Цветок папоротника

Константин Кизявка
ЦВЕТОК ПАПОРОТНИКА

- Вы читали Карлоса Кастанеду?
- Карлсона? Читал. В детстве. Только, на самом деле, это не он книги писал, а писательница шведская - Астрид Линдгрен…

Городская Батайская газета «Вперед» интервью с Константином Дарума от 6 января 2002 года

1

Это был мягкий вечер. Из тех, по особенному весенних, когда свежесть и прохлада приятно соединяются вместе и легким ветерком стряхивают с цветущих деревьев мелкую белизну лепестков.
Мой пятиэтажный хрущевский дом, как большая игрушка из красного кирпича, во всем был обычным клоном своих соседей по микрорайону. В домах по пролетарски утешительно совпадала планировка, ориентация в пространстве и даже марки унитазов в типовых туалетах.
Другое дело - двор. В этом медленном осыпании вишен и жердел, он казался мне легендарным Вриндаваном, где играл в свои детские игры сам Кришна.
Помню, тем вечером больше всего меня волновала судьба марсиан, живущих в невероятном холоде без шашлыков и курицы гриль. С утра так спешил на работу, что забыл позавтракать. А тут из головы вышибло даже страдальцев красной планеты.
Очарованный собственным двором, я почувствовал, как ненужные слезы закрывают, ставших вдруг такими родными и понятными: бабок на перекошенной лавочке; милых пацанов, матерящихся на площадке вокруг изодранного мяча; и даже симпатичных алкашей, с одноразовыми стаканчиками, выстроившихся в очередь у дядьки Валькиного гаража.
В воздухе засеребрился неожиданный оттенок счастья. Я даже не успел ухватить краски этого озарения, так быстро оно нахлынуло и так же быстро навсегда исчезло. Помню только, что все вокруг странно замедлилось, почти остановилось. О медленной походке какой-нибудь королевы говорят, что она величава. Представьте себе величавое падение лепестка вишни. Или величавое высыпание мусора в контейнер бабой Ниной из четвертого подъезда. Что-то подобное очаровало и захватило меня на несколько мгновений.
Поднявшись на свой пятый этаж, набив желудок колбасой, томатным соком из холодильника и тихо проскользнул мимо дремлющей перед телевизором жены на балкон. То, что я услышал там, совершенно изменило всю мою дальнейшую жизнь.
Балкон расположен с торца дома, прямо над гаражом дядьки Валентина. Когда я в сытом спокойствии облокотился на перила и лениво сосредоточился на горизонте, где медленно закатывалось красное солнце, слух различил в сотне окружающих меня звуков слово «дзен». Было похоже на то, как тощая уличная собака удивленно обнаруживает вдруг в травянистом пыльном воздухе слабый запах забытого, но желанного вкуса.
За последние десять лет я, одержимый поисками смысла человеческого существования, одолел сотни философских и религиозных книг, где среди прочего слово «дзен» находилось, как казалось, не на самом последнем месте. О, как же я вдвойне поразился, когда понял, что это слово долетело именно от мужиков у того самого гаража.
Их было четверо, распивавших полуторалитровую пластмассовую бутылку самогона, произведенного мастерами нашего района. С пятого этажа трудно было разобрать, о чем они говорили, и сначала я решил, что попался на крючок собственного воображения. Но, минуты через две, среди мата и фраз типа: «Падла, сам придет», довольно отчетливо услышались: «нирвана», «хадж» и «пейсы».
Вам, привыкшим к салонным речам и философским диспутам, трудно понять простого батайского искателя истины, слышавшего такие умные слова лишь поздним вечером в энтэвэшной передаче «Гордон».
Батайск не место для опасных экспериментов. Какой безумец отважится на произнесение здесь вслух того, чего не просто не поймут, но запомнят навсегда и расскажут всему городу. Как вам счастье повсюду ощущать спиной указательные пальцы болезно-сочувствующих согорожан? Кто из вас выдержит стабильность испуга, возникающего в знакомых лицах, причем испуга такой силы, что прокаженные и чумные по сравнению с вами – просто желанные объекты для троекратного христосания в пасхальное воскресенье.
Я всегда внимательно следил за собой. Работник городской администрации, коренной батайчанин, я никогда не показывал тайного хода своих мыслей. Все эти размышления о смысле жизни и устройстве мироздания тщательно держал при себе. Жена, наверное, догадывалась. Я, иногда замечал ее по нехорошему задумчивые взгляды. Но это были не больше чем догадки.
Может быть, теперь вы несколько иначе оцените мое недоумение и даже, не скрываю - восторг слушания подобных живых слов. Я загорелся одной идеей, одним желанием – попасть в круг этих загадочных людей.
В ту ночь я смотрел в потолок и только когда он пожелтел восходом, понял…


2

Утром я не пошел на работу. Не потому, что плохо себя чувствовал, не потому, что опротивела трудовая реальность. Все было гораздо хуже. Мне показалось, что вся моя предыдущая жизнь – бессмысленная катастрофа, из которой, наконец, можно эвакуироваться. И не было сомнений по поводу того «как». Спасательным средством для меня однозначно были подбалконные алкаши.
Но нужен ли был им столь убогий персонаж?
Начнем с того, что я никогда не пьянствовал. Иногда принимал, конечно, и вино и, чего уж там - пиво… Но что такое самогон или водка… Об этом имел самые мутные представления, полученные из рассказов очевидцев и участников. Какое же я имел право вторгаться в жизнь этих суровых людей, беспредельно закаленных огненно-водными процедурами?
Наспех выхлебав утренний чай, осторожно вышел на балкон. У гаража было пусто. Прохладное утро. Нормальные люди, включая мою жену, уже зарабатывали хлеб, не видя, как паразитическим прыщом торчит на пятом этаже очередной батайский искатель истины. Никого. Убить бы время сигаретой, как нормальные люди. Вот когда искренне жаль, что никогда толком не курил. Не мог себя заставить. От никотина мозги работали уж совсем плохо, а я и так в последнее время все реже рассчитывал на их поддержку. Заняться было нечем. Но жизнь неуловимо менялась. Не отчаяние, напротив, пьянящий восторг овладел мной. Я взглянул на небо, и оно на какое-то мгновение показалось мне раем. Белые деревья облаков, рваные крылья ангелов…
Снизу донесся скрип открываемой двери. Дядя Валя в гараже!
Я хотел, было кинуться вниз, но простая идея остановила меня: «Что ты ему скажешь?»
Сказать действительно было нечего.
Расстроенный этим открытием я выпал на диван и ушел в то, что батайские йоги по накурке называют «нирваной». Мысли постепенно выветрились утренним сквознячком. Опустошенный мозг равнодушно наблюдал за зашторенным полумраком. Отстукивали свое часы на стенке над телевизором. Время терялось бездарно и безвозвратно. Первой была мысль о жареном мясе. Это была даже не мысль, а подло прокравшийся откуда-то от соседей заманчивый маслянистый запах. Курочку делали специалисты. Весь их изощренный садизм я осознал, когда мое безумное тело самостоятельно поднялось с дивана и направилось к входной двери. Ну нельзя так вкусно готовить!!!
И вдруг стало просто. Ексель-моксель! Надо же закусывать!!! Они же не могут просто пить… И я могу для них раздобыть закуску, под предлогом какого-то там магарыча.
Я тогда еще не знал, что эти люди могли и не закусывать. Но ход мысли был непоколебим, так уж эта мысль окрепла в своем одиночестве.
Счастливый, раскрыл я холодильник и протянул дрожащие руки к волшебной палочке копченой московской колбасы.
Так и вышел из подъезда: в вытянутых руках - колбаса, на лице - восторг «идущего вместо», сжигающего семьдесят восьмую книгу Сорокина…
Дядя Валя на уютной скамеечке у гаража, уже обсуждал что-то с лицом, принадлежавшим парню кавказской национальности. Говорили очень тихо, и потому я разобрал лишь маленький кусочек: «…а я тебе говорю Накшбандий, так чалму… неарабский, да…» Я подошел поближе, и тема разговора мгновенно поменялась. Дядя Валя сделал удивленное лицо:
- Зачем тебе пять рублей?
- Слушай! Зачем спросил! Дай, а?!
Я притворился, будто ничего не заметил:
- Вот, «Московская»!
Дядя Валя с подозрением принял протянутую колбасу, осмотрел.
- А в честь чего?
- Магарыч! - вспомнил я.
- Что за магарыч?
- День рождения у меня!
- Э! - не понял кавказец. - Колбаса это не магарыч! Колбаса это закуска!
- Ничего! - добродушно махнул колбасой Дядя Валя. - Для кого и закуска магарыч!
 Он тут же ловко расстелил на фанерном столике газету и стал рубить мясопродукт тяжелым кухонным ножом.
По ходу кулинарных приготовлений он кивнул мне на свой рубашечный карман:
- Андрюш, возьми у меня полтинничек, купи парочку клюковок в желтом магазине.
Странное счастье охватило все мое существо. Совершенно не понимая, что должен купить, я понесся к «желтому», как у нас за цвет стен называли продуктовый павильон.
Знакомая молодая продавщица с надписью «Мария Гомес» задумчиво смотрела в широкое окно, на отходящий автобус.
- Мне пару клюковок! - осторожно начал я. - Вы же знаете, что это такое?
- Цирроз печени! - довольно резко отозвалась девушка и с твердым стуком установила передо мной две бутылки, на которых черно-красным было передано чье-то сюрреалистическое восприятие ягоды клюквы.
 - Пятьдесят рублей!
- Вот!
Напоминание о печени, чуть отрезвило мою возбужденную душу. И все же новый мир по-прежнему был полон замечательных красок, и я предстал перед собранием в самом сияющем виде.
Собрание состояло уже из четырех членов. Прибавилось второе лицо приблизительно той же национальности, что и первое, появился коллега по подъезду - Леха Гапей.
- Вот он, наш спаситель! - представил меня Дядя Валя. - А я уже и стаканчики приготовил.

Все сели. Лехе места не досталось, но он и не рвался на лавочку. Устроился с пустой стороны на корточках. Дядя Валя окинул всех взглядом. Аккуратно поставил в ряд пять стаканчиков и налил в каждый ровно до половины. Расставил. Показал на колбасу:
- Чем богаты!
Первый кавказец, которого, как выяснилось, звали Селим, поднял стакан, посмотрел на Иваныча. Тот решительно кивнул.
- За хозяина этого дома! - провозгласил кавказец, и все дружно залили в себя клюковку.
Вкус напитка в первое мгновение напомнил мне ту самую ягоду, о которой сегодня столько говорили, но, через секунду, горло перехватило привкусом неприятного эфира. Зато колбаска пошла хорошо. Никогда еще «Московская» не казалась мне такой приятственной и гармоничной.
- Вот, кляты москали! - заметил Леха, зажевывая очередную дозу. - Хоть и сволота, а колбасу добрую делают.
- Думаэшь?! - не согласился Ариф, второй горец. - Ты название прочытал. А ты прочытал гдэ ие дэлали?
Леха заинтересованно завертел остатками обертки. Я взглянул на Дядю Валю. Медленно тот жевал закусь, и взгляд его целился куда-то явно не в этот день и не в это место. Глаза были спокойные и добрые.
- О! - Леха нашел. - Краснодарский мясокомбинат! Ты гляди! Еще раз москали обломались!
Я все ждал, когда от этих бытовых разговоров мы, наконец, перейдем к философским. Но, то ли мало было алкоголя, то ли много закуски… Говорили почему-то только о женщинах, политике и футболе. Откуда-то появлялись новые бутылки, подсаживались новые люди. Зашел разговор о домино и козлах. Видимо собирались играть… Впрочем, в мои приключения вливалась новая сюжетная линия. С балкона громко кричала моя дорогая, пришедшая с работы супруга. Кричала о том, что мне неплохо было бы вернуться, вспоминала свою маму и говорила о таких странных вещах, что я оставил попытки вслушаться. Я пытался идти домой.


3

Как плохо иногда бывает! Если б вы только знали! Как плохо!
И дело не в бодуне, не в отходе от какого-то там алкоголя…
То, что еще вчера казалось близким и реальным, вновь пропало, потерялось из виду. Скорее всего, я обманывал сам себя. Все те, «умные слова», которые я, якобы слышал, были просто неправильным восприятием пьяных базаров. Звуки, долетавшие снизу, воспринимались моим воспаленным мозгом как нечто сверхинтеллектуальное. А на деле говорилось не «нирвана», а скажем «НЕ РАНО ли мы собрались» и вовсе не пейсы, а «такую муть ПЕЙ САМ»… До чего же я все-таки наивен! Нет, нужно было идти на работу. И я это сделал.
Баба Шура на вахте заметила мое пятиминутное опоздание и понимающе подмигнула, мол, не сдам, не боись! На первом этаже, на контроле не было никого из замов. Это облегчало жизнь. Боковым лестничным ходом поднялся я в свой кабинет, сел за стол и вбросил в рот еще две пластинки «Дирола».
Утренний спорткомитет – источник величайших наслаждений. Тишина. Никто не лезет в душу.
Я поставил чайник. Из приоткрытого окна нежил уши легкий шелест листвы, украшенный сочными птичьими голосами. Рай.
В дверь заглянул Виктор:
- Приветик! - его огромное лицо светилось подвохом. - На рабочем месте?
- На нем.
- А где мы вчера были?
- Переживали трудный период нашей жизни.
- Ага! А я начальству сказал, что ты на «Локомотиве».
- Вот это мужской поступок!
- Чай будет?
- Поставил уже.
- А к чаю?
- Понял. Минут через десять.
- Ладушки!
Исчез.
В шкафу с позавчерашнего дня лежал кулек с пряниками. Я высыпал их все в тарелку и, когда чайник закипел, заварил «Гордон».
Виктор вошел ровно через десять минут. Увидев пряники, потер руки:
- Так-с! Мягкие?
Я пожал плечами. Пряничная мягкость – понятие относительное. Помню в детстве, купишь с друзьями кулек пряников за тридцать копеек, и нет ничего прекраснее. А ведь теми бы пряниками лунки долбить в зимнем Азовском море под окуня… Мы уселись и приступили к светлой утренней церемонии.
- Ты знаешь, мягкие! - заметил Виктор.
- Позавчерашние.
- Хм... Хорошо сохранились.
Он отхлебнул из кружки.
- И чай хороший! Это тот, что мы с Мишей пили?
- Ага. «Гордон». Я три пачки купил на всякий случай.
- Крепкий. И запах… Нормальный чай!
- Слышь, Вить…
- Чего?
- Как думаешь, от самогона умнеют?
- А то! Вон мой кум, как врежет пол-литра, начинает вспоминать, как ему жилось хорошо при Сталине. Шестьдесят первого года рождения парень… Конечно умнеют.
- А чего ты так улыбаешься?
- А чего ты глупые вопросы задаешь?
- Ну, кому глупые…
- Ты чего? Обиделся?
- Да нет…
- Да брось ты, все ж свои. Плесни еще чайку.


4

К обеду спокойствие разрушили гребцы. Прилетела Аня Скрипник - тренер гребческий. Воздушная такая, розовая от радости:
- Андрей Палыч! Маша едет на Европу!
- Молодцы! - я восхитился почти искренне, совершенно понимая, к чему ведется разговор.
- Нам нужно оплатить проезд и проживание в Париже.
- Так, так… И сколько нужно…
- Ну, мы посчитали, если питание возьмем на себя, то около двадцати тысяч.
Мне стало грустно и одиноко.
- Всего?
- Да! - кажется, обрадовалась Анна. - Всего двадцать тысяч!
- Ну-ну… А вы в курсе, какой годовой бюджет спорткомитета?
- А что?
- Как раз эти самые двадцать тысяч. А кроме гребли у нас в городе еще восемнадцать видов спорта…
- Но Андрей Палыч! В Европу не каждый день ездим!
- Ну хорошо, съездим в Европу, повесим на двери спорткомитета большой замок и пойдем до конца года отдыхать. Я разве против? Я за! Только вы проведете сезон футбольной команды, оплатите все праздничные спортивные мероприятия, закупите инвентарь для спортклубов и обеспечите выезд на соревнования в течение года остальных восемнадцати видов! Договорились?!
- Андрей Палыч! Ну, вы нам поможете?
Я вздохнул.
- Куда я денусь. Что-то дам, конечно, но это крохи… Вы спонсоров ищите, а я помогу письма от администрации написать, чтоб поделились.
- Ну, я тогда зайду завтра? Хорошо?
- Договорились.
- До свидания!
- Всего доброго.
Трудна жизнь ослов и председателей спорткомитетов.
Витя сразу это заметил, появившись перед обедом:
- Что такое, Андрюша?
- Да достали уже! Одна поездка на соревнования стоит годового бюджета. Какой к черту может быть спорт в городе…
- Андрюша!.. Кому нужны размеры наших пустых кошельков. Ты мне лучше скажи, обедать у тебя будем или к Мише пойдем?
- Давайте у меня.
- Хорошо, я пошел за Мишкой.

О вечном, в смысле о еде, идя на работу, позаботился каждый. Колбаска, сырок, малосольные огурчики… Ребята в нагрузку взяли бутылочку «Абсолюта». И когда Миша, самый младший из нас, достойнейший представитель комитета по имуществу, налил на двоих, я не выдержал:
- Плесни и мне!
- Что так? - удивился Витя. - Ты ж вроде на работе не пил никогда!
- Наливай-наливай!
- Криминал! - заключил Миша. - Андрей Палыч употребляет на рабочем месте! А вообще правильно! Негоже отделяться от коллектива.
И налил третий.
Мы выпили, закусили. Потом выпили по второй, и тут я не выдержал:
- Объясните мне, друзья мои, что такое или кто такое Бог?
На меня посмотрели. Витя первый овладел собой:
- Знаешь, Андрюша, вопрос правильный. Но не по теме. Это у тебя с непривычки. Вот по третьей выпьем и ограничимся. Да, Миша?
- А что! - Миша не согласился. - Вопрос нужно решать. Я лично считаю, что это очень даже личная такая проблема. И каждый на эту тему сам себе должен ответить. Или я не прав? А может проблема не в Боге, Палыч?
Я задумался.
- Может и не в Боге… Просто, живем мы как-то однообразно, в каких-то рамках. А хочется чего-то такого…
- Высокого? - Витя налил по третьей.
- Ну, что-то около того. Ну, хотя бы необычного.
- Это вам, Андрей Палыч, с негритянкой надо! - Миша достал сигареты, зажег спичку и продолжал, прикуривая. - Однозначно! Негритянки - это что-то. Я сам не пробовал, но ребята рассказывали…
- Принимайте! - Витя расставил стаканы. - За что будем пить?
- За полноценную и регулярную жизнь! – оптимистично рубанул Миша.
Обычный день продолжался своим обычным ходом…


5

Дома меня ждал сюрприз - жена вернувшаяся как никогда рано. И если обычно я встречал ее с приготовленным ужином, сегодня все было наоборот. Ну, кроме ужина, конечно.
- Ну, как ты сегодня? - спросила она подозрительно теплым голосом, приподняв свой орлиный нос. - Опять нажрался!
- Ну что ты! Так, пять капель! - пробурчал я, отворачиваясь и снимая обувь.
- Кому ты трешь! Пять капель! Да от тебя несет, как от бомжа! Ну, все! Будем разводиться! Господи! Если бы моя мама знала, что я живу с алкашом!
- Ну ладно, чо ты... - Я прорвался в зал, включил телевизор и слился с диваном.
Но перемирия не намечалось. Суровым щелчком Тамара оборвала речь диктора и продолжила свою:
- Что разлегся! За квартиру уже два месяца не платил! Водопровод, когда чинить собираешься?!
- Но он же работает!
- Сегодня работает, а завтра?.. Ты посмотри на себя! Что с тобой творится! Это все твои книжки! Читаешь целыми днями. О семье совсем не думаешь! Крыша течет!
- Но у нас хорошая крыша! - попытался я сострить.
- У меня нормальная, а у тебя течет! Я эти книги сожгу когда-нибудь!!!
Я встал и пошел на балкон.
- Что?! Пошел алкашей своих высматривать?! Урод!
Я прислонился к деревянному поручню. Пахло весной.
Какие все-таки закаты в Батайске! И свежесть... Город небольшой, воздух чистый.
Внизу у дядьки Валентина вовсе не словами о Творце шумел народ. Сегодня - человек восемь. С иронией я прислушался.
- ... да зенки, дебил, разуй скорее!.. - сердился кто-то.
«Вот», - с удовлетворением подумалось мне, - «а ведь совсем недавно мне послышалось бы что-нибудь типа: « Дзен определил развитие Кореи...» Хорошо, что я это осознал...»
Маты усилились. Видно обсуждалась особенно живая тема. До драки не доходило, всех успокаивал дядька Валька. Он что-то шептал на ухо и человек переставал суетиться. Садился и тихо пил горькую после очередного тоста. Потом шум совсем заглох, и мне удалось разобрать тост. Совершенно никакой Саня Баранов был уже под таким градусом, что не мог контролировать свой громоподобный бас:
- Братья! Давайте выпьем за то, что каждый из нас не уходит в нирвану до тех пор, пока не спасет остальных...
Я уже не верил своим ушам, понимая, что мозг просто бессовестно перевирает то, что слышит, а Саня говорил дальше:
- Такова клятва всех Будд прошлого и настоящего. И это позволяет мне называть вас братьями! За Бодхисаттв!!!
- За Бодхисаттв! - подхватили остальные и осушили одноразовые стаканчики.
Ну вот, пьют за какой-нибудь сад, а мне слышится, черт знает что. Наверное, пора лечиться. Может жена права? Но ведь пить я начал только вчера. Хотелось отрыва от серой реальности. И вот уже конченый алкаш с тяжелым поражением головного мозга... Усталый я прошел мимо супруги мыслившей вслух о несовместимости наших характеров и горевавшей по поводу того, что я, сегодня, ей, уставшей с работы, продемонстрировал вершины неблагодарности и хамства. Кое-как стянул штаны. Упал на кровать и отрубился до утра.


6

Месяц я не пил даже пива. Но болезнь зашла слишком далеко. Иногда я проверял себя балконом и в любом случае умудрялся услышать очередное экзистенциальное слово или даже выражение. Да и жена не оставляла никаких сомнений в моей безнадежности. Она замечала за мной такие мелочи, которые прямо указывали на мое психическое расстройство. Один раз на вымытой мной посуде она нашла зернышко риса. Другой - заметила, что я просидел в задумчивости, без работы по дому тринадцать минут... Короче сама жизнь говорила о том, что со мной что-то не так.
Книги я теперь читал только ночью, чтобы не расстраивать близкого человека. Сначала убеждался, что она действительно спит, потом шел типа в туалет, и там читал. Помню, она чуть не поймала меня на «Немецкой идеологии». Захотелось ей ночью пописать. Толкает дверь - заперто. Стучит.
- Ты чо? Там?
- Ага, - говорю. - Приспичило.
А сам же лихорадочно думаю, что с книгой делать. Решился - спрятал под майку. Воду спустил. Выхожу. Повезло. Она такая сонная была, не заметила.
И так бы я, наверное, постепенно и плавно переехал в психиатрическую клинику, если бы судьба не повернула все иначе.

В тот день я как обычно сидел на работе. Обед уже прошел. Ребята разошлись... Я подумывал о дополнительной порции кофе.
И тут он вошел. Что поразило? Худоба.
Скелет, явственно различимый даже сквозь одежду, взывал о милосердии, причем так сильно, что когда череп открыл рот для вопроса, каким-то уже несущественным показалось отсутствие у него передних зубов.
- Спорткомитет? - до предела вежливо поинтересовался он.
Я кивнул.
- А вы председатель?
- Да.
- Тогда я к вам.
Он стремительно обозначился у моего стола, развернул посетительский стул, уселся верхом. Восточные глаза горели подозрительным пламенем. Будь на моем месте кто другой, наверняка задумался бы о полезности скорой помощи или милиции, но мне вдруг почудилась родственная душа, и я показал полнейшее внимание.
Он начал издалека.
- Меня зовут Сергей Константинович Цой. Я случайно в вашем городе. Но если говорить честно, не совсем случайно.
В голове моей всплыла банальная мысль: парень отстал от поезда и ему нужны деньги. Однако дальнейшая речь посетителя разрушила мои зыбкие подозрения.
- Я подданный Кыргызстана. Всю свою жизнь ищу центр мира. Пять лет назад я узнал, что именно там живет величайший мастер айкидо нашего времени. Долгое время я считал, что этот центр - столица Японии. Вы знаете, как называется столица Японии?
- Токио? - я ответил машинально, и лишь потом пришла мысль, что со стороны могло показаться, будто хвастаюсь.
- Вы знаете! - искренне восхитился он. - Вы знаете название столицы Японии!
В его глазах блеснули неожиданные слезы.
- Но о чем я... Ах, да... Я был в Японии. Я даже выучил японский язык. Коннитива! О, гэнки дэс ка?
На это ответить машинально я не смог и виновато потупился.
- И вы представляете, - живо продолжил он, нисколько не смущаясь тем, что я не понял его японского вопроса. - Нет в Японии этого мастера.
- Как? - неожиданно удивился я. - Совершенно нету?
- Абсолютно! Заявляю вам это с полной ответственностью!
- И как же теперь быть?
- Ага! Вот и я об этом долго думал. И вы знаете, помогла геометрия... Я купил карту мира, по направлениям летнего и зимнего солнцестояний… ну вы наверняка в курсе этих методик Стоунхенджа… вычислил геометрический центр Земли!
Мне стало действительно интересно.
- Уж не хотите ли вы сказать...
- Хочу! Более того, скажу! Центр мира находится в вашем городе! Это уточняет подобные расчеты Тура Хейердала. Он ошибся на тридцать километров, пытаясь найти этот центр в соседнем Азове. Но факт налицо - НЕ НАШЕЛ! Я подошел к этому вопросу более тщательно. Я использовал различные приспособления, вплоть до калькулятора. И я не ошибся. Он здесь.
Потрясенный я не мог говорить. Минут пять мы молчали. Пришелец явно наслаждался произведенным впечатлением. Потом он сказал:
- Какие секции айкидо есть в городе?
- Э-э... Дай Бог памяти... Это борьба?
- Вот! Подобные вопросы задавали мне и в Японии. На японском конечно языке, но именно такие. И вы знаете, что я отвечал?
- Пожалуй, нет...
Он встал, торжественно расправил плечи и сказал:
- Айкидо - это не борьба противников. Айкидо - это гармония партнеров.
В моей запущенной голове пронеслись мысли о тантрическом сексе и гомосексуалистах Америки. Я потер лоб, отгоняя их прочь, и попробовал уточнить:
- А вообще это вид спорта? Что-то среди олимпийских я его не встречал...
Он сел.
- Да, и подобную инсинуацию мне приходилось выслушивать. Но ответьте мне, какой же это спорт, если в нем нет соревнований?
- Нет соревнований? Это точно?
- Не сомневайтесь!
- Тогда конечно не спорт - по определению... Но почему вы пришли в спорткомитет?
Его лицо вспыхнуло радужным счастьем:
- Да! Да! Я ждал этого вопроса! Это общество отвело бесконечности истинного айкидо узенькие рамки спортивных федераций! Вы представляете, какой фарс! Какое неуважение основ! Какое презрение к духовному содержанию!
- Сочувствую. Но чем я могу помочь? У нас в городе нет официальных федераций айкидо.
- Нет? - он стал вдруг печален и тих.
- Но вы не расстраивайтесь. Может быть, кто-то практикует этот вид спорта... Простите... Это ваше айкидо... нелегально.
Он загорелся надеждой.
- А это возможно?
- Ну конечно. Есть же подпольные батайские залы качков... Есть, в конце концов, нелегальные армянские мебельные цеха...
- Вы возвращаете меня к жизни. Тогда я задам вам свой второй вопрос. Вижу, вы человек, которому можно доверять. Итак, когда я был в Северной Америке, в одной из резерваций я разговаривал со старым индейским вождем. Этот вождь лично в свое время помогал самому Мао писать его труды. Так вот, он усыпил меня каким-то странным дымком и во сне я узнал имя Великого учителя Айкидо...
Он замолчал, и на выразительном лице явственно проступила мощнейшая внутренняя борьба. Сказать или не сказать... Ничем показались мне в то мгновение душевные страдания, отягощенного черепом, Шекспировского героя. Наконец он решился и, наклонившись поближе, прошептал мне прямо в ухо:
- Валентин Иванович Ерылкин!
Если я скажу вам, что у меня все замерло, я не скажу ничего. Ледяной ужас сковал каждый кубический миллиметр моего тела. В Батайске мог быть только один Валентин Иванович Ерылкин. И это был мой сосед - дядька Валька.


7

Через полчаса мы с айкидоическим экспертом уже подходили к дому.
- Только, это... – на всякий случай предупредил я. - На мастера он не сильно похож...
- Форма всегда обманчива... – дружелюбно улыбнулся кыргызский подданный.
Встретиться сразу не вышло. У гаража никого не было. Мы безропотно присели на лавочку в ожидании.
Я не был растерян и совершенно не волновался. Наоборот. Может и нехорошо так думать, но кореец был мощным поводом, взглянуть на реакцию дядьки Вальки, оставаясь при этом, вроде бы в стороне.
Двор спал. День. Непостижимое большинство на работе. Остальные по хозяйству. Бабули выползут на скамейки после шести. Детишки кто еще в школе, кто уроки делает.
- А вот скажите... - прервал мои наблюдения Сергей. - Вы верите, что мы с вами сидим в самом центре мира?
Мне подумалось, что в глубине души я никогда в этом и не сомневался, но признаться себе в этом было боязно... Уж больно нескромно выглядело. Я и сказал:
- Не уверен.
- А зря! Столько совпадений не могут дать случайный результат. Я считаю, что здесь, - он топнул армейским ботинком по сухой траве. - Находится исходная точка для построения золотого сечения Земли. Наверняка придется перед обнародованием этого факта выкупать эту землю в частную собственность.
Раскосый хозяйский взгляд прошелся по местности вокруг...
- Придется строить ограждения и шлагбаумы. Нанимать пограничников. Как у вас в администрации решаются подобные вопросы?
- По найму пограничников?
- По выделению земли.
- Как везде - туго.
- Ничего, я подготовлю общественность. Я напишу письмо президенту. На моей стороне будет ЮНЕСКО...
- Мужики! - к лавочке не спеша, двигался Леха Гапей. - Вы не Иваныча ждете?
- Здравствуй, Леша! - улыбнулся я, подымаясь навстречу. - Иваныча...
- Так нету его, - Леха крепко пожал мне руку и недоверчиво покосился на приезжего. - В больнице он. Инфаркт.
Кореец побледнел:
- В какой больнице, номер палаты знаете?
- Я чо, дохтур?
- Мы должны срочно его найти! Я слишком долго искал!
Леха, лениво наблюдая за суетой иностранца, поинтересовался у меня:
- Не москаль?
- Нет, кыргыз.
- Слава Богу, а то уж хотел в морду дать. Чо хочет?
- Говорит дядька Валька - тренер...
Лехино лицо раздалось широким улыбоном.
- Во блин! Нашел тренера! У него с головой как?
Я промолчал, но, кажется, Леха понял.
- Ладно, - сказал он дружелюбно. - Пойду я. Жрать охота.
- Так, где находится больница?! - уже в спину крикнул кореец.
Леха не оборачиваясь, пожал плечами и скрылся в подъезде.
Идти в больницу мне страшно не хотелось.
- Может, переночуете у меня? - достаточно вяло, исключительно из вежливости спросил я гостя, совершенно надеясь на отказ.
- А что! Интересная мысль! Какой номер вашей квартиры?
- Девяносто девять.
- Хорошо! Тогда я схожу в больницу, потом заберу вещи из гостиницы и к вам. Договорились?
- Договорились, - тоскливо отозвался я, мысленно осыпая себя самыми страшными и обидными ругательствами.
Я еще немного посидел на этой царственной, центрально-мировой лавочке, приходя в себя, после корейца. Вот-вот должна вернуться с работы жена. Я взглянул на свой балкон. Пусто. Зато этажом ниже, на балконе Ерылкиных, стоял… совершенно живой и здоровый дядька Валька. Он улыбнулся мне и даже, кажется, подмигнул.


8

Я уже приготовил ужин на троих и успел накрыть на стол, когда появился Кореец. Жена, открывшая дверь, не пустила его через порог.
- Андрей! К тебе пришли!
- А! - бездарно изобразил я радость, выходя в коридор. - Сережа! Заходи!
- Знакомься, милая, это Сергей. Он приехал в Батайск из Японии. По делам Токийского спорткомитета. И остановится у нас на одну ночь.
- Вот! Люди по заграницам ездят! А тебя когда в Японию отправят?
- Скоро... - неопределенно отозвался я и вдруг заметил лицо пришельца. Верно говорят о таких физиономиях – «осиротевшая». - Что такое, Сергей? Ты как себя чувствуешь?
Кореец перешагнул порог, разулся, прошел в зал, сел на диван и только после этого до него дошла суть моих слов.
- Все... - мрачно сказал он.
- Что все? - я сел рядом ничего не понимая.
- Он умер...
- Кто умер?!
- Последний учитель айкидо.
- Все умрут... - Я сдерживался только потому, что афера Дядьки Вальки не имела ко мне никакого отношения.
- Не все. - Упрямился Кореец. - Он не должен был умереть... Он должен был передать знание... Да! У него должны были быть ученики! Ты не знаешь, кто у него учился?
- Откуда? Может у Лехи спросить?
- У того, что к нам подходил?
- Да.
- А какой номер квартиры?
- Семьдесят пять. На первом этаже.
- Ладно! - Кореец вдруг вскочил, подхватил свой единственный кулек с вещами и бросился к выходу. - Извини! Я не смогу у тебя заночевать. Надо что-то делать.
Радость скрыть было почти невозможно, поэтому я опустил голову, как делают сильно горюющие люди, и шепотом сказал:
- Как жаль! Я должен был узнать так много нового.
- Не печалься! - ободрил обувшийся Кореец, перешагивая через порог. - Видно твое время еще не пришло.
Я захлопнул дверь и прислонился к ней, трясясь от беззвучного смеха.
- Во, - заметила проходящая мимо жена. - Совсем от пьянки чокнулся. Алкота проклятый.


9

Пару дней я постоянно вспоминал это престранное знакомство с Корейцем и пытался понять, что это было. Особенно мучил вопрос, почему я ему не помог, почему не сказал, что дядька Валентин жив? Ответов не было. Но мне стало легче. Я уже не считал себя слишком больным... Так, самую малость. И даже позволял себе читать на глазах у жены художественную литературу. А мужики с новой силой бухали вечерами под моим балконом.
В тот день я вернулся домой как обычно, но так устал на работе, что сразу же свалился на диванчик и заснул. Разбудил меня настойчивый стук. Испугала темнота. Странно и необычно это все как-то было. Я, одетый, лежу на диване. Уже ночь, жены нет, и кто-то сейчас выбьет дверь. Вспомнив, что я все-таки тренер по шахматам и что в третьем классе два раза ходил на секцию бокса, я мужественно подошел к двери и достаточно твердо спросил:
- Извините, кто там?
- Щас ты у меня доктокаешься! - громко и достаточно грубо отозвался странно знакомый женский голос. - Открывай, скотина, я пришла.
В ужасе понял я, что это жена. Но почему так поздно? Может, я так крепко спал, что она уже несколько часов стучит? Какой кошмар! Что же теперь со мной будет?
- Чем ты тут занимаешься?! - кричала между тем она, перешагивая через порог, принюхиваясь и приглядываясь по сторонам.
- Я тут это... Сплю... - пытался оправдываться я, бредя за нею следом по всем комнатам нашей квартиры. Не прибавило мне смелости и маленькое открытие – от суженой явственно пахло коньяком. По большому счету виновен-то был я.
- Спишь, сволочь! С кем?
Постепенно успокаиваясь, она осмотрела все шкафы, убедилась, что запахи посторонних духов отсутствуют и села за стол.
- Ладно. Заснул, так заснул. Я всего-то три минуты стучала. Мы с шефом из сауны вернулись, так что я голодная как собака.
Земной шар качнулся, и вся природа замерла в страхе перед сходом с орбиты. Неповторимым усилием я заставил себя собрать разбежавшиеся кусочки мужества, и честно признался:
- Я... Не смог... Тамарочка… Проспал...
- Чего? – справедливость возмущения жены была невыносима. - Ты даже жрать не приготовил?
- Успокойся, милая, я мигом, я сейчас!
- Вот еще! Чего это я должна тебя ждать. Вот ты все-таки козел! Мало того, что трахаешься тут, с кем попало, так ты даже ужин не удосужился приготовить. Эгоист! Нет! Я больше не могу!
Решительно она открыла шкафчик, где лежали все наши деньги, выгребла их и положила в свою кожаную сумочку. Затем взяла видик, обулась в коридоре.
- Я к маме! За остальными вещами приду завтра.
Но даже страшно обиженная, эта великодушная женщина не забыла обо мне:
- Вот! - отсчитала она пять рублей. - Это тебе на автобус. Хотя я бы советовала ходить пешком. Для здоровья полезно.
И ушла. Да так громко, что огромный кусок штукатурки сорвался с потолка над дверью и пыльно шмякнулся прямо мне под ноги. Мелкая крошка суетливо расшуршалась во все углы коридора.
Я отряхнул побелевшие штаны. И задумался. Жизнь приобрела трагическое звучание. Совершать самоубийство не хотелось, но мысли о том, как отреагируют на все это мои родители, упорно призывали к суициду. В этот момент в дверь постучали.
- Милая! - воскликнул я, открывая дверь.
Из-за двери на меня смотрело хмурое, недоуменное лицо Лехи Гапея:
- Чо шумите?! Первый час ночи! Меня на первом этаже разбудили! Кофе есть?


10

После третьей кружки Леха как-то поуспокоился, и я решился спросить:
- Леш, а почему дядька Валька прятался от Корейца?
- А водка у тебя есть?
- Водки... нету...
- Кофе без водки... А что есть?
- Чай...
- Плохо.
Мы помолчали.
- А завтра?
- Что завтра?
- К народу выйдешь?
- С водкой?
- Я не намекал...
- Хорошо.
- Не любит он их. - Леха налил себе третью кружку.
- Корейцев?
- Прикалываешься? Причем здесь корейцы? Они тоже люди. Тоже выпивают на праздники.
- Так, а кого он не любит?
- Левых.
Тут я озадачился:
- Какой же он левый, Кореец? Он не коммунист. В Америке Северной был...
- Потому и левый. Ему Америки нужны, Магеллановы облака, масштаб... А дядька Валька он свой, родной, тутошний. Хорошее у тебя кофе. Чо за марка?
- Московский.
Леха недоверчиво покрутил банку:
- Ну, кисловатый конечно... Но пить можно. Умеют, если захотят.
- Так, а чо дядька Валька?
- Ты завтра во сколько выйдешь?
- А... во сколько лучше?
- Ты часиков в шесть выходи.
- Но... - тут я вспомнил, что жена ворчать не будет. - Да... Хорошо. В шесть. Нормально?
- Нормально, братан. Ладно, пойду я, а то засиделся что-то у тебя. Шуметь сегодня не будешь? На работу завтра рано вставать.
- Не буду.
- Ну, пока!
Мы пожали руки. Спать не хотелось. Я закрыл за Лехой дверь. Значит в шесть. На работу схожу. Интересно, откуда он знает про Магеллановы облака?..


