Тысячи голубей взмыли в небо шестого августа.
Двести тридцать тысяч людей замерли вспышкой света - божественная десница коснулась их.
Сэй слушала радио, когда ее руки перестали вышивать, голоса воззвали сверху сбросить - потом сойдет с ума, в голове его вспыхнет огненный шар - тысячи детей с большими глазами стали ангелами, бабочками с обгоревшими крыльями. Вода в реке закипела - Сэй приступила к чайной церемонии.
Плоть разлагалась на глазах, источая дух. Во многих местах руки Сэй, словно бледные кисти художника над холстом, двигались от тела отдельно - пассы в воздухе, смеси раскаленных газов, - атмосфере печи, у которой сталевар в шерстяной фуфайке замер неподвижно у открытой двери. Вспенилось время, части его пошли вспять, разрушились, и пространство в этих местах, обезумев, продолжало разрываться, уничтожая самое себя. Слезы Сэй улетали вверх, ее тело парило, как весенняя земля, испарялось, источая жизнь непрожитых лет - он сойдет с ума, оказавшись на мгновение почти богом, судьбой, кармой для двухсот тридцати тысяч, принявших смерть с улыбкой.
Сэй умирала постепенно. Ее руки - среди камней, голова и грудь меж ветвей, в стеклянной скорлупе - маленькие ноги, кимоно - бордового цвета от высохшей жидкости, которая так нужна была Сэй.
Первой умерла левая ладонь. Она любила ей гладить своего сына по голове, мужа по щеке, махать своему мальчику, когда он уходил в школу, и мужу, когда он уходил на работу, кидать птицам хлебный мякиш; но ни школы, ни работы, ни птиц уже не было. Не осталось ничего. Сэй умирала. Ее ноги, бывшие маленькими девочками, бегали в садах, когда цвела вишня, белые лепестки устилали ей путь. Сэй бежала и отрывалась от земли и не чувствовала ног, грудей, которыми кормила ребенка, которые ласкал муж. Сэй ждала, когда откроется дверь на небо - ее последняя дорога. Но двери не было - она перестала существовать. Не было и неба - его заменил огненный шар.
Он излечится, когда увидит ее. Сэй перестала чувствовать. Образы, звуки - вся внешняя информация стала единым горящим адом, татуирующим на радужной оболочке глаз узоры лика божьего - солнца с темными пятнами протуберанцев и запахом сожженых хризантем. Белые лепестки сыпались сверху, так в детстве Сэй бегала по начинающему отцветать вишневому саду. Красив был этот дождь - пепельное падение испаренной плоти: сверху падали ее нерожденные дети, соседи, подруги, родители и ее маленький мальчик. Сэй мечтала о поцелуе. Снег, белый пепел, покрывал ровными мазками ее мозг - вместилище заживо сгоревшей души - requiem, лепестки и удары колокола. Сэй было двадцать пять лет.
Кто-то сказал ей "Хватит" и сошел с ума, прижав голову к горящей газовой конфорке. Его спасли в тот раз, и он прожил до девяноста лет, когда вновь увидел на улицах снег - понял все разом, но не мог рассказать это никому, потому что язык его стал мертв, потому что не было больше летчика.
Потому что не было больше Сэй. Он шел по улице маленького города и падал снег, а он не мог остановиться и продолжал идти, тяжело опираясь на клюку. Он чувствовал, что оборвалась его связь с сим миром, почувствовал холодное дыхание сзади. Обернувшись, этот седой, крупный мужчина увидел женщину в белом платье - молодая японка стояла чуть поодаль и улыбалась. Крик его замер, так и не начавшись, и перешел в хрип. Страшной поступью он побежал, выкидывая впереди себя палку и спотыкаясь, отпугивая прохожих - теней в свете зимнего солнца, вспыхнувшего, как огненный шар.
Он вновь обернулся - Сэй стояла в нескольких шагах позади него и улыбалась; она побежала вперед и обогнала его. Шел снег. Крупные хлопья его, седые, пепельные падали на ноги Сэй, а она бежала легко, как бы отрываясь от земли. И ему показалось, что это вишня осыпается цветом, меняет время и рождает детей. Белые волосы его спутались, взгляд стал спокойным, голубые глаза смотрели вниз и видели облака, тяжелые, серые, как камни, - они приняли его. Как дом, в котором жила Сэй, осыпался он плавно на землю, медленно с кинематографическим эффектом; дряблые морщинистые руки стали частью земли, в которую упал, приник горлом, разорванным криком; по-французски целуя снег, сухой и жесткий, похожий на пепел, на сгоревшие лепестки вишни - один глаз его уперся в камни, другой, вывернувшись, видел бесконечно убегающую фигуру женщины в кимоно бордового цвета.