Эпоха имени... Цикл рассказов

       ЛИМОНЫЧ
       (Из цикла "Эпоха имени...")
       
       
       
       Лимоныч не любил Горбачёва. Лимоныч любил Сталина. Сталин выиграл войну, Сталин не ездил по заграницам со своей бабой, не покупал ей бриллиантов на народные деньги.
       При Сталине был порядок. При Сталине - боялись. И простому народу были снижения цен и крабы. И водка в розлив из одного краника, а пиво тут же, из другого. И была держава крепкая. И никто даже чихнуть не смел без советского одобрямса. И поезда не опаздывали. И при Сталине Лимоныч был молодой.
       А при Горбачёве было всё наоборот.
       И Лимоныч Горбачёва ругал и нёс по кочкам почём зря. Принародно. Горбачёва ругать Лимоныч не боялся. А Сталина он не ругал даже теперь. Хоть и было за что. Сталина ругать Лимоныч боялся до сих пор. А Горбачёва - нет. Гласность, мать его растак...
       Надо было купить дров. Лимоныч, строго говоря, имел квартиру в городе. Но уж много лет на пенсии как полюбил жить на даче. Оставлял Матвеевну, жену, в городе, а сам жил на даче. Вольно. Огород, садик небольшой. Кот Топсик с кривой физиономической мордой. Лицо коту погубила соседская собака ещё во дни кошачьей юности. Укусила, свинья. Топсик был злющим кошаком и уважал только хозяина, Лимоныча. Остальных Топсик за людей не считал и презирал. Даже Матвеевну.
       Лимоныч любил осень на даче. Огород уже обихожен. Урожай убран. Подошло самородное винишко из подножного продукта. На дворе колотун, а у Лимоныча камин пылает. Топсик в ногах ночует. Телевизор. Новости. Сиди да размышляй.
       Но дрова все вышли. Был последний день сентября. И Лимоныч поехал в Савёловку на склад. Дров прикупить. На зиму. А лучше на две. Или на три.
       Дров не было на складе. А был только каменный уголь. "Коксующийся уголь, когда накалится - жар невыносимый: трубы горят!" - похвалил продукт работник склада. Но Лимонычу кокс был ни к чему. Печки у него топились только дровами. К углям приспособлены не были.
       Лимоныч огорчился от такой разрухи. Уголь есть, а дров - как не бывало.
       - При Сталине, - сказал строго Лимоныч, - всё было.
       - Точно, - подтвердил складской, - было. Как сейчас помню.
       - А при этих, мать их туда, - продолжил Лимоныч, - ничего нету. Даже дров.
       - Верно, - подтвердил показания складской, - и водку он, зверь, отменил. При Сталине-то шалманы на каждом углу стояли. Хочешь - пива. Хочешь - водки.
       - Ага, - булькнул горлом Лимоныч,- а можно было и то и то. И бутерброд с килечкой балтийской.
       - Эх, - вздохнул складской, - Не те времена пошли. Не наши! Сталин бы им всем показал! А всё с лысого Никитушки пошло, кукурузника. Если бы не он - всё бы было.
       - Нет, это не Никита. Никита Сталина боялся. Так, тявкал помалу. Это всё Никитины мудаки-соратники. Булганин с Микояном, - подвёл националистическую базу Лимоныч.
       - Не скажи, - пыхнул беломорным дымом складской, - Никита Сталина обосрал и из мавзолея выкинул. Под себя место освобождал, козёл полорогий. Да не вышло.
       Из-за штабеля досок-горбылей подул ледяной ветер. Лимоныч замёрз нутром и собрался домой.
       Через два часа в доме у Лимоныча пылал камин. Перед Лимонычем трепетал экраном телевизор и рубином горел двухлитровый графин. Там была чернорябиновая.
       Лимоныч острейшим ножом аккуратно отрезал тонкий пласт хлеба. Посыпал крупной сероватой солью. Густая, как застывающая кровь, холодная чернорябиновая потекла в тонкий стакан. Лимоныч принял первую. И стал прислушиваться к организму.
       Через три минуты затеплело в животе. Сломался ровный путь мыслей. Жизнь обмякла. Тише сделался мир.
       Лимоныч жевнул хлебца и налил вторую. Так было надо. Прогрессивно стало ещё лучше.
       В Лимоныче проснулся червь недовольства. Это червяк стал расти и раздулся до змея.
       Змей сказал Лимонычу: "А поговорить?"
       У Лимоныча был сосед. Кулик его фамилия. Лимоныч выдвинулся к забору и позвал соседа.
       Кулик оставил домашнюю работу и вышел на зов Лимоныча.
       - Выпил я, - сообщил Лимоныч новость своему соседу.
       - Холодно нынче, - одобрил Кулик, - неясно, что завтра будет, - намекнул он, так как сам любил выпить тоже.
       - Слышь, а моя в городе. Комфорт любит,- критически и конструктивно продолжил Лимоныч, - а я вот один. Воздух люблю.
       - Да, баба есть баба. Ей тепло нужно, - сразу врубился в тему Кулик.
       - Ты это брось, - строго оборвал критическую линию соседа в адрес супруги Лимоныч, - она меня любит. Только тут горячей воды нету. Всё не собраться водогрей купить. А посуду бабе мыть в холодной - скучно. Знаешь, как моя меня любит!
       - Это они могут,- терпеливо согласился Кулик.
       - Пойдём, поговорим...
       Кулик вздохнул и, экономя время, полез прямо через забор.
       - Я тараканов не люблю, - через полчаса доверительно сообщал Кулик Лимонычу,- я дождик предпочитаю. Майский. Идёшь, сапоги чмок-чмок по траве, а она поёт. Райский голос!
       - Вот у меня случай был. Мы к заградотряду были прикомандированы. Мой первый номер, командир пулемётного расчёта был с-под Москвы. Студент. Метров за восемьсот через поле - немцы. Оборону там надо было прорывать. А может разведка боем. Нам не докладывали. И не объясняли. Кто чего говорить солдату будет. Построили, приказ зачитали - и вперед! Мы пулемёты выдвинули на позиции. Приготовились. А они потом сразу пошли. В телогрейках да в обмотках. Сапог ни на одном не заметил. С винтовками. Штыки примкнуты. Человек триста. А может и все пятьсот. Пошли. Не побежали, а быстро пошли. Метров двести прошли - немцы стрелять стали. У немцев всё всегда пристреляно. Грамотно. Эти в телогрейках пошли назад. Человек сорок осталось, не больше. И все, считай, в крови. По ранению. А мы в заграждении. Один рядом со мной шёл. В плечо ему попало. Винтовку не бросил. Нельзя.
       - Да нет, не люблю я тараканов. Вот у тебя, Лимоныч, кота нет. Хочешь, я тебе кота дам?
       - А зачем мне кот? У меня Топсик есть.
       - Ну Топсик есть, а моего кота у тебя нет. Хочешь отдам?
       - Налить?
       -Налей.
       - За кого?
       - За кота.
       - Выпьем.
       Камин прогорел. Часы стучали ватно. Угасал вечер. Кулика позвала жена. Он ушёл на расправу. Через калитку. Не торопясь.
       Лимонычу стало скучно. Он посмотрел на графин и полез в подвал. Выбрался с полным. Включил телевизор. Была передача, где спорили. Сначала говорил академик, потом - женщина. Потом - профессор. Потом - женщина. Другая. Потом был стакан. Потом говорил академик. Потом - то ли женщина, то ли стакан, то ли академик...
       Лимоныч проснулся ночью. Или утром. Он не понял. Допил графин и уснул вновь. Вскоре ему приснился молодой сон. Пробовал Лимоныч незнакомую девку. Девка была похожа на Клаву, соседку по парте в четвёртой трудовой объединённой школе города Ленинграда. Сорок лет назад Клава часто снилась Лимонычу. А сейчас это было неприлично и ни к чему. Лимоныч понял это и оборвал свой сон.
       День был светел. Дров не было. Постучали. Пришёл Кулик и принёс грязь на сапогах и газеты.
       - Слышь, сосед, чего делается, у американцев-то, кандидат в министры обороны, пьянь!
       - А у нас?- хмуро оборвал его Лимоныч.
       - А у нас уже есть министр обороны. Нам больше не надо.
       - Да, верно. Но Малиновский Родион Яковлевич, был министр что надо!
       - А я при Гречке служил, - пригорюнился Кулик.
       - Пошли в баню, - сказал Лимоныч.
       Кулик работал рядом с домом. И был в этот день выходной. А пенсионер Лимоныч - вольная птица. Они пошли в баню. Сзади, за забором, разорялась Куликовская женщина. Она не любила вымытого в бане Кулика. Вымытый Кулик бывал очень пьян. А Лимоныча она считала организатором и подлецом. Лимоныча она не любила страшной нелюбовью. И она решила сделать месть. Пошла и позвонила Лимонычевой жене. Матвеевне. В город. Матвеевна тайно поручила ей присматривать за Лимонычем и пообещала дать за это хороших семян. Не то, что у Кулика.
       Когда пьяные Лимоныч и Кулик пришли к родным очагам, обоих ждала кара.
       Лимонычу не разрешили лечь спать, а заставили рыть землю на огороде. Лимоныч матерно и гулко ругался, однако рыл. А за забором напротив тоже рыл бесполезную землю Кулик. Он был в телогрейке Лимоныча. А Лимоныч - в его телогрейке. Они были друзьями после бани и решили восстановить правду.
       Лимоныч взялся со своей, а Кулик со своей стороны за перекладину забора и с дивным боевым военным кличем они обрушили ограду. Женщины спохватились поздно. Забор уже лежал на свежевспаханной почве. А на поверженном заборе сидели в обнимку два солдата. Один - генералиссимуса Сталина. Другой - рядовой при маршале Гречко. Солдаты пели на два голоса. Один пел песню "Когда издаст приказ товарищ Сталин и первый маршал в бой нас поведёт!" Другой пел "Путь далёк у нас с тобою, веселей солдат гляди!"
       Пели они складно. Несмотря на разные песни. И им было хорошо и душевно петь и сидеть на совокупно порушенном заборе.
       Была эпоха Горбачёва. Начинался октябрь.
       
       1988 г.




       ИЗМЕНА
       
       Майор Ковалев изменил жене.Он изменил ей с Лорой Мендубаевой. Лора была машинисткой в первом отделе. Машинистка Лора носила короткие юбки и хотела замуж.
       Ковалеву она нравилась. Но он боялся замполита. Однако соблазн оказался сильнее политической зрелости. И устои рухнули. Майор Ковалев изменял в течение суток. "В результате потери разума и помутнения рассудка", так говорилось в объяснительной записке преступника на имя секретаря партийной комиссии, " я не вышел на очередное дежурство по части".
       Жена искала Ковалева везде. Она приходила к двери машинистки Мендубаевой и звала. Но любовники затаились, будто их нет дома. Тогда Ковалева, во втором часу ночи, на исходе суток пропажи мужа, приехала к замполиту Чучанову, разбудила его семью и изложила жалобу. Ей сказала соседка Мендубаевой, что " муж ваш у Лорки и прелюбодейка бегала за водкой два раза очень веселая". Потом Лорка жарила пайковую тушенку с картошкой и уносила к себе в жилище. Еще соседка слышала бравые крики Ковалева: "Плевать я хотел на жену", "Жена мне не указ" и прочие недальновидные выражения. Затем пьяные и счастливые голоса Лорки и майора сплетались в дуэт про "старого марабу, у которого корова Му". После легкого концерта случилось затишье при котором соседка слышала "характерные звуки".
       Чучанов принял Ковалеву на кухне. Он стоял в голубой майке, черных казенных трусах, которые смыкались с надетыми вместо домашней обуви яловыми офицерскими сапогами в районе коленных менисков. Замполит скорбно зевал, мотал головой, отгоняя для приличия сонное состояние. Ему было очень привычно слушать обидные слова боевых офицерских подруг. По причине слабости духовной жизни в гарнизоне и официального отсутствия утех в гастрономическом магазине, которые ограничивал злополучный Указ о борьбе с пьянством, товарищи офицеры ударились в блуд. Блудили они так же самоотверженно, как и пили. Офицерские жены роптали и поносили борьбу с пьянством, как раньше поносили водку. Природа, как известно, не терпит пустоты.
       Чучанов выслушал взволнованную Ковалеву, поскреб что-то под трусами, пообещал принять меры и пошел спать. Спал он один, так как был снят женой со всех видов супружеского довольствия за неверность.
       Ковалева вызвали в понедельник, он, зная порядок, пришел на собеседование с уже готовым письменным заявлением.
       Чучанов прочел бумагу, исправил две грамматические ошибки, поколебался насчет запятой в сложно-подчиненном предложении с деепричастным оборотом. Потом все-таки изобразил нечто, похожее одновременно и на знак препинания и на дефект бумаги и стал снимать допрос с виновника торжества.
       Ковалев не таился. Он рассказал все как положено. Чучанов задал несколько вопросов очень конкретного характера. Со знанием дела оценил ответы. Для порядка подумал и отпустил майора. Тот пошел домой сдаваться, а Чучанов собрал партийную комиссию.
       Комиссия, позаседав и выслушав материалы по делу, постановила опросить виновных и заинтересованных лиц и на основании расследования принять решение. Так как заявление жены Ковалева и майорская записка уже имелись, решено было опросить Мендубаеву и ее соседку. Дело поручили капитану Сагалаеву, командиру роты охраны. Капитан заступал на дежурство вечером и до развода решил дело закончить. В 16 часов 00 минут он прибыл на место преступления.
       Соседка Мендубаевой, прапорщица Кускова, с наслаждением описывала случай.
       Капитан стал задавать вопросы:
       - Значит, подтверждаете факт пребывания майора Ковалева у служащей Советской Армии Мендубаевой в неположенное, то есть ночное время ?
       - Всю ночь, как я сказала, они ....ну этим...самым занималися. Водку сильно пили вдвоем, Лорка еще мое полотенце к себе унесла с кухни.Оно у нее сейчас в тазу замочено, хочете покажу, на полотенце следы были потом, сама видела эту гадость.
       - Чьи следы? - не понял капитан.
       - Близости,- деликатно пояснила прапорщица.
       - А..а
       Сагалаев вытащил из кармана брюк кусок бумажки. С одной стороны там были числа (капитан давал сослуживцам деньги в долг под проценты) и записал: "Кускова факт измены подтвердила и предъявила вещественные доказательства". Затем Сагалаев вышел в коридор и постучал в дверь Мендубаевой.
       - Кто там? - сказала Лора голосом капризной девочки.
       - Капитан Сагалаев из партийной комиссии по решению и факту измены.
       Дверь отворилась. Пахнуло вкусно и заманчиво: пудрой, женщиной и развратом. Капитанский нос дрогнул, зашевелились усы и мужские чувства.
       Кускова сунулась было тоже в дверь, но ее отсекли и сладострастное любопытство прапорщицы скорбно зависло в коридоре.
       - Садитесь,- ласково произнесла Лора.
       Сагалаев аккуратно сел на стул, положил для удобства и приличия ногу на ногу, чтоб не так явно выпирало его волнение.
       Лора села напротив. Была она брюнетка, глаза карие, чуть раскосые, блудливые.
       Губы пухлые, скулы вразлет. Особые приметы виднелись в вырезе красного с черным узором халата, совершенно не скрывавшего очень привлекательные нижние конечности. Особые приметы были багровыми засосами, оставленными, вероятно, предыдущим майором. Лора, похоже, ими даже гордилась.
       При обозрении всего этого женского великолепия, капитан сразу понял Ковалева и только партийная дисциплина и закалка, да легкое опасение за содержимое своего бумажника вернуло капитана из эротического дурмана к исполнению поручения.
       - Был у вас, - просипел капитан, сглотнул скудную слюну, стянул разошедшиеся еще шире полы кителя,- был у вас Ковалёв ? Мне знать надо.
       Лора очень спокойно повернулась к окну, отчего Сагалаев в вырезе халата увидел голую левую грудь Лоры и ее ноги "до самой станции". Лора взяла пачку сигарет с подоконника, потом пепельницу, поставила ее на стол, зажгла спичку и закурила.
       - Конечно. Я же не девочка, прятаться не буду. Он сам недели две намеки делал, пока я не позвала.
       Сагалаев зашарил рукой в брючном кармане.
       - Что, чешется?- понимающе-проникновенно спросила Лора.
       - Н-нет, я бумажку ищу.
       - Туалет налево.
       - Да я записать...
       - Что?
       И тут Сагалаев, как восточный человек и мужчина наконец понял, что над ним издеваются.
       - Я тебе покажу сортир налево, ****ь!
       Лора тогда перегнулась через стол и звонко, крепко врезала капитану пощечину. За дверью завозились.
       Сагалаев дернулся, точно пораженный сильным электрическим потенциалом, рванул клапан пустой пистолетной кобуры.
       - Дурак,- коротко бросила Лора,- не за тот пистолет хватаешься!
       И так посмотрела на капитана, что он послушно сел, будто и не было ничего.
       - Выпьешь?- будто приказала Лора.
       - Выпью,- согласился капитан.
       Лора достала водку, рюмки, маринованные огурчики.
       - Открывай,- велела.
       Выпили. Потом еще. После шестой рюмки вместо члена партийной комиссии капитана Сагалаева в комнате образовался отчаянный вертопрах и женолюб.
       Была снята портупея, потом китель и вечернее солнце, скользнув лучом по смятой постели машинистки Лоры , озарило эпизод бурной военной любви капитана Сагалаева и служащей Советской Армии Мендубаевой. Было восемь вечера с гаком. Вместо капитана на дежурство был отправлен прапорщик Минько, возник слух о пропаже Сагалаева и пополз к его служебной квартире. Но капитанова жена Малика пока безмятежно кормила грудью младшего ребенка, собираясь выходить во двор за остальными четырьмя.
       На полу у роковой кровати лежал смятый рабочий халат Лоры, на стуле аккуратно висела форма капитана вооруженных сил, на столе была очередная бутылка водки, когда в третьем часу ночи раздался настойчивый звонок в квартире замполита Чучанова. Прощенный к этому моменту Чучанов оторвался от любимой им супруги, одел наизнанку трусы и пошел открывать дверь.
       