11

С работы я возвращался в приподнятом настроении. Витек занял полтинник до зарплаты. Так что деньги на водку я нашел. В магазине спросил на всякий случай:
- А водка, какая у вас хорошая?
Продавщица осмотрела так прилавок критически:
- Знаете, возьмите «Дон-батюшку». Люди хорошо берут.
Взял. Задумался на выходе из магазина. До шести - полчасика. Пусть жены дома и нет. В принципе, пару раз уже уходила к маме. Отдохнет от меня, солнышко. Все же традицию нарушать не буду. Ужин за полчаса – это реально.
Я открыл дверь квартиры. Гулко она как-то открылась. Знак что ли дурной какой? Сразу даже не понял. Постоял на кухне как столб минуты три. Потом дошло - куда-то пропал холодильник. Прошел в зал. Телевизора тоже не было. Видеокассет... Да каких там видеокассет! Стенки финской в которой видеокассеты стояли опять же не наблюдалось. Куда-то исчезла вся мебель, все ковры, вся бытовая техника... Ситуация мало походила на разрушенный Иерусалим. Там хоть развалины сберегли. Скорее неудачный поджог Александрийской библиотеки. Все сгорело, а книги остались. Аккуратненько сваленные в углу зала на пустой пол.
«Заратустры на них нет! Нашли, кого обворовывать!» - подумалось мне. Особенно расстроила, пропажа плюшевого кенгуренка Фишки. Жена так его обожала. Жалко.
И что мне было делать... Духи, маги и фокусники в такой ситуации показались мне слабыми помощниками, а вот милиционеры… Хвала Аллаху, телефон был на месте. На том же месте меня терпеливо ожидал еще один сюрприз. Записка…
«Вот это наглость!» – нешуточно удивился я. - «Грабят, еще и записочки оставляют».
Прочел:
«Милый, я забрала свои вещи. Все унести не смогла. За телефоном и поваренной книгой зайду завтра. Целую. Тома».
Только теперь я увидел себя со стороны. Безумный чел, стоящий посреди комнаты, заваленной книгами с бутылкой «Дон-батюшки» в руках. Классный кадр для фильма времен перестройки. Типа «на пороге новой жизни». Прекрасный факт, что среди книг. Это почему-то показалось особенно удачным в киношном смысле, зритель сразу поверит в чрезвычайно развитую интеллектуальность хозяина подобной квартиры. Эдакая духовная нищета вселенских масштабов. Кстати о нищете. Интересно, а что кроме женской одежды и Фишки было ее вещами?.. Такая постановка вопроса завела меня в тупик, ведь и видик и телик и вся мебель были здесь еще, когда я жил с родителями и спокойно себе учился в младших классах школы номер шестнадцать. Но все это, в конце концов, были мелочи. Часы показывали пять минут седьмого! Как кипятком...
Как я бежал по лестнице!!!
Ждали меня.
Дядька Валька, Леха и Саня Чистяков сидели на лавочке, о чем-то спорили. Видно так увлеклись, что даже при мне тему менять не стали. Ну я и притих в сторонке, с нелепой бутылкой.
- А что забор! - возмущался Саня. - Да им какие заборы ни построй, все равно разломают!
- Уроды! - кивнул Леха. - Таких - только бомбой.
- Не нужен забор. - согласился Дядька Валька. - Я отгородился, ты отгородился. И что? Стали мы дальше? На пальцы надели перчатку. Ну, они и довольны - у каждого теперь своя рука. А раз своя, значит, отличается от других. Трудно ли придумать, чем отличается...
- Москали! - убежденно заметил Леха. - У них своя болезнь Шюллера, у нас своя болезнь Хенда.
Дядька Валька улыбнулся. Повернулся ко мне:
- Андрей! Что это там у вас сегодня, переворот что ли? Переезжаете куда?
- Да... Да, вроде... частично.
- Ты чего опаздываешь? - то ли в шутку, то ли всерьез нахмурился и, как мне показалось, смутился Леха.
Я извинительно пожал плечами:
- Вот... Принес...
Валентин Иванович принял бутылку, пожал мне руку и подмигнул Сане:
- Санек, ты там подсуетись.
- Какой разговор, Иваныч! Момент!
Исчез. И только образ его в память врезанный. Телепортация, что ли?
- Ты садись! - предложил мне дядька Валька.
Я присел на краешек, заметив, как бутылка перекочевала за пазуху нашему дворовому Антимоскалиту.
- Дабы не соблазнять ближнего. – Леха хмуро покосился на ветерана Василь Василича, копошащегося в огороде.
- Леш! - дядя Валя сделал странный знак пальцами. - Принес бы хлебушка...
- Понял! Все понял. Хорошо. Будет хлебушек...
Мы остались на лавочке вдвоем. И тут он спросил:
- Что именно ты хочешь узнать?
Вы можете мне не верить, но я на самом деле вздрогнул. Это был не дядька Валька, мужик из квартиры в нашем подъезде вечно ворчащий на гадящих котов... Этого человека я видел, точнее, слышал впервые. Не было в его голосе ничего тутошнего, о чем вчера размышлял Леха. Наоборот, нездешняя такая усталость, словно пришел человек из такой хрени, а ему: «Своди нас ежик еще к тем грибочкам!» Короче растерялся я не по детски.
- Связь я думал... Найти... Ну. Вы же тут...
- Употребляем. Да. Но где ты связь увидел?
Я совсем поник:
- Да нет... Не поняли Вы... Я ... Не связь. Наоборот. Я хочу понять смысл.
- Смысл?
- Да! Наверное...
- Почему именно смысл? Хотя, придираться не буду. Тебе просто сила нужна, да?
- Да я это... бегаю иногда по стадиону...
- Стадион это хорошо. – Дядька Валька даже зажмурился, когда сказал «хорошо», наверное, любил спортивные сооружения. – Только не та это сила. Ты видишь перед собой только этот мир. А о силе его не знаешь. А ведь без силы первого мира не попасть во второй… Хотя, о чем это я…
- А можно мне, эту силу… Ну увидеть что ли?
Дядька Валька озаботился:
- Так... Июнь... Полтора месяца получается где-то... А ты уверен, что это тебе нужно?
- Вообще-то я ни в чем не уверен. Вот давно хотел поговорить. А тут вроде и говорю, а сказать толком ничего не могу. Ну, баран.
Совсем задумался дядька Валька. Потом улыбнулся, как тогда, на балконе.
- Хорошо. Будем считать, договорились. Я согласен, полтора месяца помучиться, но только с этого момента одно условие... «Я лучше тебя знаю, что ты должен знать». В принципе ты сам предложил. Но оно тебе хоть понятно?
Со стороны может показаться, что ни черта не понятно, но я честно понял. Я понял, что никогда не доверял себе. И я нашел того, кому можно... нужно… доверять. Во всем. Может быть, я открыл это только в тот момент, когда изменился дядькин Валькин голос... Не важно. Главное, что в те минуты во мне не было никакого сомнения в правильности происходящего. Все, что было до этого, не только моя тупая жизнь, но и все, совершенно все, что было в мире от его сотворения - все это было ради этих нескольких мгновений нашего общения на этой непутевой, алкоголической лавочке.
От подъезда, напевая песню про Стеньку Разина, во всю улыбался Леха с булкой белого хлеба.
Я почувствовал, что жизнь, навсегда, непонятно как, но изменилась...


12

На следующий день, пока я был на работе, из квартиры унесли телефон, поваренную и какие-то еще книги. Я понял это, заметив, что фолиантов в углу поубавилась. Радовало, что не взяли Библию и Бхагавад-Гиту, очевидно переживали за чистоту сознания от религиозных догм и стереотипов.
На очередной, занятый у Виктора полтинник я подкрепился анаконом с сосисками и сохранил денег на ближайшую пару дней до вероятного аванса. Я помнил адрес три раза повторенный мне вчера Дядькой Валькой по окончании питейных церемоний. Советская, 31. К совету моего нового учителя о том, что одежда должна быть старая и грязная я прислушался, но практически выполнить его не смог в виду отсутствия всяческой моей одежды, кроме той, в которой я ходил на работу. Даже пара дырявых носков, которые я еще неделю назад собирался выкинуть, ушла в неизвестном мне направлении.
Так, в пиджачке и при галстуке я и явился по указанному мне адресу. Дипломат я тоже на всякий случай прихватил с собой. Кто знает, вдруг жене срочно потребуются мои отчеты по спортсооружениям Батайска... Я бы и не против, но Мэр… Не поймет.
Дом, должен вам заметить, не был памятником современной культуры. Экзистенциального буйства стихий, как того требовало мое небедное воображение, не наблюдалось. Эдакое шалеванное, покрытое камышом подобие дома микроскопических размеров с катастрофически запущенным на заднем дворе огородом. Впрочем, огород - достаточно сильное выражение для участка земли, густо заросшего непроходимыми в мой рост сорняками.
- Ты все-таки пришел!
Дядька Валька казался удивленным. Не сработали его вчерашние запугивания. Трудности и психиатрические клиники, которыми он меня стращал – были нелепыми радостями в сравнении с гневом моей тещи, мамочки и папочки. Мне нужно было что-то делать. Жизнь предлагала расстаться с ней, но она же давала прекрасный повод изменить ее так, чтобы расставание отодвинулось на далекое «потом».
Так что я гордо кивнул и поставил дипломат на землю.
- Что я должен делать?
- Для начала выпить стакан водки. - Предложил дядька Валентин.
- Была бы водка! - диалектически подошел я к этому вопросу.
- Как знать... Водка водке рознь.
- В смысле разные сорта?
- В смысле разный подход. Ну да пойдем в дом.
Потолки в хате были низкие, я чуть пригибался, чтобы не шуршать макушкой по свежей побелке. Комнат было три. Это если не считать верандочки и прихожей, в которых можно было разместить разве что три пары обуви каких-нибудь гостей с японским размером ноги. Скромность зальчика, куда мы вошли, тоже говорила об особом, совершенно излишнем аскетизме жильцов, если они здесь когда-нибудь были.
- Жить здесь будешь ты. - Заметил дядька Валька, и я мысленно обрадовался тому, что ничего не сказал вслух.
- Вот, - показал он между тем на кровать с железной сеткой и накинутым сверху армейским матрацем. - Тут ты будешь спать. В соседней комнате холодильник с продуктами. Присаживайся.
Мы сели на какие-то древние стулья, за не менее древний дубовый стол.
- Итак, - дядька Валька сменил тему. - О водке. Как ты ее пьешь?
- Вот так. - Я довольно умело, отставив мизинчик, изобразил свое понимание этого элементарного процесса.
Наставник заметно погрустнел:
- Для тебя существует только конечная фаза пития. Не самая важная, заметь. Гораздо большее, например: подготовку посуды, подготовку жидкости, да даже наливание ты просто не вспоминаешь. Нельзя быть таким легкомысленным. Ведь так священнодействие становится просто механическим актом, лишенным смысла и внутренней силы. В итоге то, что могло тебе помочь, уничтожает тебя. Ты теряешь точку души вместо того, чтобы развиваться из нее. И что? Алкоголизм? Белая горячка? Ты этого добиваешься?
- А не надо? - даже удивился я. - А как же измененные состояния сознания?
- Да... - Дядька Валька вздохнул особенно тяжело и обреченно. - Ты вообще хочешь что-нибудь понять?
- Да…
- Что?
- Хочу! - заорал я так громко, что где-то в соседнем дворе забилась в истеричном лае собака.
Дядька Валька пальцами прочистил уши.
- А ты не дурак... Ну, хорошо. Начнем с того, что водку перед употреблением ты должен три дня держать в закрытой бутылке в восточном углу комнаты. Причем не ниже уровня своего пупка.
- Зачем?
- Ты будешь вопросы задавать, или я рассказывать?
Я раскаянно кивнул.
- Не важно зачем. Важно как. Эта бутылка должна стать твоей. Но на получение такого разрешения от Силы нужно ровно три дня. Очень важно твое отношение к этой бутылке. Ставя ее в угол, ты должен полностью отказаться от нее. Отдать тем, кто действительно заслуживает все сокровища этого и других миров. Это должен быть подарок от твоего сердца. Ты должен помнить, что в эти три дня твоя бутылка может разбиться, исчезнуть, наполовину опустеть... Все в руках Силы миров. Ни в коем случае не сокрушайся по подобным утратам. Ведь ты уже отдал эту бутылку, и только Сила миров решает ее дальнейшую судьбу. Но когда три дня истекут, ты должен будешь очистить угол. То ли от осколков, то ли от пустой, то ли от полной посуды... Вот эти отходы и есть твоя бутылка. И если в ней осталась водка, то Сила миров хочет, чтобы ты сам решал, что делать с ней дальше. Ты можешь ее выпить один или с друзьями, можешь разбить или вылить ежикам в украинских лесах. Силе твой напиток уже не нужен. Но только эта водка будет полезна для твоего развития.
Наставник внимательно посмотрел мне в лицо:
- Запомнил?
- Угу. А как готовить посуду и наливать?
- Молодец! Стаканы должны отличаться от остальных. Сразу после покупки их нужно тщательно вымыть текущей водой - смотри не мой в какой-нибудь чашке или тазике, лучше всего прямо под краном, ну можно, если кто другой льет воду - и использовать только для правильной водки. Таких стаканов в доме должно быть три. Если какой разбился, заменишь вновь купленным и вымытым. Если пить будут больше, чем три человека, то берется только один правильный стакан - для тебя. Если три или два - каждому вручаешь правильную посуду. Хранить стаканы надо отдельно от другой посуды. После каждого применения правильно вымывать и ставить на место. Перед применением мыть нельзя. Если кто запачкает стакан после того, как его помыли или не дай Бог, нальет в него какую другую жидкость - стакан нужно тут же разбить и выбросить подальше. Ну, значит, и купить новый...
На этом месте запас дядьки Валькиных инструкций иссяк.
- Все, кажется… Запоминаешь?
- Да, вроде бы несложно...
- Это хорошо.
- Так, а пить как?
- Да как... Как ты показывал, так и пей. Есть, конечно, детали... Но за три дня я тебя еще ими запарю. Вот, возьми полтинник и давай за водкой. Только выбирай с любовью. Не себе берешь...
Вот тут на меня и нахлынуло.
Я пошел с этими деньгами к ближайшему ларьку так, как, наверное, в церковь не ходят. Деревья и небо просто сияли дотоле неведомой мне неземной красотой. И меня можно было понять. Я первый раз за всю свою жизнь шел покупать настоящую, правильную водку. И, кто знает, может быть, эта водка даже станет моей. Во всяком случае, мне очень даже верилось, что станет.


13

Остаток дня прошел в нелепой суете. Установка бутылки, покупка стаканов и продуктов на месяц вперед. Я хоть и чувствовал себя по меньшей мере «небесным воином», все же опустился до банального занятия денег у своего тренера. Пообещал вернуть с аванса, в неизбежность которого свято верил. И эта вера казалась мне духовной, потому, что была в противовес знанию.
Дядька Валька покинул меня после захода солнца. И я сразу почувствовал себя брошенным маленьким ребенком. Все-таки встречать ночь одному в квартире совсем не то, что в частном доме. За стеной не лопочут соседи. Не поют свои колыбельные батареи и трубы. Наоборот, пустота. Людей-то кругом на многие метры нет. А вот страшно, оттого, что кто-то все-таки рядом. Во дворе скрипит и кашляет. На крыше шуршит и вздыхает. Жуть. А тут еще на матраце без подушек и одеял ворочаешься, ловишь это неловящееся удобное положение... В общем часа три я пытался заснуть, отмахиваясь к тому же от нудящих надо мною комаров. Потом провалился  вместе с ними в какую-то трещину и вылез из нее только благодаря будильнику в семь ноль-ноль по Московскому времени.

День был обычным до безобразия. Работа, чаепитие, обед, возвращение домой... Ага, вот пункт, который отличался от стандарта - не домой я возвращался, а на улицу Советскую, где уже поджидал меня мой суровый учитель.

Он сидел в доме за столом и читал какую-то, насколько я успел разглядеть, яркую брошюрку со страшной мистической тварью на обложке. Обернулся, когда я вошел:
- Готов?
- К чему? - не совсем понял я.
- К обучению.
- Готов.
- Ну, тогда идем во двор.
Я сделал трехочковый бросок дипломата на кровать. Следом полетели пиджак и галстук. Для этого пришлось подойти поближе, но и два очка неплохой вариант – легли четко, не пытаясь свалиться на пол. Мы вышли на улицу.
В маленьком дворике росли всего три дерева: яблоня, вишня и тютина. Валентин Иванович подошел к яблоне и прислонился к ней щекой. Как там называется любовь к растениям? Есть ведь и такой прикол. Заметив мое непонимание, он улыбнулся:
- Иди сюда!
Я подошел, весь - само внимание.
- Видишь деревья?
- Ну...
- Какое из них относится к тебе лучше других?
Я с трудом сдержался, чтобы не рассмеяться. Дядька Валька, наверное, понял это и нахмурился.
- Ты думаешь, деревья тупые? - строго спросил он.
- Да нет, извините... Просто неожиданно как-то все это. Ну, как деревья могут относиться ко мне... Они же меня не знают. Они же деревянные...
- Ну, это еще вопрос, - голос Валентина Ивановича стал помягче. - Кто из вас деревяннее. Здесь все деревья разные. Походи между них, прислушайся, присмотрись, потрогай. Найди самое, на твой взгляд, приятное. А я пока пойду, почитаю.
Минут пять я просто стоял как то дерево, только убитое демоном засухи, и переваривал услышанное. Меня даже в армии такими маразмами не грузили. Караульная служба как-то ближе к жизни. Там хоть знаешь, что охраняешь. А тут сплошные непонятки. Я прошелся, как тот разводящий, от одного ствола к другому. Пост номер один, два, три… Присмотрелся. Каждое из деревьев было по-своему красивым. Вишня была вся в маленьких зеленых жемчужинах, пробившихся сквозь усохшие лепестки. Ствол тютины был шершавым, а ствол яблони - гладким, с глубокими бороздами. Ветви у вишни были хрупкими, у яблони просторными, а по тютине можно было лазить со всеми удобствами. Это мне детство вдруг вспомнилось. Ну не мог я сказать, какое из этих деревьев приятнее. Более того, чем больше я между ними шлялся, тем больше росло во мне раздражение на каждое из них. Наверное, я неправильно подходил к решению поставленной задачи. Пожалуй, я не совру, если скажу, что прошло несколько часов. Солнце уже село, начинало темнеть. И тут меня осенило. Что мне больше нравится! Плоды какого дерева я предпочитаю остальным! Тут двух мнений быть не могло. Вишня! Что может быть лучше вишневого компота в меру кислого, в меру сладкого. Из яблок компот выходит приторный, а из тютины вообще на мой вкус неприятный. Так что вишня. И как я раньше не догадался.
- Валентин Иванович!
- Да! - появился на пороге мой старшина.
- Сакура!
- Что за сакура?
- Извините, это я так вишню назвал, по-японски...
- Да... Тяжело тебе будет в России... Ну, пойдем.
Мы подошли к вишне.
- Положи руку на кору, - приказал Дядька Валька.
Я положил. Он внимательно посмотрел на вишню, потом на меня, потом опять на вишню... В глазах его ясно определилось глубокое разочарование.
- Что, - заботливо поинтересовался он. - Компотик любишь? Вишневый.
- Ага, - как-то сразу сник я.
Валентин Иванович шумно выдохнул, очевидно, сдерживая поток не совсем приятных выражений, и вежливо так сказал:
- До утра время есть. Ищи. Только не путай зеленую ману с синей. И Россию с Японией. А я пойду, посплю.
Следующие три часа я провел в сумасшедшем поиске симпатизирующего мне дерева. Между тем самого меня уже просто трясло от ненависти к этим тупым плодоносителям. Уже начихать было на их добрые порывы в мою сторону. Хотелось спилить их к чертовой матери и улыбаясь так невинно сказать дядьке Валентину, что мол не получилось. Не деревья были уже вокруг меня, а какие-то враги. Обступили, переглядываются, гадость какую-то замыслили… Гранату бы сейчас. А еще лучше бензопилу «Дружба». Подходящее название, как раз по ситуации. Я подумал, что так меня уже давно никто не доставал. И тут же родилась чахлая еще, но с каждой секундой крепнущая мысль. А ведь не только я раздражен. Есть еще чье-то раздражение, которое я чувствую. До меня дошло, что это раздражение деревьев, и не они меня, а я их достал своими бесконечными приставаниями. Тут же яснее ясного ощутилось, что самому мне, в общем-то, по барабану эти деревяшки. Дело в отражении. Они злятся, а я лишь отражаю их злобу в обратку. Тогда возникает вопрос, чего я делаю среди этих злобных адептов фотосинтеза. Я что им, аккумулятор для накопления отрицательного заряда? Извините, выхожу из игры. Я отодвинулся в сторонку, потом еще и вдруг... Холод и раздражение исчезли. Я посмотрел вниз. Там был маленький кустик. Он словно защищал меня от ненависти деревьев. Мне стало так хорошо, будто я только что вмазал доброй водки и в то же время, гораздо приятнее чем после какого угодно спиртного. Так, словно я опять маленький мальчик и вернулся в свой единственный и неповторимый домик. Я не выдержал и сел прямо на траву, рядом с кустом. Глаза закрылись сами собой, и я заснул.
Кто-то резко ткнул в бок. Я открыл глаза. Рядом сидел на корточках задумчивый Дядька Валька.
- Значит папоротник? Очень странно. Что-то не припомню никого, кто бы смог найти с ним общий язык. Даже не знаю, к чему бы это…
Он помог мне встать. Я шатнулся и чуть не упал. Больно затекла правая нога.
- Ладно, - махнул Дядька Валька. - Спокойной ночи. Пошел я домой.
- Спокойной ночи. - Отозвался я и медленно захромал к флигелю.


14

У меня появилась маленькая традиция, заходя в дом, посмотреть в угол, на заветную бутылочку. Сказать по совести, я не верил во всякие там силы, но очень надеялся, что они как-то себя проявят. Отхлебнут или наклейку сорвут. Но, как вы понимаете, ничего такого не было. После вчерашних древесных приключений я на работе несколько раз вырубался прямо за столом. Очевидно, еще не стал святым, и ночь без сна пока не компенсировалась духовным питанием с неба. Благо посетителей почти не было. Ход мысли ведь в таких случаях известен… Раз не выспался, значит ночью… С кем-то… Каждому ведь не объяснишь, что чуть ли не медитировал на природу. Опять же и это могут понять неадекватно… В общем, по дороге «домой» меня больше всего радовала смутная надежда, что дядька Валька даст заснуть хотя бы в десять вечера.
Итак, я бросил взгляд в угол и, без особого надо сказать удивления, бутылки там не обнаружил. Не нашел я и дядьки Вальки, отчего мой ум тут же оформил совершенно убедительную версию произошедшего. Вероятно, дядька Валька, желая уверить меня в своих бредовых идеях о силах миров, задумал посодействовать этим силам и распить уже практически мою бутылочку в районе своего гаража. Нечего сказать - ловкий ход. Будет вполне понятно, если теперь понадобится еще одна бутылка, а потом еще...
Я совершенно не обиделся. Просто смешно стало, что такой взрослый и солидный мужчина, как Валентин Иванович, придумал такую наивную сказку про водку только для того, чтобы ее у меня выдурить. Ну сказал бы прямо. Я что, не купил бы. Мне что, для учителя жалко, что ли?
Есть в принципе не хотелось. Мозг от недосыпа начал выпадать из реальности, наполняясь фиолетовыми треугольниками и огненными кругами. Я не стал сопротивляться, свалился на кровать и задремал. И тут приснился мне такой несуразный сон, что не описать его, наверное, просто нехорошо.
«Ночь. Стою я на крыше пятиэтажного дома. Дую в трубочку. Макаю ее в стаканчик. Пускаю мыльные пузыри. А сам главное догадываюсь, что вот-вот на меня с неба обрушится комета. Но увлекся так сильно, что все остальное ну совершенно не беспокоит. Пузыри такие красивые... И красные как солнце и серебряные как сварка - аж смотреть невозможно и даже зеленые, как киви, откусить хочется. И выходит на крышу большая такая черная тень с головой крокодила. Увидела мои пузыри - хвать трубочку, а меня хвостом - швырь с крыши... Лечу я и вижу огромную комету. Хочу закричать крокодилу, что худо ему сейчас будет, а губы не раскрываются. Сам взлетаю, отчего-то все выше и сверху хорошо так вижу, как врезается комета в тень и расшибает ее на миллион маленьких черных кусочков. Грохот сумасшедший. А дому хоть бы что. И дед в казачьей фуражке, с бейсбольной битой на замахе, вылазит на балкон и орет:
- Дурбалаи!!! Какого хрена шумите! Ночь на дворе! Где бутылка?»
Я приоткрыл глаза. В остатках ослепившего меня фейерверка явственно проступило лицо Валентина Ивановича.
- Где бутылка? - еще раз повторило оно с заботой и нежностью.
До меня дошло, что крыша была только сном. Я резко сел в кровати.
- Здрасьте! А вы разве не знаете, где бутылка?
- Ага. - Дядька Валька потерял интерес к теме. - Значит, не знаешь. Придется покупать новую.
Я не смог сдержать грустной иронии:
- Ну конечно новую! Как это я сразу не догадался! Аванс у меня будет приличный... Бутылок на десять хватит...
- Ты, кажется, собирался расстаться с этой бутылкой? Так чего же ты о ней жалеешь?
- Да ладно, Валентин Иванович! Мне вправду не жалко... Просто я не такой же тупой?
- Не такой же. Другой. Но тупой. Мы все тупые, каждый по-другому... Это не стыдно, это нормально.
Я стал на пол. Потянулся сладко.
- Ну, я в магазин?
- Нет, темно уже на улице. Надо при солнце ставить. Уж пережди до завтра - с работы будешь идти, купишь.
Я почувствовал, что проголодался.
- Анаконы будете?
- Спасибо, покушал. Как ты себя чувствуешь?
- Да так, чушь всякая снится...
- Ну-ка, поподробнее...
Выслушал он меня даже чересчур внимательно. Подумал немного. А потом говорит:
- Идем во двор. На сегодня занятия отменим. Комету будем ждать.
Я хорошо помнил, что дураком работаю по душевному порыву и даже попытался изобразить полнейшее понимание:
- Комету? Конечно-конечно. Идемте!
С полчаса мы сидели на лавочке у крыльца и наслаждались прохладным очарованием батайской ночи. В глаза опять было полезли предательские треугольники, когда на всю улицу заревела сирена и замелькали проблески, похожие на сварку из сна.
- Вот и комета... - торжественно объявил дядька Валька. Пойдем, посмотрим, куда она упадет...
Машина скорой помощи стала у зеленого, довольно круто покосившегося забора в трех домах от нас. Насколько я знал по слухам, в доме за этим забором жили какие-то не то бомжи, не то наркоманы. Причем последнее по моему трезвому размышлению, было куда более вероятным, ведь у бомжей не могло быть дома по определению.
Мы подошли совсем близко. Тихо курил шофер.
- Что случилось? - поинтересовался у него дядька Валька.
- Да х.. его знает... Вроде потравились все. Один только грибочки не ел, вот и позвонил.
Из дома вынесли первого клиента. Щетинист был бобер. То есть небрит мужик. Мне почему-то показалось, что он не наркоман. Может быть все-таки бомж? Спросить бы его, но, сознание временно отлучилось из этого стильного тела. Экстренной реанимацией при допросах я не владел, да и кто бы сейчас позволил. Вынесли еще двоих. Мужика и женщину. Закинули в скорую.
Водитель громко плюнул на ладонь. Загасил об это недокурок и аккуратненько приладил за ухо.
 Машина вновь завыла, засверкала и проехала куда положено. Одинокой грустной тенью остался у ворот парень в джинсовом костюме. Он был явно моложе и «элегантнее» унесенных медициной. Даже в десяти шагах меня смущал густой анашиный дух этого наркомобильного странника по иным измерениям.
- Что, братан, - поинтересовался дядька Валька. Грибами потравились?
- А ты кто такой? - резонно отозвался парень.
- Про Полено слыхал?
- Ну, слыхал...
- Я его брат.
- Вот те раз! А чо. Мы все нормально. Мы тихо.
- Так что случилось? Грибочки?
- Может и грибочки... Только мы их с этого баллона третий день едим. Может ближе к дну, поганые попались...
- А что это вы на грибах? Что есть нечего?
- Не, они и жрали конкретно. У них водка напостой фирменная. Не пьют самогон, прикинь.
- А ты?
- Не, я водку не пью. Алкоголь - враг.
- Анаша?
- Ну, дак...
- Ну ладно, бывай, брат. Я тут через три дома живу. Заходи, если что...
- Это где... Тут... Э... Во блин... Да! - парень ну очень сильно изменился в лице в сторону полной растерянности.
- И тебе спокойной ночи! Пойдем, Андрюша.
Уже в доме, исполняя мое скрытое желание, дядька Валька пожелал мне приятного аппетита, спокойного сна и на пороге ненавязчиво так спросил:
- Ну что, Андрюша, заметил, в кого комета попала? А если бы ты в обход силы бутылку присвоил? А?
Спросил и ушел. А у меня мало того, что от таких вопросов аппетит пропал. Еще и заснуть пару часов не мог. Все думал. При чем здесь комета? И как она зависит от пропавшей у меня бутылки... Любят все-таки эти учителя поиздеваться над студентами...


15

В последующие три дня я окончательно переключился на новый ритм. Анаконы, вечернее купание в тазике, уроки Валентина Ивановича... Все это было лучше того шока, который получился с женой, и того шока, которым была моя предыдущая жизнь. Голова наполнилась невообразимыми раньше проблемами. Например помирился с яблоней и вишней, но не нашел еще подходов к тютине. Каждое утро общался с папоротником, у которого оказался любимчиком. Даже Виктор на работе заметил, что я в последнее время стал какой-то «удовлетворенный» во всех смыслах этого емкого русского слова… Кстати о работе. Получил же аванс. Долги вернул. Одежды кое-какой прикупил в секонд-хенде. Все-таки пиджак для работы, а не для кувырканий в траве. Из важных событий самым интересным было то, что у новой бутылки уже заканчивался срок пребывания в силе, но она, по-прежнему стояла на месте.
Дядьки Валентина не было. Утро светилось и чирикало вовсю. Я сидел на лавочке во дворе, выполняя заданное упражнение. Нужно было прикрыть глаза, чтобы все вокруг расплылось в тумане и думать на тему: «Что такое мир, который я воспринимаю глазами, свет, отраженный от предметов или сами предметы?» Мозг быстро зашел в тупик, остановившись на том, что сами предметы тоже вполне могут быть светом, но почему-то не воспринимаются в полной темноте. Мысль сбилась на водку, стоящую в комнате. Как она там... В силе? Интересно, в силе ли ее свойства алкоголические или уже выдохлась? Эдакий каламбур. В силе где и в силе что... Еще несколько мыслей на эту тему и я не выдержал. Бросил упражнение и пошел посмотреть на бутылку. На месте. До выхода из силы еще час. Интересно, пропадет она за час? Я решил понаблюдать за этим и лег на кровать, не сводя глаз с таинственного угла.
Какая-то черная тень закрыла угол и вообще полкомнаты. Огромная, страшная тень. Такого страха я еще не испытывал в своей жизни. Казалось, будто тень закрыла собой всю Вселенную.
- Стой!!! - дико закричал я, раскрывая глаза.
- Стою. - Голос Валентина Ивановича был спокоен и насмешлив. - Кошмары снятся?
И вправду, тени не было. У кровати стоял мой учитель. Видно я все-таки умудрился задремать и спросонья принял силуэт дядьки Вальки за очередного восставшего из ада.
Я все-таки наклонился влево и глянул за дядьку Вальку в угол. Бутылка была на месте.
Валентин Иванович заметил мое движение.
- Уже два часа как твоя, а ты все дрыхнешь.
Не ожидал я такого поворота. Вот и заснул ведь удачно – берите мою бутылочку и делайте с ней, что хотите, хоть рыбу свежезамороженную глушите. Даже растерялся, что же с ней делать…
- Что делать... - как всегда понял по моему лицу Валентин Иванович. - Пить будем... Если угостишь, конечно...
Я вскочил:
- Какой разговор, Валентин Иванович! Щас приготовлю закусочку...
- Не суетись, - остановил Иваныч. - Вон на столе кулек с боеприпасами.
Мы вместе разложили принесенную колбаску, малосольные огурчики, хлебушек, салатик, достали правильные стаканы и чинно сели за стол. Я осторожно взял бутылочку в сразу задрожавшие руки. Налил, как учили - ровно наполовину стаканов. Почувствовал, что если сейчас начну тост говорить, голос сорвется от волнения. Спасибо Иванычу – остановил мою инициативу. Из портфеля достал сразу показавшийся мне загадочным - сверток. В страницу местной батайской газеты «Вперед» оказались завернуты четыре приличные хозяйственные свечки. Приятно ощутить себя героем мистического триллера. Примерно так рисовалось мне все происходящее. А дядька Валька аккуратно положил все четыре свечи перед собой. Забормотал что-то под нос, достал из воротника маленькую острую с двух сторон иголку, воткнул ее в низ левой от него свечки. Потом воткнул еще три иголки в оставшиеся свечки. Опять пошевелил губами. Взял первую свечку и воткнул ее иголкой в отверстие в левом возле меня углу стола. Я заметил, что в других углах тоже были такие же едва заметные дырочки. Догадался, что свечки воткнутся и туда. Так оно и вышло. Вторую свечу, Дядька Валька воткнул справа возле себя, третью слева, четвертую в оставшийся возле меня угол. Заметив мой взгляд, я как раз думал, зачем таким светлым утром нам нужны свечки, хмыкнул:
- Пойди, ставни закрой. Все.
Ну, я все и закрыл. Зашел - темень. В зале свечки горят, Валентин Иванович зловещий такой:
- Садись! - говорит.
Я сел на свое место, напротив. Жду, чего дальше... А Иваныч достал лист бумаги и начал читать:
« Я, Шарко Андрей Павлович, ознакомлен и обязуюсь соблюдать следующие условия моего обучения в «Школе макрамэ» Ерылкина Валентина Ивановича:
1. Безоговорочно выполнять все поручения наставника.
2. Еженедельно по субботам исповедовать перед наставником все плохие поступки и дела, совершенные мной за истекший после предыдущей исповеди срок.
3. Отдавать школе в форме добровольных пожертвований 25% всех заработанных за месяц денег.
Подпись...»
Он протянул мне документ. Я по привычке перечитал. Все так.
- Нужно подписать?
Валентин Иванович торжественно кивнул. Мне еще показалось, что он надеется, будто я откажусь. Это больше всего и взбодрило. Неужели он в самом деле считает, что я не всерьез? Думает, что ли, что я за спиной смеюсь? А я назло подпишу, и решайте сами, всерьез или не всерьез…
- Вот, - говорю. - Пожалуйста.
Он взял бумагу, посмотрел внимательно, расписался сам и сунул все это куда-то за пазуху.
- Хорошо, Андрюша. Давай теперь выпьем.
Я с готовностью подхватил свой стакан:
- За что?
- За то, что с сегодняшнего дня ты, наконец, стал моим учеником, а я твоим учителем.
Водка оказалась очень сладкой. Я даже мельком подумал, что это компот, но когда перехватило дух, кинулся на салат.
Мы славно так тогда посидели. О чем-то болтали, про японских вроде бы самураев и солнцевскую братву... Про какого-то Ярилу и коловорот... Сейчас уже не вспомню, торкнуло тогда меня уж больно сильно. Потом Дядька Валька еще посоветовал мне прилечь и ушел. А по дороге видно ставни открыл. На улице, оказалось, день был. Я лег. Помню, еще подумал: «Зачем ставни открывать...» И вырубился.


16

В полной темноте я не мог понять, кто же это вцепился в мое плечо и рвет его, то ли зубами, то ли когтями... Я попытался отпрыгнуть, но ноги не слушались. Пришлось открывать глаза.
- Ну, ты спишь! - удивился дядька Валька. - Время уже пол одиннадцатого. Тебе скоро на крышу.
Спросонья такие разговоры казались особенно странными, и я даже попытался обидеться:
- Чо я, Карлсон?
Однако, заметив, как помрачнело лицо наставника, тут же поправился:
- Это я шучу. А на самом деле, что там, на крыше?

