирает номер телефона.
ИКОННИКОВ: Алло… Алла? Это я. Вот решил позвонить. Нормально. Нет, ничего. Не болит. Синяк только небольшой. Ладно. А как еще? Нет, погоди… Нет…
Нет, я только хочу сказать… Ну это тут при чем?... Хорошо, хорошо, пожалуйста. Я молчу.
А из театра не нужно вечером возвращаться? Я не боюсь. Ну конечно… А на Горецкого билеты знаешь сколько стоят? … Ну вот, а я знаю… У нас. Да, в кассе специально узнавал – тысячу на балкон. Партер? Про партер, извини, я даже не спрашивал.
И тебе охота летом в центре болтаться?... А Бескудниково чем хуже? Тут зелени много… Ну да… Я знаю…
Может сходим куда нибудь?... А завтра?... Ну ладно. Да нет, я все понял. Я-то как раз все понял… Хорошо, хорошо. Пока (вешает трубку).
Ведь решил же – не буду звонить. И тут же позвонил.
Горецкий, Горецкий!... Тысячу за балкон. Я что, Рокфеллер? А еще в буфет зайти, то да се…
Ходили же раньше в кино, мороженое там, на танцы… На лодке в парке катались. Дешево и сердито. А теперь что? Хоть сам станок ставь и печатай…
А еще говорят: куда тратить? Уж я бы не стал считать-пересчитывать. Деньги для того и существуют, чтобы получать удовольствие. Здесь и теперь.
Я бы вообще, установил срок действия. Как проездной в метро – действителен в течение трех месяцев с момента первой поездки. Не успел – до свиданья. А то копят, копят, трясутся над ними… Нужно еще доказать свое право. Вот видно же идет человек – имеет право распоряжаться средствами.
(уверенно идет по комнате)
Или не имеет (робко и неуверенно крадется в обратном направлении). И всем на него наплевать. Хоть у него там их целый сундук. И по роже могут дать. И вообще…
Я вот имею право? Имею. Я не дурак. И не урод. Будь у меня деньги – я бы каждый день доказывал это. И себе самому в том числе. Должна же быть справедливость, в конце-концов.
Ведь в могилу с собой не унесешь. Не успел потратить – попрощайся навсегда. А то ходит, дребезжит.
Иконников сооружает подобие чучела. Ставит табуретку, на нее картонную коробку, сверху – пакет.
А то ходит, зудит, жизнь людям портит. То ей не так, это не так. Музыка ей мешает. Молодежь не нравится.
Иконников повязывает на чучело платочек
Еще порчу на меня насылать будешь, тварь. Кончилось твое время. И я тебе это докажу. Всем докажу – будет как я хочу. Потому что это справедливо. Значит так должно быть. И я тебя не боюсь. Потому что тебя нет. Была – и нет.
Бьет чучело кулаком и оно рассыпается.
Я докажу! Я всем докажу! Еще как докажу.
Пинает коробку ногами, успокаивается. Подходит к телефону, набирает номер.
Алло, Алла, это я снова. Слушай, ну если ты считаешь, что я виноват, я готов прощения просить… Да… Прошу прощения… А как?... Хорошо… Алла, прости меня пожалуйста… Пожалуйста. Может мы сходим куда-нибудь сегодня?… Ну, просто погуляем. А когда? А завтра?.. Слушай, ну что я еще должен сделать?!.. Знаешь что!.. Ничего. Все. Пока.
Вешает трубку, какое-то время стоит молча. Снова набирает номер
Мао, это ты? Иконников… Да, нормально. Ну, фингал небольшой. В темноте только. В темноте, говорю, светит. Ты… это… на меня не обиделся?.. Сам дурак. Слушай, а если я все-таки пойду к вам заниматься, сколько это будет стоить. Ну конечно. Не, старик, только не с детьми. Ну ты чего, вообще… Два раза в неделю? Нет, могу и днем. Полторы тысячи… А так?… А так двести баксов? Хорошо. Хорошо, говорю. Да, да, я согласен. Ладно. В понедельник. Нет, спасибо, не надо. Не надо, я сказал! Я не ору… Найду я бабки, сам найду… Короче – достану. Пока (вешает трубку).
Достану… Легко сказать, достану… А ведь я не смогу… Не смогу… Тем более из-за денег.
А почему обязательно убивать? Можно просто пригрозить. Связать наконец. Рот заткнуть. Днем, днем, обязательно днем, когда все на работе. Под шумок – дети во дворе орут, никто не заметит…
Скажу, что с почты. Пенсию принес. Надо, кстати, узнать, когда они ходят. А может вообще лучше почтальона в подъезде подкараулить… Хотя они там крепких ребят набрали. Такие сами кого хочешь подкараулят… А можно, как раньше: откройте, Мосгаз. Кто там? Слесарь пришел!
Веревку, веревку надо взять (начинает искать в какой-то коробке, находит). Вот. Это от рюкзака наверное… Нет, от гамака. Прочная (пробует)… выдержит.
И это… одежду надо. Какую-нибудь поскромнее. Неприметное что-нибудь. Ну, джинсы… и куртку (снова ищет, находит)… Все равно не ношу, потом можно выбросить.
Не, ничего не выйдет… ведь она меня видела. Точно, узнает. Стоп, стоп… Надо что-то придумать… Шапку! Или чулок.
Блин, а вот чулка-то у меня нет… (снова ищет, разбрасывает вещи) а вот шапка… шапка есть! Еще бабушка вязала (примеряет, пытаясь скрыть лицо) Так… Так не пойдет. Придется портить (ножницами вырезает отверстия для глаз)
Ну-ка… Вот… Совсем другое дело! (одевает шапку-маску и куртку, смотрит в зеркало)
Раз пошли на дело… Я и Рабинович… Рабинович… Выпить захотел. Выпить – это очень даже правильная мысль (достает бутылку, открывает, наливает, пьет). Почему не выпить бедному еврею, если у еврея нету важных дел.
И вот значит в полдень… Или нет, лучше ровно в два часа… Дети уже из школы вернулись, носятся по двору… В два часа выхожу я из дома. Нужно будет крюк небольшой сделать. Как будто я не местный. От метро иду. Мимо школы, мимо аптеки, там всегда народ. К ее дому, четвертый подъезд, кодового у них нет, и не было никогда, мы там в детстве на переменках всегда курили, быстро поднимаюсь на лифте…
Ты с ума сошел, какой лифт, а если кто-нибудь зайдет? Вам какой? Одиннадцатый? А мне шестой, 27-я квартира, иду старушку мочить. Бред какой-то. Только по лестнице – быстро быстро, через ступеньку, дверь, звонок. Кто там? Мосгаз…
И сумку, куда бабло складывать (ищет сумку). А вдруг у нее там и правда – золотые коронки, как в Освенциме? Во я буду хорош… Уф, кошмар како-то. Тихий ужас. Все. Все. Спокойно. Без паники. Решил – значит решил (наливает еще водки и залпом выпивает).
А если засекут? Или бабка упрется? Или вообще все не так пойдет… Ведь этот, как его… ну… Тараторкин который. Ведь замочил же девушку ни за что, ни про что. Соню… эту… Мармеладову. Или нет. Он другую укокошил. Случайно. Тапориком тюк и нету. Бедную Лизу какую-то там. Или не Бедную Лизу. Ни фига не помню. А ведь недавно читал. Не голова, а сито натуральное. Решето, блин (выпивает еще).
Короче. Нужно позаботиться о безопасности. Это Мао хорошо устроился. Куда хочет – туда и ходит, как король. Своими железными кулачищами быка завалит. А мне нужно что-нибудь понадежнее. Тяжеленькое что-нибудь. Может инструмент какой-нибудь взять. Молоток или гаечный ключ. Типа – я слесарь, иду по своим делам… Да… А молотка у меня точно нет… Гвозди есть, шурупы, а ни молотка, ни отвертки… Придется что-нибудь прикупить… Для хозяйства, типа…
Звонит телефон.
Алло! Алло!... (чуть не роняет телефон) Алла, ты? А… Нет. Нет, говорю. Не туда попали (вешает трубку)
Для хозяйства … Для хозяйства.
Уходит со сцены нетвердой походкой, забыв снять шапку террориста. Через пару секунд бегом возвращается назад
Во блин, так ведь и пошел бы… Ни хрена себе струна (снимает шапку и снова уходит).
Действие третье
Хозяйственный магазин. У прилавка покупатели. За прилавком Алла. В магазин входит Иконников.
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: Девушка, а матовые лампочки есть?
АЛЛА: Есть. Шестнадцать рублей. Семьдесят пять ватт.
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: А импортные есть?
АЛЛА: Нет импортных. Только отечественные.
ИКОННИКОВ: (покупательнице) Девушка, ну зачем вам лампочки. Они перегорают, бьются. Вообще опасные, можно порезаться. Током еще не дай Бог ударит…Вон, возьмите лучше фонарик. Китайский. Круглый, удобный. Смотрите – здесь гладкий, здесь с пупырышками. А поверхность какая приятная. На ощупь попробуйте. И размер самый подходящий. Отличная вещь…
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: Идиот какой-то…
АЛЛА: Гражданин, вы что-то хотели?
