АЛЕКСАНДР ЧЕБАНЮК
КТО ТЕБЯ ПРОСИЛ
БЕЗ РЕКЛАМЫ часть 3
ФИНАЛ часть 4
Г л а в а 1 БОРЬБА ЗА ВЫХОД В МОРЕ
Человек учится, изучает чужой опыт, чтобы предусмотреть все случайности. Но все предвидеть нельзя и, чем больше поле деятельности, тем более вероятны приключения, когда сама судьба вмешивается в жизнь.
Я увидел ее, спускаясь с горы, еще на подходе к КПП завода. Она стояла на том же месте, такая же сиротливая, только корпус ее словно выгорел под палящими лучами солнца. Яхта была очищена от водорослей и ракушек, только не покрашена. Трап стоял по левому борту, а около кормы стоял Иван Иванович и с кем-то бурно разговаривал. Увидев меня, они замолчали, и его собеседник убежал.
Поздоровавшись, я первым делом посмотрел под фальшкиль, где в прошлом году было повреждение. Мокрое пятно на очевидно специально подложенной доске, говорило само за себя. Прошлогодний удар, при попытке моими ахломонами, поднять яхту слабомощным краном, не прошел бесследно, и корпус яхты у основания фальшкиля, пропускал воду. Медленно, но факт оставался фактом, течь была.
- В день по полстакана, - сказал Иван Иванович, заметив, что я наблюдаю течь.
- Все равно это много.
- Нужно герметизировать, поэтому не красил.
Мы поднялись на борт. Все было по-старому. Дубовые планки, которые в прошлом году отклеились, сейчас почти не держались, но новых деформаций не было, по крайней мере я нигде не нашел.
Я ожидал худшего, осмотрев корпус и палубу, я слегка успокоился.
- Палуба не течет?
- Нигде никаких следов.
- А как ты проверял?
- Несколько дней шли сильные дожди. Ливневые. Так не только не текло, но и следов нигде, никаких. Вот только с вентиляцией плоховато, - пожаловался Иван Иванович. - Два ваших грибка не дают достаточного обмена воздуха, и на стоянке очень душно и жарко.
- Как с покраской корпуса?
- Краски нет. - Иван Иванович отвернулся от меня и посмотрел на море. - Я же у вас просил 100 рублей, а вы прислали только 50.
- Что же вы не купили хотя бы на 50 рублей.
Иван Иванович пропустил мою реплику мимо ушей - деньги, которые я ему прислал, он просто пропил.
- Краску можно достать здесь, на заводе.
- Почему же вы не достали?
- У вас письмо есть, а у меня нет.
- Но такое же гарантийное письмо есть на заводе и в нем записано, что все работы на яхте выполняются и проводятся как по моей, так и по вашей заявке. Там указаны обе наши фамилии. Ну, ладно, давайте о другом, - махнул я рукой. - Вы были на заводе? Расскажите вообще обо всем, что узнали, что нам будут делать, какие заказы выполняются.
- Я был на заводе, но главный инженер сказал, что, когда приедет капитан, тогда и будем разговаривать.
- Вы показали ему копию гарантийного письма? Ну, что вы так...
Так я начал входить в курс дела. Жигоман только прибрался на яхте, а всем остальным, что требовало труда и напряжения с его стороны, он решил себя не утруждать. Боюсь, что он ничего даже не обсуждал с представителями завода, оставив все вопросы до моего приезда.
В свое время я много читал об Америке и завидовал, до чего хорошо и просто, когда человек держит слово, которое дороже сотни обещаний и гарантийных писем. Договорились же мы с Иваном Ивановичем, что он приедет пораньше, как только у него появится возможность и займется подготовкой яхты к плаванию. Но он ничего не сделал. Что делать с таким человеком? Он же прекрасно знал, что все деньги на плавание у нас с зарплаты, что никто нам не поможет. Просить милостыню я не буду. Он же приехал ко мне не подрабатывать, а из-за привлекательности идеи о кругосветном плавании. Так стоит же ради этого потрудиться. Просто зло берет. В таком деле, грандиозном, я бы сказал романтическом, связанным с престижем нашей страны, с познанием мира и сущности человека, мы наталкиваемся на стенку из госзнаков.
Разговоры с Жигоманом бессмысленны. Иду знакомиться с администрацией завода.
Яхтсмены всех категорий, особенно крейсерщики-любители, которые не находятся “под крылышками” спортивных обществ, самые бескорыстные и добросовестные трудяги. Независимо от личной специальности, профессии, наклонностей, все они весной берут в руки разнообразные инструменты и исполняют любые виды работ, которые только можно представить. А работы на яхте предостаточно - она требует постоянного и тщательного ухода. И не только ухода, но и уйму средств. Один из немецких яхтсменов так определил назначение яхты:
“Яхта, это дыра в море, в которую нужно все время бросать деньги”.
За время навигации появляются различного рода неполадки, на яхту вводятся новые интересные и нужные приспособления, улучшающие ее эксплуатацию или ее мореходность. Все это, не говоря уж об очистке и покраске корпуса, требует времени, сил, умения, средств, и поэтому в субботние и воскресные дни в яхт-клубы стекается народ и облепливает яхты как мухи мед. Никто не гнушается никакой работой. И все для того, чтобы потом несколько дней походить под парусами, в лучшем случае - в море, а то и просто у берега.
Мы же были вдвоем, и кроме обычных работ, нам нужно было спрямить мачту, отремонтировать двигатель, установтить новый компас и нактоуз, сделать заново палубу, покрыть фальшкиль стеклотканью на эпоксидке, чтобы ликвидировать микротрещины в корпусе и так далее. Бесчисленное множество работ, а Жигоман, к сожалению, за целый месяц ничего не сделал.
Сложность нашей задачи была и в том, что мы здесь были чужие, в плавание собирались в одиночку. И поэтому нам нужны были документы и карты для обеспечения самостоятельного плавания и проведения обсерваций. Нужно было покупать где-то карты, лоцию Черного моря, ”Огни и знаки”. Все надо, надо и так до бесконечности...
- Новый компас вам не дадут, - сказал мне начальник навигационных мастерских. - Они выдаются только на новые корабли или после капитального ремонта и то в ограниченном количестве. Заявки составляются за несколько лет. Вам нужно просить, чтобы установили списанный компас после капитально-восстановительного ремонта. Можно подобрать у нас, и мы охотно это сделаем. Но трудно потому, что у нас нет спирта для заполнения котелка.
- У меня тоже нет. Здесь у меня уже появились кое-какие знакомые, которые обещают помочь с подготовкой к плаванию, но у них есть только гидролизный спирт.
- Не годится. От него чернеет лимб картушки.
- Что же делать?
- Пойдет водка, если ее залить со старым спиртом.
- А сколько ее нужно?
Два с половиной литра.
Так, или примерно так, началась наша подготовка к выходу в море. Скоро в кокпите стоял нактоуз и большой хороший компас с подсветкой. Двигатель мы так и не сделали. Я пытался вникнуть в производственные процессы этого большого судоремонтного завода. Но основная причина безразличного к нам отношения была ясна и так. Все корабли хотели как можно скорее отремонтироваться и выйти в океан на ловлю рыбы. Этот завод обеспечивал крупнейшее в нашей стране объединение “Атлантика”, и при всем уважении к моим неординарным задачам, они считали ремонт своих кораблей - главным.
Лето шло. Сияло солнце. Далекая синева Черного моря звала в плавание, а яхта не была готова. Как-то вечером мы сидели с Иваном Ивановичем, и в разговоре с ним я бросил с упреком:
- Лето проходит, а мы не можем выйти в море. Если бы вы хотя бы часть денег, что я вам прислал, “сэкономили” попивая водочку, то яхта уже была бы покрашена.
- Я бы с удовольствием, но мне жить не на что было, а пропил я совсем малость. Вот Титов бы все деньги пропил, вы не думайте, он вам не вернет деньги, которое вы дали ему взаймы, чтобы он купил подарок своей жене.
- Почему вы так уверены. Не может он быть таким мелочным. Я дома ходил на комбинат и договорился, чтобы ему за зимнее плавание дали премию. Он получил оклад, так что я уверен, он будет доволен.
- Не знаете вы Титова. Вы уехали раньше и не знаете, что здесь было. Мы забили яхту и собрались. Володьке надо в Москву, а мне - в Николаев, - начал рассказывать Иван Иванович. Я решил ехать до Симферополя поездом, а оттуда автобусом. Так быстрее и меньше пересадок. Взял я предварительно билеты... А Титов набрал уйму вещей. Уму непостижимо. Зачем ему подушки, одеяла, матрас, резиновые сапоги, спальный мешок. Мы же все это получили на комбинате, чтобы матросам было где и на чем спать. А он стащил. В общем, точно я не могу сказать, но набрал он два огромных тюка. Донести он не мог и попросил меня, чтобы я помог ему донести. ”Магарыч за мной», - сказал Титов. Утром мы сели в поезд, - продолжал свой немудреный рассказ Иван Иванович. - Титов и пригласил меня в вагон-ресторан. ”Пойдем, говорит, покушаем”. Я видел, как он у вас выпросил 30 рублей, якобы жене на подарок. Но он ничего не покупал, и я решил, что он сейчас на эти деньги меня угостит. Я согласился. Он заказал обед, пиво и бутылку вина. Пообедали мы, сидим, пиво попиваем и травим. Титов, как заведенный остановиться не может. Все мне сочувствовал и хвалил, как я море знаю и разное там. Вдруг он говорит мне: - Пойду, проверю, что там в купе... Я быстренько. Жди мол меня. Я сейчас”. У нас осталась еще бутылка пива, он даже не допил свой стакан. До Симферополя ехать сущая ерунда. Я попиваю пиво, а Титова все нет. Время начало поджимать, я подзываю официанта и говорю:
- Мне здесь сходить. Я еду дальше автобусом в Николаев. Вы обождите, говорю ему, я схожу за своим напарником, с которым обедали, а то он что-то задерживается.
У меня и в голове не было, что он может меня обмануть. Но официант быстренько стал так, чтобы загородить мне дорогу на выход и говорит:
- Заплатите, а потом идите, куда хотите.
- У меня денег нет, - отвечаю ему. - Я поэтому и хочу позвать товарища.
- Нет, - говорит, - знаю я вашего брата. Так не пойдет, платите.
- Но мне нужно сходить в Симферополе.
- Заплатите, тогда сходите.
Уже мелькали дома и станционные постройки, а Титова все не было. Тогда я заплатил сам и побежал за вещами. В вагоне Титова не было. Спрятался гад. Сколько раз я его угощал, а он, дрянь, так меня купил. Не отдаст он вам 30 рублей, вот увидите” - закончил свой рассказ Иван Иванович.
Я не хотел портить отношения с Жигоманом, а то бы я напомнил ему, сколько раз он выпивал за чужой счет. Он же не задумывается над тем, откуда у человека, который его потчует, деньги, не думает и над тем, чтобы ответить взаимностью на гостеприимство. Вместо этого, я постарался успокоить Ивана Ивановича:
- Не переживайте, Иван Иванович. Народная мудрость гласит, что нечестный кусок впрок не пойдет.
Откуда у нас такие люди? Ведь все учатся в обычной школе, у всех родители работают и стараются, чтобы дети росли порядочными... Но откуда-то берутся такие, что норовят где-то что-то стащить, присвоить, пожить за чужой счет... Нет, я не о жуликах и бандитах. Я о прихлебателях и мелких обманщиках. Почему-то в каждом деле вокруг собирается стайка сомнительных личностей, чтобы поживиться, урвать, хотя бы махонький кусочек, но бесплатно. Ну как в животном мире, когда вокруг благородных хищников бродят шакалы, гиены, летает воронье. Все они питаются остатками пиршества или норовят украсть кусок. Но, Титовы, это другое. Этот не только питается падалью, но такие, как он, напоминают клопов и других паразитов. Они сосут где только можно, без зазрения совести. Мне вспомнилось, как он тащил у меня материалы, которые с таким трудом мне доставались.
- Немножечко красочки, жена, мол, просила, подкрасить кухню. Возьму пару дощечек, нужно для ремонта, пару сверлышек. Все надо в хозяйстве. Вы еще достанете, говорил он мне. Так и таскал по мелочам. А потом и до тряпок дошло. Среди тряпок он припрятал замечательную мощную дрель. Как она была необходима в работе. Что я теперь буду делать?
Все это оставляло горький осадок на душе. Итак трудно, да еще эта мелкота. Тьфу!
Под влиянием этих воспоминаний. решил поговорить с Иваном Ивановичем.
- Вот вы обижаетесь на Титова. Ну, а что особенного произошло? Вы просидели “ двенадцать рублей. Выходит из них он не заплатил 6 рублей, так сказать половину. Да, он вас обманул, но вы же его прекрасно знаете. И по совместной работе на яхте, и по выпивкам и по его отношению к работе при постройке и в первом плавании. Сколько раз они вымаливал рублики, чтобы выпить на дармовщину. Так чего вы от него хорошего ожидали? Это во-первых. А по отношению ко мне вы сами всегда были правы? Нет, конечно...Помните зимой мы шли по Волге на Азове. Те 700 рублей, которые я снял со своей сберкнижки, мы быстренько проели и уже в Ростове, я экономил так, что не мог купить себе 200 граммов колбасы, хотя был голоден. А Вы с Титовым, пропили те деньги, которые вам дало предприятие на время отпуска. Я же не миллионер. Простите за упреки, но мне тяжело и обидно. Вы приехали ко мне помогать и, естественно потому, что готовилось кругосветное плавание, а не просто строилась яхта. Так ведь? Вас прельщала красивая идея. Многие люди восхищаются, желают удачи, а вот помощи никакой, одна обдираловка.
Крым. Лето. Удивительно теплое солнце и ласковый, нежный ветер. Мы стоим на берегу и ждем, но не у моря погоды, а помощи ...
Если бы возможно было установить камеру, которая фиксировала мое поведение и действия, то это был бы беспрерывный бег между канцеляриями, нетерпеливое ожидание у начальников, беседы и обсуждение различных вопросов в “присутственных” местах, которые находились и в учреждениях города, и в военно-морской базе и в производственном объединении “Атлантика”.
С трудом я достал карты Черного моря, с трудом выбил старенький, но исправный нактоуз и приспособил его а кокпите, но очень мало сделал для охлаждения дизеля. Не было мастера по данной марке двигателя, и поэтому никто не соглашался его ремонтировать. Потом начался бег на месте. Мы как-то вдруг заработали на холостом ходу. Что бы ни делали, где бы ни были, ничего, кроме разговоров. Ну, кошмар какой то.
Первый праздник был, когда установили на нактоуз компас и сделали электроподсветку. Это было настолько солидно, что мы задрали носы. Ведь ни на одной яхте в Союзе не было 200 миллиметрового компаса, с нижней подсветкой. Мы сразу выросли в собственных глазах.
- Иван Иванович, по моему нам нужно выходить. Практически все сделано, за исключением двигателей. Я пришел к выводу, что здесь нам ничего не сделают.
- Конечно, нужно. Давайте пойдем в Николаев, а там у меня есть знакомые мастера, -согласился Жигоман.
- Тогда нужно договариваться насчет крана. Кран 25 тонный, он все время занят. Нужно или упросить крановщика сделать в перерыв или прийти в субботу. Другого выхода нет. Но он может много запросить.
Крановщик, по распоряжению капитана порта, неохотно согласился и через два дня он подкатил к нам по рельсам.
- Чем будем поднимать, капитан, - с издевкой спросил крановщик.
- Иван Иванович давай тихонько неси бутылку, у нас же нет тросов, - прошептал я Жигоману и крикнул крановщику. - У нас ничего нет, может быть твои троса подойдут.
Взяв завернутую в газету бутылку, крановщик подошел и осмотрел яхту.
- У меня короткие троса и они сильно обожмут борта яхты. Она как у вас, крепкая?
- Да уж побросало ее, но пока терпит. Набор внутри металлический, планширь дубовый. В общем крепкая.
- Ну, давайте попробуем.
Мы завели троса, и крановщик начал поднимать яхту. Для него она была как пушинка. Я смотрел, как трос впивался в борта и слушал треск сжимаемого дерева. Стало страшно, но нужно было рисковать, иначе мы не сдвинемся с места.
Наконец кран оторвал яхту от киль блоков и, развернувшись на 90 градусов, бросил ее в море. Я соскочил на палубу яхты и, спустившись в кубрик, поднял паелы, чтобы убедиться, что корпус цел. Слава Богу, там было сухо. Подождав минут десять, я вздохнул и вылез наверх. Кран уже ушел. Девиатор был настолько занят, что дал согласие произвести определение и уничтожение девиации только на воскресенье. Мы вышли в Камышовую бухту. Стояла солнечная погода, но ветер был довольно свежим. Волны в бухте не было. Но, когда мы попытались ходить под одним стакселем, нас чуть не выбросило на ограждение бухты. Пришлось срочно поднимать грот. Девиатор управился за какой-то час, и мы вновь стали у стенки яхт- клуба.
- Иван Иванович, ты отдыхай, а я поеду к пограничникам проситься в море.
В Симферополе я побыл немного с мамой. А с утра, как на службу ходил в погранотряд. В конце концов, после бесчисленных - “зачем, куда и почему”, нам разрешили плавание в Одессу, через Евпаторию.
Плавание было легким, красивым и запоминающимся. Было тепло, солнечно. Приятный ветер - около 3 баллов, ну как на курорте. Мы любовались Крымским побережьем, приветствовали проходящие корабли, но нигде не видели ни одной яхты. Поочередно несли вахту, и я отдыхал после битвы с производственной и канцелярской бюрократией.
После Евпатории мы взяли курс на Одессу. Здесь можно было идти без компаса, так как теплоходы, идущие с Крыма на Одессу оставили свой неизгладимый след. По нашему курсу в воде валялись ящики, охапки сена, мусор, мятая бумага, доски. Просто больно становится от того, как человек дурно относится к природе, гадит, где живет и отдыхает, как будто ему не нужно будет завтра купаться, отдыхать, любоваться морем, дышать прекрасным морским воздухом. К сожалению, слова уродов, душевных уродов, словно были написаны на поверхности моря - ”после нас, хоть потоп” или “ Мы - варвары, и нам на все наплевать”. Хотелось бы увидеть этих господ и сказать им: “ Господи! Когда вы будете людьми?”
Природа создала прекрасный мир - красивую, добрую, удобную, заботливую, дорогую всем Землю, с ее лесами, полями, горами, морями и все - для человека. Создала для вас, Олухи! Для ваших детей, внуков, так почему вы не бережете ее?!?”
Г Л А В А 2
ЛЕТНЕЕ ПЛАВАНИЕ.
Одесса - легендарный город. Сколько сказано о его красоте, о его удачном расположении у моря, о его тенистых набережных, об улицах и бульварах, об исторических событиях, не однажды разворачивавшихся в этом прекрасном городе. И никто никогда не забывал об Одесском замечательном оперном театре. Но, пожалуй, более всего Одесса знаменита своим юмором и несметным числом анекдотов. О том, что Одесса держит первенство по количеству и опыту проживающих и гастролирующих жуликов - об этом мы умолчим.
Подходы к Одессе грязные. Страшно за людей, которые тысячами купаются в этой невыносимо грязной и опасной, из-за отравленной нечистотами воде. Я побродил по городу, зашел в Комитет по делам физкультуры и спорта с письмом из Москвы. Но там от меня отбились обычными бюрократическими уловками. На следующий день, рано утром, мы вышли в Николаев. Ветер почти стих, и мы медленно шли по утоптанной тропе.
- Я здесь тысячу раз ходил. Мы всегда из Николаева на соревнования шли в Одессу по этому фарватеру. Так что я здесь каждый камешек знаю, все мели знакомы, - говорил Жигоман.
И получилось как в кинофильме “ Волга-Волга”. Проходя мимо острова, где был заключен лейтенант Шмидт, Иван Иванович заговорился, и мы сели на мель. Благо, проходил какой-то катер и помог нам сойти с мели. Вечером мы вошли в Южный Буг и при свежем ветре начали подниматься вверх по течению. Стояла черная южная украинская ночь. Через, казалось непроницаемый покров ночной мглы, прорывались огни навигационного ограждения. Идти было трудно, поэтому на руль стал Иван Иванович, а я сел на самом носу и всматривался в реку и в едва видимые силуэты по берегам.
- Сегодня суббота, народ гуляет, так что нужно быть внимательней.
Идем по створу, в лоции написано, ”вправо не ходить”, значит, справа мели, поэтому мы идем как по струнке. Вроде бы просто, я смотрю вправо, влево, кругом чернота, только впереди яркие огни створов.
Вдруг слева вынырнул речной теплоход, и с громкими криками, музыкой пошел нам наперерез.
- Иван Иванович, пелен на катер не меняется. Он идет на нас, - я понимал, что, если не предпринять ничего экстренного, то мы столкнемся, со всеми вытекающими отсюда последствиями
- Мы не можем идти вправо, там мели. Если возьмем влево, чтобы разойтись правыми бортами, то при столкновении мы будем виноваты, - говорил Жигоман, прижимаясь к правой кромке фарватера.
А на катере шла гулянка, и очевидно рулевой смотрел на пляшущие женские тела, а не на обстановку на реке.
- Черт возьми, ну как может так быть? Из-за чьей-то глупости и разгильдяйства, мы можем попасть в катастрофу. Пусть даже мы десять раз будем правы! От этого не легче.
Я прыгнул вниз, схватил наш переносной прожектор и выскочил наверх. Включив его, я направил свет на паруса и осветив их громады белам светом, отчего они стали видимы на большое расстояние. Я начал включать и выключать свет, чтобы обратить внимание рулевого. И, о Боже, нас заметили, и буквально в нескольких метрах, катер резко развернулся, прошел в нескольких метрах перед носом яхты и исчез в темноте.
Пронесло. Ругать кого-то уже не имело смысла, тем более, что мы не знали названия катера. Однако, чуть - чуть, и все могло окончиться печально. И не только для нас, но и для тех отдыхающих, которые в пьяном угаре доверились сомнительно трезвому капитану.
Это происшествие как рукой сняло сон, и мы оба бодрствовали до самого города.
Николаев - город корабелов. Суда, сделанные ими, плавают по всему миру, хотя сам он стоит далеко от океана. Это город моряков и судостроителей, прекрасно знающих свое дело. Они любят море и не только отдают свою душу кораблестроению, но и многие из них занимаются яхтингом. Основной коллектив яхтсменов - в Кораблестроительном институте, который весной прошлого года взял шефство над моим плаванием. Отсюда приехал ко мне и Жигоман, чтобы помочь в строительстве яхты и подготовить к плаванию. Об этом городе у меня самые хорошие воспоминания.
Иван Иванович, как я уже говорил, обещал найти здесь мастеров и отремонтировать двигатель. Здесь мы решили дождаться друзей из Москвы, которые просили взять их в Черноморский круиз. От нечего делать, я болтался по городу, посещал яхтсменов из НКИ, беседовал с солидными, заслуженными яхтсменами, которые видели во мне таран, способный пробить железный занавес в океан. Почему то все решили, что, если я добьюсь выхода в океан и проведу свое плавание, то это сделает возможным выход в океан всем желающим. То есть, после меня обязательно пойдут другие.. Несколько раз я навещал корреспондента газеты «Южный Буг». Она в прошлом была инструктором Североморского горкома партии и знала меня по общественной работе в школах города. Тогда она написала две статьи о нашей работе, в том числе и в газету “ Красная звезда”, под интригующим заголовком - “Будет ли полет на Марс?” Это была статья в защиту Североморского клуба “Юных космонавтов”. Она горячо одобряла идею кругосветного плавания, которое поддержал в свое время Североморский горком КПСС и была совершенно не согласна с выступлением “Комсомольской правды” и несмотря на мои уговоры, все же напечатала в газете “ Южный Буг “ о моей подготовке к плаванию. И это несмотря на запрещение печатать в Советских газетах обо мне. С ее стороны это был подвиг, но мне это не помогло. Все рассматривали статью Снегирева, как грязное выполнение чьего-то указания свыше, иначе он не написал бы такую грязь, пополам с ложью. Да, от “Саморекламы под парусами” до “Рыцаря мечты” дистанция огромная. Но кого это теперь интересует? Единственно могу сказать, что Николаевцы отнеслись ко мне весьма доброжелательно и во многом помогли. Вдвоем с Жигоманом мы не спеша готовили яхту, проводили регламентные работы. А его друг отрегулировал двигатель и снял часть пружин из соединительной муфты, что позволяло быстро и легко включать двигатель.
