Когда Рита предложила мне поехать погостить у ее тетки в деревне, я даже обрадовался. Свежий воздух, речка, сельская тишина, природа, разнотравье и все такое. Да и вообще, в ту деревеньку я давно собирался.
[Anger…]
День отъезда я даже ждал с нетерпением. Нервничал, как мальчишка.
Родственники жены, к которым мы прибыли, к слову сказать, далекие, даже на свадьбе у нас не были. Милая старушка – троюродная тетка супруги моей и колоритный дед – лысый, с двумя зубами и постоянной улыбкой в усах.
Целыми днями мы купались, гуляли по лесу, по каким-то полям, собирали ягоду. По-простецски так отдыхали. И все это время я внимательно наблюдал за Ритой. Особенно, когда мы оказывались в самой деревне, встречались с местными в магазине, или на улице. Я ждал ее реакции на кое-кого. Кое-кого, кто мне был сильно
[Anger…]
нужен. Но, к сожалению, ее не было. Неделя отпуска подходила к концу. Была суббота. В воскресенье мы должны были уехать. Я почти потерял надежду…
В тот день мы раненько отправились на речку. Купались и загорали до обеда. Затем решили вернуться – тетка обещала пироги сварганить.
По отлогому берегу, мы поднялись к деревне и по узенькой улочке направились к дому жениной родни…
- Братишка! Закурить не найдется?
Я обернулся на оклик. От покосившегося дома за редким забором, ко мне шел эдакий рубаха-парень. Невысокого роста, широкоплечий, с мощным объемным животом. На красном лице сизый нос картошкой. Маленькие глазки глубоко прятались под кустистыми бровями.
Мы с Ритой остановились. Я полез в карман за пачкой. Рита присела у забора, срывая какие-то маленькие цветочки.
- Держи, дружище,- я протянул аборигену сигарету.
- Брат! Возьми парочку,- раздалось со стороны дома.
На кривом крыльце стоял еще один представитель местной фауны. Явно брат первого. Очень уж они были похожи. Не такой массивный, но такой же красномордый.
Рита выпрямилась и, наконец, тоже оглянулась на детину, которому я протягивал еще одну сигарету. Только что сорванные цветы выпали из ее рук, лицо побелело. Она, будто в испуге, схватила меня за руку. Вцепилась так, что я почувствовал
[Anger…]
как ее нежные пальчики врезались мне в кожу ладони. Лучшего знака мне и не надо было.
Первый урод микрофоноподобными пальцами закинул сигарету в зубастую пасть, ловко зажег спичку о коленку, прикурил и окинул опустившую глаза Риту оценивающим взглядом и
[Anger…]
ухмыльнулся. Затем, выдыхая ужасную смесь перегара и чего-то еще, не менее отвратительного, проговорил:
- Погостить?
Ладошка Риты вспотела. Мелкая дрожь несколько раз пробежала по ее телу. Я включил «дурака».
- Ага.
- Можт вмажем, братишка?
- Не,- ответил я, - не могу. Язва.
- Можт подкинешь соточку – мы за тебя вмажем,- он оглянулся, на почесывающегося, на крыльце братца, - за тебя и твою…
- …жену.
- Угу. И за нее тоже,- он гыгыкнул.
- Не вопрос, дружище.
[Anger…]
Я вынул из бумажника две «половинки» и подал ему. Огромные брови на его лице поползли удивленно вверх.
- Вмажьте хорошенько за меня. И жену.
Я улыбнулся. Он, глядя на деньги, с готовность кивнул головой.
Я и Рита развернулись и пошли к дому родственников. Рита прижималась ко мне и по дороге не произнесла ни слова.
[Anger…]
… На деревню опустилась ночь. Наши вещи лежали по сумкам. В полдень уходил наш автобус в город.
Я лежал, таращась в темноту, слушая, как постукивают ходики на кухне. Рядом, положив голову мне на грудь, спала моя Рита. Где-то залаяла собака. Я решил – «Пора»! Осторожно выбравшись из кровати, стараясь не разбудить жену, я быстро накинул спортивный костюм, кроссовки. Потом расстегнул карман своей сумочки для документов и вынул оттуда нож. Замечательный нож. Я купил его прямо перед отъездом в деревню
[Anger…]
в охотничьем магазине. Двадцать пять сантиметров толстой стали, с удобной рукояткой и изогнутой формой японского клинка.
Я сунул его за пояс штанов и тихо, через окно, выпрыгнул в сад. Как тень перелетел забор и бегом направился к дому уродов. В голове крутились слова хорошей песенки.
[Anger! Hostility towards the opposition…]
У них не было собаки. Это я заметил еще днем. Я открыл калитку и спокойно пошел к дому. В одном из распахнутых настежь окон горел свет. Подойдя вплотную к строению, я заглянул внутрь. Уроды спали.
[Anger! Hostility towards the opposition!]
Каждый на свом топчане. По центру комнаты стоял деревянный стол, покрытый газетами. Хаос из водочных бутылок, стаканов, объедков в грязных тарелках был его украшением.
[Anger! Hostility towards the opposition!