       1988
       

       НЕВЕСТА


       Карасёв готовился жениться. Девушка была на шестом месяце и отказаться от авторства Карасёв не рискнул.

       Положение усугублялось приездом родных девушки. Они пили, пели по ночам песни и скандалили на площадке с соседями. Соседи грозили ментами. Карасёв спешил.

       Паша и Захар, друзья Карасёва, приехали рано, часов в девять утра. Следовало перевезти продукты, расставить столы, посуду, словом, дружески помочь товарищу в скверном деле его бракосочетания.

       Первое, что им попало на глаза в комнате скорбных карасёвых родителей, были босые ноги с длинными ногтями, свисавшие с дивана. Ноги храпели. Это был будущий тесть. Тесть существовал вне своего тела достаточно далеко - раньше обеда не вернётся. Будущая тёща Карасёва в юбке, и, почему-то в бюстгальтере, тщетно пыталась вернуть мужнину душу в омертвевший организм. Но тщетно.

       Братья невесты ушли пить пиво и "обещались" подойти ближе к новобрачному поезду.

       Карасёв брил лицо. Поздоровались. Персональная комната Карасёва площадью в четыре с половиной квадратных метра располагала свободным пространством не более одного "квадрата" - остальную территорию занимала необходимая для проживания мебель: узкая кровать, маленький стол, этажерка, полки и даже платяной шкаф. Карасёв оторвался на мгновение от макияжной процедуры и достал из-за мебели бутылку портвейного вина номером 13. Стаканы стояли на дежурном месте - в книжной полке. Разлили под ободок. После вчерашнего мальчишника карасёвские глаза выглядели недостаточно убедительно для брачующегося. Выпили. Закурили. Рука жениха заработала уверенней - брила качественно и бездефектно. Карасёв рассказал о последствиях предбрачной ночи совокупно с новоприобретёнными родственниками. Братья невесты не поладили с соседом-ментом и стали хватать его за форменную рубаху. Вмешалась беременная ментова жена. И только Карасёв смог уговорить оскорбляемого соседа от решительных действий. Обиженный мент уже вызывал подмогу. В принципе, было бы по-справедливости упечь придурочных родственников суток на пятнадцать или слегка отпинать в отделении, но - неловко перед свадьбой, право слово, не по-людски. Тем более что мудрый Карасёв купил уже всем четверым родственникам обратные билеты на послезавтра. "Уважуха" на грани восторга.

       Долили ещё, достав вторую бутылку. Посетовали на судьбу, пожалели Карасёва-несчастливца. Но деликатно, дружески. Не в лобовую, а келейно.

       Карасёв густо омыл повеселевшее лицо одеколоном "Шипр". Выпили по последнему стакану и приступили каждый к своим обязанностям.

       Когда на дне василеостровского двора-колодца закрякала клаксоном свадебная карета-"Волга", столы уже ломились от яств и вин. Мать жениха пребывала на грани сознательного с бессознательным после двух бессонных ночей и от проделок ухарей-родственников. Захар, Паша и Карасёв-старший, не забывая свой интерес, регулярно вкушаемый на кухне, задорно заканчивали подготовку брачного пира.

       Невесту из общежития привезли на трамвае подружки. Она была уже одета по-походному: в фате. Платье убедительно топорщилось на животике и алые пятна волнительного счастья и нечаянного токсикоза сияли на её кругленьком личике. Невестина мама запричитала. Отец, продравший очи, мог уже ограниченно двигаться.

       - Посошок, посошок! - закричал Вова-свидетель, будучи уже славно "на кочерге". Канареечный широкий галстук Вовы и голубые кримпленовые брюки находились в диалектическом антагонизме между собою, а с бежевым в коричневую клетку пиджаком походили на иллюстрацию к "белке".

       Нестройной редкой толпой участники свадебного торжества сели в автобус. Ехать недалеко - через речку. По мосту революционного лейтенанта, потом налево - и уже вот оно, заветное капище бракосочетанья на набережной.

       Двери с резными медными ручками ловко открыл Вова-свидетель, и еще одна восхищённая процессия провалилась внутрь.

       Официальная процедура прошла быстро, безболезненно и удачно. Братьев и отца невесты Карасёв предусмотрительно убедил не ехать на акт, соблазнив копчёными лещами и бутылочным пивом. Те благодарно согласились, тем более что глава семейства вновь впал в сон, отчего братская норма деликатесов увеличилась на треть.

       Прошёл всего час с небольшим и гости в полном составе уже размещались за пиршественными столами, нервозно поглядывая на пустующие места новобрачных. "Расписанных" ещё не вернули с торжественно-мемориального маршрута, положенного в таких случаях во времена развитого и совершенствуемого социализма.

       Ждать пришлось не очень долго и никто не утомился. Радостный галдёж ознаменовал кряканье свадебного экипажа, доставившего к подъезду родного дома новую советскую семью. С почти готовым родиться дополнительным строителем коммунизма во чреве уже законной ЖЕНЫ!

       Невеста выглядела как героиня! На пальчике её сиял Орден Женской Доблести - обручальное колечко.

       Жених, видом смиренный, словно кладбищенский сторож, сразу потянулся за стаканом. Но вновь обретённая тёща заявила:

       -- На свадьбе жениху пить не положено. Чтоб брачную ночь выдержал! У нас в Тамбове так принято.

       Паша с Захаром громко подавились смехом - насчёт первой брачной ночи они были "свидетели и соучастники", правда, с другими барышнями, которые "не залетевши". Но эта незабвенная ночь давно уж случилась - на Новый год.

       Канареечный Вова-свидетель, игриво шевеля казацкими усами и расплёскивая водку на близсидящих подруг невесты, говорил речь:

       - Дорогие наши новобрачные! Позвольте выпить за вашу счастливую будущую семейную жизнь и за крепкую ячейку нашего общества, за здоровое, крепкое и многочисленное потомство! Совет да любовь, дорогие товарищи!

       - Горько - о! - заполошно очнулся папа молодой жены.

       И - полетела, понеслась свадьба! Зачавкала, забулькала, зазвенела, застучала, засудачила, захихикала, загундела. Пока ещё мирно.

       Задребезжали на плите соседские кастрюли и чайники, покатились в углы пустеющие бутылки, утёрли первый задорный пот плотные подружки молодой. И кавалерам с Васильевского острова да с Петроградской стороны после первых рюмок бодрые малярши и плотненькие фрезеровщицы с вологодчины да тамбовщины уже не показались шибко неотесанными да простоватыми, как при первом взгляде.

       Захар присмотрел было одну, ярко-рыжую. Однако после первого танца её отбил Вова-свидетель. И рыжая была явно непрочь поменять кавалера, так как Захар в её вологодских томных очах явно проигрывал яростно-весёлому Вове.

       Захар утешился внеочередным стаканом "агдама" и подхватил другую подругу, благо их было достаточное количество.

       Паша присмотрел девицу, сидевшую на отшибе. Среди ядрёно-кримпленовых да гипюровых подруг невесты она выделялась допотопной и строгой чопорностью. Одета была в чёрную юбку и серо-голубую блузку с бантом на шее. Очень стройная фигура, волосы русые, длинные, заплетены в косу, упадавшую ниже сиденья стула. Глаза серые, внимательные. Ресницы густые. "Штучная девушка", - подумал Паша. Девица явно не петеушного облика.

       Шампанское пила глотками, не давясь газом, от водки отказалась совершенно. Велела налить ей "киндзмараули", которое здесь не видели в упор ввиду несерьёзной "убойной силы".

       Танцевать она пошла спокойно, не чинясь. Танцевала легко и толково. Паша сам во время оно два года обучался во дворце пионеров танцам, поэтому её умение оценить смог.

       Слово-за-слово, познакомились, разговорились. Студентка университета. Будущий филолог. Паше, поклоннику фантастических романов, из серьёзных поэтов читавшему лишь Блока с Есениным, пришлось некомфортно. Она совершенно свободно упоминала Фолкнера с Мережковским, Бодлера, Рембо, скандинавские саги и прежде неизвестного Паше Питирима Сорокина. Флоренского Паша по неграмотности принял за автора учебника русского языка. А этот Флоренский оказался религиозным философом. Девица превосходила Пашу по знаниям постатейно, куда ни сунься. Было неловко и даже обидно. Но барышня не кичилась своим умственным превосходством, что подкупало и скрашивало разницу в образованиях.

       Паша огорчился, стал наращивать темпы приёма водки и благополучно напился бы уже вскоре, но Мария, так звали новую его знакомую, вклинилась между Пашей и водкой, проявив "добрую волю" и таская его на каждый танец. Говорили обо всём. В основном, о ерунде.

       Свадьба набирала обороты. Открыли окна. Молодая осень цвела по всему Васильевскому острову, голубела над городом, кружила задорно и глупо над парками, скверами и площадями. Осень счастливая, осень безоглядная, отчаянно-короткая питерская осень.

       Но свадьбе, как сугубому мероприятию, было не до осени. Свадьба вошла в меридиан, она углубилась в саму себя, погрузилась в персональный особый мир. И абстрагировалась не только от города, от времени года, но и от соседнего этажа, даже от молодожёнов, которые стали всего лишь жупелом, поводом, вывеской, основанием для происходящего. Завязались романчики, жизни которым ровно до завтрашнего утра; взаимные приязни и понимания, которые так сладки, так восхитительны и чертовски непрочны, будто бабочки-однодневки. Они могут перерасти во вражду и даже в ссору, которая через полчаса закончится кровопролитием. И наступит утро с тоской от глупых вчерашних выходок, со стыдом от клятв и уверений, от поступков, которые никак нельзя было совершать, но они произошли и уже не переиначишь ни единой мелочи во веки веков.

       Братья невесты схлестнулись с кем-то из гостей на площадке. Гостю они основательно, по-деревенски, набили морду, и вернулись пить дальше. Пострадавшая сторона быстро возвратилась с подкреплением, братьев вытащили во двор и дело стало принимать оборот уголовный. Спасать родственников упросили соседа-мента и он, натянув на пьяное тело милицейский китель поверх розовой гипюровой рубашки, убыл на выручку задиристых глупцов. Братьев-акробатьев привели в живописном виде, утерли им кровавые сопли, выдали свежие рубашки, и налили по полному стакану водки: для успокоения.

       Дважды, подобно Вию, введен был к пирующим отец молодой жены. Стоять он был не в состоянии, сидел плохо, правда, глаза открывал самостоятельно и чему-то ужасно изумлялся при этом. Ему наливали, он ухитрялся выпивать и был тут же уносим обратно в малую карасёвскую спаленку.

       Захар появился из этой спаленки со своей дамой. Оба были распарены и держались интимно-доверительно. Захар, прикуривая у Паши, сказал: "Дала почти сразу".

       От красоты сервированного стола не осталось и следа. Скатерть была залита разноцветным. В остатках пищи торчали окурки, пустые бутыли заняли "красный" угол. Угрюмый родственник в чёрной шляпе одиноко икал около телевизора. На шкафу истошно орал карасёвский кот.

       Весёлое дело свадьба! Карасёв румяный, пьяный и оттого счастливый, обнимал Вову-свидетеля одной рукой, а другой - пятнистую свою авансово вылюбленную возлюбленную, прижимал их головы к своей груди, отчего жена и свидетель гулко сталкивались лбами. Карасёв радостно смеялся и целовал обоих в темечки.

       Пашина знакомая заволновалась и стала собираться. Паша был пьян до состояния рыцарственного благородства и пошёл её провожать. Молодые занимались собою и Вовой-свидетелем. И особо на прощальные слова Паши и Марии не отреагировали.

       Бушевал роскошный сентябрьский вечер. Вдоль бордюрных линий на бульварах лежали первые охапки листьев. С Невы поддувало, но не жёстко, а бодряще.

       - Пойдём до канала Грибоедова, - предложила Мария. Паша согласился. Закурили уже бог знает по какой сегодня сигарете.

       - А подруги твои там ещё остались, что ли? - поинтересовался Паша.

       - Одна я. Меня Карасёв пригласил, точнее я сама пригласилась.

       - Это как ? - вяло поинтересовался Паша.