ИКОННИКОВ: Ничего себе! Алла, ты чего? Какой я тебе «гражданин». И вообще, мы что, на «вы» перешли? Мы же вроде это… Давно знакомы… И довольно близко…
АЛЛА: Если хотите что-то купить – говорите, а если нет – в сторону отойдите, не мешайте.
ИКОННИКОВ: Нет, почему же… Я как раз покупаю… Очень даже… Скажите, ластики у вас есть?
АЛЛА: Есть.
ИКОННИКОВ: Ластик покажите пожалуйста.
АЛЛА: Вот, все на витрине, сами смотрите.
ИКОННИКОВ: А что там видно? Там ничего не видно… Нет, вы покажите, как он работает, как им пользоваться…. А инструкция к ластику у вас прилагается?
АЛЛА: Слушай, если ты сейчас же не уйдешь, я милицию вызову!
ИКОННИКОВ: Что же ты вчера ее не вызвала, когда мне нос разбили.
АЛЛА: Вчера?! Ты так быстро смотался вчера , что я глазом моргнуть не успела, не то что милицию…
ИКОННИКОВ: Да. Смотался. И мне это очень неприятно. Очень, понимаешь. Поэтому теперь все будет по-другому. Теперь я буду решать, кому и когда сматываться, а кому остаться. И некоторым придется принять мои правила игры.
АЛЛА: Ой, мне страшно.
ИКОННИКОВ: Страшно? Тогда вон тот гаечный ключ дай мне, пожалуйста.
АЛЛА: (подает ключ) Ты что, в сантехники собрался?
ИКОННИКОВ: Типа того. Нужно кое-какую работу сделать. Отремонтировать кое-что капитально. Маловат будет, пожалуй… (оценивает ключ) Хлипкий какой-то. Слушай, а чего он у тебя такой грязный? Хоть бы протерли, прежде чем покупателю давать.
АЛЛА: Это не грязь. Это масло. Чтобы не ржавело. Ну? Будешь брать?
ИКОННИКОВ: Не знаю… Дай мне вон тот, побольше… Хотя нет, ну его. Дай молоток лучше.
АЛЛА: Так, еще чего?
ИКОННИКОВ: Еще чего? Еще чего? Вот лопатку дай. Саперную… Нет не эту, вон ту железную, с зубчиками, типа с пилой.
АЛЛА: Ну а лопату зачем?
ИКОННИКОВ: А ты как думаешь?
АЛЛА: Я думаю, что все-таки нужно вызвать милиционера…
ИКОННИКОВ: И что ты ему скажешь? Подозрительный гражданин покупает садовый инвентарь? Это никому не запрещается. Может, я дерево решил посадить. Каждый человек ведь должен построить дом, вырастить сына и посадить дерево. Вот я и хочу посадить. А потом всех построить. И это мое право. Лопата сколько стоит?
АЛЛА: Пятьсот семьдесят. Выписвывать?
ИКОННИКОВ: А топор вон тот? С черной рукояткой…
АЛЛА: Четыреста двадцать.
ИКОННИКОВ: Можно я посмотрю (берет в руки топор, прикладывает к себе, прячет за одежду). Ничего вроде, а?
АЛЛА: Нет, ну точно, ты спятил.
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: Девушка, а кастрюля аллюминиевая у вас – это сколько литров?
АЛЛА: (покапательнице) Четыре.
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: Можно?…
ИКОННИКОВ: Не давай ей кастрюлю.
АЛЛА: Прекрати.
ИКОННИКОВ: Не давай, я говорю. Неизвестно еще, что она там варить собирается.
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: Почему же неизвестно, очень даже известно. Для собаки суп. На даче. Кости с перловкой.
ИКОННИКОВ: Вот видишь! Кости! А что за кости? Невинно убиенных?
ПОКУПАТЕЛЬНИЦА: Надо же, какой-то ненормаальный… А с виду такой симпатичный молодой человек. Лечиться надо (уходит)
АЛЛА: Слушай, ты мне так всех покупателей распугаешь. Шел бы ты домой, честное слово…
ИКОННИКОВ: (отсчитывает деньги) Топор давай.
АЛЛА: Дурдом какой-то…
ИКОННИКОВ: Топор давай!
АЛЛА: Иконников, ну что с тобой? Ты что, правда заболел? Может у тебя сотрясение?
ИКОННИКОВ: Давай, я сказал (забирает топор и выходит следом за покупательницей)
Алла смотрит ему вслед и вывешивает табличку: ОБЕД С 14:00 до 15:00.
Действие четвертое
В этом небольшом эпизоде Иконников идет к старухе и грабит ее. Но само преступление остается за кадром, мы не видим и не слышим, как он это делает и можем только догадываться, как происходит ограбление.
По замыслу автора в четвертом действии принимают участие все актеры, занятые в постановке. Вместе они исполняют небольшой пластический номер (пластический этюд).
Звучит acid-jazz. Амир Джунусов играет на трубе.
Действие пятое
Иконников молча стоит у окна. Потом подходит к кровати. Ложится, накрывает голову подушкой. Лежит так. Потом вскакивает и быстро достает из-под кровати обувную коробку. Открывает. Коробка полна денег.
ИКОННИКОВ: Ну вот и что? Вот этого ты хотел? А ведь правда, всегда хотел…
И кому? Кому и что ты доказал? Какая разница. Себе я доказал.
Да, пожалуй… Мне кажется.
Это не просто деньги… Не просто много денег… Очень много…
Само ощущение другое… Ты чувствуешь?
Ни хрена я, если честно, не чувствую…
А коронок так и не нашел. Куда она их засунула? Вроде все перевернул… Ни коронок, ни камней… Но зато зелени…
Берет пачку долларов, подбрасывает, купюры разлетаются по комнате.
А ведь я предупреждал… Огурец, огурец… Словечко она шепнет… Вот теперь шепчи, сколько хочешь… В ногах я у тебя валяться буду? Нет. Иконников ни у кого в ногах валяться не будет. Еще других заставит. Если это можно так назвать. И произойдет это гораздо быстрее, чем некоторые думают. Впрочем, кому какое дело?...
Снова встает, берет трубку и набирает телефонный номер.
ИКОННИКОВ: Алло, Мао? Это я. Да, да… Иконников. Нет ничего, все так же… Какая разница?…Короче – я готов с понедельника начать заниматься. Ну… Кое-что достал. Нормально, не беспокойся.
Я даже, знаешь что… Я хотел бы на первых порах не в группе, а по индивидуальной программе заниматься… Да… По индивидуальному плану. Вот ты мог бы со мной начать?
Как скажешь… Да… Я все понимаю, старик. Можешь не объяснять. Главное – что ты согласен. А все остальное… Все остальное я могу уладить… Ну вот так. И что теперь?... Не было. А сейчас есть. Сколько скажешь – за столько и буду…
Ладно. Мне удобно. Удобно, говорю. Ха-ха-ха… А тебе? Давай во вторник. И в субботу. С утра, конечно. Я же сказал - мне по фигу. О’кей. Тогда в этот вторник.
Да, разумеется, там, где раньше «Шанхай» был. Знаю, конечно, мимо каждый день хожу. Договорились. Все. Пока
Кладет трубку.
ИКОННИКОВ: Когда и как мне удобно? Мне вот так вот удобно.
Снова подбрасывает деньги, они разлетаются по комнате.
ИКОННИКОВ: И будет так, как мне удобно. Так, как я хочу… Не так, как надо… Кому-то надо… А так, как я хочу…
Ну все, все, чувак, ты разошелся, однако… Однако…
Собирает деньги и складывает их обратно в коробку. Достает газету, смотрит объявления, набирает номер.
ИКОННИКОВ: Алло? Это VIP-досуг? Это VIP-досуг, я спрашиваю? Извините (снова набирает номер). Добрый вечер. Это «Тысяча и одна ночь»? Очень приятно… Нет, нет, все правильно… Просто я звонил тут… Не туда попал. Нет, не вам звонил… Да нет, ничего.
Я, как тут у вас написано (смотрит в газету) – я хотел бы приятно провести время с таинственной незнакомкой… Нет, именно так. Двести? Нормально. Устраивает, конечно… Главное, чтобы это соответствовало, так сказать…
Нет, я не из гостиницы… А имя зачем? Я что, в ЗАГС что ли с вами собираюсь? Хорошо, хорошо. Назовите – студент. И все. Желательно сейчас прямо. Лесная 12, квартира 62. Внизу домофон – номер квартиры набираете и «Вызов», я открою. Ну вот, собственно, и все. Нет, ничего не нужно… Все есть, говорю. Да. Да. Хорошо
Кладет трубку.
ИКОННИКОВ: Там «Игла игуаны»… Здесь «Сказки Шахразады»… Просто чувствуешь себя литературным героем каким-то…
Из под стола достает залетевшие туда доллары.
ИКОННИКОВ: Лучше, чтобы ничего лишнего не валялось…
Ставит на стол бутылку вина или виски. Стряхивает крошки (или протирает пыль).
ИКОННИКОВ: Последние штрихи, так сказать…
Садится и ждет какое-то время. Раздается звонок домофона. Иконников снимает трубку.
ИКОННИКОВ: Да, да… Открываю… А на весь двор это обязательно объявлять? VIP-сервис, блин…
Через минуту в дверях появляется девушка.
ИКОННИКОВ: Заходите, заходите… Это… Вы извините – соседи; мне тоже светиться ни к чему… Добрый вечер.