Anger! Hostility towards the opposition!
Anger! Hostility towards the oppositionnnnnnnn!
Anger! Hostility towards the oppositionnnnnnnn!
Angaaaaaaaaaaaaaaaaaaa!
Angaaaaaaaaaaaaaaaaaaa!]
Я не прячась влез на подоконник. Никто из уродов не шевельнулся. Старший громко храпел, выводя глоткой замысловатые пассажи. «Ты первый, братишка»,- подумал я. Этот урод был гораздо крупнее меня, его надо было застать врасплох.
[Right nooow!
I can’t control myself
I fuckin’ hate you!]
Недолго думая, я вскочил ему на грудь, придавив ручищи ногами, он зашевелился.
[Gimme a motherfuckin’ mic y’all
Gimme a mic y’all
Gimme a mic so I can rock it right y’all]
Щелкнули ножны, освобождая клинок. Нож, вместе с моей рукой описал широкую дугу и врезался в горло урода, вспарывая его от уха до уха. Братец открыл глаза, захрипел, пуская кровавую пену изо рта. Тело затрясли судороги, или чего там еще. Он определенно отказывался умирать.
[Here it comes once again!..]
Я, не долго думая, снова вонзил нож в разрезанное горло, потом еще раз. Потом увлекся…
[Lights of faith blinding my eyes
Fires of hate scorch through the skies
Lost in your darkness, burned by your flame
Forced to believe it’s all in your name]
… А когда успокоился, отрезанная голова старшего урода лежала на окровавленной подушке, булькая кровью, а поросячьи глазки, не мигая, смотрели на меня.
[I am the one who change my past
I am the one who couldn’t laugh…]
Я слез с тела. Схватил башку за мясистое ухо и перенес ее на стол. Устроил так, чтобы теперь она строила глазки младшему братцу. Потом попытался вытереть окровавленные руки о свою куртку, но урод, умирая, забрызгал меня кровью от и до. «Фиг с ним. Потом.»
Младшенький так и не проснулся, пока я кончал его братана. Я подошел к кровати спящего урода. Мои деньжата сделали свое дело. Уроды набрались, как надо.
Спящий тяжело дышал, то и дело постанывая. Его дыхание наполняло комнату мерзким запахом свежего алкоголя смешанного с вонью рвоты. С уголка его рта сочилась желтая слюна.
«Ну и противен же ты, братишка»,- подумал я, оглядев его еще раз. Но стоять мне было некогда. Дел еще было полно.
[You are the virus
Spreading disease…]
Cхватив урода за волосы, я саданул его по кадыку. Он закашлялся, открыл глаза, и очумело взглянул на меня. Я рванул его за челку с кровати. Он рухнул на пол, вяло пытаясь сопротивляться и силясь что-то сказать. А я лишь направил его морду в сторону стола.
Когда он увидел голову брата, то замер, затем испуганно икнул. Я поволок его в сени. Хмель, похоже, слетел с урода. Он сопротивлялся, но я был посильнее и поэтому без особого труда вытащил его за дверь, пару раз по дороге влупив ему по ребрам.
Кусок проволоки на полу оказался как нельзя кстати. Им я связал уроду руки и ноги. Затем затолкал ему в пасть кусок старого мешка, валявшегося тут же. Потом я еще раз пнул его, что вызвало недовольный стон, а я, наоборот, довольно улыбнулся. Все пока складывалось лучше, чем я планировал.
С поленницы я взял толстую деревянную чурку. Несколько раз подкинул ее, взвешивая. «Сойдет.»
- Ну, что? Приступим?
Его полный ужаса взгляд
[There is fear in your eyes
So clear in your eyes…]
не заставил меня передумать.
Мы начали с рук. Я колотил по ним поленом. Методично, с оттяжкой, с удовлетворением отмечая каждый раз, когда с хрустом ломались кости. Первый раз он потерял сознание, когда я ломал ему пальцы на правой руке. Пришлось отливать его водой из бочки, что стояла тут же, в сенях. Когда мы дошли до пальцев на левой, он уходил от реальности практически после каждого нового удара, но терпения мне не занимать. Я каждый раз старательно приводил его в чувство.
[We are the pain
We are the shame
We’ve got insane inside
Where none goes round…]
С ногами было полегче. Он просто пытался орать через воняющий лежалым луком мешок, но я предусмотрительно закрыл все двери и поэтому его приглушенный вой мне был параллелен.
Вскоре мы закончили. Конечности его опухли. Руки посинели от ударов. Кости нескольких пальцев пробили кожу и торчали наружу острыми концами.
Я дал ему отдышаться. Несколько раз плеснул на голову водичкой. Потом спросил:
- Ты ведь не будешь кричать
[F’u open yo mouth again
I swear, am gonna break it
U open yo mouth again
My God I cannot take it
Shut up, shut up…]
, если я вытащу эту херню из твоего рта?
Он вяло кивнул и я вытащил кусок мешка из его рта. Урод охнул и часто задышал, постанывая. Из ковша я дал ему напиться. Он глотнул несколько раз, затем с мольбой взглянул на меня.