       - Да так. Просто я должна была быть на месте невесты сегодня.

       - Не понял! - Паша даже слегка протрезвел.

       - Дурак твой Карасёв! И я дура! И все - дураки! - Мария истерически всхлипнула, швырнула сигарету, - оставь меня! Я сама доберусь! Идиоты, идиоты все мы! Все! Все!

       Почти бегом бросилась она мимо Андреевского рынка, перебежала дорогу перед самым капотом такси и скрылась за деревьями бульвара.

       Паша постоял, покурил и пошёл назад. На свадьбу. Состоялся уже одиннадцатый час, за ошмётками стола узнал Пашу восхитительно пьяный Карасёв-отец, усадил. Они выпили по рюмке и папа вырубился. Грустная Карасёва мать, которой Паша помог убирать посуду, безо всяких причин рассказала Паше, что она совершенно убита выбором сына. Уничтожена новыми родственниками и вообще, таким несокрушимым оборотом дел.

       Паша хотел было заикнуться о Марии, но удержался. Попрощался и уехал домой.

       На второй день мероприятие повторилось в меньших масштабах. Марии там Паша уже не встретил.

       Шло время. Паша и Захар всё реже посещали Карасёва. Потом родился Васька, случились пьяные именины. А ещё через два года Карасёв развёлся. Ещё через год женился вторично. Пашу и Захара на ту свадьбу уже не позвали. Теперь жена была дочерью полковника, можно сказать "с приданым". Тёща - интеллигентнейшая полковничиха. Появился Шурка. На крестинах присутствовал один Захар. Потом Карасёв опять развёлся.

       Через несколько лет в практически случайной кампании Паше рассказали, что была третья свадьба у Карасёва года два назад. Третьей карасёвской женой сделалась грузинка. Прочие подробности - неизвестны. И родился третий сын у Карасёва.

       Паше, уже к тому времени некурящему отцу дочери-первоклассницы, припомнился сентябрьский вечер, седьмая линия Васильевского острова и крик Марии:

       -- Идиоты, идиоты мы все! Все! Все!

       

       1987 г.

       
 БУТЫЛКА НА ТРОИХ

 Однажды утром я увидел в зеркале, что моё время прошло.

  Чёрная шаль уходящей ночи окрашивалась надеждой зари. Блёстки звёзд тускнели с каждой минутой крепнущего утра. Во дворе кашляли голоса дворников. Лязгнула замком узорчатая калитка дверей, отделяющих спящие жилища от уличных бродяг. Гулко пронесся ранний автомобиль. Сон опустился стальным треугольником и отрубил голову реальности.

 - Либо упадёт, либо полетит. Третьего не дано! – философически рассудил мужик в застиранном тельнике и с досадой заглянул вглубь пустой бутылки.
 По карнизу четвёртого этажа бодро передвигался Сергеев Мишаня. Мишаня был оставлен нами спящим в запертой комнате. Мы возвращались с добытой водкой назад, однако ожидаемое удовольствие от добавки оказалось разрушенным диким видением.
 - Если Миха рухнет, нас выгонят из института как пить дать, - констатировал Валька.
 - А если слезет, мы набьём ему морду, а водки не дадим, - решил я.
 - Вот уж вне всякого сомнения, тут он может не волноваться, сука! – подтвердил Валентин.

 Совершенно пьяный Мишаня канючил, сидя напротив нас:
- Гады вы, а не друзья! Вам что, соточки жаль? Да?
- А ты зачем из окна полез, можешь объяснить? – выпив полстакана, пытал его Валька.
- Проснулся, а никого нет. Дверь заперта. А на улице – лето. Пива захотелось.
- Какое может быть пиво в воскресенье, да ещё на улице Зверинской в восемь вечера? – резонно спросил я Мишаню.
 - А я забыл, что сейчас вечер и воскресенье. Светло же.
 - Нет, Миха, водки мы тебе не дадим. Ты провинился, – подытожил Валька.
 - Ну тогда я полетел! – неожиданно резво Мишаня вскочил на подоконник и вылетел во двор. Валька за ним. Я глянул в окно вслед удаляющимся в сторону зоопарка друзьям и вернулся к столу.

 Часы показывали четыре утра. Сквозь шторы в открытое окно просачивался ветер с Невы и кричали уже проснувшиеся чайки. Светлая июньская муть не давала покоя. Машинально сосчиталось, сколько лет прошло с того года, когда Мишаня был убит под Кандагаром. А Валька года через три умер от инфаркта в бане на собственной даче.

 Двадцать семь лет спустя, в восемь часов утра, во время бритья, я увидел в зеркале третьего. Себя.

1998 г.

       
       ПАУЛЮС И ПРИЗРАКИ или ЗИМОВЬЕ ЗВЕРЕЙ.
       (Рассказ).
       
       
       По осени Паулюс запивает обычно в ветреную погоду. На Неве стальные барашки волн совершенно недвижимы, когда смотришь издалека. А небо в сильный ветер приводит в восторг и упоение: тучи летят низко, над самой водой, ветер рвёт их на мелкие пуховые части и выкидывает в залив. Над шпилями крепости не видно чаек - чайки прижались к песку пляжа или выжидают затишья под стенами бастионов.
       В ночном небе калейдоскоп: воронёная синева сменяется антрацитом чистого неба с желтенькими крапинами звезд. Миг - и всё небо опять заволокли тучи. Ночной ветер над городом носится беснующимся дьяволом, срывает вывески, куски крыш, опрокидывает рекламные щиты. Ветер наводит свой порядок в подведомственном ему ночном городе. Выйдешь на лихорадочно съежившийся под штормовым ночным ветром проспект - и в душе восторг на грани истерики, взрыв гормонов, переворот души, дьявольски хорош бешеный ночной шторм в городе СПб.
       Паулюс - это дружеское прозвище Громова Петра Даниловича, 53 от роду, кандидата технических наук, бывшего главного инженера крупного оборонного института.
       Ныне Паулюс работает электриком на мебельном комбинате. Пьёт. Их НИИ давно разграбили, сначала акционировав, затем приватизировав. В настоящее время в здании, где две с лишним тысячи 'яйцеголовых' крепили оборону СССР, ныне бизнес-центр, а на опытном заводе - складские помещения, где хранится водка, одежда, да разнообразные ширпотребные вещи, некогда вожделенные советским человеком, а по нынешним временам - банальная базарная дешёвка. Ничего не попишешь - времена изменились. 'Кто денежку платит, тот и девушку танцует'.
       Паулюс, как и абсолютное большинство пресловутых 'яйцеголовых', в новую жизнь вписаться не смог и очень быстро опустился по социальной лестнице далеко вниз.
       Вика Викентьевна, жена Паулюса, тоже из бывшей технической интеллигенции, тоже со степенью, только в области химии, трудилась на благо родины в другом научном учреждении подобного типа, которое постигла практически такая же участь, что и НИИ Паулюса.
       Виктория-Вика время от времени трудится путём написания диссертаций в основном для людей, которые хотели бы иметь на визитной карточке надпись мелким шрифтом: ' к.т.н.' или 'д.т.н.' для понтов или в качестве морального возмещения за умственную или иную дефективность.
       Пьют они напару, как правило.
       В их квартире проживают кот Боцман и хомяк Моцарт. Звери живут не то чтобы дружно, но 'экстерриториально', то есть практически не замечая присутствие друг друга.
       Ноябрьский запой у Паулюса с Викой начался второго числа. Была жуткая штормовая ночь. Из окон их трехкомнатной квартиры на семнадцатом этаже дома, что справа от Володарского моста, вид на Неву шикарный. И в эту грохочущую ночь, под визг и бесовское завыванье ветров, смотреть на реку было жутко и сладко - так хороша была беснующаяся река.
       Паулюс не предполагал впадать в штопор, поэтому сразу не затарился необходимым числом бутылок и пакетов с кошачьим кормом. Моцарт был зверь неприхотливый и, помимо круп, превосходно поедал сухие кошачьи продукты питания.
       Словом, когда Вика стала отключаться, водка кончилась. Наступал второй час ночи и Паулюс вынужден был совершить поход в магазин, что через два дома по проспекту. Надо затариться всерьёз, когда стало ясно, что 'напал кир по-большому'.
       Возвращаться назад с ношей было много труднее, ветрюганище, хлеставший в лицо, практически не давал никакой возможности двигаться. Словно препятствовал замыслам Паулюса и Вики впасть в длительный и долгосрочный загул.
       Паулюс тащил двенадцать бутылок водки, три пакета кошачьего корма, консервы и хлеб. Тугая стена ещё нехолодного воздуха преграждала ему путь домой, к жене и зверям. Паулюсова борода мгновенно превратилась в мокрое мочало, глаза резало дождём, ветер пробивал ветровку и, одетые на босу ногу туфли, промокли в мгновение ока.
       - Эй, мужик, подбросить? - раздалось из мимоезжего 'Опеля-кадета' весьма почтенного возраста.
       - Да мне рядом, два дома только одолеть.
       - Садись, мне всё едино по пути, а ты - не порожняком.
       Дверь распахнулась и Паулюс, не задумываясь, стараясь не ударить сумки с продуктом, забрался на заднее сиденье.
       - Пётр Данилыч, ты что ли? Твою мать! Сколько лет не виделись! - раздался крик узнавания от водителя. За рулём Паулюс опознал Василия Владимирова, бывшего начальника военной приёмки их НИИ, капитана первого ранга, доктора наук, серьёзного мужика, лет на пять старше его, Паулюса.
       - Ты, Василий Васильич, мне не померещилось? - удивился ответно, но спьяну не очень эмоционально, Паулюс, - а ты что в такое время не спишь?
       - Работаю, главный инженер, деньгу кую, видишь, извозчиком частным стал, жить надо! А как Виктория Викентьевна твоя, жива-здорова?
       Паулюс стукнул аккуратно ногой по одной из сумок. Полные бутылки глухо звякнули.
       - Вот, везу и ей тоже горючего, вместе квасим, капраз!
       - А сыновья как, работают? - деликатно обошёл пикантную тему Владимиров.
       - Один охранником трудится в супермаркете, а другой - учебу бросил и уехал в Москву. Торгует чем-то.
       - А твои трое дочерей как?
       - Одна в Бельгию вышла замуж. Уже давно развелись. Живёт с внуком одна. Секретутствует у какого-то бывшего соотечественника, а Ксения с нами живёт, младшая. Ленка, старшая наша, самая удачливая, за владельцем трёх бензоколонок замужем. Он лезгин по национальности. Живёт Ленка как в золочёной клетке, четырёх детей имеет и в пятый раз беременная. У них особняк в районе Токсова. Мы с женой там были пару раз, но там нам не рады. Главное, что у Ленки всё путём... Наверное.
       - Слышь, Васильич, а может зайдёшь, посидим, выпьем, о делах прошлых покалякаем, а? - вдруг жалобно попросил Паулюс.
       Виктория Викентьевна, оказывается, за время отсутствия мужа практически пришла в себя. И появлению старинного знакомого обрадовалась всерьёз.
       Выпили по первой. Как раз наступило два часа по полуночи.
       - У нас как на новый год застолье, - пошутил Владимиров.
       Стали вспоминать прошлое. После четвёртой Виктория Викентьевна вдруг спросила:
       - Васенька, а помнишь Илюшу Патрикеева, он у тебя служил. Старший лейтенант, очень такой симпатичный, глаза у него были - улёт. Зелёные. У мужиков это большая редкость. Его потом в Москву перевели. Дядя у Илюши был очень большой начальник.
       - Да, разумеется. А как ещё было после училища к нам попасть, если серьёзной протекции не имеешь.
       А что ты его вспомнила на ночь глядя, сколько уж лет прошло. Он ведь недавно совсем, года три прошло, как погиб. Я случайно об этом узнал. Убили его. Между прочим, в Испании.
       - А как его занесло туда? - поинтересовался Паулюс, помнивший этого самого Патрикеева крайне смутно.
       Вика вдруг охнула и прижала ладони к лицу, что свидетельствовало о крайней степени возбуждения.
       - Что с тобой, Викуль? Нехорошо себя чувствуешь, да? - озаботился Паулюс.
       Виктория Викентьевна с изменившимся лицом взяла бутылку и налила себе полный фужер до краёв.
       - Много не будет ли? - рассердился Паулюс, знавший свою жену досконально. Обычно такой шаг предшествовал истерике.
       - Не смей мне указывать, как поступать! - на высокой ноте оборвала его Вика. И выпила водку залпом.
       Налила ещё полный фужер, воспользовавшись тем, что Паулюс отлучился в туалет.
       - Спать пойду, извни, Вася, устала я. Привет Марусе передавай, - коснеющим языком попрощалась она с Владимировым и ушла, опираясь на стены. Владимиров вздохнул. Вика ужасно изменилась за те годы, когда они не виделись. Спилась с круга практически. Резко постарела, лицо неузнаваемо распухло и округлилось. Ноги высохли и стали тонкими с дряблой кожей. Выглядела Вика на все шестьдесят, а не на свои 48 лет.
       - Так что там с этим старлеем случилось? - продолжил мысль Паулюс, наливая водку.
       - Крупным предпринимателем стал Илья Олегович. Почти олигархом. Но не афишировал свои достижения. К моменту развала страны он уже занимал адмиральскую должность в финансовом управлении флота. Туда попал после нескольких лет работы за кордоном, военным атташе был. В Африке, вот и закорешился там с королём тамошним или президентом. Словом, они вдвоём чуть ли не все полезные ископаемые этой банановой республики скупили. А это нефть, драгметаллы, уран, говорят тоже был. Вот так. На деньги, которое Илья Олегович из нищей России инвестировал. Чьи деньги - не моё дело. И убили его на вилле собственной в Испании. Ладно, давай по последней, поеду я. Мария Алексеевна волноваться будет.
       - А как ты после водки-то за руль? Прихватят...
       - Не боись, Пётр Данилыч, прорвёмся! Давай посошок, дай бог не последнюю и чтоб встретиться в полных семейных составах.
       Выпили. Владимиров уехал. Паулюс выпил еще со стакан и лёг спать. На диване в бывшей сыновней комнате.
       Вику он обнаружил часов в семь, когда открыл дверь ванной. Вика удавилась бельевым шнуром, который сняла с балкона.
       
       Вика пришла к Паулюсу на сороковой день и всё ему рассказала.
       История проста. С Патрикеевым они были знакомы примерно с год до того, как Паулюс уговорил Вику выйти за него замуж. И не только были знакомы, но и роман имел место. И после свадьбы Вика и Патрикеев встречались более трёх лет. Регулярно. И, как минимум, один из сыновей Вики был от Патрикеева. Потом Патрикеев уехал. Вика очень долго переживала разлуку. Но переживала грамотно: Паулюс ни о чём не догадывался. Работа, диссертация, карьера сжирали и время и наблюдательность.
       Вика честно, без обиняков и обвинений пояснила бывшему мужу, а ныне - вдовцу, что Патрикеева любила всегда. А Петра Даниловича , он же Паулюс - уважала и ценила. Попросила напоследок у него прощения, поцеловала аккуратно в щёку - и ушла через балкон. Паулюс, подумав над её словами, решил не пить уже налитый стакан водки, а пойти за нею. И пошёл. С балкона семнадцатого этажа.
       Кота Боцмана взяла соседка по лестничной площадке, Мария Анатольевна, сердобольная к кошкам особа. А Моцарта, хомяка, отнесли в зоомагазин.
       Семьи Громовых не стало.
       