Ровно в двадцать три часа ноль минут по московскому времени я уже сидел на старом чердаке своей хибары, скрестив перед собой ноги по-турецки и, изо всех своих неразбуженных сил, пытался держать прямым позвоночник. Глаза понемногу привыкали к темноте, но разглядеть можно было только распахнутую дверцу чердака, да соседские огороды в ее проеме, залитые сочным светом почти полной луны. Все, что я помнил из напутственной речи дядьки Валентина, это его просьба не оглядываться и слезать с чердака только после восхода солнца.
Что интересно, когда я устраивался на старом одеяле, учитель на всякий случай, осветил фонариком, все углы моей маленькой камеры добровольного заключения. Это порадовало. Ни чертей, ни призраков, ни даже мифических животных в комнатушке не оказалось. Но время пошло. И, уже где-то через полчаса, я четко понял, что мне, во что бы то ни стало нужно обернуться. Сдерживать себя было очень трудно, потому что сзади явно происходили какие-то жуткие события. Сначала заскрипела половица. Кто-то тихо шагнул. Наверняка это был дядька Валька. Этим себя и успокоил. На чердаке его, конечно, быть не могло, но ночь ведь хорошо разносит всякие шорохи... Потом кто-то хрюкнул мне прямо в ухо, и я вздрогнул так, что задребезжала крыша. Удержав голову от поворота, я сосредоточил все еще подчинявшееся мне внимание на силуэте дерева в дверном проеме. Сердце стучало часто и громко. Тут же пришла утешительная мысль – «у соседей растят свинью на сало».
Оглядываться расхотелось, но не на долго. Нежно шепнули в ухо: «Андрей!». Сразу же неприятный холод прошелся по всему телу. Вспомнились не к месту рассуждения постсоветских физиков о крайней субъективности видимого мира и бесконечности невидимого. Миллионы образов из классики кинематографа: от Вия до зловещих мертвецов - выстроились в очередь чтобы последовательно шокировать мое надрывающееся сознание.
 И тут мозг придумал неплохое оправдание происходящему. Слуховые галлюцинации! Просто я слишком возбужден, внутри все шумит, кровь несется как угорелая. А вокруг - тишь. Вот и слышатся мне внутренние шумы как бы снаружи. Надо сказать в те мгновения новая трактовка происходящего помогла. Не смотря на продолжающуюся возню, я хоть чуть-чуть расслабился и успокоился. В комнатке даже стало как-то светлее. Я бы сказал розовее, потому, что какая-то именно розовость медленно разгоралась повсюду вокруг меня. Я уже явственно различал груду старых книг в правом углу, пыльный чемодан слева и даже маленькие линии срезанных годичных колец на досках застилавших пол. Сам чердак как-то странно расширился, раздался в размерах и теперь скорее напоминал крытый стадион, а не маленькую комнатку. Становилось все светлее. Возможно, близился восход солнца.
Из далекого угла чердака ко мне бодро шагала знакомая фигура. Не было никаких сомнений - это был Саша Андрюхин - мой армейский наставник по ротной стенгазете.
- Привет, братишка! - сказал он подойдя. - Ты, какими судьбами здесь?
- Привет! Учусь.
- Все-таки поступил на философский?
- Ну, типа того.
- Молодец! А я сейчас учителем в школе работаю. Пойдем, кабинет покажу.
Теперь я заметил просторную лестницу, ведущую вверх. По ней бегали школьники, не спеша, проходили учителя. Картина, до боли знакомая каждому из вас, дорогие читатели.
 Говорю честно - я не оборачивался. Когда лестница делала свои повороты, я делал их вместе с ней, но чтобы смотреть себе через плечо, за спину... Ни в коем случае. Я помнил об указании и соблюдал его свято.
В кабинете было слишком уж круто для обычной средней школы. Скорее - уменьшенный зал какого-нибудь солидного музея. Стояли, конечно, парты в два ряда, но вдоль стен сверкали стеклянные витрины полные всякой артефактщины. Горшки, кувшины, амфоры, наконечники стрел, загадочные ювелирные изделия... Такого богатства я не видел даже в Азовском краеведческом музее.
- А вот, наша гордость! - Саша показал в конец класса, где на каменном постаменте стоял, насколько я понял, настоящий древнеегипетский саркофаг. - Как ты относишься к мертвым фараонам?
- Вполне... - неопределенно отозвался я и подошел к каменному гробу.
Саня чуть-чуть опередил меня и надавил на крышку. Легко съехав назад, та обнажила странное, завернутое в цветастое кимоно, усыпанное золотом и драгоценными камнями тело мужика лет тридцати. Я совершенно не испугался, потому, что лицо было уж чересчур натуральным и свежим. Насколько я помнил, в саркофагах тело должно было исчезать, ну или хотя бы усыхать до форм скелета. А тут откровенный муляж. Но красиво! Как живой.
- Ну, как? - не успокаивался Андрюхин. - Этот парень жил четыре тысячи лет назад, а выглядит, будто вчера заснул!
- Точно! - поддержал я его глупую шутку. - И на нашего замкомвзвода похож как две капли...
Андрюхин пригляделся:
- В самом деле! А ведь и точно похож. Ну, брат! Вот это наблюдательность. Нужно будет Шляпину письмо написать, пусть приедет посмотрит! Вот ведь бывает!
Я, обнаглевший в конец, решил по отечески потрепать щечку замка-фараона. И замер, когда рука коснулась не пластика или папье-маше, а самой натуральной человеческой плоти.
- Да ты не бойся! - успокоил Саша. - Никакой инфекции!
В голове мелькнула худшая из версий - свежего покойничка упрятали в саркофаг, заметая следы преступления. Однако и эту версию пришлось отбросить, когда покойник приоткрыл глаза и залепетал что-то на совершенно необъяснимом наречии.
Саша быстренько задвинул крышку и лепет прекратился.
- Иногда мне кажется. - Шепнул он мне. - Что у этого кадра просто летаргический сон.
Я промолчал. А Саша уже открыл дверь в очередную комнату и жестом пригласил внутрь.
Было, конечно, боязно шагать в открывшийся полумрак, но не говорить же, в самом деле, банальное: «Только после вас».
Большой стол, заваленный тетрадками и листами разноцветной бумаги. В средневековых традициях кровать с пологом. Шкаф, набитый книгами...
- Ты здесь живешь?
- Да, временно. Директриса дала класс под проживание. Вот, обустроился.
- Неплохо.
- Нормально. Только... - он кивнул еще на одну дверь. - Разборки межклассовые замучили.
- Пролетариат-буржуазия! - понял я.
- Да нет! Десятый «Бэ» - десятый «А», например... Да ты не стесняйся, загляни.
Я толкнул тяжелую деревянную дверь. Огромный школьный спортзал. Двое парней, словно рефери, наблюдали за схваткой двух единоборцев. А ведь я их знал! И одного состязающегося и другого. Первый - Лева мой корифан и одноклассник. Все в той же темно-синей школьной форме с эмблемой на плече. Второй... Маша Агафонова... Та самая Маша, которая должна была ехать на Европу, чтобы выбить там как минимум серебряную медаль для любимого города.
Я увидел пистолеты. У Левушки был военный ТэТэшник, а у Маши нечто древнее, как в кино про Пушкина и Дантеса. Странно, но это слегка обрадовало меня. Я почувствовал, что шансов у друга больше, чем у сравнительно незнакомой мне девушки.
- Разошлись! - скомандовал первый судья.
Каким-то нелепо-торжественным показался мне этот момент. Ребята, развернувшись спинами, сделали по пять шагов.
Второй судья почему-то жутко нервничал, все время вытирал о штаны потные руки и тщательно хрустел пальцами.
- На счет пять, - продолжал первый судья. - Разворачиваетесь и одновременно стреляете.
Оценив расстояние между стрелками и, вспомнив, что после школы Лева Троцкий окончил военное училище, я совсем успокоился и уже с бОльшим интересом наблюдал за разворачивающимся спектаклем.
- Раз! - начал отсчет судья.
Лева быстро обернулся. Маша уже целилась в него.
- Гражданин судья! Так не честно! Сделайте ей замечание!
- Маша! Так нельзя! Вы нарушаете правила! Отвернитесь немедленно и повернетесь по счету пять! Так! Два! Три! Маша! Я же вас предупреждал. Ассистент!
- Что? - голос второго дрожал, срываясь на визг.
- Возьмите автомат, и если кто-то еще обернется до счета «пять» пристрелите его.
- Х-хоррошо... - трясущимися руками ассистент достал из сумки Калаш, снял с предохранителя и передернул затвор. - Я г-г-готов...
Теперь никто не оборачивался.
- Четыре... Пять!!!
Два оборота и выстрела слились в одном грохоте, потрясшем общеобразовательный спортивный зал. Мое страшное напряжение схлынуло, когда я увидел, что Левушка стоит, как ни в чем не бывало, а Маша, кукольно сложившись пополам, расстелилась на полу. Из двери высунулся Андрюхин.
- Вот! Что я тебе говорил! Как тут работать или спать.
Судьи-секунданты зачехлили оружие, и пошли к выходу. Лева узнал меня, помахал ручкой и поспешил за ними... Я оторопел.
- Ребята! - закричал я им вдогонку. - А тело!
Уже на пороге обернулся первый судья.
- Что тело?
- Надо же скорую...
- Не надо! Если живая, до утра от потери крови умрет. Уборщицы полы помоют. Не переживайте!
И ушел. За ним - остальные.
Я кинулся к девушке. Перевернул ее на спину. Вроде бы дышит. Пол весь в крови. Куда же попала пуля... На майке вроде бы пробоин нет ни спереди, ни сзади. А вот левая нога вся красная. Я принялся лихорадочно стягивать с девушки колготки...
- А ты изменился! - заметил подоспевший Андрюхин. - Раньше мертвые девушки тебя не возбуждали.
- Бинт неси! - крикнул я, заметив рану на голени и зажав ее ладонью.
Саша метнулся к себе. Маша дернулась и застонала, а я почувствовал под ладонью что-то твердое.
Когда Саня принес бинты, я уже достал пулю и бросил на пол. Что-что, а обрабатывать раны меня в свое время научили на всю жизнь. Есть такой город - Тбилиси...
- Скорую вызывай! - бросил я Саше, а сам на удивление легко поднял девчонку на руки и понес к выходу. За дверью я различил знакомые мне очертания огородов, но сейчас было не до запретов. Какой к черту восход солнца, когда человека спасать надо. Однако человек по имени Маша начал исчезать, словно испаряться из моих рук и, когда я уже стоял в дверном проеме, исчез совсем.
Я понял, что стою прямо перед распахнутой дверью чердака, покрасневшей от лучей взошедшего солнца. А в огороде, это было видно только отсюда, сверху, посреди зарослей в аккуратно выкошенном кругу метров пятнадцати в диаметре стоял дядька Валька, слегка наклонившись к огромному каменному почти в рост человека валуну.


17

- Ну, как? - уже в доме, за чашкой кофе поинтересовался Валентин Иванович. - Чердак понравился?
Я все еще не пришел в себя и не знал радоваться мне, что все это был только сон, или огорчаться, что так и не добрался до скорой помощи. Поэтому ответил первое, что пришло в голову:
- Так обернуться хотелось.
- Не обернулся?
- Нет.
- Странно. Не было еще такого, чтобы в первую ночь не оборачивались...
- Ну, разве что, когда по ступеням шел... Они поворачивают и я с ними...
- А что за ступени?
Я рассказал про школу, про Андрюхина, про дуэль...
- Это не на чердаке было, - уверенно заявил дядька Валька, дослушав мой бред. - Это было в мире, который тебе кажется школой. С товарищем твоим я, правда, не разобрался... Кто этот твой Андрюхин... Он вообще тебе в реальной жизни, чем запомнился?
- Рисовал он хорошо. В цветах разных классно шарил, как они сочетаются и все такое...
- В цветах говоришь... Ладно, времени у нас еще море. Разберемся.

До обеда я додремал без всяких приключений. Совсем никого. Хорошее начало рабочего дня. Составил, правда, кое-какие отчеты и даже статью написал в городскую газету. Но это все между обрывками полуснов. Нечто важное произошло после обеда. Мы с Витей разгадывали кроссворды. Он как раз зачитал довольно спорный вопрос: «Птица - символ мудрости». Судя по четырем пустым клеткам, подразумевалась сова, но память смутно выискивала другие, более подходящие варианты.
Постучали негромко и даже как-то робко, что было странно, ведь спортсмены в основном энергичные ребята, не обремененные особыми интеллектуальными тормозами.
- Да! - тут же отозвался я. - Пожалуйста!
Аня Скрипник. Вида только какого-то нетрадиционно потерянного, я бы даже сказал, грустного.
- Что случилось?
- Вот. - Аня положила на стол сверток.
- Ага! - оперативно заметил Виктор. - Взятка при исполнении. Я пишу, Андрей Палыч!
- Что это, Аня?
- Это те три тысячи, что вы для нас нашли... Мы не едем на Европу...
- Вы не нашли спонсоров?
- Да нет. Не в том дело.
- А в чем? Аня, ты чего это сегодня загадками говоришь.
- Маша в больнице. А до отъезда три дня. Ничего не получится.
- А что с ней?
Аня на мгновение смешалась и посмотрела как-то странно, видно в моем вопросе почувствовалось нечто большее, чем просто формальное любопытство.
- Она, Андрей Палыч, травмировала ногу на тренировочном заплыве.
- Как же это получилось?
- Знаете, мы сами-то еще толком не разобрались, но похоже наткнулась байдаркой на какую-то железяку. Пробила борт и ногу. Очень большая рана. Много крови потеряла. Хорошо, хоть бинт с собой захватила. Завязала. Мы когда на катере подошли, она лежала уже наполовину в воде перевязанная и без сознания. Врачи говорят, повезло, что мы аптечку в лодку кладем. Странные они. Зачем в лодке аптечка...
- И как она сейчас?!
- Маша? Да нормально. Отходит. Вроде ничего опасного.
- Что говорит?
- Расстроилась, что нас подвела. Не помнит, что было. Помнит только удар о лодку и боль в ноге, потом, говорит, вырубилась. Наверное, еще не совсем отошла. Вроде бы через пару дней выпишут, но куда ей на соревнования... Не меньше месяца восстанавливаться придется.
- Понятно... А где лежит?
По лицу Ани несложно было догадаться, что я удивляю ее все больше.
- В городской. В травме на втором этаже. Шестая палата.
- Палата номер шесть. - Философски заметил Виктор, крепко задумавшийся над очередным словом из шести букв. - Проведаете, Андрей Палыч?
- Да... Конечно...
- Да вы так не переживайте, Андрей Палыч! – Анна успокаивала уже меня. - Там ничего страшного. Машка здоровая девчонка. Она на России мышцу рвала - и ничего. Уже в сборной.
Я кивнул. Виктор отложил газету, посмотрел на Анну:
- Чай будете?
- Да нет... - засуетилась гребчиха. - Побегу я, а то еще на тренировку...
- А что, Андрей Палыч, - поинтересовался Виктор, когда она ушла. - Это ваша родственница в больнице?
- Родственница?.. Нет. Даже не видел никогда... В газете... мельком... - сказал и осекся, вспомнил сон.
- А вот... Витя опять держал кроссворд. - «Им жгут сердца людей». Шесть букв.


18

В эту ночь звуки уже не так донимали меня. Я ждал сон. А он все не приходил. Вспомнил вчерашние коматозные приключения. Говорящего фараона, старинные книги, белые волосы, рассыпавшиеся по моему рукаву, полные губы... И кровь. Много крови.
Почему так все совпало? Хотя, возможно, я выдаю обыкновенную случайность за какое-то чудо... Но я не ясновидящий и не экстрасенс. Я даже не фокусник. И единственный человек, которого я могу ввергнуть в иллюзию, это я сам.
- Чего же ты хочешь от себя?
- Не знаю... – Ответил, и только потом понял, что кроме меня на чердаке никого нет.
Что-то вроде испуга прошуршало вдоль позвоночника. Но больше никто не говорил. И тут у меня впервые появилось тоскливое предположение, что эти мои чердаковые сеансы могут отразиться на голове довольно непредсказуемым образом. Вариант с психушкой тут же встал перед глазами. Белые халаты, смирительные рубашки, ночные стоны... Не лучшая цель по жизни. С другой стороны, а что жизнь? Что в этой жизни я воспринимал адекватно? Вот... Какое слово всплыло... Адекватно... Соответственно реальности, что ли? Но где грань между реальностью и иллюзией.
- Где эта грань?
- Если бы понять...
- Но зачем понимать?
- Кому это надо? Что изменится от того, что я найду эту грань?
- Может быть, я стану принимать правильные решения. Ведь чудеса исчезнут, и останется ясное видение происходящего...
- Но что значит правильные решения... Я перестану желать невозможного... Но ведь это скучно. Ведь часто только надежда на невозможное вытягивает из петли.
- И кто сказал, что правильные решения - реально достижимая вещь? Разве все уж так линейно, так однозначно, даже не в том, чудесном... в этом мире...
Теперь я уже определенно видел своего собеседника. Как-то сразу не заметил в углу саркофаг. Фараон уже сидел на нем как на каком-нибудь диванчике, свесив ножки. Очевидно, в заблуждение меня ввел тот факт, что он общался со мной от моего имени. Я как бы думал, что говорю сам с собой, и не циклил на этом внимания. Теперь все стало на свои места. Моя крыша никуда не едет. Я просто разговариваю с Фараоном.
- И как вы стали царем Египта? - продемонстрировал я разоблачение его фокуса.
- Да как... - ничуть не смутился мой полуношный собеседник. - Родился им. Только прошу уточнить. Не царем - Фараоном.
- Ага... Родился, значит... И умер?
- К счастью да.
- А почему к счастью?
- Ну, он же не скажет - к несчастью. - Неожиданная радость. К разговору присоединился вышедший на свет Андрюхин. - Для него счастье - сиять в центре чего-нибудь.
- А для кого это не счастье? - не понял я.
- Для тебя. Ты не тот, кем себе кажешься.
- Ну конечно... Это все дзенские штучки с самоотрицанием? Примитивно...
- И откровенно глупо. - Фараон стал на ноги, и стало понятно, что он не так уж мал ростом. - Каждый раб мечтает быть фараоном, и в этой мечте нет ничего предосудительного, потому, что за пределами мечты фараоном может стать только избранный Небом.
- Вот видишь? - заметил Саша. - Он предлагает тебе стать Фараоном.
- А что, это возможно?
Фараон, оказавшийся теперь уж и вовсе громадным, посмотрел на меня как на одетого в цветастые подгузники младенца.
- Я же сказал. Это - от рождения. И если ты можешь стать, то ты уже давно стал, когда родился!
Андрюхин, как я теперь разглядел, в форме сержанта примерно западноевропейской армии, махнул на Фараона рукой и опять пошел в темноту.
- Саша! - я вдруг непонятно почему испугался. - Не уходи! Мы должны поговорить!
Я побежал за ним и остановился очень вовремя. Прямо за порогом все розовело от восходящего солнца. И мне сильно захотелось посмотреть, что же это за булыган такой, что Валентин Иваныч каждое утро его изучает.


19

Камень и камень... Большой разве что, и выемка вверху неестественная. К тому краю, откуда дядька Валентин смотрит - сужается, а к другому - расширяется. Я зашел с той стороны, откуда надо смотреть. Интересный вид... Похоже на прицел... Только ствол - просека в зарослях, а мушка... Кстати о мушке. Ну, два ствола - это еще можно понять, но две мушки... В конце просеки торчали из земли два высоких кола. И тут я понял, что дядька Валька целился в солнце, но почему-то правой мушкой.

В беседе за завтраком не было чего-то особенного. Разве что про водку поинтересовался. Ставить новую бутылку в угол или нет.
- А то и поставь. - Согласился Валентин Иванович.
- А если не поставить?
- А то и не ставь...
Короче я ничего не понял, но водку на всякий случай поставить решил.

Работа с утра не сложилась. Почему-то часто бывают именно такие дни, когда надеешься на многое, а не успеваешь ничего. Откуда-то появляются на свет мелкие, но невероятно противные случайности и, расписанный, ясный день превращается в бессмысленный хаос. Планерка, перенесенная со вчерашнего дня. Мэр недовольный расплодившимися качковскими залами. Телефонограммы по всем школам о «Веселых стартах»... А уже через полчаса - обед. А ведь хотелось совсем другого. Например, навестить в больнице одну из лучших спортсменок города, чемпионку России - Марию Агафонову. Спорткомитет ведь должен реагировать...
Витя на это горячо кивнул:
- Обязательно надо, Андрей Палыч. А сколько ей лет?
- Около двадцати...
- Тем более. А выглядит она...
- Невероятно...
- Не пойму... Что это вы тут еще сидите? Звоните гребчихе-тренерше вашей и вперед!
- Да вот, - кивнул я на текст телефонограммы.
Витя взял листок в руки.
- Так это ж для школьников.
- Да, но мероприятие наше. В это воскресенье - 28 мая в 10.00. На стадионе.
- Вы не поняли, Андрей Палыч! Школы - это отдел образования.
- Э, Витя, если бы ты знал, как они не любят телефонограммы...
- Ну, хорошо. Есть отдел молодежи. Они очень. Ну, просто очень любят телефоны и граммы... Вы идите. Молодежь я беру на себя.
И ушел с листочком.
Мне оставалось только договориться по телефону с Анной Скрипник о месте и времени встречи. И я не видел повода для волнений. В дело включился Виктор. А там где он, любое дело перестает быть невозможным.


20

Было ровно тринадцать ноль-ноль когда я уже начал скучать у главного входа в городскую больницу. Два паренька лет шестнадцати в больничных пижамах выхромали на своих костылях и задумчиво закурили шагах в пяти от меня. Мне было слышно все, о чем они не спеша беседовали, но я как-то не вникал в суть, пока не услышал знакомую фамилию:
- ЦОЙ…
- А где он сейчас? - У того, кто спрашивал, было перебинтовано все, кроме лица. Крепко попало ему по жизни. Но о том ли Цое шла речь?
- Кажется, на стадионе сторожем подрабатывает. Ему там даже кабинет выделили.
- А правда, что он тут центр мира делает?
Я понял... О том...
- Говорят. Он вообще странный. Но с ним можно нормально подзаработать. У него связи по всему городу и даже за границей. А слыхал, что он в кинотеатре замутил?
- Привет!
Заслушался, не заметил, как Аня подошла.
- Здравствуй, Анна! Ну что, пойдем?
- Пойдем! Вы так переживаете за спортсменов, Андрей Павлович!
Я невесело усмехнулся, чего не заметила гребчиха. Что-то я не мог припомнить последнего, наведанного мной больного спортсмена. Ну да лиха беда - начало...
В белых халатах, заготовленных Анной, мы пробрались в травматологию и остановились у двери с цифрой шесть. Я глубоко вдохнул, пытаясь утихомирить громыхающее сердце. Анна пошла первой.
Первый раз в жизни, не виртуально, я услышал этот голос:
- Анна Николаевна? А я тут уже нормально.
И вошел.
Вдоль стен по две кровати. Все пустые, кроме одной, справа у окна. Девчонка. Та самая, губастая с грустными глазами. Сидит с книжкой в черном халатике, смотрит на Анну. Заметила меня. И такое у нее удивление нарисовалось.
- Ты пришел?!
Я растерялся, Анна удивилась:
- Вы знакомы?
Как ответить... Ведь первый раз видимся... Я и сказал:
- Маша! Мы ведь с вами никогда не встречались.
Получилось так неубедительно, что Маша даже улыбнулась. Но Анна, кажется, поверила, тем более девчонка выразила театральное понимание:
- Да, наверное... Просто вы мне одного доктора напомнили.
- Айболита? - типа пошутил я.
- Скорее всего, - засмеялась Маша. - Проходите, садитесь.
- Маша... - Анна была серьезно встревожена, присаживаясь на соседнюю кровать. - У тебя все нормально?
- У меня все великолепно! - ответила Маша, незаметно улыбаясь мне. - Меня завтра или послезавтра выписывают.
- А-а... А то мы вот с Андреем Палычем, - она особенно официально подчеркнула мое отчество. - Председателем нашего городского спорткомитета пришли тебя проведать.
- Так ты... - удивилась Маша. - Вы... Председатель... Не врач?
- Ну вот! - к Анне пришло облегчение. - Наконец-то до тебя дошло. Вот, я тебе тут покушать принесла.
Аня торопливо выгрузила из пакета баночку с картошкой, гроздь бананов и какой-то шоколадный батончик.
- Кушай, Машка. Выздоравливай. Мы тебя ждем на тренировке. Все наши привет тебе передают.
- Спасибо. - Маша как-то погрустнела, посмотрела на меня со слабой надеждой. - Так вы… точно не врач?
- Да не врач он! - перебила Анна. - Пойдем мы уже. Андрею Палычу на работу пора.
- Не врач! - улыбнулся и я. - Так, разве что на руках кого из спортзала вынесешь...
- Из спортзала? - Маша вдруг засияла радостью. - Это где на пистолетах стреляются?
- О Боже! - Анна решительно взяла меня за руку. - Уходим, Андрей Палыч! Девочке нужно отдохнуть.
На пороге я обернулся. Дуэлянтша сидела на кровати и, судя по всему, наслаждалась безнадежной потерянностью тренера.
- До свидания! - махнула мне рукой.
- Пока! - улыбнулся я в ответ и хотел тоже сделать какой-нибудь приличный жест, но Анна выдернула в коридор и захлопнула дверь.
- Андрей Палыч! - зашептала она. - Вы на нее не обижайтесь. Это у нее после травмы. Раньше она себя так не вела.
- Да хорошо все, - успокоил я. - Главное жива.
И мне действительно стало так хорошо, от этого неожиданного свидания, что только серьезный, сочувствующий взгляд Анны сдерживал от глупой, неуместной улыбки.
Мы расстались перед больницей. Анна спешила на тренировку. Да и я, пожалуй, тоже. Только об этих тренировках кроме меня и моего тренера, никто, наверное, и не догадывался…


21

Два следующих дня пролетели как-то убого однообразно. Суета на работе сменялась странными заданиями Иваныча, из которых я сейчас вспомню разве что сидение на лавочке в парке. Нужно было пялиться изо всех сил на тех, кто повернут ко мне спиной, при этом красочно представлять их шарами или пирамидами... Довольно смешное упражнение, если не считать подошедшего раскачанного отморозка поинтересовавшегося, чего это я уставился на его девушку. Хорошо, додумался сказать, что близорук и почти ничего не вижу. Потому, мол, и смотрю вокруг как полный кретин. А очки с утра разбил. Вдребезги, когда молоко покупал, оно мне для здоровья полезно. Но теперь спасибо, буду смотреть совершенно в другую сторону.
Поверил…
Смысла упражнения я так и не понял тогда, но было забавно.
Вспоминал Цоя. Даже звонил на «Локомотив», убедился, что он устроился именно там. Айкидо, правда, еще не открыл, но комнату таки отвоевал.
Ночи, прилагавшиеся к этим дням, что странно, отпечатались в памяти черной пустотой. Садился на свое место как обычно, потом куда-то проваливался, а утром, стабильно обнаруживал свое тело на самом пороге чердака. Я даже начал сомневаться, тем ли мы с Иванычем занимаемся. Ведь за то время, что я у него учился, ничего во мне так и не изменилось... Я не забыл странную историю с Машей. В другом смысле «ничего». Вот моя бывшая, например, всегда говорила, что наглость, которая второе счастье, не моя стихия, и что мне всегда по жизни оставаться лохом. Так что? Стал я наглее или хотя бы решительнее? Все тот же лох.
Опять же, взглядом постороннего - Маша. Какие-то интонации, взгляды… Другой бы зашел и один на один серьезно пообщался. В кино там пригласил или в бар. А потом жили бы долго и счастливо…  Ну разве я не лох?
А может нет? У меня жена. Пусть спряталась где-то… От такого неблагодарного мужа странно было бы не прятаться. Пусть вроде как разводится, но родной ведь человечек. В чем-то даже ласковый и заботливый. Разве не клялся я ей в вечной любви и всяких таких вещах? Не по-мужски съезжать со своих обязательств. А вдруг у нас когда-нибудь будут дети? Что они скажут об отце, гоняющемся за молоденькими юбками? Ну джинсами… Какая разница! Да и тридцать скоро. И сама она вряд ли поймет. Что нужно этому старику? Разница в возрасте почти десять лет. И разве у такой девчонки нет жениха или даже мужа? Нелепо! Таких разбирают к семнадцати. А нежные взгляды – обычная благодарность за загадочное спасение. Даже неприлично как-то использовать это в своих хищных целях. Благодарность благодарностью, а семейные отношения – это святое. Кто я буду, если разрушу сразу две семьи? Нет! Нужно оставить всю эту романтику на уровне нашего первого взгляда. Дальше всё только испортится. Буду настоящим мужиком. У меня своя семья, у Маши – своя. Все. Конец.

Утро пятницы я любил. Во-первых - завтра выходные. Во-вторых, в пятницу наш обед традиционно переходит в праздничный сабантуй. Все в честь успешного окончания рабочей недели с последующим совместным выдвижением в сторону дома.
Я и сидел в этом полурадостном состоянии, когда в дверь постучали осторожно, но в принципе твердо.
- Войдите! - традиционно бросил я, пряча томик Ницше и раскрывая перед собой «Единую спортивную классификацию».
- Здравствуйте!
Это было больше, чем подвох. На пороге в синей олимпийке сборной России, нерешительно улыбалась зеленоглазая блондинка.
- Можно войти? - поинтересовалась она.
Я почему-то обернулся назад, потом подскочил, сгреб в углу стул и поставил его прямо перед своим столом.
- Присаживайтесь. Будьте как дома.
И сел на свое место.
Она вошла и секунду осматривалась по сторонам.
- Вот тут вы и работаете?
Я кивнул, делая такое мрачное лицо, будто работа наша была чем-то титаническим и каторгообразным.
- И как вам здесь? - она сидела так близко от меня.
- Терпимо. Опять же гости приходят. Хорошо. Ты-то как, Маша... Что нога?
- Ерунда, Андрей... Палыч... Даже не болит... Спасибо.
Почему-то мне стало стыдно, за себя того, во сне, желавшего победы своему другу. И за этого, решившего никогда не брать ее ладонь и не прижиматься к ней губами...
Маша посмотрела на меня внимательно:
- А у вас тут курить можно?
- Не знаю, - растерялся я. - Наверное, нет. Не поймут...
- Ну ладно. Я с завтрашнего дня тренироваться начинаю. А сама вот думаю, нужно ли? Устала я почему-то от всего. Быстро так устала. Неделю назад еще все совсем казалось другим, а теперь... Я ночью засыпаю, а сама все время вспоминаю ваши руки и ваше лицо, когда вы мне рану перевязывали. Вы так переживали за меня... И я даже подумала, что вы... Я же не знала тогда. Вообще, бред был какой-то. Как это вообще могло быть?
Я пожал плечами. Кажется это действительно всего лишь обычная человеческая благодарность. Даже не понял, радоваться этому или огорчаться…
- Было... Да, странно. Я и сам не понимаю, не знаю как. Я, правда, переживал. Да и как не переживать... Крови еще столько... Хорошо все-таки, что ты живая.
Она грустно улыбнулась.
- А сколько вашей жене лет?
- Двадцать семь.
- Дети есть?
- Да как-то нет пока...
Дверь распахнулась. Виктор. Увидел Машу, поменялся в лице. Бровями спрашивает - «Она?»
Я от неожиданности кивнул. А Маша поднялась.
- Спасибо, Андрей Палыч, пойду я.
- Нет уж, подождите! - Витя поднял руки. - От нас просто так не уходят. Сейчас будем пить чай.
- Я не хочу чай.
- А вот это как раз не важно. Можете просто посидеть вместе с нами. Нужно хотя бы иногда проявлять уважение к людям, работающим не щадя живота своего на благо Российского спорта.
- Но я спешу!
- Ну что вы! Ни в коем случае мы вас не задержим. Пять минут все равно ничего не решат!
- Андрей Палыч! - Маша посмотрела на меня умоляюще.
- Витя! Спешит ведь человек!
- Все ясно! - голос Виктора наполнился трагическим пафосом старого провинциального актера. - Не любят нас! Ну, правильно! За что любить этих отвратительных чиновников госаппарата.
- Неправда... - Маша сказала и поняла, что попалась. Улыбнулась. - Ну ладно. Только быстро.
И еще целых двадцать минут мы пили чай и общались с человеком, к которому я не должен был испытывать никаких эмоций, но расставание с которым отзывалось в моем существе ничем не объяснимой, почти физической болью. Оправдываясь перед собой тем, что это просто необходимо по работе, я узнал Машин адрес и телефон. И как бы на тот же служебный случай, вдруг что-то с тренировками или соревнованиями, дал свой.
Уходя, Маша помахала нам ручкой в дверях и весело улыбнулась:
- До свидания!
- Счастливо!
Мы с Витей помолчали немного.
- Может еще чаю? - спохватился я.
- Да Бог с ним, с чаем, - легко отмахнулся Виктор. - Нормальная девчонка. И, черт возьми, Палыч, как она на тебя смотрела...
- Как?
- Я бы хотел, чтобы на меня так посмотрели. Хоть раз в жизни. А уж такая...
Я вздохнул.
  - О то ж и оно, - улыбнулся Витя.
В душе я точно знал, что Виктор глубоко ошибается. Кто я вообще такой, чтобы хоть как-то тревожить ее сердце…


22

Когда я подошел к дому, первой мыслью было - развернуться и идти дальше. Ну не могло в нашем дворике быть столько людей. Между деревьями стояли белоскатерные столы, накрытые самыми разными салатами, бутербродами и невероятным количеством спиртного. За столами около пятидесяти всякого рода мужчин о чем-то шумели, непрерывно наливая и закусывая. И тут я увидел сидевшего во главе всего дядьку Валентина. Он как раз толкал очень сложный тост. Это меня обрадовало. Дома!
Я прошел в комнату, бросил взгляд в угол. Бутылка была на месте. Кстати, она уже была моей и вполне настоящей. Странное подумалось, гордое даже: «Я теперь могу всех своей водкой угощать». Довольный, как морж с мячом, я вышел из дома бережно прижав к груди полулитровое сокровище.
С одной стороны казалось, что меня никто не заметил. С другой, когда я присел на свободный стул, лысый очкарик, лет сорока, сидевший рядом тут же налил мне из «Столичной» в маленькую рюмку.
- Как звать? - поинтересовался. И не дожидаясь ответа, представился. - Толик.
- Андрей, – вежливо отреагировал я. - А кто все эти люди?
- Они друг другу никто. Так, ситуационная конфигурация. Ты пей. Догоняй нас.
Я отпил и чуть не выплюнул обратно. Что это мне налили? Какая-то странная водка. Сладкая, слегка кисловатая. Толик поморщился.
- Ты что, первый раз на собрании?
- Ага.
- Значит, ты не дифференцируешь пир и семейный обед?
- Не диф-фиенцирую...
- Ясно. Вот, откуда такая экстраполяция. А ведь вкус спрайта по своим сущностным характеристикам гораздо больший аналог естественной пищи, нежели спирт и его производные.
С другой стороны стола раздался громоподобный бас Лехи Гапея:
- Андрюха! Ты здесь! Не слушай ты этого кацапа! Покажи лучше, что принес...
Я показал свою бутылку. Леха заулыбался:
- О! А то пир, пир... Толик! Давай местами махнемся!
- На мой взгляд, дивергенция здесь не уместна! - Толик, судя по всему, не обрадовался. - Если посуда Андрея сертифицирована Абсолютом, моя транспозиция, я бы даже сказал, транслокация, мягко говоря, неоправданна.
- Ишь! Москали! - Леха вспыхнул справедливым возмущением. - Ну, на всем озолотятся. И за стул им магарычи подавай. Ладно, оправдаем твою трансконфигурацию! Да, Андрюха? Нальем этому старому еврею?
Я легко согласился, и ребята завершили свою рокировку.
- Был бы не еврей, - оправдывался Леха. - А простой москаль. Убил бы...
- Друзья! - Валентин Иванович затеял новый тост. - Наше сегодняшнее собрание посвящено проблеме: «Спасение, сострадание, отдача». Я уже говорил сегодня, что в чем-то ключевой здесь является старая известная фраза: «Спасение утопающих - дело рук самих утопающих». Общим голосованием мы согласились с сакральной сущностью этих слов, но остался аспект: «школа плавания». Ведь учитель плавания не присутствует при свободном купании своих учеников, но он учит их до того, а значит, косвенно, все-таки является для них своего рода спасителем. Как вы считаете, правилен ли подобный подход в духовном плане?
Со стороны могло показаться, что Иваныч толкнул обычный тост, после которого все выпили и слегка закусили. Единственное, что могло смутить непосвященного наблюдателя - слишком уж быстро поднялся следующий тостующий. Хотя и это можно было списать на местные традиции. Между первой и второй, как говорится - минимальная дискретность...
Поднявшийся был, как это принято говорить в Москве и Московской области – представителем мифической кавказской национальности. Что впрочем, реально не определяло его географического происхождения. Человек с таким «лицом» вполне мог быть родом из Палестины или Саудовской Аравии.
- Друзья! - сказал он. - Хочу напомнить вам хрестоматийную историю, изложенную достопочтенным Джалал ад-Дином Мохаммадом Руми, мир ему, под названием: «Спор грамматика с кормчим». Как вы все помните, в основе сюжета все то же плавание, хоть и опосредованное лодкой.
- Извиньитье! - поднялся со своего места седой, но крепкий мужчина с явным английским акцентом. - А нелзя ли эта история есть подробность...
- Америкоз! - шепнул мне Леха. - Как тот москаль. Только москаль думает, что люди в одной Москве живут. А этому кажется, будто Микки-Маус – центральный персонаж международной классической литературы.
- Хорошо! - Согласился тостующий. - Однажды на корабль грамматик сел ученый,
И кормчего спросил сей муж самовлюбленный:
«Читал ты синтаксис?» - «Нет», - кормчий отвечал.
«Полжизни жил ты зря!» - ученый муж сказал.
Обижен тяжело был кормчий тот достойный,
Но только промолчал и вид хранил спокойный.
Тут ветер налетел, как горы, волны взрыл,
И кормчий бедного грамматика спросил:
«Учился плавать ты?» - Тот в трепете великом
Сказал: «Нет, о мудрец совета, добрый ликом!»
«Увы, ученый муж! - промолвил мореход, -
Ты зря потратил жизнь: корабль ко дну идет!»
Тостующий помолчал, ожидая укладки изложенного в мозги слушателей. А затем продолжил:
- Из этой истории мы видим, что у грамматика не было настоящего учителя. Более того, он считал настоящим нечто на самом деле не имеющее никакого отношения к реальности. Мог ли такой человек принять учителя, как своего будущего спасителя? Очевиден ответ - нет. Значит для подобного рода людей тот учитель, о котором мы сегодня говорим, не может быть спасителем. Я закончил.
Все выпили. Поднялся худой, но крепкий мужчина в очках на остром носу. Осмотрел собравшихся умным, цепким взглядом.
- Вот мы прослушали интересную историю. Даже сделали вывод. Не может быть учителя для отдельного типа людей. Хорошо. Но почему мы так ограничиваем понимание «Учителя». Ведь в данном конкретном примере имеет место учитель скрытый. И эта скрытость следует не из кормческого нежелания учить, а из невозможности это сделать. Ведь учитель должен говорить на языке ученика. Вспомните апостола Павла:
«для Иудеев я был как Иудей, чтобы приобрести Иудеев; для подзаконных был как подзаконный, чтобы приобрести подзаконных; для чуждых закона - как чуждый закона, - не будучи чужд закона пред Богом, но подзаконен Христу, - чтобы приобрести чуждых закона; для немощных был как немощный, чтобы приобрести немощных. Для всех я сделался всем, чтобы спасти, по крайней мере, некоторых».
То есть возникает вопрос. Учитель ли тот, кто может спасти или же Учитель тот, кто спасает? Ведь и для грамматика можно было найти Учителя, который разговаривал бы с ним на его языке, то есть тоже был бы грамматиком, но, умеющим плавать. Отсюда, даже не знаю, можно ли назвать кормчего учителем... И выявляется как мне кажется не неспособность отдельных людей, а отсутствие настоящих учителей.
Он выпил свой спрайт и сел. Тут же поднялся совсем молодой парень, как я понял от Лехи, из Приморского края.
- Друзья! Вот мы и подошли к проблеме симбиоза: «настоящий ученик - настоящий учитель». Что мы видим? Настоящий ученик имеет целью то же, что и настоящий учитель. Но речь ведь, как я понимаю, перешла несколько в другое русло - спасение тех, кто спасаться не желает. Или вы думаете, здесь действует буддийский принцип горящего дома, когда мы выманиваем детишек из пожара красивыми игрушками и вкусными пряниками?
- ШУХЕР...
Над столом пролетел легкий ветерок, и я сразу даже не понял, что бы это значило. Заметил лишь, как от дядьки Вальки по рукам пронеслась какая-то бутылка к свободному стулу.
- Добрый день! - донеслось достаточно громкое от калитки. - Можно поприсутствовать?
Я обернулся и увидел вошедшего мужчину в форме майора милиции, с черным дипломатом в руке.
- Я тут по поводу поступившего сигнала. - Доложился майор. - Соседи говорят, что заседает незарегистрированная секта...
Дружный пьяный гогот встретил столь нелепое заявление офицера.
Навстречу вышел Валентин Иванович.
- Егорыч! - приветствовал он майора. - Какими судьбами! Проходи!
Он усадил милиционера на свободный стул и кивнул дядьке Сашке Казаку:
- Налейте лучшему участковому города!
Офицер взял стакан.
- Извините меня Бога ради. Думал, правда. А тут вы, Валентин Иванович. Ну, какая к черту секта.
Вскочил вдруг и окончательно опьяневший Леха. Заорал:
- За юбиляра!!!
Выпили стоя. Я заметил, что водка майору досталась по-настоящему крепкая, уж больно круто его свело. Сидевший рядом с ним москаль Толик заботливо подал соленый огурчик. Вечер продолжался, но я не узнавал тех, кто еще минуту назад толкал заумные речи. Разговор настолько сменил свое направление, что среди мата и блатного жаргона я совсем не различал поднятой обществом темы об учителях. С полчаса я недоумевал, а потом поднялся и сказал:
- За настоящих учителей!
- Браво!!! - подхватил уже конкретно датый участковый.
И все вокруг закричали о том, что наши школьные учителя лучшие школьные учителя во всем мире.
Пьянка продолжалась.