Стояла тихая, теплая и спокойная августовская погода. Урожай с полей и садов ринулся на рынок и сделал его красочным, удивительно колоритным и дешевым, как всегда при изобилии. Под стать погоде было и наше настроение, так как все работы подошли к концу. И все же я чувствовал какое-то неудовлетворение, впереди опять была какая-то неопределенность, связанная с никому не нужной борьбой за право выхода в море. Даже в прибрежную зону. Опять передо мной будут пограничники, опять я буду совать им бумажки и просить, просить, просить. А они будут отказывать, выдумывать всевозможные причины, ссылаться на какие-то правила, на указание с округа и так далее. Только заложенное в человеке самой природой стремление к преодолению препятствий заставляло меня бороться с этой рутиной. За полсотни лет жизни, я работал более 30 лет и сталкивался с всевозможнейшими бюрократами. Я прекрасно знал их непробиваемое равнодушие, бумажную стойкость и закостенелое неуважение к человеку, особенно, если он вносил свежий ветер в их болото. Им бы только было тихо, спокойно, и все бы делалось по инструкции. Страх потерять свои теплые места, вот символ их жизни.
Болтаясь от безделья, в ожидании моих друзей, я вдруг затосковал. Несколько раз звонил Лиде, приглашая ее приехать, отдохнуть, благо была прекрасная погода и изобилие на рынке. Наверное я перетрудился, и мне захотелось поплакаться. А кому это нужно, если не близкому человеку? Но, к сожалению, она не могла порвать с прошлыми дружескими отношениями к ней своего директора школы и поездка за тридевять земель, ее не соблазнила. Она просто ссылалась на занятость в школе, а так как сейчас были еще летние каникулы, то я счел ее слова за отговорки и в конце концов поставил вопрос в ультимативной форме: “ да или нет?“. В те дни ее реакция на мои просьбы имела для меня большое значение. Ее отказ, я расценил как еще один камешек в мой огород. Люди проверяются в трудную минуту. Она была для меня нужна в это трудное время и я ждал чей-то помощи и, естественно, близкого человека. Но, она отказала мне, за что наказала не только меня, но и себя. Через несколько лет, она пришла ко мне с требованием, как не смешно, но именно с требованием продолжить наши отношения, но я не мог себя перебороть, так как счел ее поведение этим летом, как предательство.
И опять один. Сейчас уже в городе, который приютил меня на время только за одно мое качество, стремление к большому и рискованному плаванию.
Многие меня спрашивают, как я смогу жить в океане один, целый год? Выдержу ли я такое одиночество? Я часто задумывался над этим, очень для меня серьезным вопросом и постепенно приобрел уверенность - да, сумею? Здесь, на суше, среди тысяч людей, среди которых сотни знакомых, тех, с которыми я не однажды беседовал и они восхищались моей идеей, но никак не хотели мне помочь, разве я не был один? И одиночество мое не уменьшается, хотя все время растет количество знакомых...
Приехал Игорь Варвинский и сразу огорошил меня, так как был не один, а с девушкой.
- Нина Волобуева, моя невеста, - представил он ее.
Согласно правилам хорошего тона, нам ничего не оставалось, как изобразить на лицах улыбки и радость, но идти в море с ней, мне никак не улыбалось, так как у моряков “женщина в море” это очень плохая примета. Однако “экипаж” дружно стал на сторону Игоря и Нины, тем более, что она имела права рулевого 2 класса и согласилась быть поваром. Пришлось мне уступить, хотя в своем предчувствии я был прав, но это подтвердилось в будущем.
После приезда Владимира Князькова, мы собрались на большой совет. Я всегда придерживался правила, допускающего единоначалие на корабле, особенно в море, предварительно советуясь с коллективом, при планировании наших действий на будущее. Это хорошо, когда все вопросы обсудили, все выговорились. Принятое решение само собой уже является обязательным для всех, ибо если человек не согласен с коллективом, то он просто может не участвовать. Ну, а когда решение принято, то я проводил политику неукоснительного выполнения его всем экипажем.
Я доложил о состоянии яхты, о новых усовершенствованиях, о предполагаемом маршруте плавания и объявил задачи каждого члена экипажа. Нине мы с удовольствием передали свои обязанности по приготовлению пищи в море.
- В Одессе все яхтсмены готовятся к Черноморской регате. Она состоится через пару недель, так что нам нужно срочно туда выходить и принять в ней участие, - сообщил Иван Иванович.
- Действительно, давайте пойдем. Яхта у нас надежная, - поддержал Игорь. - Все с удовольствием погоняются. Экипаж, хоть вокруг Света.
- Вряд ли они нас возьмут, - охладил я пыл своего экипажа.
- Возьмут! Конечно, возьмут. Я в Одессе всех знаю, - заявил Иван Иванович.
- Давайте без “Ура”, - перебил я Жигомана. Во-первых, мы не подали заявку на участие в регате. Во-вторых, мы не произвели обмер нашей яхты. В-третьих, после выступления “Комсомольской правды”, а за Снегиревым стоит группа руководителей парусной федерации, судейская коллегия будет против нашего участия в регате. Кроме всех возможных субъективных причин, есть еще и очень важные объективные. У нас не полный комплект парусов, нет спинакера, а это в слабый ветер полнейший провал. Вы же знаете, что все регаты проходят в теплую и безветренную погоду, когда опасность какого-то ЧП сводится к минимуму. ”Не дай Бог, шторм, да еще разбросает яхты... ”Идти можно только имея спинакер, так как большую часть пути нужно будет идти под ним. Если мы отстанем, а в тихую погоду мы точно отстанем, то тем самым мы отдадим себя на съедение нашим недоброжелателям. Скорость. Вот их козырь. Давайте все обсудим спокойно и без эмоций. Факты и только факты. И все против нас.
- Что-то ты все мрачно обрисовал, - начал Володя.
- Почему мрачно? Таковы факты...
- Но давайте все же обсудим. Мы ведь можем идти вне зачета. В этом случае мы никого пугать не будем. И еще, все спортсмены прекрасно знают, что спинакер мощнейший парус и, если у нас его нет, то им понятно будет и наше отставание. Думаю, что они учтут нашу бедность. А Ивану Ивановичу нужно поискать среди знакомых яхтсменов спинакер и тогда большинство проблем будут решены.
- Правильно, поручим Ивану Ивановичу это важное дело. Конечно, у нас мало шансов, но нужно сделать все возможное и невозможное, чтобы выйти в большое плавание.
- Да, нужно идти, - поддержал Игорь. - Естественно, федерация будет против. Ясно, что они будут рады нашим неудачам и с удовольствием, как говорил Григорьев, “закидают нас навозом”. Это факт. То, что в пути будет хорошая тихая погода, правильно говорит наш капитан, так как в маломальский шторм нас просто не выпустят и будут держать в портах. Зато, как хорошо оторваться от берега хоть раз в жизни, а то ходим все время как на привязи. Давайте сразу рассуждать исходя из того, что мы рассчитали наше поражение.
- Что ж, можно подвести итоги, - решил я резюмировать эту маленькую, но горячую дискуссию. - Идем или не идем?
- Да! Идем.
- Конечно идем.
- Надо плавать, а призов нам не нужно, не за этим мы идем.
- Вопрос ясен. Мнение общее. Теперь давайте разберемся, что нам еще нужно сделать в Николаеве, и распределим наши обязанности. Нужно закупить продукты, лучше на весь переход. И, главное от лица всех, попросим Ивана Ивановича, достать спинакер. Думаю, он понимает, насколько это важно. Все мы понимаем и Жигоман тоже, что при ветре 5-6 баллов, нас в море не выпустят. Иван Иванович, пойми нас правильно, если не будет спинакера, то мы опозоримся.
Иван Иванович молчал.
Обсудив все вопросы, в том числе и просьбу Игоря взять в плавание Нину, мы назначили выход через два дня.
Переход из Николаева в Одессу прошел почти без приключений, хотя при таком разношерстном экипаже и большом гоноре Жигомана слаженности в работе экипажа не было. Перед Очаковым, когда весь день мы шли при ветре около “3 баллов, который усыпил нас, вдруг налетел шквал. Наша “веселая” и большая компания к этому готова не была. К счастью я был на палубе и несмотря на спокойствие и равнодушие Ивана Ивановича, мы успели спустить паруса и не пострадали. Что-то я стал нервничать...Чуть, что я бросаюсь делать все сам, хотя со мной грамотный экипаж Мне кажется, что все они слишком спокойно смотрят на перипетии нашего плавания, и мне многое приходится делать самому. Как то непривычно командовать мастерами спорта. Вот хотя бы этот шквал. Мы все видели, как не в далеке шквал перевернул небольшую яхту, но здесь было мелко, и команда, вынырнув из воды, поставила яхту. И довольно быстро. У нас была тяжелая яхта, одного балласта четыре с половиной тонны. Так что перевернуть нас шквал не мог, а вот паруса бы порвало. Это как минимум...
Одесса.
Об этом городе нужно писать или очень много или ничего. Хотя я родился недалеко от Одессы, но я здесь не жил и только мимоходом проезжал пару раз. Но слышал об Одессе, как и все россияне, предостаточно, чтобы не быть равнодушным к этому удивительно красивому и своеобразному городу.
Одесса есть Одесса. Во-первых это вольный город, во-вторых, как говорят одесситы, ”она на своем месте”. Они уверены и попробуйте не согласится, что Одесса лучший в мире город и все лучшее здесь, в Одессе. То что оперный театр занимает второе место в мире, после Ла Скала, враки. Лучший - в Одессе. Действительно оперный театр непередаваемо красив и в этом я не буду спорить с одесситами. Но лучший ли он в мире,... молчу, молчу. “Потемкинская лестница» - так где еще такая есть? А Дерибасовская? Попробуйте, троньте. Пытались ее переименовать, но они не знали одесситов. В общем в Одессе сконцентрировалось все лучшее: все самое-самое, со всего мира. И вообще, берегите свои карманы.
- Эта бумага адресована не мне, - ответил мне председатель комитета по физкультуре и спорту. Аналогично мне ответили и в горкоме комсомола. Дело в том, что, собираясь в плавание, я запасся бумагами в адрес многих общественных и комсомольских организаций с просьбой нас поддержать. Но я не знал фамилии тех, кто в данный момент там командовал. В других городах СССР такие письма принимали, но только не в Одессе. Их амбиции не позволяли трезво взглянуть на положение дел и понять, что глупо так реагировать.
На мой вопрос: “ Почему?”, они отвечали:
- Здесь не указана моя фамилия. Это обезличенное письмо.
- Но здесь указано - председателю ГК ФиС...
- Но кому? Я не вижу своей фамилии.
Этим классическим бюрократическим приемом были перечеркнуты все мои старания в Москве добыть письма от общественных организаций с просьбами оказать мне содействие в тренировочном плавании. Я вернулся ни с чем.
На всех яхтах трудились, бегали, шумели, радовались. Все готовились, а нас судейская коллегия игнорировала, отмахивалась как от назойливых мух. Меня это ставило в тупик. Ну, что за люди? Если я пойду рядом с ними, что они теряют? Моря хватит, ничего я от них не возьму. Откуда у нас такое отношение к людям? Что это за каста сидит в мягких креслах? Когда мы увидим в людях человека.
Все, особенно с трибун болтают о братстве, о равенстве, о том, что человек человеку друг и брат. А на деле. Как только встает вопрос об отношении к конкретному человеку, все уважение, внимание и милосердие смывается единым мгновением, и проявляется какой-то ископаемый бюрократизм , высокомерие и чванство.
Когда наступил день отплытия, и все ринулись оформлять документы у пограничников на выход в море нас вдруг пропустили. Пропустили именно пограничники, которые столько раз чинили нам препятствия. В общем, они видно решили быть выше федерации и отмахнулись от их заявлений.
- Они не участвуют в регате, и мы не будем за них отвечать, - заявил председатель судейской коллегии.
- Ну и пусть не участвуют, если вы не хотите, - заявил пограничник, оформляющий документы. - Пусть они идут вместе с вами: состав у них грамотный, не хуже, чем на любой яхте. У них два мастера спорта. Почему вы против?
Давайте ваши документы, - обратился ко мне лейтенант.
Старт парусных судов одно из самых красочных зрелищ. Из яхтенной бухточки потянулись в море десятки разноцветных парусов, сопровождаемые сотнями взоров, любителей, усыпавших обрывистый берег бухты. Это было непередаваемо красиво! Так как мы не являлись участниками гонок, то вышли последними.
Мы и стояли то в сторонке, как бедные родственники, чтобы не мешать спортсменам. Таково было строгое указание судейской коллегии. И все же, нам чуточку повезло: какая-то яхта замешкалась на старте, мы мгновенно воспользовались этим и оказались не последними.
Ветер был примерно 4 балла, и мы уверенно шли в общем строю, радуясь хорошей скорости. Но все время помнили, что мы пленники ветра. Наша скорость и положение в строю яхт, зависели от ветра, если он усилится, то укрепится и наше положение, а если стихнет, то нам хана. Прошел час, два, положение в какой-то степени стабилизировалось, порядок следования яхт сохранился. Сзади нас по-прежнему шла большая стальная яхта, постройки “гения” яхтенного судостроения. Якшарова. Он в свое время предложил мне идти на яхте его конструкции в кругосветное плавание и обещал мне поддержку. Когда я отказался, он начал обливать меня грязью. Заявлял во всех инстанциях и в печати, что яхта плохая и он удивлен, почему она до сих пор не утонула.
А пока я смотрел на растянувшуюся цветную ленту парусов и занимался арифметикой. Сейчас у нас на одну тонну веса яхты приходится 6 квадратных метров парусов, а у гоночных яхт около десяти.
И при этом мы идем почти на равных. Но, если ветер стихнет, и они поднимут спинакеры, то по отношению к весу яхты парусность их практически удвоится и будет в три раза больше, чем у нас. Такова арифметика и никуда от нее не уйдешь.
К вечеру ветер действительно стих. Все яхты оделись спинакерами и втечение получаса все гоночные яхты превратились в светлые пятна далеко на горизонте. К Евпатории мы подошли в темноте и к моему великому удивлению Иван Иванович вдруг струсил, чего ни разу не было за все наше с ним зимнее плавание. Я этого не мог понять, так как боялся, а вдруг это предательство. Он ведь так и не достал спинакер и ничем это не объяснил. Вдруг он начал играть против меня?
- Впереди по курсу веха, какие-то огни. Раньше их здесь не было. Наверное это рыбаки поставили сети. Надо обходить. - Сказал Иван Иванович.
- А как же здесь прошли все яхты? - Спросил я его. - Ведь мы идем следом за ними.
- Но вот вехи, видите?
- Вижу, давайте обойдем и пройдем южнее. - Предложил я Жигоману. Она же говорит «оставьте меня к норду», а потом повернем в порт.
- Вы не знаете, где рыбаки ставят сети. Они их бросают, особенно не разбираясь. Где тут можно идти, я не знаю.
- Иван Иванович, вы понимаете, что обход предполагаемых сетей, если они есть, потребует около 2-х часов, а мы и так от всех отстали. Нужно идти как все, - настаивал я, понимая, что передние яхты шли за тральщиком ВМФ, а на нем уж знают обстановку лучше нас.
- Нет , я не пойду, - заупрямился Жигоман. - Лучше опоздать, чем застрять в сетях.
Обычно на корабле за капитаном последнее слово, но вся трагичность положения состояла в том, что Жигоман не вел прокладку. Карта была пустая. И, если бы я сменил его, то я не мог определить точное место положения яхты, а уж он бы полез “на раж” и все бы сделал, чтобы доказать, что капитан не прав. В результате, в Евпаторию мы пришли на 2 часа позже основной группы, хотя шли почти вплотную к последней яхте. Жаль, очень жаль, тем более, что получилось просто глупо. Все яхты шли прямо, мимо вех. Никто не побоялся “ сетей”...Глупо или подлость?
Утром ветер посвежел и задул с силой 7 баллов, так что мы вынуждены были отсиживаться в порту. Единственная возможность показать высокую мореходность яхты мы упустили только из-за страха судейской коллегии: “кабы что-нибудь не случилось”.
Не судьба. Наш союзник переусердствовал и задул с силой 7-8 баллов. Через сутки, в ясное тихое утро, нам дали старт на второй переход Евпатория - Туапсе. В такую тишину мы упорно отставали, а после Севастополя, когда ветер совершенно стих, все спортивные яхты поставили спинакеры и бросили нас. На их месте мы поступили бы точно так же. Соревнование есть соревнование. Мы почти стояли и ветер еле-еле шевелил потухшие паруса, которые висели, как полотенца на просушке.
Трудно передать настроение, когда видишь летящие под легкими громадными спинакерами уходящие яхты. Больно до слез из-за бедности и неравенства. Но, что делать? Мы посовещались и решили идти в море по прямой на Туапсе, чтобы поймать ветер. Жигоман сначала испугался и не захотел отходить от берега, за который он держался всю жизнь, но Володя Князьков его уговорил, пообещав соорудить пеленгатор из транзисторного приемника. Этот приемник он подарил мне в Евпатории.
Стояла прекрасная, курортная погода. Слева высились прибрежные горы Крыма, покрытые яркой зеленью лесов и трав, изредка прерывающихся белыми пятнами зданий санаториев и домов отдыха. Разве можно угодить людям? Кто-то радовался этой восхитительной природе, теплу, тишине и солнцу, а мы жаловались на спокойствие и молили Бога послать нам шторм или хотя бы свежий ветер. Взяв курс на юго-восток, мы оставили Ласточкино гнездо за кормой и двинулись в открытое море. Иван Иванович сидел за рулем и спорил с Игорем. Здесь столкнулись две альтернативы - школа практиков, представителем которой был Иван Иванович и научная школа опытного гонщика. Естественно, что научная подготовка Игоря несравнима с Жигомановской, который окончил неполную среднюю школу сорок лет назад. Игорь пытался доказать, что при определенных условиях лучше идти зигзагом, чем упрямо идти против ветра. Для этого каждая яхта должна после постройки (лучше всего на полигоне) провести серию плаваний под разными углами к ветру. При плавании, особенно в гонках, исходя из этих данных, выбирается оптимальный режим. Это логично для любого более-менее грамотного яхтсмена. Не знаю, чем закончился спор, но что-нибудь доказать Ивану Ивановичу практически невозможно. У него развито чутье яхтсмена, полученное за время многолетних плаваний, но до математических расчетов ему было непостижимо далеко.
Я начертил на рубке круг, диаметром 60 сантиметров и разбил его на градусы, от 0 до 360. Володя затесал планку длиной около 60 сантиметров, прибил посредине гвоздь и привязал к планке с помощью изоленты наш приемник. Пока мы работали, берег исчез, и Иван Иванович растерялся. Он упорно смотрел на компас, к сожалению не считаясь с данными девиации. На его лице не было уверенности и безмятежности всезнающего человека.
Установив наш пеленгатор, мы начали поиск радиомаяка, который должен был быть рядом, на Аю Даге. Развернув приемник и настроив его на волну маяка, мы с искренней радостью и детской непосредственностью встретили сигнал маяка. Ура! Это была маленькая победа, приславшая нам уверенность в том, что мы теперь не заблудимся. А это особенно важно в пасмурную, туманную погоду.
Наверное, как всегда после бурного взрыва радости, приходит охлаждение. Мы взяли три радиопеленга и, когда нанесли их на карту, то получили очень большой разброс данных - большой треугольник, в котором мы якобы находились. Для грамотного человека ничего в этом страшного не было. Впоследствии мы узнали элементарную истину, что нужно было определить радио девиацию, что делается в пределах видимости маяка. Мы этого не знали и естественно не сделали. Верно, когда мы подходили ближе к маяку, то при постоянной угловой ошибке величина отклонения от точки фактического нахождения яхты уменьшалась. И чем ближе к берегу, тем она становилась меньше. Это было ясно всем, кроме Ивана Ивановича, которому такое понятие, как радио девиация было “за семью печатями”. Как мы ему ни старались объяснить, он не хотел нас слушать. В дальнейшем он вел прокладку по карте только по показаниям лага и курса по компасу (даже без учета девиации компаса). Новому вахтенному приходилось все его выкладки исправлять. Он напоминал мне человека, всегда державшегося вблизи берега, вдруг заброшенного в море, где не было никакого ориентира - кругом была вода, а где берег, неизвестно. Вслух он пока ничего не говорил, молча все делал по своему, ни с кем не вступал в спор и молчал, боясь проявить свою “серость”. В конце концов он взорвался, накричал на всех, бросил на палубу ни в чем неповинную кружку.. Князьков потом долго объяснял ему методику и пытался его успокоить. В конце концов мы пошли ему “навстречу”, разрешив вести прокладку по “своему”, это нас в то время не очень беспокоило, так как и в том и в другом случае мы шли к Кавказскому берегу и я знал, что как только он увидит берег, он успокоится и все станет на свои места.
Ночью ветер совсем стих. Море было совершенно спокойное, небо чистое, покрытое только красивыми звездами, ярко сияющими в необозримой высоте. Мне не спалось. Тревожило наше бездействие и то, что при таком положении мы могли безнадежно отстать. Хотя мы и не гнались за призами, а наша цель была - простое плавание, все же я не знал, как на это прореагирует судейская коллегия. Утро наступило без малейшего ветерка. Мы спустили паруса и после завтрака устроили купание. Вода чистейшая. От берега примерно километров 150-200, в стороне от фарватера торговых судов, вода не засоряется. Хотя под килем было несколько сот метров, нас это не беспокоило, хотя по идее должно было быть страшно. Но все-таки под яхту я не решился поднырнуть. Игорь надел спасательный жилет, взял в руки фотоаппарат и отплыв от яхты на несколько десятков метров, несколько раз ее сфотографировал. В общем, мы жили как курортники на круизе, так все располагало к отдыху. Для Игоря и Нины это было свадебным путешествием. Я им выделил носовой кубрик, который они превратили в салон, а мы выполняли роль наемного экипажа.
После нервного напряжения последних месяцев, вызванного в основном борьбой с бюрократическим аппаратом, мне ничего делать не хотелось. Я махнул рукой на все беды, отдыхал и, как все, ничего не делал, положившись на волю судьбы. Я забыл , что она меня проверяет, что она меня все время держит в напряжении. Я просто позволил себе отдохнуть, но она не дремала..., не думая о том, что она может обидеться на неуважение и отомстить.
Этот день начался так безмятежно, что никак нельзя было предсказать негативные его последствия. Ночью с ноля часов до четырех, когда я стоял вахту, ничего не случилось. Дул маленький ветерок, и мы медленно двигались к берегу. Около 2 часов с севера на юго-запад прошел большой транспорт, наверное к Босфору. На северо-востоке шумели какие - то катера. Я подумал, что это маневры. После смены с вахты я вздремнул до 7 часов утра. Было тепло, тихо. Ярко светило Солнце. Я забросил ведро и зачерпнул морской воды, хорошенько и с удовольствием умылся. Около восьми часов Нина позвала нас на завтрак. Нам - “морским волкам” или почти “черноморским пиратам” она приготовила манную кашу, а вместо рома - чай. Однако, мы все же сели за “стол” и с наслаждением начали увертывать это “экзотическое блюдо”. Вдруг... В жизни незапрограммированное все происходит “вдруг”. Это происходит потому, что параллельно с нами, кто-то что-то делает, и наступает момент, когда два действия перекрещиваются, и мы оказываемся втянутыми в какие-то, ранее нами не планируемые события. Так вот, вдруг с юга, прямо над нами, на очень низкой высоте появился и пролетел военный самолет. Пролетев над яхтой и прогремев своими мощными моторами, он невдалеке развернулся и вновь пронесся над яхтой, едва не касаясь мачт.