 1999



МУДАК И ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ


У моей тётушки в Тамбове проживал кот с божественным именем Мудак.
Похабница тётка ни в какую не желала переименования кота.
Даже когда появились города Андропов и Брежнев, началась борьба с пьянством и в большой моде стало благозвучие и трезвый образ жизни - кот гордо оставался Мудаком.
Сразу надобно отметить, что ум кот имел чрезвычайный. Ничуть не хуже, чем у завалящего секретаря райкома. Понимал хозяйку с полусвиста, курам внешнего вида не портил, собак презирал, чужих в упор не видел. Даже говорил волшебное слово "мать". Тётка при звуках этого произношения падала в умилительный отпад и давала Мудаку приз. Наиболее лакомой частью в жизни Мудак считал чёрный ржаной сухарик. Причём, непременно подсолёный. Жрал их с необыкновенной жадностью и урчаньем.
В тот год хоронили Черненко. Гонки на лафетах входили в завершающую стадию и дядя Миша Горбачёв уж начал по наущенью коварной Раиски своё волшебство в целях извести пьянство на Руси.
Тамбовская тётка очень не дура являлась выпить. И борьбу за трезвость очень сильно ругала. Так вот, когда на тамбовщину приехал генеральный секретарь Горбачёв со своей бабой, окружающие улицы перекрыли вчистую около тех мест, где ехать мог эскорт вождя.
Тётка в тот день пила самогон с утра. И в момент проезда, в разгар оцепления, она решила добавить. Была в тот момент тётушка уже изрядно на кочерге. И захотелось ей выпить не одной, а в компании. Лучший друг по этой части был кот - с ним и поп...ть душевно и делиться не следует чудесной влагой.
Однако, как на грех, котяру унесло куда-то. И вот, тётка, выйдя на балкон, где содержала свой курятник, заорала во весь свой мощный организм на три квартала в округе:"Мудак, Мудак, Мудак! Куда тебя понесло, сука ты последняя! Мудак!!!"
Орала тётка в момент проезда кортежа. И угораздило дядю Мишу Горбачёва сидеть в этот момент у открытого окна членовоза. И мощный рык тётки вонзился не только ему в уши, но и в аккуратные ушки Раиски Максимовны. Раиска насторожилась и приняла, чисто по-бабски, слова тёткины в адрес собственноручно руководимого благоверного своего, генсека то бишь. И возопила Раиска истерическим женским голосом:"Это что такое! Кто смеет руководителя партии и правительства так называть! Что за пьяная морда так орёт? Прекратить сейчас же! Найти! Разобраться!"
А тётка продолжает голосить утробно с балкона: "Эй, люди, кто увидит Мудака, скажите ему, что я выпить с ним желаю!"
Первый секретарь тамбовского обкома поседел в одночасье. Его супруга, ехавшая рядом, пардон, описалась на нервной почве. Ужас! Кошмар!
А тётка всё не унимается:"Мудак! Куда ты пропал, зараза? Ты думаешь,если ты с ****ью своею сейчас, так я не знаю, что ты там с ней делаешь! Оторвись, мужская скотина!"
Наконец охрана сообразила, что к чему, окошко лимузиновое затворили, тёткину дверь выломали, её самоё в трезвователь, а наутро сам начальник областного КГБ взял с тётки подписку о том, что она в трёхдневный срок кота переименует.
Почему в трёхдневный - не знаю. Почему подписку - думаю, что для отчётности.
Да, напоследок тётке внедрили дело о незаконном самогоноварении. Но аппарата не нашли!
А кот, зараза, согласно нового паспорта Мурзик, так и откликался до своей кончины лишь на девственное своё благозвучие: Мудак.

1998

 МАСОН ГОЛОПУПЕНКО
       (Сказка на 27%)
       
       
       Гриша Михалыч Голопупенко, ментовской пенсионер, отец и ветеран коммуналки с Петроградской стороны, утомился жить скудно. Гриша понял, как поправить материальное положение и улучшить денежное довольствие. Он решил стать масоном. В общих чертах бывший младший сержант милиции слыхал, что есть на белом свете такое важное и могучее племя - жидомасоны, которые 'держат весь мир'. Это очень круто. Тех, кто 'держал двор', 'держал улицу Ленина' и даже с отдельно взятыми представителями совершенно заоблачных деятелей, 'державших Сенной рынок', Гриша был когда-то знаком. Серьёзные товарищи! При 'больших деньжищах'! И Гриша рассудил очень здраво: если держат весь мир - так даже самому новоявленному и мельчайшему члену их всемирного братства, масоны сделают хорошо.
       Про масонов Гриша читал статью. Там значилось, что в организацию можно вступить. Типа как в КПСС или ВЛКСМ раньше. Надо только подобрать 'ложу' и 'рекомендации',
       И Гриша начал искать подходы к таинственным этим масонам.
       
       - Пишите заявление, вот бумага, - сказал Грише Георгий Валентинович.
       - А в какой форме? - поинтересовался Гриша.
       - В свободной форме укажите причину, почему и на каких основаниях Вы решили вступить в ложу 'Зелёная юго-восточная луна'.
       - Чо, прямо так и писать, что желаю стать членом?
       - Да, так и следует изложить. Кстати, Вы изучили материалы, которые я Вам передал неделю тому назад?
       - Ну типа того, поизучал, но мало что понял. Вольные каменщики. Только фигуры там у них разные, знаки, причиндалы всевозможные. И ничего не сказано про мировое крышевание.
       - В каком смысле 'крышевание', да ещё мировое? С чего это Вы взяли, что братство занимается такими вещами? Глупость полнейшая.
       - Понимаю, - ухмыльнулся Гриша, аккуратно начав писать заявление о приёме в ложу, - пока я не там, кто ж мне что скажет...
       - Пишите-пишите, потом разберёмся, - заключил спор Георгий Валентинович, - у Вас, кстати, сигареты не будет закурить?
       - Да у меня дешёвые, 'Прима', побрезгуете, поди?
       - Нормально, давайте, я с утра не курил, мне всё тут едино! - махнул рукой Гришин наставник.
       Гриша слегка насторожился, однако продолжил писать.
       
       В ложу 'Зелёная юго-восточная луна'
       От Голопупенко Георгия Михайловича
       
       ЗАЯВЛЕНИЕ
       
       Прошу принять меня в ряды доблестных масонов, потому что я желаю быть в первых рядах строителей справедливой жизни.
       
       О себе сообщаю, что родился в 1948 году 13 августа в семье крестьян Львовской области бывшей УССР. Отец был землепашец-механизатор. Мать - доярка на ферме. После прохождения срочной службы в рядах Внутренних Войск Советской Армии в Мордовской АССР, продолжил службу в системе МВД СССР в городе-герое Ленинграде на хозяйственных должностях. По достижении установленного срока убыл на пенсию, где и продолжаю находиться. С программой и уставом масонской ложи ознакомлен. Согласен и принимаю безоговорочно.
       Обязуюсь хранить служебную тайну, молчание и прочие атрибуты принадлежности.
       
       Кандидат в профаны Голопупенко Г.М.
       Число.
       Подпись.
       
       - Хорошо, - удовлетворился Георгий Валентинович прочтением бумаги. А у Вас есть вопросы перед торжественным актом?
       - Да есть. Только ж сами на них не ответите, пока я не принятый.
       - Верно. Подождите, теперь уж скоро.
       
       В бывшем бомбоубежище на юго-западе две комнаты отведены под склад хранения противогазов и прочих средств индивидуальной защиты Министерства по чрезвычайным ситуациям. Этим агитпунктом-складом и заведует Георгий Валентинович, бывший химик-оборонщик, по его словам - доктор наук. 'Похож на химика', - отметил про себя Голопупенко. В очках, лысый, перхоть на пиджаке, нос бульбочкой. 'Видать за хищения социалистической собственности или за самогоноварение срок на химии получил'. В этом агитпункте и состоялся акт превращения Голопупенко в масона.
       Глаза Грише завязали какой-то тряпкой, пахнувшей женским потом. Вроде шарфа или платка. Повели, потом кружили вроде как на одном месте создавали вид заблуждения. Пахло свечами. Задавали дурацкие вопросы, на которые Гриша так же дурацки отвечал, ещё бормотали слова вроде заклинаний или молитв. Кругом мужские голоса гундели неразборчиво-преднамеренно.
       По правде говоря, Гриша боялся, что попал к 'гомосекам-пидарасам' и его, Голопупенко, коллективно опустят путём изнасилования. Однако пронесло. Минут через двадцать после всей этой хрени с него сняли тряпицу, которая в самом деле оказалась женским шарфом, изрядно несвежим. Сделал это Георгий Валентинович. И сказал, что в соседней комнате собрались братья. Пусть Голопупенко не удивляется ничему, вопросы задавать может, но не все сразу.
       Во второй комнате были сдвинуты четыре стола в ряд. За столами сидело человек пятнадцать мужиков. Двоих Голопупенко очень хорошо знал. И очень тому удивился, когда кассир из их жилконторы Брюквин Тимофей Львович вдруг представился, как 'посвященный пятого градуса'. А крупный активист-патриот тоже из бывших ментов, только по политчасти, Шаройко, был заместителем этой самой ложи-секты.
       - Ну теперь можно и выпить за нового члена вольных каменщиков, - бодро заявил Шаройко.
       - Вы, профан, должны будете иметь в виду, что наша тайная вечеря, иначе 'граппа', мероприятие регулярное и требует материальной поддержки. Типа взносов. Сейчас мы кружку по кругу пустим, туда всякий положит свой взнос, сколько может. Однако, лучше чтоб не меньше ста рублей. А потом профан сбегает на угол, там магазин продуктовый '24 часа', купит водочки, бутылку красного сухого, это по уставу положено, ну и закусить, на что останется, - заявил главный в ложе 'мастер Филипп Игнатьевич'. Был мастер сед, благообразен, со значком непонятным на лацкане засалившегося пиджака, нижних зубов у него отсутствовало, сразу отметил Гриша. И сомнения его резко усилились.
       
       Когда водки было выпито уж порядком, 'профан-масон' Голопупенко уже всё осознал и раскусил. И огорчён был страшно. И тем, что было пропито триста заначенных от пенсии рублей, причём не в одиночку, а пришлось делиться. И тем, что все присутствующие 'градусники различных степеней' оказались без гроша в кармане, да плюс ко всему и полными 'п...болами'. И тем, что эта великая ложа 'Зелёной луны' являлась 'никем и звать её никак'. А самое главное, что разговоры всю дорогу велись, как бы найти да втянуть в секту-ложу новых лохов и непременно с деньгами, чтобы их, лохов-профанов, 'подоить слегка'.
       
       Дома уже, ближе к полуночи, злющий и пьяный Голопупенко пнул кошку, обматерил жену, достал из тайного угла бутылку перцовой 'немироффки' и, презрев вопли супруги, выпил бутылку до дна. И выключился.
       
       Под утро приснился Голопупенко сон. Он, в полной ментовской форме, с лычками старшины, совершает праведный суд Линча над членами ложи 'Зелёной луны'.
       На пересечении улиц Рентгена и великого писателя Льва Толстого. Трудящихся зрителей - человек двести. Они скандируют: 'Бей масонов, Гриша, на хрена нам нищету разводить!'
       И он, Григорий Голопупенко, вешает за шею одного за другим 'градусников' поштучно. Вокруг перекрёстка на фонарях уличного освещения. Когда дело доходит до Георгия Валентиновича, поручителя и соблазнителя, тот жалобно пытается откупиться словами: 'в натуре верну должок, Гриша, с процентами, триста тридцать рублей верну, с получки!'
       Гриша с наслаждением накидывает ему на шею петлю из того самого женского шарфа, пропитанного трудовым женским потом.
       'Тьфу, зараза, постирать не могли, аж тошнит!' - думает Гриша и просыпается.
       
       Масона Голопупенко больше нет.

1996


       ХАЛТУРА.
       
       
       Муса - хороший каменщик. Научился этому ремеслу он двадцать лет назад, когда служил в стройбате на Украине.
       Теперь у Мусы много работы. Война разрушила город местами до основания.
       Однако люди возвращаются в родные места и хотят жить здесь снова. И восстанавливать дома надо очень многим. После окончания боевых действий повсеместно появились строительные леса, котлованы, как на дрожжах стали расти стены из красного или белого кирпича.
       Муса нарасхват. Хорошо зарабатывает. Семья довольна. Утром рано встает, с восходом солнца - и за работу.
       Вечер был уже близко. Муса заканчивал последний ряд кладки, когда его окликнули.
       Высокий человек с двухдневной щетиной махнул рукой, призывая Мусу спуститься вниз.
       Муса торопиться не стал. Закончил ряд и лишь тогда по лестнице неспеша покинул стройку.
       Они поздоровались. Закурили. Поговорили о чем-то. Муса кивнул головой в знак согласия и пришелец повернулся и пошел, слегка прихрамывая, в развалины соседнего дома.
       Минут через пять он вернулся с сумкой. Муса нагнулся, открыл сам эту большую хозяйственную сумку из клетчатой стеклоткани, внимательно изучил ее содержимое и пришелец унес все обратно.
       Вернулся еще раз назад, достал клочок бумаги и купюру зеленого цвета. Муса купюру взял, осмотрел внимательно и расписался на клочке своим же собственным карандашом, который был всегда при нем.
       Они попрощались.
       Муса пришел домой. Поужинал. Поиграл с младшим сыном, старшему и среднему дал задание - сходить за водой, на рынок за покупками утром и, когда стемнело, ушел из дому, сказав жене, что вернется завтра.
       Через полчаса из руин дома, что по соседству со стройкой Мусы, вышел одетый в черный спортивный костюм человек в черной вязаной шапочке. В руках у него был сверток из зеленой защитной ткани, похожий на рыболовный чехол. Было уже совсем темно и на улице - никого. На неосвещенной улице человек был практически незаметен.
       Нырнул в одну улицу, привычно пересек давно знакомые новостройки, еще не законченные, потом - через пустырь и заброшенные сады вышел к разрушенному девятиэтажному дому. Поднялся в кромешной темноте, словно видел не хуже совы, по пожарной лестнице, неизвестно как уцелевшей, на верхний этаж, прошел по коридору. Зашел в одну комнату, подошел к окну - аккуратно выглянул. Покачал отрицательно головой - перешел в другую, через полуразрушенную лестницу, квартиру, напротив. Здесь ему понравилось. Сел на пол. Развернул сверток. Собрал автоматическую винтовку, приладил прицел. Снарядил магазин. Аккуратно приладил винтовку на забытый и почти целый письменный стол, чтобы из окна не высовываться. И стал ждать, глядя в прицел.
       Напротив, метрах в пятистах, был блок-пост русских омоновцев. Через несколько минут должна быть пересменка. Менялись обычно, приезжая на БТРе. Так и есть. Заурчал мотор. Запрыгала по дороге едва заметная полоска света. БТР приблизился к блок-посту.
       Включили прожектор, установленный на на старом грузовике около блок-поста. В его свете очень явно были видны человек семь приехавших. Стрелок в черном спортивном костюме выбрал начальника - это легко определить, даже не слыша речи - военные на начальников реагируют ярко и выражено - и нажал курок. Раздался выстрел. Командир исчез из прожекторного коридора. Началась хаотичная стрельба в разные стороны. Стрелок так же аккуратно разобрал винтовку. Сложил ее в чехол и спустился тем же путем на землю. Через час Муса крепко спал, обняв жену. Ночь была удачной - не пришлось в этот раз ждать долго и, вдобавок, ночь прошла не впустую. Аванс отработан, завтра Муса получит вторую часть заработка, еще пятьдесят долларов, за подстреленного федерала. Если удастся узнать, что это был старший офицер - ставка утроится.
       Неплохой заработок. Плохо только, что нерегулярный - конкуренция большая, предложений заказчику хоть отбавляй - расценки сбиваются. После войны почти любой человек такую работу выполнить может.
       Утром Муса уже на стройке. Война окончилась, работы много.