23

Все эти купе в поезде были просто невероятно огромными. Я перешел из одной такой комнаты в другую и прилег на диванчик. Достал из-под подушки томик Достоевского. Часы показывали без десяти три. Тихо дзынькала посуда в серванте, отзываясь на стыки рельс. Хорошо, уютно и спокойно... Проснулся я от дребезга будильника. «Бесы» валялись на полу. До прибытия поезда в Батайск оставалось пять минут. В дверь стучали.
Проводник.
- Извините, стоянка поезда три минуты.
- Как три минуты? - я ужаснулся. - Но я не успею разгрузиться за три минуты! А у меня одних книг три шкафа! Вы же обещали три часа!
- Отстаем от графика! Ничего не могу поделать!
Я засуетился. Денег у меня не было. То есть совсем. Ехать дальше без денег было самоубийством. За три минуты я смогу разве что один раз выйти с сумками из поезда. Кстати! Выхватив из одежного шкафа самую большую сумку, я принялся набивать ее, чем попадало.
Опять постучали в дверь. Не может быть! Гена! Мой хороший друг, которого я не видел уже восемь лет! Как же мы мечтали встретиться все это время в письмах.
- Генка! - мы обнялись. - Ты ко мне?!
- Нет. Случайно вот, узнал, что ты в поезде. Зашел поболтать. Я на море еду. А тебе уже выходить через минуту?
- Да, ты знаешь, Генчик, я не смогу с тобой поговорить, мне надо вещи собирать.
Я кинулся к сумке. Как много вещей! Как мало я смогу унести! Гена стоял неподалеку и наблюдал за моими сборами. Я запихал видик и музыкальный центр. Телик не помещался. Телескоп тоже придется оставить... Заскрежетали тормоза. Батайск. Я подхватил набитые сумки, бросил тоскливый взгляд на оставленное и рванул к выходу, чтобы успеть выскочить на своей остановке.
- Я напишу! - бросил я на ходу Генке и как раз вовремя выпрыгнул на платформу, поезд уже трогался с места.
От всего моего богатства остались лишь две сумки. Годы и годы жизни, то, на что я копил с таким трудом, то, ради чего я себе во всем отказывал - все удалялось в сторону моря, в никуда. Но и это было не последним потрясением - я терял даже то, что казалось спас... Я просыпался.
Опять - порог чердака. Пустые руки. И только теперь мысль: «А ведь если бы я поговорил с любимым своим другом, я бы ничего не потерял...»
Где-то за два-три двора зашелся в утреннем хохоте петух.


24

- Это все оттого, что ты выпил слишком много водки. – Объяснил мне Иваныч, когда я рассказал ему свой сон. – Наверняка там была и не совсем настоящая. Вот и унесло тебя в область обычных сновидений.
- Но ведь какой глубокий смысл!
- Смысл есть во всем! Вон шмель на цветок сел! Разве ты не видишь?
- Вижу! Только какой тут может быть смысл? Ну сел и сел.
Мы отдыхали на лавочке во дворе, удивительно чистом после вчерашнего собрания.
- Тяжело тебе? – заботливо поинтересовался учитель.
- Что именно? Голова? Не болит.
- Почему же тогда в шмеле смысла не видишь? Хотя бы одного из сотни?
  - Вы о чем?
  - Говоришь с головой все в порядке. А как всегда забываешь, что мир пронизан силами, а значит и смыслами. Это люди общаются словами. Высшая истина пытается общаться с тобой всем, что ты можешь или пока не можешь воспринять. Вокруг слова. Очень много вполне внятных, нормальных, замечательных слов, но ты их не слышишь.
- Это как бы знаки? – Попробовал догадаться я.
- Пусть будут знаки. – вздохнул Валентин Иванович. – Пойдем-ка с тобой на пивняк сходим. Мне нужно кое-что ребятам передать.

У «Поля чудес», как называлась пивнушка, посасывали пенное «Арсенальное» трое красноносых молодцев под сорок с лишком навскидку. Я видел каждого из них впервые, но вежливо, вслед за сенсеем пожал все руки и даже не отказался от предложенного бокальчика.
Поле, раскинувшееся за павильоном, народ тоже называл «Чудесным». То ли от пивнухи название пошло, то ли наоборот, заведение по полю назвали… Никто наверное уже точно не помнил. Только забавно смотрелась эта огромная поросшая бурьяном поляна в центре одного из городских микрорайонов. Кто знает, может, когда-нибудь здесь новый стадион построим…
Дядька Валька отодвинулся в сторонку с одним из «пацанов», но я смог разобрать кое-что из их перешептываний. Какое-то темное дело было связано с Эфиопией, и Валентин Иванович передавал туда небольшой сверток. При этом он кого-то остерегался и даже скрывался, вроде как удачно. Тип тоже передал какие-то напутствия, но его шепот был уж очень невнятным, я не понял толком ничего. Казалось, что Иваныч чисто прикалывается по непонятной мне причине. Ну хоть убейте, не мог этот его собеседник, судя по внешности - натуральный алкаш, иметь какое-то отношение к эзотерическим сферам и параллелепипедам.
- Пошли! – махнул мне учитель, расставшись с красноносым индейцем, и мы двинули домой.

Из приличия, я естественно не интересовался подробностями разговора. Но образ странного человека из пивной продолжал преследовать меня. Я смотрел на траву и вспоминал спившееся лицо на фоне зарослей поля чудес. Я переводил взгляд на дом и в стеклах вместо своего отражения видел оборванные лохмотья этого загадочного бомжа. Все это жутко мешало во время дневных и вечерних упражнений на концентрацию и реакции. Я постоянно сбивался с нужного настроя и прокалывался на каждом движении. Ошибки были такими очевидными, что оставалось только поражаться, как Иваныч их не замечает. И только когда стемнело, и мы уже сидели во дворе за столиком с кружками горячего зеленого чая, он будто впервые за день обратил на меня внимание:
  - Устал, что ли, Андрюша? Носом клюешь?
- Да это я так... Просто...
- Следи за словами...
- Да, засыпаю.
- Ну вот, совсем другой разговор. - Валентин Иванович широко улыбнулся. - Пора на чердак...
- Точно! Так пригрузился, что залезу и усну без задних ног.
Он внимательно на меня посмотрел.
- Так у тебя их уже нет.
- Кого?
- Задних ног...


25

Было очень холодно. Темно-красный рассвет медленно разливался над высоким холмом. Прямо, в километре передо мной, внизу, поблескивала красным золотом широкая река. На берегу - высоком обрыве - домики, отсюда маленькие и хрупкие.
- Вот и Оно!
Я обернулся. Рядом, еще выше, на кургане, стоял небольшого роста мужчина с огромной бородой и странно знакомым лицом.
- Солнце красное, тепло наше и жар наш. - Как я понял, мужчина обращался ко мне.
- Хоть согреемся. - На всякий случай заметил я.
Бородач ухмыльнулся и поклонился, вспугнув длинными волосами полевые колоски.
Вспомнив восточные обычаи, я нагнулся в ответ.
- Куда кланяешься, дурень! - взревел он. - Хорс в доме! Опозорить меня перед Солнце-царем хочешь?
Я обернулся. Из-за горизонта высунулся край солнечного диска. Очевидно, угораздило меня попасть в секту солнцепоклонников. Пришлось кланяться и солнцу. Краем глаза я глянул, доволен ли старик? Но тому видно было не до меня. Что-то бормотал под нос, снова и снова кланялся. Я ждал. Солнце, наконец, оторвалось от горизонта и бормотание стихло.
- Идем в село! - бородач прошагал мимо меня вниз. - Есть пора.
Я пошлепал следом. Ну и обувь же я обнаружил на себе, ну и одежду! На ногах какая-то соломенная бодяга. Сверху - рубаха до колен. И - шаровары. Ну точно - японцы. Не иначе бородач - ихний тренер священного солнечного айкидо. Поясок у него красный. Я посмотрел на свой - черный. Видно я у них тут тоже неплохо котируюсь. Не ниже первого дана. А может я инструктор…
- Ты чего корячишься? - остановился бородач, заметив мои потуги сделать верхний каратистский блок аге-уке. - Колдуешь?
- Ага! - на всякий случай согласился я. - Типа того.
- Интересно. Я такого еще не видел.
«Не японец». - Подумалось мне. Но вслух сказал:
- Это утреннее колдовство. Зарядка называется.
- Зарядка? Научишь?
- Так кто кого учит?
- А, ну да... Чего отстаешь! Догоняй!

Народ уже сидел на широких лавках вдоль невероятно длинного коммунального стола. Женщины и мужчины. Детишки суетились у махонького столика в стороне - у них был свой праздник.
 Кушали местные хорошо. Супчик, осетрина, хлебушек... Завидев нас, все подскочили, засуетились, усадили на какие-то блатные, как я понял, места. И сели потупившись. Я еще подумал, что расстроились, из-за нас... Но нет. Мой бородач начал свое бормотание. Что-то про какого-то Дажьбога, Стрибога и, кажется, Симарога... Судя по всему, ребята были многобожниками. Я вспомнил Мишины кроссворды и довольно спокойно согласился с выводом, что передо мной далекие предки - какое-то славянское племя века эдак девятого-десятого нашей эры. Отбормотав, напарник хлебнул супец, и все засуетились. Застучали деревянные ложки, заговорили о хозяйственных делах женщины.
Мужчины, почему-то стали говорить не о нашем славянском футболе, а об америкосовском бейсболе, насколько я уловил это из их фраз про мяч, биту, дом и перебежки. Это повергло меня в настоящий шок. Я ведь хорошо помнил из той же истории, что ко времени нашего застолья, Америка таки оставалась еще не открытой Колумбом. Я так понял, что у них намечались даже какие-то серьезные соревнования с соседским поселением.
Открылась и общая тема, объединившая два пола в одно. Как я разобрал – всех беспокоила какая-то мощная волчья стая, промышлявшая в округе, с чем местные жители, в отсутствии автоматического стрелкового оружия, никак не могли справиться. Когда речь зашла о волках, некоторые стали бросать нездоровые взгляды в мою сторону и, где-то в глубине моего недоумевающего сознания, начали зарождаться смутные и нехорошие подозрения. Супчик был музыкальный, гороховый. Осетр запеченный, жирный и слишком сытный, чтобы я доел предложенный мне кусочек до конца. Заметив мои затруднения, девушка-соседка, похожая на Клаудиу Шифер, только с нормальными зубами, быстро поменяла наши тарелки, подмигнула, типа никто не заметил, и принялась доедать. Я благодарственно кивнул и еле сдержал сытую отрыжку. Жизнь нормализовывалась. Стало тепло и уютно. Оставалось только найти где-нибудь подходящую лежанку и понирванить там до обеда, а то и до ужина.
Остальные, очевидно, не разделяли моего мнения. Некоторые уже вели куда-то лошадей, некоторые тащили рыбацкие сети. Женщины тоже разбежались. Остались две, убирающие со стола. Бородач стоял в сторонке и задумчиво на меня поглядывал.
Одна из уборщиц наклонилась к моему уху:
- Когда свадьба с Лелькой?
- С какой Лелькой? - На автомате поинтересовался я.
- Да брось ты, мы ж свои. Я что дура, не видела, как ты ей рыбу отдал?
- А она как на это смотрит?
- Не хотела бы, не ела...
И дальше стол трет. Улыбается, ехидно так.
Я встал, отряхнулся, и тут же на меня накинулся напарник:
- Чего расселся! Работа стоит! Коловорот на носу, а у нас вообще ничего не готово!
- Погоди... Чо ж ты молчал, когда я сидел?
Бородач явно растерялся.
- Дык... нельзя ж, пока сидишь... Вроде трапезничаешь...
- А... Ну пошли... Поработаем...

Все это сильно напоминало с радостью забытые армейские будни. Весь день мы только и делали, что таскали бревна от небольшого леска у реки, наверх, на огороженную камнями площадку. Протоптанная нами за этим делом дорожка была мокрой насквозь от нашего пота. Я периодически задумывался о целесообразности всех этих телодвижений, но напарник постоянно подбадривал, объясняя, что приближается какой-то великий праздник и что нужно все старые бревна заменить на новые.
Из интересного, для себя отметил, - булыган посреди площадки типа того, что у дядьки Вальки в огороде. Рисунки на камне были всякие разные: лошади там, человечки... И не бревна с нужной, прицельной стороны, а два отшлифованных узких камня, похожие на древние колонны, только красноватого цвета, квадратные в сечении и высотой где-то с мой рост.
Муки мои оборвались прикосновением солнца к западному горизонту. Коллега тут же забормотал, закланялся. Я отошел ему за спину, чтоб не видел, сел на землю, привалился к какому-то из бревен и отрубился.


26

Проснулся от красного света. Это солнце так сквозь веки показалось. Возможно, предки люто обожали спать, проводя с закрытыми глазами не только ночи, но и дни. Оттого и солнце у них постоянно называлось красным, в отличие от теперешнего оранжевого или даже желтого. Поговорка ведь у них была подходящая – «сон милее всего». И вот это самое всеславянское горе просыпновения – в очередной раз пришло к моему организму. И снова на пороге этого пыльного чердака! Какая сила выносит меня сюда? Может внутри дремлет редкая форма клаустрофобии?
Дядька Валька медленно возвращался, со своей утренней огородной процедуры. Заметил.
- Андрюша! Что за привычка спать над лестницей? Так же можно и кости поломать!
- Откуда я знаю, Валентин Иваныч! Само получается. Доброе утро!
- Привет! Пойдем, расскажешь, что видел. Я уже и чай приготовил.

Выслушав меня за чашкой, точнее чашками, чая Валентин Иванович заулыбался.
- Вот видишь, Андрюша. Вышел ты все-таки. Ну, слава Богу. Не зря я значит, вчера тебе мозги компостировал. А на кого этот бородач похож был? Случаем не на Андрюхина твоего?
Ну, я тупой!
- Точно! Еще думаю, знакомое лицо!
- Вот и славно! За это не грех и выпить. Водка у тебя настоящая в запасе осталась?
- Нет, на собрании распили...
- Ладно! У меня в сумке кажется есть.
Достал бутылку «Истока», и со всей торжественностью - на стол.
- Валентин Иванович!
- Чего?
- Так вы ж ее только вчера днем купили!
- Ну и что?
- А три дня?
- Ах, да... Так то тебе три дня. А у меня с силой свои заморочки. Я заклинание специальное знаю.
- Здорово! - Я даже не понял, то ли сарказм во мне говорит, то ли восхищение реальное... - А меня научите?
- Рановато тебе еще Андрюша. Вот первым миром овладеешь. А во втором посмотрим на твое поведение.
- Понятно... Кнут и пряник...
- Не упрощай.
Дядька Валька разлил по стаканам.
Мы вмазали. Действительно - настоящая. Сомнения рассеялись.
- Валентин Иванович! А вы, в каком мире сейчас по счету?
- Андрюша! Ты бы погулял по городу. Воскресенье все-таки. Заодно и упражнение новое освоишь...

Погода была хорошая. Не мороз и не жарко. Солнышко вовсю светило. Как они его там, на букву «Х» называли? В хорошем, разумеется, смысле. Люди кругом. Некоторые уже с утра совсем пьяные в зеленых военных фуражках. Видно праздник какой-то.
Я не заметил, как вышел в центр города и, в странной задумчивости, остановился на тротуаре лицом к солидному черному чугунному забору.

Стадион гудел. Только сейчас я вспомнил. «Весенние ласточки»! Елки-палки! Если б не Валентин Иванович, дай Бог ему здоровья, пропустил бы мероприятие. Совсем ведь из головы вылетело.
Я вышел на траву футбольного поля и, с умным видом, подошел к собравшимся учителям.
- О! Андрей Палыч! - Пожал мне руку директор спортшколы. А мы уж засомневались, что вы придете.
- Ну, как можно! - Возмутился я. - Мероприятие такого масштаба
- А вы приветственную речь скажете?
- Обязательно!
Несколько сотен школьников. Все лучшие школьные бегуны, прыгуны и метатели разных предметов.
- Дорогие друзья! Сегодня мы собрались для того, чтобы доказать всем, а прежде всего самим себе, что мировые рекорды нас не пугают. – Самому понравилось, как завернул. - Уже сейчас мы готовы повторить, а то и превзойти их здесь, на нашем стадионе. Конечно! Мешает возраст и отсутствие опыта. Но ничто не мешает нам быть сегодня радостными и счастливыми на этом замечательном празднике! Не важно, кто победит, кто проиграет. Мы здесь, мы вместе. А значит, выигрывают все.
Директор спортшколы захлопал, и все остальные подхватили это начинание. Когда аплодисменты стихли, я сказал стандартное:
- Сегодняшние соревнования «Весенние ласточки» объявляю открытыми.
Грянул гимн России. Некоторые даже выпрямились. Патриотизм – страшная сила… Не всем, судя по реакции, доступная…
Музыка закончилась, судьи привычно направились на свои точки, спортсмены на свои.
- Нормально получилось? - спросил я у директора.
- Великолепно! - почти искренне ответил он.
- Ну, слава Богу. Если что, я буду вон на той трибуне.
И уже было пошел, но тормознула Вера Савельева - молодой учитель физкультуры из девятой школы.
- Андрей Палыч! Как ваши дела?
- Спасибо, Вера, хорошо. Ты как?
- Да нормально. А вы мне сегодня снились.
Я посмотрел внимательнее. Надо же. Если надеть на нее цветастый сарафан... Точно, та женщина, что убирала стол и шептала мне на ухо. Вот ведь...
- И что же тебе снилось? Надеюсь ничего такого...
Я вроде бы шутил, но вы понимаете, что интерес мой был более чем натуральный.
- Со мной ничего. А вот...
- Что вот?
- Да неудобно как-то...
Я засмеялся.
- Вера, но это ж сон. Посмеемся и забудем. Мы ж друг друга давно знаем. Что за тайна открылась тебе в ночном кошмаре...
Вера приблизила губы к моему уху и даже слегка коснулась его, так, что я вздрогнул:
- Светлану Олеговну нашу знаете?
- Какую?
- Завуча нашего?
- Нет...
- А во сне знали. - Она хихикнула. - Даже жениться собирались.
- Ну да?
- Точно!
- Может и впрямь познакомиться? - пошутил я.
- А что. У вас вон в семье не сложилось. А Светка девчонка хорошая. Да и вы...
Ага, народ в курсе моих семейных проблем...
- А ты бы за меня за муж пошла?
- А то. Легко. Только вот судить надо метания.
- Ну, раз метания, - вздохнул я. - Тогда конечно. Не до свадьбы.
Для порядку, хохотнув, мы разошлись.

С трибуны просматривались все виды. Я, как положено, сиял, наблюдая за происходящим. Как  будет написано в отчете: «В этом году, вне всяких сомнений, работали лучше, чем в прошлом, когда «Ласточки» только начались. Явка выросла в три раза. Все-таки спорт в городе есть и даже пытается развиваться, забыв о такой вещи, как федеральный бюджет».
За размышлениями «для служебного пользования» я не заметил, как рядом присел кто-то еще. Только когда меня тронули за руку, обернулся и увидел своего вещего знакомого - Цоя.
- Здравствуйте, Андрей Палыч!
- Здравствуй, Сережа. Как твое айкидо?
- Пока никак. Мастер же умер.
Я кивнул.
- Зато нашел тут другого мастера. По ниндзюцу.
Всплыли образы киношных ниндзь замотанных в черные тряпки.
Кореец же продолжал:
- Привел я его сегодня. Как чувствовал, что вы придете. Да и Кулешов говорил, что вы сегодня просто обязаны быть здесь.
«Так уж и обязан...» - подумал я, но промолчал.
- Веди своего ниндзю, поговорим.
Ниндзей оказался инвалид лет двадцати пяти в большом ортопедическом ботинке.
- Здрасьте! - поздоровался он достаточно небрежно и снисходительно. И тут же спросил. - Какой у вас пояс?
- Черный, - сразу же отозвался я, вспомнив веревочку на рубахе.
- Ну, это понятно. Я имею в виду, дан какой?
Прикинув, что десять, это, как я смутно помнил, слишком круто, а один, слишком примитивно, я остановился на золотой середине.
- Ну, пятый.
- Хорошо, примерно мой уровень.
Я перевел дух, поняв, что очень удачно угадал, ведь скажи я меньше, этот тип, наверняка вообще не стал бы со мной общаться.
- О чем вы хотели поговорить? - напомнил я.
- Да вот, - инвалид неуклюже примостился рядом на скамейку. - Хочу школу свою открыть. Зал ищу. Ты тут в Администрации работаешь, тебе легче пробить будет. А я, ежели что, тебя на полставки инструктором устрою.
Да, у этого парня все было крепко схвачено.
- А образование педагогическое имеется? - на всякий случай поинтересовался я.
- Ну, обижаешь! Я Ростовскую академию ниндзь закончил. Ну, или почти.
- Как это почти?
- Ну, там у них, ты знаешь, пять залов.
- Ну...
- Надо все пять пройти, чтоб закончить. Так я прошел четыре.
- А что ж так?
- Ну, я захожу в пятый. А ночь. Тропинку только вижу. Пошел по ней. А тут впереди кольцо такое, ну знаешь, из веревки, лежит. Думали, я наступлю, а они меня раз... И того... А я веревку схватил, дергаю, и прямо с дерева белый ниндзя падает. Я на него прыгнул и, пока он не очухался, кинжал в горло воткнул. А дальше не пошел, чо я им дурак, что ли. Мне и четырех залов вот так хватает.
Судя по неловкому жесту, четырех залов хватало ровно по кадык мастера уровня пятого дана.
- А что, - заинтересовался я. - Смертность велика была на тренировках?
- Не понял?
- Часто погибали люди в вашей академии?
- А то! Пятнадцать приходят на тренировку, а выходят пять.
- А ногу... - я сочувственно кивнул на ботинок. - Тоже на тренировке повредили?
- Да нет, то в Чечне. То я смотрю, пуля в командира летит, я его и закрыл.
- Ногой!?
- Ногой.
- Ясно... А сейчас... Без зала... Над чем работаете?
- Прыгаю. Учусь на девятиэтажный дом запрыгивать.
Я не сдержался:
- А вы бы сначала спрыгивать поучились...
- Нет, нельзя. Я сам по видаку видел. Сначала запрыгивать...
Где-то глубоко в душе включилась мелодия песни «Люди в белых халатах».
- Сережа. Проводи гостя, покажи соревнования. Я, конечно, постараюсь чем-нибудь помочь…
 Как-то понятнее стало, что я в общем-то особо не отличаюсь от этого бедного ниндзи с невероятно богатым внутренним миром. И что дядька Валька наверняка где-то около того воспринимает мои рассуждения о жизни и других мирах.
«Просто Валентин Иванович добрый», – ясно решилось у меня в голове.
А не пора ли выполнять заданное упражнение? Народ моего отсутствия все равно не заметит, как впрочем, и присутствия.


27

Суть упражнения была проста, как жизнь первоклассника. Я должен был стать в людном месте, выбрать в окружающих красотах точку и сосредоточить на ней все свое внимание. Попутно, нужно было ярко представить себе картину прибытия банальных, знакомых каждому, по кинофильмам, а то и по личному опыту - инопланетян.
Я прошелся через весь центр, прикинул. Лучшего места, чем наша площадь не прикидывалось. Потому стал прямо посреди нее, благо движение транспорта тут запрещено. Нашел как бы просеку в парковских деревьях и начал наблюдать.
Где-то полчаса боковым зрением я, сам того не желая, отмечал равнодушных людей, блудивших во все стороны по пыльному асфальтированному пространству. Наконец сосредоточился и полностью ушел в создаваемую мозгом картину. Между деревьев зависло довольно большое сверкающее неопознанное блюдце. Как это обычно бывает, по голубому лучу вниз очень медленно стали спускаться зеленые худые карлики с антеннками на голове. Их было бесконечно много. Скорее это походило на оккупацию. Я просмотрел несколько сотен спусков и начал понимать, что парни с Марса не такие уж и одинаковые. У каждого были какие-то свои нюансы. То оттенок животика, то длина антеннки. Боковым зрением я также заметил, что вокруг собралось человек десять, пытающихся понять то ли, что со мной, то ли, куда я смотрю. Один тип в фетровой шляпе даже задавал дурацкие вопросы типа: «Что же там?» и «Куда вы смотрите молодой человек?»
Я не отвечал, потому что не хотел отвлекаться от новой «фазы развертывания инопланетной агрессии». Те, кто уже спустился, строились в правильные квадраты по типу римских легионов. Врагом своим они, почему-то, посчитали меня. Движение готовилось именно в сторону площади. А может быть, их смутила собирающаяся толпа. Человек около пятидесяти. Впрочем, меньше всего хотелось отвлекаться на такие мелочи - уж больно ярко стало видно боевые построения. Захотелось побольше деталей. Стали вырисовываться лучевые мечи и копья как у всамделишных джедаев. Кто-то закричал. Наверное, мои фантазии выходили из-под контроля. Я не собирался представлять себе никаких криков. Вопль сам появился - истошный такой: «Помогите!!!» Мне еще показалось странным, что бойцы вроде такие суровые, а крик у них трусоватый. Но зато по-русски. Добавились еще крики. И такие искренние, что я не выдержал, сорвался. Войско исчезло, и остался я на площади в окружении немаленькой толпы странно ведущих себя людей. Какая-то часть тыкала пальцем в облюбованную мною сторону, и с жутким волнением объясняла, что там происходит. В первое мгновение самому захотелось глянуть. Обычные деревья... Неподалеку завыла милицейская сирена. Через площадь бежали какие-то, одинаковые как все скинхеды, подростки с дубинами.
 Я понял две важные вещи. Первое - ребята на самом деле нашли инопланетян. Наверное, мне повезло с первого раза. Совпали представления с реальностью. Второе - пора было сваливать. Кто его знает, что у этих добрых существ в их добрых мозгах... И я потихоньку вытолкался из ревущей массы. Отошел подальше и ускорил ход. Доберусь до вокзала, сяду в автобус и домой.


28

Меня толкали в бок и толкали довольно ощутимо. Сено? Кругом сено. Господи! Да я весь в сене! Как же чешется все! Знакомый голос:
- Проснулся!?
А! Бородатый Андрюхин! Я подмигнул ему.
- Привет, коллега! Как вы тут без меня?
- Это, в каком смысле без тебя? Дрых как сурок всю ночь. Небось опять свои колдунские штучки проворачивал? Соколом там летал или вороной?
- Вороной... - машинально повторил я последнее слово.
- Вот! Нам на требище-капище бежать. До Ивана Купала считанные дни остались, да только не нами считанные. А тебе все бы вороной…

Мы успели как раз вовремя. Солнце начинало свой восход. Бородач примерился к камню. Потом глянул на меня.
- Меньше месяца осталось.
- Это как? В смысле много или мало?
- Да нормально, в общем-то, я так и думал.
И давай опять кланяться да бормотать.
Мне, не определившемуся еще с вероисповеданием, было трудно присутствовать при столь непонятном проявлении религиозных чувств. Смущало это меня. Потому я начал повторять полушепотом первые вспомнившиеся мне стихи:
- Харе Кришна, Харе Кришна, Кришна, Кришна, Харе, Харе. Харе Рама, Харе Рама, Рама, Рама, Харе, Харе...
Помню, читал по молодости в Бхагавад-Гите. Красная такая книжка. Стояла у меня на полке рядом с Кораном.
Бородач замолчал и посмотрел задумчиво. Наверное, я все же не то читал в молодости.
- Что? Неправильно говорю?
- Да нет. Солнце-то взошло уже, а ты все молишься и молишься... Наверное, ты больше меня Дажьбога-то уважаешь... Надо мне над собой работать.
Перспектива молиться по утрам в несколько раз больше обычного ужаснула меня необыкновенно.
- Нет! Ты это брось! У тебя все нормально получается, это я по понедельникам молитву удлиняю. Так сказать стахановский почин.
- А-а, - уважительно протянул Андрюхин. - Стакановский!
И пошел к деревне. Наверное, завтракать.

Подкрепившись, мы вернулись к своим бревнам. Работа была, в общем, не сложная и где-то даже туповато-творческая. Выкопав старое отесанное бревно надо было точно в то же место закопать новое и зачистить его ножиком. Андрюхин следил за тем, чтобы сохранялась высота бревен над землей, а я утрамбовывал землю своими лаптями. Элемент творчества проявлялся при работе ножом. Кору и прочий мусор можно было стесывать, как Бог на душу положит. Ну, я и вырезал, что в голову приходило. На одном бревне знак пацифический, на другом знак радиационной опасности, на третьем написал «Алиса», очень уж нравилась мне когда-то эта группа. И еще, на всякий случай, написал, на не помню каком по счету - ФАК ОФФ. Такие слова я часто слышал в американских фильмах. Обычно главные герои произносили их в моменты ярчайшего проявления их духовных высот, когда спасали любимых, или когда отдавали жизнь за свою американскую родину. Наверняка это было некое сакральное, лаконичное выражение бесконечной любви и самоотдачи, а уж это в таком религиозном деле, как наше, было просто необходимо.
Солнце уже не грело и почти приблизилось к вечернему намазу или как там у них это называлось, когда напарник мой весь как-то напрягся колом и потемнел на лицо. Ну, чисто статуя озлобленной скифской бабы на кургане. Я взглянул, куда он смотрит. Ничего особенного всадники какие-то из соседнего села. Может, на дискотеку приехали. Правда, человек тридцать мужиков. У нас столько и молодух не будет. Ну да какая разница. Последний столб оформляем.
- Слышь! - оторвал я его от горестных раздумий. - Давай столб заканчивать, а то солнце сядет!
- Да иди ты! - как-то нехорошо отозвался человек, которого я уже почти считал своим братом.
- Ладно! – обиделся я.
- Ты что, дурак? - хмуро отозвался он. - Это же волки.
Ага! Очевидно, от длительной, однообразной работы у шамана отъехала крыша. Плохая отмазка, но за неимением других...
Я заметил, что парни на лошадях тоже ведут себя не особенно адекватно. Один из них отчего-то схватил за волосы ту девчонку, что шептала мне на ухо и таскает за своим конем по селу. А другой из гостей достал железяку, типа японского меча, и полоснул ей по парню, что вчера наловил больше всех рыбы. Парень видно хотел заступиться за девушку, но не успел, и теперь лежал в пыли, обхватив голову обеими руками.
Как-то нехорошо стало. Прохладненько. «Хотя, с другой стороны, может, они ошиблись деревней?..» Такая мысль успокаивала. И я более-менее уверенно зашагал к поселку.
- Стой! - заорал мне вслед Андрюхин.
Но я с ним договоров на обучение не заключал и потому пошел дальше.
Насколько я помню, в тот момент, я и заметил одинокую фигуру на другом берегу реки. Далеко, конечно до нее было, но не настолько, чтобы я не разобрал золотой плащ и высокую белую корону старого моего знакомого Фараона. Гордо он стоял так, величаво. Ну, как обычно стоят фараоны. И не мог я увидеть, но почувствовал, смеется он надо мной. Ну да плевать.
От волков ко мне скакали двое. Загорелые такие, крепкие ребята. Вылитые индейцы из фильмов, только не в перьях, а в буденовках на голую грудь.
- Привет! Буденовцы! - так я им и сказал. - Кто будет за старшего?
Они переглянулись, глупо заржали и поскакали обратно.
Я подошел поближе. Народ развлекался с особой дебильностью. Всадники опрокидывали столы, били горшки, сушившиеся на кольях, тыкали пальцами в ревущую девку и громко, искренне хохотали от всего этого праздника кочевнической души. От толпы ко мне вырулил длинный и худой то ли китаец, то ли армянин - короче человек сложной национальности.
- Наверно, шаман будешь? – сурово поинтересовался он у меня.
- Пусть так. Андрей Павлович! А вас как звать?
- Ты не знаешь меня? - зловеще удивился длинный. - Вы слышали! Этот сын свиньи не знает меня!
Компания весело заржала.
С тоской я посмотрел на противоположный берег реки, где спокойно стоял Фараон, и не было у него таких проблем.
- Как вам не стыдно! - начал я, сдерживая трясущиеся колени и стараясь не обращать внимания на ментоловый холодок в груди. – Почему вы хулиганите в нашей деревне? Может вы попутали ее с другим кишлаком?
- Чего? - не понял длинный. - Это что наезд?
- Погоди! - остановил его сосед в ярко-красной буденовке. - Наверное, это очень ученый человек! Даже я не понимаю, чего он хочет. Возьмем его к Саркису. Саркис любит таких типов. В десять раз больше золота даст, чем за эту паршивую девку.
Длинный просветлел лицом, подъехал к парню державшему за волосы истрепанную девчонку.
- Ладно, отпусти ее. Не такая уж она улетная, чтоб тащить через всю степь. Возьми этого придурка.
Я собрался с последними силами и довел свою роль до логического конца:
- Начальник! Зачем ругаешься? Не стыдно?
- Вот клоун! - сплюнул Длинный и поехал в степь.
Толпа двинула за ним. Я, к сожалению, тоже не мог отказаться от этого маршрута, потому, что один конец длинной веревки плотненько опутывал мои руки, а второй был крепко привязан к седлу так сразу не понравившегося мне насильника деревенских девушек.
- Передай невесте! – на всякий случай крикнул я освобожденной подруге. - Что видно свадьбы не будет! Даже после метаний!
Солнца не наблюдалось. Лошади ехали медленно, но у меня было всего две ноги и приходилось переставлять их достаточно быстро. Еще раз, на ходу обернулся, вглядываясь в очертания противоположного берега, но темнота надежно спрятала в своей бесконечности моего странного свидетеля.


29

Никогда еще я не очухивался на милом пороге моего чердака с таким наслаждением. Батайск. Рубеж двадцатого века! Цивилизация. Никто не вяжет тебе руки и не тянет черт-де куда в степь. Красота! Вот за что надо предложить дядьке Вальке выпить. Я так воодушевился своим неожиданным освобождением, что вспомнил о начале рабочей недели уже слишком поздно.
Планерка! Наверняка мэр не откроет бутылку шампанского, по поводу отсутствия председателя спорткомитета, и не завалит меня денежными премиями, даже если я признаюсь ему, что виной всему какие-то воинственные средневековые кочевники.

Я пролетел мимо Учителя, бросив на ходу, что очень хочу увидеть мэра. Ну, покривил душой, но, зато, ясно так, в двух словах - вся ситуация.
- Погоди! – все-таки тормознул Иваныч, лишая всяческой надежды на шанс с автобусом. – Ты сегодня еще упражнение должен отработать.
- Иваныч! Я на работу опоздаю!
- Поражаешь ты меня! Интеллектище! Все знает! Даже наверное в курсе нужно опоздать или нет?
- Ну положим не все… - стопорнул меня все-таки его неожиданный сарказм.
- Короче. Как доведется где присесть, думай о хорошем: о коллекционировании там гербариев, о природе, о юморе… Попробуй продержаться хоть минут пятнадцать.
- Хорошо! – Я так до конца и не понял, чего это он от меня хотел и пошел в отрыв.

Автобус был. До требуемой остановки просто долетел, по меркам общественного транспорта. К Администрации уже практически бежал. И все равно. Опоздал на десять минут. Врываться в зал заседаний? А смысл... Навстречу - Алена Семеновна. Любимый наш бухгалтер.
- Андрей Палыч! А ваши все в большом зале. Там у вас сегодня с образованием отдельная планерка.
- Я вас люблю, Алена Семеновна! - совершенно искренне ответил я.
- Я знаю. И за зарплатой заходите сегодня после обеда.

Я увидел ее сразу, как вошел. Она болтала с Надей из отдела по борьбе с молодежью, как мы называли ребят с четвертого этажа. Странно. Натуральная Клаудия Шиффер. Неужели, кроме меня этого никто больше не замечает.
Скромненько я присел на последнем ряду, рядом со спокойным и мудрым Виктором Николаевичем, завучем 16 школы.
- Что, Андрюша, бежал? - спросил он по-отечески.
- Что-то вроде того. Спорт...
- Понятно. А нас вот загнали сюда на мероприятие. Может, что-нибудь дельное скажут.
Откуда-то из подсознания попыталась высунуться мысль о дядьки Валькином упражнении, но тут же засунулась обратно. Я все смотрел на голливудскую красотку, и она видно это почувствовала, заметила меня, улыбнулась и вдруг, встала, пошла в мою сторону.
-Доброе утро! - нежно прошептала она, присаживаясь на соседнее кресло, и воздух наполнился тонким ароматом весенних ландышей.
- Здравствуйте, Светлана Олеговна. – Нашелся я. - Как жизнь ваша?
Виктор Николаевич сделал вид, что очень увлечен зрелищем выхода за трибуну заведующей горОО.
- Какая жизнь, Андрей Палыч! - томно вздохнула Светлана Олеговна. - Я ведь уже старуха. Двадцать девять. Это не шутка.
- Тогда я бессмертный горец из лиги МАК клоунов, - попытался я пошутить в стиле московского КВН.
Судя по тому, как заулыбалась собеседница, шутка удалась.
- Вы такой интересный человек, - заметила она. - А я на днях с Верой Сергеевной разговаривала. Она мне все рассказала...
Это был сложный для меня намек. Что именно могла рассказать обо мне Вера, я представлял смутно, но в стиле последних событий развернувшихся вокруг ее личности в различных мирах, предполагать можно было что угодно. Поэтому я уточнил:
- О свадьбе?
- Да, об этом тоже. - Я почувствовал ее горячие ладошки на своем плече. - Андрей Палыч! Мне сейчас надо вернуться на место, приходите сегодня вечером ко мне в гости. Адрес простой - Ленина двести двадцать два. Я думаю, мы найдем, о чем поговорить...
О! Если бы вы видели ее взгляд! В тот момент далекая немка с простой русской строительной фамилией, показалась мне жалким отблеском волшебного очарования этих глаз!
- Хорошо! - оторопело прошептал я и, не отрываясь, проводил взглядом грациозную и величественную женщину, спокойно возвращавшуюся на свой ряд. Во мне проснулись все мужские гормоны, которые я накопил за свою жизнь, и в один голос завопили: «Аллилуйя!» Тяжелый рабочий день наполнялся новым смыслом.