- Знаешь, за что? – спросил я закурив.
Он отрицательно замотал головой. Я хмыкнул. Не удивительно. «Уроды!!» Пришлось объяснить ему. Он и без того был напуган до усрачки, а уж после моего рассказа вообще впал в какой-то транс. Но когда я показал ему нож, он быстро пришел в себя.
- Где третий?
- А?
- Где третий?
- Н-нн-нн-незнаю…
[Lies are all that we hear
Damn your undertones of fear
Lies are what causes fear
Damn you! An’ all that I hear!]
-ГДЕ??!?!? МАТЬ ТВОЮ, УРОД!!!!
После этого всплеска, он быстренько рассказал мне, где искать третьего. Надо сказать, я удивился. Но чувство долга было сильнее удивления.
- Ннне убивай меня… пожжжа-алуста…
Я посмотрел в перепуганные, наполненные болью глаза, чуть склонил голову набок, глубоко затянулся и, придав своему голосу тон крайнего любопытства, произнес:
- Ты, конечно же, так больше не будешь, правда?
Он с готовностью кивнул. Я ухмыльнулся, затем понимающе кивнул. А он добавил:
- У меня мать старенькая…
Я задумался на секунду,
[Mutter! Muttteeer!!!]
затем завел руку с ножом далеко за спину и, с хорошего замаха ударил его клинком в сердце. Тело урода выгнулось мне навстречу, потом расслабилось, опустилось было на пол и снова выгнулось. Он кряхтел, глаза вылезали из орбит. Я резко выдернул нож из его груди и ударил еще раз. Потом еще…
[Let the bodies set the floor
Let the bodies set the floor…]
… Уже утром я подошел к дому местного священника. Солнце выбросило первые лучики из-за леса, стрижи вовсю носились в ясном безоблачном небе.
Я постучал в закрытое окошко. Вскоре створки распахнулись. Опираясь одной рукой на подоконник, второй держась за раму, на меня смотрел человек – очень худое лицо с впалыми скулами, крючковатый нос, большие голубые глаза, редкая, торчащая в разные стороны бороденка.
- Святой отец,- начал я,- помогите советом отеческим.
Батюшка взглянул на ярко голубое утреннее небо. Молча прикрыл окошко и исчез в глубине дома. Я присел на завалинку.
Минуты через три хлопнула дверь. Священник в черной рясе, подпоясанной простой бечевой, и высокой монашеской шапке спустился с крыльца. Присел со мной рядом.
- Святой отец… Не знаю с чего и начать… - я хмуро улыбнулся. Батюшка напротив ответил мне доброжелательной улыбкой.
- Начни с главного,- он положил свою ладонь мне на плечо.
[Anger…]
Я задумался, прокручивая события минувшей ночи снова и снова. Потом, не глядя на него, заговорил:
- Святой отец,.. десять лет назад три урода утащили девочку, возвращавшуюся с реки, в сарай на краю деревни и, не слушая детских криков, мольбы прекратить, издевались над ней. А девочке не было и четырнадцати лет…
… Солнце взошло над деревьями, где-то замычала корова. Стрекотали кузнечики. Я сидел и в упор смотрел на побелевшее лицо священника.
- Что делать мне, святой отец? Я уже нашел двоих. Найду ли третьего?
Он молчал. Молчал и я - ждал. Потом он поднял взгляд своих голубых глаз на меня и заговорил дрожащим голосом.
- Десять лет я живу лишь молитвой о ее здоровье. Ее крики преследуют меня каждую ночь, ее лицо не дает мне покоя днем. Я вижу ее в каждой девочке, что встречается мне,- он замер на секунду, глубоко вздохнул и продолжил, - Десять лет назад я принял постриг, когда понял, что просто так не вынесу этого. Теперь служу людям. Людям и Богу, пытаясь искупить содеянное,- он замолчал. С голубого глаза скатилась слеза. – Я каждый день прошу у нее прощения, зная, что она никогда не простит.
Он опустил голову, обхватил ее руками, смешная шапка съехала с макушки и упала на траву, но он похоже этого не заметил.
Я встал с завалинки. Повернулся к нему. Фамильярно похлопал его по щеке.
- Да! Тут и без меня все в порядке! – затем я кивнул, развернулся и пошел к калитке. Настроение у меня было замечательное.
- Покайся! – крикнул он мне в след. Я обернулся.
- Покаяться,- я чуть не рассмеялся,- О, да! Мне есть, в чем покаяться. Она просила меня никогда не думать, не вспоминать о том, что она мне рассказала еще в начале наших отношений. Я обманул ее. А ложь ведь грех? – не дожидаясь ответа, я развернулся и снова зашагал по тропинке прочь от дома, напевая под нос слова хорошо знакомой песни, спиной почувствовав, как священник осенил меня крестом.
[No one knows what it’s like
to be the bad man
to be the sad man
behind blue eyes
and no one knows
what it’s like to be hated
to be fated to telling only lies
***
no one knows what it’s like
to feel these feelings
like I do, and I blame you!
No one bites back as hard
On their anger
None of my pain woe
Can show through…]