1999




КОПИ ЦАРЯ ФИЛИМОНА




Осипов Евгений Иванович нажал кнопку звонка. Звонок не работал. Электричества на острове не было – полгода назад кто-то разобрал динамо-машину и медь статора была найдена в единственном здесь пункте приёма цветных металлов. Ни приёмщик, ни начальник электростанции никого не подозревали и показаний дать по сути дела не могли. Дело за недостаточностью улик возбуждать не стали, да и показатели раскрываемости местному участковому портить ни к чему – скоро перевод на материк светил лейтенанту. Восстановить генератор никто из местных не мог – руки отвыкли строить. «Разбирать – это совсем другой коленкор!»- со знанием дела сказал сам начальник электростанции.
Осипов постучал.
- Входи, не заперто! – откликнулись из дома.
- Здравствуйте, Пётр Павлович! – приветствовал сидящего за столом у окна, спиной к входящему хозяина, Осипов. Хозяин обернулся.
- Женя Осипов? Ты ли это! Дядю приехал хоронить?
- Да, Пётр Павлович, я. Только опоздал на дядины похороны.
- Не переживай, к нам добраться непросто. Сколько времени в Хабаровске прождал вертолёт, день или два?
- День целый.
- Повезло. Можно было бы и неделю ждать, если вертолёт в ремонте или погода нелётная. Проходи, садись! Тебя не узнать, матёрый мужчина. Лет двадцать пять не виделись, поди?
- Двадцать девять, Пётр Павлович! А Вы мало изменились, честное слово!
- Вся жизнь изменилась, да и забыл ты за давностью лет подробности, Женя. На кладбище сразу пойдём, или покормить тебя? Кстати, если нигде не остановился, располагайся здесь, у меня. Я без хозяйки уже одиннадцатый год живу, она недалеко от Бориса лежит, к ней тоже зайдём.

Кладбище поразило Осипова своими гигантскими размерами и густонаселённостью для небольшого по сути острова. Сплошной частокол крестов, оград, по большей части заброшенных, уходил от одной сопки к другой. А это без малого километр.
- Всё население сюда переехало, считай. Да и с близлежащих мелких островов тут хоронят. Только скоро перестанут.
- Почему, Пётр Павлович?
- Потому что никого здесь не останется из живых. Будет одно заброшенное кладбище. Вот, Борис Минаевич здесь и лежит. Рядом со всеми твоими родственниками по отцовской линии. Кроме отца твоего.
- Да, его так и не нашли после крушения его истребителя. А дядя Боря мне за отца и был. И за мать.
- А мать пишет?
- Нет, ни разу. Я её уже забывать стал, как выглядит. Да и видел в последний раз, когда мне пять лет было, когда она меня сюда привезла, брату отца отдала на лето, да и забыла навсегда.
- Ты на неё, Женя, зла не держи.
- Не будем об этом, Пётр Павлович, проехали этот участок жизни.
- И про нас всех в этих краях родина-мать забыла. Бросила ни за понюх. Весь местный интернационал. Помнишь, сколько разных фамилий в школе было?
- У нас в классе одиннадцать национальностей числилось, я хорошо помню, когда в седьмом уроки дружбы проводили – каждый про свой народ рассказывал и доклад готовил с картинками.
- Да. Ведь население только нашего острова согласно переписи 1981 года составляло девять тысяч шестьсот тридцать девять человек. Я, как директор школы, тогда был ответственным за перепись на острове, да и память пока не подводит. А сейчас человек триста. Никто не считал, даже участковый не знает толком.

Вернулись в дом бывшего директора школы Зуева Петра Павловича они ближе к вечеру. Прошли по памятным местам, где проходило детство Осипова. Встретили одного из бывших одноклассников, которого Осипов не узнал в страхолюдном трясущемся существе, разговаривать с которым было непросто из-за запаха немытого тела и невообразимого перегара. Да и разговор был односторонним: единственная тема, которая интересовала друга игрищ и забав – нет ли выпить чего угодно.
Зуев зажёг керосиновую лампу, достал из подвала распластанные куски солёной чавычи и стеклянную трёхлитровую банку с икрой, Осипов извлёк из дорожной сумки бутылку коньяку, консервы, хлеб и прочие припасы. Сели поминать новопреставившегося раба божия Бориса. Осипов опоздал на два дня к похоронам.
- Я теперь и за попа и за гражданского оратора, короче специалист по погребальному ритуалу. Полгода без электричества, так новости лишь от участкового, да по радио узнаём. Мобильный телефон только у него, участкового, он от танкового аккумулятора его подзаряжает. Так что в курсе жизни в стране.
- А что, я слышал, здесь изумрудные копи вдруг обнаружились? – поинтересовался Осипов.
- Обнаружились. Это и стало последней страницей в жизни местного народа. После развала СССР здесь наступил полный хаос. Далеко до столиц, жаловаться некому, власти никакой, денег нет, топливо не завозят, продуктов тоже, мы оказались никому не нужны. Всерьёз народ думал, чтобы родину предать, японцам отдаться. Да кто ж это организует, если подумать. А в 1993 году, когда вдруг привезли на остров ящик с ваучерами и много ящиков с водкой – началась комедия. Сначала раздали эти ваучеры. А наутро объявили об их обмене на водку или деньги. Деньги кончились за десять минут. К концу дня ваучеры стали собственностью тех, кто привёз, то есть представителей краевой власти, или их доверенных лиц, которые водку раздавали. В результате владельцами острова стали посторонние люди. А местные жители – ни при чём. Обмен, достойный диких племён и хитрых европейцев. Народ местный понять можно: ведь им никто и ничего не объяснил толком. А эти бумажки куда девать – кто знает. Да и подозревали, что обман. Научились за годы советской власти, что хорошего власть не придумает, а только себе в радость. А когда с этими бумажками, как с мандатами собственности, объявились владельцы рыбоконсервных заводов, местных трёх магазинов, потом вдруг появился владелец моей бывшей школы и объявил, что перепрофилирует её в таможенный терминал, голова кругом у жителей пошла. Не прошло и квартала, как тут же владельцы причалов начали воевать – кому одному из них причалы и рыболовные совхозные суда достанутся. Война полгода шла со стрельбой, со взрывами. Человек пятьдесят поубивали, правда, больше приезжих. Потом началась демократия. Выбрали мы себе в островные губернаторы бывшего начальника милицейского. Он оказался оборотистым мужиком. Похищал всё, что видел. Руководил лет пять, почти до самого дефолта. С помощью бывших сотрудников организовал эскадрон смерти, как сам называл эту милицейскую банду, они братву приезжую вырезали всю начисто. Все фабрики и заводы забрали себе. Заодно с недрами. И вот, году в 1994м, под конец лета, один из охотников принёс в местную администрацию полную сумку зеленоватых каменьев. Охотник в своё время геологов сопровождал как рабочий много лет подряд и многому научился. Говорит, дескать, нашёл месторождение изумрудов. Как положено, доложил властям. И тут началось самое главное в нашей островной жизни. Для начала по всему острову объявили карантин из-за якобы выявленных двух случаев чумы. Закрыли аэровокзал, судам запретили выход в море. Установили комендантский час, даже роту солдат прислали с автоматами – по улицам посёлка патрулировали. Но солдаты во главе с офицером более пили самогон, да технические спиртосодержащие жидкости пили, чем исполняли воинский долг. Трое доисполнявшихся бравых ребятушек похоронены на местном кладбище – отравились до смерти.
А вся эта волынка была нужна нашему губернатору Ивану Максимовичу Подберёзовику, чтоб изолировать от посягательств приезжих вдруг свалившееся на него богатство в виде полезных ископаемых вверенных ему народом недр. Оформлял он на себя и своего брата эти полезные ископаемые в срочном порядке. За три месяца управился и стали они владельцами изумрудных копей «царя Филимона». Филимоном звали охотника, обнаружившего изумруды. Филимона, кстати, зарезали в пьяной драке буквально через неделю после его явки в островную администрацию с образцами зелёных каменьев.
И пошла морока по добыче изумрудов. Открыли контору, которую возглавлял единственный живой гражданин Бельгии, которого наблюдали в здешних краях, а бельгийца звали Борис Моисеевич. Моисеевич работал не один, а с командой из полутора десятков крепких ребят, которые быстро организовали приёмку, оценку и упаковку изумрудного сырья. Два раза в неделю прилетал военный вертолёт, в который загружали опломбированные ящики и улетал этот краснозвёздный винтокрыл почему-то в сторону японских островов. На рудниках работали местные жители. В лучшее время до тысячи человек. Работали по-простому: рыли шурфы кирками и добывали сырьё. Ни о каких машинах или механизмах, а уж тем более, о технике безопасности, речи не шло. Почти каждый день обвалы происходили – и кресты на кладбище росли, как грибы. Платили на рудниках хорошо – спиртом, хлебом, консервами и долларами – пятьдесят долларов в месяц. От желающих отбоя не было. Въезд, как я говорил уже, на остров закрыли, объявив его запретной зоной.
Два года процветал Подберёзовик, до тех пор, пока кто-то из завистников не стукнул на него в Москву. Прилетели два самолёта. С прокурорами, чекистами, милицией, народными деятелями. Подберёзовика арестовали. Объявили, что он занимался незаконным предпринимательством и замечен в коррупции. Однако брат его, Леонид, благо денег было море, через доверенных лиц организовал среди местных жителей демонстрации да пикеты в защиту угнетаемого и любимого народом правителя. По телевизору показывали, в газетах статьи пошли. Даже в японских газетах возмущение было о том, как на острове Заяцком московские сатрапы душат местных прогрессивных деятелей, которые строят демократию в полном объёме и достигли процветания края и местных жителей. Короче, за копейки народонаселение острова надули в очередной раз и все, как один, мы двинулись на защиту первого крупного вора – Подберёзовика. Защитили на свою голову. Подберёзовики выпустили и он, ничтоже сумняшеся, продал копи «царя Филимона» каким-то бандитам и вместе с родственниками, покинул наш остров. Живёт, как мы слышали, в Канаде, купили они с братом там по поместью и стали канадцы.
Изумруды ещё через два года кончились, про остров забыли все, кроме нынешнего начальника, который теперь зазывает сюда инвесторов из-за рубежа – дескать, вложите в нас деньги, у нас своих нет! Точнее, свои были, да мы их разбазарили, позволили всё, что можно, разворовать. А кто даст денег соседу-дурню, который вдобавок и пропойца…
- Пётр Павлович, а вот как учитель истории, не кажется ли Вам, что во всех этих бедах виноваты большевики?
- Женя, дорогой мой! А большевики кто были? Сплошь засланные немецкие шпионы, или местечковые евреи-комиссары, или латыши-легионеры, или корейцы-кровопийцы? Жители Российской империи это были, на львиную долю процентов представители титульной нации. Есть что-то такое в нас, что толкает к саморазрушению. И, потом, заметь, что каждый народ имеет срок жизни. Египтяне, которые великое государство вдоль Нила построили – где они? Их ведь нет. Исчезли. Египтянами теперь совершенно другой народ именуется. И греки не те греки, что Парфенон воздвигли и расцвет Эллады обеспечили. Не говоря уж о гуннах, булгарах, хеттах и прочих народах. Не знаю. Пока лишь один народ на протяжении нескольких тысячелетий себя сохранил. Евреи. Отчего – вера помогла, или особые черты национального характера или то и другое, чего не было у других народов, погибших. Не знаю. Только одно скажу, что когда орали «Свободу Подберёзовику», думали не столько про него, а более о его двух девочках-близнецах, им тогда лет по двенадцать было. Он перед выборами с обеими девчушками нас, избирателей, уговаривал и рассказывал, что трудится он не только на благо наше, но и на то, чтобы его дочери, здесь, на острове родившиеся, жили в сытости и довольстве на родной земле.
Вот они и живут в холе да радости на американской.
- А китайцы, которые тут у вас недалеко, не претендуют на ваши земли?
- Есть и китайцы. Лук сажают, лес валят. Куртками торгуют. Пьют по сравнению с нашими, очень мало. Держатся вместе. Знаешь, что бывает, когда кладбища закрывают, или объявляют заброшенными, Женя?
- В каком смысле, Пётр Павлович?
- В прямом. Их сносят. Ровняют с землёй. И строят на их месте скверы, площади, города. И новые государства. Для новых народов. То же самое будет и с нашим островом. Лет через двадцать. А может и раньше.
- Так ведь и с Россией то же самое может быть.
- Да нет, Женя. У вас, на материке, порядок по сравнению с нами. Да и ВВП народ любит. Очень многое наш президент для страны делает. Он не допустит такого, как у нас на острове случилось.

Осипов решил возразить, но не стал разочаровывать старого мудреца. Утром прилетел вертолёт. Попрощались теперь уж навсегда. Когда вертолёт делал круг над островом, Осипов подумал, что у ВВП тоже две дочери и что-то подобное подберёзовиковским клятвам давал своим избирателям и любимый россиянами президент. И что Россия богата помимо изумрудов, нефтью, газом и много ещё чем, что можно продать и обеспечить хорошую жизнь дочерям и внучкам и правнучкам хоть в Канаде, хоть в Италии, хоть на Марсе.
Между двумя сопками виднелось очень хорошо видимое сверху кладбище. Почти уже заброшенное.

2003




       "КОГДА БЫЛ ЛЕНИН МАЛЕНЬКИЙ..."
       
       (Из цикла "Эпоха имени...)
       
       История нехитрая. История просто простая. Давняя. Если бы кто из живущих мог предугадывать будущее, чего бы не случилось в этом мире! А какие дивные события тогда произошли - так это еще надо посмотреть!
       Мир был бы другим. И был бы он, ввиду большей предсказуемости, чуточку скучнее.
       