Как кстати бывает иногда зарплата! Цветы, вино, шоколадные конфеты и разнообразные туалетные принадлежности элитных фирм - все это странно разместилось на полу зала моей пустой квартиры.
Да, не было мебели, но хорошую ванну, бритье и солидный запах я все же еще мог себе здесь позволить. Не буду лукавить, хоть все тело танцевало, предвкушая вечернее свидание, я все же заглянул в «Советский энциклопедический словарь» и узнал на букву «К», что Купала, о котором намекал мне Андрюхин, это не только народный поэт Белорусской ССР, но и народный праздник, отмечаемый в ночь на 24 июня по старому стилю, а значит на 7 июля по новому. Вот с таким чувством колдовского превосходства в точном знании великой даты перед своими виртуальными собратьями, я и нежился в горячей ванне, рисуя воображением сладкие картины вечернего свидания.
Неожиданно и мгновенно подлое воображение во всех красках выдало на мой внутренний монитор задумчивое лицо Маши Агафоновой. Что за нелепость! Сразу как-то уменьшилось количество цветов.
Тут же некстати вспомнился Иваныч с его тупым упражнением про гербарий. Я попытался вспомнить картину Левитана про желтый от осени берег речки, но толком не смог. Не вовремя обиженный всем этим миром, я плюнул мысленно в самый центр несуразной Вселенной и решительно поднялся из ванной навстречу своему шиферообразному счастью.
Во дворе меня тормознул то ли Ариф то ли Селим. Посмотрел внимательно, словно проводил в уме сложный психологический тест на тему моей эзотерической пригодности. А потом улыбнулся широко и отчаянно:
- Братуха! Как я рад тебя видеть! Слушай, не подумай… займи пятнадцать рублей!
Я пошарился в кармане, достал два червонца и протянул кавказскому брату.
- Спасибо! Я отдам! Двадцать! Я запомнил! – Сказал и, как мне тогда показалось - растворился в воздухе вечернего Батайска.
Ленина найти было легко. Тянется от одной достопримечательности города – Центральной площади до другой – микрорайона РДВС. С номером пришлось попотеть. Я точно помнил, что это была цифра двадцать. Но вот двадцать три или двадцать четыре…
Наконец недюжинной силы мозг открыл правду. Я благословил свою нечеловеческую память, выработанную в процессе чтения философской и эзотерической литературы. Все-таки вспомнил правильную цифру. Не было абсолютно никаких сомнений. Это, конечно же – двадцать два!!!
Дом с номером 22 выглядел основательно кирпичным сооружением способным выдержать штурм небольшого отряда гуннов-варваров, особенно если у хозяев пылился на чердаке пулемет Калашникова с коробкой патронов.
Я нажал кнопку звонка, и сердце мое забилось в предвкушении приятной встречи, а то и, чем черт не шутит и еще более приятного секса. Все простил я жизни в тот момент. Все неприятности и беспокойства, все войны и гонения… Всего один шаг отделял меня от невероятного, сказочного наслаждения, потрясающе похожего на идеал моих эротических снов – Клаудиу, не знаю как по отчеству, Шиффер.
Представьте только себе все непонятки, которые возникли в моей голове, когда калитку открыл солидный пузатый кореец с потрепанной книжицей в руках.
- Чингиз-Хан! – болезненным стоном вырвалось у меня.
Безумно этот тип был похож на знаменитого Хана в моем глубоко подсознательном представлении.
- Аннен хасие! – отозвался кореец, который видно ни фига не понимал по русски. – Андрей камсамнида?
Это было вообще круто. Он знал, как меня зовут.
- Света здесь живет? – безнадежно поинтересовался я.
- Сывета нет здеся! Я не знать такой девушка. Вот книжка. Чувайо. Надо чоком-чоком читать.
И сунул мне книжонку, воспользовавшись временной беспомощностью. А сам - шмыг и калитку закрыл.
Я посмотрел на название: «Нормальное состояние сознания». Ладно, будет время изучу. Все-таки почти Чингиз-Хан посоветовал…
Вот только со Светой нескладно получилось. Я стал припоминать, что не 22 она говорила. Там, кажется вообще – три цифры было.
Вечер прошел в соответствии с заветами классиков - в чтении. Опять же, конфеты остались к вину. Так и читал со стаканом в одной руке и конфетой в другой. Книжка оказалась довольно скучной, но прочиталась вся. Я даже подумал, что изученное может где-нибудь пригодиться.
Учитывая, что все это не просто пригодилось, а пригодилось реально, не могу удержаться и привожу некоторые места с указанием страниц, на которых это было напечатано:

«НОРМАЛЬНОЕ СОСТОЯНИЕ СОЗНАНИЯ»

    стр. 1
Вот ключ от первого мира. Вспомни тех, кого считали в этом мире достойными людьми. Каждый из них проявлял невероятное уважение либо к другим, либо к самому себе.

… теряли люди репутацию и честь именно на этом фоне, когда лишались уважения, не уважая самих себя. Многие просто играли на этой слабости мира, многие свято в нее верили, но самое главное никто эту суть всех взаимоотношений этого мира не отменял. И если ты владеешь этой темой - ты на вершине, а если нет - на дне.

стр. 3
Уважение без силы - половина уважения. Но и эта половина сильна сама по себе, если уважение достаточно правильное. Волей Высшей силы все мы ощущаем себя в самом центре мира, ибо можем судить об этом мире только по реакциям своего тела. Некоторая часть мира нашему телу приятна, полезна, а некоторая отвратительна и вредна. То есть в абсолютном мире мы живем относительными понятиями. Это реальность нашего мира. И мы должны правильно этим пользоваться.

стр. 4
Если я проявляю ко всем в этом мире достойное и полноценное уважение, я в праве ожидать равнозначной ответной реакции. Я имею право на уважение, если выполняю свою обязанность уважать.

…какие силы этого мира вращаются вокруг принципов уважения... Ты можешь не входить ни в одну группировку силы, не иметь даже силы личной, но если ты правильно пользуешься уважением, ты неуязвим для всех этих сил.

стр. 5
 Многие ошибаются, когда считают, что пользуются уважением за то, что у них много денег, или за то, что успешны в бизнесе, в карьере. Это довольно распространенная наивность, путать власть с уважением. Власть дают деньги, связи, положение, страх... Но сама по себе власть не уважаема. Так называемое «уважение» к власти - лицемерная иллюзия. Настоящее уважение основывается исключительно на внутренних свойствах личности, а не на ее внешних атрибутах в виде денег, положения, славы... И силу дает только настоящее уважение, тогда как иллюзорное зачастую становится причиной невероятной слабости. Ведь человек начинает верить в созданную ему иллюзию и переключается с реальных сил на иллюзорные, постепенно теряя все, что у него было.

стр. 7
…для этого ничего особенного не нужно. Достаточно тебя самого. Смотри на каждое живое существо, как на имеющее право на существование, а значит уважение. Уважай жизнь и мнение каждого живого существа. Считай, что раз ты трепетно уважаешь каждого, то есть рад каждому, счастлив общению с ним и т.п. то и в обратку все так же относятся к тебе согласно закону о том, что сила действия равна силе противодействия. Внимательно выслушивай и пытайся до конца понять каждого, с кем общаешься. Допустим, кто-то упрекает тебя в чем-то. Возможно, он чего-то недопонимает, а возможно ты сам не понял, чего он на самом деле от тебя хочет. Попроси уточнить, объяснить суть предъявляемых претензий. Разбери все по полочкам и, скорее всего, все станет на свои места. Если он прав, ты проявишь уважение и извинишься или исправишь недоразумение, если же прав ты - он должен будет в согласии со своим уважением извиниться и исправить недоразумение. Если же он не сделает этого, значит его самоуважение либо дефективно, либо его вовсе нет. И если ты убедился несколько раз, что этот человек не уважает себя, значит, и ты имеешь полное право не уважать его, или, во всяком случае, не обязан в следующий раз вести себя с ним, как с уважаемым человеком. Естественно сам никогда не предъявляй никаких необоснованных претензий. Лучше говорить о таких ситуациях как о непонятных проблемах. «Вот, Вася. Возникла такая проблема. Я очень уважаю тебя, очень ценю то, что могу с тобой общаться, я верю тебе, поэтому не могу понять того-то и того-то. Проясни мне, пожалуйста, ситуацию...»

стр. 8
Если какой-то Вася не знает собеседника (даже если собеседник полное ничтожество, но еще ничем себя не проявил для этого конкретного Васи), и вдруг позволяет себе как-то его оскорблять, вот первый признак отсутствия силы уважения. Есть тут нюансы. Не всегда кажущееся оскорбление таковым является. Возможно, такое действие и не является неуважением. Возможно в той местности, откуда прибыл Вася, это считается безобидной шуткой. В любом подобном случае всегда следует уточнить, что именно имел в виду «оскорбляющий». И если выяснится, что он действительно хотел оскорбить, без причины, без основания, значит, у человека нет чести и разговаривать с ним не о чем.
Второе проявление неуважения - неуважение к слову. Если Вася что-то обещает, значит, он рассчитывает, что люди уважают его слово. Значит, он должен будет, во что бы-то ни стало подтвердить, а значит и усилить уважение к своему слову. Если же Вася не выполняет своих обещаний или относится к этому поверхностно - значит, он не хочет уважения к своему слову и к себе и не уважает ни себя, ни тех, кому что-то обещает. Такой человек тоже не достоин уважения и не обладает его силой. Так же в разговоре проявляется уважение к слову, а значит к себе и к собеседникам. Если человек врет, вводит в заблуждение, передергивает факты, не говорит конкретно, допускает оскорбления других, не заслуживших этого лично от него - все это свидетельствует о том, что он не дорожит своими словами и, как собака лает впустую. Не следит за базаром, как говорят в народе. Такой человек тоже не удостаивается силы уважения.
Третье проявление неуважения к себе - неспособность защитить свою честь. С точки зрения этого мира человек не может обладать ничем существенным, кроме чести. Это единственное, что ему принадлежит в этой жизни, что так трудно завоевывается и что так легко теряется. Когда ты, уважающий и уважаемый, сталкиваешься с тем, кто пытается лишить тебя единственного, что у тебя есть - чести, ты должен идти до конца. Жизнь не имеет никакого смысла, если ты не защитишь свою честь. Если ты умираешь с честью, ты ничего не теряешь. Если ты остаешься жив, отказавшись от нее, ты теряешь все.

стр. 12
Так что такое честь? Честь - это признание своей вины, если ты не прав и готовность ответить за свой проступок. И в то же время честь - это бой с тем, кто, не смотря на явную твою правоту, пытается тебя унизить или оскорбить.

стр. 13
…ты имеешь право бить любого, кто проявляет необоснованное неуважение. Но всегда, если есть возможность, неплохо разобраться. Возможно, человек просто заблуждался или пребывал в иллюзии и желает как-то исправить ситуацию. То есть, все же может проявить уважение, после того, как разобрался. Такой человек может быть человеком чести, если он полностью загладил свою вину.


Одолел, короче говоря, я эту, не сразу понятную книжку и знаете, такое чувство осталось после процесса, будто все время, пока читал, Валентин Иванович стоял где-то рядом. Или даже не читал я, а он мне все это рассказывал. Но такие галлюцинации от недосыпу – обычное дело. Так я себе и объяснил.


30

В книжке запомнилась мне мысль, что, все чему она учит, не имеет ровным счетом никакого значения во всяких там высших духовных мирах, но здесь и сейчас для меня это должно быть очень важно. Меня сразу смутило это «здесь и сейчас». Вот здесь и сейчас - как применить эти уроки?
Нас осталось четверо... Пардон, трое. А их, судя по всему, просто немерянное количество. Как я, по-вашему, должен изголиться, чтобы заговорить с той стороной о вежливости и уважении. В этом свисте и разрывах снарядов, в этом треске автоматных очередей, я и Игорька-то слышу с трудом, а он ведь голосит в самое ухо:
- Запас есть?!
Это он про патроны.
- Нет! - Ору. - Последний магазин вставил! Спроси у Галины!
Галинка - медицинская наша сестричка - сидит на дне окопа и перевязывает окровавленный кусок грязного мяса.
Игорь наклонился ей к самому уху и кричит. Девчонка достает ему свой ТТ. Славно! Еще пару минут продержимся.
Но пара минут проходит. Я хорошо помню, что вот точно здесь и практически сейчас вместе со мной отстреливался мой второй взвод восьмой роты четвертого батальона. А где он, этот взвод здесь и сейчас. Патронов тоже почему-то не наблюдается. О каком «здесь и сейчас» я буду вспоминать минут через двадцать? А может, эти минуты уже прошли, а все что происходит - и есть мои воспоминания перед смертью? Пора убегать и убегать очень быстро.
- Отходим!!! - кричу так, что заглушаю всеобщий звуковой бардак.
Галина словно не слышит. Увлеклась. Ну не буду же я ей объяснять, что Михась, которого она бинтует вдоль и поперек, вряд ли выживет без головы, кровоточащей метрах в пяти по траншее. Ладно до этого сидела при деле на дне, под пули хоть не лезла, но теперь... Набрали гражданских. Не пережили они того «мирного» казарменного дебилизма, после которого любая война кажется сказочным отдыхом. Вот и ступорят помаленьку.
- Гала! - ору и хватаю ее одновременно. Борцовский прогиб и она уже за бортом. Мы с Игорьком выпрыгиваем следом. Деревья, клумбы... Старый микрорайон, дома двухэтажные. Хорош только хаос застройки. Быстро теряемся в каменных лабиринтах. Резко меняю курс. Так нас искать дольше будут. От пуль уже можно не прятаться. Закрылись щитом двухэтажек. Да уже пятиэтажки полным ходом. Заскакиваем в одну из них. Только теперь отпускаю Галину руку. Садимся прямо на ступеньки. Надо передохнуть перед новым рывком.
- Товарищ лейтенант! - Галинке явно не по себе. - Вы ранены?
Смотрю на грудь. Кровище. Где это я выделался. Расстегиваю гимнастерку. Так это во мне дырка. Странно, что я до сих пор боли не чувствовал.
- Гала, у тебя бинты остались? - улыбаюсь девчонке, и все закрывает какая-то вязкая темнота.


31

Воскресать приятно. В ушах еще буханье гранат и стоны умирающих друзей, а под щекой уже мягкая подушка, и солнце рвется сквозь неразлипающиеся ресницы. Надо вставать…
Как бы Валентин Иваныч не вычислил, что не дошел я ночью до чердака. В трусах во двор.
В огороде пусто. Наверняка Иваныч уже отстоял свою утреннюю службу и дрыхнет где-то с улыбкой на лице. Значит не заметил моего отсутствия. Или заметил? Интересно, почему он вообще все это делает? Какая такая уверенность в завтрашнем дне заставляет его суетиться, мероприятия затевать, объяснять мне какой-то там смысл непонятно чего… Денег на мне что ли зарабатывает? Или просто тешит свою жажду власти? Какие там еще причины прописаны в классиках типа Фрейда?
Во дворе просто великолепно. Раннее низкое солнце прописывает на стволе старой огромной груши резкие черные извивающиеся по коре тени. Небо еще не голубое, а глубокое, темно-синее и не жаркое. Хочется просто остановиться и пялиться в эту утреннюю красоту несколько часов подряд. Только знаю я этот прикол. Остановишься, а через десять минут просто привыкнешь, и пропадет мистика. Начнутся обычные реакции. То шея затекла, то ноги устали…
Потому я просто зашел в хату, оделся и пошел к дому Иваныча.

Во дворе на лавочке дремал Ариф или Селим. Наверняка тоже наслаждался пробуждением природы.
- Братуха! – сразу же заметил меня, подскочил и пожал руку. – Я помню. Ты не подумай. Двадцать. Да?
- Да ладно, чего там…
- Нет. Селим помнит. Двадцать значит двадцать. Я если занял, обязательно отдам. Спроси любого, кого Селим обманывал? Никого! Я же не алкаш какой-нибудь! Я культурно! У Валентина Ивановича пью!
«Значит Селим…» - подумал я с некоторым расслаблением. – «Получается, что тот парень со шрамом Ариф.»
- Ты не обижайся, - продолжал между тем Селим. - Но я по-дружески тебе скажу, ты все-таки сволочь!
Передернуло от таких его слов. Вот и занимай людям…
Однако нашлось объяснение:
- Почему не выставился, когда у жены день рождения был?
Этот человек знал то, о чем я давно уже не помнил. Ведь точно, вчера у моей Тамары был праздник. Как же я мог забыть такое про родного человечка!
- Да не женаты мы вроде… уже…
- Какая разница!!! Ребятам было бы приятно, если б вспомнил!
- Наверное…
Тут я увидел Иваныча.
Мой тренер сидел на своем обычном месте – на лавочке у гаража. Я пошел поближе, когда вдруг заметил что он не один. За кустом шиповника горячо махал руками и чем-то возмущался какой-то огромный странный мужик:
- Нахваль! Пусть сами  разбираются в этом, Флорида все равно лучше…
Дядька Валька заметил мое приближение и приветственно помахал рукой. То же самое сделал и незнакомец.
Я присел на лавочку. Мужик был одет в кирзовые сапоги и синие штаны с красными лампасами. Просто казак! Разве шашки не хватало на боку.
- Вот, мой Андрюша! – представил меня дядька Валька. – И он больше не хочет меня слушать! Только не говори, что он решил уйти в тибетские монахи.
Не успел я и слова сказать, как эти двое заржали и я, наконец, понял, что странный мужик был моим соседом дядькой Сашкой.
- Не узнал меня? – спросил он, все еще смеясь. – Видишь, Нахваль! Что одежда предков с людьми делает.
- Да, согласился Валентин Иванович. Страшно далеки мы от своих корней. Вот если бы ты в каком-нибудь мексиканском сомбреро пришел, он бы тебя сразу узнал!
И они рассмеялись еще сильнее. Честно говоря, я не понял причины их веселья и потому хмуро поинтересовался:
- Дядя Саша, а почему вы не на работе?
- Да ну Нахандрей! Какая работа в такую жару!
После этих слов веселье переросло в какое-то безумие. Дядька Сашка даже упал на траву и начал кататься по ней в истерике. Дядька Валька смахнул слезы, выступившие от хохота, и примирительно сказал:
- Как спалось, Андрюша? Что видел?
- Нормально спал, - начал я, пытаясь скрыть проснувшуюся внутри обиду. – Воевал.
- С кем воевал? – поинтересовался дядька Сашка.
- С фашистами.
- А! А я нахдумал с союзниками!
Я увидел, с каким трудом они сдерживают смех, и от этого почему-то стало немножко легче дышать.
- И что? – продолжил интересоваться Дядька Сашка. – Победил фашистов?
- Да ну! Их толпа. А нас всего ничего. Свалили мы конечно оттуда
- Вот это воин! – вроде как похвалил дядька Сашка. – Нормальная реакция. И в штаны не напудил и жив остался.
- Точно! – подхватил дядька Валька. -  Настоящий индеец!
- Ну… – дядька Сашка нахмурился. Но потом опять ухмыльнулся во все лицо. – Индейцы, они конечно только с союзниками воевать могут. Не дай Бог им фашистов встретить!
Чуждо было мне их веселье, и я решил просто молчать и не отвечать на дурацкие вопросы. В тот самый момент я услышал сильный грохот. Словно взорвалась граната где-то недалеко. Я вскочил и оглянулся по сторонам. Ничего странного не происходило.
Дядька Валька посмотрел на меня, потом на дядьку Сашку с какой-то, я бы даже сказал укоризной и почему-то пожелал ему:
- Будь здоров!
На что дядька Сашка широко улыбнулся:
- Да ладно, Валь! В войну еще и не такое случается. Лишь бы индейцы не подвели!
Они похохотали еще минут пять, пока дядька Валька окончательно не успокоился и не выдал еще одну загадочную фразу:
- Сегодня вечером разберемся с твоими индейцами.


32

Я подошел к гаражу, как и было оговорено в семь часов вечера. На лавочке вместе с Валентином Ивановичем сидели еще пять мужчин, среди которых я узнал только Леху Гапея и Саню Чистякова. Я поздоровался и опустился рядом на корточки. Все как-то сосредоточенно молчали. Я еще подумал, что ждут кого-то, но никто не подходил. А где-то в половину восьмого по знаку дядьки Вальки народ резко поднялся и направился в сторону котельной.
Батайская архитектура приедается местным жителям, но приезжего некоторые детали могут повергнуть в тяжелое изумление. Котельная с ее огромной кирпичной трубой заметное архитектурное произведение в моем микрорайоне, но то, что ее окружает, не поддается никакому рациональному объяснению. Со всех сторон этот источник коммунального тепла окружен гаражами и гаражиками, сараями и сарайчиками, толпящимися без всякого порядка хаотичной массой на многие сотни метров, перекрывая не только подъезды, но и подходы друг к другу, образуя лабиринты, которые почище любого леса сбивают с толку и долго не выпускают из своих узеньких проходов неместных путников осмелившихся войти в это контейнеро-фанерное безумие.
Дядька Валька в отличие от нас хорошо ориентировался в этом «лесу». Мы, молодые парни все время спотыкались и отставали от пожилого учителя. Он же шел легко и спокойно, явно наслаждаясь смыслом разнообразных надписей украшавших бесконечные стены. Я не знал тогда еще, что большая часть этих надписей имела эзотерическое значение. Меня мучила одышка. Правой рукой я пытался успокоить невыносимую боль в боку, левую держал перед собой, чтобы в случае падения опереться на руку и не порезать лицо об осколки бутылок, разбитых миллионами в этих металлических джунглях.
Мы шли должно быть не меньше часа, пока не остановились на относительно чистой и просторной поляне, безнадежно затерянной где-то в самом центре гаражного мира. Всего два узких прохода вели в этот уютный оазис. По одному из них на мягкую вьющуюся травку выползли мы. По другому, совершенно нам синхронно, вышли шестеро незнакомых молодых мужчин во главе с моим соседом дядькой Сашкой.
Кое-как кивнув друг другу и пробурчав нечленораздельные приветствия, обе команды повалились на траву и организовали перекрестное болезненное постанывание. И только Валентин Иванович с дядькой Сашкой, словно не было никаких переходов, сели за длинный узкий столик посреди поляны, и стали весело болтать о каких-то кактусах, что показалось мне вполне логичным, в свете утреннего разговора об индейцах, стремящихся попасть в Красную армию.
Стемнело. Где-то за гаражами, казалось в другом мире, одинокая женщина громко ругала скулящую собаку. Здесь, на поляне было как-то по-домашнему уютно. Зажегся яркий фонарь на столбе. На быстро чернеющем небе прорисовались новые звездные миры. Люди постепенно рассаживались по обе стороны стола, причем с одной стороны садились ученики Валентина Ивановича, с другой ребята дядьки Сашки.
Когда все расселись, слово взял дядька Сашка:
- Уважаемые индейцы и красноармейцы. По доброй традиции я приветствую вас на ежемесячном товарищеском матче наших команд. Надеюсь, что банальная фраза «победила дружба» сможет, наконец, достучаться до сознания некоторых из наших членов. Может Валь, ты хочешь чего сказать?
Поднялся Валентин Иванович:
- Леша! – обратился он к Гапею. – Начинай!
Леша кивнул, вскочил из-за стола, причем синхронно ему вскочил паренек из команды противников. Дядька Сашка уже зажег лампу на отдельно стоящем на краю поляны столе, взявшемся непонятно откуда. Опытные бойцы радостно загудели, предвкушая то ли запах битвы, то ли что-то еще. А перед нами вдруг образовались запотевшие ряды полуторалитровых пластмассовых бутылок с пивом «Дон». Это Леха с напарником подтащили из ближайшего, распахнутого сейчас настежь гаража огромные багажные сумки, набитые как оказалось не только пивом, но и разнообразнейшей закуской. Все зашевелились, расставляя, наливая, накладывая, и я со странным чувством обнаружил некое скрытое единение, охватившее вдруг этих загадочных людей. Я вообще-то никогда не был сторонником авторитарных методов и жесткой централизации. Наоборот, я всегда сочувствовал восстаниям Спартака и Савмака. Мне и фильмы нравились такие, где кто-то маленький восстает против гнета кого-то большого и бьется до смерти. А тут у меня чуть ли слезу не вышибло, когда я обнаружил прямо противоположную картину. Ощущение было, будто не отдельные люди вокруг, а загадочный единый организм. Каждый будто знал, что делают в одно мгновение все остальные. Я видел, как Санек Чистяков не глядя протягивал руку, а паренек из соперников вкладывал ему в ладонь вяленого чебака. Как совершенно непостижимым образом сидящий напротив меня сухой невысокий паренек открутив крышку начинал наливать пиво прямо на стол передо мной, но жидкость попадала уже в одноразовый стаканчик ловко подставленный соседом слева… И все это при полном молчании, безо всякого видимого управления… Не знаю, что произошло во мне в те невероятные мгновения, но по мозгам ударило крепко. Я даже ощутил непонятную мощную боль в области сердца, как будто перестало работать или умерло во мне что-то. Все тело и сознание прошило какое-то невероятное благоговение и восторг. Если бы сейчас Спаситель лично явился и зашлепал по морской глади, эффект бы не был таким мощным. В будничном приготовлении к трапезе открылось вдруг нечто гораздо более сильное и чудесное всего описанного во всех священных писаниях вместе взятых.
- Друзья! – дядька Валька уже поднял первый стакан. – За то, как оно есть!
Я поспешно схватил свою посуду и осушил вместе с остальными.
Мы выпили уже достаточно, чтобы почувствовать, что пили не воду, когда Валентин Иванович протянул мне сушеную красноперку или окуня, я не мог разобрать в полутьме. Я сказал, что не хочу есть.
- Это не еда, - сказал он твердо. – Это закуска. Жуй медленно вместе со всем, что вокруг.
Честно говоря, я не понял последней фразы, но стал жевать потихоньку, тем более, что читал когда-то на эту тему советы йогов в газете «Комсомольская правда», будто тщательно пережеванная 33 раза пища не может быть вредной для человеческого организма. Заодно стал тщательнее смотреть по сторонам и вдруг заметил, что время перестало существовать. У меня в голове не было оформленного понимания этого факта. Это уже после я понял про время. А тогда странная эйфория охватила меня. Словно все было закончено и достигнуто. Мир стал настолько правильным и наполненным смыслом, что не было в душе никаких сомнений, беспокойств или недовольства. Что это было? Хорошее пиво? Какая-нибудь химия в закуске? Не знаю. Только долго я еще сидел с открытым ртом в этом своем параличе, пока Леха Гапей не дернул меня со всей дури за руку.
- Ты чо, спишь? – Наша очередь!
Оказалось полным ходом шли соревнования между двумя командами: дядьки Валькиными «Красноармейцами» и дядьки Сашкиными «Индейцами». За квадратный столик с лампой по очереди подсаживались пары от каждой команды. И рубились в неожиданного будничного «Козла». На момент нашего с Лехой выхода счет оказался равным один-один. То есть получалось так, что пребывая в своем трансе, я почти пропустил мероприятие и нечаянно оказался в финале.
Наша игра решала все. Если мы с Лехой побеждаем, «Красноармейцы» получают приз месяца, если проиграем – все достается «Индейцам».
Обалдевший, я сел на свою, по жребию северную сторону и взял в руки семь черных камней. Насколько я понимал смысл игры в домино, важно было владеть монополией на какую-нибудь цифру. Иметь семь или около того троек, пятерок или единиц. Но никаких монополий на своих костяшках я не наблюдал. Всего было гадко поровну. Две шестерки, две пятерки, три… Постойте. Целых три четверки! Значит, нужно было играть четверками. Опять же, не поймите меня неправильно. Я не был специалистом в этой игре. Последний раз я играл в домино еще в детстве, на каком-то из семейных праздников, при большом скоплении родственников и в паре с отцом. Помню, он еще жутко возмущался, что я хожу не тем, что ему надо, как будто я знал, чем «надо» ходить. Просочились из черноты подсознания смутные сомнения, что после возможного проигрыша не забьется в восторге и не забросает меня лепестками роз моя армейская команда. Я даже прижал задрожавшие вдруг руки к столу, чтобы волнения не заметили соперники.
Первым с камня 1:1 зашел мой восточный соперник с папиросой «Прима» в зубах.
Леха, не долго думая, взметнул над головой руку с костяшкой и со словами:
- На Сельмаше ставку бьют!!!
Обрушил ее на вздрогнувший стол.
- А мы отойдем! – как-то буднично буркнул западный сосед. И рубанул своим 4:4 выставленный Лехой край.
Я замешкался. У меня была и единица и целых три четверки. Рассудив здраво, что единица у меня всего одна, а на четверках можно не экономить, я пошел 4:3.
Если бы вы видели лицо Лехи.
- Ты чо? – вытаращился он на меня. – Не местный? Я ж по-русски сказал: «НА СЕЛЬМАШЕ СТАВКУ БЬЮТ»!
- Я не понял, Леха! Я не работал на Сельмаше!
- Прекратить разговоры! – вмешался дядька Сашка. Он судил нашу встречу с обрывком белой бумаги в клеточку и простым карандашом. – Если команда будет переговариваться, засчитаю поражение. Ясно?
Мы с Лехой удрученно кивнули. Еще через минуту восточный соперник громко объявил «рыбу» и после подсчета мы оказались проигрывающими целых пятьдесят три очка. До полного поражения, как я понял, оставалось всего сорок восемь.
Вторая раздача оказалась повеселее предыдущей. Я держал в руках шесть троек, и уже через несколько ходов все мои соседи спасовали первый раз, еще не зная, что пропустят так же и следующий кружок. Гордо взмахнув своим кулаком я с грохотом обрушил на стол камень 3:3 и торжественно объявил:
- Дубль!
По обрушившейся на меня тишине я вдруг понял, что вокруг были люди. Просто они болели за меня, переживали и шумели, но тут словно вымерли после моего хода. Я, в испуге, осмотрелся по сторонам. Все были на месте и были живы. Только на лицах был испуг не меньше моего. Даже дядька Сашка напряженно вглядывался в темноту у себя за спиной, пытаясь увидеть там нечто страшное.
Первым очнулся Саня Чистяков:
- Где дубль? – осторожно спросил он у меня.
- Да вот же, - показал я на 3:3.
- Ты чо, дурак? - Я никогда еще не видел такого изумления на лице Санька. – Какой же это дубль? Это ж домино!
Со всех сторон послышались нервные смешки, быстро переросшие в истеричный хохот.
- Вот так простые индейцы, – философски заметил отошедший от стресса дядька Сашка. – Становятся бойцами Красной армии.
Дядька Валька вытер рукой со лба капельки пота и предложил играть дальше.
Даже сейчас, спустя много лет я так и не понял причины странной реакции ребят на мой достаточно удачный доминошный ход. Но игра продолжилась и мы с Лехой выиграли целых восемнадцать очков, сократив разрыв между нами и противниками до 35. В глазах Лехи промелькнула радость и я почувствовал, что он меня зауважал, несмотря на все косяки предыдущей партии. Дальше игра шла относительно ровно. Я старался не комментировать свои ходы, чтобы опять кого не шокировать. Разрыв между нами то уменьшался, то увеличивался, но вперед вырваться так и не удалось, слишком уж сильно нарушил я в первой партии загадочное правило Сельмаша. Общий счет был печален 103:87, хотя и не катастрофичен. «Индейцы» о чем-то радостно орали, прыгали и шутили. Мы же грустно посасывали пиво растерявшись кто где на площади поляны.
Я ушел в самый темный угол, под засохшую жерделу, сел на землю и уткнулся в ладони. На глаза накатилась предательская влага. Я понял, что не гожусь в такую мощную и слаженную команду как «Красная армия». Да и «Индейцы» в общем-то были ничуть не хуже. Один я – недоразумение, странным образом затесавшееся в тайный круг посвященных. Какие там деньги! Какие там выгоды! Жалость! Вот причина, по которой дядька Валька взял меня в команду этих выдающихся людей! Я просто растрогал его своими разговорами о поисках реальности. На самом деле никакого проку от меня ему нет и не будет. Я слишком примитивен и беспомощен. Честно было бы просто уйти и никогда не надоедать этим замечательным искателям истины. Я почувствовал твердую уверенность в своем выводе и решительно поднялся на ноги.
- Подожди. – Дядька Валька оказывается все это время стоял в двух шагах от меня и задумчиво ковырялся веточкой в зубах. – Ты на самом деле думаешь, что мы хотели победить?
До меня не сразу дошел смысл вопроса. А чего же они тогда хотели? Это же соревнования? Разве не смысл любого соревнования победить?
- Победы и поражения сами по себе – абсурд, - продолжил Валентин Иванович. – Мы создаем их вместе. Без поражения ни одна победа не имеет смысла. Без победы не имеет смысла любое поражение. Мир неразделим, как эти победы и поражения. Я радуюсь целому. Зачем ты делишь мое целое на две иллюзорные половинки?
Я осознал, что не на шутку озадачен.
- Так что? Я должен радоваться, что ли?
- А тебе нравится радоваться?
- Ну наверное…
- Так радуйся! Как, кстати твой пузырь?
- Пузырь восприятия? – вспомнил я какой-то эзотерический термин.
- Ага. Пузырь восприятия пива.
- Мочевой пузырь, что ли?!
- А ты быстро соображаешь!
На этот раз мы засмеялись одновременно и в один голос. Это было великолепно.

 
 
33

Дом из шкур животных круглый в основании, заостряющийся кверху. Из четырех букв.
Я помнил это слово по Мишиным кроссвордам. Там еще попадались всякие яранги и вигвамы, но это была натуральная юрта. Светало, когда дикари впихивали меня в это сооружение. Посреди округлости комнаты, обнаружился сидящий в высоком кожаном кресле плотный узкоглазый мужик лет пятидесяти. Как и юрта, он был одет в звериные кожи. Разница с юртой была в том, что кожи на нем были сплошь обшиты блестящими фишками в виде сказочных зверьков. Я почему-то сообразил, что это натуральное золото. А еще дошло, что это тот самый кореец, подсуетивший мне книжку про нормальных людей.
Странно он мне так улыбнулся, спросил:
- Что привело тебя в мой дом, чужестранец?
Акцент исчез. Не кореец. Вопрос ставил в тупик, но я помнил написанное.
- Я благодарен судьбе за то, что могу видеть ваш дом и вас лично. Для меня это большая честь. Наверняка, я не заслуживаю ее. Но моего мнения никто не спрашивал. Вы видите, мои руки связаны, как руки разбойника, но видит Небо, я даже в мыслях не мог бы причинить вам какой-нибудь вред.
Мужик нахмурился.
- Анн!
- Слушаю вас! - в юрту, согнувшись в натяжном почтении, вкорячился длинный тип, командовавший налетом на мою деревню.
- Почему вы связали этого мудрого человека?
При слове «мудрого», у длинного - глаза раздвинулись до размеров чайных китайских блюдец. Протормозив с пять секунд, он все же сообразил:
- Так, чтобы не сбежал.
- А он пытался бежать?
- Как бы он пытался, мы же его связали.
- Иди, подыши свежим воздухом...
- Мои люди бывают тупы и несправедливы. - грустно заметил мужик вслед вышедшему варвару. - Я прошу за них прощения и лично освобожу тебя.
Он достал из под кресла стальную саблю музейной редкости и со всего маха рубанул целясь прямо по моим рукам. Я не успел испугаться, а веревка уже упала на пол. Руки были на месте. Я понял это, и сердце тут же запрыгало, запоздало реагируя на выделившуюся химию.
Мужик внимательно изучал меня, сидя на своем троне. Быстро двигается, когда успел усесться…
- Достаточно ли этого, чтобы заслужить твое прощение?
Ага… Как там…
- Я не думаю, что в происшедшем есть Ваша вина, и мне не в чем Вас обвинять. Но я благодарен вам за то, что вы сделали.
- Не надо говорить мне «Вы». Зови меня просто Саркис. Я, конечно, чуть старше тебя, но эти годы ничто в сравнении с вечностью.
- Спасибо, Саркис.
Мы молча смотрели друг на друга. Как я понимал, мы еще не знали друг о друге почти ничего. И знакомство еще не закончилось. Я сильно сомневался, что получится уйти отсюда без тяжких телесных повреждений. Надежда оставалась только на правильность книжной схемы этого мира. Она становилась все понятнее и ближе. Наконец напряжение на лице местного князя или кто он там был еще, сменилось все той же странной улыбкой.
- Ты умеешь молчать, хотя хорошо говоришь. Это мне нравится. Расскажи, как мои люди нашли тебя. И правда ли, что ты сам попросился ко мне на службу?
- Что мне ответить тебе, Саркис. Зовут меня Андрей. Живу в деревне на берегу реки. Я обрабатывал бревна, когда увидел, как один из твоих людей таскал за волосы женщину моего племени. Другой ударил саблей кого-то из ребят. Просто хотелось узнать, чем провинилась наша деревня, подошел к ним. И вот я здесь.
Саркис задумался.
- Ты очень просто рассказал. У меня нет причины не верить. Ты смелый человек. Но владеешь ли ты искусством боя?
- Нет, ну я прошел курс молодого бойца. Сержанты в свое время меня не по-детски погоняли. Но шашкой или саблей я вряд ли кому вред причиню.
- Плохо. Каков тогда смысл твоего вмешательства в спор между деревней и моими бойцами?
- Смысл? Я еще молод, Саркис, но мне кажется, что я ничего не терял. Если бы я узнал, что деревня получила по заслугам, я бы принял это. Но если бы я понял, что творится несправедливость, на меня, как и на всякого, кто не вмешался бы в таком случае, пал бы позор. А жизнь без чести хуже глупой смерти.
Саркис встал, подошел ко мне и обнял.
- Мне не нужна твоя работа! - сказал он. - Но если тебе когда-нибудь что понадобится, буду рад помочь. Об одном прошу, останься со мной несколько дней. Я так давно не встречал в этих степях нормальных людей...
- Спасибо за приглашение, Саркис. С удовольствием принимаю его. Дела в деревне подождут. А мне самому очень приятно общаться с тобой.

Мы вышли из юрты. Лошади, повозки, люди... Все жило особенной, не понятной моему рассудку жизнью. Наверное, я не был в прошлых жизнях кочевником, если верить в теорию перерождений. И все-таки, спасибо корейцу и его книжке, даже в этом мире чужих, я мог быть своим.
- Кто из них. - Саркис показал на бригаду длинного Анна. - Таскал за волосы женщину?
- Вон тот паренек, - показал я.
- Эй! - крикнул Саркис. - Керт! Подойди ко мне!
Молодой, но накачанный паренек метнулся к нам в полусогнутом виде.
- Да, хан!
- Почему ты таскал за волосы женщину в его селении?
- Разве вы не знаете? - почти натурально удивился тип. - Такие упражнения укрепляют волосы и делают женщину более красивой.
Саркис усмехнулся. И я понял, что парню повезло. Но Хан не унимался:
- А за что рубанули парня?
- За это я не отвечаю, - съехал Керт. - Спросите у Риста.

Рист клятвенно заверил, что имела место необходимая самооборона, ведь паренек бросился на него с огромным мечом. Словом вырисовывалась приблизительно такая картина. Группа молодых кочевников заехала в деревню исключительно в целях оздоровления волос поселянок. Ну, просто благотворительная акция «Пантин про ви». А тут тупой парень кинулся на них с холодным оружием. За неумением обезоруживать, пришлось убить. Все. К чему придраться? Но у меня оставался еще один вопрос:
- Ладно, ребята, я понимаю… С парнем, которого рубанули - все ясно. Полез без разборки за то и получил. Но разве девушка хотела лечить свои волосы?
То ли парень был слишком молод, то ли мое вмешательство его завело, но он ответил не подумав:
- Конечно хотела! А чего б мы ее трогали? У нас к деревне претензий нет. Делятся за охрану по полной.
- Ты хорошо подумал, Керт? - тихо так спросил Саркис.
- Я? - растерянность промелькнула по лицу парня, но было уже поздно втыкать заднюю. - Конечно. Я за словами слежу.
- Тогда едем в эту чертову деревню! - Саркис легко вскочил на черного, завешанного всякими золотыми прибамбасами коня. - Анн, Керт, Рист, Шерх и Андрей! За мной!

