Году этак в восемьдесят третьем, а может в -пятом, не помню точно, познакомилась я с Ритой.
Вся страна тогда вовсю готовилась к очередному юбилею Великой Октябрьской - звучали бравурные марши, по телевидению шли фильмы о героическом пролетариате, о революции.
Так вот. В то самое время, которое сейчас называют расцветом застоя, а мы в свое время считали временем окончательной победы социализма, познакомилась я... хотя, подождите, поясню – что значит «считали мы»? Было дано указание так считать, без глубокого анализа и с несокрушимой верой в слово партии и правительства. А кто, скажите, тогда глубоко анализировал? Времена всеобщего пофигизма, озаряемые редкими вспышками диссиденства и вольнодумства. Интеллигенция ушла в бардовско-походное подполье, растворяла себя в водке пролетарская часть общества, молодежь жила своей жизнью - разухабистой и разгульной, когда не совсем важно, – куда ты поступил и кем станешь, но очень важно было то, как ты отдыхаешь, какую музыку слушаешь, какие джинсы носишь и что, наконец, читаешь. Молодежь ездила в стройотряды, бушевала на многочисленных танцплощадках, тусовалась в рок клубах, а политику партии и правительства не то чтобы не понимала, а просто не стремилась понять. Ну, мусолят там что-то предки на экранах ТВ, ну кто предков слушает? Они, как правило, фоном проходят, так - белый шум!
Так вот, в те незапамятные времена познакомилась я с удивительной девушкой Ритой. Познакомилась, прямо скажем, при обстоятельствах, весьма соответствующих духу времени. Ее, пьяную в хлам, тащили мы с моим другом Славкой с демонстрации, посвященной очередной годовщине этой самой Великой Октябрьской революции. Присутствие на демонстрации было обязательным, как и ношение знамен и транспарантов, закрепленных за каждым, в строгом соответствии списку. Наш факультет нес «членов политбюро», плакаты с лозунгами и цветы. Портреты достались мальчикам, а нам, девчонкам, выданы были либо лозунги, со словами благодарности опять же партии и вождю, либо огромные красные гвоздики, которые вносили яркое оживление в серый ряд портретов нашего славного и очень пожилого правительства. Придумано было классно! Поскольку мы давно уже разбились по парам, и у каждого мальчика была своя девочка, то гармония серого портретного и красного гвоздичного была налицо.
Перед демонстрацией мы выпили вина, а многие и водочки. Выпили, как настоящие подпольщики, прячась за портретами вождей и стройным рядком красных гвоздик. Идти на демонстрацию без допинга никому и в голову бы не пришло. Должно же хоть что-то примирить нас с этой «обязаловкой»? Славка был самым высоким мальчиков в группе, поэтому ему достался портрет Ген.сека – незабвенного Леонида Ильича Брежнева. Славка, вечный «хвостатый» троечник, конечно, возмущался и требовал передать портрет в руки более достойного студента Лехи Грязнова. Но, наш препод был неумолим. Леха, хоть и был, безусловно, более достоин этой чести, росточек имел небольшой, и вес его немного превышал вес самого портрета. На выносливость такого передовика и отличника учебы положиться было нельзя. Лехе была вручена гвоздика и обозначено место – рядом со Славкой. Т.е. в непосредственной близости от вождя (я Леонида Ильича имею в виду, конечно, а вовсе не Славку). Славка же, от досады, вероломно напоил бедного отличника водкой, ущемляя в закуске, – дескать: «не жрать ты сюда пришел, Леха, да и незачем тебе, тяжести я несу, значит, я и ем». Пьяный до изумления Леха на протяжении всей демонстрации норовил уцепиться за Славку, припадая к его широкому плечу. В итоге, тому пришлось не только нести тяжелый портрет, но и корректировать плечом вертикальное положение пьяненького отличника. Лехина гвоздика то и дело мелькала перед портретом, казалось, что Леонид Ильич то ли приветственно машет революционным цветком, то ли просто отгоняет мух.
Я досадовала, потому, как Леха явно занял мое место! А мне должно идти с транспарантом, на котором было написано «...едины». Первую часть лозунга «Народ и Партия...» несла девочка с параллельного курса. Звали ее Ритой. Мы были с ней повязаны общностью фразы и обещали не нарушать ее целостности (хотя бы до трибун! - как, умоляя, просил нас комсорг курса). На трибуне уютно расположились местечковые вожди и последователи «единственно правильного курса развития общества». Пройти мимо них ровно и с приветственными криками «Ура!»,было делом чести каждого демонстранта.
Рита была немного выше меня, поэтому наша фраза преломлялась и слово "едины" иногда тонуло в красных гвоздиках,которые несли идущие впереди студентки. Рита, похоже, не первый раз уже пробовала водочку, я же до той поры не пила ее ни разу, но и кисленького «Ркацители» в объеме - стакан, хватило мне, чтобы все вокруг стало праздничным и веселым. Ритка оказалась с нами, потому что опоздала. Ее курс уже влился в стройные ряды демонстрантов, догнать их не было никакой возможности,а обмен мобильной гвоздики на кусок транспаранта не состоялся, ввиду вредности наших девчонок. Все они хорошо понимали, что гвоздика – это тебе не портрет и не плакат, она может мелькать хоть где, и совершенно не обременительна для носительницы. Поэтому этих гвоздиконош Славка организовал для разноски горячительного и бутербродов, а Ритка оказалась привязана ко мне «народом и партией».