       Училище Дзержинского и Военно-Медицинская Академия в городе-герое Ленинграде выпустили однажды в июне из своих стен четверых друзей детства, а в описываемый момент, уже лейтенантов в большую и бесконечную, как им всем казалось, жизнь.
       Позади остались экзамены, дипломы, практики, пьянки выпускные, начищенные бронзовые гениталии у петровой лошади расстрельевского памятника и прочее. Через несколько дней ждали друзей ТОФ, СФ,ЧФ (тихоокеанский, северный и черноморский флоты соответственно). А пока - было несколько дней свободных, с выданными уже денежными офицерскими довольствиями и вытекающими отсюда удовольствиями.
       В самый последний день июня Сергей Иванов, Паша Коробицын, Гена Забельский и Костя Крысов ехали в Сестрорецкий Курорт с целью отдыха. Были они по-гражданке одеты, везли с собой пива, водки и штатной закуси: сырков плавленых, два батона да
       ирисок полкило. Ехали, пели под коробицынскую гитару веселые и пока еще не срамные песни, высматривали девушек (все были холостые) - не жизнь, а разлюли-малина!
       Уютный сестрорецкий вокзальчик, почти скрытый в зелени, был весь в пене белой и розовато-сиреневой, поздно распустившейся в том году сирени. Раннее утро благоухало и искрилось алмазными розами на каждом листке и травинке.
       На пляже народу было уже преизрядно, несмотря на ранний час. Но песков свободных - еще больше.
       Расположились. Искупались. Выпили.
       Затем присоединились к смешанной группе, игравшей в волейбол, часок поиграли, пошли знакомства - процесс двинулся.
       После 11 утра невдалеке от товарищей офицеров расположилась группа из четверых молодцов примерно такого же возраста. Порядок действий был аналогичен.
       Вскоре число игравших в волейбол увеличилось на четыре лица.
       К обеду объединенные застольные силы насчитывали уже человек двадцать. Однако восемь девушек на двенадцать мужчин явно было мало. Помаленьку, согласно степени опьянения, начались наклевываться не только пляжные привязанности, но и мгновенные соперничества и неприязни.
       Забельский клеил самую симпатичную девицу, именовавшуюся Катей. Очень миниатюрная темная шатенка с карими глазами с поволокой и фигуркой юной богини чувствовала себя примой и уже начинала играть соперничающими за ее внимание мужчинами.
       - С точки зрения банальной эрудиции, дорогие товарищи, в наш век всеобщих мировых тенденций, тем не менее, предлагаю выпить за прекрасных дам стоя, как пьют советские морские офицеры - поднял тост со смыслом уже изрядно поддатый Крысов. И встал.
       Как положено, при таком тосте, вскочили на ноги еще девять воодушевленных мужчин.
       А двое продолжали сидеть. Сидели и молчали из числа второй четверки крупный очкастый брюнет Коля и невысокого роста, но крепкий блондин Вовик.
       Коля вообще, не дослушав крысовского тоста, выпил сразу, как налили. Вовик же, набычив голову, на которой бросались в глаза оттопыренные уши и слегка пухлые губы, смотрел внутрь стакана и молчал.
       - А вы, товарищи, не мужчины разве?- со скрытой угрозой в голосе поинтересовался Крысов.
       - У юристов пить принято демократично - отозвался очкастый Коля, - кто хочет - встает, кто не хочет - посадим!
       И радостно заржал собственнаму каламбуру.
       Королева-Катя, обращаясь к Забельскому, очаровательно сморщила губки и пропела:
       - Медики юристов не любят. Мы к военным неравнодушны.
       На женскую провокацию отреагировал один из вставших юристов, Женя:
       - Какие же вы, девочки, медики, вы же медички, на которых песня не рекомендует жениться, потому что они как спички.
       Катя оскорбилась. Забельский побагровел. Спас положение Пашка Коробицын, сам военный врач, точнее - уже корабельный доктор.
       - Каждый пьет за свою даму. Ежели у кого дама не гордая и ей нравится сидящие мужчины, так и ладушки. Поехали!
       Выпили. Коробицын запел:
       - Капитан Беринг открыл далекий берег,
       Ну что за чудо капитан!
       А в этот берег стучит волною Тихий
       Ужасно дикий океан.
       
       Припев подхватили человек шесть:
       - Подо мною глубина
       Пять килОметров до дна.
       Пять килОметров, да двадцать пять акул.
       И волною до небес
       Раскачало "Мэри С."....
       
       Пели с чувством и со всеобщей, даже, теплотой.
       Потом пели про "папу и султана", про "что ж вы ботик потопили", один из юристов, Вадим, высокий блондин с надменным лицом, взял гитару и на английском начал петь одну за другой песни из битловского репертуара, да так здорово, что все притихли.
       Но тут кончилась водка.
       Кому идти - кидали "на морского". Выпало двоим - лопоухому Вовику и Сереге Иванову.
       Девушки попросили лимонаду. Обернулись гонцы за полчаса.
       Добавку встретили радостным "ура".
       Продолжили. Однако в полузнакомых компаниях при численном неравновесии полов и наличии двух раздражающих факторов в виде красивой фаворитки и быстро пьянеющего мужчины, которому фаворитка нравится, бывают неожиданные повороты судьбы.
       После четвертой выпитой уже из новой партии бутылки водки, совершенно пьяный Коля-юрист, захотел танцевать, заслышав музыку сфер своею пьяною душою.
       - Катя, я тебя приглашаю! - Коля в галантном пьяном расшаркивании зацепился за песок и рухнул на бедную Катю. Прима завизжала как резаная. Забельский ринулся выручать ее.
       Коля решил, что это агрессия и пьяным кулаком вмазал Забельскому в ухо. Товарищи офицеры дружно кинулись помогать-разнимать, но корпоративно настроенные юристы сделали тоже самое. Завязался бой. Настоящий рукопашный пьяный бой с участием двенадцати молодых крепких мужчин. Вскоре драка распалась на несколько схваток.
       Забельский сражался с юристом-англичанином, Иванову достался недавний спутник по походу за водкой, а Крысов и Коробицын попеременно бились сразу с пятью.
       Милиция приехала быстро. В маленьком местном отделении полуголые бойцы просидели в узилище недолго - после оформления надлежащих документов отпустили всех. Штатный инцидент в летнем Сестрорецке. Тем более, что из двенадцати задержанных четверо были военнослужащими, четверо - летчиками из Пулковского отряда Аэрофлота и остальные четверо - выпусниками юридического факультета ЛГУ. То есть лиц подозрительных и не определенных не имелось.
       В Ленинград ехали в разных вагонах, хотя на одной электричке.
       Алкоголь выветривался, фингалы и синяки набирали красоту и мощь.
       Бойцы делились воспоминаниями.
       Больше всех досталось Крысову с Коробицыным. Численный перевес был на стороне противника и оба выглядели достойно-жутковато.
       - А Вовик-то мой лопоухий, дзюдо всерьез занимался, оказывается, - вздохнул Иванов, трогая фиолетовую скулу и надорванное ухо.
       - Погуляли, зараза! А ты хоть Катькин телефон взял?- подытожил день отдыха уже на Финляндском вокзале Забельский, прощаясь с Коробицыным.
       - Еще до драки. Будь!- вздохнул Паша, покосившись на разломанную гитару.
       Июнь кончился. Жизнь начиналась.
       
       Через много лет капитан первого ранга Иванов, навещая родителей уже в городе С-Петербурге, переименованном несколькими месяцами тому назад, смотрел питерские новости.
       Жеманная дикторша-блондинка сообщила, что группу иностранных инвесторов, проявивших интерес к приобретению одной из гостиниц города, принял в Смольном вице-мэр города В.В.Путин.
       И капитан первого ранга Иванов, командир дивизии АПЛ на ТОФ, сразу узнал в вице-мэре ушастого Вовика из далекого уже лета, Вовика, нанесшего Иванову серьезные повреждения морды лица. Правда и будущий подводный морской волк в долгу тогда не остался - в электричку в соседний вагон лопоухий садился не сам - скрюченному юристу помогали коллеги - офицерский удар в пах дзюдоист пропустил.
       
       Простая и незамысловатая вещь - жизнь. Предсказывать ее - дело для дураков. Толковать события задним числом и приписывать собственным мозговым способностям произошедшее - удел глупцов и политиков. Все так. Только как различить будущего политика в случайном знакомом или предугадать свою судьбу наперед - вопрос наверх. В небесное справочное бюро.

1998

       ЛЮБОВЬ К ЭЛЕКТРИЧЕСТВУ.
       
       (Из цикла "Эпоха имени...")
       
       
       
       Столица Голландии не производит столичного впечатления. По сравнению с Амстердамом или Роттердамом - так, небольшой городок. Ночами, в глухую осень, очень славно сидеть в каком-нибудь гаагском ресторанчике, поедать селедку и запивать пивом, прихлебывая время от времени по глотку цветной голландской водки.
       Павел Львович, эмигрант по несчастью, в ноябрьский поздний вечер уже изрядно нагрузился и официант Бранко, то ли черногорец, то ли хорват, дважды делал "Пабу", как здесь называли Павла Львовича, знаки - дескать, жена Паба будет недовольна, оттого, что не приняли мер. Наташа, жена Павла Львовича, как все русские женщины, жутко переживала за нездоровый образ поведения мужа, совсем не так, как здешние голландки или арабки или вообще жительницы свободолюбивой и толерантной страны. Просто местные дамы, по глубокому Наташиному убеждению, ничего не понимали, куда может завести русского человека пьянство, не важно в какой стране живущего в данный момент. В городе Саратове, где она провела основную часть жизни, за примерами ходить было не надо. Примеры были на каждой кухне, в любой канаве или вытрезвителе.
       Павел скучал. На чужбине он оказался из-за неудачно проведенной, точнее, совсем не проведенной, а заваленной сделки.
       Лет семь назад вписался он в "темку" на предмет поставки искусственного масла, по-старинному - маргарина, в Россию. Взял кредит в банке, провернул одну сделку, другую, третью, а на четвертой, самой рискованной и крупной - больше чем на полтора миллиона долларов, его кинули. Сами кредиторы, как потом выяснилось. И пришлось неудачливому бизнесмену оставаться здесь, в Голландии, потому что в России ждали его с нетерпением уже не только кредиторы, но и прокуратура. Деньгами, на которые он попал, заинтересовались вдруг их истинные владельцы - министерство сельского хозяйства Родины. Прежние времена, когда казенные деньги воровать было приятно и без последствий, завершились и снова наступили времена "те еще". Новых рульцов России не интересовала справедливость, как таковая, их огорчало то обстоятельство, что деньги казенные были уведены "не по правилам", то есть без их участия. "Без долевки".
       Короче, Павлу повезло только в одном, что в момент "кидалова" был он за пределами Родины с женой и дочерью, то есть с семьей. И сейчас, по прошествии лет и лихолетий, когда всей семьей они получили уже вид на жительство, дочь Мария училась в университете в Швейцарии, а жена работала в крупном банке, очень грустил Павел, так как он здесь, в Европе, оказался по сути, лишним. Здесь играли примерно по таким же правилам, как и в России нынешней, однако корпоративная жесткость и клановость были в бизнесе и политике куда более непроницаемы для чужака с Дикого Востока. А профессия специалиста по вычислительной технике с дипломом СССР здесь не котировалась. Вот и существовал Павел практически на иждивении жены. Что для русского мужчины очень чувствительно и даже "западло", музыкально выражаясь.
       Ночь уже проступала за зеркальным окном ресторанчика. Мокрая брусчатка лаково блестела и было тепло и пьяно на душе Павла, однако горько.
       Брякнул колокольчик на входе. Вошел еще посетитель. Заказал водки, селедки и пива.
       Павел сразу понял, что это земляк. Так оно и вышло.
       
       Герман Степанович Кукуричкин был в Голландии по делам службы. Трудился он в министерстве энергетики России. Здесь должен был принимать какие- то железяки, запасные части для то ли ГЭС, то ли ГЭС. Словом, коротал время до подписания бумаг в голландских учреждениях , а сейчас вот пил вместе с Павлом водку.
       - Ты в студенческие времена в строительных отрядах бывал наверняка. Знаешь систему тогдашнюю. Коровники. Телятники, там. Свинарники. Бойцы как положено - на укладке кирпича, а командиры и комиссары - наряды закрывают, да денежки с председателем колхоза или совхозным директором дербанят казенные. - так начал свою забавную историю тезка космонавта N 2 .
       - Случилась эта ситуация в Коми АССР в конце уже сезона, за неделю до сдачи свинарника в замечательном одном совхозе, где каждый первый трудящийся был либо бывшим уголовником после отсидки, либо "химиком" расконвоированным. Строили мы несколько свинарников. И одним из командиров линейного стройотряда знаешь кто был?
       Нынешний главный приватизатор всея Руси - Толик.
       Парень он очень активный, иногда до неприличия. Башковитый, спору нет. Но без тормозов напрочь. Если память не изменяет, было это между третьим и четвертым курсами ВУЗа. Я тогда в электротехническом учился. Толик, как всем известно, в инженерно-экономическом. У меня специальность "энергоснабжение радиопередающих устройств", по-простецки значит - энергоснабжение радиопередатчиков. То есть дело мы уже имели не только в теории, но и на практике с сильноточной и высоковольтной аппаратурой. Двести двадцать вольт и триста восемьдесят отличали хорошо от батарейки карманного фонарика.
       Короче, моя бригада занималась подводкой кабелей, монтажом подстанций, в том числе трансформаторные будки оснащали, высоковольтную аппаратуру ставили.
       Да ты помнишь, что такое в СССР были предпраздничные дни, концы кварталов, не говоря уже о предновогодней истерии.
       Не укладывались мы в сроки с монтажом трансформаторной будки для этих самых коровников-свинарников, растак и перетак их! То одного оборудования не подвезли, то другое "скоммуниздили" товарищи руководители или местные жители. У них, у местных и в те еще времена была народная забава - воровать кабель, снимать с него изоляцию и броню, плющить и сдавать в утиль, для выпивки, не для семьи же!
       Дня за три до сдачи приезжает Толик, весь красный от напора и запарки и устраивает форменный всем разнос - мол, надо наряды закрывать, сдавать объект, деньги осваивать и прочее, а вы, козлы безрогие, не мычите ни телитесь - опаздываете!
       Я объясняю, что то, се, что выключатели высоковольтные вчерашней ночью украли во второй уже раз. - Ничего слушать Толик не желает. Вынь да положь - сдавай, твои проблемы!
       Я опять пытаюсь рассказать, что невозможно, а он вопит, уже не рыжий, а малиновый, распушился, как среднеазиатский ежик - тебе, мол, комиссии надо показать, что лампочки в свинарнике горят - и все! Наряд тогда закроют, мы уедем, а доделывает пускай уже совхоз своими силами!
       В нашем Отечестве, Паша, экономисты завсегда в энергетике лучше всех разбираются. Не в экономике, заметь, а в медицине, в астрономии, где угодно, но только не в экономике. Впрочем, философы в технике разбираются не хуже экономистов и уж всяко лучше самих технарей, сам знаешь. Как в анекдоте про полет космический на Солнце - ночью полетите!
       Все равно говорю Толику, не могу - дело подсудное!
       Уехал.
       Наутро вызывают меня в штаб линейный. Поперся. Еду на велосипеде за 18 км по лесной дороге - а навстречу мне - два "газика", помнишь с брезентовым верхом, деревенское начальство ездило на таких. Ну и оба - набитые дядьками в шляпах. Комиссия. Рулит на мой объект. Я добрался до линейного штаба, просидел над объяснительными записками часа четыре, пока написал по форме, почему я в срок со своим объектом не укладываюсь.
       Собрался было ехать - слышу в соседней комнате крики и панику. Вылетает командир линейного отряда весь белый, с рожей перекошенной, за голову держится. Кричит своей помощнице Зине (походной жене), чтобы скорую вызывала на свинарник и милицию.
       Спросить пытаюсь, что произошло - меня подальше послали - езжай, мол, откуда приехал, там чрезвычайное происшествие!
       А произошло вот что. Толик меня отослал в штаб, чтоб я не мешал ему самостоятельно руководить сдачей неготового объекта комиссии. Нарулил он там - едва разгребли.
       Приказал моим бойцам соединять силовые кабели напрямую, без понижения, без защиты, дескать, лампочки в свинарнике должны гореть - хоть умри!
       Мои подчинились. Подсоединили. Но напряжение врубать отказались - можешь к стенке ставить и расстреливать! Так как они, не в пример экономистам, знают, что такое тысяча вольт.
       Тогда отчаянный начальник самостоятельно произвел включение. Ни трансформатора, ни кабелей больше не стало. Один пожар и взрыв.
       Но надо отдать должное везучести толиковой. Он опалился, не обгорел и не обуглился, а именно опалился как поросенок. Ожоги незначительные. Ну и шок - отбросило его недалеко, метра на полтора. Двух моих первокурсников горячим маслом из взорвавшегося трансформатора ошпарило. Зато ни один из членов комиссии не пострадал.
       Дело замяли. Объект сдали. Прокуратуру тоже замазали. Даже в наших ВУЗах об этом инциденте говорили только в сортирах да на студенческих пьянках.
       Вот в таких делах - как дурь сотворить вселенскую, а потом уйти от ответственности, дескать "я не я и лошадь не моя, а вы все сами дураки" - Толик со товарищи уже тогда был дока. В этом ему не откажешь.
       Сколько лет прошло, а все перед глазами стоит та обугленная подстанция, ребята ошпаренные и человек с красной мордой и черной головой - там, где были рыжие вихры - пепел африканский, угольный.
       Как вот и сейчас - пепелище вместо энергетики.
       А докой он стал уже мирового уровня, Толик-экономист. Главный энергетик России.
       