Оказывается, я умел ездить на лошади. Может, сыграли свою роль гены дедов-казаков, может реальность была какой-нибудь подходящей под это дело, но вся бригада очень скоро уже отставала от нас с Саркисом.
Хан оценил эту тему и подмигнул мне совсем по свойски, как брат брату. Видно понравился я чем-то этому суровому айсбергу местных степей.



34

Утренний чай был необычным. Пили молча. Валентин Иванович думал о своем. Я расслабился настолько, что думал только о самом чае. Вообще-то мне никогда особенно не нравился этот индокитайский вариант русского компота. Но в это утро главным был не просто вкус, а соединение терпкости с длинными тенями за окном во дворе, с прохладой воздуха, древностью кирпичной печки, спокойствием сидящих за столом. Хорошее такое ощущение не только чая, но и всего вместе с ним.
- Ты меняешься, - заметил Валентин Иванович. - Думаю, ты начал чувствовать силу.
Он вывел меня во двор и заставил смотреть на вьющуюся у порога траву. Я не понял, зачем это нужно, но до работы было еще время и я начал изучать сиротливое растение. Трава как трава. Не сорняк. Наоборот, из разряда зелени, придающей мягкость и пушистость хорошей батайской лужайке. На стадионах, кстати, такая же растет. Непонятно, зачем Иваныч затеял этот урок юного мичуринца. Я смотрел и смотрел на эту траву, уже и думать устал, зачем да почему. И трава ожила. Она росла из земли, как и все вокруг. Она росла в тот миг, когда я смотрел на нее. В этот миг я и трава не были чем-то раздельным, наоборот, мы всегда были одной жизнью. Ветер раскачивал ее пыльные ветви, и я был не больше божьей коровки, в ее качающейся тени. Мир стал просторнее. Деревянная доска порога превратилась в высочайшую ступень неведомого храма. Каждое движение, каждый порыв ветра наполнились странным смыслом.
- Ты на работу не опоздаешь?
Я снова был в Батайске.
- Да, конечно...


35

Рабочий день прошел великолепно. А на традиционном пятничном обеде, я открыл в себе новый талант. Вернее талант наверняка был старый, только до сегодняшнего дня я о нем не подозревал.
Ребята вмазали клюковки. Я отказался, под предлогом, что временно не пью, хотя на самом деле просто не хотелось ненастоящего. Клюква, очевидно, ударила в голову, и Витя затеял соревнования по армреслингу.
Первая мысль, которая приходит в голову человеку видящему Витю: «Как бы не оказаться на пути у этого Франкенштейна!». Огромаден чертяка! Илья Муромец – пацан рядом с ним. Ладно мы с Мишей знали Витю не первый год. Грозен только снаружи, а внутри добродушен как сибирский котенок. И все же армреслинг - просто издевательство с его стороны.
После десятой победы над Мишей Витя посмотрел на меня:
- Андрей Палыч! Давай поборемся!
Я улыбнулся с глубоким сарказмом:
- Хочешь мне руку сломать?
- Да я потихоньку!
Короче уболтал он меня. Поставили мы клешни. Секунд десять Витя не давил, а смотрел, как я пытаюсь сдвинуть с места его ладонь и сочувственно кивал. Я напрягся изо всех сил и... проиграл.
- Давай еще! – мне стало интересно.
Мы попробовали еще. На этот раз Витя не стал ждать и просто уложил мою руку на стол.
- Попробуй расслабиться! - Миша загорелся идеей одолеть Витька. - Думай о чем-нибудь приятном.
- Миша! - Я все еще кипел. - С твоими советами...
Но вспомнил утреннюю траву и, пока Витя собирался с силами, переключился на вещи в кабинете. Смотрел на пепельницу. Старая уже. Грязный слой пепла на когда-то белых стенках, обитые края. Темно-коричневая, залапанная снаружи...
- Хорош притворяться! - Мишин голос оторвал меня от раздумий, и я понял, что в тот же миг рука моя обрушилась на стол.
Я посмотрел на Витю. На лбу его выступили крупные капли пота.
- Ну, ты дал! - сказал он. - Как ты это делаешь?
- Проигрываю? - не понял я.
- Руку держишь! Как железная!
Миша засмеялся:
- Витя, кому ты лапшу по ушам распределяешь! Ты нас с Палычем за кого принимаешь?
- Нет, ребята, в самом деле. Палыч как-то руку поставил, что я ее с места сдвинуть не мог.
Я не понял, о чем они. А Миша нахмурился.
- Палыч! Ну-ка давай еще. Только серьезно.
Я опять расслабился, хотя расслаблением это можно было назвать с натяжкой. Скорее отвлекся. Изучаю себе пепельницу дальше. Слышу сквозь дымку пыхтение. Думаю, опять Витя делает вид. Ну и дальше себе отвлекаюсь. И вдруг Витя бросает мою руку, встает и качает свою. Я испугался:
- Витя! Что с рукой?
- Устала! Не могу больше!
Миша довольный, хотя и не врубающийся, снисходительно похлопал Витька по плечу:
- А ты как хотел… С Палычем бороться…
Осмотрел я Витину руку - ничего страшного. Просто перенапрягся. Вспомнились дядьки Валькины намеки. Может и правда что-то меняется...
- Миша, а как я Витька задавил со стороны?
- Не знаю, может он и прикидывается, но ты его минуты две держал, пока он не выдохся. И самое интересное, я же видел, как он напрягался! Но натурально у него получается! Артист!
- Миша! - обиделся Витя. - Мелешь языком. Я клоун, что ли.
- А ты, Витя не обижайся. Я же что думаю, говорю. Не притворялся, так не притворялся, но ты посмотри на себя и на Палыча.
Короче говоря, до самого конца рабочего обеда тема у нас была одна - армреслинг. Вот где можно было порадоваться, что в спорткомитете так много рассуждают о физических упражнениях и состязаниях. Зайди сейчас к нам мэр, остался бы доволен. Благо бутылки из-под клюковки мы уже спрятали.



36
Я рассказал дядьке Вальке о сегодняшнем поединке с Виктором. Он внимательно выслушал и сказал:
- Сегодня пойдешь со мной. Будем веселиться.
Собрались во дворе, на обычном месте, у гаража.
- Тренировка! - мрачно заявил Валентин Иванович. – Очень плохо последний раз выступили.
- Ясно, - вздохнул Леха. - А разогреться?
- Только пиво...
- Так пиво ж без водки...
- Знаю. Но так надо.
Все погрустнели, и, в результате недолгих размышлений, отправили за пивом самого молодого - Леху, обязав его взять пять литров разливного «Дона» и купить хорошую сухую рыбу, дабы придать мероприятию статус культурного.
- А что сегодня по плану? - поинтересовался Саня Чистяк. - Ну, кроме козла?
- Да нет определенной темы, - не стал вдаваться в подробности дядька Валентин. - Принимаем новенького.
Сани с интересом, свежим взглядом оценили мою персону..
- А что, - спросил Баранов. - Готов?
Дядька Валька пожал плечами.
- Похоже да.

Вскоре пришел взбодрившийся Леха. Он принес нормальное пиво, но рыба...
- Ты всегда такой рыбой пиво закусываешь? - поинтересовался Чистяков.
- А что? Сухая, как просили.
- Сухая! - Чистяков распорол принесенные целлофановые упаковки, взял одну рыбешку и протянул Лехе. - Это ты называешь «сухая»?
Рыба, в самом деле, была сыроватая и очень мягкая.
- Я чо, - возмутился Леха. - Рыбколхоз? Да я эту рыбу в гробу пинал! Я сказал им «сухую». Чо дали, то и принес.
- Принес! - Саня явно расстроился. - Вот и ешь теперь ее сам!
- И съем!
- Давай-давай...
- Ничего, - успокоил дядька Валька. - В следующий раз будет умнее.
- Ага, ждите! - не успокаивался Саня. - Он вам в следующий раз живую принесет.
- Чо, не на кого наезжать? - Леха встал. - Чо я вообще тупой?
- Не тупой! - дядька Валька тоже поднялся. - Мы что, рыбу есть сюда пришли?
- Вот именно! - подхватил Леха. - Чо, жрать сюда пришел?!
- Ну не жрать, - отходил Саня. - Только я это гавно есть не буду.
- Вот и хорошо! - дядька Валька примирительно поднял бутыль в воздух. - Подставляйте стаканы.

После третьего разлива Валентин Иванович достал коробку домино и высыпал костяшки на стол.
- Сейчас потренируемся. Но сначала - фокусы! Андрюша, становись вот тут на землю, сосредотачивайся, а ребята тебя двигать будут.
Я посмотрел на ребят, поднимающихся со своих мест, и мне стало нехорошо. Один Баранов был около двух метров ростом и за сто весом. Такой если двинет...
- Может это... не надо меня двигать?
- Надо, Андрюша, - обреченно вздохнул Валентин Иванович.
Я переключился на природу. Но почему-то переключилось назад. Ребята толкнули меня в правый бок, и дружно навалились сверху.
- Ну! - разочарованно заметил, отряхиваясь и поднимаясь, Чистяков. - Тут и Лехи бы хватило завалить.
- Ты случаем не из-под Москалей? - ехидно поинтересовался Леха. - Что-то уж больно часто наезжаешь!
Дядька Валька, задумчивый такой, посмотрел:
- Ты бы, Андрюша, не думал о ерунде всякой. Достаточно просто того, что видишь. Хорошо?
Я, кажется, понял ошибку. В памяти еще армреслинг не затерся. Я стал тихо, почувствовал себя маленьким. Запахло травой и, как-то давно забыто, - пылью. Все наполнилось вечерним сумеречным таинством. Совершенно не хотелось куда-то идти или вообще двигаться с места. Все замерло в двух-трех мгновениях и стало радостным. Справа пыхтели ребята, упираясь так, что куски земли выворачивались из-под подошв. Я не старался понять, что они делают, хотя, видно, они пытались сдвинуть меня с места. Зачем? Я отогнал вопрос и снова наслаждался всем вокруг, остановившись взглядом на балконе второго этажа, где быстрыми волнами колыхалось на ветерке чье-то постельное белье. Ребята сами отошли от меня и сели на свои места. Глаза их были удивленно-печальными. Видно, ну уж очень им хотелось меня сдвинуть.
- Андрюша! - Валентин Иванович похлопал по скамейке, рядом с собой. - Садись, родной. Будем «Козла» отрабатывать.


37

К селению подъехали со стороны капища. Местный, бородатый Андрюхин сидел на бревне, уронив голову в руки, и, кажется, спал. Хан соскочил с коня, не спеша подошел к колдуну.
- Роберт!
Андрюхин открыл глаза.
- А, Саркис! Зачем пожаловал?
- Разобраться надо бы в одном деле. Твой парень, - он кивнул на меня. - Говорит одно, а мой боец другое. Хотелось бы понять, кто из них думает, что меня можно обманывать как последнего шакала.
- Ну, я вообще-то догадываюсь, кто... - Бородач недобро посмотрел на ханских волков. - Ну да пойдем, разберемся.
Мы спустились в деревню, и на улицу со всех сторон начали выходить люди с мечами, колами и прочим дубьем. Смотрели все они на гостей не очень приветливо. Я взглянул на Саркиса. Он был спокоен и даже, я бы сказал, весел.
Андрюхин отыскал девушку и вывел ее вперед.
- Это тебя таскал за волосы вон тот парень? - по-доброму так спросил Хан. - Он укреплял тебе волосы? Да?
- Не знаю, что он там укреплял, - довольно-таки зло ответила девушка. - Только никто ему такого права не давал.
- Слышишь Керт! - голос Хана стал грустным. - Девушка говорит, что не разрешала таскать себя за волосы.
- Врет, дочь осла!
- Ага! - Саркис все-таки улыбнулся. - Ты говоришь, что эта девушка родилась от осла. Есть ли здесь отец девушки?
Селяне вывели вперед седого старика.
- Это я, – с беспомощным вызовом ответил он.
- Артур! - узнал старика Хан. - Но ты же вроде всегда был медведем! Отчего же мой мальчик называет тебя ослом? Или это не твоя дочь?
- Это моя дочь, - сказал седой. - А твоему болтуну, были бы силы, оторвал бы уши вместе с головой.
Керт запаниковал, развернул лошадь и ударил ее пятками. Но лошадь осталась на месте. Я заметил, что Саркис как-то сурово смотрит в сторону неудавшегося беглеца и что-то шепчет под нос. К Хану подъехал Анн.
- Саркис! Мне понравился весь этот балаган. Но ведь ты ничего не сделаешь Керту из-за этих тупых ублюдков. Керт лучший из моих воинов!
Саркис засмеялся. Это был такой смех, что все присутствующие вздрогнули от неожиданности. Словно ночной филин заухал.
- Ты называешь этого шута воином? - нахохотавшись, спросил Саркис.
- Ты называешь его шутом? – возмутился Анн в ответ. – Почему ты оскорбляешь моих людей?!
- Этот шут, - холодно повторил Саркис. - Не уважает своего слова, не уважает своего Хана, не уважает самого себя. Отчего ты считаешь, что он достоин уважения других?
- Я не играю в эти игры уважает-неуважает. Это один из моих людей и я не собираюсь его терять. Я сегодня же забираю волков и ухожу от тебя. Я имею на это право.
- На все четыре ветра! – зловеще улыбнулся Хан. - Только с Кертом ты, кажется, опоздал.
- Тогда. - Анн выпрямился в седле. - Я буду биться за своего товарища и убью тебя, подлый Саркис!
Стоявший чуть в стороне Шерх потянулся за саблей, но Хан остановил его жестом, достал меч, взял за лезвие и протянул Анну.
- Сделай, что задумал этим мечом! - попросил Саркис. – Он острее твоего. Или я, клянусь, сам убью тебя как собаку.
Анн взял ханский меч. Замахнулся. Хан сидел совершенно спокойно, ожидая развязки.
- Нет. - Анн протянул меч обратно. - Я не могу. Лучше мы просто уйдем.
Саркис принял меч, взял его двумя руками и быстрым движением, опустил Анну на голову.
Собравшиеся ахнули. Хан вернул меч в ножны. И только после этого одна окровавленная половина Анна упала справа от лошади, другая слева.
- Совершенно не выполняют своих обещаний! - сокрушенно вздохнул Хан. - Как воевать с такими бесчестными людьми...
Кони Керта и Риста мощными миксерами взбивали поселковую грязь.
- Андрей! - Обратился ко мне Саркис. - Ты свидетель всего, что было тогда, и всего, что было сейчас. Потому правосудие в твоих руках. Накажи этих лгунов.
- Говорила мне мама, - взгрустнулось мне вслух. - Учись работать мечом…
- А зачем людям этого племени меч? - Искренне удивился Хан. Он посмотрел на Андрюхина: - Роберт! Разве ты не научил своего молодого заместителя элементарным вещам?
Андрюхин подошел ко мне. Я наклонился с коня, и он зашептал в ухо:
- Чего позоришь старика? Неужели обратиться не можешь в волка или там в медведя? Это же просто сон. Тут можно сделать все, что угодно.
До меня дошло. А ведь и вправду, это всего лишь сон. Надо просто представить себя медведем... Нет, медведя можно и саблями зарубать. Надо зверя покрупнее придумать. Интересно, видел здесь кто-нибудь америкосовский фильм про Годзиллу?
- Ребята! - Торопил Саркис. - Я уже устал держать этих пустомель.
И тут я поверил, что я самый настоящий Годзилла из кино. Люди уменьшились до размера мышей. Сзади появился удобный хвост. Я посмотрел на руки, точнее уже на лапы. Годзилла и есть. Вот бы сейчас в зеркало взглянуть. Снизу послышались вопли ужаса. Здесь, в вышине они воспринимались как мышиный писк. Глянул под ноги – там, словно тараканы, разбегался во все стороны деревенский люд. Только Андрюхин, Хан и двое всадников оставались на месте. Я наклонился пониже и услышал, как Хан кричит:
- Отпускаю!
В тот же миг две крохотные лошадки рванули в степь. Я, не спеша, чтобы не обгонять, пошел за ними. Честно говоря, перекусывать этих ребят зубами мне вовсе не улыбалось. Еще заражусь их дурными манерами. Слава Богу, пришло спасительное воспоминание. В фильме - Годзилла мог делать огненную отрыжку. Сначала я сделал предупредительный выстрел в небо. Получилось. Видели факела на газовых месторождениях? Почти такая же картина. Бандиты все скакали. Я подошел поближе и смачно отрыгнул им вслед. С земли это выглядело, наверное, как огромный огненный смерч. Всадников сбросило с коней, уже обугленные трупы упали на землю и проехались по ней, с хрустом теряя головы и конечности. Тут мне стало жаль коней и дерево, случайно оказавшееся на пути огня. Да и всадники теперь уже не казались такими уж злодеями… Успокоил себя тем, что это всего лишь сон, и пошел к деревне.
Оставалось вернуть себе человеческие параметры. Не получалось. Оказывается, представить себя собой гораздо сложнее, чем каким-нибудь сказочным рыгуном. Снизу что-то советовали Саркис и Андрюхин. Я не стал вслушиваться, просто вспомнил школьную выпускную в тридцать овалов фотографию и почувствовал, что земля снова стала ближе.
Андрюхин подмигнул, типа: «Не подвел родную деревню!» Подошел Хан, держа коня за уздечку, и похлопал по плечу. Выехал из своего укрытия Шерх. Да и люди, пока еще испуганные и осторожные, все же потихоньку выбирались на перекресток.
- Ну что? - Спросил меня Саркис? - Все по честному?
- Да вроде бы... - Пожал я плечами и… не смог сдержать предательскую отрыжку.
Слава Аллаху, никакого огня не изверг.
- Будь здоров! - Засмеялся Андрюхин. - Разберешься с делами, возвращайся на капище, хотя бы к Купалу.
- Хорошо! - Улыбнулся я.
Кто-то шумел. Мы повернулись на крики. Это была мать убитого кочевниками парня.
- А я говорю, убейте их!
Стало понятно, что она имела в виду Хана и Шерха.
Я пошел ей навстречу.
- Женщина! Успокойтесь! Мы уже со всем разобрались. Виновные наказаны.
- НЕТ! - Не слушала она меня. - Убейте! Они из того же племени!
И некоторые селяне, должен вам сказать зароптали нечто вроде:
- Ты же огнедышащий змей! Чего же ты их боишься! Убей гадов!
Возмутился я, помню очень. Так, что аж чуть не заплакал.
- Люди!!! - Говорю, а сам замечаю, что голос мой слышен на другой стороне реки. - Тормозните!!! Вы на кого, собственно говоря, коржик крошите? Вы кого гадом называете? А? Того, кто пришел к вам только для того, чтобы восстановить правду? Того, кто ради правды не пожалел самого себя? Да кто же вы после этого? Люди или не люди? Или вы хищники кровожадные? Или твари ночные?
Люди примолкли, никому не хотелось слыть ночной тварью. А я вспомнил ихних богов:
- Побойтесь Дажьбога, товарищи! Уж Он-то все видит. И за каждую вашу несправедливую, хищную мысль, получите по полной программе. Уловили тему?
- Уловили!!! - Бандерложьим хором ответили поселенцы. Мерзко стало мне. Еще раз взглянул на эти покорные лица и, удивился одному, очень красивому, на котором отражалось то же отвращение, что и у меня. Девушка в платке казалась мне очень знакомой. Но это была не подруга с укрепленными волосами и не Шиффер... Это была Маша Агафонова. А деревни уже не было. Лес, судя по березам да дубам. Я попытался шагнуть к старой знакомой и, чуть не вывалился с чердака.



38

Рассветные петухи сегодня показались особенно забавными. Я почему-то продрог. На мне было достаточно теплой одежды для июньской ночи, но, похоже, все тело промерзло насквозь. Такой странный холод, неприятный и ясный одновременно, словно убежать от него нет никакой возможности, и ты это спокойно принимаешь. И еще очень хочется смеяться. Причем смешит все: от крика петуха до росящейся паутинки на стене.
За завтраком дядька Валька объяснил, что, либо я просто промерз, ночь-то была прохладная, либо произошел перелом в моей внутренней силе. Причем неизвестно, в сторону увеличения или уменьшения.
Я, пытаясь подшучивать над собой, рассказал о ночных приключениях.
- Зря, Андрей, ты так воспринимаешь свою учебу. - Строго заметил Валентин Иванович, когда я закончил.
- Как?
- Как веселые сны.
 Я ощутил сильную растерянность. На какой-то миг показалось даже, что дядька Валька сошел с рельс. Но, тут же припомнились несколько случаев, когда вот так же казалось, а в дураках, почему-то всегда оставался я. Может быть, и тут что-то не совсем понял?..
- А как ЧТО я должен все это воспринимать?
- Как что? - Переспросил дядька Валентин задумчиво. - Да, в принципе, как что угодно. Если ты воспринимал до сих пор как сны, значит, так было нужно. Но если я сегодня сказал тебе, что это неправильно, значит сегодня это неправильно.
- Но, Валентин Иванович! Это ведь просто слова. Я могу, конечно, принимать все это не как сон, а как что-то сакральное, вроде как откровения высшего разума, но мы-то с вами понимаем, что, по сути, это бред.
- ТЫ понимаешь! - Дядька Валька подчеркнул слово «ты». - И это только от недостатка восприятия обычных снов.
- У меня какой-то недостаток в восприятии? Я что ненормальный?
- Вот видишь! Для тебя даже здесь есть различие между тем, что я тебе говорю и тем, как ты это принимаешь. НЕДОСТАТОК - в смысле недостаточно. Или по-русски - мало. Ты мало бывал в снах, осознавая, что происходит. Скорее даже вообще не бывал. Ты просто плыл по течению сна подобно дохлому головастику. И теперь тебе просто не с чем сравнить. Ты просто НЕ МОЖЕШЬ сравнить свои сны с тем, что происходит с тобой сейчас, потому, что ты не жил в своих снах.
- Это почему же не жил! И жил, и (вспомнилась последняя войнушка) умирал.
- Вот видишь! Во сне невозможно умереть. Только в неосознанном сне умирают. Из осознанных снов выпадают, кусая локти оттого, что не удалось задержаться хотя бы еще на секунду. Другое дело - миры. Если бы ты умер в том мире, на который ты сейчас вышел, ты умер бы и здесь. Ты бы не проснулся, тебя вообще не было бы.
- Подождите! Я понимаю, что вы хотите навязать мне какую-то правильную мысль. Ну, так и скажите прямо. Я все сделаю как надо. А так я только отталкиваю все. Вон на днях я умер в тех мирах, а сам все-таки проснулся.
- Ну-ка, ну-ка. - Заинтересовался Валентин Иванович. - Расскажи все по порядку.
Я рассказал про бой, про Галинку и Игоря, про свою рану и смерть. И так увлекся, что даже зацепил свое пробуждение. На этом моменте мой учитель и заржал как конь.
- Ой, не могу! - Хохотал он, стирая слезы с глаз. - Ну, надо же! Другие миры! Ну, насмешил!
Я обиделся:
- А что, разве не другие миры?
- Ну, Андрюша, разве ты сам только что не наступил на собственные шнурки? - успокаивался Валентин Иванович. - Это было не здесь, не в зоне твоего перехода. Это раз. Это был действительно обычный сон. Это два. И он был совершенно неосознанным. То есть ты не понимал, что ты спишь. Это три. Если бы ты понимал, что спишь, ты бы легко остановил всех врагов огненной волной выпущенной из руки или направленным землетрясением. Да ты одним взглядом бы достал пулю и затянул рану. Понимаешь?
Я мало что понимал, но смех и снисходительная интонация сделали свое дело. Я опять почувствовал себя особо обиженным и не таким умным, каким хотелось по минимуму. А дядька Валька не останавливался, видно задели больную тему.
- Сколько же людей я встречал, вроде бы и не глупых, но веривших, что сны это что-то запредельное. Какие доводы они приводили, как обосновывали! Но ты уж поверь мне, Андрюша, все это полная чушь. Физиология! Выплеск психических и телесных реакций - не больше!
- Так, а то, что я сегодня видел? Тоже выплеск реакций?
- Ну, уж нет. Это реальность, Андрюша. И не надо относиться к ней излишне легкомысленно. Меня не устроило бы твое невозвращение с чердака.
- Подождите! Так это получается, что я и здесь могу стать динозавром?!
Дядька Валька вздохнул.
- А кто тебе сказал, что ты там был динозавром? Ты думаешь, мы видим наш мир лучше, чем муравей или собака? Собака видит мир в основном носом. Она чувствует по той химии, что бурлит в нашем теле, кто ты ей, враг, друг или хозяин. Любой из нас, может так изменить свои чувства и эмоции, а значит и химические реакции, что собаке мы покажемся кем угодно, да хоть динозавром. Так же и с человеком. Вспомни свои реакции на незнакомых людей. От симпатии до отвращения. А представь, если это воздействие усилить. Какая симпатия может возникнуть! Люди могут увидеть нимб над твоей головой и рассыпаться в глубочайших поклонах. А если придать силу состоянию, которое вызывает отвращение. Кого они только в тебе не смогут увидеть. Да хоть самого дьявола в их представлении об этом существе. Сложнее заставить видеть конкретное нечто или личность. Но и это дело обычное, вспомни, сколько раз тебя принимали за кого-то другого, даже совсем на тебя не похожего. Главное поймать это и усилить. А для этого нужно мощное воображение и особый род силы...
Тут дядька Валька осекся и посмотрел на меня внимательно.
Подумалось, что динозавром стать тоже не так-то просто. И эта мысль - единственное, что порадовало меня за весь этот наш странный разговор.

Утро и день прошли в совершенно тупых для постороннего наблюдателя упражнениях, в результате которых я понял, что не умею летать и прыгать очень уж далеко. Как пояснил Валентин Иванович: «Быть вороной достаточно легко, но если кто скажет, что летал вороной, можешь смело плюнуть в рожу и тщательно растереть». В результате оказалось, что лучше всего у меня получаются почему-то женские роли, что, как пояснил учитель для маскировки вполне приемлемо. Все, конечно, было, как я понял, сыро и невразумительно, но надежда присутствовала. А еще я удивился, что неодушевленные вещи у меня получаются гораздо хуже одушевленных.


39

Вся деревня стояла на коленях перед каким-то типом в длинных одеждах. Я как раз спускался со стороны капища, где мы с Андрюхиным доводили до ума культовое сооружение.
Среди мужчин, женщин и детей склонившихся перед достаточно внушительной фигурой я не увидел своего наставника, хотя он ушел в деревню раньше меня.
Вспомнив, что по совместительству являюсь заместителем местного батюшки, плюс атамана, я напустил на лицо серьезу и громко крикнул с высоты своего положения:
- Эй! Деревня! Чего на колени бухнулись? Чай не Господь перед вами!
Некоторые из сельчан робко приподняли лица, гримасами давая понять, чтоб я заткнулся и присоединялся к ним, мол очень уж большое начальство приехало.
- Э нет, ребята! – громко отозвался я. – Негоже потомственному донскому казаку мять колени перед кем-то кроме Всевышнего! Ну-ка вставайте нехристи, небось тоже на Дону живете!
Речь моя видно задела молодых и горячих. Восемнадцатилетний Репа и двадцатилетний Пеня выпрямились во весь рост, не обращая внимания на шиканье и понукания сограждан.
Странный человек, все еще стоявший ко мне спиной поднял в сторону смельчаков свою правую руку с антикварной, отделанной золотом плетью и парни вдруг залепетали нелепые извинения снова устраиваясь поудобнее в коленопреклоненную позицию.
- Слышишь! – заметил я незнакомцу подходя все ближе. – Ты бы не очень тут отмораживался, а?
Тип наконец соизволил медленно обернуться. Я мысленно ахнул. Это был он, то самый мой старый знакомый со змеей во лбу.
- Фараон? Ты-то чего тут делаешь?
- Я пришел помочь! – важно и величественно отозвался он. – Помочь тебе и твоим людям.
- Здравствуй дядя, Новый год! – вырвалось у меня народное. – Чем же ты, брат, нам помочь-то можешь?
В склонившейся толпе засуетился старик Фофаныч:
- Ты бы это, Андрюха, не дерзил! А то ихнее величество обидится. Вся деревня-то пострадает. А так, глядишь, колданет и жратвы у нас станет вдоволь и от врага сберегет.
Старухи зашумели поддерживая однополчанина, умудряясь при этом разглядывать землю под носом. Я даже расслышал причитания на тему, что нынешняя власть в лице Андрюхина не может обеспечить деревню, а только гребет все под себя.
- Да что же вы ребята! – Мне стало совсем грустно. – Вроде местные, а рассуждаете как крепостные холопы. Вы чо фараонов никогда не видели?
Кстати, фараон уже сидел на невесть откуда появившемся золотом троне. Он улыбнулся мне и приподнял левую руку с солидным жезлом в знак приветствия.
- Видишь, Андрей! Твои люди верят в меня. Присоединяйся к ним и я выполню любое твое желание.
«Нелепый банальный триллер!» - подумалось мне. – «Фауст. Гете».
- А расписка нужна, - ехидно поинтересовался я. – Кровью?
- Ну что ты! – ласково улыбнулся фараон. – Кровь – категория философская. Согласись с моей священной правотой – вот она и расписка будет.
- Злой ты! Людей мучаешь. Кланяться заставляешь. Больной, что ли? Мания величия?
- Да нет, Андрей Павлович! Мне их поклоны-то ни к чему. Пусть ходят, прыгают даже. Внутри они передо мной все равно согнуты в три погибели. А вот Вы в последнее время почему-то выпрямляться начинаете! Нехорошо! Я великодушен, конечно, но ведь могу и обидеться.
- Угрожаете?
- Что Вы! Ни в коем случае! Я со всем к Вам уважением. Хотите, рядом садитесь. Будем на равных: Вы и я.
Странный тип. С пятого класса, сколько себя помню, не мог понять я этих фараонов. Такие могилы себе строили. Столько людей гробили. Зачем? И этот. Чего хочет?
- Веселитесь!? – откуда-то вынырнул сияющий Андрюхин. – Что за представление? В каком месте смеяться?
- Да вот! – кивнул я на народ. – Подыматься не хотят. Неместному богу молятся.
- Ну почему же неместному! – не согласился Андрюхин. – Скрепила - бог как раз таки местный. Упрямый, правда, но если прутом по горбу, враз послушным делается.
- Фараона? Прутом? – удивился я, и вдруг понял, что никакой не фараон, а обыкновенный осел из местного хлева стоит перед склонившейся деревней и флегматично пережевывает жухлую травку.
Кажется, заметили это обстоятельство и соплеменники. Совершенно покраснев от неожиданного позора, все начали рассасываться кто куда, пытаясь делать вид, будто ничего не было.
Андрюхин посмотрел на все это, пожал плечами и, хорошенько огрев заупрямившегося было осла хворостиной, повел животное в стойло.


40

- Ты сегодня будешь просыпаться? – оказывается Дядька Валька залез ко мне на чердак и трясет за плечо. – Давай, вставай уже, а то все проспишь.
- Не понял. – На улице еще темно. – Солнце-то не взошло.
- Когда оно будет всходить, мы уже должны будем сидеть на речке.
Я припомнил вчерашние намеки про рыбалку.
- Так чо, дядь Валь, Вы это серьезно вчера?
- Ну конечно. А ты чего подумал?
- Как обычно, думал, - я полез вниз по лестнице следом за учителем. – Типа притчи там какие-нибудь. Вроде как рыба – это истина, а удочка – наши возможности…
- Не курил вчера ничего? – озаботился Наставник.
- Не. Я ж завязал когда родился.
- Шутить стал больше. Хорошо.

До Койсугской речки нас довез на белой «Ниве» друг Дядьки Валентина – татарин Виталий. Он был примерно моего возраста, всю дорогу смеялся и травил анекдоты про евреев.
- Во сколько за вами заехать? – спросил он, высадив нас у огромного одинокого дерева на берегу реки.
- Не надо, Виталик, - как всегда что-то задумал Дядька Валька. – Мы сами, своим ходом.
- Дело ваше.
Нива заревела, взбираясь на песчаный холм и набирая скорость, поехала в сторону тоннеля под железнодорожной насыпью.
Мы неторопливо развязали свои чехлы и рюкзаки, доставая оттуда удочки и прочую рыбацкую чешую. Было уже светло, но солнце даже краешком еще не вышло из-за края плоской голой степи на востоке. Тонкая-тонкая рябь дрожала кое-где на тихой воде. Едва заметно покачивался камыш. Изредка всплескивалась вода и, не спеша, расходились в стороны волны-круги. То ли мальки баловались, то ли еще что.
Мы забросили свои удочки, сели поудобнее на заготовленные дядькой Валькой деревянные скамеечки и молча наблюдали за двумя неподвижными поплавками. Дядьки Валькин был белый, с синей полосой. Мой, чуть ближе к берегу красный с черной полоской. Я про себя еще решил, что у моего поплавка мастерский черный пояс и рыбы он должен больше наловить, чем дядьки Валькин сине-поясной. Через полчаса воздух изменился, перестал быть густым и неподвижным. Я обернулся. Над горизонтом алым огнем приподнялся верх солнца.
- Что? – заметил мое движение Валентин Иванович. – Началось?
Я кивнул, снова переводя взгляд на поплавок, и увидел, что на воде его нет. Мощный рой мыслей обрушился на мою голову, разом уничтожая весь покой царивший внутри до этого. Руки вздрогнули и сами рванули удочку кверху, подсекая возможную рыбу. Через секунду в ладони моей блестел утренним светом голый крючок. Без рыбы и наживки.
- Склевало! – заметил я.
Валентин Иванович понимающе улыбнулся и задумчиво сосредоточился на процессе.
Прошло еще около получаса. Солнце уже оторвалось от горизонта. Становилось жарко. Рыба не хотела клевать ни у меня, ни у дяди Вали. Я не знал, нервничать мне по этому поводу или просто созерцать природу… Потому занимался и тем и другим одновременно. Дядька Валька же казалось, спал с открытыми глазами. Мне пришла на ум веселая мысль, что рыбы не хотят мешать ему отсыпаться. А может действительно, так оно и было. Может, на самом деле рыбалка нужна была моему наставнику вовсе не из-за рыбацкого азарта? Не знаю. Лично мой азарт еще через час улетучился совсем.
- Дядь Валь! Может это… Домой?
- А!!! – словно очнулся Иваныч. – Чего ты говоришь?
- Домой, говорю, не пора? Может упражнения, какие поделаем?
- Домой? В принципе можно. Порыбачили неплохо. Мало, правда. Но на первый раз, наверное хватит. Не все два часа выдерживают с первого раза-то. Ты хоть уловил что-нибудь?
- Да нет! Клюнуло раз. И все. Мало тут рыбы, дядя Валя! Одна, наверное.
Дядька Валька посмотрел на меня пристально:
- Какая рыба, Андрюша? Сроду здесь рыбы не было!
Замер на секунду, подумал о чем-то своем. Вздохнул. Потом горестно махнул рукой и стал собирать вещи.


41

Весь следующий день на работе я думал о странной рыбной ловле, в которой мне довелось поучаствовать.
Ведь не было ничего сверхъестественного. Не было даже какой-нибудь маломальской учебы. Обычная, рыбалка. Не занятия тебе в местах силы, в смысле в качковских залах, не даже просто лекция про силы и миры… И все же не оставляло меня смутноватое подозрение, что ускользнуло, прошло мимо что-то. Причем не просто «что-то», а что-то очень большое и важное.
В таких тягостных раздумьях и подозрениях уже после окончания очередного трудового подвига, вошел я в автобус. Народ мощно сдавил и наполнил уши размышлениями о неспособности человеческого индивидуума обнаруживать проблемы ближнего своего. Я только после второй остановки понял, что жизнь все-таки не так загадочна и трудна. Я даже начал думать, что в ней, в этой жизни, есть очень и очень много просто приятных, красивых и замечательных моментов. Например, отражение Маши, замеченное мною в стекле автобуса.
Напрямик за толпой ее не было видно – только в стекле. Она стояла как-то странно одна. И почему-то не могло поместиться в моей головешке, что вот так может ехать – лучшая девушка в этой нелепой Вселенной и совершенно без какого-нибудь восторженного или наоборот сурового дурачка рядом. Я почувствовал, сейчас она заметит меня, и отвел взгляд.
Впрочем, умная мысль о вежливой надобности поздороваться вернула к мутному, грязному, но лучшему из зеркал. Кажется, она тоже смотрела в мою сторону. Я кивнул. Просто и сурово… Она улыбнулась в ответ. Солнышком. Таким родным и таким недоступным.
Так мы и ехали. Я уже не мог оторвать взгляда. Я наслаждался каждым мгновением отпущенного мне незаслуженного счастья. Она замечала это, когда поворачивалась в мою сторону и, кажется, ничуть не возражала. Наконец, насколько я помнил адрес, мы отъехали от ее остановки. Маша исчезла, но в той грусти, что тоненько запела где-то в сердце, уже не было такого уж недовольства собой и жизнью. Даже появился смутный смысл. Ведь жизнь наша вовсе не то, что вокруг, а скорее то, что мы об этом «вокруг» в этот момент думаем. Мне, например, виделось это все светлым и счастливым.
- Вы когда выходите?
- Маша? Привет! А разве ты остановку не проехала?
- Нет, я сейчас выхожу.
Я понимающе кивнул и нелепо замолчал. Отчего-то сильно захотелось сказать ей: «Привет!» не здесь, вот так, просто разминувшись перед выходом, а основательно, на улице, один на один…
Пропустил девчонку к выходу, а потом, подумав, что в принципе можно по хорошей погоде чуток пройтись пешком, подался следом.
Я вышел из автобуса. Насколько же на улице свежее! Маша стояла, будто кого-то ждала. Неужели удастся, наконец, увидеть этого ее парня или ухажера, которого просто не могло не быть. Но автобус уже отчалил. Я вышел последним.
- Привет, поближе! – сказала она, вдруг. Ошалело пожав протянутую руку, я выдавил жалкое:
- Приветик…
  Мы, не спеша, пошли рядышком.
- Ты же не здесь живешь! – наконец спохватился я.
- Временно у бабушки, - показала Маша куда-то вперед. – Возле металлобазы. На «Гайдара».
- Родное такое название, «Гайдара».
- Кому как…– Она внимательно, с какой-то грустью на меня посмотрела. Я даже на что-то решился:
- Может это… Ко мне в гости?
- Спасибо. – Голос ее стал совсем тихим. – Не удобно. Ваша жена не поймет.
Меня как током. Точно же! Черт! Неудобно, в самом деле, получилось. Как-то грустно стало.
Дошли до рынка.
- Ну что? – она вновь протянула руку. – Будем прощаться? Мне кое-что купить надо…
- А мне тоже! – вырвалось у меня. – Доширак надо!
Какая-то знакомая тетка пристально на нас пялилась. Кажется знакомая Тамары. Пусть. Я сейчас самый счастливый из гомосаписов. Взгляды… Разговоры... В конце концов, меня даже можно назвать свободным человеком. В некотором смысле. Может у меня даже развестись получится. А что…
Сумка в руках Маши приобрела конкретные формы. Я среагировал на это временной конфискацией. Она не возражала. Наоборот, подкинула кочан капусты, и мы пошли по Гастелло прямо в сторону металлобазы.
- Спасибо Вам, за сумку. У меня, честно говоря, нога еще не совсем зажила. Тяжеловато…
- Чем сейчас занимаешься? - Спросил я, перекладывая сумку из правой руки в левую.
- Тренируюсь потихоньку. Учусь… - Она замолчала, будто вспомнила еще что, но не захотела говорить.
- А дома?
- Дома?.. Хозяйством… - Показалось, что она скажет сейчас что-то очень важное, что-то может быть из того, что не мог сказать я по причине своей неожиданной «женатости». Было в ее взгляде столько тоски и в то же время нежности что ли… И вдруг: - Мужа кормлю.
- А… ты… замужем? – сказал, вроде бы не выдав того ледяного холода, что обрушился на меня в этот летний вечер.
- Да. Конечно.
- Это хорошо. Есть о ком заботиться.
С другой стороны какое-то спокойствие охватило меня. Стало все на свои места. Понятно, почему нет парней и ухажеров. Почему одна в автобусе…
- Ну вот. Через два дома – мой. Спасибо, что помогли… помог…
Я осторожно приподнял сумку, чтобы она могла обхватить ее двумя руками. Шепнул:
- Пока.
- Увидимся. – Просто улыбнулась она, так, как не мог никто в этом мире.
И мы разошлись.
Я обернулся, увидел, как она входит во двор своего дома. Все. Пустая летняя улица. Слишком веселые птицы. Вечная, тихая без суеты детей, дорожная пыль. Тупые, но куда без них – небольшие круглые холмики похожие, как мне тогда показалось, на дюны, хотя круглых дюн я сроду не видывал. Оставалось вернуться кварталов на шесть назад. Туда, где почти наверняка ждал меня Валентин Иванович.