- Вот дает! - Воскликнул Игорь. - Ну, как американец над нашими кораблями в Средиземном море. Самолет развернулся и снова полетел на нас. Игорь, который утром тщательно готовился и пытался сделать оригинальный снимок птички, сидящей на ванте грот-мачты, схватил фотоаппарат и несколько раз сфотографировал “хулигана”.
Пролетев над нами три раза, самолет скрылся в юго-восточном направлении, куда и мы плыли. Что они хотели от нас, чего добивались, мы не понимали. Вряд ли они приветствовали наше скромное суденышко. У нас на борту не было ни президента, ни инопланетянина. Так что зря они старались. Мы по-прежнему шли к Туапсе. Уже отчетливо прослушивался Туапсинский радиомаяк. Мы держали курс по маяку, хотя ветер был почти в лоб. Несмотря на эту демонстрацию, которая обошлась государству в копеечку, я не испытывал никакого чувства тревоги, и мы расценивали это как воздушное хулиганство.
В восемь часов утра на вахту заступил Иван Иванович. Я включил наш радиопеленгатор и, найдя маяк, расположенный в Туапсе, задал курс.
Пока все было в порядке и ни я, и никто из моих друзей не испытывали чувства тревоги или хотя бы беспокойства. Но это казалось только нам.
Где-то в больших учреждениях перерабатывались сообщения о нашем плавании, и они вдруг потеряли нас. Вчера вечером, по плану мы должны были быть в Туапсе, а нас не было. Мы потерялись или ...не дай Бог, удрали за кордон. И вот утром, нас “нашли”. Наверное они были страшно счастливы, найти яхту, которая...! Срочно позвонили в пионерский лагерь “Орленок”, мимо которого мы проходили и приказали нас немедленно задержать. От “Орленка” к нам направился катер на подводных крыльях.
Я сидел на рубке и любовался открывшейся панорамой. На востоке поднимались Кавказские горы. Все их склоны, от самого берега моря до верхушек, были покрыты зеленью, окрашенной в синеватый оттенок. У самой воды, словно провел чертежник, вилась тонкая белая линия из мытого крупного песка и гальки. Было поразительно красиво, так красиво, что невольно человека охватывало чувство благодарности Великому творцу этого прекрасного. Это были не просто деревья как углеводородистые соединения, предназначенные собирать углекислый газ из воздуха и производить древесину, на них были не какие-то аляповатые листки, служащие для выработки хлорофилла. Они были строго красивы, все одинаковые для данной породы дерева, они были у каждой породы разные, чтобы радовать человеческий глаз. Кто-то бесконечно умный, с прекрасной душой сотворил этот мир, чтобы человек мог любоваться им и становиться лучше. Откуда все это? Кто это создал. Могло ли это возникнуть случайно? Над этим тысячелетиями думали лучшие умы человечества и пока никто не дал однозначного ответа, так как это выше человеческого разума. Но пока один вопрос беспокоит меня, почему многие люди так безразличны к красоте? Я говорю это так потому, что человек чаще только пользуется красотой, не заботясь о ее сохранении. И то, он вспоминает о ней, когда кто-нибудь скажет: “Как здесь красиво”.
От белой линии берега, очерчивающей песчаной полосой границу моря и зелени, летел белый, с красной стрелой катер на подводных крыльях. Высоко подняв нос, ревя моторами, он через несколько минут остановился около нас .
- На яхте! Позовите капитана! - крикнули с катера.
- Я вас слушаю, - поднялся я с рубки.
- Только что нам в лагерь звонили из погранзаставы и просили передать вам приказ, чтобы вы немедленно подошли к берегу!
- Зачем?
- Не знаем
- А куда именно?
- К нам в лагерь.
- А причал у вас есть?
- Да.
- Какая глубина?
- У самого начала причала глубина 3 метра.
- Хорошо, сейчас мы идем, но уж извините, у нас скорость поменьше, да и ветер с берега. - Повернувшись к рулевому, я отдал распоряжение идти к берегу, тем более, что мы были близко, и лагерь был хорошо виден.
Глава 3 ИГРЫ С ПОГРАНИЧНИКАМИ
Игра первая - Арест.
Встревоженные сообщением с катера молодежного лагеря “Орленок” мы повернули к берегу и направились к причалу, хотя не понимали смысл столь категорического приказа. Ведь недалеко был порт и крупный город Туапсе, к которому мы шли и где планировалась наша остановка. И вдруг такое приказание от пограничников, а их слушаться нужно. И все же, несмотря на неожиданность и строгость такого требования, у нас все это вызвало больше недоумения, чем тревоги. Мы ни в чем не провинились и, казалось чего нам бояться? А бояться стоило.
- Корабли! - Закричал Игорь. - К нам идут корабли.
По тихому, спокойному, как бы вздремнувшему морю, к нам летели небольшие корабли с развевающимися зелеными вымпелами.
- Да, это пограничники, - определил я. - В чем то мы верно провинились, раз задействовали самолеты и корабли. Вряд ли они бросили такие силы только на проверку. Уж больно они настойчиво нас опекают.
Погранкорабль почти вплотную подошел к яхте и, подав швартов, подтянул нас к своему борту почти впритык.
- Кто капитан? - Раздался резкий крик по громкоговорящей связи. В утренней тишине спокойно просыпающейся природы, на фоне лениво вздымающейся поверхности моря и ласкового голубого неба, в тиши утреннего неподвижного воздуха он прозвучал угрожающе, зловеще.
Я представился, хотя мой голос прозвучал на удивление тихо, после грома корабельных динамиков. В этот момент я заметил, как к другому борту подходит второй погранкатер, как бы отрезая нам путь к бегству.
- Всем стоять на местах. Не двигаться! - прогремело с мостика.
- Да, - подумал я, - уж не бояться ли они, что мы вытащим из под паел автоматическое оружие или ракеты и дадим им бой? Или располосуем их кораблики лазерными лучами? Хотя не похоже, что это трусливые ребята, просто очень злые и хотят зачем-то нас попугать. Наверное, чтобы мы их “уважали” или вернее боялись.
Офицер погранвойск спрыгнул на яхту и подошел ко мне.
- Прошу представить карту с прокладкой курса следования и документы на право плавания.
Взяв карту, он внимательно посмотрел прокладку, что-то сказал сопровождающему и передал карту, приказал снять копию. Затем бегло просмотрев все данные ему документы, он спросил:
- Почему вы шли морем, а не вдоль берега?
- По сути дела, - я старался спокойно подобрать слова и не показывать своего волнения. - мы должны идти морем, а не у берега, так как нам предстоит выход в океан. Мы должны тренироваться. И вчера днем у берегов Крыма ветер стих и практически мы не могли двигаться
- Но другие яхты шли.
- Они подняли спинакеры, а у нас его нет.
Для меня было просто нелепым, что готовясь к выходу в океанское плавание, при тренировках я не имею права отрываться от берега. Ведь нет ничего общего с определением места вблизи берега и обсервацией в открытом море. Там совершенно другое дело, требующее совершенно другой подготовки и опыта. Но стоит ли втолковывать это сухопутному, вернее береговому товарищу?
- Где вы были ночью? - продолжил он допрос.
- В какое время? Ночь большая.
- Примерно в 2 часа ночи.
Я указал координаты. Примерно в этой точке Я сам стоял на вахте.
- Вы видели какие-нибудь корабли?
- Да. В 2.15 на севере от нас со стороны Новороссийска прошел на юго-запад, очевидно к Босфору, какой-то большой теплоход. Около 4-х часов, перед самой сменой с вахты, на востоке или вернее на северо-востоке, слышался шум торпедных катеров. Но мы их не видели. Так как это продолжалось долго, то мы решили, что там проводятся учения.
- Вы отклонились от маршрута намеченного для всех яхт и мы вынуждены были вас искать. - Отчеканил подполковник. - Ваша яхта того не стоит, сколько моторесурсов израсходовано на ваши поиски.
Впоследствии я узнал, что звено самолетов и отряд торпедных катеров практически всю вторую половину ночи искали нас в море, но не по маршруту. Ялта-Туапсе, а по заранее выработанной схеме поиска, вдоль берегов Турции с востока на запад, вдоль всего Черного моря...
Пограничник вышел из каюты, осмотрел всех стоящих на палубе членов экипажа и, не обнаружив ни одного, похожего на диверсанта, поднялся на борт своего корабля.
- Взять яхту на буксир!.
Схватив нас двухдюймовым тросом за маленькие кнехты яхты, расположенные на диаметрали, погранкорабль взревел дизелями и потащил вдруг осиротевшую яхту в свое логово - один из портов на прекрасном побережье Черного моря.
- Экипажу яхты находиться на яхте. Из города не выезжать. В море не выходить. Вы находитесь под домашним арестом. Ждать решения командования, - безапелляционно выговорил подполковник и, забрав все наши документы, убыл на заставу. Категоричность и неудовольствие в его голосе не располагали к переговорам, и нам оставалось только смириться и ждать.
Медленно тянулось время. От нечего делать мы знакомились с городом, купались, вели беседы с яхтсменами, которые есть в любом приморском городе. Они сочувствовали нам, так как их тоже угнетало отношение пограничного начальства, которое не давало выход в море и изредка давало добро только на плавание вдоль берега, не далее мили. Каждый день я ходил в управление погранзаставы, выясняя обстановку, доказывая то, что нам нужно тренироваться, что у моих коллег заканчивается отпуск и они должны возвращаться в Москву на работу. И это действительно было так. Князьков торопился на работу, Игорь с Ниной - к началу учебного года в институте, где он работал преподавателем.
Я каждый день, как на работу, ходил на заставу и производил “обработку” начальника. Постепенно сердце его оттаивало. И он и я имели одинаковые звания, он готовился уйти в отставку и жить на гражданке оставшуюся жизнь. Мы уже мирно беседовали. Он даже проявил кое-какой интерес к моей одиссее, но как только речь заходила о моем выходе в море, он замыкался и не хотел на эту тему разговаривать. Как я потом выяснил, он в нашей игре в шпиона и контрразведчики - проиграл. Мы сами нашлись. Вот если бы он поймал нас, удирающими за границу, вот тогда он был бы героем. А так? Один только шум, да тонны сожженного горючего.
На пятый день к нам прибежал солдат с заставы и сообщил, что меня срочно вызывают на заставу. Срочно!
Оказывается в Московском управлении проверили все наши документы, а заодно и наши родословные и, не найдя ничего криминального, приказали нас срочно отпустить, так как по закону нас не имеют права без доказанной вины задерживать более трех суток. Местные власти и так наделали много ошибок, поэтому спешили нас отпустить, избавиться от нежелательных элементов.
Придя на заставу, я представился.
- Пойдемте со мной, - пригласил меня лейтенант.
Мы поднялись на второй этаж и остановились перед закрытой дверью
- Дежурный, - закричал лейтенант, подергав закрытую дверь. – Ключи!
- Товарищ лейтенант, командир уехал и ключ не оставил.
- Давайте запасной.
- Так нет запасного, его уже давно потеряли.
- Нужно попасть в кабинет. Ты понимаешь? Там документы с яхты “Русь”, а мне срочно приказали их выдать капитану.
- Сейчас сделаем, товарищ лейтенант. Окно кабинета открыто, можно спустить с крыши кого-нибудь, а он заберет документы,
- Но они в сейфе.
- Так сейф командир не закрывает, просто опечатывает.
- Давай, действуй. - Слушая это, я подумал, что наверное и ключ от сейфа тоже потеряли.
По веревке боец спустился до окон второго этажа и влез в кабинет. Через несколько минут мне вручили все мои бумажки. Я тепло попрощался с пограничниками и заверил их, что никуда бежать не собираюсь. Они же сказали, что им за меня попало. Поиск нашей яхты им зачли как поражение в их работе и, очевидно, сделали некоторые выводы, весьма нелесные для руководства заставой. Вот поэтому они так недовольны. Но сейчас все позади.
Пробежало пять дней. Отдохнул ли я? Такого вопроса я даже не ставил, так как все время был в нервном напряжении. Во-первых, пять дней это несколько сот миль в море, во-вторых, я сейчас оставался почти один, так как мои коллеги уезжали и, в третьих, ничего доброго мне не предвещала в будущем эта “ссора” с пограничниками, которые вряд ли простят мне то, что в эпизоде “поиска” яхты, они просто опростоволосились.
Я объявил экипажу о снятии блокады, и все вдруг начали собираться по домам. Собрав вещи, они направились на вокзал за билетами, а я остался с Иваном Ивановичем, чтобы начать подготовку к выходу в море. Плавание продолжалось. Нужно было сделать прокладку и определить время выхода. Надо было запастись продуктами, закупить, хотя бы минимум, дня на три, чтобы продукты не испортились в такую жару. Холодильника у меня не было
Заботы, заботы. Большие и маленькие. Но все нужно, нужно!
-
ИГРА 2 -я, сражение.
“Приключения - это еще одно доказательство той истины, что ни одному человеку не дано предвидеть всех случайностей будущего”. Вспомнив эти слова Амундсена в ходе переживаний наших приключений за последние дни, я никак не ожидал, что впереди меня ожидает не меньше развлечений и уж никак не предполагал, что они начнутся незамедлительно.
- Дайте мне тридцать рублей! - вдруг сказал мне Иван Иванович.
Я повернулся к нему и с удивлением посмотрел на его искривленное злобой лицо.
- Что случилось Иван Иванович. Зачем вам деньги?
- Надо. Мне нужны деньги. Дайте! - ничего не объясняя, твердил он.
- Иван Иванович, у меня лишних денег нет. Вы же знаете, что у меня остались деньги только на питание, - спокойно ответил я ему, продолжая заниматься своим делом, хотя внутренне я напрягся, и мне стало неприятно.
- Дайте денег иначе вы пожалеете, - продолжал он, и в голосе его чувствовалась угроза. Очевидно он заранее приготовился к этой беседе, все продумал и решил застать меня в врасплох.
В каюте было жарко и душно. Полуденное солнце прогревало палубу насквозь, и теплый влажный воздух заполнял все уголки яхты. Духота как бы усиливалась из-за невыполнимых для меня, да и необоснованных требований Жигомана.
- Иван Иванович, у меня денег нет.
- Ничего, вы еще просить меня будете, - повторил он угрозу и начал собирать свои вещи в чемодан.
Здесь в самом углу гавани южного порта не чувствовалась прохлада моря. Везде было жарко и душно. И от этого кругом было как-то пустынно и непривычно. Не слышно было даже привычного веселого смеха и шума купающихся рядом с яхтой ребятишек. Жара даже их прогнала в тень. Я сел на рубку и задумался. Что-то случилось с моей фортуной. Где-то мы ее потеряли или может быть обидели. Что ни день, то неприятности: то штиль на двое суток задержал нас на переходе из Евпатории в Туапсе, то около пяти дней мы просидели под домашним арестом, вместо того, чтобы ходить под парусами. А сейчас, когда трое моих членов экипажа уезжали домой, так как кончался их отпуск, мой напарник, начал шантажировать меня, пользуясь тем, что мы на яхте остаемся вдвоем. Если он уйдет, то одного человека, то есть меня, в одиночное плавание не пустят. Не сидеть же мне вечно в Туапсе. Таким образом, он рассчитывал своими действиями принудить меня дать ему денег. Мне было стыдно, что я нищий и что мне приходится плавать с таким бессовестным человеком, стыдно, что я не мог ему дать денег, которые ему нужны для выпивки. Еще в Воскресенске, я заметил, что он через какой-то промежуток времени напивался и таким образом снимал свои внутренние напряжения. Выпивая, он шел ловить женщин. Но на другой день снова работал и действовал безупречно.
За год совместного плавания и работы я немного изучил Ивана Ивановича и мог в какой-то степени судить о нем, о его поступках, настроении. Вообще то он был прекрасным мастером, как говорится у него были “золотые руки”. Он мог и делал очень много и хорошо во время строительства яхты. Во время плавания, особенно в зимний период, он прекрасно управлял парусами, смело и решительно действовал во время шторма, хорошо знал береговую линию Черноморского побережья, и мог плыть без карты, по памяти. Но, вот периодически ему нужно было снять напряжения. Денег у него, как правило, не было, потому что получив их, он “спускал” их в одно мгновение, и беда тому, кто не мог во время безденежья удовлетворить его “жажду”. Раньше у меня было больше денег: я тогда жил дома и мог экономить. Тогда я ему давал по немного в виде премии, за хорошую работу. А сейчас я сам сидел на мели. Что делать? Обычно в различного рода крейсерские плавания собираются несколько человек, и субсидирование подобных мероприятий производится в складчину. Устанавливается определенная сумма, назначается ответственный за “хозяйство”, и капитану нет забот. Иван Иванович решил, что раз он мой тренер, то я его должен кормить и содержать. Деньги, которые ему выдал Химкомбинат, он тратил по своему усмотрению, не вложив в кассу ни одной копейки. Раз я его кормил, помогал, он решил, что я богат и должен расширить долю его содержания. Такое же мировоззрение было у матроса Титова и может быть под его влиянием и у Ивана Ивановича. Когда-нибудь я буду свободен и попробую проанализировать эти моменты.
Такие минуты посещали меня не раз. Словно вдруг возникает преграда на пути осуществления моей мечты, и я с разбега останавливаюсь, чтобы осмыслить происходящее и найти выход из создавшегося положения.
- Что случилось? - Спросил у меня Володя, увидев, что Жигоман собирает свои вещи, а я сижу в задумчивости.
- Как видишь, Иван Иванович уезжает. Он потребовал у меня денег, я не дал, и вот результат. Понимаешь, если я сейчас отдам ему часть своих денег на водку и женщин, то потом не на что будет купить хлеба, и тогда я буду вынужден бросить все. Не умирать же с голода.
Разобравшись в сути дела, Князьков набросился на Жигомана.
- Это называется дезертирством, если не хуже. Да это чистый шантаж. Ты же знаешь, что его не пустят одного, пользуешься этим и продаешь свое присутствие на яхте. Так? Да это чистое предательство, за это...
Я не стал слушать и ушел в город. Так или иначе я должен пытаться уйти в плавание, поэтому нужно закупать продукты. Попробую все же попроситься в одиночное плавание вблизи берега, с заходом в каждый погранпункт, по пути следования в Крым. Кто знает, может быть меня и отпустят. Вдруг разрешат! Ну, а если не отпустят, то попрошу кого-нибудь из здешних яхтсменов проводить меня до Крыма. Так или иначе, но нужно искать выход из создавшегося положения. Не может быть, чтобы так бесславно закончилось наше плавание.
Вечером состоялись обоюдные проводы. Собрался весь экипаж “Руси”. Пришел капитан соседней яхты “Таврида” и за бутылкой “Рислинга”, которой едва хватило на символический тост, и крепким чаем, мы долго беседовали, вспоминая прошедшее плавание и разные интересные случаи из жизни яхтсменов.
Тепло отнесся к моим планам капитан “ Тавриды”. Пожелав мне доброго плавания и удачи на тернистом пути, воли и сил на преодоление всех препятствий, он подарил мне снимок своей яхты и обещал всяческую помощь, если я еще когда-нибудь попаду в его края. Мой экипаж свое убытие пытался компенсировать неограниченным количеством добрых пожеланий.
Во время этой простой и бесхитростной беседы Иван Иванович вдруг протянул мне свой паспорт: молча, небрежно, как будто ничего между нами не было.
- Так, - подумал я, - наверное Князьков его уговорил или вернее дал ему денег. Не может быть, чтобы он так просто сдал свои меркантильные позиции. Да и не все ли равно? Главное, что я завтра утром без задержки смогу выйти в море.
Тихое и ясное утро поднималось над бухтой, озаряя мягким светом и теплом солнечных лучей зелень живописных берегов и изумрудную гладь Черного моря. Высокие горы двумя склонами как бы вошли в море и, разойдясь в стороны, образовали большую лагуну, отделенную от моря бетонным молом. Небольшие пологие волны наталкивались на волнолом и разбивались, а в бухте было тихо и спокойно. Поверхность воды была гладкой, но не блестела, а казалась матовой от стоящей над морем сизой дымки. У причала стояла большая белая яхта. Высокие борта, поднятый над морем нос, толстые стальные троса такелажа - словом, весь ее стройный и изящный вид словно говорил, что яхта готовится к дальнему плаванию.
Город еще спал. Безлюдно было на его зеленых улицах. Не скрипели портовые краны, не гремели на дорогах машины. Было так прекрасно, что невольно завидуешь тем людям, которые встают рано, чтобы по пути на работу насладиться утренней свежестью, чистым воздухом, нежным ароматом цветов и зелени и тишиной еще не разбуженного мира. А может они этого не видят? Может быть они просто привыкли и все для них обычно? Может быть только для приезжих и романтиков это утро, как прикосновение к природе. К великому сожалению не замечаем мы красоты своей, кстати .усиленно восхваляемой, природы, а надо бы.
В то утро мы проснулись очень рано. Уезжали мои друзья и они торопились на вокзал, а мне нужно было перейти в Крым и там подготовиться и пойти в одиночное плавание. Мы уже не раз обсуждали этот вопрос, и они все время отговаривали меня, но я не мог с ними согласиться, хотя каждое их слово было проникнуто заботой обо мне, желанием совершения моей самой большой мечты. И вот снова расставаясь, мы вернулись к этому вопросу, так как все их прежние старания не поколебали моего решения. Наверное у меня отсутствовал необходимый педагогический талант в практике убеждения людей. Сам иногда хорошо зная тот или иной вопрос, уверен в себе или в решении той или иной задачи, проблемы, а доказать людям не могу, и особенно это получается плохо, когда стараешься говорить вежливо и спокойно, чтобы не обидеть собеседника и не выглядеть упрямым.
- Прошу тебя, - не унимался Князьков, - не выходи в море один. Вооружение яхты не готово к такому походу. Нет подруливающего устройства, нет рации. Саша, пойми...
- Я понимаю тебя, Володя, но ведь надо!
- Не будешь же ты день и ночь сидеть за рулем?
- Не буду, - улыбаюсь я Володиной реплике.
- Кроме того, в свежий ветер ты один не сумеешь поднять паруса. У тебя нет фаловых лебедок, а шкотовые не установлены. И главное, пойми, многие яхтсмены из парусной федерации твое решение пойти в одиночное плавание при таком состоянии рангоута и такелажа, отсутствии радиопеленгатора сочтут несерьезным. Не обижайся, пожалуйста.
- Да я и не обижаюсь. Я же понимаю, что ты это говоришь из чувства заботы обо мне.
- Поход твой ты делаешь без согласования с парусной федерацией, поэтому на берегу тебя никто не будет страховать. А если что-нибудь случится? У тебя даже радиостанции нет, чтобы сообщить о несчастье в ближайший порт.
- Я уже боюсь, - улыбаюсь я.
- Не смейся. Это все сложно, и я бы ни за что в таком положении не рисковал.
- А тебе и не нужно.
- Но это же риск!
- Риск? Ну и что? А мало мы рискуем в жизни? Даже переходя дорогу. Все дело в том, ради чего рисковать. Если я сейчас не выйду в плавание вблизи берегов, то как я выйду в океан? Если яхта будет хорошо оснащена, то тогда, что риска будет меньше? Нет, риск все равно будет, возможно меньше.
- Теоретически так, но...
- Обожди, давай разберемся, чем я рискую. Во-первых, я полностью уверен в своей яхте, ибо я ее делал своими руками. Корпус исключительно крепкий. Рискую я тем, что попав в крепкий шторм, я поломаю рангоут или сяду на мель, так как буду близко от берега. Но в обоих случаях я останусь живым и буду продолжать свое дело. Во-вторых, изучая многие плавания одиночек на яхте через океаны и вокруг света, я подсчитал вероятность катастроф, независимо от совершенства технического оснащения и наличия приборов и автоматики. При этом получилось следующее соотношение, конечно очень приблизительное. Случаев благополучного окончания плавания -50 процентов, случаев больших поломок, когда яхты сходили с курса и шли в ближайший порт, - 40 %. Это не только поломка рангоута, но и болезни...И наконец, случаев гибели людей - примерно 10 %. И это все говорится об опытных мореплавателях, которые не один раз выходили в океан, участвовали в гонках и, естественно, имели большой опыт в управлении яхтой. Так что, к сожалению, исключить несчастные случаи нельзя, просто нужно готовиться и тренироваться в сложных условиях, набираться опыта. И чем труднее, чем хуже, тем лучше, как это на первый взгляд не парадоксально. Нужно быть готовым к тому, чтобы не растеряться в самой тяжелой ситуации и уметь найти из нее выход. А это дается практикой, так что нужно плавать.