       Уже заполночь совершенно пьяный Павел вернулся домой. Утром с трудом вспоминал - был ли вчера с ним в ресторане кто - или привиделось сбодуна...
       Наташа ругалась - допьешься до чертиков, идиот.
       - До рыжих? - грустно пошутил Павел.
       - До зеленых - ответила всердцах жена.

2000

       ПИГМАЛИОН.
       (Из цикла "Эпоха имени...")
       
       
       Артур Н., филолог по образованию,(студенческая кличка "РембО" из-за пИсанного о творчестве этого поэта реферата, впоследствии перешедшего в тему диссертации), трудился менеджером в фирме, предоставляющей "эскортные услуги". Попросту - девушек и юношей (по вкусу), но не банально на усладу публике, а в деловые , как правило, поездки.
       Ежели какой заказчик с деньгами убывает от очага на срок, превышающий его возможности в смысле воздержания, а заодно для престижа, то заказывает он "секретаря", "переводчика" или "референта". Пол - на выбор.
       В обязанности Артура входит встреча и отправка личного состава, оформление документов и виз, составление деловых бумаг и отчетов, "связи с общественностью".
       Начальство ценит работника с ученой степенью, профессионала с легким пером, знающего два языка. Однако платит, как и положено, негусто.
       В то утро Артур встречал "сотрудницу", возвращавшуюся из столицы после командировки с "жирным" клиентом, который готовился стать "большим человеком" в правительстве и поэтому, ввиду частых переездов, жил на два дома - жена в Питере и "сотрудница" - в Москве". Обычное дело.
       Валентина, так звали артурову сотрудницу, вдобавок, банально нравилась клиенту и, как дама умная, имела на оного клиента будущие виды.
       Артур вышел из служебного "вольво" и закурил. Разгоралось жаркое белое утро. Мокрая мостовая у вокзала блестела еще прохладно, над площадью склочно парили чайки.
       - Мужчина, купите девушке эскимо,- сказал Артуру в левое ухо девичий голос.
       Артур пребывал в расслабленном состоянии и ответил, как подумал:
       -- Минет, да?
       -- Чево вы сказали?- услышал он ответ с характерным малороссийским акцентом.
       Повернул голову. Рядом стояла девица лет восемнадцати в розовой кофте в обтяжку и белой юбке высотой "до северного полюса". На девице были почему-то демисезонные коричневые туфли на желтой платформе и черные колготки. Личиком и фигуркой была она очень недурна и совершенно непотаскана. Начинающая привокзальная проститутка.
       - Житомир или Ровно? - зачем-то спросил Артур.
       - С под Одессы. С Сергиевки.
       - А зовут как?
       - Анжела.
       - А почему не Галатея? - произнес Артур, ища урну, которой не было - сигарета кончилась.
       - А хозяин у тебя есть?
       - Не знаю.
       - Ну хоть старший-то?
       - Старший за пивом в ларек пошел. Эскимо-то покупать будем?- тоном продавщицы строго спросила она.
       - Некогда. Привет! - Артур пошел на перрон, "Стрела" прибывала.
       Сотрудница Валентина, гвардейского вида девка с командирским характером уже вышла из вагона первой, соблюдая этикет - чтобы встречающие жирного клиента их вместе не увидели - боже сохрани!
       - Привет, Артур, как струя?
       - С напором. А твои дела?
       - Спасибо, по календарю.
       Валентина по образованию врач-уролог и обожает такие медицинско-похабные приколы. Но с Артуром, как с "братом по разуму", у нее почти дружеские отношения, не чета "охранникам-быкам" или "мудакам-клиентам". К цели своей - стать богатой - Валентина идет как ледокол, прямо, с изяществом железной стервы. Такой имидж имеет большой успех особенно у пожилых VIP-ов и у "крутых", только что перебравшихся в столицы из откуда-нибудь с периферийных окраин.
       
       -2-
       
       Через неделю, когда Артур провожал уже на ночную "Стрелу" сотрудника-гея, пацана двадцати лет, заказанного медиа-дельцом средней руки, ему вновь попалась на глаза Анжела-Галатея. С нею договаривались два кавказца с пребольшущими клетчатыми сумками, которые перегибали владельцев чуть не под прямым углом.
       "Ни хрена, сколько гексогена везут" - усмехнулся про себя Артур.
       Утром, в конторе, поздоровавшись с Валентиной, которая оформляла отпуск и напевала древний мотивчик "на недельку до второго", он спросил ее:
       - Валентина, а ты своим опытом не смогла бы поделиться?
       - С твоей женой, что ли?- зло съехидничала та.
       Артур привычно не обиделся, однако по душе царапнуло.
       - Вообще, в принципе...
       - Поработать наставницей, или написать инструкцию по эксплуатации сексуально озабоченного олигофрена? Bообще-то мысль интересная. Давай, вернусь - и поговорим.
       - Бывай, станочница-намотчица, - не преминул вернуть долг Артур.
       - Бывай, Тристан!
       Последняя Валентинина фраза означала, что Артур за все два года работы на фирме ни разу не пытался "освоить" Валентину, что, похоже, задевало ее как профессиональное, так и женское самолюбие.
       
       -3-
       
       В ресторане "Трибунал", что в здании Адмиралтейства, выпивка весьма дорогая, однако место - престижное.
       Валентина, допивая третий бокал дорогущего португальского портвейна, до которого большая мастерица, изрекла:
       - Анжелка эта твоя, мордочкой и тельцем удалась. А вот по части навыков - полная дура. Однако попробовать можно. Только давай твои условия обозначай, а с ее крышей и с сутенером - сам договаривайся.
       Пьяненькая Валентина вдруг засмеялась и выдала не по теме:
       - Я тут днями еду по Петроградской, через Карповку переезжаю, смотрю - магазин. На вывеске значится "12 месяцев", я чуть не уписалась со смеху - назвали бы еще так : "12 месячных. - Сказка!" Это магазин для беременных. Идиоты! И такой дури - полным-полно. Ладно, отвлеклась. Давай твои условия называй.
       - Разумеется, я организационные вопросы решаю по ее нынешнему месту работы. Договариваюсь с нашими хозяевами, что б ее на испытательный срок взяли и к тебе вроде стажерки прикрепили. За период обучения, то есть до первого самостоятельно найденного ею клиента я тебе буду 550 бакинских платить ежемесячно.
       - Шестьсот - и по рукам, Тристанчик!- коварная Валентина хихикнула - под себя, что ли, готовишь?
       Артур промолчал - что взять с умной, но пьяной женщины. Попросил счет и расплатился. Процесс двинулся.
       
       -4-
       
       Процесс двинулся. Затем пошел. И - полетел.
       Но не так, как у Горбачева М.С., вразнос и враздрай - а под присмотром врачей, специалистов, визажистов, парикмахеров и бандитов.
       Через пять месяцев Анжела стала работать самостоятельно.
       Еще через примерно квартал, сменила вышедшую за бывшего жирного клиента замуж Валентину и заменила, следует отметить - очень успешно.
       Валентина заставила жирного клиента развестись с женой и, как только его назначение было утверждено в Кремле, жениться на ней, Валентине.
       Теперь она блистает на самых престижных московских тусовках, стала появляться на телевидении, где обрела славу одной из самых умных и резких на язык светских дам.
       Артур организовал собственную эскортную фирму, где примой - Анжела.
       Дела идут активно в гору.
       У Анжелы обнаружился острый ум, способности к обучению и безумный "д,артаньяновский комплекс" везде быть первой.
       И Артур совершенно не был удивлен, когда "однажды в осень" Анжела сообщила, что "поступила в университет на психологический".
       "Пигмалион от гениталий" - не РэмбО !" - усмехнулся Артур.
       Человек он был самокритичный.
       


       СЧАСТЛИВЫЙ БУРЬЯН .
       (Из цикла "Эпоха имени ...")
       
       
       Бурьяна завалили в восьмом часу пополудни, когда уже смеркалось.
       Бурьяновский "лексус" двое стрелков в упор превратили в решето . Два полных магазина из АК-74 - это много.
       Самое смешное, что в Бурьяна попала всего одна пуля - в сердце. Даже здесь Бурьяну повезло - умер он мгновенно.
       
       Первая "пруха" Бурьяна (в миру - Бурьянова Сергея Анатольевича), случилась в самом начале отечественного кооперативного движения.
       Было ему тогда 27. Торговал он арбузами в сезон. А вне сезона служил лаборантом в гидрометеорологическом институте - погоду считал.
       В те заповедные времена на углу 5-ой линии и Большого проспекта Васильевского острова в городе Ленинграде, процветала знаменитая пельменная "Мутный глаз".
       Вот там, будучи в легком подпитии, Сергей и познакомился с интересной дамой - Катей.
       Остался у нее ночевать. А в скором последствии выяснилось, что она распоряжается кредитами в банке "Союз", созданном по решению партии и правительства для поддержки кооперативного советского движения.
       Уже через пару месяцев Сережа ездил на хорошенькой вазовской "девяточке" цвета "мокрый асфальт", весьма тогда престижного.
       Еще через год Екатерину Геннадиевну перевели с повышением, но подальше от соблазнов, а Сережа ,уже Бурьян, был владельцем трех автомобилей и нескольких торговых точек в центре города. Тех, что называются "ларьки".
       Практически тогда же он женился и Катя-благодетельница осталась в счастливом прошлом.
       Женился Бурьян еще более удачно, чем могло быть. "Жена-еврейка" - такой фортель сына его родители перенесли с трудом как истинно русские интеллигенты.
       Вдобавок, у бурьяновской жены папа был коммерческим директором завода судовых двигателей.
       Бурьян с тестем напару сочинили фирмочку, которая снабжала огромный казенный завод всякой всячиной, одновременно занимаясь сбытом готовой продукции, стоимость которой завышалась раз в пять-семь от себестоимости.
       Жили хорошо.
       Однако почти сразу к Бурьяну приперлись братки, которые крышевали его ларьки.
       Но взаимопонимания они не обнаружили.
       Бурьяну для острастки сожгли тогда его синюю "тойоту". А недели через три спустя братки отдыхали в сауне и ждали девочек. Но вместо девочек явились двое мальчиков с пистолетами Стечкина и незадачливая "крыша" в полном составе пала "смертью голых" прямо в предбаннике.
       Очень повезло Бурьяну и по теме фальшивых авизо, после которой у него в Комарово, где ("на недельку до второго...") вознесся трехэтажный замок с башенками, весь из ядовито-красного кирпича.
       Множество подвигов совершил Бурьян за семь бурных лет своей бизнес-деятельности.
       Много временных партнеров его успокоились на городских и пригородных кладбищах.
       Однако не было фактов, способных "парафировать предъяву" Бурьяну. Везло человеку!
       И только однажды, в бильярдной, что рядом с Комсомольской площадью, разыгрывая тему автомобилей ("рыжих", то есть краденых), новый подельник Бурьяна, азербайджанец Гасан Джангиров, сказал ему так:
       - Сереженька, если у нас бизнес не пойдет, так мы тебя запакуем. Деньги ведь наши, уважаемый, а за них отвечать придется.
       - А таможня чья, а документы в ГАИ, а организация дела?Это - мое. И если у нас бизнес не пойдет - тебе тоже отвечать придется, Гасан Джангирович! - так ответил ему Бурьян.
       - Так по рукам?
       - По рукам!
       Бизнес не пошел.
       Деньги, три с половиной миллиона долларов, зависли где-то в Лихтенштейне.
       Филипп Борисович Граерман, отвечавший за поставку автомобилей из Европы, исчез вместе с деньгами.
       Бурьян искал подручного, но безуспешно. Говорили, что Граерман слил средства в Израиль и тайно туда же переехал.
       "Ответка" таким образом, оказалась на Бурьяне.
       Бурьян "попал на деньги круто".
       Ни жена, ни дети, которые уже ютились в Америке, для гасановских были недоступны, поэтому Бурьян залег в подполье сам.
       Одновременно с этим событием, отдел борьбы с организованной преступностью уже города Санкт-Петербурга , получил исчерпывающие сведения о гасановских проделках - "явки, пароли и адреса" фирм, где крутились деньги, тайные места упокоения гасановских врагов и прочие пикантные подробности.
       Два борзых и упертых опера вцепились как клещи - и дело пошло.
       Даже деньги Гасану не помогли - пришлось уезжать в Грецию, на "запасной аэродром" до окончания разбора полетов, от греха подальше. А несколько активных гасановских людей пошли в Кресты "париться".
       А потом случилось так, что дошли до Гасана Джангироваича сначала слухи, а потом и неубиенные факты на тему - кто его ментам сдал.
       Оказалось, как и думали - Бурьян.
       Никто никого не пытал, утюгом спину не гладил, а прицепили прослушки на все бурьяновские телефоны и во всех его обиталищах жучки поставили - вот и набралось материалу на то, что:
       Бурьяна завалили в восьмом часу пополудни, когда уже смеркалось.
       Бурьяновский "лексус" двое стрелков в упор превратили в решето.
       Два полных магазина из АК-74 - это много. Самое смешное, что в Бурьяна попала всего одна пуля - в сердце. Даже здесь Бурьяну повезло - умер он мгновенно.
       