42

И так оно и было. Валентин Иванович сидел на маленькой, знакомой мне по рыбалке скамеечке и внимательно рассматривал какие-то картонки, похожие на обычные карты, но очень уж красочные. Заметив меня, Иваныч быстро сунул странную колоду в карман и поднялся навстречу, приветливо улыбаясь.
- Отработал?
- Да. Вот хочу позаниматься.
- Молодец. Намерение заниматься значит больше самого занятия. Ты никогда не задумывался, что намерение, это броня, защищающая тебя от твоих темных сторон и постепенно преобразующая их в светлые?
- Не, ну я чо похож на джедая? Откуда у меня какая-то там броня… - Я вспомнил Машу. – Расстроился просто… Вот и все намерение.
- А я и не говорю о материале, из которого создано твое намерение, я говорю о самом намерении. О желании, устремлении, направленности – называй, как хочешь. Какая разница из чего это сделано! Главное – оно работает. Ну-ка отожмись сто раз.
- Вы что, Валентин Иванович! Я же столько не смогу. Возраст все-таки…
- Понятно, - дядька Валька довольно улыбнулся. – Намерение значит, у нас есть, а вот уверенности нам не хватает.
- В чем уверенности? – с некоторым сарказмом поинтересовался я, устраиваясь в упоре лежа.
- В том пути, который ты выбрал.
- А разве я что-то выбирал?
- Вот это уже начало правильного подхода. Осталось девяносто восемь. – Оказывается, он считал.

Замучил меня в тот вечер мой наставник физухой. Отжимания, приседания, подпрыгивания – все слилось в сплошной нелепый акт изощренного садомазохизма по методике советской физической культуры и спорта. Может быть, Иваныч напоминал мне, что отвечающий за физкультуру в городе, должен сам быть в форме. Тело сначала бунтовало и кричало от боли. Потом боль притупилась, усталость стала нормальным состоянием и я почувствовал странное облегчение. Еще через десять минут, на одном из подпрыгиваний я неловко шатнулся в сторону и растянулся на земле. Уже не было ни боли, ни усталости, но в ужасе я понял, что не могу пошевелиться. Я уже не управлял своим телом. Оно как бы исчезло. Наверное, так медитировали в свое время шаолинские монахи.
Один из них, лежа во дворе обычного российского дома, увидел черное небо наступившей ночи, задал себе странный вопрос: «А может быть, я останусь здесь навсегда?» и самым банальным образом заснул.

Сквозь нежелающие раскрываться ресницы я обнаружил себя на чайной церемонии. Напротив сидел дядька Валька. На столе между нами оказался самовар, чашки, ложки и какие-то бублики. Пахло приятно свежей заваркой и сдобой. За окном усилилась ночь, и до меня дошло, что грустный и безумный вечер продолжается.
- Что, Андрюша? Проснулся? – Иваныч пододвинул мне чашку с чаем. – Вот, подкрепись. Тебе сейчас нужно.
Реальность прорисовывалась все четче, и я уже расслышал лай собаки в соседском дворе. За что же дядька Валька так поиздевался надо мной? Небось, его самого так никто не гонял. Я отхлебнул чаю. Оформился вопрос:
- А что Валентин Иваныч, ваш учитель вас тоже в свое время воспитывал как вы меня?
Иваныч задумался. Он вообще не любил говорить о своем прошлом. Но тут видно вопрос всплыл в удачное время. После трех минут сомнений, мой гуру все-таки начал рассказ:
- Воспитывал? Да, пожалуй, что да. Даже строже, чем я тебя. Намного строже. У него вообще характер крутой был, не то, что у меня. Он же по молодости сталкером был. Инструктором по парашютному спорту. Молодых с самолета сталкивал. Там времени на капризы и прочую суету нету. Чуть позже столкнешь, угодит молодой куда-нибудь в лес или на провода и все… Пиши маме… Очень суровый был тип. Никак эта суровость с его именем не вязалась. Имя такое доброе – Беня. Люди спрашивают: «Дядю Беню не видел?» Будто про нежное какое существо. Фамилия, правда, суровая была – Фактор. Хотя, в принципе обычная еврейская фамилия. Ну, тут уж не каждому с происхождением везет как нам с тобой. Но он не комплексовал по этому поводу. Наоборот, гордился. Говорил, что очень помогает. Типа евреям Бог дал больше энергии, чем другим. Но другие евреи Бога вообще кинули и всю эту энергию на заработок переключили, а он, Беня и для Бога дело делает – нас на халяву воспитывает, и о себе не забывает. Капусту рубить он любил. Не в смысле вегетарианства, ты понимаешь. Бывало, придет к нему какой-нибудь недотепа, ну слышал от людей, что есть, мол, маг и волшебник Беня Фактор, попросит порчу снять или сглаз. Он с удовольствием. Всегда пожалуйста. За хорошую плату разумеется. Помогало на раз. Оно ж знаешь, чем больше плата, тем круче терапевтический эффект. Про биополя всякие, чакры любил рассказывать. Гадал даже. Я не понимал, да и не понимаю этого, а он говаривал: «Я ведь, Валя, деловой человек, а не эзотерик хренов. Я ж в Бога верую. Я ж понимаю, что вся эта магия – бред и полный лохотрон. Мне просто кушать хочется. А соблюдать кашрут нынче ох как дорого». Веселый был человек…
Дядька Валька неловко смахнул слезу и замолчал. Видно любил он своего Беню Фактора.
- Ты чай попил? – поинтересовался он, наконец, напуская серьезность.
- Да, - улыбнулся я. – Спасибо.
- Тогда дуй наверх, а-то расслабился совсем.


43

Это был сто первый автобус «Ростов - Батайск». Он стоял на остановке в Ростове, набирая пассажиров. Мы с Игорьком сидели на заднем сидении и размышляли о том, о чем всегда размышляли, когда бывали вместе - о женщинах. Как бы банальна ни была тема, исчерпать ее было невозможно.
- И тут я узнаю, - Продолжал Игорь. - Что она помирилась со своим парнем. Представляешь, какой облом. Лучше бы я тогда с ее подругой закрутил. Она и посимпатичнее будет. Все моя нерешительность. Отдал лучшее Юрке.
- А насколько лучшее? - поддержал я разговор.
- Ну, если эта будет на восемь, то та на восемь с половиной.
- Да, лучше б ты с той, что на полбалла больше.
- И я об этом же говорю. А теперь как дурак. Но ничего, я себе еще найду. Вон кстати, видишь, в автобус Катя зашла!
Я посмотрел, куда он показывал. Действительно, Катя. Девушка, красивее которой я в Батайске не встречал. Помню ее по выпускному классу, когда их легкоатлетическая команда заняла первое место по городу. Сейчас, наверное, в институте учится. Хотя, с ее интеллектом... Вряд ли. А кто это с ней! Маша! А может, все-таки учатся вместе. Домой едут с учебы.
- Сколько дашь?
- Чего? - Я слишком увлекся девчонками.
- Сколько в баллах?
Я еще раз посмотрел на подружек. Они нас не замечали, тоже о чем-то болтали.
- Ну баллов десять.
- Согласен. А подруге?
- Маше?
- О, да ты даже знаешь, как ее зовут!
- Дык чемпионка же Европы!
- Ну, скока?
- Девять где-то.
- Согласен. Вот бы мне Катьку на денек! Я бы во все места что-нибудь вставил, куда бы поместилось. Да и куда не поместилось, тоже бы вставил.
- Ну а за чем дело стало? Подойди.
- Да ну! Спросит: «Мальчик, ты откуда? Ты чего-то хотел?»
- А если не скажет?
- Скажет, скажет - десятки они такие. Но когда-нибудь я все-таки найду свою десятку. Или нет?
- Найдешь - успокоил я. - Конечно, найдешь!
Автобус зашипел закрывающимися дверьми и тронулся с места.
Сквозь толпу к нам протиснулась знакомая женщина. Я вспомнил - продавщица из нашего магазина. Хорошая тетка. Вежливая такая, внимательная. Я попытался поймать ее взгляд, чтобы поздороваться, но она уже разболталась с какой-то лет пятидесяти подругой, сидевшей прямо перед нами.
Может уступить ей место? А самому подойти к Маше, поболтать. И Игорь будет доволен! Только будет ли довольна Маша? Автобус проехал мимо поста ГИБДД. Я все еще сидел.
- А как ты думаешь? - Игорь все развивал тему. - Что главное в женщине: внешность или душа?
Почему-то вспомнилась Светлана Олеговна.
- Не знаю, Игорек. Я всю жизнь подозревал, что внешность. А души у них, судя по всему, одинаковые.
- Значит нужно искать хотя бы восьмерочку?
Да, парню двадцать, можно понять.
- Зачем же, Игорек! Нужно хотя бы десяточку.
Проехали мимо освещенного ночными огнями памятника - тачанки. Даже при таком освещении видны были выкрашенные в ярко-желтый цвет конские яйца. Неистребимо все-таки в нашем народе стремление к прекрасному.
Я посмотрел на продавщицу. Может все-таки уступить? Нет. Слишком уж она увлеклась.
Совершенно вдруг - заскрежетали железные детали автобуса. Так резануло по ушам, что сердце вскинулось. Все стало медленным и нереальным. Салон накренился вправо, так, что я завалился на Игоря. Знакомая тетка упала вперед через мужика и головой ударила свою подругу в нос. Все вокруг повалились на правую сторону. Я вспомнил о Маше, оттолкнул привалившегося парня, подтянулся за спинку и выбросил свое тело в проход между кресел. Автобус продолжал наклоняться. Все происходило, наверное, очень быстро, судя по благодушным улыбкам на лицах некоторых особо заторможенных пассажиров. Но я жил в своем времени. И когда все уже кувыркалось как в мясорубке, я был на полпути к девчонкам. Наконец раздались совершенно дикие крики и визг. Автобус, перевернувшись три раза замер. Стенки и потолок вмялись.
Я посмотрел на свои ладони, они были в крови. Да и все вокруг было в крови. Странно, ведь мы так медленно падали.
Маша лежала придавленная грузной теткой. Судя по странно вывернутой голове, шея у девчонки была сломана. Неподалеку орала Катька. Ее зажало между сомкнувшихся сидений.
Я сбросил тетку и взял Машу на руки. Голова болталась, на ниточке кожи. Я попытался поставить ее на место. Это было безумием, но в тот момент казалось вполне обычным делом. Бесполезно. Я сидел, обняв ее, и тихо гладил по волосам. От ладони моей оставался кровавый след, но я этого не замечал. Как не замечал стонов и криков вокруг. Вообще-то, я должен был всех спасать, суетиться... Но почему-то совершенно забыл об этом. Мне казалось, что сейчас Маша откроет глаза, улыбнется и скажет: «Привет! Где ты был?» А я поцелую ее и скажу: «Все нормально, Котенок!» И мы пойдем по ночному Батайску. Двое, которым нужно так мало, чтобы понять друг друга.
И тут я вспомнил, про скорую помощь.
- Вызовите скорую! - Заорал я, перекрывая всех вокруг. - У кого есть телефон! Вызовите скорую!!!

- Зачем тебе скорая?
Такой знакомый голос. Я открыл глаза. Дядька Валька. Смотрит с иронией:
- Ты же уже выздоровел! Какая скорая?
- Но там люди! Они умирают! Там все в крови!
До меня начало доходить, что я лежу на кровати в дядьки Валькином домике.
- Андрюша! У тебя сильное сотрясение. Ты уж прости, что не в скорую, а сюда. Но там у тебя не было бы шансов. А здесь...
- А что было?
- Рубанулся ты с крыши! Что-то тебя выкинуло оттуда. Сила какая-то неимоверная.
Я попробовал сесть, но дядька Валька остановил.
- Не спеши. Сегодня вставать не нужно. Седьмой день. Завтра будешь бегать как орангутанг. Но сегодня уж будь ласков, полежи.
Мне почему-то стало стыдно. Я уткнулся в подушку. Пусть спрячет слезы. Зачем дядьке Вальке их видеть. Я же взрослый.


44

Утром следующего дня, покончив с постельным режимом, я вышел во двор и увидел, что Валентин Иванович и дядька Сашка сидят на скамеечках у невесть откуда появившейся картофельной грядки. Они улыбнулись мне. Необыкновенная доброта, с которой они это сделали – настораживала.
- Здрасьте, - сказал я, сохраняя на всякий случай дистанцию.
- Как там твое ничего? – спросил Дядька Сашка с загадочной теплотой.
- Ничего, - ответил за меня дядька Валька, напомнив мне о размышлениях буддийских монахов на тему жизни в этом измерении. – Отошел уже.
- Хорошо хоть не далеко отошел, – хохотнул дядька Сашка. – Что, Андрюха, сталкера себе нашел? Кто это там тебя с горища сталкивает? Уж не Фактор ли дядька Бенька к нам пожаловал?
Дядя Валя грустно улыбнулся.
Я как всегда не понял, шутит дядька Сашка или имеет в виду что-то реальное.
- А вы, дядя Саша, что-то знаете про мое падение?
- А ты сам не помнишь, где приземлился?
- Нет… Не знаю…
- Не помнишь или не знаешь?
- Не помню… - запутался я. - Не знаю или не помню. Не знаю.
- Молодец! – дядька Сашка завеселел. – Теперь ты знаешь столько же, сколько я. Придется играть десятый иннинг.
Старики громко засмеялись. И я понял, что они просто подбадривают меня. Мне стало вдруг так тепло в сердце, что защипало глаза. Не говоря ни слова, я отвернулся и зашел в дом. Захотелось, просто молча лечь на кровать и уснуть. От счастья.

Утром нашел на столе завтрак и странную записку с подписью «Иваныч»:
«Андрей, приходила Клавдия Шифер, сказала почему-то, что ее зовут Светлана. Странный юмор у этих немцев. Не знаю, как она нашла этот дом. Я сказал, что ты в командировке. Просила передать, что если зайдет от нее мальчик, чтоб ты выписал ему кандидата в мастера по баскетболу. Завтрак на столе. Сходи на работу. Красивая, конечно. Мертвая».
Загадочными показались многие вещи. Особенно непонятно, кто красивый? Работа? Или немка? И кто мертвый? Ладно, схожу на работу, а потом как получится. Неплохо было бы конечно с немкой поближе познакомиться. Хотя… После происшествия в автобусе, пусть ничего в реальности даже и не было, о немке думалось все меньше. Если бы все вернуть туда, где Маша еще не встретилась со своим мужем. И что? Смог бы я что-то изменить? И нужно было бы что-то менять? Это для фантастов тема. А мне сгонять бы в областной департамент. Потеряли меня там, наверное, а то и из списков повычеркивали.
Я отковырнул сочный кусок желтого омлета. Дядька Валька хорошо разбирался во вкусной и здоровой пище.


45

Из Ростова я возвращался с двумя мишенями, завернутыми в газету и полным дипломатом дротиков. И как всегда нужного автобуса не было. Подъезжали всякие «Ростов-Авиагородок», «Ростов - Соленое озеро». И ведь сто процентов, если бы мне нужно было это Соленое озеро, фиг бы я дождался туда автобуса. Закон.
- Дрон!!!
Я обернулся. Раскинув объятья, ко мне двигался мой бывший ученик - Игорь Тарасов. Какое-то нехорошее предчувствие шевельнулось глубоко внутри. Мы обнялись.
- Откуда ты? - Спросил я.
- Не поверишь! Только что из Москвы. Мама попросила навестить тетку. Ну, там что-то передать, что-то забрать... Ты как? Наверное, год не виделись!
- Потихоньку. Ты в Батайск?
- Да! Уже выспался, уже успел вот в Ростов смотаться. Чем занимаешься?
- Так же. Администрация.
- Тренировки ведешь?
- Нет.
- Жаль. Надо бы вспомнить, как фигурки двигаются. А у всяких «супер-мастеров» заниматься не хочется.
Я вспомнил Виталия Макаренко, и улыбнулся.
- Чо лыбу давишь? - Смутился Игорек.
- Да так, есть тут у меня один мастер на примете. Ниндзя.
- Ну да?
- Не халям-балям. Настоящий. Суровый. Закончил Ростовскую школу ниндзь. Даже академию.
- Круто. - Игорек тоже прикалывался по полной программе. - Может это Виталий Юрьевич?
Тут уж удивился я:
- Откуда знаешь?
- Ну, Дрон! Кто в Батайске не знает Виталия Юрьевича.
Мы болтали еще минут двадцать, пока, наконец, не появился автобус.
- А вот и наши козырные места. - Игорюха радостный плюхнулся на заднее сиденье к окошку. - Помнишь, мы всегда с тобой здесь садились?
- Помню, - машинально отозвался я, устраиваясь рядом.
- А я тут перед отъездом на дискотеке с братом был. Такие девочки нам подвернулись.
Я посмотрел на входную дверь. Продавщица. Та самая. Так, ну-ну...
- Мне одна понравилась, - продолжал Игорь. - Но братан говорит: «Уступи». Ну, уступил, я же не жадный. Домой их провожали, братан в одну сторону, я в другую. Свою до дома довел, договорились встретиться. А братан только под утро домой вернулся. Ну, я смотался в Москву. Вернулся, вроде бы завтра свидание, и тут я узнаю, что она помирилась со своим парнем. Представляешь, какой облом. Лучше бы я тогда с ее подругой закрутил. Она и посимпатичнее будет. Все моя нерешительность. Отдал лучшее Юрке.
- Намного симпатичнее? - На автомате поинтересовался я, сосредоточившись на входной двери.
- Ну, если эта будет на восемь, то та на восемь с половиной.
- Лучше б ты с другой...
В автобус вошли Маша и Катя. У меня замерло сердце. Совсем перестало стучать.
- И я об этом же говорю. А теперь как дурак. Но ничего, я себе еще найду. Вон кстати, видишь, в автобус Катя зашла!
Я не слышал, о чем он там говорит. Нужно было что-то делать. И самое дрянное было в такой ситуации, что я не понимал, что именно... Ведь ТО был сон. А ЭТО жизнь. Ну, кинусь я сейчас автобус останавливать или еще что. В лучшем случае в милицию сдадут. В худшем пару месяцев проведу в Ковалевке. Зачем?
- Видишь!? - Игорек толкнул меня в бок.
- Что?
- Вон, Катя в автобус зашла.
- Ну.
- Сколько дашь?
- Десять.
- Согласен. А подруге?
- Двенадцать.
- Чего?
- Двенадцать.
- Ты прикалываешься?
- Серьезно.
- Так больше десяти же не бывает...
- Бывает. - Я поднялся с места. - Ты посмотри за барахлом. Я сейчас схожу.
- Ага! - По-своему понял Игорь. - Ну, ты даешь!
- Садитесь. - Предложил я продавщице.
- А! - Узнала она меня. - Здравствуйте. Спасибо.
- Да не за что.
Толпа уж очень плотно набилась. Автобус тронулся. Меня качнуло, но упасть было невозможно, везде были люди. Я повернулся назад. Игорь ждал, что я скажу:
- Если автобус перевернется. - Подмигнул я ему. - Не теряйся.
- Хорошо! - Весело подмигнул он в ответ. - Если что, я готов на десяточку.
С каждым моим шагом сквозь толпу усиливалось во мне какое-то напряжение. Вдруг не успею... А если успею. Вдруг это всего лишь сон. Вот облом будет.
Она стояла спиной ко мне, и я не удержался, коснулся пальцами плеча.
Обернувшееся в разлете светлых волос лицо сменило удивление на радость:
- Андрей? Привет! Ты куда едешь?
- Сейчас! - Отозвался я, протискиваясь поближе. - По работе ездил. А ты?
Остановился прямо перед ней, перекрыв путь возможного падения. Мы были так близко в этой толпе, что я чувствовал ее грудь своей, и от этого мне вдруг стало необыкновенно жарко.
- А мы с Катькой с института.
- Привет! - Сказал я Кате.
- Привет! - Безразлично отозвалась она. Ну что взять с них, с десяток...
- Жара! - Заметил я, умудряясь вытереть пот со лба не зажатой правой рукой.
- Точно! - Согласилась Маша. - Лето.
- Сейчас бы в холодную воду.
- Это анекдот есть на эту тему.
- Что за анекдо...
Я даже не успел задать вопрос. Железный скрип оборвал меня. Автобус кренился вправо. Я вырвал руки из давки и обхватил Машу так, чтобы стать ее спасательной подушкой при падении. Ее лицо было прямо перед моим. Это было странно и невероятно. Я почувствовал ее рот своими губами. Она целовала меня. Это так не совпадало с ситуацией, что я дико затормозил. А потом наплевал на все и отозвался на поцелуй. Наши языки встретились и вступили в яростную предсмертную борьбу. Время, наверное, растянулось до бесконечности, потому, что автобус все еще не перевернулся. И мы не собирались отрываться друг от друга. Она тоже завела свои ладошки мне за спину и я, задыхаясь от счастья в золоте ее волос, в нежности губ и ласке рук, почувствовал вдруг такое безразличие к смерти, которого наверное не удавалось испытать еще ни одному камикадзе. Какая разница! Пусть платой за это счастье будет моя жизнь, это такой пустяк!
- Ребята! - Нас оборвала Катя. - Имейте совесть. Мы уже в Батайск въехали! Что люди подумают.
Глаза ее смеялись, но уже по-человечески, не по десятски.
Маша, судя по всему, была удивлена не меньше меня. Мы все еще обнимали друг друга.
- Маша, - Опомнился я. - Ты извини. Просто я думал автобус...
- Не извиняйтесь. – Она тоже смутилась. - Все хорошо. Мы не разбились. Катьку не зажало между кресел.
- Откуда ты...
- Думаешь только ты видишь сны?
И снова поцелуй.
- Вы опять? Наша остановка! Или дальше поедете?
- Ты здесь выходишь? – удивился я.
- Обещала к Кате зайти…
Я очнулся. Вспомнил вдруг кто мы на самом деле. Мир вернулся туда, где только что не существовало никого кроме нас двоих.
- Да, конечно, - сказал я, отпуская ее руки.
  - Увидимся, – сказала она.
Девчонки вышли из автобуса. Нам только что было так хорошо. Отчего же она все еще стоит на остановке и внимательно, не отрываясь, смотрит, как я растерянно моргаю сквозь грязное нелепое стекло…


46

Стало попрохладнее. Сквозь глубокую черноту неба прорезались зубы звезд. Дядька Валька сидел на скамеечке у калитки и чему-то улыбался.
- Вот! - Обреченно вздохнул я. - Пришел.
- Садись.
Я сел рядышком. Посмотрел на небо. Большая Медведица. Единственное созвездие, которое я знал. Ну и вон, Полярная звезда.
- На чердак сегодня сможешь? - Что-то дядька Валька подозрительно добр сегодня.
- Конечно.
- Ну-ну...
- Не верите?
Он посмотрел на меня легко и тепло.
- Я-то верю. Но понимаешь ли ты, что это такое, моя вера...
Я пожал плечами и опустил взгляд.
- Кореец сегодня приходил. - Как бы не замечая продолжил Дядька Валька.
- Сюда?!!
- Нет, к нам во двор. Ребята его встретили. Какого-то хромуля с собой привел.
- Ниндзя. – Грустно улыбнулся я.
- Наверняка. Все какие-то японские словечки бросал. Тебя искали.
- Может вас?
- Нет. Я ж помер. Тебя. Где говорят Андрей Палыч...
- Чего хотели?
- Вроде бы как теперь ты мастер ихнего кидо.
- Айкидо?
- О! Точно. Ты знал. А ниндзя вроде как хотел тебя взять к себе.
- На полставки?
- Ну вроде того.
- Понятно. Веселые они.
- А то.
Мы долго еще болтали. И у лестницы на чердак все никак не могли расстаться. Пока дядька Валька не посмотрел на часы:
- Полдвенадцатого! Давай!

Сел как всегда. Не спалось. Все время вспоминался автобус, Машины глаза. А ведь раньше не замечал. Солнечные они. Зеленые такие. Светятся.
Свет. Красный. Багряный свет. Солнце встает. Отчего так болит шея. Я приподнялся, осмотрелся. Ну, еще бы! Когда вместо подушки бревно. Знакомое место. Ну да! Андрюхинское капище! Вот я тут видно напился вчера с Ханом... На бревнах сплю.
Я заметил у визирного камня бородача. Чего-то там молился, прикрыв глаза. Ну, пусть. Дело нужное. Я тоже для виду почитал маха-мантру про Хари и Кришну. Если он подглядывал, остался доволен.
А солнышко взошло.
- Доброе утречко! – отмолился видать.
- И тебе в тот же карман. А что мы вчера тут, с Ханом, не сильно дебоширили?
- Да где ж не сильно. Эта жидкость, что вы пили, всякое разумие у вас забрала. У вас египетская тема обсуждалась. Ты все крокодилом обращался, а Хан всем доказывал, что он тамошний Хорс по имени Ра. Деревня оборжалась. Плохо только, что ты ножку у обеденного стола перекусил. Вся похлебка на земле оказалось. Да не расстраивайся. Все так веселились, что не заметили.
Какое счастье спускаться практически родной тропинкой по зеленому, пахнущему травой полю к простому древнерусскому поселку на берегу красивой сильной реки.
У самого поселка навстречу парочка - то ли Света, то ли Клаудия под ручку с высоким парнем. Меня заметила, покраснела, руку отпустила и так бочком в ближайший дом - шмыг. Парень стал посреди дороги, ничего понять не может. Высокий. Баскетболист, наверное. В ужасе подумалось, что от этой девушки даже здесь, не так просто будет укрыться.
А народ уже за стол садится. Мы с Андрюхиным присоединились к трапезе. На нас все смотрят, кто с улыбкой, кто с опаской. Пользуется популярностью наша профессия. Ну, хоть за пацана меня не принимают, как раньше. Наверное надо почаще им ножки перекусывать. Осторожно так со своего места поднялся дед с огромадной бородой.
- Я тут это. Хотел узнать у Роберта, когда верх года.
- Семь дней осталось! - Отозвался Андрюхин, не переставая жевать. - Да не волнуйтесь вы, я все скажу в свое время.
- Волнение наше понятно, - не согласился старик. - Вон Мечище пропустило день верха. Их Дажьбог в порошок и стер. Где они теперь?
Все загудели, не разделяя равнодушие Андрюхина. Пришлось мне на всякий случай вставить слово.
- Ребята! Роберт спокоен, потому, что он профессионал. Он уверен в расчетах. И вы должны быть спокойны. На все воля Аллаха. Как Бог решит, так и будет. А все эти ваши волнения от недостатка веры.
Видно сильно я запугал их с Горынычем да с крокодилом. Слушают как авторитета. Кивают. Роптать перестали. Что значит правильная партийно-политическая работа с населением. Может мне и в реальной жизни в батюшки пойти. Живут вроде неплохо, многие на иномарках ездят. Да и работа сложная только по первой, в каком-нибудь маленьком приходе. А когда по лестнице служебной вверх шагнешь, тут и расслабиться можно будет, бизнесом заняться...
- Поел? - Оборвал мои мечты Андрюхин. До чего все-таки бесцеремонный тип. Нет, в армии таким он не был. Двойник - одно слово.
- Ну поел!
- Будь доволен.
- Не хлебом единым доволен человек, - съязвил я. - Но всяким словом исходящим из уст Божьих.
Видно в тупик поставили Роберта эти, в общем-то, широко известные слова. Задумался о чем-то. Так, глядишь, еще чего доброго христианство примет, начнет в походы крестовые ходить, девчонок на костре жечь...
- Пошли! - остановил я этот процесс. - Что там у тебя за работа на сегодня?

Долго мы шли полями через холмы. Как я понял, Андрюхину грибы нужны были какие-то особые. Типа мухоморов, чтоб сознание наизнанку, но не мухоморы и не поганки, а какие-то прямо особенные. «Ложные жизнятки» - так он их обозвал. Хозяин - барин. Все ж лучше, чем бревна таскать. Красотища вокруг! Километров десять отмахали уже. Не меньше. Лески жмутся к низу, выше степь на ковыльных холмах, а на самом верху, над всей нашей суетой тысячелетние «пирамиды» предков - курганы... Птички чирикают, речка где-то далеко сверкает. Хорошо.
- Вон! – показал Роберт. - Деревья. Там наверняка будут.
Мы вошли в редкий лес из дубов, березок и сосен. Бородач все под ноги смотрел, а я больше по сторонам. Я первый их и заметил. У толстенного дуба о чем-то спорили пятеро военных в боевой коже, с луками и мечами. Противный страх кольнул изнутри. Не за себя даже. К самому дубу были привязаны молодые парни и девчонка. Отсюда не видно было подробностей и лиц. Я толкнул Андрюхина в бок:
- Подойдем?
- Ты смотри! Ну конечно! Вдруг лихое затеяли.
Мы подошли, и тут случился шок номер два. Привязанными оказались трое парнишек лет пятнадцати - шестнадцати. И Маша Агафонова, нарядившаяся видно по этому случаю в какой-то древнерусский, не очень-то ей идущий сарафанчик.
Спорщики так увлеклись, что не сразу нас заметили.
- Может просто выпороть их, да отпустить? - Задумчиво предложил самый толстый, и судя по золоту, богатый.
- Не пойдет! - вскинулся длинный, и страшно худой, я еще сразу про себя окрестил его Кощеем. - Так они в наш лес ходить не перестанут! Убить и дело с концом.
- Девчонку жалко! - заметил крепыш, брюхо которого, почему-то было измазано в синюю краску. - Сначала надо ее отыметь. Уж больно красна. А потом убивать.
Еще двое молчали, видно были совсем уж шестерками в этом деле и в разговор не совались.
- Ё! - заметил нас Кощей.
- Комон! - Машинально отозвался я, продвигаясь поближе. - Как дела?
- А вы кто будете? - нахмурился золотой, обнажая меч. - Что вам нужно на моей территории?
- Прости. - Повинился я. - Не знали. Сейчас же уйдем. Интересуемся только, зачем детишек привязали?
- Нахрен пошел! - недобро оскалился Кощей.
Я хорошо помнил Хановские уроки. Потому сразу убивать хама не стал.
- Я не понял, добрый человек. Почему ты посылаешь меня, даже не спросив, хочу ли я туда идти? Может быть, ты меня с кем-то путаешь? Или я вел себя как-то невежливо?
- Нет! - Худой заржал. - Ты вежливый сучок. Так и иди нахрен со своей вежливостью.
- Видишь, Уважаемый! - заметил я главному. - Не все здесь достойны общения на нашем с тобой уровне.
Удар, виданный мной в фильме про Терминатора, оказался удачен. Честно говоря, я не хотел такого эффекта. Голова Кощея разлетелась на мелкие кусочки забрызгивая деревья и вмиг пожухших шестерок кусками кости и ляпами мозга. Металлический, проплющившийся шлем шлепнулся на землю, тут же, рядом, упало безголовое тело выталкивая порции дымящейся крови из сиротливо оборванного горла.
- Извини, Уважаемый, - развел я руками. - Но ты же сам видел, что не нужно было встревать ему в разговор двух уважаемых людей.
- Не нужно было, - как-то уж очень спокойно улыбнулся золотой. - Так что ты хотел выяснить?
- Про детишек. Чего натворили?
- Они пришли в мой лес.
- А! Так у вас частная собственность на землю. Понятно. И у нас тоже некоторым хочется, чтобы шагу бесплатно ступить нельзя было. Бандиты. Что там, что здесь. Все бы вам с других денег снять. Хоть за землю, хоть за воздух... А у тебя ваучеры на эту землю имеются?
- Не понял. Мне не надо с них денег. Я просто не хочу, чтобы по моей земле кто-то ходил без разрешения.
- Земля-то Божья! - вступил, было Андрюхин, но я остановил его, подняв руку.
- Не мешай, Саша... То есть Роберт! Человек живет в другом измерении. Может для него это как для нас огород. Не дай Бог, конечно, чтобы так у нас получилось, но раз уж тут есть, куда деваться. Скажи мне, Уважаемый, а можно как-то с детишками вопрос уладить. Молодые ведь они еще. Не соображают, что творят.
- А тебе дело до них?
- Понимаешь, вон та девчонка, вроде как невеста моя.
Золотой удивился.
- Серьезно? Так чего же ты молчал! Для такого человека сделать чего доброго просто мой долг.
Он кивнул шестеркам, и те быстренько обрубили веревки.
Я подошел к ребятам. Маша, кажется, узнала меня.
- Андрей? - то ли спросила, то ли назвала.
Я обнял ее. Повернулся к Золотому.
- Спасибо, уважаемый. Ты ко мне с пониманием. На мое понимание тоже можешь рассчитывать.
- Нормально все! - улыбнулся золотой. – Мой лес для вас всегда открыт. Гуляйте, сколько хотите.
Он кивнул остальной компании, и четверка зашагала по тропе в гущу леса, оставив на поляне тело своего то ли товарища, то ли случайного попутчика.
- Откуда вы, пацаны? - спросил я у ребят.
- Из Сарыни. Деревню степняки сожгли. Всех перебили. Только мы в лесу спрятались. Третий день по лесам. Думали тут ягодами разжиться.
- Ну что, - спросил я у своего напарника. - Ребят возьмем к себе?
- А чего ж не взять? Невеста ж твоя. Кто ж не поймет. Глядишь, на Купалу и свадьбу того... Ну, или через недельку после. Да и ребята не только ж едят. Вон и руки у них есть и головы...
Тут он запнулся, заметил то, что осталось от Кощея.
- Ладно, - понял я. - Ищи свои грибы, да будем в деревню возвращаться. Ребята, небось, голодные.
В этом мире все оказалось вдруг гораздо лучше, чем в самых отчаянных мечтах, и я покрепче прижал к себе Машу.


47

В то утро я сказал дядьке Вальке, что понял чему должен учиться. Он не переспрашивал, не уточнял. Кивнул только:
- Хорошо. Значит начнем.
Последовавшую за этим неделю мы тренировались как никогда. Я просто наслаждался. Даже когда было тяжело. Даже когда тело, забыв обо мне, падало на траву, выжав последнюю силенку…
 
НЕБОЛЬШОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ ОТ ТЕМЫ:
«Прошу заранее простить меня за то, что содержание уроков этой недели я опубликую другой книгой, которую назову «Отдельная реальность» или «Другая песня», а может в честь великой русской игры в домино – «Дар Козла»… Не знаю…
 Это будет полезнее для читателя, сразу по нескольким причинам.
Во-первых, я вспомню так много, что сегодняшние мои воспоминания не составят даже пяти процентов от всего, что вспомнится потом.
Во-вторых, я разберусь в себе гораздо лучше, и читателю будет интересно увидеть меня совсем не таким, каким я был на самом деле, то есть в первой книге. И, в-третьих, мне же нужно заработать на продолжении…
А вот о том, что произошло неделю спустя, молчать не буду. Но, обо всем по порядку...»