ВИКА: Привет.
ИКОННИКОВ: (стоит и смотрит на нее) Привет.
ВИКА: А можно, я разденусь?
ИКОННИКОВ: Да, да, конечно… Извините (помогает девушке снять пальто)
ВИКА: Да нет, ничего… Можешь еще чего нибудь снять… А что ты со мной так и будешь на «вы»?
ИКОННИКОВ: Нет… то есть… Мне все равно. Давай на «ты».
ВИКА: Как мне тебя называть?
ИКОННИКОВ: Ну я же говорил, когда звонил. Студент…
ВИКА: Студент… Что-то не очень. Может какое-нибудь тебе нормальное имя дадим?
ИКОННИКОВ: А тебя как зовут?
ВИКА: Виктория.
ИКОННИКОВ: Это настоящее имя?
ВИКА: Нет, конечно. Настоящее я тебе не скажу, ладно. Хочешь, называй просто Вика.
ИКОННИКОВ: Ладно… А ты тогда называй меня Котик.
ВИКА: Вот, это я понимаю. А то ты такой напряженный. Студент. Котик. Что-нибудь случилось?
ИКОННИКОВ: Нет, ничего. Все нормально. Так кажется. Ты проходи. Садись. Выпить хочешь чего нибудь.
ВИКА: Вообще-то, нам нельзя, могут быть проблемы. Если только чуть-чуть.
ИКОННИКОВ: (наливает в бокалы вино или какой-то другой напиток) А у тебя что, еще много работы сегодня?
ВИКА: Да нет, если только ночью... Это уже считается не сегодня – завтра. Ты ведь не сказал, на сколько я тебе нужна. Мы обычно по времени работаем. Ну, час или два. А ты так быстро договорился. Не торговался. Даже не спросил: блондинка, брюнетка… Наши решили, что мы тут не особо быстро управимся. Такие как ты надолго подвисают.
ИКОННИКОВ: А что, обычно торгуются?
ВИКА: Постоянные клиенты – никогда. Новички, вроде тебя, тоже. А есть такие настырные любители клубнички – эти могут целый вечер трезвонить, то туда, то сюда, пока всю газету сверху до низу не пройдут два раза. Вот эти торгуются.
ИКОННИКОВ: А сразу видно, что я новичок?
ВИКА: Конечно видно. И вообще, для нас ты молодой. У нас народ постарше. И побогаче. Тебе самому-то двести баксов не жалко?
ИКОННИКОВ: Я не бедный. И не новичок. Держи, кстати, хорошо, что напомнила (отдает ей деньги).
ВИКА: Как тебе удобнее… Может я в ванную пойду? А? Котик.
ИКОННИКОВ: В ванную?... Да нет погоди. Куда ты спешишь? Я так сразу не могу.
ВИКА: У тебя проблемы что ли? Ты это, случаем, не маньяк?
ИКОННИКОВ: А что, похож?
ВИКА: Не знаю. Ну хочешь, я тебя немного постегаю?
ИКОННИКОВ: Не понял?
ВИКА: Ну плеточкой, легонько… Не пробовал? Очень даже… Возбуждает.
ИКОННИКОВ: Нет, спасибо. Я не маньяк. И не извращенец.
ВИКА: Нет – так нет. А как тогда?
ИКОННИКОВ: Вика, слушай… А можешь мне немного почитать?
ВИКА: Зачем это? Ну, ты вообще… Я не буду.
ИКОННИКОВ: А чего ты испугалась? Я что-то страшное предложил? Ну пожалуйста.
ВИКА: Не буду, я сказала.
ИКОННИКОВ: Хорошо, давай по-другому. Вот это ваше объявление?
ВИКА: Наше. И чего теперь?
ИКОННИКОВ: Вот здесь черным по белому написано: полный диапазон интимных услуг, кроме анального секса… С использованием презерватива. Правильно?
ВИКА: Правильно…
ИКОННИКОВ: Так вот я у тебя ничего лишнего не прошу. Просто почитай.
ВИКА: Это не интимная услуга.
ИКОННИКОВ: Как сказать… Давай, давай, мне хочется. Могу презерватив дать. Нужно?
ВИКА: Совсем что ли?..Чего читать-то? Порнуху какую-нибудь?..
ИКОННИКОВ: Не порнуху. То есть не совсем. На вот (берет с полки и дает Виктории книгу).
ВИКА: Прямо с начала?..
ИКОННИКОВ: Нет, вот здесь. Вот с этой страницы. Читай.
ВИКА: И что, просто так читать и все?
ИКОННИКОВ: Ну, можешь изогнуться как нибудь… Эффектно… На колени встать, на локти опереться.
ВИКА: Это совсем другое дело (устраивается перед Иконниковым, берет книгу и начинает читать запинаясь). Половое влечение – ядро воли к жизни, концентрация любого желания; именно поэтому я назвал половые органы фокусом воли. Можно даже сказать, что человек – это воплощение полового инстинкта, поскольку он возникает в результате акта совокупления, акт совокупления есть его заветная мечта и только инстинкт сохраняет и связывает в единое целое все его явление. Это чего, Фрейд что ли?
ИКОННИКОВ: Нет. Шопенгауэр. Мир как воля и представление.
ВИКА: А-а… А то мне один все про Фрейда любил рассказывать.
ИКОННИКОВ: И что, интересно?
ВИКА: Ну, так… Только он все про детские травмы какие-то. Я в детстве чего-то не помню ничего такого.
ИКОННИКОВ: Не помнишь, так не помнишь. Дальше давай.
ВИКА: Воля к жизни изначально выражена в стремлении сохранить индивида, но это лишь ступень к стремлению сохранить род, и оно должно быть настолько сильнее, насколько жизнь рода по своей продолжительности и значению превосходит жизнь индивида. Поэтому половой инстинкт – самое полное проявление воли к жизни, ее наиболее отчетливо выраженный тип; и этому вполне соответствует как возникновение из него индивида, так и его господство над остальными желаниями природного человека. Ну как, ты возбудился уже?
ИКОННИКОВ: Нет пока что. Еще почитай.
ВИКА: (вздыхая) К этому относится еще одно наблюдение из области физиологии, которое проясняет мою основную теорию. Подобно тому как половое влечение есть самое сильное вожделение, вершина всех желаний, концентрация всей нашей воли, а его удовлетворение, соответствующее индивидуальному желанию, направленному на конкретного индивида, представляет собой вершину и венец его счастья, конечную цель его естественных стремлений, достижение которых для него означает достижение всего, а утрата – утрату всего, так мы обнаруживаем, что в объективированной воле, т.е. в человеческом организме, сперма в качестве физиологического коррелята всего этого представляет собой секрецию всех секреций, квинтэссенцию всех соков, конечный результат всех органических функций, и в этом находим еще одно доказательство того, что тело есть лишь объективация воли, то есть сама воля в форме представления… Слушай, ну ты точно маньяк…
ИКОННИКОВ: Нет Вика, я не маньяк, я победитель…
ВИКА: Обычно мужиков возбуждает, когда они побежденные… Хотя… Может я в ванную пойду?
ИКОННИКОВ: Нет, еще почитай. Немножко. Вот тут.
ВИКА: Ну ладно. И зачем было все это писать. Ведь чего вроде проще – трахнулись и все дела (снова вздыхает). Представим для уяснения сказанного какое-либо животное в период течки и в акте зачатия. Мы наблюдаем в нем ранее неизвестные серьезность и рвение. Что же при этом происходит? Знает ли животное, что оно должно умереть и что посредством данного акта возникнет новый, подобный ему индивид, который займет его место? Нет, оно ничего этого не знает, поскольку не мыслит. Но оно так старательно заботится о продолжении своего рода, как будто знает об этом. Ибо оно сознает, что хочет жить и существовать, и высшую степень этого желания выражает в акте зачатия: это все, что происходит при этом в его сознании.
Виктория изгибается, меняет одну эротическую позу на другую
ВИКА: Ну как, нормально?
ИКОННИКОВ: Очень даже. Я весь внимание.
ВИКА: И этого вполне достаточно для жизни животных, поскольку воля представляет собой начало исходное, а сознание – вторичное. Поэтому воля и не нуждается в том, чтобы ею всегда руководило сознание: как только она определила себя в своей сущности, ее желание само собой будет объективироваться в мире представления. Поэтому если определенное животное, которое мы себе представили, хочет жизни и существования, то оно хочет этого не вообще, а именно в своей форме, которая и побуждает его к совокуплению с самкой его породы... Слушай, как хочешь, с меня хватит.
ИКОННИКОВ: Что случилось?
ВИКА: Пошел к черту! Идиот!
ИКОННИКОВ: В чем дело-то?
ВИКА: Ничего! Не нужно мне твоих двухсот баксов, я лучше свои отдам, чем…
ИКОННИКОВ: Ну ладно, Вика… Ты чего, обиделась? Я тебе ничего такого не сделал. Ты читала – я слушал. Ведь приятно было?
ВИКА: Ничего приятного.
ИКОННИКОВ: Не любишь философию?
ВИКА: А ты не любишь ****ей? Слушай, чего тебе от меня надо?!
ИКОННИКОВ: Ничего. Просто спрашиваю. Могу я спросить? Мне интересно, нравится ли тебе философия. Нравится?