- Ну, допустим, ты прав. Но любая катастрофа это пища для недоброжелателей. И не только против тебя, но и против твоей мечты.
- Ты прав и не прав. Дело в том, что мои противники, хотя бы те же Григорьев и Якшаров, не ищут фактов против меня, а просто их выдумают. И несмотря на очевидную глупость их заявлений, пресса это охотно печатает, потому что это сенсация. Для журналиста то, что яхта прошла 1000 миль в сложных условиях и прибыла во время в порт назначения, это не интересно. А вот то, что она чуть не утопла, “какой то “ человек с бумажкой удивляется этому. Это для журналиста уже “ материал”.
И второе, одиночное плавание не только испытание яхты, но может быть это в первую очередь - испытание меня как человека, моей воли, выдержки ..Последнее мне кажется более важным, и я должен сейчас это проверить.
- Правильно, - перебил меня Володя. - Но они нападают и на конструкцию яхты, а ты своим неподготовленным походом можешь сам себя подвести, если вдруг что-то поломается.
- Привет! Ты помнишь на первом заседании географического общества АН СССР сразу же после моего доклада выступил председатель технической комиссии федерации парусного спорта Григорьев и еще не увидев ни яхты, ни чертежей корпуса, буквально заявил: “ Ей только по речкам плавать”! и это при осадке более двух метров. Ты думаешь его интересовало истинное положение дел? Нет, конечно, нет. Он поставил своей целью “ утопить” не только яхту, но и наше плавание. Делает он это сейчас и будет делать впредь. Почему?...
- Ты сам виноват. Нужно было как-то привлечь Григорьева к участию в конструировании яхты, выслушать его советы, тогда бы он по крайней мере занял нейтральную позицию. Как же так получается? Идет подготовка к кругосветному плаванию, это же первая в союзе яхта, а главный яхтенный конструктор в кавычках, не приложил к этому делу своих рук? Ты не понимаешь значения престижа.
- Возможно ты прав. Да нет, в этом вопросе ты действительно прав, но подумай, кем я был, когда начинал постройку яхты? Меня никто не знал, мне никто не верил и почти все высмеивали. Считали мою затею маниловщиной и говорили, что я потешусь и брошу. С чем я мог идти тогда к Григорьеву? Отдать свою идею?
Однако сейчас не об этом речь. Раз есть противники, значит будут придирки. Если не будет неполадок, то значит они их придумают. Ведь Якшаров не был у меня на яхте. А что пишет корреспондент “Комсомольской правды”?
“ Увидев яхту, - заявил Якшаров, - я удивился, что она еще не утонула”. И это после двухмесячного плавания в зимних штормовых условиях.
- Да, тебя не переубедишь. Кажется ты все проанализировал. Неужели все так сложно, - с грустью сказал Князьков.
- Дело в том, что после заседания ГО АН СССР, было расширенное собрание крейсерской комиссии Москвы, с участием всех яхтенных капитанов. Там Григорьев очень резко выступил против меня, но остался в одиночестве. Против моего плавания голосовали только Григорьев, его сын и Якшаров. Под давлением яхтсменов была создана комиссия по оказанию помощи в постройке яхты и проведении ее испытаний. Прошло более года, а он как член комиссии ничего не сделал хорошего. Вот тебе ответы на твои вопросы.
- И все-таки, я не советую тебе идти.
- Володя, я понимаю тебя, но и ты пойми. У меня кончается отпуск. Устранить все замечания за оставшиеся дни, я не смогу, а это значит перенести испытания на будущий год. Нет, это слишком большая потеря. Целый год! Я на это пойти не могу.
Мой добрый товарищ еще наверное долго бы уговаривал мня, но его поезд уходил по расписанию, и мы расстались. Попрощавшись со всеми уезжавшими, я пошел на заставу.
Условия плавания нам поставили жесткие. Идти разрешили только в светлое время суток, вдоль берега, не удаляясь от него больше, чем на две мили. Плавание рассчитывалось так, чтобы при самом слабом ветре мы могли дойти до очередного погранпункта и остановиться там на ночь, и обязательно отметиться на постах. Я пытался возражать, но наткнулся на несгибаемую волю должностных лиц.
Погода стояла курортная, щедрая солнцем и теплом, ласковым убаюкивающим говором моря и чистым свежим воздухом. Ходить в такую погоду было наслаждением,
- Как? Сетовать! Так прекрасно кругом, а он недоволен. Да таких людей просто нужно убивать, или что то в этом роде.
Но я брал грех на свою душу и громко сетовал на то, что не было ветра, и мы ползли черепашьим шагом. Первый день плавания мы шли со скоростью полтора узла. Второй день, возникший из того же лона природы, что и первый, был его близнецом.
Я часами сидел на руле и фактически отдыхал, так как яхта шла в крутой бейдевинд и сама поддерживала заданный курс, так что рулем не нужно было работать. Тихонечко ,с ленцой перевожу руль то чуть-чуть вправо, то иногда чуть -чуть влево. Смотрю на берега, красивые горы, покрытые изумрудной зеленью, белую полоску земли у самой кромки берега, тихое спокойное море и удивляюсь его пустынности. Чуть отойдешь от берега, буквально на пару миль, и никаких признаков деятельности человека: ни катеров, ни яхт, ни лодок с отдыхающими или рыбаками,... только изредка, пару раз в сутки, промчится “ракета”, напоминая о том, что где-то далеко еще существует цивилизация, что сейчас двадцатый век. Да, работают пограничники, крепко стерегут наши морские границы. Интенресно, долго так будет или будет еще хуже?
Забегая вперед, скажу, что много лет спустя, при демократах, я приехал в Хосту. Причал, от которого раньше отходили прогулочные катера и рейсовые теплоходы, был пустынным, вход на него закрыт и заварен электросваркой. Что это результаты прогресса или политики?
А пока я шел вперед. Мой напарник ничего не делал. Во первых, он был недоволен мной и, во-вторых, просто предоставил мне возможность испытать “прелести одиночного плавания”. После стычки на берегу, когда Иван Иванович пытался добыть у меня деньги, наши отношения никак не могли наладится. Он все время молчал. В основном спал или лежал в каюте. Было такое впечатление, что я на яхте один. С одной стороны это правильно, но с другой - он должен был передавать мне свой опыт. Ведь это главное, для чего он здесь, на судне. Когда был открыт носовой люк, то воздух от стакселя задувал в носовой кубрик. Было одно наслаждение лежать на койке, когда тебя обвевает приятный теплый, насыщенный ароматами моря воздух. Воздух словно ласкал и было так прекрасно, что забывались все невзгоды и трудности нашего плавания. Как-то я туда спрятался от шума в каюте и сумел за короткое время оценить всю прелесть воздушной струи, стекающей с огромного полотнища стакселя. Просто удивляюсь, как не оттаяло его сердце в словиях Богом данной ласки.
Я отходил от руля, когда нужно было пообедать или проложить курс, пройденный за какой-то период, чтобы в любой момент знать место нахождения судна. Тогда я просил своего напарника:
- Иван Иванович, подмените меня на руле, пожалуйста. - Я старался быть с ним насколько возможно вежливым и корректным. Понимал ли он это? Не знаю, но кажется, что до него все же что-то “доходило”. На мои просьбы он молча поднимался на палубу, так же молча садился за руль и, не меняя положения руля и парусов, смотрел на море. Перекусив и выпив чаю, посмотрев лоцию и уточнив место положения яхты по карте, я снова заступал на вахту, а он шел отдыхать. Часами между нами не было сказано ни единого слова. Под вечер первого дня мы подошли к Архипово-Осиповке и по велению пограничников .пришлось зайти туда. Летом на юге так быстро темнеет, что пока мы подошли ко входу в бухту, стало темно. Иван Иванович подменил меня на руле, а я стал на носу яхты, всматриваясь вперед, чтобы не налететь на лодку или плавающее бревно. Справа громыхала музыка, чей-то женский голос упорно сосал микрофон, слышался смех и шум голосов отдыхающих, женский визг. Жизнь била ключем. Пришвартовавшись у незатейливого причала, я с трудом отыскал пограничников и попросил их сделать отметку в крейсерской книжке. Они сделали это с таким безразличием, что мне слышалось: “За каким чертом вы сюда пришли”?
Утром я посмотрел на поселок. Он небольшой, весь в зелени, окруженный горами, так что со стороны берега его и не найдешь. Чисто, красиво, а когда нет музыки, то и тихо. Наверное отдыхать здесь прекрасно.
Весь день мы тихонько шли в сторону Новороссийска, надеясь добраться до этого последнего форпоста Кавказа, а в Крыму, я как дома, так как в Симферополе жили мои мать и сестра. Я мог там и отдохнуть, и отъесться.
Как ни странно, но к вечеру я устал. Ничего не понимаю, ведь целый день я ничего не делал, сидел не работая в кокпите, держал руку на штурвале и так как ветерок слабый, то я изредка лениво чуть двигал штурвал. Изредка менял галс, чтобы недалеко уйти в море и не разозлить пограничников. Все время любовался природой, да прикидывал в уме, что нужно будет сделать в Севастополе, чтобы прорваться в одиночное плавание.
Иногда вспоминал родных. Интересно, как они сейчас относятся к моей одиссее. За время строительства яхты и плаваний, во время ходовых испытаний, их мнение несколько раз менялось. И у сына и у дочери. Сережа до призыва в Армию мне иногда помогал. Он вскоре убедился в том, насколько это трудно, построить яхту. Одному это невозможно. Он так и уехал, не увидев ее построенной. Когда он узнал, что я не только построил яхту, но и вышел в море, он стал горой за меня, и все его товарищи были готовы за меня в бой. Когда появился пасквиль в “комсомолке” они направили в редакцию разгромное письмо с подписью более сотни комсомольцев. Наташа, услышав мое сообщение на заседании ГО, была поражена и гордилась мною. Но постепенно сказалось негативное влияние матери, и, после статьи в «комсомолке», она была против борьбы за право выхода в океан, так как считала что из этого ничего не выйдет, поэтому мои потуги перебороть возникшее сопротивление, ничего не стоят.
Да, много мне досталось, а что еще ждет впереди. Господин Снегирев упрекал меня, что лавры Чичестера не дают мне покоя, но даже в таких вопросах, как отношение семьи, я не видел ничего плохого, так как Чичестеру помогала до самой последней минуты, перед выходом его в плавание его жена. А моя жена, разбила семью, ушла к другому. Жена нашла в лице Снегирева прекрасного союзника и они теперь говорили обо мне только плохое. Когда приезжал ко мне корреспондент ТАСС, он сказал, что из Моссовета обо мне дали прекрасная характеристика, а с места местожительства поступили негативные сведения. Вот, так! ( Еще бы, ее любовник был зам председателя исполкома горсовета).
По-моему Иван Иванович начал отходить. Он за два дня прекрасно отдохнул, отлежал все бока. И все бы было прекрасно, если бы у меня была маленькая, с беленькой головкой. Под вечер он поднялся на палубу и начал осматривать берег, мимо которого мы в данный момент плыли. За свое сорокалетнее плавание он проходил здесь, наверное, сотню раз и прекрасно знал все эти места. При подходе к Геленжику он меня подменил на вахте, и я быстренько съел свой незатейливый ужин. Так он все еще был на вахте, я пошел в носовой кубрик и лег на рундук отдохнуть. Не могу не сказать, какое это неповторимо прекрасное состояние - лежать расслабленным на койке под ласковым покачиванием яхты на малой волне и чувствовать на себе нежное дуновение свежего, чистого морского воздуха.
Но нужно вести яхту. Жигоман требует, чтобы я все время был у руля, как будто я на яхте один. Обсервированного места положения яхты не было, так как Жигоман прокладку вообще не вел. Он считал себя “выше этого”. Он надеется на свою зрительную память, хотя боюсь, что в его годы, она уже может подвести. На мой вопрос, он ответил:
- Зачем мне ваши пеленги и линии на карте, я и так все вижу.
Где-то позади остался Геленжик, а впереди и довольно близко был вход в Новороссийскую бухту. Море было тихое и такое теплое и ласковое, каким его любят все люди. И я не исключение. Ветер дул с берега, солнце зашло, и небо постепенно начало застилать серыми облаками. Вечер на юге непродолжительный, тем более сопровождаемый облачностью. Как-то вдруг наступила темнота, но узкая полоска белого песка на берегу моря пока отчетливо проглядывалась на фоне черного леса. Зная по лоции, что на выходе из Новороссийской бухты стоит маяк, я внимательно вглядывался вперед, в надвигающуюся темноту, чтобы его не прозевать. Он хорошо виден, когда идешь с моря, но мы шли, согласно предписанию пограничников, вдоль берега, буквально в пяти кабельтовых от него. В этой зоне маяк почти не виден, так как он стоит мористее.
Внезапно мелькнул огонь и пропал. Что это, маяк? Или красный свет ходового огня выходящего судна? Сверив данные, полученные хоть и приблизительно по исчислению пути, исходя из средней скорости и показаний лага, я решил, что это вход в бухту и начал поворачивать вправо. Ветер посвежел, а берег справа начал исчезать. Это придавало уверенность, что мы вошли в бухту. Повернув на курс Ост, я крикнул Жигоману.
- Иван Иванович. Мы вошли в бухту. Сейчас идем курсом чистый Ост. Вдали на рейде виднеются корабли.
Жигоман поднялся на палубу, молча прошел на нос яхты, посмотрел кругом в темную пелену моря и, как будто что-то увидел, повернулся ко мне, прошел в кокпит и молча сел рядом.
- Я здесь много раз бывал и каждый камень знаю. Мы несколько раз заходили в поселок на южном берегу бухты. Вина там, никогда не выпьешь! Сейчас мы зайдем к моим знакомым, переночуем, а утром пойдем дальше.
- Иван Иванович, но нам нужно отметиться у пограничников, значит нужно идти в Новороссийск. Нас опять ругать будут
- Ничего, там есть погранпост, и мы там отметимся.
Я не стал с ним спорить, так как это было бесполезно и если там есть пост, то мы действительно могли сделать отметки, тем более, что идти до пассажирского причала в город еще минимум три часа, а потом все равно пришлось бы торчать всю ночь у причала.
Я согласился, передал ему руль, не представляя, к каким последствием приведет его желание посетить знакомые винодельческие места. Пока мы шли строго на Ост. Жигоман попросил меня перейти на нос и смотреть в воду, чтобы мы не налетели на бочку, которых на рейде предостаточно.
Чем дальше мы шли, тем четче вырисовывались контуры большого теплохода, на топе мачты которого горел красный огонь. Когда до него осталось полкабельтовых, я крикнул:
- Иван Иванович, поворачивайте вправо. Скорее, а то заденем якорь цепь.
- Ничего, еще далеко, не дрейфьте, - ответил Жигоман.
- Кому нужно это лихачество. Зачем рисковать? - но он не ответил, а я подумал, что какой-то рок руководит моим плаванием, и все делается не так, как я хочу, а по какому-то велению. А Жигоман здесь играет фальшивую партию.
Не люблю я такие выходки, особенно они не нужны, когда в них нет необходимости. Ветер посвежел и задул вдруг с силой баллов 5-6. Это начиналась Новороссийская бора. Она всегда возникала как-то вдруг.
- Вот упрямый осел, - подумал я, что и кому он хочет доказать. Другое дело, если бы мы шли в узкостях, там ясно, что мы вынуждены были бы проходить рядом с кораблями...
Не доходя метров 40-50, Жигоман переложил руль вправо на борт, яхта рванулась и накренившись легла на новый курс, и в это мгновение вспыхнул прожектор. Лучи его, направленные на яхту, ослепили глаза. Это было совершеннейшее безобразие. Яхта летела в темноте, свет слепил глаза и мы в любую минуту могли налететь на бочку и разбиться. Я закрыл глаза одной рукой, а другой начал махать в сторону прожекториста, чтобы он выключил свет или хотя бы отвел его в сторону. Неужели он не понимает, что делает. Это же может привести к катастрофе. Идиот, какой-то, выругался я, ощущая свою беспомощность. А Жигоман сидел в кокпите и никак не реагировал, как будто он был участником этих зверских испытаний.
Ветер крепчал. Начиналась бора. Яхта неслась на юг, подгоняемая все усиливающимся ветром, а вдруг поднявшаяся волна крепко била нас в борт. Я стоял на самом носу, облокотившись на носовые релинги, и молил Бога, чтобы мы не налетели на рейдовую бочку, так как было ясно, что яхта разобьется и потонет. А уж нас никто спасать не будет, тем более, что в такую погоду это бессмысленно.
* * *
В темной комнате на заставе у радара сидел молодой солдат и внимательно всматривался в экран.
- Товарищ лейтенант! Со стороны моря появилась новая, небольшая цель. Движется на восток, - доложил он начальнику.
На заставе было тихо. Недавно закончился ужин, и солдаты занимались своими личными делами.
- Товарищ лейтенант! Новая цель идет к иностранному судну, - закричал солдат. Лейтенант подошел к радару, внимательно вглядываясь в экран, взял трубку телефона внутренней связи и передал на вышку.
- С моря идет яхта. По нашим сведениям это яхта “ Русь”. Сейчас она сближается с греческим транспортом. Подготовить прожектор. Прожектор включить при подходе яхты к судну и следить за действиями экипажей яхты и «грека».
- Как там на радаре?
- Все по-прежнему. Яхта идет прямо к иностранцу. Осталось метров 300.
- Будьте внимательны!
Солдат буквально прилип к экрану. В голове его пронеслись десятки услышанных им от “стариков” случаев пересечения границы, рассказы о пойманных диверсантах и контрабандистах и прочее. И вот сейчас он ловил их сам!
- Нет, ничего не выйдет. Я вас вижу, - заранее радовался он успеху, гордый от проявленной бдительности. Застава всколыхнулась в ожидании чего-то неожиданного. Начальник доложил дежурному по отряду майору Дубову, о том, что яхта “Русь» войдя в бухту, не меняя курса движется в сторону стоящего на рейде греческого транспорта. Нам потребуется помощь моряков, попросил он. Мы не знаем, для чего они туда идут.
Далее все шло как в детективном романе.
- Товарищ начальник! - Закричал солдат. - На экране третья цель.
- Застава в ружье! Занять оборону побережья бухты. На прожекторе. Осветить яхту!
- Волков, передай по рации морякам. Появилась третья цель, вероятно это шлюпка с транспорта. Нужно немедленно направить торпедные катера и захватить яхту.
Оперативный дежурный майор Дубов, не вникая в сложившуюся ситуацию, отдал приказание катерам погранотряда немедленно выйти наперерез яхты, захватить ее и прибуксировать в порт. В порту произвести тщательный досмотр и доложить. В случае неповиновения, действовать по инструкции. Никто не должен скрыться!
Довольный своими распоряжениями, майор Дубов вальяжно развалился в кресле, и приказав радисту быть бдительным, предвкушал будущие успехи и награды.
А по телефонам и радиосвязи понеслись команды, приказания и указания, на которые раздавалось краткое: “Есть!”. “Есть!”. ”Есть!”.
В последствии, когда я рассказывал эту историю специалистам, мне объяснили, в чем суть дела, как это произошло. Оказывается при сближении двух “целей”, на определенном расстоянии между ними образуется отраженная волна, так называемый “зайчик». Солдат молодой, неопытный, на слушавшись разных историй, принял этот зайчик за третью цель, допустим шлюпку, спущенную с транспорта. Цель была очень маленькая, что соответствовало его представлениям. Пограничники, услышав его доклад - ”третья” цель, естественно предположили, что вы кого-то решили укрыть или что кто-то из вас решил перейти границу и скрыться. Глупо, конечно. Нужно было проследить, что будет дальше, ибо через несколько секунд отраженный зайчик исчезнет, и не нужно будет заваривать “сыр-бор”.
А на яхте?
Мы спорили с Иваном Ивановичем, и я просил его отвернуть поскорее, так как можно задеть якорь-цепь или швартов, которым судно закрепилось с бочкой, тем более, что было очень темно. Не знаю почему, то ли для того, чтобы показать свой “класс”, то ли назло мне, чтобы подвести меня, он тянул с поворотом. Я стоял на носу и всматривался в черноту ночи и ничего не видел, да и не мог увидеть. Наконец Жигоман повернул, и мы пошли на юг. Прожектор сопровождал нас и слепил глаза, было настолько темно на фоне ослепительного луча, что не видно было даже бликов волн. Я все так же стоял на носу яхты, ухватившись за форштаг и махал рукой, чтобы отключили прожектор. Но никакого эффекта. Ветер все больше свежел и сейчас был наверное около 7 баллов. Яхта летела, скорость ее была не менее 7 узлов, что в темноте казалось невероятно большим. Я все время чувствовал какую-то опасность. Положение было напряженным и глупым, так как мы ничего не могли сделать и не знали, чего от нас хотят пограничники. Нам казалось, что лучше все же идти к заставе. Там разберутся...
Внезапно прожектор погас и мы оказались в полной темноте. А ветер все крепчал, он усилился как то внезапно, наверное как всегда, когда дует Новороссийская бора. Мы молчали. Я по-прежнему был на носу и всматривался в темноту моря, куда рвалась яхта, чтобы предупредить столкновение, успеть крикнуть Жигоману, чтобы он успел отвернуть от опасности. Столкновение на такой скорости с рейдовой бочкой равносильно катастрофе, так как она пробьет борт яхты и хлынувшая вода потопит яхту. Это вне всякого сомнения!
Все это проносилось в голове, но я молчал. О чем говорить? Ругать Жигомана? Зачем? Он наверное и сейчас не понимает того, что произошло это по его глупости. Он будет как обычно ругать других.
Вдруг сзади раздались орудийные выстрелы. Я вздрогнул и обернулся. За кормой, охватив яхту веером, за нами гнались три катера. Раздался второй залп. Наверное стреляют холостыми или целятся в мачту.. Я не стал гадать. Мы развернулись и стали против ветра. Катера охватили нас кольцом и по трансляции прогремела команда: - На яхте, подойти к ближайшему катеру. Под штормовым стакселем мы подошли на небольшое расстояние к катеру и спустили паруса.
- Мы ближе подойти не можем, - крикнул я на корабль. - Очень сильное волнение и ветер, а двигатель наш неисправен. Мы можем столкнуться и повредить корабль и яхту.
Без хода яхта болталась как пустая бочка. Крутая волна создавала такую же болтанку, как на зыби. Я, ухватившись за ванты, стоял на палубе и ожидал развития событий. После стрельбы и ругани по громкоговорящей связи, мы растерялись, но страха не испытывали, так как ничего противозаконного мы не сделали. Скорее мы были удивлены действиями пограничников, и мне казалось, что все происходящее делается с целью наказать нас за августовские приключения, где они опростоволосились, а государству это обошлось в “копеечку.”
Наконец они закончили совещаться и один из катеров дал ход и начал надвигаться на яхту. Он был гораздо больше яхты, и его действия производили неприятное впечатление. Но вряд ли в его планы входило нас потопить. Когда расстояние уменьшилось буквально до одного метра, с мостика прогремела команда и один из матросов зацепил крюком за ванты грот-мачты яхты. Корабль продолжал медленно надвигаться, а в такт волнению мы то поднимались, то опускались. Но, когда яхта поднималась, корабль опускался и наоборот. В один из таких моментов корабль рванулся в сторону, опорный крюк продвинулся вперед, зашел между вантами грот-мачты и она уперлась в веерные стойки. А когда волна из под яхты ушла, ее рвануло и шест крюка, толщиной с полную руку, треснул и разлетелся как спичка. Матроса сбило с ног и отбросило в сторону. Ванты были крепкие, а в темноте мы не видели, что стало с мачтой. Да, силища! Древко крюка здоровый мужик не сломает, а здесь...