Она горевала не долго, похвалила Славкины организаторские способности и, приняв очередную порцию водочки, стала громко и внятно петь песни, которые я никогда не слышала,
- На черный день усталый танец пьяных глаз,
Дырявых рук
Второй упал, четвертый сел,
Восьмого вывели на круг.
На провода из-под колес,
Да на три буквы из-под асфальта
В тихий омут буйной головой.
Пела Ритка, мотая гривой длинных черных волос и размахивая транспарантом. Славка, мой Славка, с прилипшим к нему Лехой, удивленно посмотрел в нашу сторону и подтащил Брежнева, Леху и себя поближе.
Ритка с упоением произнесла,
- А сейчас, вы все! Барррраны! Слушайте меня, вникайте в текст!
Окружающие Ритку «бараны» сгрудились вокруг нее и стали слушать,
- Деклассированных элементов в первый ряд
Им по первому по классу надо выдать все
Первым классом школы жизни будет им тюрьма
А к восьмому их посмертно примут в комсомол
В десяти шагах отсюда светофор мигал
Желтым светом две минуты на конец дождям
А в подземном переходе влево поворот
Славка, небрежно, как лопату, переложил портрет вождя на другое плечо, передал Леху-прилипалу в руки одной из «гвоздик», обнял Ритку за плечи и спросил,
- А вот эту, знаешь, сестренка?
- Я повторяю десять раз и снова:
Никто не знает как же мне ***во...
И телевизор с потолка свисает,
И как ***во мне - никто не знает.
Всё это до того подзаебало,
Что хочется опять начать сначала.
Кyплет печальный, он такой, что снова
Я повторяю "как же мне ***во".
Ритка подняла голову и посмотрела в Славкины глаза. Я замерла, сердце провалилось куда-то и забилось испуганно. И поняла вдруг, что вот именно сейчас, здесь, в дружных рядах демонстрантов, отмечающих какую-то годовщину непонятно чего, я теряю своего Славку, и ничегошеньки не могу сделать. Они были рядом, вместе, они были одним, их объединило нечто – мне не понятное, неизвестное.
Я осталась в стаде «баранов» которому приветственные речи дикторов не мешали слушать то, что пела-кричала Ритка.
- Да здравствуют труженики Ленинского района! Ура товарищи!
Неслось из динамиков,
- Мы по колено в ваших голосах.
А вы по плечи в наших волосах.
Они по локоть в темных животах,
А я по шею в гибельных местах.
Отвечали в два голоса Рита и Славка.
- Приветствуем будущую смену – студентов -транспортников! Ура, Ребята!
Кричал диктор,
- Мы под прицелом тысяч ваших фраз,
А вы за стенкой, рухнувшей на нас.
Они на куче рук, сердец и глаз,
А я по горло в них, и в вас, и в нас,
Пела Ритка, обнимая Славку за талию, широко шагая, стараясь попасть с ним в ногу.
Я впервые слышала эти песни, которые собственно, не пела, а выкрикивала Рита, я хотела убежать, скрыться, но продолжала эту муку, оставаясь рядом с ней -разрушительницей моего счастья. Я буквально бежала рядом, и у меня была причина!
Я несла продолжение фразы, начало которой было в руках у Ритки. Мы подходили к трибунам, - толпа пьяненьких студентов, в центре которой высились портрет Брежнева и неровный лозунг «Народ и Партия едины», мы проплывали мимо трибун в окружении членов политбюро и красных гвоздик. Ритка пела свои крамольные песни, а мы, стараясь не упустить ни слова, дружно кричали «Ура!»,
- На дороге я валялась, грязь слезами разбавляла:
Разорвали нову юбку, да заткнули ею рот.
Славься великий рабочий народ,
Непобедимый, могучий народ!
Уже после, когда демонстрация закончилась, были сданы по списку плакаты и транспаранты и мы со Славкой везли пьяную Риту к ней домой, я спросила, тихонько, чтобы не услышал друг,
- Чьи песни ты пела, Ритка, свои?
- Дура ты, ничегошеньки не знаешь,
а еще омичка.
Это Янка – великая Янка. Янка Дягилева.
Мы оставили Риту в ее комнате, где все стены были оклеены портретами рок музыкантов, репродукциями Босха, какими-то фотографиями. Осторожно, чтобы не разбудить, закрыли дверь , торопливо попрощались со старенькой женщиной (бабушкой?), стоящей в коридоре маленькой хрущевки, и пошли домой. Собственно каждый пошел в свой дом. Со Славкой я больше не встречалась, вскоре бросила институт, вышла замуж.
А вот с Риткой встретилась как-то на одном из концертов «Гражданской Обороны». Она не признала меня, и я, к тому времени уже много узнавшая и про Янку, и про Летова, про Ника Рок-н-ролла и прочих, долго и в красках живописала ей нашу первую встречу. Ритка слушала внимательно, грустнея на глазах,
-Да-да, возможно так и было.. а ты знаешь, Янка погибла, утонула.
Я не знала, не слышала еще, но, зная, что рок-н-ролл – жестокая штука, со своими правилами и традициями, спросила,
- Сама?
Ритка посмотрела в сторону музыкантов, располагавшихся на сцене, горько усмехнулась,
- Не знаю, говорят сама. Только я не верю.
Ритка посмотрела на меня, сжала мою руку,
- знаешь, Янкин отец до последнего дня не верил, что его дочь – звезда. А на похороны столько народу пришло... он плакал.
И тихо добавила,
- Рассыпать живые цветы по холодному кафелю.
Убили меня - значит надо выдумывать месть.
История любит героев, история ждет тебя.
За каждым углом с верным средством от всех неудач.