ВИКА: В гробу я ее видала. Вообще ничего в этом не понимаю.
ИКОННИКОВ: Но ведь учила же где-нибудь? В колледже? В школе. Теперь ведь даже в школе что-то проходят. Вот, Фрейда знаешь…
ВИКА: Мне не нравилась она. Никогда.
ИКОННИКОВ: Потому что непонятно? Сложно?
ВИКА: Почему непонятно? Понятно. Просто грустная она какая-то. Вот и сейчас, как начали читать – так сразу тоскливо стало. Ты ведь тоже врешь, тебя ведь не возбуждает это… Хоть там и про сперму…
ИКОН. Ну да, пожалуй…
ВИКА: Вот читаю и такое чувство, как будто встретила человека с букетом в метро, в час пик. Он пытается его довезти, не сломать, а один цветок уже кто-то задел, он обсыпался. Человек его поправляет, волнуется, ему еще на маршрутке, и на электричке потом. А тут дети играют, бегают, того и гляди совсем все сломают. И не прикрикнешь ведь на них – дети все-таки, и букет тоже жалко – красивый. И дорогой.
А он в мыслях уже там, уже мечтает, как подарит букет, ему это важно, он про себя улыбается, представляет как это будет…Что он скажет, что ему ответят... И тут вдруг, раз и сломают. Он расстроится. Хотя, понимает, что ерунда, конечно. Даже если не довезет – ничего страшного, можно все с начала начать. Купить другой букет. Или плюнуть и дальше ехать просто так. Но грустно как-то. Даже до слез иногда.
ИКОННИКОВ: Да ты сентиментальная, оказывается…
ВИКА: Нет, вообще-то я в жизни другая. И редко такое бывает, скорее наоборот – какой-нибудь старый козел подвалит – с цветочками, с шампанским. Так ему и хочется этим букетом надавать по плешивой башке. А вот философия – это всегда печальные мысли. С ними как-то непросто жить. С толку они сбивают.
И мы что, вот так все время и будем болтать? А трахаться? Может я это, в ванную…
ИКОННИКОВ: Да успокойся ты. Не буду я трахаться. Не могу. Заколдовали меня. Порчу навели. Понимаешь?
ВИКА: Порчу можно снять. Ты же молодой. Какие проблемы?
ИКОННИКОВ: Ага, снять… Я видел… Сниму порчу и сглаз. Потомственная ясновидящая… В той же газете, где ваше объявления… На следующей странице... Нет. Не все так просто.
ВИКА: И что теперь? Ну давай, я тебе хоть что-нибудь сделаю… Хочешь?
ИКОННИКОВ: Вика, а потанцуй со мной.
ВИКА: Просто потанцевать?
ИКОННИКОВ: Ну да. Просто потанцевать. Иди сюда.
Иконников обнимает Вику и они медленно кружатся по комнате под матовый acid-jazz.
Амир Джунусов играет на трубе.
Действие шестое
Иконников сидит на лавочке. На нем кимоно для занятий восточными единоборствами. Появляется Ольга Борисовна.
ИКОННИКОВ: Здрасте. Не узнаете меня? Это я, Иконников из 10-Б, ну Конь! Не помните.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: А… Иконников. Помню, конечно. Как твои дела? Работаешь? Учишься?
ИКОННИКОВ: Учусь, вообще-то, на третьем курсе уже. Год в академке был, сейчас вот снова восстановился.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Вот видишь, молодец какой… А этот, как его, Виталий-то, Камененко…
ИКОННИКОВ: Каменский.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Да, да, Каменский. Так и пропал парень… А ты что, физкультурой здесь занимаешься?
ИКОННИКОВ: Ну это, как бы… Можно и так сказать… Восточной, в общем… Гимнастикой.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Да я знаю, у нас тоже многие ходят. Теперь это модно. Иностранное всегда модно. Наше вот никому не интересно.
ИКОННИКОВ: Это точно… Ольга Васильевна, а как вообще молодежь-то современная? Трудно небось? Неуправляемые ведь…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Трудно, иногда бывает так трудно, что просто оторопь берет. Так ведь всегда было нелегко. Ты свой класс вспомни. Это ведь орда варваров какая-то была. Дикая дивизия…
ИКОННИКОВ: Нет, по сравнению с теперешними отморозками мы все-таки невинными овечками были. Ну, музыку слушали. Курили в туалете. Волосы длинные отпускали. Отращивали хаер… Что еще? Да и все собственно…
А помните, как мы в школьном дворе мелом, огромными буквами написали AC/DC – так что только с пятого этажа можно было прочитать? А вблизи – просто асфальт, густо закрашенный мелом. Мел, кстати, из школы выгребли весь – три огромных полиэтиленовых пакета. На следующий день половину уроков отменить пришлось – нечем писать было. Эх, золотые были времена…
А теперь: и наркотики, и проституция, и спекуляция. И колются, и нюхают, и глотают всякую дрянь. Правильно я говорю, Ольга Васильевна? Во что школа-то превратилась?…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Правильно Иконников. Все правильно.
ИКОННИКОВ: А национальный вопрос! По-русски многие из ваших учеников нормально говорят?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Ужас какой-то…
ИКОННИКОВ: Вспоминаете, как девченок в туалет таскали косметику смывать? Самой, небось, стыдно теперь. Или смешно?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Мне стыдиться нечего. Я бы и сейчас требовала. Школа – это не дискотека. И не бордель. Вечером – пожалуйста. Хочешь – можешь накраситься как публичная девка… Но в школе! В школе ведь нужно соблюдать хоть какие-то приличия.
ИКОННИКОВ: Ну это ладно. В конце концов… Это как в песне – и ненакрашенная страшная и накрашеная. Под краской-то все равно остаешься самим собой. А вот наркотики. Съел пару розовых таблеток и ты уже другой человек. Вот тут как быть? В туалете не смоешь… Что с этим делать?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Наркомания – это болезнь. И здесь уже от школы не многое зависит. Есть диспансеры, специализированные учреждения, они занимаются лечением наркоманов…
ИКОННИКОВ: Специализированные учреждения… Вы знаете что это такое? Это психушка. А то и зона. Оттуда человек уже не возвращается нормальным. Понимаете? Да что вы вообще о наркотиках знаете? Ничего. А ведь наверное проводите классный час, что-то внушаете.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Ну, они же все-таки дети, на них можно как-то повлиять, объяснить…
ИКОННИКОВ: Напугать. На СПИД наверняка нажимаете. Просто смешно!
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: А что, молча сидеть и смотреть, и ждать?
ИКОННИКОВ: Зачем же «молча»? Не надо «молча». Вот, вы, Ольга Васильевна, конкретно вы, что вы можете сказать человеку, который торчит, извините, на Эл-Эс-Дэ? Вы понимаете, что это такое, что он чувствует, что переживает? Хотя бы приблизительно. Это ведь не алкоголь, и не секс, который даже если не пробовал, то как-то можешь себе более-менее представить. Вот он придет в себя, и что Вы ему скажете?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: А почему я должна сказать что-то особенное?
ИКОННИКОВ: Ну, опять двадцать пять. Я помню еще давно, в хиповские времена все до дыр зачитывали какую-то книгу, не помню уже автора… и названия тоже. Это были исповеди людей, переживших клиническую смерть. Что они там видели. Там. Понимаете? И тут же приводились попытки других людей описать свои состояния под Эл-Эс-Дэ. И вот впечатления были одни и теже. Все совпадало – и образы, и эмоции, и страхи… Все. Понимаете с чем имеете дело? И что тут Ваши страшилки про СПИД? От кислоты, кстати СПИДом не болеют. Закинул марку под язык – и пошло-поехало…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Я не знаю даже. Хочешь, приходи в школу, сам расскажешь все, как надо?
ИКОННИКОВ: Не, я в школу не пойду, и рассказывать ничего не буду. Это не мое дело. Я на своем месте – вы на своем. Но помочь могу. Вам. Хотите?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Хочу, конечно хочу. А что для этого нужно? Я должна что-то сделать?...
ИКОННИКОВ: Вы, Ольга Васильевна, очень сообразительная. Я в школе был о Вас худшего мнения. Особенно, когда Вы мне с пеной у рта какую-нибудь глупость доказывали. Например, что ансамблей без фортепиано не бывает… Бред какой-то. Или, что «Битлз» – это бабочки-однодневки, а «Роллинг Стоунз» – рецедивисты-уголовники…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: И что, к чему ты клонишь?
ИКОННИКОВ: А клоню я к тому, Ольга Васильевна, что прежде чем лекции читать о чем-то, надо это самое попробовать. Вы о чем лекции читаете, классные часы проводите? С чем Вы боретесь-то? С чем? Ну, ну… Пра-виль-но. С наркотиками. Вот я Вам и предлагаю эту дрянь покурить и на своем собственном опыте все испытать. Не уверен, что это Вам очень поможет, но по крайней мере – это будет честно… И вообще, прикол.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Ах ты наглец! Вот ведь что придумал! Сейчас я тебе! Ты у меня получишь.
Ольга Васильевна норовит ударить Иконникова сумкой или зонтиком, тот уворачивается, убегает вокруг лавочки и наконец ловко хватает учительницу за руки.
ИКОННИКОВ: Ольга Васильевна …
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Нет. Нет и точка.