- Суровые ребята, - подумал я, но никакой симпатии их “героические“ действия у меня не вызвали. Что они хотят? Высадить группу досмотра?
Но в такую волну, это рискованно, и может привести к печальным результатам. Чья интересно эта прихоть?.
На катерах началось очередное совещание, а мы молча ждали. К чему ругаться?
Наконец убедившись, что это рискованно, так как могло привести к гибели человека, они отложили высадку “десанта” и решили пока не брать нас на абордаж, тем более, что мы не высказывали никаких военных приготовлений и мирно ожидали развития событий. Катер отошел на несколько метров, и наступила минута молчания. Только ветер свистел в такелаже, да волны бились о борт яхты..
Совещание затянулось. Очевидно присяжные не находили достаточно веских причин, для того, чтобы вынести обвинительный приговор. Да, дилемма. Что с нами делать - оставить в живых или прикончить?
- На яхте! - прорычала с мостика металлическая тарелка. - Подайте буксир трос!
-
- У нас нет троса, - ответил я, пожимая плечами.
Прошло несколько минут, а может быть мне показалось все это очень растянутым по времени, так как неизвестность давила на нас.
- Примите наш трос и закрепите!
С погранкорабля подали мощный стальной двухдюймовый трос, который служил, наверное, для транспортировки “Титаника”. Куда его деть, как и за что закрепить, я не мог представить, так как он мог разорвать нашу яхту на части. Неужели они этого не понимали, ведь и слону было ясно, что этот трос разнесет яхту в щепки.
Но с нами никто не считался. В бою с пограничниками, мы потерпели поражение и были их пленниками. А так как они победители, то они диктовали нам условия. Так было с самого начала развития человеческого общества и нам нечего было думать сейчас все менять. Цивилизованное общество, в полном смысле этого слова, у нас еще не наступило.
На яхте у нас были только одни небольшие кнехты, предназначенные для пеньковых швартовых. С трудом мы закрепили этот стальной трос и заделали концами, чтобы он не сорвался. Я попросил буксировать нас возможно медленнее, так как яхта не рассчитана на такое варварское к ней отношение, но с катера нам никто не ответил. Пограничники увидев, что мы закрепили трос, ушли в рубку. Взревели моторы и мы понеслись. Вот это был ход. Мы летели как птицы. Днище яхты ударялось о волны, корпус вздрагивал и стонал, брызги летели в лицо. Напуганный таким ходом событий, я сначала струхнул, а потом махнул рукой. Здесь люди стальные и им наплевать на чьи-то слезы, мольбы и переживания. Постояв немного на носу и изрядно вымокнув, я спустился в кокпит. Сидел и думал о превратностях судьбы и удивлялся тому, что она такая неугомонная и все время преподносит нам сюрпризы. Много ли их в ее волшебной коробке и когда она начнет доставать что-то хорошее.
В порту ветра почти не было, а волны в ограниченном пространстве были незаметны. Буксирующий нас корабль остановился, мы сбросили трос. По громкоговорящей связи раздалось приказание, разбудившее всех окрестных жителей.
- Подойдите к стенке.
- Мне ничего не видно. Осветите, пожалуйста, причал прожектором.
Вспыхнул прожектор и его длинный рукав полоснул по пассажирской пристани. На стенке стояли три человека, двое из них с автоматами в руках, а третий, очевидно, офицер, неподвижно стоял между ними.
- Ну, вот, приехали, - подумал я с горечью. - Но ничего, мы еще посмотрим, мы еще повоюем. Здесь нет их пушек, рева ветра и пляски волн - ничто не создает помех для нашей ответной атаки.
В каюту спустился офицер - пограничник. Мы поздоровались, и я представил ему Жигомана. Затем достал и передал ему кучу наших бумажек, с рекомендациями на тренировочное плавание. Здесь были: судовой билет, судовые роли, наши удостоверения, письма из Географического общества, МОК по физкультуре и спорту, от редакций центральных газет и другие. Содержание их было примерно одинаковое, все они просили государственные и общественные организации, расположенные в районе нашего плавания, оказывать нам содействие по подготовке первого в Советском Союзе кругосветного плавания
Вот они и содействовали!
В каюту спустился сержант и спросил:
- Можно производить досмотр?
Однако офицер молчал и тогда я сам сказал:
- Смотрите, пожалуйста.
Сержант окинул взглядом каюту и собрался уходить, но я его остановил:
- Вон, посмотрите, там люк в машинное отделение, посмотрите, пожалуйста, туда, а то ненароком.
Утром я осмотрел яхту и ужаснулся. Грот-мачта в районе краспиц была согнута, а левая верхняя краспица почти сорвана и висела только за счет поддерживающих тросов. Нужен был ремонт мачты, но это временно, так поврежденная мачта получила такую деформацию, что в шторм она могла просто не выдержать.
- Здесь есть судоремонтный завод, - сообщил Жигоман.
- А кто нам это сделает?
- Все равно, в море с такой мачтой идти нельзя,
- Знаю.
В девять часов утра я был в управлении погранотряда и там подробно рассказал о ночных приключениях.
- Чем бы этот эпизод не окончился, мне важно сейчас отремонтировать мачту. Это можно сделать только на заводе, так как нужна аргонная сварка.
- Кто дежурил ночью, - спросил начальник штаба.
- Майор Дубов.
- Черт его забери, всегда он перегибает палку, никак...- он покачал головой. - Мы его сейчас вызовем и скажем, что ремонт яхты будет производится за его счет. Может это чему-нибудь его научит.
Когда пришел майор Дубов и его спросили, как он мог отдать приказание в штормовую погоду буксировать яхту, он ответил:
-Я не приказывал ее буксировать. Я сказал, чтобы ее “ доставили”.
Коллеги пытались припугнуть его, очевидно Дубова не очень то любили в отряде. Они пригрозили, что ему придется платить за ремонт яхты. Мне, в конце концов, надоело слушать их перебранку, так как увидел, что это “дуб” и до него не доходит то, что ему говорят. Таких нужно судить и гнать из армии.
Я попросил начальника штаба позвонить на завод и попросить, чтобы нас приняли на ремонт. Главное, надо было отремонтировали мачту.
Мы стояли на заводской стенке, а рядом на ровной бетонной площадке лежала грот-мачта, снятая портовым краном. По всем канонам мачту нужно было менять. Но как? Где взять новую мачту? Практически здесь в незнакомом для меня промышленном районе сделать это было невозможно. И хотя мачта потеряла свою прочность, я решил ее выровнять, чтобы продлить летнюю навигацию. Жигоман стоял с группой глазеющих на нас рабочих и о чем то разговаривал.
Сделав подкладки под мачту, мы вдвоем с Жигоманом стали на нее и попрыгали. Затем, меняя положение прокладок, мы попытались выпрямить всю мачту. Кое-как мы ее подравняли, хотя структура внутренних напряжений была нарушена и ничего хорошего нам в будущем это не предвещало. Как же быть с краспицей. Одна краспица практически полностью оторвалась. Ее можно было только приварить.
- У нас на заводе в настоящее время нет аргона. Обещали привезти из Запорожья, но когда? Машина стоит еще там, и когда получат аргон, неизвестно. Ждите, -сообщил главный инженер завода.
- Но нам нужно плыть. Кончаются наши отпуска, заканчивается лето..
- Отдыхайте. Посмотрите, как у нас хорошо. Сейчас поспели фрукты, помидоры, виноград. Красота! Все дешево, где вы такое еще увидите?
Господи, сколько разных задержек, везде и во всем. Такое даже во сне не приснится. То какой-то бюрократ недоволен бумажками, в которых не проставлено его имя, то какой-то начальник, боясь ответственности за наш выход в море, как бы мы не удрали за границу, ловит нас и арестовывает, другой же болван, боясь, что мы перебрасываем шпиона на греческое судно, атакует нас и ломает мачту, гнет стальные леерные стойки. То сутками мы обивает пороги погранзастав, добиваясь выхода в море. Нам дают его, но только на несколько часов, чтобы мы обязательно ночевали в порту.
Я сидел у яхты и гадал, что же делать. Рядом собрались рабочие завода и расспрашивали о нашем плавании. Я им рассказывал. Верно, очень сжато, но все равно их удивила цель нашего плавания и они явно заинтересовались. Все относились по разному, но равнодушных не было. И вдруг, кто-то посоветовал обратиться не к начальнику, а к простому сварщику. У него всегда есть маленький запас и что-то для вас найдется. Это действительно оказался выход из положения. Шов получился длиной 8 сантиметров. Подогнали кран и уже в 16 часов мы бороздили воды Новороссийской бухты, уходя в новое плавание. Когда мы вышли за ограждение порта, то облегченно вздохнули.
Но не тут то было. Ветер стих, ну ни капельки. Если послюнявить палец, то он предательски показывал на вероятность маленького встречного ветра. Новороссийск никак не хотел нас отпускать. Несколько минут мы тихонечко ползли, а потом наступил полный штиль, и черепашьим шагом подойдя к входному маяку, мы остановились.
Вечер, тихо, тихо. Стоим неподвижно на чистой воде такой прозрачной, что видно дно. Мы глазеем по сторонам и отдыхаем. Здесь совсем рядом, в каких-то трехстах метрах, “малая Земля”, которая в недалеком будущем станет легендарной. Но сейчас она такая же, как сотни других участков земли, обагренных кровью народа - патриота в борьбе с фашизмом. С погранпоста что-то просигналили, но так быстро, что я ничего не понял. Так как мы сидели и не обращали на них внимания, то они замолчали. Однако поздним вечером вдруг рядом с нами вынырнул посыльный катерок и передал приказание немедленно вернуться в Новороссийск.
- Ну уж, дудки, - подумал я. - Ни за какие коврижки мы туда не вернемся. И громко крикнул.
- Мы не пойдем. Нет ветра. Если этого вы не понимаете, то запросите бюро погоды.
- Это приказ из погранотряда.
- Я же вам сказал, что ветра нет. Под парусами мы идти не можем. Неужели вам это непонятно?
Мы немного попререкались, и, не желая вновь попасть под арест, я крикнул:
- Если хотите, то берите нас опять на буксир, но я больше в ваши игры не играю. Все!
После ночных происшествий и довольно рискованных игр в “догонялки”, мне стало все безразлично. Они воспитали меня. Я решил не пререкаться и просто замолчал. Так как они стояли близко от яхты, то были слышны их переговоры по УКВ со своим начальством. Что-то они покричали, что-то там им объяснили, понять было невозможно, но через несколько минут они ушли в порт, бросив нас... Естественно, что они предупредили часового на посту, и я знал, что если вдруг мне взбредет в голову поплыть к берегу, то его автомат пустит меня на дно. Если бы я начал их уговаривать или что-то доказывать, то они так просто не ушли бы. Значит, не нужно особенно обращать на них внимание.
Я отдал якорь и включил якорные огни, так как стало темно. На сегодня все закончилось, теперь нужно выспаться и снять напряжения. Даже не верится, сколько я выдержал. Наверное это все вспомнится мне на старости лет, если с такой нагрузкой сумею дожить.
Я спустился в кубрик. Иван Иванович уже поужинал, о чем можно было судить по пустой бутылке и пустой консервной банке.
Порядок на корабле. Экипаж сыт! Теперь и мне спать, спокойно спать, ведь нас охраняет вся Новороссийская застава. Кто еще на этом свете будет удостоен такого внимания.
Как хорошо летом. Утро чистое, бодрое и светлое. Ярко сияет только что взошедшее солнце, а вода так и переливает изумрудом. Мне кажется, что в такой обстановке, таком окружении природой и человек становится лучше, забывается все плохое. Если бы сейчас Иван Иванович заговорил, то я сделал бы вид, что ничего между нами не произошло. Бросив ведро за борт и подняв его почти полное чистой, ядреной воды, я с удовольствием помылся, окатив себя напоследок прямо из ведра. Быстро позавтракал и вышел на палубу. Дул небольшой, приятный ветер, можно было отходить.
В носовом кубрике ворочался Жигоман, но вставать он не торопился. Вчера он опять на меня рассердился. Когда мы ходили по магазинам, закупая продукты на плавание, он попросил меня купить крепенького, так как те деньги, которые ему дал Князьков он уже пропил. Купить водки было не на что. Кто-нибудь может упрекнет меня в скупости, но экономить на питании я не мог. Я взял бутылку сухонького, которую он всю вечером выпил, а сейчас он, не имея ничего на опохмелку, ворочался, наверное мучился, проклиная меня за воздержание.
Я сделал прокладку, Новороссийск-Феодосия, как нам разрешили “отход”, поднял паруса и вышел. Ветер дул с силой 4-5 баллов и это в награду за “тихие” Новороссийские приключения. Береговая черта Малой Земли осталась за кормой, и я с удовольствием попрощался с Новороссийском и Кавказом. Хорошо было здесь и, главное масса приключений, есть что рассказать в будущем внукам. Хотя вряд ли они любят море и поймут своего деда-романтика. А было столько приключений, что не могу представить, что кому -либо столько дарило провидение в течение целого года. А вот мне повезло. Мы сторицей их получили за одну неделю.
А пока я работал на руле. При попутном ветре и крутой волне яхта вела себя как ветреная женщина, виляющая задом на рабочей прогулке по проспекту. Бросаясь кормой то в одну, то в другую сторону, она заставляла меня постоянно работать рулем. Вот где сказывалось отсутствие подруливающего устройства. Можно было бы спустить бизань, но тогда бы немного уменьшилась скорость. А сейчас скорость была большая, по моему около 8 узлов. За полдня мы проскочили Новороссийский залив и подошли к Крыму.
Вышел Жигоман, кажется он хорошо отдохнул. Посмотрев на виднеющийся на севере пологий берег, он, после долгого наблюдения, спросил.
- Где мы?
- Это Керченский полуостров. Мы подходим к Крыму.
Он опять посмотрел на горизонт, потом спустился вниз и зашелестел картами. Там были мои отметки, через каждые два часа, о положении яхты. После полудня ветер начал стихать, и мы с трудом добрались до Феодосии.
В Феодосии я бывал много раз, но никакого впечатления о городе не сложилось. Был я там в прекрасном доме-музее Айвазовского. Я посещал его в каждый свой приезд. Туда же я пошел и сейчас, как в Мекку, свою Мекку потому, что там море, созданное великим художником. Такого нет во всем мире.
Пограничники смотрели на меня, как на надоевшего и ненужного, неприятного для них человека. Но они не спешили от меня избавиться. По-моему они хотели насладиться моей зависимостью от них, моей беспомощностью, они пытались воспитать во мне покорность, чинопочитание и страх. Верно, они не знали, что я упрямый, и при всем негативном отношении ко мне, они побаивались, а вдруг я где-нибудь накапаю на них...
Нам дали добро на выход, но только до Судака, и предупредили, чтобы я бдил их порядки.
Глава 4 БУНТ В МОРЕ.
Ветер снова стих, и погода вновь стала курортной и скучной. Плавание наше было однообразным. Местные власти требовали захода во все порты и почему-то запрещали ночное плавание. На этом я терял массу времени, так как был вынужден сидеть половину суток в портах, просиживая штаны в приемных погранотрядов или стирая башмаки около их заведений, так как во внутрь меня редко пускали. Да и заход или выход из портов требовал дополнительного времени, которое вычиталось из наших походов. Иван Иванович злился, считая виновным меня, так как на заставу я ходил один. С ним почему-то не хотели разговаривать, а меня он обвинял в трусости и неумении постоять за себя.
- Нужно требовать и отстаивать свои права, - бубнил Жигоман, не понимая сложившейся обстановки.
Но я ничего сделать не мог. В конце концов дело дошло до абсурда. Из Судака нам дали отход только до Алушты. Что я ни говорил, как ни пытался доказать, обосновать то, что туда нельзя заходить, да просто некуда, так как там нет гавани. Все было бесполезно. В этом случае мы теряли не только время, но и рисковали, так как заходить туда было опасно Застава там далеко от причала и пока я бы поехал туда за отметкой, с яхтой могло случиться что угодно. Ее бы могло просто разбить о пирс. Раз нет гавани или мола, ограждающего от волнения в море, то даже самая маленькая волна будет бить яхту о сваи, так как причал не рассчитан на ее габариты. Из-за больших глубин я не мог стать на якорь вдали от берега. Мне не на чем было добраться до берега. Никто из отдыхающих не имел права подойти ко мне на лодке, так как какое-либо общение запрещалось по инструкции пограничников.
Настроение было испорчено. Я не мог доказать эту элементарно истину. А ведь я прекрасно знал Алушту: каждый год, приезжая к матери в Крым, я ездил туда купаться. Знал, что любой ветерок с моря разгонял большую волну, и спасатели запрещали купаться. Бочек для постановки на швартовы вблизи берега - тоже нет. Мне-то все казалось ясным и понятным. Но я понимал, что никому ничего доказать не смогу. Меня эти господа в канцеляриях не хотят понимать. И вот я иду на яхту и чувствую себя беспомощным учеником, которому за урок, который он хорошо знал и понимал, поставили двойку.
- Иван Иванович, давайте отходить.
- Куда?
- Дали отход только до Алушты.
- Туда идти нельзя, там порта нет.
- Сам знаю.
- Зачем согласились?
- А что я мог сделать?
- Вы их испугались. Не захотели ссориться с начальством.
- Не говорите глупостей. Там меня не хотели слушать, не то что разговаривать со мной. Не хотите, говорят, не идите, вот и весь сказ. Вы думаете я просто так согласился?
Мы еще несколько минут пререкались словами, которые ничего изменить не могли. Обидно было, что Жигоман не понимает меня и считает, что это все мои огрехи в работе. Так или иначе, но нужно идти, пусть даже в Алушту, все ближе к цели, к Севастополю.
Дул свежий ветер. Идя в бакштаг, мы быстро пробежали эту небольшую спринтерскую дистанцию. Когда проходили поселок Рыбачий, Иван Иванович вышел на палубу, долго молча смотрел на берег, а потом спросил:
- Где мы идем?
- Только что на траверзе был маяк Рыбачий.
- Нет такого маяка Это поселок Рыбачий. Названия маякам даются по названиям мысов, на которых они стоят, а не по поселкам.
- На карте написано маяк “Рыбачий”. Кстати, в лоции тоже.
Он ничего не ответил и молча спустился в каюту и начал рассматривать карту.
Показалась Алушта. Погода была изумительная, тихая, а воздух такой чистый, что береговая линия просматривалась на десятки километров. Поэтому я Алушту увидел миль за восемь. Это красивый курортный город, раскинувшийся на холмах, у подножья Крымских гор. Он расположился у самого Черного моря. Новые дома утопали в субтропической зелени. Особенно радовала взор красивая набережная. Но мне было грустно и тяжко. Куда подойти? Где стать? Почему здесь не построят гавань? А может быть это лучше в другом плане? В гавани всегда скапливается мусор, грязь, и купаться нельзя.
Даже сейчас в тихую погоду, высота волны была чуть больше метра, но уже при этом волнении стать к причалу было просто невозможно, так как нас там разбило бы в течение одного-двух часов.
Стать на якорь? Где-нибудь, юго-западнее.
Сижу на руле и гадаю. Посоветоваться не с кем. Жигоман совсем перестал со мной разговаривать. Нужно все решать самому. И хотя я, как уже говорилось, в Алуште много раз отдыхал, хорошо знаю побережье, решиться на стоянку около этого города мне было трудно.
Недалеко от причала, куда подходят прогулочные суда, стояла бочка. Хорошо бы завести на нее один швартов и бросить якорь. Но тогда как добраться до берега? А может быть пойти в Рабочий уголок? Там поменьше волна и небольшие глубины. Якорь будет держать крепче. Но все равно негде сойти на берег, чтобы оформить приход и получить разрешение на выход в море. Вплавь с яхты добираться не разрешается, да и куда пойдешь мокрый. Просто какой-то замкнутый круг. Странными кажутся эти переживания на фоне красивого вечернего моря, прекрасной теплой погоды, где люди просто отдыхают и укрепляют свое здоровье и, наверное, в первую очередь, нервы.
На палубу вышел Жигоман и молча наблюдал открывающуюся панораму города. Увидев, что я поворачиваю к набережной, он вдруг закричал:
- Мы не пойдем в Алушту. Поворачивайте на Ялту.
- Что такое? - От неожиданности я опешил и не сразу понял, чего он хочет. Ведь недавно мы обсуждали этот вопрос, и он знал, что нам дали выход только до Алушты.
- В Алушту идти нельзя! Там яхта разобьется. Я хочу жить! Я требую, чтобы вы повернули на Ялту!
- Что такое? Что с вами случилось?
- Мы утонем. Волны разобьют яхту. Поворачивайте!
- Иван Иванович, так не делается. Мы такие вопросы самостоятельно решать не можем. Я же говорил вам в Судаке, почему вы не пошли на заставу, там не доказывали?
- Уходите отсюда, дайте мне руль! Вы ни черта не понимаете! - Он раскраснелся, весь трясся и, стоя передо мною, размахивал сжатыми кулаками. -Уйдите, - кричал он, не давая мне говорить. - Уйдите, а то я вас сейчас изобью.
- Иван Иванович, да вы с ума сошли. Как можно? Вы же знаете, что это от меня не зависит.
- Я убью вас, - дико закричал он. - Вы хлюпик. Я сильнее вас!
- Успокойтесь Иван Иванович, пожалуйста. Ну, подумайте сами, что из этого получится, если мы подеремся в море, на яхте. Позор..
- Я сказал, дайте руль! Я не хочу умирать, а там яхта разобьется. Вы ничего не понимаете. Вы не моряк. Вы не знаете, что такое море. Уйдите.
- Иван Иванович! Ну, обождите. Дайте мне сказать, что я думаю. Ну, послушайте. Я ведь утром вам говорил, что не хочу идти в Алушту, но мы обязаны туда зайти, так как нам утвердили туда заход. Я знаю, что там негде стать и все время мучаюсь над этим вопросом. Давайте подойдем к спасательной станции. Они перевезут меня на берег и потом обратно. Знаю, что все это опасно, но таково решение пограничников, и мы обязаны его выполнять. Почему вы думаете, что я меньше вас рискую? Поймите, есть порядок, и мы должны его строго придерживаться. Мы должны выполнять их требования. -Уговаривал я Жигомана. Иначе все это будет просто анархия.
- Вы боитесь их.
- Да, в определенном плане боюсь.
- У вас манжеты трясутся, когда вы с ними разговариваете. Уходите, отдайте руль, иначе я применю силу.
Положение становилось критическим. Выражения давно вышли за рамки дозволенного литературного языка. Я чувствовал, что еще немного и он начнет драку. Мне сразу представилось, как это будет выглядеть. Какой будет скандал. Попробуй разберись потом, кто прав, а кто виноват, когда на яхте нас всего двое.
Жигоман зашел с правого борта и схватился за руль.
- Обождите Иван Иванович, давайте обсудим спокойно.
- Хватит, давай...-кричал он.
- Сейчас я отдам вам руль.
- Не хочу с вами разговаривать. Вы ничего не понимаете. Уходите, - опять заладил он. Или поворачивайте на Ялту, пока я вам не дал по морде.. Ну!
- Одну минутку, Иван Иванович! Поймите, что драка скомпрометирует и вас. Да-да и вас тоже. Но, более того, она скомпрометирует и саму идею нашего плавания. Драться я не хочу. Я считаю это глупостью и низостью. Это дико вообще, а в море в особенности.
-Вы трус, вы..
-Обождите. Вы в какой-то степени мой тренер. Давайте напишите в вахтенном журнале о том, что сложилась определенная ситуация, в результате которой может произойти несчастье, угрожающее вашей жизни и прочее. Поэтому вы отстраняете меня от управления яхтой и так далее. Тогда я передам вам руль, и идите в Ялту. - Я понимал, что это уступка с моей стороны, но не трусость. Нужно иметь мужество уступить, чтобы не опорочить дело, которому служишь. Ведь действительно, как неприглядно будет выглядеть драка двух взрослых людей на яхте, да еще в море. В таком случае оба человека виноваты, ибо драка - это не героизм, не мужество, а скорее проявление слабости и невоспитанности, неумение найти приемлемый выход из создавшегося положения. Можно уподобиться двум баранам, встретившимися на узком месте над речкой и не желающим уступить друг другу дорогу. - Если вы уверены в своей правоте, то решайтесь, это же проще драки.