       Вот и вся история про счастливого Бурьяна.

2001
 

 ПОЛИТИКА

- 1 -


Веня Зингаревич, в просторечии " Веник",а у дам в подпитии - "Веничек", он же старший инженер кафедры "Подземных сооружений" тыловой академии, он же неосвобожденный секретарь комсомольской организации транспортного факультета, он же студент 4 курса вечернего обучения финансово-экономического института, в 10 часов утра в пятницу, был срочно вызван к начальнику политотдела академии генералу Лысюку.
- Херово руководишь своей комсой, Зингаревич, - начал замполит, - при таком раскладе долго тебе в кандидатах быть, а членом стать - бо-о-льшой вопрос!
Веня, военно выражаясь, "слегка приссал", но виду не испортил.
- Здравствуйте, Михаил Борисович, у меня все отчеты в порядке и планы сданы.
- Я не про планы, я про говно.
- Это как, товарищ генерал?
- Каком кверху. Старший лейтенант Левчук у тебя числится?
- Так точно, у меня с сентября прошлого года, и мы, по указанию замполита факультета, готовим ему рекомендацию в кандидаты в члены КПСС на будущее собрание.
- Читай вот, бумагу,но про нее и про наш разговор - никому ни слова, пока вопрос не закроешь, понял?
- Так точно.
С волнением в сердце за карьеру читал Веня милицейский протокол задержания, рапорт начальника патруля и объяснительные записки старших лейтенантов Левчука и Ганичева по существу содеянного.
А содеяно было, для января 1982 года, серьезно.
21 января 1982 года, старшие лейтенанты ВОСО Левчук и Ганичев, будучи в учебной командировке в городе Выборг Ленинградской области, совершили проступок, порочащий высокое звание советских офицеров и комсомольцев, выразившийся в варварском оскорблении памятника вождю мирового пролетариата товарища Ленина.
Пьяные Левчук и Ганичев, с помощью перочинного ножа, нацарапали на жилетке В.И.Ленина указательную стрелку, направленную вниз от жилетки, к ленинской ширинке, и на горизонтальной части указательной этой стрелки написали жирно, как на чертеже, слово из трех букв мужского рода. Затем, спустившись с пъедестала, они осквернили подножие памятника "естественным путем: по-маленькому - однократно, по-большому - двукратно", так фигурировало в протоколе задержания. Задержаны оба непосредственно при окончании осквернения, на месте преступления. Были они одеты не по форме, поэтому в комендатуру их забирали из отделения милиции, после выяснения личностей.
В отделении они сквернословили и оскорбляли дежурного милиционера, за что, видимо, получили по мордам, ибо утром в комендатуре представили перед комендантом совершенно лиловые носы и разбитые губы.
В объяснительных записках провинившихся дело представлялось так: пили на какой-то квартире, у плохо знакомых женщин, с которыми познакомились на привокзальной площади, где пытались у таксистов купить водки, "так как не хватило".
Дамы пригласили офицеров домой, угостили так и сяк, однако ночевать не оставили, сославшись что "утром рано на работу вставать". Ну а потом офицеры ничего не помнят и очнулись только в комендатуре.
Ну и совершенно никуда не годилось совпадение по датам - осквернение памятника случилось аккурат в день смерти Ленина.
Зингаревич приуныл, так как для вверенной ему комсомольской организации такое дело явно и безукоризненно ставило жирный крест на партийной и всеобщей карьере Вениамина Борисовича Зингаревича.
- Ну и как будешь выпутываться, секретарь? - грозно спросил генерал.
- А какие будут указания, ведь комсомол - только резерв партии,- со страху Веня схамил генералу и - удачно.
- Х-м, х-м, - кашлянул Лысюк,- соображаешь! - постучал пальцами по столу,- верно, это будет всеобщая головная боль,да и не только у нас и у начальника академии. Похоже, что и повыше. Иди и к 17 часам изложишь свои соображения, позвонишь мне по телефону, но чтобы никто не слышал, ясно? Иди.
Опечаленный Веня вышел из главного здания академии через 5-й подъезд и достал сигарету, спичек не было . В этот момент у подъезда остановился автобус, развозивший преподавателей из корпуса в корпус.Из автобуса задом наперед выкарабкался паренек в очках, вытаскивая с трудом огромную дермантиновую папку для учебных плакатов и других наглядных пособий. Паренек был мелок и папка вполне могла бы стать ему надежным убежищем в случае непогоды. Фамилия паренька звучала Кудрявый и задолжал этот кудряш комсомольских взносов аж месяца за четыре.
-Леня, ты когда задолженность погасишь? - спросил его Вениамин.
- Извини, Веня, после зарплаты, сейчас совершенно денег нету,- жалобно проблеял Кудрявый и поволок огромную папку в подъезд.
"Сука, парфюмерией да колготками спекулирует, а на взносы денег нет",- злобно подумал Вениамин и пошел с незажженной сигаретой к себе на Съездовскую линию.
Леня Кудрявый учился в том же институте экономики и финансов, что и Веня, только на первом курсе, однако бойкого паренька знала не только институтская или академическая фарца, но и люди "с апрашки и с галеры", то есть серьезные спекулянты от Апраксина и Гостиного дворов.
В лаборатории кафедры "Подземных сооружений на театре военных действий" два прапорщика - неразлучника Юхнов и Косолапов собирались обедать. С момента перехода Зингаревича на эту кафедру обеденный ритуал неразлучников был восхитительно однообразен: бутылка водки, полкило зельца и полкаравая черного ржаного хлеба.
Питание прапорщиков на протяжении их ненормированного рабочего дня было трехразовым - после 15 часов следовал полдник, где в меню значился портвейн - 2 бутылки по 0,75 литра, 200 граммов колбасы в нарезке и городской батон - 1.
После незначительного перекура следовал ужин, где меню не было столь неизменным то есть было место экспромту, а порой - и подвигу.
Участвовать, кстати, во всех "мероприятелях" приглашались все желающие на условиях самообслуживания, то есть выпивку и закуску надо было иметь свою.
- Веник, ты обедать будешь ?,- деловито спросил Веню Юхнов, кромсая на обрывках секретной карты Западного Берлина свежий каравай дарницкого.
- Пожалуй, немного буду,- неожиданно для себя ответил Зингаревич, хотя в дверях твердо решил сегодня не пить.
- Ну беги, на углу как раз "мальки" есть и "Хирса".- сказал из-за Вениной спины Косолапов.
В гастрономе "на углу", то есть на пересечении Большого проспекта и Съездовской линии, Веня одумался, пока подошла очередь и взял только бутылку сухого вина за рубль двадцать и 200 граммов соевых конфет - вопрос, озвученный генералом, был чрезвычайно важен и решать его было надобно на трезвую голову.
Прапорщики-неразлучники уже приступили к трапезе, видимо предыдущий ужин был чрезвычайно обилен и следовало "поправиться" и когда Зингаревич поставил на стол сухое, презрительно выразились:
-Ты что, о-ф-уел или заболел? Или учитель двойку поставил?
- Собрание у меня в пять.
- Так еще половина двенадцатого, успеешь ! В первый раз, что ли? Помнишь, как на отчетном собрании полковник Лавринович перепутал "парламент" с "перманентом" - настолько кривой был и это не хрен тебе собачий, а полковник Советской Армии да еще целый заместитель начальника курса по политчасти, а не комсомольский секретарь ! Брось, не пей мочу, а выпей водочки, как положено, все равно больше чем нальем не дадим !
Лавринович был известен еще тем, что садясь за холявную выпивку, говорил, что б наливали ему полный стакан, по причине спешки ( дескать, всего один стакан выпьет - и сразу же уйдет) . Наливали, как правило, по половине. Лавринович выпивал первый полный стакан - и никуда не уходил. Пустой стакан выглядел неприлично и в него доливали как и всем, таким образом полковник обходил коллег на полстакана.
Все уже знали полковничью хитрость, однако она срабатывала почему-то почти всегда.
Зингаревич дал вторую слабину за день - согласился. Выпил сто пятьдесят водки, закусил прапорщицким зельцем. Серега Косолапов разлил на всех и сухое вино, потом вдруг появился "старый больной офицер" майор Гульский, начальник секретной лаборатории, где офицеров-гэсээмщиков учили обращению с компонентами ракетного топлива и принес литр спирта - результат состояния Зингаревича к 16 часам 50 минутам был не только "налицо", но сказывался уже на фонетическом уровне, язык его заплетался.
- Товарищ генерал, надо привлечь баб,- собравшись, как мог, говорил в телефонную трубку Веня и трубка морщилась от выхлопа.
-Каких баб ? Лейтенантских жен или выборгских ****ей, - не допонял замполит Лысюк.
-Всех.- твердо сказал пьяный Веня.
-Соображаешь.Вот ты и займись. Послезавтра и начнешь.Три дня сроку и с докладом ко мне,- одобрил генерал и повесил трубку.
\Ужин с неразлучниками, с Гульским и еще с кем-то продолжался.


- 2 -


Выборгские бабы оказались обыкновенными советскими проститутками среднего уровня. Обе с высшим образованием, обе разведенные матери-одиночки, обе - технологи с кондитерской фабрики. Вероятно поэтому в квартире, где Вениамин беседовал с ними, пахло шоколадом даже в туалете и в ванной. Пили сладкое "ахашени", другого в магазине не оказалось. Выборг хоть и был закрытым приграничным городом, но с водкой проблемы имелись.
"Финики все выпили за выходные" - объяснили Вене дамы. После третьей бутылки они раскрепостились, перестали стесняться и поделились с гостем не только всеми сведеньями по существу расследуемого дела, но и профессиональными юмористическими байками. Особенное впечатление производила история одной дамы, которая после продолжительного посещения пивного бара, будучи под клиентом, почувствовала неодолимую потребность в удовлетворении естественной надобности.
История настолько потрясающая, что даже по прошествии почти четверти века, Вениамин Борисович уже объехав полмира, ничего подобного не узнал.

Обе офицерские жены были скучны и типичны для тогдашнего офицерского корпуса Советских вооруженных сил - провинциальны, недалеки и жутко ревнивы, что и позволило в конечном счете, успешно решить проблему не только их муженьков, но и академических начальников и скромной персоны начинающего карьериста, а по совместительству комсомольского вожака последнего советского периода Зингаревича Вениамина Борисовича, впоследствии еврея и американского миллионера.
Однако все это было потом, а в данный момент, озарение к Вене пришло после визгливого вопля Галки - жены старшего лейтенанта-осквернителя Левчука:
-Так он, падла, меня на эту ****ь променял !

Генерал Лысюк выслушал Зингаревича и сказал похвально:
- Толково. Значит, будем делать бытовуху с подачей. А политику особисты замылят.
Наутро в больной голове Зингаревича первым делом всплыл анекдот "от ****ей":
В дешевом публичном доме две работницы разговаривают через очень тонкую перегородку:
- П-п-пани Зося, п-п-пан Ковальский на Вас?
- Н-н-на мне.
- Т-т-ак Вы, п-п-ани Зося, не давайте ему спускнуть.
- П-почему ?
- Он мне вчера фальшивыми купюрами заплатил !
- С-спасибо,п-пани Зося, я учту.

Предварительные репетиции по части сличения показаний на собрании с Левчуком и Ганичевым проходили туго. Товарищи офицеры откровенно тупили и трусили.
Хотя практически сразу признались, что совершили деяние "на спор", то есть в пьяном безобразии поспорили с проститутками, что "обосрут Ленина за полтора литра".
Инициатива исходила, судя по всему, от Левчука.
- Ну ты сам, Вень, пойми, чего не сделаешь, когда не хватает. У нас в училище один курсант банку сапожной мази съел на спор за пузырь портвейна - и ничего. Стошнило, конечно, так это до портвейна, а не после. Получается, что не пропало добро.
- А срал-то кто? - поинтересовался Веня у обоих. И оба друга порознь, по секрету, сообщили, что "я только поссал".
При чем каждый же с расчетом, что зачтется, заложил приятеля, а Левчук сразу троих со своего курса, письменно даже на имя замполита курса сообщив, что все трое "занимаются валютной спекуляцией". Однако этому делу хода не дали - дай бог с "ленинским делом" закончить без последствий.
Очень удивил Вениамина комсомолец Леня Кудрявый, который не только погасил задолженность по взносам, но и заплатил за месяц вперед, так как уходил на сессию.
При этом Леня предложил Вене "джинсы монтановские" по дешевке, на что комсомольский вождь не отреагировал, ибо ходили разговоры, что Кудрявый продает "индию с монтановскими лейблами".

- 3 -

Комсомольское собрание транспортного факультета тыловой академии рассмотрело персональное дело старшего лейтенанта Левчука по факту обращения его жены Галины Левчук об аморальном поведении мужа в период служебной командировки в город Выборг. Аморальное поведение заключалось в супружеской измене с неизвестной женщиной на фоне распития спиртных напитков и нарушения общественного порядка, выразившегося в появлении в нетрезвом виде Левчука и Ганичева на вокзале Выборга и попытках нарушения санитарного состояния общественного места, т.е. одной из центральных площадей упомянутого города.
В постановлении собрания ни слова не было сказано ни о памятнике, ни о повреждениях оного, вообще ничего о политической подоплеке происшествия.
Одна сплошная бытовуха с очень подробным выяснением специально назначенных партийцев-ветеранов "кто кого в каком положении и сколько раз". Живейшее участие в допросе и обличении провинившихся принимали их жены.
Персональщики раскаивались, лили крокодиловы слезы и умоляли "лучше расстреляйте или еще что-нибудь, только из комсомола не гоните, ибо без комсомола жизни им не будет, а только в прорубь".
Ритуальные заклинания и причитания были учтены, собрание хорошо подготовлено и роли выучены участниками. Руководство академии было довольно Вениной работой.
Генерал Лысюк одобрительно покрякивал и, после гневной речи в адрес злостных нарушителей советского общежития, с перерыва вернулся подобревший и побагровевший ликом, что свидетельствовало о том, что "двести пятьдесят - во лбу", а это добрая примета.
Через два часа были объявлены строгие выговоры без занесения в личное дело. А в положенный срок взыскания снялись, достойные офицеры приняты в партию, секретарь Зингаревич тоже стал членом КПСС.
Генерал Лысюк ушел на пенсию и вскоре умер.

По прошествии двадцати лет гражданин США Зингаревич Вениамин, владелец нескольких торговых фирм и миллионер, практически прекративший все отношения с родиной, прочел в Интернете, что на очередное совещание большой восьмерки прибывает делегация российского правительства в которой он увидел чем-то знакомые фамилии:
Министр финансов Кудрявый и министр транспорта Левчук. На фотографии, прилагавшийся к тексту увидел г-н Зингаревич возмужавшие и разошедшиеся вширь знакомые по прежней жизни лица. Велика Россия и с достойными государственными мужами у нее - полный порядок !

2001