ИКОННИКОВ: Хорошо, тогда давайте по-другому вопрос поставим. Эл-Эс-Дэ или героин я Вам предлагать не буду. Это, правда, не шутки. У меня был один знакомый, он вот так однажды протащился по полной и обратно не вернулся. Ну, вот куда-то улетел, а обратно не прилетел. Сначала все по телефону звонил: Конь, что происходит? Я из дому вышел – ничего не понимаю… А потом и звонить перестал. Короче – это отпадает. А вот травки покурить, на мой взгляд, Вы просто обязаны. Принести себя, так сказать, в жертву на алтарь педагогической науки.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Слушай, Иконников, уже даже не смешно! Давай прекратим этот бесполезный разговор.
ИКОННИКОВ: Почему же бесполезный. Очень даже полезный. И важный. Вы же понимаете – это огромная тема, она в культуре всплывает то там, то тут… И в языке. Вы ведь наверняка сами пользуетесь многими такими словами и выражениями, а смысла их не понимаете…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Я на нормальном русском языке говорю, и в состоянии свои мысли изложить без жаргона и без ненормативной лексики.
ИКОННИКОВ: А это нормальные русские слова, просто их смысл меняется. Вот что такое «оттягиваться» знаете? Ну как же? Часто ведь говорят – классно оттянулись. А чего вы краснеете? Нет, к сексу это не имеет отношения. Я тоже сначала думал, что «оттягиваться» – это долго трахаться. Ничего подобного. Это когда героином колятся – одна доза на двоих или на троих, то последний откачивает – оттягивает – немного своей крови из вены в шприц, ополаскивает его, смывает последние капли кайфа, чтобы ничего не пропало. А потом вводит кровь – уже с героином – обратно в вену. Это и значит «оттянуться», то есть получить дополнительный кайф, небольшой бонус…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Фу, гадость какая… Не хочу этого больше слушать.
ИКОННИКОВ: Ну какая же гадость… Это поэзия (мечтательно замолкает). А мак как добывали… Бывало ближе к вечеру выезжали куда-нибудь за город и по поселку прогуливались. Вроде просто так, от нечего делать, а сами смотрели, где, в каком саду чего растет. И запоминали. А потом уже ночью, в темноте, а еще лучше – на рассвете, шли и все делали точно и наверняка. Перепрыгиваешь через забор. Стелишь простыню. Быстро мак срезаешь, в простыню его, заворачиваешь и ходу. Иногда даже не все срезали – на развод оставляли, чтобы через год-другой снова выросло… И скорей, скорей, пока сок живой. На стекло его, подсушить, и уже порошок соскоблить в банку… Короче, я Вам даю тысячу долларов, а вы со мной за это покурите марихуаны. Один раз. Вы за сколько времени тысячу зарабатываете?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Не знаю… За три месяца, за три с половиной… Да какое это имеет значение, ты что правда думаешь, что я…
ИКОННИКОВ: Хорошо – две тысячи долларов. Прямо сегодня, сейчас покурим – и я плачу. Ну как?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Безумие какое-то… Настоящее безумие.
ИКОННИКОВ: Соглашайтесь, соглашайтесь, Ольга Васильевна… Впереди отпуск. Представляете, что на эти деньги можно себе позволить. Вы на море-то когда последний раз были?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Шесть… нет семь лет назад, в Евпатории с племянником отдыхала.
ИКОННИКОВ: И не стыдно? Евпатория какая-то сраная. А тут поедете в Египет, на Красное море, будете в пятизвездочном отеле жить, на платный пляж ходить… Да что Египет – можно в Италию поехать, в Неаполь, или во Францию, на Лазурный берег, в Ниццу. И всего-то один косячок.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Нет, не нужна мне Ницца – я к брату, в Нахабино поеду на дачу…
ИКОННИКОВ: Ну ё-моё… Брат Вас так и ждет уже. Брату-то сколько лет?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Тридцать шесть.
ИКОННИКОВ: Женат?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Женат.
ИКОННИКОВ: Вот представьте себе, они с женой приедут в это самое, как его…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Нахабино.
ИКОННИКОВ: В Нахабино – отдохнуть, расслабиться, потрахаться спокойно на лоне природы. И тут Вы им на голову. Дача-то шесть соток небось. Домик маленький, все на виду, половицы скрипят, кровати старые… Только представьте себе этот кошмар коммунальный… А тут на две штуки баксов Вы можете спокойно путешествовать, дней десять, а то и больше… А хотите – возьмите с собой кого-нибудь. Это реальные деньги.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: И со мной ничего не будет?
ИКОННИКОВ: От травки? Ну Вы как с Луны свалились. Конечно ничего. Абсолютно. Одна польза только. В познавательном плане. Ну разве что Вы подсядете и начнете по десять косяков в день выдувать, тогда конечно…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Ну вот, ты еще и ерунду какую-то говоришь. Издеваешься? Нет, я не буду.
ИКОННИКОВ: Что Вы! Что Вы! Ольга… Ольга Васильевна! Это я так. Ничего не имел в виду. Вы же должны знать… Ну? Ну?...
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Ну хорошо, давай. Только обещай, что никому не расскажешь никогда.
ИКОННИКОВ: Ольга Васильевна… Да я… Да мне это надо? Кому я расскажу? Никому я не расскажу. Вот смотрите, папироса «Беломор» (достает папиросу). Освобождаем ее от табака (выдувает). Потом сворачиваем такую полоску бумаги. В трубочку, вроде фильтра, это чтобы ганджубас…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Что-что?
ИКОННИКОВ: Ну это… Драгоценная пыль. Анаша, короче, не просыпалась и не лезла в рот. Потом достаем собственно Марьиванну… Разминаем ее… Вот эти шишечки…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Где, где?
ИКОННИКОВ: Вот, вот эти… Самые понтовые и есть. Марихуана, Ольга Васильевна, это практически то же самое, что и гашиш. Только гашиш более чистый и забористый. Его из пыльцы индийской конопли делают. Ну иногда вот такие шишечки добавляют, тонкие листья, но чуть-чуть. Ну а трава – она и есть трава, туда все идет. Есть специалисты, которые готовят «химку» – это уже концентрат. Они там марихуану как-то в ацетоне варят, потом отделяют… Короче – не знаю, врать не буду. Но одна капля химки – это как целый килограмм травы. Кайф – мощнейший и не нужно выплевывать легкие…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: (испуганно) Это как?
ИКОННИКОВ: Ну в том смысле, что не нужно за один раз выкуривать целый килограм травы. Представляете, что это такое, килограмм – за один раз?
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Нет.
ИКОННИКОВ: Ну и я с трудом представляю. И вот сюда набиваем травку. Можно ее даже с воздухом в папиросу втянуть (показывает)…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: А в горло не попадет?…
ИКОННИКОВ: Так мы же бумажку скрутили, фильтр, тоже есть какое-то название. Не помню сейчас.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: А кто будет помнить? Тоже мне, лектор.
ИКОННИКОВ: Ну, собственно, и все. Вот это называется косяк. Можно, конечно, и из бумаги скрутить, но она быстро горит. Трава просыпается. Лучше «Беломора» пока ничего не придумали. Что, зажигаем? Это словечко, кстати, тоже отсюда! А «торчать» знаете что такое? Нет, не то что вы думаете… Это не эрекция. Нет. «Торч» по-английски значит зажигать. То же самое – торчать, зажигать… (прикуривает от зажигалки).
Дым лучше втягивать вместе с воздухом. Прямо в легкие. И задерживать. Ну, попробуете?...
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Господи, помилуй (берет косяк и затягивается, кашляет).
ИКОННИКОВ: Ничего, ничего… Это дым… Трава она и есть трава… Еще разок (берет косяк). Только теперь его нужно намочить. А то бумага быстро вся сгорит. Извините, но вот так (лижет бумагу языком). Ничего. Все равно огонь. Все продезинфицирует…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Да-а-а. По-моему после этого уже родственниками становятся.
ИКОННИКОВ: Что-то вроде этого.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Я ничего пока не чувствую.
ИКОННИКОВ: Это так только кажется. Я вот однажды тоже покурил с друзьями, потом мы еще сидели какое-то время, коньяк пили – и ничего. Ну я сижу, молчу, а сам думаю – беспонтовка какая-то. Но не моя была трава. Я не стал никого обижать.
Потом вышел на улицу, поймал такси, еду. А по радио концерт по заявкам идет – ну, типа, люди звонят и просят для них что-то поставить. И я слышу, какая-то девушка объясняется в любви своему молодому человеку, просит у него прощения… И я ей отвечаю, мы с ней начинаем разговаривать, потом ее парень приходит… Понимаете? Пока мы до метро доехали, я с ними целую жизнь прожил, может быть даже не один день. И я не спал, все помню, как ехал, дорогу показывал. Один раз такое было. А тоже сначала вроде ничего не чувствовал.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: А какое в принципе должно быть ощущение?
ИКОННИКОВ: Ну, как сказать… Это похоже на музыку. Каждый наркотик напоминает какой-то стиль. И под него хорошо что нибудь подходящее послушать… Под кокс – рокабилли и фанки, а под Марьиванну – старый «Пинк Флойд» или Брайена Ино…
(курят)
Вы, кстати, помните, мне говорили, что рок-н-ролл – это музыка для дебилов, вроде меня. А Дэвид Боуи между прочим, в Кремле выступал... А Пол Маккартни – на Красной площади.