Он несколько минут тупо смотрел на меня, словно соображая, какой подвох я могу ему устроить. Потом, словно очнувшись, он спустился в каюту. Через открытый люк я видел, что он что-то записывал в вахтенном журнале.
Когда он вышел, я передал ему управление яхтой и спустился в каюту, чтобы прочитать его творчество.
* * *
“ В связи с тем, что у причального моста города Алушты глубина 2,5 м и волна 1,0 м, подойти к причальному мосту не представляется возможным, так как осадка яхты “Русь” 2,15 м, в добавок ветер прижимной, поэтому я принял решение идти в порт Ялту, а не рисковать материальной частью, а отход из бухты Судакской майором КПП дан на город Алушту неправильно, так как отход должен даваться только в порты, а не в города, а тов. Чебанюк со мной не согласен. Идем в Ялту. Яхтенный капитан, мастер спорта Жигоман. Подпись.”
* * *
Я прочитал, поставил время “ 16.15” и сделал свою запись о том, как Жигоман мне угрожал, как я пытался его уговорить и как все же наша стычка закончилась мирным путем.
Отдыхать! Я с удовольствием растянулся на койке. Боже мой! Как это прекрасно. За две недели это первый отдых. Мне как-то стало все равно. Я вдруг почувствовал себя отдыхающим пассажиром на яхте. Можно лежать ни о чем не думая.
Прошел час, два, четыре... Наступил теплый, тихий вечер. Береговой бриз тихо гнал яхту вдоль живописных Крымских берегов. Постепенно зелень темнела и скоро стала совершенно черной. На склонах гор вспыхнули огни, освещающие дороги, улицы, дома. Было просто хорошо и я лежал, в ожидании прихода в Ялту, где можно будет сходить в хороший ресторан и крепко поесть чего-нибудь земного. Но нет, обманывать себя нельзя. Просто невозможно лежать ни о чем не думая, тем более после такого напряжения. Но я старался заставить себя ни на чем не останавливаться. В голове проносились какие-то мысли, но они не задерживались, легко испарялись, не оставляя никаких переживаний. Просто что-то свыше внушило мне, что ничего существенного больше не должно случиться. На сегодня хватит и этого. Я бы наверное уснул, если бы вдруг не услышал слабый, жалобный голос:
- Александр Моисеевич! - Это был тревожный вопль, боли и отчаяния.
Он прозвучал еще раз, как сигнал тревоги и сразу поднял меня на ноги. Мгновенно исчезла всякая расслабленность, и я выскочил на палубу.
Слева за бортом висел Жигоман. Он как бы сидел на леерах, ухватившись правой рукой за вантину бизань-мачты, а левой - за леерное ограждение и стонал. В чем дело, я сразу понять не смог. Ведь в таком положении просто подняться самому, ну хотя бы взявшись двумя руками за ванту.
- Помогите мне подняться, - попросил меня Жигоман. - Да нет, не так. Возьмите меня под левую руку.
Подняв его, я помог ему спуститься в каюту и лечь на койку.
- Что случилось?
- Я упал за борт, (?) но падая успел ухватиться за леера. Больно ударился спиной о борт яхты. Болит позвоночник. Вот здесь, - показал он рукой за спину. Это все из-за вас.
- Почему? - никак не мог сообразить я. За каким чертом ему нужно было садиться на леер и свисать за борт?
- Да, да. Из-за вас, - упрямо повторял он, никак не объясняя этот парадокс.
- Лежите спокойно, - я решил поскорее закончить этот разговор, так как яхта оставалась без управления, и что там творилось, я не представлял. Я даже не знал, где мы сейчас находимся, так как не выходил на палубу более четырех часов, а Жигоман, как всегда, прокладку не вел. - Лежите спокойно и не двигайтесь. Сейчас придем в Ялту и я вызову скорую помощь.
- Может быть у вас есть что-нибудь крепенькое? Дайте. - Но у меня ничего не было. Посоветовав еще раз лежать спокойно, я поднялся на палубу. Осмотрев берег, я сел за руль яхты и взял курс на Ялту. Не возвращаться же назад. Выхода не было. Нужен врач и уж если вдвоем было трудно швартоваться в Алуште, то одному это невозможно. Думая об этой стычке, о неожиданной развязке, я старался понять Жигомана. Когда-то он сам предложил мне свои услуги в достройке яхты. Много сделал полезного и нужного. Имея 40-летний опыт плавания под парусами на яхтах, работая на судостроительном заводе, он имел колоссальный опыт и здорово помогал мне. Потом мы вместе пошли в плавание и провели ходовые испытания яхты. Ходили по Азовскому и Черному морям в сложных условиях зимнего штормового моря. Но вот настал момент, когда наши дела затормозились и, не увидев перспектив, он восстал против “молодого” капитана яхты. Ему просто все надоело. На берегу он привык иметь периодически отдушину для снятия напряжений, а здесь была тяжелая нервная работа. Пожалуй в этом было все дело, и надо полагать, конец нашему совместному временному предприятию.
Море было все таким же тихим, теплым, и мягкий, приятный ветерок бесшумно гнал яхту к цели. Справа, в нескольких милях от меня тянулся красивый высокий берег Крыма. Кругом все было без перемен и только на яхте для меня стало все по-другому. Практически, хотя по списку нас было двое, неожиданно прокладка пути, управление яхтой ложились на меня одного, так как мой напарник не мог встать и чем либо помочь мне.
Только что мы прошли Аю-даг. Дул норд-ост, и мы шли полным бакштагом. С наступлением темноты берег засиял огнями. Им не было конца. Они тянулись по всему берегу без перерыва. Сияющий разноцветными огнями Артек незаметно перешел в Гурзуф, затем блеснул огнями Ай-Даниль, засверкал сиянием своих огней Ботанический сад, потом Массандра и бесчисленные огни санаториев. Передо мной был великолепный натуральный планшет, огни которого показывали местонахождение яхты. Примерно часа через полтора, показалась Ялта. Ошибиться было невозможно, так как весь берег, раскрывшийся за Массандровским выступом, был залит величественной гаммой разноцветных огней.
При подходе к порту начали попадаться различные суда: катера, буксиры, прогулочные суда. Один из них чуть не налетел на яхту. Я едва успел спрыгнуть в каюту, схватить прожектор и осветил им паруса. Буксир просто шарахнулся от меня в сторону и убежал. Я стал держать прожектор под рукой и при приближении судов, освещал паруса яхты, так как на фоне тысяч ярких светильников и огней мои крохотные ходовые огни увидеть было действительно трудно.
Перед самым поворотом к порту к яхте подошел пограничный катер.
- На “ Руси”!
- Есть! - Крикнул я в темноту.
- Кто капитан?
- Я. - ответил им и назвал свою фамилию.
- Сколько вас?
- Двое.
- Куда идете?
- В Ялту. - Ответил я им, хотя мне этот вопрос показался излишним.
- Помощь нужна?
- Нет, спасибо.
- Счастливого пути.
Зашумели машины, и катер исчез в ночной мгле. Ветер был небольшой, поэтому я медленно продвигался навстречу городу. В полночь среди разноцветных огней береговых сооружений замигал красный огонь Ялтинского маяка. Но потребовался еще почти час хода переменными галсами, чтобы подойти к гавани. Из-за ярких огней на набережной, многочисленных афиш и иллюминаций линию берега не было видно. Я с напряжением всматривался в темноту, так как боялся бетонного мола, идущего от набережной в сторону моря и отделяющего гавань от городского пляжа. Где-то здесь была веха, ограждающая опасность с зюйда, но я не видел ее и поэтому прижимался к правой стороне гавани и шел очень коротенькими галсами.
Когда я проходил мол, на причал вышел пограничник и крикнул:
- На яхте! Подойдите к причалу. Вот сюда, - он показал рукой на освещенный прожектором участок причала.
Повернув к причалу, я быстро спустил грот и начал медленно подходить к причальной стенке, идя под углом примерно 45 градусов. Когда оставалось метров 20, я опустил бизань и стаксель и бросил носовой якорь. Ветер был прижимной, и яхту начало наваливать на стенку причала. Носовой якорь не забрал и полз, а кормовой я не успел отдать. Яхту навалило к причалу и начало бить о стенку. В верхней части она была обшита толстыми досками. Но из-за довольно большой волны яхта опускалась ниже обшивки и ее било о бетонную стенку. А когда волна поднимала яхту, то она цеплялась кромкой борта за обшивку стенки. Я подобрал носовой якорь и бросил за борт кранцы, но они не помогали. Ограждение стенки причала работало как экскаватор. Ватервейс попадал под доски, набежавшая волна поднимала яхту и била ее о стенку, а ватервейс упирался в край доски и не мог из под нее вырваться. И так повторялось в такт волнам. Положение было нетерпимое. Нужно было срочно отходить в другое место, хотя бы в глубь гавани, где нет такой большой волны.
- Видишь что делается? - Крикнул я пограничнику. - Так яхту разобьет. Разреши, я перейду в дальний угол гавани и приду к вам с документами.
- Где ваш второй человек?
- Он болен, лежит в каюте. Пожалуйста, позвоните и вызовите скорую помощь.
- А что с ним?
- Он упал и ушиб спину.
В это время из рубки начал тихонько вылезать Жигоман. Медленно вылез наверх, он осторожно сел в кокпите. И слава Богу, пограничник увидел, что мой экипаж живой, и смилостивился.
Получив разрешение пограничника, я, подняв якорь, грот и стаксель, пошел в самый дальний угол гавани, и попробовал там стать у причала со стороны города. Там было тихо. Отдав кормовой якорь, яхта медленно подошла к стенке пристани. На набережной я закрепил носовой швартов, а затем перенес его на корму, и медленно развернул яхту носом на выход. Закрепив кормовой швартов, я перенес якорный трос на нос и закрепил за кнехты. Взял широкую доску - метра 4 - я с кормы подал трап на берег. Иван Иванович пробовал мне помогать, но с больным позвоночником много не сделаешь, зато он все время бурчал, что я все не так делаю. Не так, как он считал “самым правильным” Закрепив второй кормовой швартов на береговых кнехтах, я стал ждать скорую помощь.
Скорая приехала очень быстро. Я встретил машину у самого причала и подошел к вышедшим из нее мужчине и женщине. К сожалению, врачом оказалась женщина.
- Где ваш больной, - спросила врач.
- На яхте.
- Проводите меня к нему.
- Вот, пожалуйста, - подвел я ее к трапу.
Она увидела небольшую узкую доску, одним краем лежащую на кормовых релингах, а вторым на граните набережной, на то, как плавно поднимается и опускается корма яхты, и соответственно ей движется вверх и вниз трап, сказала:
- Нет, я не могу, вы что шутите? Разве это трап? Здесь можно упасть.
- Я помогу вам. Вот, пожалуйста. Это очень просто. - И я показал ей, пробежав взад-вперед эту четырехметровую доску.
- Нет, нет. Что вы. Она качается, - испуганно сказала врач, очевидно имея ввиду “трап”. - И глубоко. Давайте лучше всего вашего больного сюда.
- Но у него спина болит. Как ему двигаться, а вдруг что-нибудь с позвоночником?
- Как хотите.
Что можно сделать и как в таком случае поступить? Как ни парадоксально, но нужно было доставлять больного с ушибленной спиной на берег по качающемуся трапу, а ведь может быть ему и шевелиться нельзя. Что делать.?
Я спустился в каюту, уговорив Ивана Ивановича, помог ему выбраться на берег. Врач постучала по его спине, на что он реагировал восклицаниями: “Ой, больно” и что-то еще из этого репертуара. Когда процедура была окончена, он подошел к трапу, осторожно сел на него и сидя медленно передвигаясь по качающемуся трапу, вперед ногами, он перебрался на яхту
Все было съиграно в лучшем виде. Думаю артист Никулин мог бы позавидовать ему, тем более, что врач приняла все это за чистую монету.
- Покой и анестезирующее, - сказала она, передавая мне рецепты. - Купите ему вот эти два лекарства: одно - для растирания, второе - для приема внутрь. - Она села в машину, попрощалась и уехала к более доступному больному
Наблюдая все это, я сначала хотел возмутиться. Как же так, больной разбился, ударился позвоночником. Кто знает, что могло случиться, а врач боится перейти на яхту, чтобы оказать ему помощь, а вызывает его наверх... Да, хороша медицина, только и подумал я...
О том, что произошло в тот день, мне пришлось много передумать. Ну, а пока: утром я ставил паруса, а Иван Иванович, словно не было никакого падения, сидел в кокпите и управлял рулем. Ветер был свежий, так баллов 6, едва мы вышли из гавани он обрушился на нас, так что я с трудом сумел добрать грот. Мы выбежали из Ялтинского порта и направились в Севастополь. Жалко было только двух потерянных часов, когда я сидел на заставе и ждал разрешения на выход. Опять десятки раз пришлось объяснять, кто я такой, вернее убеждать их в том, что я не верблюд.
Буквально через пару часов ветер стих и мы медленно поползли в Севастополь. Прибыли мы только к вечеру.
Здесь мы попрощались с Иваном Ивановичем, возможно навсегда. Я не мог высказать ему благодарность за его большую помощь в работе и плавании, так как еще свежи в памяти были воспоминания о наших ссорах, чуть ли не драке в море, попытке шантажа, упрямстве в Новороссийской бухте, чуть не окончившейся трагично... Он же по-прежнему считал меня жадным капиталистом. А я пришел к грустному выводу о том, как мы плохо живем и плохо относимся друг к другу, ставя все в зависимость от благосостояния. Неужели правы те, кто заявляет, “есть деньги, ты мне друг”. К сожалению, в чем то здесь есть доля правда. Ведь будь у меня деньги, как проще и легче сложилось бы мое плавание. Нужно к сожалению давать почти всем и если не деньги, то какие-нибудь презенты. Где же брать деньги? Черт-те что творится на свете. Неужели так везде? Ведь это же страшно!
Похоже на некоторый период закончились мои морские приключения, так как я начал преодолевать бюрократическую преграду на суше. Это не море, здесь нет штормов. Но сил, и нервного напряжения сухопутные баталии требовали не меньше.
Г л а в а 5 К Р Ы М
Силу горя познаешь, когда теряешь безвозвратно самое дорогое.
Человек всегда занят какими-то своими делами, реагирует на их течение, на события, сопровождаемые его делами или происходящие в поле его зрения, которые в той или иной степени затрагивают его дело, он нервничает, злиться или радуется по пустякам, в зависимости от положительного или отрицательного решения вопросов, которые он вкладывает свою энергию, труд и силы. При этом он не чувствует того, что совершается параллельно во времени, но о чем он не знает, даже если эти события непосредственно и в большой степени его касаются. Пусть это будет гораздо значительнее его дел и имеет непредсказуемые последствия, но если мы о них не информированы, то мы безучастны.
Я ехал к маме в Симферополь с большим багажом переживаний и огромадным объемом информации о пережитом. В конце концов, я много сделал, несмотря на препоны разных должностных лиц. Так или иначе я хоть медленно, но шел по пути выполнения плана подготовки к кругосветке и, главное, я приобрел не только навыки управления яхтой, обсервации в море, практической прокладке курса, взаимодействия с пограничниками, но и стал более уверенным в себе, так как на практике узнал свои права и слабости другой стороны. Пройдя ад бюрократической машины и оставшись живым, я приобрел ценный опыт, доставшийся мне с большим трудом и сейчас я ехал домой, свободный! Чтобы отдохнуть и потом продолжить борьбу за выход в море в одиночку. В руках у меня был большой арбуз, который купил на рынке и предвкушая его прелести, я не испытывал никаких негативных эмоций.
- Сейчас, - думал я, - поем вкуснейшего маминого борща и буду отдыхать, ни о чем не думая! Но...
На горе каждый реагирует по своему, но на меня тяжелее всего давит боль других, близких мне людей. Что-то, как-то сам переживу, переболею, но услышав или увидев горе другого близкого мне человека, снова погружаюсь в болезненное состояние и оно тем горше, если я никак не могу помочь, когда случившееся безвозвратно.
Мама обессиленная горем, лежала на кушетке и рыдала. Третий день она не могла успокоиться и прийти в себя после гибели своего сына, моего самого младшего брата Геннадия. Утрата была неожиданной, трагичной и тем болезненнее, что Гена был ее заботой номер один. Он был самый младший, он всегда был с мамой. Он был талантлив и мама гордилась этим, но он так же приносил ей много горя и тяжких переживаний.
В молодости мы как-то все разбежались и стали самостоятельными и худо-бедно жили, но без родительской опеки. После войны, мне присвоили офицерское звание, и я не только содержал себя, но и понемногу помогал родителям и Гене. В детстве я состоял в “шайке” уличных ребят, таких же сорвиголова как сам. После школы я проводил с ними почти все время, то на лыжах, то на речке, то в походе, играх и небольших драках. В нашу компанию вошел мой младший брат Петр, он тянулся за всеми и наша ватага его приняла. А Геннадий был на 7 лет моложе, и это сказывалось. Мы не могли такого маленького брать с собой, и он с детских лет был дома один. Он нашел выход, приобщившись к чтению книг. И может приобретенная с детства усидчивость и богатый багаж общих знаний, большие способности дали ему возможность с отличием окончить медицинский институт, защитить докторскую диссертацию, изучить несколько иностранных языков, в том числе немецкий, английский, итальянский, французский, испанский и скандинавский, не говоря об отличном знании латыни. Он много переводил статей из иностранных журналов, писал для журнала “Урология”, и при этом, как врач-хирург много оперировал больных и, как правило, тяжелых. Все это создало ему славу прекрасного хирурга не только среди коллег, но и среди жителей Крыма. И вот конец всему. Тысячи исписанных листов бумаги, десятки статей, учебник, богатые личные знания и опыт... Все это теперь никакой роли не играло.
Страшно. Страшно от бессилия, безвозвратности и непонятности нашей жизни.
На фоне этого мои заботы, какое-то плавание, и все приключения и происшествия, с ним связанные, все суета сует. Ничто. Я был несколько дней с мамой, чтобы скрасить ей тяжелые дни, помочь ей в ее горе и страданиях, которым казалось не будет конца. Мне было жаль брата, но я понимал, что это безвозвратно, и ничем это не изменишь. Но как понять и уменьшить страдания матери, как ей помочь, какие слова сказать, чтобы вернуть ее к нормальному состоянию.
Что я мог сделать? Сидеть и плакать рядом с нею, как некоторые соседки...
Я старался быть внимательным, чем-то ей помочь, но все время чувствовал себя каким-то неполноценным человеком, так как у меня, так же как у большинства современных людей не было воспитано чувство сострадания, милосердия. Просто мы не умеем их выразить, не находим слов, нет у нас такта. Мы не можем правильно сказать о смерти дорогого человека другому лицу. Мы не подготовлены к тому, как вести себя в моменты чужого горя. Возможно это одна из наших негативных черт нашего варварского характера. Именно варварского, ибо, когда видишь неприкрытую борьбу за власть, за место в “жизни”, читай в обществе, карьеризм, просто ужасаешься нашему народу, вернее людям.
Смерть.
Со смертью заканчивается все. Тому человеку, который умер - все безразлично. И его богатство и занимаемое им положение и переживания его окружающих. С собой он туда ничего не берет. Ни президентского кресла, ни награбленных миллионов, ни окружающей его роскоши. Туда он берет только то добро, которое он принес людям и природе, и за ним идет то зло, которое он совершил в своей жизни. Пока мы этого не знаем. Говорят мудрецы, учат древние книги, религии. Но жажда, неимоверная, всепоглощающая жажда, превращающаяся в супержадность застилает все. Слава Богу, что таких единицы на Земле, хотя они несут горе миллионам. А средний человек. Что он такое? Мы не знаем, что будет с ним, мы просто жалеем, переживаем. Те, кто остаются живыми, несут бремя печали и чем дороже человек, тем это бремя тяжелее и тем дольше о нем память. Смерть близкого - это напоминание о бренности всего сущего. Она всех людей, хоть на малый период заставляет быть серьезными и добрыми.
И хотя смерть естественное состояние человечества, как переход в новое, никому пока неизвестное состояние, мы, отдав должное любимому человеку и горю, о том, что эта утрата безвременна, понимаем, что природа умно придумала, дав человеку какой-то определенный период прожить и возвыситься духовно. Да, Земной шар не бесконечный и мудрость Разума Вселенной в том, что он обновляет новой жизнью человеческое общество. Но несмотря на это, на понимание неизбежности смерти, со смертью близкого, умного и доброго человека согласиться нельзя. Не так устроен наш мозг, наша душа, наше понимание жизни, любви... И тем горше смерть близкого человека, чем он моложе, чем он больше приносил пользы людям, чем мы сильнее его любили.
Когда смерть приходит к близким, невольно возникает вопрос о цели жизни. На этот страшный и самый важный вопрос пока не ответило человечество. Ведь не можем мы жить для того, чтобы переводить добро в отходы, удобрения и тому подобное. Очевидно, одна из главных целей жизни человечества - это информация. Мы должны добывать информацию о природе, о ее развитии для кого-то, так? Или мы живем в качестве продукта питания - пищи, для другой субстанции! Просто мы, наш организм создает биологическую энергию с помощью своего биополя и эта энергия служит для кого-то пищей. Возможно есть потребитель?
Когда плывешь ночью в море, особенно при безоблачном, чистом небе, когда над головой сияют яркие, далекие, загадочные и непонятные для человеческого разума звезды, когда голова кружится от бесконечной таинственной черной бездны, часто вдруг начинаешь думать о бренности нашего мира и о том, для чего мы существуем. Если проанализировать назначение того или иного объекта в мире, то в конце концов можно определить целесообразность его существования. То есть, человек может найти ответ тому, для чего живет то или иное животное, трава, дерево, микробы и для чего есть воздух, вода, и, в конце концов, Солнце, звезды. Мы можем определить предназначение каждого предмета, пусть даже в отдельности, ну, а собрав воедино, мы можем на каком-то уровне познания найти объяснение миру, вселенной. Однако, несмотря на попытки тысяч философов, на протяжении многих веков люди не могли ответить на вопрос, для чего они живут на свете. Не только же для размножения.
Я не могу ответить на этот вопрос. Это смешно, при моих взглядах на жизнь, моем занятии и образовании. Но человек не думать не может.
Сейчас на Земле существует две развивающихся формы жизни - животный и растительный мир. Растительный мир, растворяя выделениями (соками) через корни растворяет минералы и, потребляя их, воздух, воду, с помощью энергии солнца превращает неорганические продукты в огромное количество биомассы, которая служит пищей для животного мира. Для растительного мира нужно, таким образом, почва, вода, воздух и солнце, то есть тепло и световая энергия. Цель существования растительного мира на Земле определена, это естественно в общих чертах. Если уничтожить растительный мир, то погибнет и животный. Парадокс? Нет, обо в природе все взаимосвязано и обеспечивает существование мира. Животный мир не может расти и развиваться, питаясь минералами, хотя в строении его тела имеются все элементы Менделеевской таблицы.
Животный мир потребляет продукты растительного мира и за счет этого живет. Простейшие микробы участвуют в переработке растительности и отходов питательной среды и создают почву, гумус, так необходимый для развития растительного мира. В развитии растительного и животного мира разум природы не участвует. Все там идет по законам борьбы за существование. Там господствует великий закон развития природы. Кто создал этот Закон? КТО? Вы знаете? Сущностью этого закона занимается, постоянным изучением его - человек. Но взойдет ли он на вершину знаний? По-моему - нет. Удивительная непостижимость для человеческого ума гениальность природы и ее целесообразность. Но в природе действуют звериные законы. Может ли по этому звериному закону жить человек?
Некоторые “горе политики” говорят, что может. Дайте человеку волю в вопросе основного закона “борьбы за существование” и это общество будет жить прекрасно. Чушь!