- Эта ночь будет веселой. - Андрюхин подбросил ветку в сразу заискрившийся костер. – Слышишь, девки запели?
В самом деле. Девки, весь день работали группой поддержки у наших деревенских бейсболистов, хмуро подавали им теряющийся мяч, подносили свежие биты взамен сломанных. Теперь же их было не узнать. Повеселели, разыгрались.
- Колбасятся! - Кивнул я, наблюдая за хороводами вокруг огромных снопов пламени внизу у реки.
- Наверное, - согласился Андрюхин. - До полуночи еще рано. Пока погрейся. Только смотри, не оглядывайся. Иди прямо, никуда не сворачивай. Найдешь когда, сразу срывай и в рот. Только не ешь. Возвращайся сюда.
- Десятый раз повторяешь!
- Седьмой. Не соль, не растаешь. Зато голову сбережешь. Многие ходили за папоротником. Да мало кто возвращался. Да и из тех, кто вернулся... Люди они теперь? Так, убогие. Слыхал, правда, про одного колдуна из Подветровки. Вроде получилось. А остальные... Кто обернулся, кто в сторону свернул. Вот нежить их к рукам и прибрала.
- Нас не догонишь... Тьфу! Прицепилось! Не испугаешь в смысле. Пуганные мы.
- Хорошо если так.
Мы помолчали. Я залюбовался девчонками. Вроде как предки. А такие смешные. Дети. В мое время в их возрасте все уже думают как денег срубить, как бизнес наладить, как прославиться, а эти… Играются…
- А вот теперь пора. - Андрюхин поднялся. - Я тут костерчик поболя сделаю. Ты, как все получится, на его свет и выходи. Ну, давай, ни пуха...
- К чертям собачьим!
Мы обнялись.
- Вон туда иди. - Показал Андрюхин в темноту.
Я кивнул решительно и пошел. Шагов через пять еле удержался, чтобы не опрокинуться в какую-то яму. Вот Андрюхин, блин, посоветовал. Сворачивать нельзя. Присел, пощупал. Вниз вроде бы вели кое-как вырубленные в земле ступеньки. Осторожненько спустился по ним. Стал. Если б навернулся, что-нибудь обязательно сломал. Темень страшная. Луны нет. Странно, вроде вчера была крупная такая. Не могла же она за один день сойти на нет. Ощупался. Вроде это не яма. Вроде наоборот, я на холме был, а теперь вот, выровнялся. Не будем оглядываться. Пошел дальше.
- Андрюша! - Позвали меня сзади. - Подожди, я с тобой.
Странно. Практически в полночь. В степи... Я не оборачивался, но стало жутковато. Подождал. Тишина. Никого. Померещилось. Двигаемся дальше. Судя по ветке набившей мне шишку на лбу - начался лес. Я выставил руки вперед, как живой труп из голливудских шедевров и замедлил ход. Со стороны, если бы было чуточку светлее, могло показаться, что в российской глубинке заблудился какой-нибудь шао-линьский монах. Идет, а сам руками блоки какие-то мастрячит. Но вам бы в лес, в такую темноту, тот бы еще Джеки Чан получился... Совсем близко завыл волчара. Метров пятнадцать впереди. Не сворачивать, говорите? Интересно, а зачем мне цветочек, если от меня слегка откусят? Хотя, вспомнил я, что волк это просто крупная собака. А соперник мне собака слабый. Потому что... Почему? Ах да, я ж могу в любой момент Горынычем обернуться. А собаке, то бишь волку, это вряд ли понравится. Так и шел, спотыкался, еще одна мысль пришла в голову. Я ж могу представить, что вижу в темноте. Минут десять напрягался и вдруг заметил, что в самом деле, вижу какие-то черные пятна. Еще минут пять - вполне даже сносно стало, словно кто подсвечивает. Только на большой поляне дошло, что луна все-таки взошла. Вон висит, почти полная над горизонтом. А что это за блеск за теми кустами. И лязг такой знакомый. Да ну. Откуда тут снайперы. Чушь. Все эти переживания чеченские. Я снова вошел в заросли. Никто в спину так и не стрельнул, хотя похоже было, что к тому идет, капитально. Опять на дороге частокол поставили. Слава Богу, силы во мне плескалось, не меряно. Аккуратненько так приподнял, бросил в сторону. И - прямо. А меня кто-то или что-то не пускает. Держит за плечи. Хорошо держит. Я уже и так дернулся и так... Молча держит, гад.
А я танк! Гусеницы себе представил, башню. Вроде получилось. Дал газу. Легко так в отрыв пошел. Еду, валю, всякие там деревца. Наблюдаю впереди на деревьях отблески красноватые. И открывается мне полянка с понятным мне кустом папоротника посредине. «Вона ты какой, Цветочек аленькой!» - думаю. Низенький такой донской папоротник, а на нем цветок горит. Не вру. Именно пылает цветок. От него метров на десять вокруг как днем. Тут танку конец. Сел я возле красоты такой. А потом спохватился, быстренько сорвал и в рот. Такая тяжесть с меня сразу. Все. «Как сорвешь, - Вспомнил я дядьку Вальку. - Считай, обучение закончилось. Сила тогда твоя. Оборачивайся, пляши, делай все что захочется».
И вот ночь. И цветок в зубах. А чего мне хочется-то? Тупик получается. Вроде что хотел, сделал...
Разве что поспать... Так я вроде сплю на чердаке, хоть дядька Валька и рассказывает про другие миры. По этой же причине в туалет тоже проблема сходить. Лучше уж утром, чем здесь вроде бы за куст, а на деле в штаны. Значит надо вернуться к костру и поболтать с Андрюхиным, может он что подскажет... 
Не вспомню, сколько времени ушло на обратный ход. Лес, после моего тарана заметно поредел. А вон и костер Андрюхинский показался. Ну раскочегарил, чертяка! На такой сложно не выйти. Как солнце всходящее. Хотя, стоп. Да это ж солнце и есть.
Я стоял в кругу на дядьки Валькином огороде и за столбами лениво всходило утреннее солнце. Вот это меня с чердака дернуло! И надо ж цветок приснился! Я почувствовал, что все еще сжимаю что-то в зубах. Выплюнул на ладонь. Это оказался размером с пол спичечного коробка желтый металлический цветочек с внушительным красным камнем посредине. На золото даже похоже. Может и камень драгоценный...
- Ну-ка! - Попросил у меня дядька Валька мою находку, когда я вернулся в дом. - Во! Настоящий. Получилось! А ты сомневался. Ну, поздравляю!
Пожал он мне руку, довольный такой, праздничный, как радуга. И показывает на стол. А там уже и водочка, и закусочка.
Все-таки, что бы вы ни говорили, но у нашего участкового нюх. Только разлили мы по стаканам, стучат в окно. Здрасьте-пожалуста - Егорыч. Заходит чумной слегка, но бутылку увидел - ожил.
- Вовремя я!
Валентин Иваныч – стул гостю, и тоже - порцию.
Выпили, разговорились, и тут мне немного понятнее стали приключения мои ночные.
- Не ночь, сумасшедший дом! - Егорыч закусил после второго стакана и подсыпал себе кукурузного салатика. – Звонит телефон в двенадцать. Террористы! Ну, я то их звонки знаю. Думаю, опять пацаны в огород залезли, а пенсионерам все бы Ростовский ОМОН в ружье поднять. Подъезжаем с Самойловым. Я во двор, он даже из-за руля не поднялся. В общем я в огород, а там забор повален. Смотрю, в соседском огороде тоже завалили. Ну, я по этим завалам и рванул. Думаю, догоню, этому пацану жопу ремнем набью до синяков, пусть потом родители жалуются. Догоняю. Парень такой крепкий. Луна еще вовсю шпарит, и он прет - как лунатик. Я его и схватил. Ну врать не буду. Приняли мы с Самойловым перед этим. Но чисто для поддержания рабочей формы. Так представляете! Он трактор был! От водки, наверное, сперва показалось, что пацан… Ясно не удержал я его. А что за трактор, никто не знает. Столько огородов гусеницами своими перелопатил! Мы с Самойловым думали по следу найти. Так и тут глупость. До вечного огня след идет. А потом будто вертолетом забрали. Ну, дурдом...
Не стали мы с дядькой Валькой делиться своими размышлениями по этому поводу. Наоборот, посочувствовали, сказали, мол, ночью ничего не слышали, проводили до машины.
И уже в доме заржали. Сквозь смех мне подумалось, что ведь ничего во мне такого не изменилось. Каким был, таким и остался. Разве что цветочек красивый себе нашел. Может, Маше подарю?


48

День был такой хороший, что дядька Валька не выдержал и потащил меня в Ростовский зоопарк.
В принципе, я обеими руками «за». Детство мое не было таким уж трудным. Я бывал и в зоопарке и в цирке и даже во Дворце спорта на новогодних елках. И из всех этих детских воспоминаний – зоопарк был по любому самым приятным местом. В цирке меня всегда мучили приступы тошноты от невыносимого запаха лошадиной мочи. Во Дворце спорта я всегда тосковал, наблюдая банальную сцену спасения Снегурочки от Бабы Яги, из года в год отличавшуюся только составом спасательной команды. Так что зоопарк казался лучшим вариантом.
Было солнечно, но не жарко. Облака и ветерок уменьшали нагрев до приятных порций. Народу по зоопарку бродило невероятно много. Люди ели мороженое, шутили, толпились у вольеров и кидали животным все, что просовывалось сквозь решетку. Дядя Валя сразу потащил меня в сторону огромной площадки с оленями. У железной сетки средних лет мамаша подняв на руки маленькую дочь, объясняла ей, как правильно давать олешке хлебушек. Иваныч стал рядом и засмотрелся как олень одними губами аккуратно кушал с детской ладошки. Такие они – Бодхисаттвы. Нравится им гармония в животном мире.
Выцыганив у мамочки кусочек хлеба, дядька Валька приобщился к кормлению млекопитающих, после чего неожиданно спросил:
- Хочешь загадку, Андрюша?
- Ну… - насторожился я.
- Я загадал название цветка.
- Гвоздика?
- Нет.
- Ландыш?
- Нет.
- Тюльпан?
- Хочешь подсказку?
- Ну…
- Это не роза.
Я задумался.
- Хочешь еще подсказку?
- Давайте.
- Этот цветок не растет на Луне.
Я начал закипать. Но дядька Валька не дал мне высказаться по этому поводу.
- Еще подсказать? – поинтересовался он.
- Ну… Хорошо.
- У этого цветка запах - обалденный!
Тут моего учителя пробило на хохот. До меня дошло, что он просто издевается. Но всплывшую было обиду, заглушила другая мысль. Ведь эти гуры никогда не делают что-то без скрытого смысла… Что он имел в виду? Что он пытался донести со своих высот до такого примитивного идиота как я?
- Может к хищникам двинемся? – забеспокоился вдруг дядька Валька, вновь став серьезным и даже слегка печальным.
- Можно. Только я сейчас это… По быстрому…
- Конечно. Это святое. Тогда подходи прямо ко львам. Я там буду.
Я пошел между орлами и фазанами в сторону похожего на искомое помещение кирпичного домика. Только подвели меня детские воспоминания. Домик оказался комнатой смеха. Смеяться хотелось меньше всего. Я огляделся по сторонам. Хоть бы кустики какие что ли. Но увы – открытое место. За большим деревом не спрячешься – вокруг него пони ездит, деньги зашибает… Хотя не ездит. Какой-то идиот пытается вместе с ним тянуть тележку полную ребятишек, а ишак упирается изо всех сил. Я потер глаза. Нет, не сон. Откуда здесь? Не может быть!
С ишаком вместе упирался и пыхтел… Серега Цой.
Слегка ошарашенный таким открытием, я не сразу понял, что Цой тоже заметил меня и прокричал какое-то приветствие. Как-то неудобно было просто уйти. Я подошел и протянул руку:
- Здравствуй, Сергей!
- Извините! – прокряхтел он в ответ. - При всем моем к вам понимании, сейчас не могу. Видите, мы пытаемся помочь детям.
Я видел.
- И как?
- Оччень ттяжело! Наверное мы плохо питались. Или не выспались…
- Мы?!!
- Ну да, мы с Борисом.
Я понял, как зовут животное.
- Но почему вместе с ним, а не на нем?
- А вы попробуйте? – Кореец остановился, снял с себя кожаные ремни конской упряжи и протянул мне.
Я понял, что втягиваюсь в какую-то нелепую аферу, но сдавать назад было уже поздно.
Залез на бедного ишака и, как учили на конной подготовке, долбанул пятками. Борис легко двинулся вперед, будто все это время только и делал, что ожидал моего прихода. Я глянул на Цоя, отчего чуть не упал со своей «лошади». Кореец стоял в сторонке и хохотал держась за живот, совсем как пять минут назад дядька Валька. Мелькнула даже мысль, что они братья… Близнецы…
Смешно наверное выглядели со стороны и дальнейшие мои действия. Соскакивает такой немолодой человек с ишака и бегом куда-то вдаль. Остается только упавший на траву в полной истерике кореец и группа гогочущих детей начального школьного возраста.
В этот раз я не промазал. Заветный домик нашелся неожиданно сразу и детские воспоминания всплыли во всей своей невинности и абсолютной достоверности. Уже выйдя из прекрасного здания с необыкновенной легкостью в теле, я осознал одну странную для меня истину: Нас подводят вовсе не детские воспоминания, а нечто совершенно другое, большее и невероятное. И можете называть это как хотите.
Транс мой перешел в клиническую форму, когда подойдя к клеткам со львами я увидел двух громко рычащих друг на друга хищников: старого матерого льва и вцепившегося в чугунные прутья Валентина Ивановича.
Первым заметил мое появление лев. Он завилял хвостом, словно ничего такого не было, быстренько метнулся в угол, упал и притворился спящим. Заулыбался добродушно и дядька Валька:
- Ну, как Андрюшенька? Удачно?
Я молчал. Насколько помню тогдашнее свое состояние, я вообще забыл, что умею разговаривать.


49

Через два дня после приключений в зоопарке Валентин Иванович устроил мне небольшой домашний праздник. Я проснулся и услышал на улице какие-то голоса. Первой моей реакцией было желание ухватиться за стены, чтобы не упасть с чердака. Совершенно, должен вам заметить - лишнее желание, ведь после сорванного цветка Валентин Иванович прекратил мою близость с небом и прописал спать в комнате. Обнаруженное спросонья отсутствие стен ошеломило меня так, что за малым не грохнулся на пол. Еле успел подать тело назад и удержался на самом краю кровати.
На улице продолжалась негромкая суета. Радостное предчувствие подбросило меня с постели к окну.
В центре двора стоял накрытый едой стол. Валентин Иванович руководил сервировкой. Леха Гапей придирчиво изучал этикетки на бутылках с вином. Саня Баранов расставлял стулья. Чистяков натирал полотенцем бокалы. Тут же суетились еще какие-то малознакомые мне мужики возраста Валентина Иваныча подносили салаты, консервы и прочую съедобную всячину. Так приятно было видеть их всех вместе с самого утра. Нелепые слезы скользнули по щекам. Что-то я мелодраматичен в последнее время. Даже смешно.
Умывшись, я появился во дворе.
Удивительно, но ребята встретили меня аплодисментами, словно воскресшего Джона Леннона. Дошло, что приготовления по мою душу. Странные они – великие люди. Казалось бы, кто я такой? Обычный никто. А они со мной столько возятся, заботятся… Невероятно.
- Здорово, Дрон! – Леха Гапей обнял меня крепко и повел к главной, как я понял, табуретке.
Все жали мне руки и говорили всякие приятные слова, про то, что соскучились, что очень рады, что с чем-то поздравляют. Это уже из тоста дядьки Вальки я понял с чем…
- Друзья мои. Произошло довольно редкое для нас событие. Новый человек не только поступил к нам на учебу, но и закончил ее. Разрешите вручить ему заслуженный диплом.
Все зашумели, захлопали в ладоши:
- Давайте!!! Наградить виновных!!! Приз в студию!!!
Валентин Иванович торжественно вынул из кармана небольшую серебряную медаль на кожаном шнурке и опустил ее в бокал с прозрачной жидкостью. Пришлось взять этот коктейль и под рев собравшихся пить до дна. Водка, а это была, оказывается она, пошла удивительно хорошо. Ну очень настоящая! Я надел медаль на шею. «Диплом» смотрелся симпатишно. На овальной серебряной пластине я разобрал корону и двух львов высунувших языки. Видно это был знак дядьки Валькиного колледжа.
Слово взял Саня Чистяков.
- В этот прекрасный момент мне хочется сказать только одно. Давайте наконец уже выпьем!
Мы не стали спорить и осушили бокалы. С полчаса мы кушали, пили, болтали, пока слово опять не взял дядя Валя.
- Андрей! Не хотелось бы тебя грузить в такой день… Но я так благодарен тебе за Цоя, так и уехавшего в свою Эфиопию. К тому же так положено. Именно сейчас я должен задать тебе стандартный вопрос. Не хотел бы ты продолжить свое обучение? Или же тебе лучше остаться свободным, без всяких новых нагрузок на голову и другие группы мышц?
Я очень растерялся. Мне-то казалось, что все уже закончено, диплом выдан, поздравления приняты… И Цой… При чем здесь он? Что это опять за Эфиопия?
- Решай, Андрей. Если скажешь – «Все!». Закончим. Будешь работать в нашей группе. С Лешей, Сашей, со всеми ребятами. Мы будем рады. Скажешь – «Дальше!» Отправим тебя по этапу… В хорошем смысле этого слова.
- А как бы Вы посоветовали? – спросил я наставника.
- Сам решай. Я советовать не могу. Это невозможно.
Озадачился я по самое «не надо». Без ребят себя уже не представлял. Учиться дальше – тоже было бы неплохо.
Ну, дядька Валька… Нравится ему что ли меня шокировать? Если пойду дальше… Не будет ли это изменой. Не предам ли своих ребят? Может с Лехой посоветоваться? Он соображает во всех этих примочках… Я глянул на своего товарища и не узнал его. Это был не тот бесшабашный, простой народный Леха, ненавидевший москалей. Вместо него на меня смотрел бесконечно уставший интеллектуал. Таким мог быть взгляд доктора наук, профессора, а не дворового парня, мотающегося за пивком. Если бы я только знал, как близко подвела меня интуиция к истине в то мгновение.
- Мы ждем! – суровый голос наставника дал понять, что времени на вопросы у меня не осталось.
Я тяжко вздохнул.
- Ну что… Я даже не знаю. А далеко это – «по этапу»? – Я вспомнил грустные искорки в глазах Маши. – Я хоть в Батайск скоро вернусь?
- А это важно? – удивился вдруг Саня Баранов.
- Для меня – да.
- Значит ты не хочешь идти дальше? – в голосе Валентина Ивановича послышалось облегчение.
- Почему? – вдруг решился я. – Я выбираю это… Как вы там сказали… Дальше. Отправляйте меня… по этапу.
Я заметил поникшие взгляды коллег, но отчего-то еще больше загорелся своим странным выбором.
- Валентин Иванович! Когда отчаливать?


50

Скорее всего, именно мысль о Маше отправила меня в непонятный путь. Взгляд Гапея сделал, конечно, свое, но главное – Маша. Когда есть надежда, боль отступает. У меня не было даже надежды на надежду. У нее – муж, у меня – жена. Может быть мы даже что-то значили друг для друга… Это ничего не меняло. Невозможно идти против Вселенной. Нас ждала только еще большая боль. Отъезд – неплохая попытка ампутации сердца. Все забыть – единственный выход и если судьба мне его подбрасывает, нелепо отказываться.
Вторые сутки я резонировал со стыками рельс, лежа на верхней полке пассажирского поезда «Ростов – Санкт Петербург». Пассажиры попались на редкость тихие и незлобивые. Старичок со старушкой, возвращавшиеся с лечения в санатории, и какой-то пионер в очках с книжкой про мальчика-волшебника. Мы немного пообщались, когда я пытался угостить их ужином. Пенсионеры сослались на диету. Мальчик сделал вид, что не голоден. Словом стало понятно, что народ стеснительный и очень уж не хочет обременять окружающих. Проспавший полпути, я опять рухнул на руки другу Морфею.

- Дядя! Дядя!
Я открыл глаза. Мальчик, хмурясь из под очков, настойчиво дергал меня за одеяло.
- Приехали, дядя!
- Спасибо, братишка! – кивнул я, очумело слезая с верхней полки. – Чо, Питер уже?
- Да, дядя, до свидания.
- Спасибо, что разбудил, - запоздало бросил я в спину уходящему по коридору мальчику.

На перроне народ валил в сторону вокзала. Я вспомнил, что меня никто не встречает и, подхватив свой кулек с парой книжек и туалетными принадлежностями, совпал с общим движением.
Неожиданно все замедлилось. Ворона, пролетавшая над толпой, приподняла крылья и остановилась. Я уткнулся в спину шедшего впереди мужика размерами с двух Саньков Барановых. Тот замер, выставив вперед в шаге ногу, но мой толчок не произвел на него никакого впечатления. Как стоял на одной ноге, так и остался. Я огляделся. Движение происходило, но очень замедленно. Люди продолжали двигаться вперед, но я мог легко их всех обогнать, рассмотреть в деталях лица, еще до того как они сумеют меня заметить. Оригинальные, должен вам заметить ощущения. Я даже чмокнул в щечку ну очень уж красивую девушку со свежим каре черных волос и небесно-синими глазами. Думаю, в будущем, если она когда-нибудь узнает об этом, я заслужу прощение, так как целовал не женщину, а икону, созданную Великим, но мало знакомым мне мастером. Так верующий, целуя святой лик, припадает губами не к холсту с красками, а к лотосным стопам Всевышнего.
У самых дверей вокзала дремал милиционер. Пользуясь своим интересным положением, я стал по стойке смирно, приложил ладонь к воображаемому козырьку воображаемой фуражки и лихо доложил:
- Товарищ сержант, лейтенант Шарко для дальнейшего прохождения воинской службы прибыл в северную столицу нашей Родины!
- Шарко, говорите? – оживший милиционер поразил меня побольше безумного всемирного ступора. – Ну-ка, документики предъявите, пожалуйста!
Я понял, что жизнь снова зачесала нормальным ритмом, и стал растерянно хлопать себя по карманам, вспоминая, в каком паспорт. Милиционер терпеливо ждал, и даже, что было уж совсем невероятно, продолжал приветливо улыбаться.
В полном ужасе я встретил открытие, что документов в карманах нет.
- Может быть, это… - попытался я объяснить сержанту. – В поезде забыл…
Сержант улыбаться перестал:
- Следуйте за мной!
И пошел, оборачиваясь, наверное, контролируя, чтоб я не дал деру.

В прокуренной комнатке за грязным столом сидел лет сорока капитан и читал газету.
- Что? – заметил он нас. – Петькин? Рецидивиста задержал? Крутишь дырочку в кителе, пока мы тут героически чешем грудь колючей проволокой?
- Без документов… - сержант словно оправдывался.
- И без денег? – капитан поднялся мне навстречу.
- Ну почему же! – возразил я. – Деньги есть. Вот, кошелек. А паспорт, наверное, в вагоне забыл…
Капитан подошел поближе и кошелек ловким манером оказался у него в руках.
- Сколько у нас тут? Так, ага, практически пять тысяч рублей. Ну ладно. – Он с явной неохотой все же положил кошелек себе в карман. – Расстанемся друзьями.
Мне стало смешно. Лицо капитана было такое юморное, что реагировать на его фокус без улыбки казалось просто нереально. Он заметил, что мне весело, поправил прическу, посмотрел по сторонам, пожал плечами и достаточно неловко сел за стол.
- Ты чего лыбишься? – все-таки спросил он.
Я рассмеялся во весь голос. Сержант напрягся:
- Товарищ капитан, может он того… Может скорую?
- Не надо! Успокойтесь, гражданин. Вы местный? Может вас до дома подбросить?
Смех испарился. Возникла какая-то наивная надежда.
- Ребята! – воскликнул я с таким дружеским чувством, что сержант отпрыгнул на шаг назад. – Может вы мне поможете. Я из Ростова. Мне сказали в Питере найти отца Анатолия. А адрес не дали. Может знаете кого, кто в батюшках разбирается?
Теперь странно улыбался капитан.
- Как зовут-то вас?
- Андрей.
- А по отчеству?
- Палыч.
- Присаживайтесь, Андрей Палыч! – он перегнулся через стол, придвигая мне стул.
Я послушно присел.
- Да! – вспомнил капитан. – Петькин! Не в службу, а в дружбу. Смотайся за пепси. Жарко как, Бог мой!
Петькин умчался, и капитан повернулся ко мне:
- Как доехали, Андрей Палыч? Как самочувствие?
- Спасибо! – поблагодарил я. – Хорошо доехал. Купе такое спокойное было: старички, да мальчик - пионер.
- Это хорошо. Может вам с гостиницей какой помочь? Вы не стесняйтесь, обращайтесь, если что.
- Большое спасибо! – мне все больше нравился этот простой русский офицер, так переживающий за судьбы своих соотечественников. - Приятно было с вами познакомиться.
- И мне тоже… Очень…
В комнату ворвался Петькин и поставил на стол двухлитровую бутылку «Фанты».
- Ну вот! – расстроился капитан. – Видите, какие у меня подчиненные! Я ему «Пепси» заказываю, а он мне что?…
- А я догадался, что вы так скажете! – засиял Петькин и вытащил из кармана три одноразовых стаканчика. – Поэтому у меня вот!!!
Капитан разлил ядовито желтую жидкость по трем стаканам, и мы выпили «За встречу».
- Вас сразу отвезти или может, в ресторане поужинаем? – поинтересовался капитан.
Даже как-то неудобно мне стало. Нельзя так злоупотреблять хорошим отношением этих замечательных людей. Поэтому я отказался от ужина и сказал, что лучше бы сразу отвезти куда можно.

Наш «БМВ» остановился на узенькой улочке у симпатичного сине-белого православного храма.
- Ну что ж, – вздохнул капитан. – Пора прощаться.
Он достал из кармана кошелек.
- Ваш? Берите.
- А как же вы?
- Ну что вы! Это же у нас это… Тест такой… А вдруг деньги фальшивые. Клиент и засуетится. А мы ему: «Иди сюда!»
Я еще раз поразился проницательности этого великого человека. Сунул кошелек за пазуху, обнял капитана на прощанье, вылез из машины и долго смотрел вслед бээмвухе, пока она не исчезла за каким-то из домов. Стало немного грустно от неизбежности разлук и вспомнилась Маша, ее волосы и дыхание тогда, в автобусе…
- Ко мне? Сын мой?
Я обернулся. В воротах церкви стоял небольшого роста, весь в черном поп. Он улыбался, глядя прямо мне в глаза. А у меня перехватило дыхание. Я понял, что не могу сказать ни слова. Вам может показаться странным, но по щекам священника сверкали солнцем соленые слезы. Поверьте, это было нормально. Ведь мы не виделись с той самой войны.
- Саша! – наконец выдохнул я.
- Андрюха! – прохрипел он, и мы обнялись крепко, разрушая все немыслимые преграды, стоявшие до сих пор между нами.


  51

С Александром Андрюхиным, или, как его необъяснимо называли – отцом Анатолием я прожил рядом целый месяц. Чудесный месяц, должен вам сказать. Оказывается, мой старый друг остался без помощника, которого перевели на повышение. А нового, чтоб с печатью Духа святого - под рукой не оказалось. Отозвалась Ростовская епархия и почему-то прислала именно меня, хотя я к тому времени никаких печатей кроме желтого цветочка за собой не наблюдал.
 Днем, чем мог, помогал по хозяйству, немножко разобрался с богослужебными деталями, когда и что нужно поднести, где кому сказать, ободрить. В этих вопросах Санек за последние годы, натурально стал профессионалом.
Вечерами вспоминали армию, хорошие и смешные вещи из этой нашей прошлой совместной жизни. Вспоминали и поминали ребят, размышляли о смысле всего, что произошло с нами за последнее время.

Был обычный летний вечер и мы, как это часто бывало, сидели в небольшом храмовском саду за деревянным столиком, потягивая темное пиво из огромных стеклянных кружек и закусывая это дело вяленым судаком.
- Вот ты говоришь, какая разница… - вспомнил Андрюхин наш давний спор. – Есть Он, нет Его… А я все же не согласен.
- Еще бы ты был согласен, - ухмыльнулся я, разламывая кусок рыбы. – Куда тебе без Него. Сидели бы мы сейчас здесь с пивом…
- Ты вроде смеешься, а слова-то точные. Без Него не сидели бы. И Его к себе отношения не чувствовали бы. Доброты Его, заботы. Ты разрешил Ему быть собой, и Он с этой задачей справился. Но ты ведь ничего не сделал, чтобы измениться и стать Им…
- Да ладно, Сань. Человеку чего надо? Чтоб не доставали его, чтоб все по-хорошему было, а не в тягость. А тут то война, то катастрофа какая, то когда встретишь человека и все, вроде бы больше ничего не надо…. - Я отчаянно махнул рукой. – Разве ты поймешь?
- По себе меришь, Андрюша. Мир же он поболя тебя будет. Кто для всех определит, что хорошо, а что грязь из под ногтей? Да и кто решил, что грязь – гадкая категория?
- А по ком мерять? По Пушкину? Конечно по себе. А тебя если послушать, так сесть на полянке, и балдеть от того, как все прекрасно. Мхом обрасти. Как пень с глазами.
- Опять отрицательные эмоции. Что плохого в пнях?
- А! Так ты все-таки хочешь стать таким пнем? А я не хочу. Я упираюсь, чтобы хоть чуть разобраться во всем. Чтоб научиться чему. А оно все одно. Снаружи красиво, а внутри пусто, как в тех фантиках из-под конфет, которыми в школе друг друга дурили. Где изменения? Где результаты? Чего мы достигли?
Андрюхин сделал хороший глоток пива, крякнул довольно.
- А чего ты хочешь достичь? Может в этом проблема? Ведь если хочешь научиться машину водить, нужно заниматься вождением на курсах в автошколе, а не вышиванием крестиком где-нибудь в Петрозаводском Дворце культуры.
- Так и я о чем, Саша! Может зря мы с тобой по церквям, да по пивнякам ищем? Может, махнем куда-нибудь в Тибет к ламам? Они говорят такие вещи вытворяют… На снегу спят, бегают быстрей лошади и не устают…
- Так тебе истины хочется или бегать как лошадь? Зачем тогда, действительно, по церквям груши околачивать? В цирк – прямая и ровная дорога.
- А я так понял, что нужно силу в себе открыть. Вот ламы наверняка ее секрет знают.
- Вряд ли, Андрюша. Вот Гитлер – тот знал. Сталин был в курсе. Только зачем тебе та «сила»? Подумай, дать каждому таких силенок, что в мире будет твориться? Не дай Бог… Сила – она ведь нужна, чтоб быть сильнее других. А смысла в этом нет. Все другие – они внутри тебя, а ты внутри каждого. Если в тебе они добрые и хорошие, так зачем с силой проблемы решать?
- А чего ж тогда твоя церковь с сектами воюет, забыла что ли, когда сама иудейской сектой была? Где ж те добрые и хорошие в буддизме или даосизме? Там ведь все по-вашему сплошь от лукавого…
- Ты б не путал православие с организацией. Человек, он тварь двойственная. С одной стороны Божеское в нем, но с другой тварное. И не важно кто, священник православный, районный надзиратель свидетельский, монах буддийский, или насильник и вор - когда верх тварная сторона берет. Твари чего надо? Себя заместо Бога поставить. Тогда и интересы тварные из человека прут. Нажраться, подмять под себя все, выжить, в конце концов. Оно ж тварное - смертное. Вот и сбиваются люди в стаи. Кто в банды подается, кто в начальники, кто в секты, а кто и в православие. Разницы нет ведь по большому счету. Спросится ведь не с церкви и не с секты, а с каждого, что у него главным было: тварь или Господь. Вот тварные и дрожат от страха и воюют с теми, кто не в его стае. А Божеским бояться нечего, радость у них, где бы они ни были. Нету у них врагов. Любовь кругом. Чисто все для них. Мир – он же как зеркало. Только свою грязь и видишь.
- Это ты какие-то нецерковные идеи толкаешь!
- Какая разница как ты назовешь, Андрюша. Неужели никогда не чувствовал, как все вокруг замедлится, почти остановится. Когда нет ничего благодатнее падающего вниз обычного белого весеннего лепестка вишни…
Я вздрогнул.
- Все та самая любовь, о которой скучает Божеское в каждом из нас. А силы и фокусы, это совсем другой зверек шевелится. Вот ему это прельстительно – перещеголять кого, объегорить, а по возможности и снасиловать… Тьфу! Чего о нем вообще говорить-то. Лучше вспомни, разве, хоть раз в жизни, не увидел ты вдруг большими и великими не себя горячо обожаемого и любимого, а ближних к тебе в тот момент людей? Забыл что ли ты это чувство, когда от бессилия и глупости собственной, вдруг, такое счастье, что любой фокусник или силач обзавидуется?
- Да я-то понимаю, – вздохнул я. - Просто забываешь иногда. В таком смысле конечно – у каждого свой опыт. И если смотреть из этого опыта…
- Из души… - поправил Саша.
- Да. Тогда конечно, я несу полную чушь. Давай-ка лучше по пивку.
И мы с удовольствием приняли еще по одному бокалу прохладного напитка.

Месяц пролетел как три серии латинского сериала. Отыскался дьякон из местных. И вот меня уже попросили передать привет Валентину Ивановичу. Лично.
На перроне, у двинувшегося поезда, сквозь жуткий скрип, Андрюхин остановил меня:
– С чего ты взял, что девушка твоя замужем?
Я не знал, что ответить, ведь мы с ним никогда не говорили на эту тему.
- Не замужем она. Ведь ты не женат. А иначе бы не встретились вы никогда.
И подсадил меня в вагон.


52

Поломка автобуса не такая уж плохая вещь, как кажется иногда из начального созерцания предстоящих событий...
Но начну излагать с самого утра.
Поезд «Тихий Дон» прибыл точно по расписанию. В Ростове было гораздо теплее, но не душно. Комфортно. Я взвалил на спину огромный рюкзачище Андрюхинских сувениров, взял в руки свои кулечки со шмотками и пошел сквозь вокзал к автобусной остановке. Огромные часы над главным зданием вокзала показывали пять минут двенадцатого. Я точно знал, что ребята накрыли стол и сидят в ожидании, когда же я, наконец, привезу мешок приветов из Питера, да себя, милого. По прикидам в уме, по-хорошему можно было добраться за сорок минут. Я ускорился и вскочил на ступеньки отчаливающей единицы. Замелькали дома «Большой садовой», по которым, оказывается, успел конкретно соскучиться. Водитель, молодца, поддал газку. Может, и за тридцать минут доберусь, все ж ребятам меньше ждать. Ждать - это дело тяжкое…
 И тут шмякнуло меня об поручень всем телом, аж позвоночник хрустнул. Стал автобус-то. Может, сбил кого? Народ кто попадал, кто удержался – волнуется. Вроде нет пострадавших. А время идет. Минут через десять нетерпеливые начали выходить. С моими сумками до ближайшей остановки долговато. Я поставил их, сам к водителю.
- Надолго стали, брат?
- Вроде все в норме! – Ковыряется в движке безумный, ничего понять не может. – Чего стали, не пойму. Никогда еще такой байды не было. Может просто завести?
И точно, сел за руль, автобус, будто и не было ничего – завелся, полетел. Но полчаса-то я уже потерял. Бедные ребята! Вот где я запереживал, что жизнь не по уму иногда складывается…
Пересел на сто первый нормально, без приключений. Завелось все, поехало, но при подъезде к «Пляжной» суровый локоть крупненького мужчины неслабо ткнулся мне под ребра. Уж если начнется невезуха…
Я обернулся на удар, но увидел не столько толкача, сколько за окном, на остановке, группу прокачанных людей, обступивших нескольких подростков. И ладно бы только подростков. Там я обалдело заметил Машу!
- Извините! – заорал я, пробиваясь к выходу. – Мне срочно на пляж!
Люди машинально заупрекали в неподготовленности заранее и прочих автобусных грехах, но было не до того. Я выломился из автобуса под большой шиферный навес к эпицентру внезапной драмы.
Штук пять перекачанных бритоголовых ребятишек разговаривали достаточно громко и серьезно:
- Короче! Хватит пургу гнать! Чо ты дуешь! Сломал, плати.
- Но ребята! - оправдывался один из двух Машиных спутников. – У нас сейчас денег нет. Давайте потом рассчитаемся.
- Расчет окончен! – пошутил один из ребят.
- А лучше девочкой расплатитесь и разойдемся миром, – предложил другой.
До меня дошел смысл армейской шутки про «расчет» и я не выдержал. Засмеялся громко и счастливо.
Все собравшиеся ошеломленно обернулись в мою сторону. На какое-то мгновение они совершенно забыли о своих проблемах. В глазах определился непонятный испуг пополам с удивлением. С легкой грустью я заметил про себя, что юмор иногда бывает непонятен даже самому юмористу.
- Ты эта чево? – не понял самый нормально прикинутый в пиджак с галстуком бритоголовый. – Больной что ли?
- Андрей! – узнала меня Маша и подбежала поближе.
Мы обнялись, пользуясь совершенным замешательством окружающих.
- Ты эта, что ли муж ее? – поинтересовался тот же парень.
- Да! – ни с того ни с сего счастливо подмигнул я ему. – Вы пацаны наверное пива хотите? Давайте вмажем! Я жену целый месяц не видел! Надо это дело отметить.
- Я не понял! – то ли возмутился, то ли просто заметил тот, что требовал расплаты телом. – Они это чего, типа съехали?
Я, в обнимку с Машей, подошел к стоявшему тут же ларьку.
- Девушка, дайте нам три бутылочки «Дона» и какой-нибудь рыбки. А то нас с ребятами жажда замучила.
- Слышь, мужик! – один из обмороженных в спортивном костюме подошел поближе. – Ты чего вклиниваешься? Мы может, телку хотели.
- Понимаю, - улыбнулся я. – Я бы с удовольствием поделился, но месяц без ласки, сами понимаете!
- Ты чо, гонишь? – не понял паренек.
- А я его понимаю! – включился вдруг тип в пиджаке. – Чувак месяц жену не видел. Чо тут не понять. А ты с какой-то антенной. Чо лох? Не можешь себе другую достать?
- Ты кого лохом назвал?
- Пацаны! – вступился я. – Я чо, зря пиво что ли покупал. Давайте пить. Жара такая.
Мы начали пить. Разговорились. Оказывается, ребята приехали купаться на гребной, а один из гребцов задел веслом антенну на капоте и поломал ее. Вот они и пытались вернуть потерянное имущество.
- А сколько антенна стоит? – заинтересовался я.
- Рублей двести. – Прикинул парень в спортивном костюме, по имени Валера.
- Так давай я заплачу. Это ж свои пацаны. Спортсмены. – И полез в карман за деньгами.
- Не гони беса! – остановил меня тот, что в пиджаке. – Чо мы будем из-за такой мелочи отношения портить. Нормально сидим, нормальные пацаны. А то, что эти спортсмены еще молодые… Так подрастут. Никуда не денутся. Хрен с ней, с антенной, давайте о чем-нибудь приятном поговорим.
Через час мы расставались, чуть ли не со слезами на глазах. Я понял, что такие парни, как эти, гладко выбритые пацаны, никогда не подведут и всегда мне помогут по жизни. Они позвонили по мобиле Иванычу, чтоб не волновался, что я скоро буду. Предлагали развезти нас по домам, но мы решили, что доберемся сами. Спортсмены, кстати, оказались не такими уж мертвыми. Развеселили нас парой историй из своей нелегкой подростковой жизни. В общем, день удался.
Ребята уехали в сторону Ростова, мы же с Машей и спортсменами сели в очередной сто первый.

   Казачка встречала мужа с войны. Такая мысль вполне могла придти в голову разным соседям, с увлечением наблюдавшим в окна, за нашим подходом к Машиному дому. Я с рюкзачищем, она с моими кульками.
   Остановились у знакомых ворот, груз на траву бросили. Так и отдыхали, не отрывая взглядов друг от друга. Солнце, играясь, пряталось за облака и снова выглядывало, заставляя тени зеленых деревьев, дома и заборы причудливо двигаться в мистическом танце. Было тихо и спокойно. Я взял Машины ладони своими:
- Знаю одну вещь.
- Какую?
- На самом деле ты не за мужем.
- Да… Откуда ты… Но была… А ты… Ты ведь…
- А что я? Я тоже был… В смысле сейчас нет… не за мужем.
- Ну, это понятно. – Она все же нашла силы улыбнуться. – Было бы странно…
- В смысле… - До меня дошло, что я сказал, и стало смешно. – Ну, Маша… Я ведь знаю. Я ведь…
- Вот мы с тобой дураки! – вдруг воскликнула она.
Я не мог не согласиться, и мы прижались, как тогда, в автобусе или в лесу… Уже невозможно было понять, что было до этого сном, а что нет.
- Ой, - Маша слегка отодвинулась от меня.
- Что такое?
- В рубашке у тебя что-то…
Я вытащил из кармана цветок папоротника.
– Это тебе… Подарить хотел…
- Спасибо! – Маша положила железку на ладонь. – Горячая такая. Откуда она у тебя?
- Так… Достал…
- Классно.
Стукнула калитка, выскочил белобрысый мальчонка на вид лет шести. Нас увидел, заулыбался смущенно. Я, наверное, первый раз в жизни не стормозил, присел, распахнул руки. И мальчишка, что странно, подбежал, обнял как старого знакомого.
Я поднял голову и понял, что слезы не только у меня, но и у Маши на глазах. На таких же, как у малыша, зеленых, грустных, любимых…