(передают косячок)
Все наше руководство было. И президент.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: И руководство? (начинает хихикать) И президент?
ИКОННИКОВ: Ну да… А вы говорите, музыка для дебилов.
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: (еще сильнее смеется) Для дебилов (давится от смеха) Музыка… Для дебилов…
ИКОННИКОВ: Вот это, Ольга Васильевна, Вас «пробило на хи-хи». Так и называется: «пробило на хи-хи». А еще бывает «измена»…
ОЛЬГА ВАСИЛЬЕВНА: Измена (смеется до слез) Ой, я не могу… Измена…
ИКОННИКОВ: Ольга Васильевна, а вот сейчас вам лучше пойти домой… Дойдете? Ну и хорошо. Вот и правильно…
Провожает ее, учительница продолжает смеяться, покачиваясь уходит. Появляется Мао. На нем спортивное кимоно.
МАО: Что-то случилось? Это кто там заливается?
ИКОННИКОВ: Это Ольга Васильевна, учительница первая моя… Вдохнула необыкновенного порошка.
МАО: (принюхивается) Травку что ли курили?
ИКОННИКОВ: Да, в легкую…
МАО: Смотри у меня… А то, знаешь (делает вид, что наносит Иконникову удар, тот уклоняется)
ИКОННИКОВ: Игла игуаны?
МАО: Точно.
Вступает музыка. Под электронный acid-jazz Иконников и Мао занимаются восточной гимнастикой, разучивают движения и удары. Стараются делать это синхронно.
Амир Джунусов играет на трубе.
Действие седьмое
После занятий восточной гимнастикой и боевыми искусствами Иконников и Мао приводят себя в порядок, переодеваются.
МАО: Ты молодец. Дело пойдет. Себя не жалеешь.
ИКОННИКОВ: Жалею, жалею…
МАО: Знаешь, не хотел говорить… Алла твоя вроде замуж выходит.
ИКОННИКОВ: Правда что ли? И за кого?
МАО: Не знаю точно… Вроде за этого, за трубача… Как его…
ИКОННИКОВ: За Джунусова?
МАО: Точно, за Джунусова. Извини, склероз.
ИКОННИКОВ: (растерянно) Да, склероз…
МАО: Ты не в курсе был вообще что ли? Извини… Но все равно, ведь узнал бы.
ИКОННИКОВ: Да конечно. Правильно, что сказал. Ты ведь мой учитель. Должен все время проверять меня на прочность. То так ткнешь, то эдак.
МАО: Ну зачем ты так… Правда, я не хотел.
ИКОННИКОВ: Может, кофе выпьем?
МАО: Не, старик, извини. Я полетел, у меня сегодня сумасшедший день.
ИКОННИКОВ: Ладно. Полетел так полетел…
Мао убегает, а Иконников одевает темные очки и садится за столик в кафе, звонит по мобильному.
ИКОННИКОВ: Алло, Стас? Иконников. Слушай, ты мне нужен. Сегодня. Практически сейчас. Если быть предельно точным, то в 11:30. Сможешь? Тачка у тебя в порядке? Отлично. Подъедешь и встанешь на перекрестке у «Гаваны». Двигатель не глуши. Как будешь на месте, позвони мне. Да. Слушай, мы же договорились, я плачу, ты ни о чем не спрашиваешь… Как обычно. Ладно, ладно… Премия?… Работяга за такие бабки целый год горбатится. Короче, все. В 11:30 подгоняешь тачку и звонишь.
Подзывает официанта
ИКОННИКОВ: Мне пожалуйста кетчуп, горчицу, манную кашу, банку кабачковой икры, шпротный паштет… и чашечку кофе
ОФИЦИАНТ: Извините, но кабачковой икры у нас нет…
ИКОННИКОВ: Это в меню ее у вас нет. А я ее беру по цене красной. Понятно? Кабачковую икру по цене красной. Это значит что? Что она у вас…
ОФИЦИАНТ: Есть…
ИКОННИКОВ: Правильно. И еще большая тарелка мне нужна, глубокая. И пакет.
ОФИЦИАНТ: Глубокая тарелка манной каши?
ИКОННИКОВ: Нет, просто тарелка, блин, без каши. И ложка (кладет официанту в карман деньги).
ОФИЦИАНТ: Как скажете…
Официант уходит и через несколько минут возвращается с подносом. Иконников пьет кофе, а сам по ходу дела смешивает паштет, кашу, икру, горчицу и кетчуп в одну массу, перекладывает ее в полиэтиленовый пакет.
ОФИЦИАНТ: (снова подходит) У вас все в порядке?
ИКОННИКОВ: Все в абсолютном порядке. А что? Ах да. Баклажанная по цене красной (роется в кармане и достает деньги). Заработал – получи.
На сцене появляется девушка в светлом платье с собакой. На столе у Иконникова звонит мобильный телефон.
ИКОННИКОВ: Да. Подъехал? Отлично. Там и стой. Я через десять минут. Давай.
ДЕВУШКА: Джули, нельзя! Фу! Нельзя, я сказала!
ИКОННИКОВ: Девушка, а сколько вашей собачке лет?
ДЕВУШКА: Три, а что?
ИКОННИКОВ: Посто интересно. А Джули – это имеется в виду Джульета?
ДЕВУШКА: Нет, просто Джули и Джули…
ИКОННИКОВ: Это вы такое имя придумали?
ДЕВУШКА: Нет, это племянник так назвал. Да вообще, какая разница.
ИКОННИКОВ: А вас как зовут?
ДЕВУШКА: Как надо, так и зовут.
ИКОННИКОВ: А меня Вольдемар.
ДЕВУШКА: Ага… Вольдемар… Джули, Джули, домой! (собирается уходить)
ИКОННИКОВ: Девушка, одну минуточку…
ДЕВУШКА: Что еще?
ИКОННИКОВ: Проблема в том, что (пытается взять ее под руку)…
ДЕВУШКА: Только вот этого не надо!
ИКОННИКОВ: (убирает руки) Все, все… Так вот проблема в том, что ваша милая собачка, ваша Джули, только что сделала вон там на газоне свои делишки.
ДЕВУШКА: А вам какое дело?
ИКОННИКОВ: Мне такое дело, что во всем цивилизованном мире хозяева убирают нечистоты за своими питомцами. В специальную коробочку или в пакетик. Не могли бы вы в этом плане поухаживать за своей собакой…
ДЕВУШКА: Ты чего, совсем что ли?
ИКОННИКОВ: Девушка, еще раз прошу вас убрать фекалии с газона.
ДЕВУШКА: Слушай, у тебя зуд в одном месте, да? Вот туда посмотри. Видишь того амбала? Его Толиком зовут. А его бультерьера – Цезарь. Он только что кучу наложил.
ИКОННИКОВ: Толик?
ДЕВУШКА: Цезарь. Вот иди с ним, с Толиком, познакомься и попроси убрать. А я посмотрю…
ИКОННИКОВ: Извините, но у меня совершенно иной замысел. Я хочу, чтобы вы подали им, Толику и Цезарю, пример. Поэтому берите бумажку, палочку или чем там вам удобнее, и убирайте свое дерьмо.
ДЕВУШКА: Ну ты правда ненормальный. Ты хоть раз видел, чтобы кто-то убирал?
ИКОННИКОВ: Честно? Ни разу. Ни разу не видел, но страшно хочется посмотреть. Потому что надоело ходить по своему двору как по минному полю. И что-то я не помню, когда мы перешли на «ты»…
ДЕВУШКА: Это наш двор, а вы можете отправляться в свой и там ходить так, как вам вздумается (собирается уйти).
ИКОННИКОВ: Минуточку. Так не пойдет.
ДЕВУШКА: А ну-ка руки, убери, контуженый!
ИКОННИКОВ: (не отпускает, держит ее за руку) Мое требование справедливое. Я последний раз говорю: уберите дерьмо за своей собакой.
ДЕВУШКА: Пусти, урод, а то милицию позову.
ИКОННИКОВ: Хорошо. Зови.
Резким движением открывает пакет и вываливает на девушку его содержимое.
ДЕВУШКА: Что? Что это? Ты что сделал, гад?! Скотина какая! Милиция! Момогите! Да остановите его кто-нибудь!
ИКОННИКОВ: Обратите внимание, что это всего лишь смесь качественных, хороших продуктов. А еще раз увижу, как ваша собака срет – реально вымажу дерьмом.
Иконников поворачивается и быстро уходит за сцену. Слышен звук мотора и шум отъезжающего автомобиля.
ДЕВУШКА: (неловко уходит за кулисы) Милиция! Милиция!
Действие восьмое
Хозяйственный магазин. Алла разбирает упаковки с товарами. На видном месте висит табличка «Учет». Входит Иконников.
ИКОННИКОВ: Мы как всегда все в делах…
АЛЛА: (оборачивается) А, это ты… Почему-то так и думала, что однажды ты вот так зайдешь. Как там твой Шао-Линь поживает?
ИКОННИКОВ: В смысле?
АЛЛА: Ну, каратэ твое… ты как, уже того, освоился? Кирпичи головой ломаешь…
ИКОННИКОВ: А… Ты меня идиотом считаешь. Я между прочим из-за тебя туда пошел. Чтобы научиться постоять за тебя. И за себя. Но у тебя, я слышал, теперь другой защитник есть.