Однако, мы многое забываем. Несмотря на звериные законы, лев или тигр убивает столько, сколько он может съесть. Зверь не убивает себе подобных. А человек - наоборот. Он не только убивает больше того, чем ему нужно для существования, но он убивает и себе подобных. В великих войнах гибли миллионы людей. Сейчас в некоторых цивилизованных странах в результате развития преступности гибнут десятки тысяч людей ежегодно. А наркотики...
Что ж, можно сказать, что человек хуже зверя?
Я представляю по этому поводу вопль протеста многих политиков, которые все время стараются обелит себя, смывая грязь преступлений перед человеческим обществом.
Однако на всем протяжении истории развития общества, стоял вопрос, для чего живет человек?
В живом мире человек занимает самую вершину пирамиды жизни. Он своим разумом, волей, знаниями физических законов развития, вмешивается в окружающий мир, направляет его рост, развитие на улучшение условий своей жизни. К сожалению, только для этого. Об этом свидетельствуют тысячи примеров деятельности человека на земле. Пока что человек настолько бескультурен, варвар, что не думает о том, что его деятельность должна быть направлена на развитие и восстановление природы. Слишком долго человеку придется ждать ответа от природы, так ли он живет, правильно ли относится к природе. Возможно человек не услышит ее ответа, слишком глухи к ней те, кто заправляет этим миром. Но придет время и природа восстанет против человека, возможно и уничтожит его, ибо она не может позволить уничтожить себя. Когда то наступит предел ее терпению. Тогда начнется ее спонтанное разрушение и гибель и в первую очередь погибнут организмы с высокоразвитой нервной системой. Оставшееся, начнет все с начала, возможно сохранив в своих генах, память о наших ошибках.
Изначально нам кое-что известно и понятно. Вселенная в результате своего развития образует звезды, которые являются источником энергии и, в первую очередь, тепла и света. При образовании звездного вещества, в период формирования звезды, создаются планетные системы. Свет, тепло, минералы, вода и воздух, в результате воздействия определенных условий создают растительный мир и все они вместе - среду для жизни и обитания животного мира. Таким образом, все в природе для чего-то служит и имеет определенное предназначение, за исключением Человека, этой вершины развития биологического мира. Человек существо сугубо эгоистическое и, как потребитель, использует все созданное природой в своих личных целях. Он не воспроизводит, он только потребляет.
Естественен вопрос, для чего природа создала этого, пока что, неблагодарного потребителя? Человек отличается от всего окружающего мира тем, что он мыслит и тем, что он ничего не создает для природы. Он только ею пользуется и все: дома, поля, машины, социальные бытовые предприятия он создает для себя, для своих удобств, для наслаждения.
Пока природа благосклонно относится к человеку, пока прощает варварское отношение к ней и пока пытается сама зализывать раны, нанесенные рукой человека. Пока. Мне хочется серьезно предупредить людей - ПОКА!
Когда мы пытаемся поглубже проникнуть в суть вещей, то невольно напрашивается вывод, что человек для чего-то или кого-то создан, и нужен. Зачем, кому? Пока мы не можем это представить и, естественно, понять. Ведь не один «умный человек», у которого больше 3-х извилин, не подумал. Зачем???? Разум вселенной создал моря, реки, леса, траву, голубое небо, теплое Солнце, воздух, воду ... А?
Я отдал себя морю. Оно прекрасно. Летом оно просто не поддается описанию, так как и те чувства, которые мы испытываем. Как мало мы знаем, как мало умеем, как ограничен наш словарный запас. Или это просто так запрограммировано, человек не может создать реальный образ моря, солнца, тепла, леса набором слов. Чтобы понять, нужно испытать самому. Когда длинными ночами тихо сидишь на руле, а слабый теплый ветер колышет паруса, и яхта нежно несет тебя в беспредельную даль, невольно начинаешь думать о жизни, о доме, о друзьях и в конце концов, задумываешься, а для чего все это? Мир очень сложен. Когда-то я изучал разные науки, учился не только точным наукам, но и философии, культуре, и наверное, как у многих, мне вдруг показалось, что я очень мало знаю. Все, школа, радио, печать, телевидение действительно вкладывают в нас баснословный объем информации. Но приходит время и наступает момент, когда ты с ужасом понимаешь, что ты ничего не знаешь, не понимаешь, а иногда не только не можешь объяснить, но и понять то, что пытаются тебе втолковать. Но человек никогда не сможет успокоиться достигнутым познанием природы, в его сознании заложено любопытство или любознательность и он старается познать мир, явления ,действительность. И занимается этим с детства и до глубокой старости.
Жизнь бесконечна, бесконечен и мир, бесконечно и его многообразие, бесконечено и пространство, понять, представить которое человек не в состоянии. Я глубоко уверен, что во вселенной мы не одни. Нас тоже бесконечно много, естественно, на различных уровнях развития, в чем-то различных. Я абсолютно не согласен с теми эгоцентристами, которые считают, что Земля пуп, Вселенной, что она единственная планета, где есть цивилизация и мы являемся единственной колыбелью разума. Я как-то прочитал в газете “ Известия” статью одного французского “ученого”, о том, что человек одинок во Вселенной. И подумал, что муравей во французском лесу, тоже отрицает множественность и если бы мог, то написал, что Франция одна на Земле и нет там каких-то стран, подобных России, Америке... Как возомнили эти «единственные” о себе.
Мы просто не достигли тех вершин познания, которые в далеком будущем позволят обнаружить другие цивилизации и обменяться с ними информацией. Но нужно помнить, что на обмен информацией, в том случае, если мы вступим в контакт, потребует громадного времени, на которое может не хватить жизни одного поколения.
Однако, пока остается один и самый главный вопрос о том, “кому мы нужны и для чего”. Что человек несет в себе положительного? Новую информацию, познание природы и мира? Для нас объем этой информации растет буквально в геометрической прогрессии. Человек уже не может воспринять том объем информации, который создало человечество. Однако это объем, а не количество. Человеческое общество в настоящий период только переваривает ту информацию, которую для него добыли единицы ученых, просто видоизменяя ее и выражая новой последовательностью изложения в тексте слов и чисел. Но вряд ли тот, кто выше нас, знает меньше, чем человек. Это абсурд. Может быть нас используют как информационные датчики. Но нас слишком много и настроить нас на определенную информацию невозможно. Данные, получаемые от нас необъективные, то есть в большинстве своем, грубо говоря лживы.
Какой-нибудь политик, узнав о моих предположениях, завопит о моей непорядочности. Они же (политики ) тщательно скрывают следы своих преступлений. А уж если не могут скрыть, то вдалбливают в голову обывателя, что это не их грехи, а объективная реальность.
Было в нашей стране Аральское море. Веками. А сейчас от него осталась пока четвертая часть. Скоро останутся солончаковые болота. Факт!
Созданы сотни предприятий, отходы от которых уничтожают жизнь на Земле. Где они, отходы? Скидывают их в мало посещаемых местах, более того, их “кажется мало в нашей стране”, так продажные политики такие “ добрые”, что разрешают завозить в Россию зловоние и смерть из других стран.
Нужны ли такие информационные датчики для существ из другого мира, стоящих над нами.
Нет.
Однако, религия говорит, что такие датчики заложены в каждом человеке. Все его действия и поступки регистрируются и вечно хранятся до страшного суда, когда человек должен будет ответить за свои злодеяния.
Но стоило ли создавать человека, чтобы он уничтожал природу, засорял ее отходами своей “деятельности”, да еще и вел запись о своих преступлениях.
По -оему целесообразность этого сомнительна. Что же все - таки человек имеет такое, что делает его исключительным в природе.
Феноменом природы является качество энергии. Все, что существует, “мертвое” или живое, есть состояние энергии. Кусок камня, брусок дерева или металла, жидкость или газ - все это состояние энергии, непонятно каким-то путем сконцентрированное в протонах, нейтронах, электронах, позитронах, мезонах, и прочих элементарных частицах, которые объединяясь в системы, образуют все виды элементов из которых состоит Вселенная. При определенных условиях их можно вновь перевести в энергию, что так и делается в звездных “котлах”. Однако, энергия бывает разного качества. Качество энергии, вот что интересует человека и все развитие человека шло по пути преобразования качества энергии на ее высший уровень. Мы знаем, что существует тепловая, механическая, световая, магнитная, электрическая, гравитационная, биологическая и - кто их все знает? Каков их полный перечень? А что это за энергия эфира?
В последнее время людей заинтересовала биологическая энергия. Человек является носителем биополя. Это поле является жизненной энергией и руководит всеми процессами происходящими в организме. Биополе знает, сколько и каких продуктов питания, микроэлементов нужно подать в каждую клетку; сколько и чего нужно для образования той или иной новой клетки. Биополе, пока тайна за “семью печатями”. Но уже сегодня ученый может сказать, что биологическая энергия имеет высшее качество по отношению ко всем другим видам энергии. Так может мы существуем для того, чтобы те, которые стоит выше нас забирали нашу энергию, потребляли ее. Мы как бы выращиваем ее для них. Кто-то, грубо говоря, сделал на Земле плантацию, для получения биологической энергии.
Можем ли мы это почувствовать?
Наверное нет. Мы можем чувствовать усталость, недомогание. Врачи могут найти этому объяснение, но возможно у вас забрали много вашей биоэнергии и вы почувствовали немоготу. Есть .же люди, которые могут брать эту энергию из космоса и давать ее другому человеку, даже лечить ею. Есть. Каких-то 10-20 лет назад это еще можно было бы отрицать. Но на сегодня это уже факт..
Пока это нам непонятно, но человеческие чувства уже могут фиксировать утечку биоэнергии. И может быть очень скоро человек создаст приборы, которые будут фиксировать утечку биоэнегии. Но куда и зачем? Об этом мы пока можем только строить догадки.
Проведем хотя бы такую параллель между общением с нами фантастического, божественного мира, назовем его сверхъестественным - это с одной стороны и с другой - параллель, состоящую из растительного и животного мира. Вспомним, животное пожирает растительность для обеспечения своей жизни. Так нужно, так велела природа. А следующая ступенька? Что там?
К слову говоря, мы пользуемся растительным миром самым беспардонным, варварским способом, а как он отвечает нам. Ругается, кричит, просит милости? Но, когда об этом кричит простой человек, на него не обращают внимание. Он, мол, неграмотный, скажет какой-нибудь кандидат наук.
Мы, в свое оправдание говорим, что растительный мир не чувствует этого. Что например, чувствует дерево, под великолепными кронами которого собралась толпа землян для пирушки, жжет костер, опаляя его крону, ломает ветви, срывает с него плоды.
Или лес? Его валит топор дровосека или механическая пила, вгрызаясь в живое тело. Наши “хозяйственники” говорят, что в растительном мире нет органов чувств и он не чувствует того, что его уничтожают.
Да или нет? Так ли это?
Сейчас уже исследователи заставляющие сомневаться в этом.
Возможно и мы “не чувствуем” того, что у нас высшие, космические существа отбирают биоэнергию для использования, по земному говоря, в качестве своей пищи.
Загадка жизни так же глубока и покрыта вечной тайной, как и ее начало, смысл и конец. И что там, куда уходит сознание человека, после его кончины, нам тоже не известно, на это тоже наложен запрет высшим разумом, который пока не познаваем.
Сидя рядом с убитой горем матери и трупом своего брата я думал о сущности жизни, считал ее несправедливой, так как преждевременно умер гениальный врач. Но, где-то в тайниках души, я знал, что мир создавался миллиарды лет и наверное он гораздо безупречен, чем мы даже можем представить.
* * *
Второе известие, которое ожидало меня в Крыму, было сообщение о неожиданном втором замужестве дочери. Жена, узнав о неблагополучном первом замужестве Наташи, мгновенно приняла меры к разрыву ее отношений и подыскала, как она говорила, хорошую партию - человека с положением. Наташа приглашала меня на свадьбу, но, узнав о моем горе, она простила мой отказ приехать в Москву. Да мне была и неприятна встреча с бывшей женой и ее гражданским мужем. Будущего мужа дочери я не знал, ни разу его не видел. Таким образом, он для меня был пока чужим.
К сожалению, я трудно схожусь с людьми, как-то не приучен говорить “обо всем и ни о чем”, быть душой компании. К тому же, у меня слабая моторная память, в общем у меня масса недостатков. Я забываю напрочь все анекдоты, которые модны и вызывают веселье в компании, не люблю современную музыку - “ниже пояса”. В общем, в компании я балласт и при моем нынешнем состоянии, когда ушел из жизни самый умный из нашей семьи, самый молодой брат, когда у мамы, как ни у кого из родных, страшное горе - я не мог уехать от нее, даже на свадьбу дочери. Да она и не настаивала. Я уж не говорю о моих трудностях в проведении плавания. Благословение же родителей ушло в область предания, к тем далеким временам, когда родителей уважали и когда, в какой-то мере от них зависели.
В эти дни у меня не однажды возникал вопрос, нужен ли я кому-нибудь? В молодости такого вопроса не возникало, потому что жил в другое время, и нас воспитывали в любви к Родине, партии и народу. Мы любили и гордились своей страной, потому что она была и лучшей, и сильной, и другие страны уважали ее. Мы готовы были пойти на выручку к каждому попавшему в беду, мы жили с верой, верили старшим, любили и были наивны. И эта вера и наивность, несмотря на все трудности жизни, хранили нашу душу, сохраняли ее от тоски. Мы верили, что мы не одни. “Ты нужен нам или я нужен обществу или мы нужны” - это было заложено в человеке и требовало от него деятельности, труда, готовности к самопожертвованию во имя святой цели, но и в тоже время обнадеживало, защищало и каждый знал, что он не одинок и кто-то думает о нем и если потребуется, то люди придут к нему на выручку. Чтобы помочь!
А теперь, за последнее десятилетие как все изменилось, и особенно - люди, отношения людей. Как много развелось бюрократизма, буйно разрастается равнодушие и чинушество.
Глава 6 ОДИН
Я остался один, теперь уже на берегу моря. Яхта осиротела и стояла в Камышовой бухте у яхтенного клуба объединения “ Атлантика”. Жигоман уехал домой и я не думал о том, что наши общения могут повториться. Слишком, в последнее время он был злым и недобрым. Возможно, после снятия напряжений, он стал бы нормальным человеком, но у меня не было средств его кормить и поить.
Оставшись в Крыму в полном одиночестве, вдали от друзей и болельщиков, я все же решил продолжать бороться за право выхода в море. У меня было большое и любимое дело. Правда, трудное и необычное, но я считал, что нужное дело, которому я посвятил свою жизнь. Почему меня не пускали в море? Чем объяснить этот запрет? Ведь я ни от кого ничего не требовал. Мне не нужно ни топлива, ни валюты, меня будет вести ветер, который и так дует, ничего за это не требуя.
Дома, у мамы, по-прежнему было тяжело. Она никак не могла вернуться к обычному ритму жизни и душевному покою. Я жил у нее, чем мог - помогал. Часто мы вспоминали о Геннадии, но это только усиливало боль.
Но, в конце концов, все проходит боль притупляется, угасают страдания, и человек постепенно втягивается в ритм, в котором он жил. Надо жить дальше. Я снова начал поход по управлениям пограничных войск. Конечно, лучше это было сделать в Москве, но, я слишком маленький человек, чтобы пробиться наверх, для встречи с могущественными людьми и просит их помощи. Поэтому я старался что-то сделать здесь, в Крыму. Управление было в Симферополе, а КПП - в Севастополе. Пока я не разобрался во всех тонкостях, они футболили меня из одного города в другой.
Я буквально зримо ощущал, как вокруг меня воздвигалась стена неприступности, вырваться из которой не было никакой возможности. Несмотря на, казалось бы, неисчерпаемый оптимизм, выработанный в течение пяти лет строительства яхты и закаленный в борьбе с классической бюрократической машиной, я начал терять веру в то, что сумею пробиться. Это было что-то страшное. Я понимал, что нужно бороться, чтобы жила надежда, но никто со мной бороться не хотел, просто они равнодушно твердили одно и то же, благо нашли зацепку.
- Мы не можем выпустить в море яхту с одним человеком. Нужен экипаж.
- Но я и есть экипаж яхты.
- Но вы один.
- А как же на самолете, где летчик один.
- Там это определено инструкцией или положением, а у вас не определен минимальный экипаж яхты.
- Но заграницей иностранные яхтсмены ходят на таких яхтах в одиночку и не только в закрытом море, но и в океане, вокруг света. Чем Советский человек хуже?
- У нас свои порядки, и мы ни в коей мере не можем руководствоваться чужими правилами.
- Что же мне делать? Вы лишаете меня возможности выполнить требование, определенное федерацией парусного спорта мира, пройти 500 миль в одиночку. Это обязательный международный минимум для того, чтобы дать разрешение на одиночное плавание в океане или вокруг света.
- Мы выполняем указание западного пограничного округа. Все, вопрос исчерпан. Наконец, они признались, что есть приказ какого-то держиморды. -«Не пускать»!
Все опять вернулось на круги своя. Снова и снова вспоминаю слова генерала Иванова, который подвизался в центральном совете ОСВОД РСФСР:
- Он пойдет, погибнет, ему что? А нам отвечать нужно будет..
Действительно, ему что? Он только погибнет, а им бедным (господам начальничкам) придется страдать, отвечать...
Своими рассказами, рассуждениями, просьбами я, казалось бы должен был тронуть сердце ЛЮДОЕДА. Иногда отвлекаюсь от спора и отвечаю на вопросы: “зачем вам это?”, я рассказываю о плаваниях Френсиса Чичестера, Джашоу Слокома, Джона Колдуэлла, Муатисье. О прекрасном, неповторимом мире, о рождении великого чувства прикосновения к природе, над которой надругался человек. Меня слушали, выражали сочувствие, но, боюсь, что в душе они меня считали чудаком, в лучшем случае - романтиком.
Так бежало время, которого у меня было итак мало.
В Симферополе я несколько раз в день заходил в погранотряд, чтобы встретиться с начальником штаба, в компетенции которого было решение моего вопроса. Но, дежурный отвечал, что он занят. Прихожу еще раз, опять занят. И вдруг, заявляет, что его нет. НШ ушел, хотя я находился перед зданием штаба, и никуда он не уходил. Ясно, что меня обманывали. На другой день я пришел рано утром и предупредил дежурного, что никуда не уйду и буду стоять перед штабом, пока НШ не освободится. Чтобы он не сомневался, я начал подходить к нему каждые 10 минут, пока настолько не надоел ему, что он был вынужден доложить начальнику штаба об упрямом посетителе и тот в конце концов принял меня.
И, естественно, было одно и то же. В конце концов, он категорически заявил:
- Идите в Азовское море и плавайте там как хотите. Но и туда идти одному мы вам не разрешим, так что подыщите себе попутчика. Так и быть, пустим вас с экипажем и только вдоль берега.
- Вы извините меня, но это похоже на издевательство, - заявил я ему в сердцах. - Ни в одной капиталистической стране не относятся так к первопроходцам, как вы. Я же не с улицы к вам пришел. Меня поддерживают многие общественные организации, мое дело одобрено многими газетами. Я вынужден заявить морской протест.
Он был закаленным бюрократом, поэтому никак не прореагировал. Когда я ему напомнил, что завтра же принесу морской протест, он сказал, что пожалуйста, но они его отошлют командованию Западного пограничного округа и через месяц я получу ответ, естественно, такой же.
Но почему вы отсылаете меня в Азовское море, я же там тоже могу попасть в шторм, и на Азове более суровые условия. Там я тоже могу погибнуть.
- А вот это нас не касается. Это ваше дело.
Мышеловка захлопнулась, и я остался один со своей яхтой в Камышовой бухте славного героического города Севастополя.
Убедившись в бессмысленности своей борьбы с местными властями, я решил, что пойду пока похожу на Азовье. Для моряков море, есть море. Там я получу навыки хождения в одиночку и укреплю свое положение в яхтенном мире. Казалось бы, что особенного в том, что я один шел бы вдоль берега до Азова. Шел бы я мимо погранпостов, и они фиксировали мое прохождение. Куда я удеру? Ведь их только это интересовало. Нелепость какая-то. Очевидно их не покидало чувство, что они остались в дураках и в Туапсе, и в Новороссийске. Это была месть за те игры, которые они проиграли.
Закрыв яхту на замок, я вылетел в Москву и начал стучаться в различные спортивные организации, так как только через спорт комитет я мог получить бумажку о том, что минимальный экипаж яхты допускается в количестве одного человека. И, что для подтверждения выхода в океанское одиночное плавание, мне необходимо пройти в закрытом море 500 миль в одиночку.
В жаркой, пыльной и душной Москве, в ее вышколенных бюрократических заведениях, я ничего не добился. Как мне и говорили друзья, государственных клерков голыми руками не возьмешь.
- Нам не нужно это плавание.
Как ни парадоксально, они нашли простой выход из положения, не анализируя плавания, не рассматривая его большого воспитательного и престижного значение. Он, сидящий в мягком кресле, заключил, что это ему не нужно. Я с ним согласен, что ему это не нужно, его черствая душа не пробиваема.
- Это нам не нужно, - бубнил он. - Вы хотите плыть. А зачем? Почему я должен за вас отвечать. Вы сами серьезно подумайте и тогда поймете, что ведете себя просто непристойно. Вам чего-то хочется, и вы везде ходите, отрываете людей от важных дел. На каком основании?
- Во, дает. Обучен , не теряется. Таких бы людей на фронт, ни какой снаряд не пробьет эту бюрократическую броню, - думал, смотря на этого то ли спортивного, то ли профсоюзного работника.
- Это вы кажется не понимаете меня и суть дела. Именно вы, а не я. Если бы я пришел к вам и попросил яхту, снаряжение, продукты на плавание и обеспечение безопасности плавания, то тогда вы были бы правы и вправе спросить меня, на каком основании я прошу, чем я заслужил такое право?
Здесь же совершенно другой вопрос. Я в течение пяти лет строил яхту, лично сам вкладывал свои силы, средства, душу, волю, меня, в конце концов, поддерживают тысячи людей и десятки общественных организаций. Я провел плавание в составе экипажа, испытал яхту, проверил ее качества. Таким образом подтвердил надежность яхты при плавании в зимних и осенних условиях. Я хочу идти в кругосветное плавание не как частник, а как гражданин Советского союза, показать, что и мы не лыком шиты. Мы можем, как наши предки при царизме, пронести флаг нашей Родины вокруг света. Нам нужно возродить романтику, особенно среди молодежи, среди детей. Мы так выхолостили все формальными лозунгами и призывами, что все осточертело. Так мы превратимся в роботов, или в рабов, делающих все по команде, без личной инициативы. А вы боитесь, боитесь за свое кресло, вот и прикрываетесь бумажками. Да, они крепче любой каменной стены. Их ничем не пробьешь
Я говорил что-то еще. Он сначала опешил, потом до него дошло, что я оскорбляю его “мундир”, он перебил меня, пригрозил и выгнал.
Жалко я не могу подать на него в суд за нанесение морального ущерба и лишения меня прав человека.
Вновь я дома. Покрытое тонким слоем пыли все имущество: столы, полы и окна. Все свидетельствовало о том, что сюда никто не заглядывал все лето. Разобрав почту и вымывшись, я пошел к своему другу, военному моряку, который командовал подводной лодкой на Тихоокеанском флоте. Как-то он сказал мне, что “ни за какие коврижки не пошел бы в кругосветное плавание”, но при этом к моей мечте относился с уважением и очень переживал мои невзгоды. За стенами своего дома, мы говорили в полный голос и кляли бюрократов и порядки, когда на них нет управы.
Я откровенно рассказал ему о бюрократических штормах и бумажных волнах.
- Если тебе повезет, - сказал он, - то это будет равносильно мировой катастрофе. Тот чиновник из спорткомитета тебе совершенно правильно сказал, что в нашей действительности руководство реагирует только на то, что “нам нужно”. Это понимай, как им нужно. А твой поход, что он им даст? Престиж? Но это принесет славу тебе, в целом стране, но не ему лично. Ведь этого “Швейка” никак не отметят, так ради чего он сейчас будет стараться? Допустим он подпишет сейчас нужный тебе документ, а если с тобой что-нибудь случится? А случится может многое. Допустим ты погибнешь. Позор. Как это так? Советский яхтсмен и погиб. Сразу же начнут искать того , кто разрешил, на каком основании и так далее. Тебе что? Но это еще не страшно. Вот если ты сбежишь, что будет тогда? Ты там будешь припеваючи жить, а ему опять влетит и еще как! Лишат теплого места, всяких льгот, о которых ты и представления не имеешь. И за что? Только за то, что он вдруг понял твою ситуацию и пошел навстречу твоим просьбам, т.е. решил подумать своей головой.