АЛЛА: Правильно слышал…
ИКОННИКОВ: Он громким звуком будет кого нужно отпугивать. Па-пара-па-па (подражает трубе). Иерихонской трубой…
АЛЛА: Очень остроумно.
ИКОННИКОВ: А в Казань он тебя пока не зовет?
АЛЛА: Какую еще Казань?
ИКОННИКОВ: Ну, он же татарин. Джунусов – татарская фамилия.
АЛЛА: Сам ты татарин. Эта фамилия от его дедушки осталась. Он иранец был, перс, как тогда говорили.
ИКОННИКОВ: Перс Джунусов… Интересное кино. Что-то я про такой иранский род не слышал.
АЛЛА: Это уже в России переделали. А его как-то по-другому звали. Точно не знаю как.
ИКОННИКОВ: Да мне-то, собственно, какое дело… А чего не торгуете?
АЛЛА: Да вот, блин, не торгуем. Если честно – у меня проблема. Недостача. И главное, не знаю, как это вышло. Самое худшее – если кто-то подставил. И все так некстати…
ИКОННИКОВ: И много?
АЛЛА: Чего?
ИКОННИКОВ: Чего-чего?! На сколько тебя обули?
АЛЛА: Много. Хотя, для кого как, конечно… Почти три штуки. Если точно – две восемьсот.
ИКОННИКОВ: И что теперь?
АЛЛА: Придется отдавать.
ИКОННИКОВ: Есть что?
АЛЛА: Есть, нет… Соберу как-нибудь, займу.
ИКОННИКОВ: А у Джунусова твоего?
АЛЛА: Да что ты, откуда у него.
ИКОННИКОВ: Хочешь, я тебе дам?
АЛЛА: Ты серьезно?
ИКОННИКОВ: Вполне.
АЛЛА: Просто подпольный миллионер какой-то.
ИКОННИКОВ: Можно и так сказать.
АЛЛА: Ты меня пугаешь…
ИКОННИКОВ: А ты не пугайся. Дают – бери.
АЛЛА: Но я отдам.
ИКОННИКОВ: В общем-то это не важно.
АЛЛА: Я тебе по секрету скажу – мне кажется наследство отломится.
ИКОННИКОВ: Американский дядюшка? Или может быть тебе уже персидские шейхи свои сокровища оставляют.
АЛЛА: У меня тетка померла. И говорят, в завещании что-то про меня есть.
ИКОННИКОВ: Говорят, а ты сама не знаешь?
АЛЛА: Понимаешь, там какая-то непонятная история. Эта тетка, может быть, ты ее даже встречал, она такая странная была. Ей муж оставил деньги. Он был дантист, какой-то светила науки. И частная практика у него была. В общем, теперь часть этих денег мне должна достаться. Но, говорят, они пропали. А тетку чуть ли не убили…
ИКОННИКОВ: Это она в доме за школой жила?
АЛЛА: Ну да, на шестом этаже…
ИКОННИКОВ: И она – твоя родная тетка?
АЛЛА: Да нет, какая-то там, троюродная. Моя бабушка с ней в войну в эвакуации была.
ИКОННИКОВ: И кто ее убил?
АЛЛА: Ее вроде не убили, а хотели ограбить. И связали. Ну а она и померла. Инфаркт. А деньги вроде пропали. А может их просто не нашли. Или их вовсе не было. Известно только, что кто-то проник в ее квартиру, саму ее связал, в вещах рылся. Теперь идет следствие, и что там в завещании – пока не говорят…
ИКОННИКОВ: И точно, она умерла? Со связанными руками?
АЛЛА: Ну да… Так говорят. Еще говорят, что деньги, которые теперь пропали, муж собирался передать на реконструкцию клиники, в которой он всю жизнь работал. Ну не все, а основную часть А чего ты-то разволновался. Ты знал ее что-ли? Или тебе что-нибудь известно?
ИКОННИКОВ: Нет, что ты! Я ее видел, конечно. Когда еще в школе учился. Мы курить бегали в их подъезд. А мужа ее как звали?
АЛЛА: Минкин Аркадий Борисович, он в четвертой стоматологии работал, и хотел им оставить… А теперь вот, говорят, все украдено. Но я почему-то уверена, что деньги найдутся. Я чувствую. И мне там наверняка что-то причитается… в любом случае я тебе обязательно все отдам, до копеечки.
ИКОННИКОВ: (не слушая) До копеечки (приходя в себя). Что? Как ты говоришь, Минкин? Аркадий Борисович? А деньги… Деньги не проблема (вынимает из кармана пачку долларов, отсчитывает и протягивает Алле). Вот, держи.
АЛЛА: (берет деньги) Чума какая-то.
ИКОННИКОВ: Никакая не чума… Я же люблю тебя.
АЛЛА: Правда?
ИКОННИКОВ: Правда. И все так глупо тогда получилось.
АЛЛА: Да, глупо.
ИКОННИКОВ: А я ведь хотел все исправить. Но не вышло.
АЛЛА: Ты тоже пойми. Мне сначала очень грустно было. Потом я злилась. Потом ждала, что ты еще позвонишь. А ты больше не позвонил.
ИКОННИКОВ: Алла…
ЛАПРИСКА: Чего?
ИКОННИКОВ: А поцелуй меня.
АЛЛА: Ну чего ты… Ну не надо… Вот дуралей…
Иконников обнимает Аллу, они опускаются на пол, он снимает с нее кофточку, они нервно целуют друг друга, собираются заняться любовью. Входит Джунусов. Алла первая замечает его.
АЛЛА: Пусти! Да уйди ты! (вырывается из объятий Иконникова и поправляет одежду) Амир, я тут не причем. Он пришел… и начал. Амир прости. Ну прости…
ИКОННИКОВ: Да правда. Это я начал. И хорошо, что ты здесь. Что так вышло. Пусть она сама выбирает. Ты или я. Пусть выбирает.
АЛЛА: Да что ты говоришь-то! Я уже выбрала все! Я за него замуж выхожу.
ИКОННИКОВ: А со мной, значит, можно как угодно обходиться. Ну-ка иди сюда! (пытается взять Аллу за руку, но на его пути встает Джунусов) А… Иранец – в жопе глянец. Что ты лезешь-то везде? Что тебе надо? Тебе мало твоей трубы, что ли? А ну уйди. Уйди тебе говорю.
АЛЛА: Прекрати, я прошу тебя. Иконников!
ИКОННИКОВ: Иконников? Да я Иконников. А он – Джунусов (резко бьет Джунусова в солнечное сплетение, трубач сгибается и падает)
АЛЛА: Амир! (Иконникову) Ну зачем? Ты с ума сошел! Что ты наделал!
ИКОННИКОВ: Просто я боялся, что он испугается и убежит. Но он не убежал… Ты ведь его любишь? Ну вот теперь будешь любить еще крепче.
Иконников уходит. Алла помогает Джунусову встать и они тоже скрываются за кулисами.
Действие девятое
Регистратура в стоматологической клинике. За стеклом две женщины в белых халатах. Входит Иконников, рассматривает рекламные медицинские брошюры.
МЕДСЕСТРА: Молодой человек, вы на лечение?
ИКОННИКОВ: Не совсем…
МЕДСЕСТРА: Вы у нас записаны? У вас карточка есть?
ИКОННИКОВ: Нет, нету карточки. А можно мне поговорить с директором?
МЕДСЕСТРА: У нас директора нет. Есть главврач клиники. Есть главный администратор. Есть заведующий хозяйственной частью. Вам кто нужен? Вы по какому вопросу?
ИКОННИКОВ: Наверное, все-таки главврач. Вот Аркадий Борисович… Минкин… он у вас кем был?
МЕДСЕСТРА: Минкин? Это когда было-то? Минкин был ведущий специалист, завотделением. А что вам все-таки нужно, молодой человек?
ИКОННИКОВ: Ну… Это… Я все-таки хотел прямо главврачу объяснить, понимаете. У меня деликатный вопрос, как бы это лучше…
МЕДСЕСТРА: Здесь учреждение, клиника. Хотите на прием – запишитесь. А по личным вопросам, пожалуйста, договаривайтесь частным образом. Или расскажите в чем дело, мы о вас главврачу доложим.
ИКОННИКОВ: Ладно. Хорошо. Такая проблема… Я хотел бы перечислить на нужды реконструкции вашей клиники крупную сумму денег. И по этому вопросу мне нужно встретиться с вашим руководством.
МЕДСЕСТРА: (другой медсестре) Пал Саныч на месте у нас? Может ты сходишь? (Иконникову) А вы пока присядьте. Сейчас Пал Саныч к вам выйдет.
Иконников отходит и садится на стул.
МЕДСЕСТРА (шепотом) Лена, ведь по поводу этого типа вчера следователь-то приходил. Позвонишь ему? Слышишь? Или лучше прямо 02 звони, кто его знает, что у него на уме… (Иконникову громко) Сейчас Пал Саныч выйдет.
Одна медсестра уходит. Проходит минута. Никто не появляется. Иконников ждет. Начинает волноваться. Встает, ходит по комнате.
ИКОННИКОВ: У вас вообще, как считается, дорогая клиника?
МЕДСЕСТРА: Средняя. Да вы присядьте. Сейчас он выйдет.
ИКОННИКОВ: Световая пломба, например, сколько стоит.
МЕДСЕСТРА: Пятьдесят два доллара. Вон цены, посмотрите, если интересует.
ИКОННИКОВ: А зуб в десну врастить?
МЕДСЕСТРА: В смысле штифт?
ИКОННИКОВ: Ну да, наверное.
МЕДСЕСТРА: Боюсь, что только доктор это может сказать, он сначала должен вас посмотреть.
ИКОННИКОВ: А по прейскеранту сколько?
МЕДСЕСТРА: По прейскуранту – восемьсот.
Пауза. Иконников ходит по комнате.
ИКОННИКОВ: Может он занят?
МЕДСЕСТРА: Подождите, подождите. Сейчас.
ИКОННИКОВ: А может я сам к нему пройду?
МЕДСЕСТРА: Ну что же вы такой нетерпеливый!
Возвращается вторая медсестра и молча кивает первой
ИКОННИКОВ: (внимательно смотрит на них) Что, уже настучали? Да нет, я вижу, что настучали. Ну что ж, Аркадий Борисович. Сами видите, как все выходит. Знать не судьба.
МЕДСЕСТРА: Постойте! Куда же вы! Еще немного подождите!
Иконников быстро выходит из поликлиники и идет на другой конец сцены. Вдали раздаются звуки милицейской сирены.
Иконников останавливается, достает из сумки большой прозрачный пакет с деньгами, некоторое время рассматривает его, потом бросает пакет в урну и быстро уходит со сцены.
Через несколько секунд возвращается, достает деньги из урны и входит в дверь с табличкой «Памятники».
Действие десятое
Звучит музыка. Странные звуки ударных. Появляется Иконников в кимоно для занятий каратэ. В одиночку он выполняет упражнения восточной гимнастики, репетирует удары под музыку, ведет воображаемый бой. На втором плане двое мужчин выносят и готовятся установить стеллу – надгробный памятник. Их действия тоже напоминают хореографию. Появляется Мао.
МАО: Прервись на минутку (музыка обрывается).
ИКОННИКОВ: Я весь внимание, учитель.
МАО: Я тебе больше не учитель.
ИКОННИКОВ: А в чем дело?
МАО: Лучше ты мне расскажи, в чем дело.
ИКОННИКОВ: Это что наезд?
МАО: Типа того. Джунусов-то чем тебе не угодил.
ИКОННИКОВ: Здрасьте… То сам мне сказал, что Алла за него замуж выходит, а теперь – чем не угодил.
МАО: Так это Алла за него выходит, а не Джунусов тебя бросает. Ты что, на него какие-то виды имеешь?
ИКОННИКОВ: Слушай, это мое дело. Так что лучше не лезь.
МАО: Это ты мне так говоришь? Ты смелый что ли стал, да? Смелый?
ИКОННИКОВ: Ну давай, давай (встает в оборонительную позицию и нервно дергается, ожидая удара)
МАО: Да не буду я тебя бить. С таким как ты связываться – все равно, что лягушку раздавить – и жалко, и противно, и никакого толка.
ИКОННИКОВ: А какой тебе нужен толк?
МАО: Ладно. Чтобы я тебя в школе не видел больше.
ИКОННИКОВ: Я между прочим деньги за курс заплатил.
МАО: Деньги можешь забрать. Мы с убогих не берем (поворачивается и уходит)
Мужчины на заднем плане уже установили памятник, сооружают ограду, выносят венки и цветы. Появляется Алла. У нее в руках футляр с трубой.
ИКОННИКОВ: Алла, спасибо что пришла. Я думал, ты не придешь…
АЛЛА: Я и не хотела.
ИКОННИКОВ: Я понимаю… И что скажешь?
АЛЛА: А что тут говорить?
ИКОННИКОВ: Джунусов небось меня теперь ненавидит?
АЛЛА: Небось… А может и нет. Я тебе тут часть денег принесла. Не много. Но пока больше нет.
ИКОННИКОВ: Я же сказал, что не надо мне денег. Я их тебе просто так дал. Подарил.
АЛЛА: Спасибо тебе. Ты меня очень выручил. Но мы эти деньги принять не можем. То есть можем – только в долг.
ИКОННИКОВ: Так не можем, а так можем… Ну ладно, как хотите.
АЛЛА: И еще – вот это возьми.
ИКОННИКОВ: Это еще что?
АЛЛА: Это труба. Американская. Амир сказал, что дорогая. Ему все равно в ближайшее время врачи играть запретили. Ты ему ребро сломал.
ИКОННИКОВ: Алла, ну прости, я не хотел. Ты ведь знаешь… Ну сейчас запретили – потом разрешат.
АЛЛА: Нет, возьми. Нам так проще с тобой расчитаться. Амир сказал, что это хороший инструмент. Две тысячи стоит.
ИКОННИКОВ: Ну ладно, пусть пока у меня побудет (открывает футляр, достает трубу, читает гравировку)… Холтон… А там посмотрим.
АЛЛА: Все. Я пошла.
ИКОННИКОВ: Ну иди.
(Алла уходит, мужчины на заднем плане тоже закончили свою работу, установили памятник, он задрапирован белой тканью, как перед открытием)
ИКОННИКОВ: Вот так, Аркадий Борисович, остались мы с вами вдвоем (поднимает с пола сумку, достает бутылку водки и стакан, наливает).
Грустно все как-то получилось… И с деньгами тоже… Я их даже выбросить хотел, но не смог. Ну, за Вас, Аркадий Борисович, чтоб помнили (выпивает).
А кроме этого вот (показывает на памятник)… я что-то ничего не придумал.
Грустно (наливает и выпивает еще, быстро пьянеет)… Хоть бы музыка какая-нибудь… По такому случаю… Соответствующая. А… Музыки-то теперь и нет. Ребро. Раз – и готово. Хрупкое все-таки существо человек.
И вы не думайте – я не убивал. Я только припугнуть хотел. А топор? Топор так… На всякий случай только (снова наливает и выпивает, пьянеет еще сильнее).
А?… Вы мне что, не верите? Аркадий Борисович? Не желаете со мной разговаривать? Атмосфера не располагает к беседе… Понятно. Так я всегда рад продолжить эту беседу в более уютной обстановке. Мой дом – отныне ваш дом. Считайте это приглашением, синьор. Официальным.
Иконников сдергивает с памятника покров, размахивает им как торреадор перед быком. Начинает играть основная тема, которую уже все запомнили, но труба в нужном месте не вступает.
ИКОННИКОВ: А музыка? Музыка будет. Еще какая. Это мы сейчас, сейчас.
Отбрасывает в сторону ткань, раскрывает футляр, достает трубу и пытается играть, но не умеет: вместо нормальных звуков раздаются только хрипы и стоны.
Музыка на какой-то момент прерывается, а потом начинает звучать с новой силой. Актеры выходят на поклон. Амир Джунусов появляется здоровый и невредимый. Он вступает на трубе в нужное время и в нужном месте.
З а н а в е с
(с) АНДРЕЙ СОЛОВЬЕВ
ИСПОЛЬЗОВАТЬ БЕЗ ПИСЬМЕННОГО РАЗРЕШЕНИЯ АВТОРА НЕ РАЗРЕШАЕТСЯ
________________________________________________________
Андрей Соловьев родился в 1958 году в Москве, где живет и в настоящее время. Окончил философский факультет МГУ, защитил диссертацию по истории европейской философии, преподавал, дослужился до профессора. Параллельно много времени уделял музыке, играл джаз на трубе, выступал со многими известными музыкантами, как отечественными (Сергей Курехин, Владимир Чекасин, Марк Пекарский, Сергей Летов), так и зарубежными (Питер Ковальд, Луис Склавис, Ханс Кох, Джанкарло Николаи, Йозеф Поффет, Ингеборг Поффет-Бершайд, Ханс Таммен, Кен Хайдер).
Гастролировал в Германии, Италии, Швейцарии, США, записал полтора десятка компакт-дисков и виниловых пластинок с различными составами. В 1985 году создал знаменитый «Оркестр московских композиторов», а с 1995 года постоянно играет на трубе в культовой московской рок-группе «Вежливый отказ».
В конце 80-х годов принимал участие в постановке московского театра-студии «Бедный Йорик» по мотивам новеллы Хулио Кортасара «Преследователь» (режиссер Александр Пепеляев). Написал музыку к нескольким фильмам, а в 1994 году снялся в роли трубача-авангардиста в кинокартине режиссера Владимира Сухореброго «Бесноватые», в которой также снимались такие известные актеры, как Инара Слуцка, Евгений Редько, Юрий Шлыков и Валерий Баринов.
Несколько лет вел джазовые программы на радиостанциях «Эхо Москвы» и «Ракурс». Работал международным обозревателем телеканала ТВ-Центр. Печатался в журналах «Музыкальная жизнь», «Театр», «Мелодия», «Четыре сезона», «Афиша», «Политбюро» и «Русский Newsweek», в общей сложности опубликовал больше сотни статей о джазе и современной музыке.
_________________________________________
Контакты и информация:
Тел. 8-916-962-4732
Интернет:
www.dramasol.narod.ru
www.jazzboss.narod.ru
www.dragonjazz.narod.ru
gandelupa@mail.ru