- Но так можно загубить все живое.
- А разве ты сам не видишь, что творится в стране? Мы же знаем, что десятки, сотни способных ученых, артистов и писателей, при первой возможности, бегут заграницу. Они же не за куском хлеба бегут, а ищут возможности жить творческой жизнью.
- Но ведь кто-то пробивается наверх. Развивается наша наука, искусство, литература...
- Правильно. Вот именно, пробивается. В общем у многих есть какой-то шанс, из ста один, или из тысячи. У кого-то хватает сил и энергии, а у кого-то есть связи. Вот так и случается, что пробиваются. Но это достигается чудовищной ценой. Вот и тебе нужно драться и упорно двигаться вперед. Езжай сейчас на море, проси ребят помочь перейти на Азов и пройди свои 500 миль. Это будет еще одна ступенька вверх и не только потому, что выполнено требование по одиночному плаванию, это не только приобретение навыков по управлению яхтой, но и главное это оценка твоей воли, твоего упорства в борьбе за плавание.
Пойми, что канцелярские крысы в общем-то трусливые люди, они выглядят “ авторитетами”, когда напичканы инструкциями, которые их кормят. И если ты будешь нестандартным, сильным и уверенным, они испугаются и вынуждены будут пойти на уступки. И если сами не решат, то доложат “наверх”, а чем выше, тем там люди умнее, грамотнее и с большими полномочиями. Тебе нужно добраться до человека, которому ничего не грозит, хоть пропади ты пропадом. Ему в этом случае никто слова не скажет. Здесь самое главное доложить, уметь преподнести себя и иметь заслуги, багаж определенный высшими инстанциями, чтобы никто не посмел, не имел достаточных аргументов, чтобы высказаться против. Они будут бояться проявить свою серость...
- Я с тобой полностью согласен, но я горю по двум очень важным вопросам. У меня нет денег и осталось очень мало времени на завершение плавания. Уж очень много времени летит впустую.
- От этого никуда не уйдешь. Ты спланируй все и деньги, и действия по дням. Продумай. Здесь тебе никто не поможет. Иди, добивайся и терпи. Ну, поголодаешь чуть, однако впереди у тебя все будет хорошо. А сейчас, стиснув зубы, терпи и пробивайся через эти дремучие тернии в океан. Это тебе уже предсказывали.
Вечером я занялся уборкой. От пыли, особенно пострадали книги. После “наведения марафета” сел за письма. Их оказалось больше сотни и почти все от незнакомых людей. К сожалению, я не мог писать никому, ни о чем, Я пока не плавал, а боролся.
Большинство писем были копии тех, которые авторы послали в газету “Комсомольская правда”. Все клеймили Снегирева, и удивлялись, как газета могла напечатать такой пасквиль. Их заставило писать мне чувство справедливости, они предлагали мне бороться за правду, за победу добра, предлагали мне помощь. Мне было приятно, что сотни, нет тысячи людей обеспокоены моей судьбой, вернее судьбой кругосветного плавания. И их давил железный занавес, устроенный кучкой администраторов.
Писали женщины, боюсь которые никогда и на яхте не ходили. Из г. Люберцы я получил письмо от научного сотрудника, очень грамотное, строгое, с ясным изложением мыслей и дружелюбное, с вопросом, чем мне можно помочь. Она восхищалась идеей плавания, и как историк хотела, чтобы историческая слава Российских мореходов подтвердилась в наш век. Из Ленинграда, жена морского офицера пишет, что она восхищается идеей плавания и, возмущаясь пасквилем Снегирева, желает “крепких кулаков” в борьбе с бюрократическими препонами на тернистом пути к океану.
Из, Баку, опять - таки не знакомый мне молодой человек пишет, что преодоление тернии на пути к осуществлению кругосветного плавания, это главная задача из всех вопросов по подготовке к плаванию и это само собой разумеется в нашей реальной действительности.
Особенно и удивило, и порадовало меня письмо солдат - комсомольцев из N-ской части. Они провели комсомольское собрание и послали его решение в газету с 121 подписью. Мне прислали копию. Это удивительный документ. Я читал его и чувствовал, как в меня вливаются силы и растет желание бороться.
Очень умное, написанное в спокойном тоне письмо преподавателя Военно-морской кораблестроительной Академии из Ленинграда, где приводится простая, ясная мысль о том, что живучесть, мореходность, крепость и т.д. яхты, да и вообще любого корабля, определяется не мнением того или иного субъекта в виде: “Увидел и удивился, почему яхта до сих пор не потонула”, а соответствующими документами, расчетами и данными ходовых испытаний. (Дураков не сеют, не жнут, они сами растут.). Такая неграмотность не украшает центральную молодежную газету.
Письма, письма, письма. В них раскрывается душа человека, самое сокровенное, что есть в этом мире.
Делать в Москве было больше нечего и, взяв билет до Жданова, я заскочил в Мособлсовет ОСВОД к своему начальнику.
Председатель Совета адмирал Перевертайло М.М., душевный, тактичный, глубоко воспитанный человек, по природе своей очень добрый и внимательный к людям, умел слушать людей, всегда спокойно воспринимая события, разыгравшегося в сфере деятельности того или иного человека. Он всегда старался понять человека, и при всей своей требовательности к подчиненным, не устраивал разносы, не унижал, не оскорблял человеческое достоинство. Он симпатизировал моей идее, видел в ней необходимость главным образом в воспитании молодежи. Он всегда выслушивал меня внимательно и со всей серьезностью, и только иногда изменял мои формулировки, с целью сделать мою мысль доступной для нежных ушей...
Приветливо поздоровавшись со мной, он с улыбкой сказал:
- Мы ждем известий из Австралии, а он в Москве прохлаждается. Так не пойдет...
Пригласив сесть, он спросил меня о моих делах, об успехах в плавании. Я коротко рассказал ему и о плавании, и о трудностях с оформлением выхода в море, о баталиях с местными властями. В общем, если в море хорошо и получены неплохие результаты, то с оформлением выходов в плавание - плохо.
- Ко мне приходил небезизвестный вам Снегирев и просил уберечь его от вас. Он здесь заявил, что якобы Чебанюк ездит по Союзу и подговаривает людей писать в газету, нападает на него и нес прочую чепуху. Не могу назвать его идиотом, но что-то у него с головой не в порядке.
- Надеюсь, вы не верите в эту глупость?
- Мне просто хочется, чтобы вы это знали.
- Но как можно говорить такую чушь? Ведь пришло больше десяти тысяч писем от людей, живущих в Ленинграде, Ростове, Мурманске, Владивостоке, Грузии, Баку, Архангельске, Комсомольске на Амуре... Да разве всех можно объездить, уж не говоря о такой глупости, как просить незнакомых людей писать о себе. Что они там в Комсомолке с ума посходили?
- Глупость человеческая безмерна. Не огорчайтесь. Мы здесь поговорили и все вместе посмеялись над представителем этой древнейшей профессии, хотя, честно говоря, вам не позавидуешь. Я отказался делать заявление для газеты по данному вопросу, хотя он очень просил, мне кажется для того, чтобы добить вас и вашу идею. Я думаю, что человек должен быть честным, хотя бы для себя. Но я не уверен, что председатель центрального совета ОСВОД не согласился дать интервью, чтобы дать вам почувствовать “Его превосходство”.
- Это вы говорите об адмирале Васильеве?
- Да.
- Неужели он так низко пал? Не понимаю, чем я ему не угодил?
- Васильев, между нами говоря, трус. Он боится с одной стороны не угодить начальству.. а с другой - вас. Вдруг вы обойдете вокруг света и , естественно, будете писать об этом. Так вот, он считает, что вы можете там отразить некоторые его отрицательные мысли и дела. Он рассчитывает далеко вперед. Это не только мое мнение.
- Господи, что же я ему плохого сделал? Скажите.
- Видите ли, Васильев был длительное время штурманом базы, флота, но никогда не водил кораблей. У таких людей всегда есть “комплекс”, старание доказать, что он знает свое дело лучше других и, коль он “теоретик”, ему кажется, что практики его презирают и он стремился показать на всех свою “грамотность”. А вы для него просто “выскочка”, хоть вы и военный - моряк. Но вы инженер, и он стремился доказать, что вы не знаете штурманское дело. Естественно у вас есть знания и навыки, чтобы вести прокладку и определяться в море, хотя явно недостаточно, для проведения ракетных стрельб. Но вам этого и не нужно. Я уверен, что вы проведете яхту вокруг света по намеченному маршруту. Боюсь, что он это болезненно воспринимает. Корреспондент зря сюда не прибежит. Очевидно, редакции нужно отбиваться от потока писем, а это значит - они хотят заручиться еще одним “негативным “ материалом на нас. Я отказался, потому что уверен в вас и знаю, что вы справитесь. У вас есть не только знания, но и характер. За Васильева я не уверен. Он всегда лебезил перед политиками, а ваше дело приобретает политический оттенок, раз выступил партийный орган. Они всеми способами будут спасать свой “мундир”.
- И здесь нет покоя. Что же мне делать? Они могли разослать бумаги и в погранокруга, чтобы воспрепятствовать моей подготовке. Они не могут допустить, чтобы я пошел в плавание, так как это будет доказательством того, что “Комсомолка и Компания” врет. Опозорится и гр. Васильев.
- Успокойтесь. Мне очень хотелось бы чем-то вам помочь, но сейчас для вас главное, не обращать внимание на писак - крючкотворов. Это следует воспринимать как обычную необходимость. Поймите, раз вы высунулись из общей массы, вас постараются стукнуть, чтобы сравнять со всеми. Попробуйте выдержать. Для этого нужно не реагировать, не замечать. Простите за грубое сравнение, но есть народная мудрость: “Собака лает, а караван идет”. Запомните, «а караван идет”.
- Спасибо вам большое. Мне как-то легче стало. Да, да, серьезно.
Мы тепло попрощались, и я поехал в аэропорт Быково, откуда через пару часов попал в Жданов.
* * *
Как все быстро меняется. Утром я был в управлении и зарядился добрыми пожеланиями адмирала, а сейчас, когда обыкновенные труженики встали из-за стола после обеденного перерыва - звоню в пароходство.
- Ниночка! Здравствуй! Соскучился по тебе - очень. Вот и звоню из аэропорта, чтобы узнать, как ты живешь. Специально к тебе прилетел в Жданов.
- Наверное что-нибудь нужно, поэтому соскучились?
- Нет, правда, правда. Я часто вспоминал тебя, особенно в море, да и всегда, когда мне было трудно и грустно. Ты моя палочка - выручалочка.
- Ладно, так уж я и поверила. Говорите лучше, что вам нужно.
- Во-первых, увидеть тебя. А во-вторых, если можно и тебе не составит труда, то закажи место в гостинице. Не хочется ехать и надоедать знакомым.
- Записано, что еще?
- Ты знаешь, где сейчас лоцман Кишунов? Выясни, пожалуйста, он мне очень нужен.
- Так бы сразу говорили, что нужно, а то соскучился...
- Перестань, Нин, а то наговорю глупостей. Ты и правда мне нравишься, просто я так занят, что не могу посвятить свое время ухаживанию, даже за тобой. Я все время тороплюсь, бегу, бегу и когда стукнусь головой о стенку и остановлюсь, то прихожу в себя и вспоминаю тебя. Ты такая милая, хорошая и при всем том добрая, внимательная. Такая хорошая, хорошая, не понимаю, как тебя можно не любить?
- С кем Вы говорите? - услышал я голос Нины.
- С тобой!
- Спасибо. Очень приятно. А я пока заказала вам место в гостинице. Отдыхайте, а к концу рабочего дня позвоните по второму вопросу. Я сообщу, где Ким Кишунов и его график работы.
- Спасибо, добрая душа. Что бы я без тебя делал, не знаю. Зайду к концу рабочего дня в пароходство, ладно?
О таких, как Нина в народе говорят, что она как бы светится. Светится своей милой улыбкой, душой и глазами. Это тепло проявляется в ее служении людям. После разговора с ней уходишь с чувством радости, прикосновения к чему-то прекрасному, как бы согретый теплом. За это качество ее любят на работе, причем, кажется все без исключения.
А жизнь ее не рай.
Кишунов вернулся утром, и мы дружески обсудили все вопросы. Он всегда подавлял меня своим непрекращающимся потоком красноречия, хотя казалось бы наоборот, я должен был информировать его о своем плавании. Кое-как мне удалось вклинится в его речь и рассказать причину приезда в Жданов. Мы все-таки сумели договорится, что Ким поможет мне перейти в Азовское море, и он велел мне ждать его в Севастополе, куда он намеревался приехать со своим сыном. Сходив в пароходство, Ким договорился, чтобы меня устроили на челночный рудовоз до Керчи. Это было прекрасно. Я экономил деньги и время, так как добраться до Севастополя, вокруг Азовского моря, не легко.
При всей доброжелательности Кима длительное время быть с ним практически невозможно. Если бы случайно мы с ним оказались на одной яхте в океане, то возможны были бы только два выхода: либо убить его, либо самому выброситься за борт. Но учитель он настойчивый и ценный, так какак прекрасно знал парусное дело, кораблевождение и море.
Пограничники были рады избавиться от меня и без проволочек дали разрешение на переход, но опять с заходами во все порты. Несмотря на то, что берег Крыма, мимо которого я шел уже четвертый раз и достаточно изучил его, Ким требовал, чтобы я брал пеленги на все объекты, которые были нанесены на карту, вплоть до больших гор, близко расположенных к морю. Мне казалось это излишним, но я старательно выполнял его требования, и к концу этого небольшого плавания стал определяться по пеленгам почти автоматически и с большой точностью.
При подходе к Керченскому проливу, задул сильный ветер, как говорят, прямо в лоб, и сильное ветровое течение стало сносить яхту в море. Я хотел стать на ночь на якорь и переждать ветер, но Ким настоял, чтобы я шел зигзагами, преодолевая скорость течения. Для меня это была ужасная ночь, так как управление яхтой, которая практически не продвигалась вперед, напоминало Сизифов труд.
Утром Ким посмотрел береговую черту и остался недоволен, так как мы практически не сдвинулись с мета.
- Интересно, - подумал я. - Он спал всю ночь, а я стоял собачью вахту более пяти часов и боролся со штормом, а он недоволен. Не знаю, как бы получилось у Кима, но я выжал все, что мог.
Я стоял на палубе озябший от пронизывающего холодного ветра, насыщенного соленой, морской пылью, и думал о справедливости, упрекая себя и стараясь определить, насколько здесь моя вина как конструктора яхты и какая часть малой скорости из-за невысокой парусной выучки.
-....в крутой бейдевинд, особенно при крепком ветре, паруса должны быть выбраны до предела..., - иногда я слышал голос Кима, -... под тем же углом яхта может пойти быстрее... обязательно нужно ставить фаловые и шкотовые лебедки.... в ручную невозможно ...
- Ким, извини пожалуйста, я пойду поставлю чай, а то продрог.
- Уже поставил, скоро закипит, - ответил Ким, и опять продолжил лекцию по технике судовождения.
Я стоял на палубе, иногда ежился под порывами ветра, но не мог уйти, неудобно прерывать лекцию моего нового наставника. Жигоман никогда ничего не рассказывал. Просто сидел и управлял яхтой сам, а ты, как хочешь...
- ... При все трудных и сложных обстоятельствах, все равно эта ночная вахта.... вам на пользу... Практическое вождение это учеба, опыт, который ни в одном учебнике не найдешь....
- Чай готов, - крикнул сын Кима, Сережа из каюты. - ”Команде чай пить!»
Я с радостью нырнул в теплую каюту в предвкушении горячего чая и краткого отдыха.
В Керчь мы все-таки добрались, ничего в этом удивительного не было. Просто ветер изменился, и мы быстро побежали в порт. Ким сходил в пароходство, чтобы выяснить обстановку и уточнить время выхода на работу. Одновременно мы запаслись продуктами и попрощались с городом.
Когда мы собирались выходить из Керчи, сильный ветер прижал яхту к причальной стенке. Носовой трос якоря был почему-то свободный и, когда я его потянул, он начал легко выбираться и создалось впечатление, что якорь не забрал и скользит по грунту. Впереди яхты, у этого же причала стоял большой теплоход, загораживая нам движение вдоль причала.
- Как будете отходить, - начал экзаменовать меня Ким. Он стоял на палубе и наблюдал за моими действиями, как учитель за школьником.
- Якорь не держит. Развернуть яхту нельзя. Думаю, что нужно протянуться вперед, сколько позволит впереди стоящий транспорт, на ходу быстро поставить грот, потом стаксель и выйти в море.
- Правильно, - сказал Ким. - Ну, а если не получится? Не хватит расстояния для набора скорости? Что тогда будете делать?
- Попробую развернуть яхту и повторить это все в другую сторону или, в крайнем случае попросить какой-нибудь катер или буксир. Ким продолжал экзаменовать меня таким образом весь период перехода от Севастополя. Проверял, учил. И не только заставлял выполнять тот или другой маневр, но и рассказывать о том, как буду его выполнять, то есть заставлял меня думать.
Он преследовал две цели, с одной стороны передавал мне свой богатый опыт вождения яхты и с другой стороны, заставлял анализировать свои действия, искать лучший вариант и не останавливаться перед трудностями. Думать и верить, что все получится.
Сейчас, оказалось, что Ким специально потравил трос якоря, чтобы создать видимость, что якорь не забрал и заставить меня подумать, как в такой обстановке действовать. А якорь, забрал. Выбрав слабину, мы оттянули нос от причала, поставили паруса и побежали в море.
Мы ошвартовались в Ждановском порту, и Ким с сыном собрались домой.
- Завтра поговорим, что необходимо сделать, а пока я забегу на работу и домой.
- Спасибо большое, Ким. Я пока начну готовиться к плаванию.
- Не спеши. Работы еще много, в таком виде идти в плавание нельзя. Будь, - он пожал мне руку и ушел.
Глава 7 ТРУДНЫЙ РЕЙС.
Не теряя времени, я решил встретиться со штурманом пароходства, чтобы решить ряд организационных вопросов по предстоящему плаванию. Он - лицо официальное и мог мне оформить документацию по моему плаванию. Я опять решил побеспокоить Нину, она как секретарь знала все и всех.
- Нина, здравствуй! Это опять я. И опять соскучился и не могу без тебя, -позвонил я Нине.
- Когда вы успели? Неделя не прошла и опять кто-то или чего-то нужно. Нужно разместить в гостинице?
- Нет, сейчас не нужно. Гостиница моя со мной. А вот есть я хочу. Пойдем поужинаем со мной.
- А еще вопросы есть?
- Нет. Только вот... Ты не знаешь, где сейчас Чебанов?
Она рассмеялась.
- С этого бы и начинали. Александра Серафимовича я сейчас разыщу и узнаю, когда он будет свободен. Не бросайте трубку. А насчет ужина, не знаю, может быть и буду голодной, но пока нет.
Каких только людей я не встречал за свою длинную одиссею. Простых работяг, для которых, к сожалению, безразлично, что я делаю, только бы получить побольше денег, равнодушных начальников, которых интересует только служебное благополучие, спокойных, грамотных людей, отдающих всего себя благородному труду; горячих и нетерпеливых граждан, берущихся за всякое дело, ради справедливости и победы правого дела; хитрых дельцов, ищущих выгоду, безразлично за чей счет; отрешенных ученых, работающих ради познания мира, сути вещей и явлений. Естественно, все люди разные и отношение к каждому человеку складывается, хотим мы этого или нет, от того, как он относится к тому вопросу, с каким вы к нему обращаетесь. Бывает даже так, что иной откажет тебе, но с таким тактом, с таким уважением, с таким сожалением от своей “беспомощности”, что ты уходишь с приятным чувством от беседы с хорошим человеком. Мне много доставалось, особенно от спортивных аппаратчиков, заседающих в высоких инстанциях. Бескультурные, зачастую малограмотные, пробивающие себе дорогу мускулами, они не щадили людей. Вели себя грубо, высокомерно, унижали человеческое достоинство просителя. Чувство страшной обиды из-за несправедливости посещали меня не раз, и поэтому я с особой радостью и чувством благодарности воспринимал внимание, помощь и доброту незнакомых мне людей, озабоченных тем, чтобы у меня все получилось, и я все, что в моих силах, мог совершить. Перед такими людьми я терялся, мне казалось, что они завышали значение моего дела. Мне стыдно было отрывать их от работы, стыдно просить о чем-то. Мне казалось, что они относятся ко мне слишком хорошо, чего я еще не заслужил.
Я прекрасно помнил нашу первую встречу со штурманом Азовского пароходства Чебановым, с большими уважением к нему относился, поэтому с радостью услышал приглашение зайти к нему на прием. Без эмоций, спокойно и внимательно, он выслушал мой краткий рассказ о летнем плавании, об участии в регате, о моих сражениях на “учрежденческом ринге”, за право выйти в одиночное плавание.
- Не знаю, хорошим ли уроком послужили вам синяки, полученные от пограничников, но вижу, что вы выросли, гораздо свободнее оперируете познаниями в области прав судоводителя. Кишунов с похвалой отозвался о ваших успехах в управлении яхтой и определении места в море. Приятно это слышать Все это плюс, но есть и негативное. Как вы умудрились разозлить пограничников? Это не прощается. Нужно быть осторожнее, внимательнее и, естественно, тактичнее. А теперь рассказывайте, какие ваши планы?.
- У меня осталась единственная возможность, пройти в Азовском море 500 миль в одиночку. В этом мне пограничнике не отказали потому, что это их не касается. Что мне нужно? Огни и знаки, маяки и радиомаяки на море, а так же подробную карту Азовья. Кроме того, мне нужно будет документальное подтверждение, что я действительно плавал один, а так же время плавания, и пройденное расстояние.
- Уверен, что вы уже продумали этот вопрос, - сказал Чебанов. - Какие ваши соображения и чем я могу помочь.
- Вообще-то я думал об этом, но практически все зависит от вас. Я могу пойти в 500 мильное одиночное плавание по Азову. Могу последовательно заходить в порты: Бердянск, Керчь, Жданов. Оттуда бы давал телеграммы и вы бы знали, в какое время и где я бывал. Кроме этого, я могу просить встречные корабли передавать Вам радиограммы. У вас был бы весь ход моего плавания. А после окончания, вы бы дали мне официальную справку о выполнении этого рейда.
Чебанов не возражал, и мы сели за разработку этого маршрута. Для меня это было что-то возвышенное, вернее сказать, таинственное. Я вел линию по карте, по ее белому полотну, искрещенному цифрами, знаками, предупреждениями, и представлял иногда сверкающую, лучезарную даль моря или суровую серую мглу, звенящую от ветров в парусах и тросах, и шум от ударов морских волн. Глубины, мели, камни, рифы, затонувшие суда, маяки, гидрографические предупреждения, порты укрытия, течения, наиболее вероятные места встречи судов и много, много разных таинств, неведомых, прекрасных и грозных, приносящих наслаждение, напряженный труд или опасность... О, Боже! До чего все прекрасно на свете!
Не вдаваясь в многословное описание своих чувств, действительно передо мной раскрывается параллель между чертой на карте и “живым” плаванием в море, где ведешь яхту по заданной линии. Здесь под килем - не карта на столе, а сотни метров морской пучины, живые волны. А кругом не спертый воздух кабинета, а необозримое пространство, наполненное ароматом соленого, свежего, опьяняющего воздуха.
Помощь Чебанова была бесценна, так как он прекрасно знал море и мог предупредить меня обо всех опасностях, подстерегающих мореплавателя в плавании, хотя, все предусмотреть нельзя, ибо “случайность - это язык Бога”
Господи! Если бы мне понимать твой язык, твои предупреждения, как бы проще было и надежнее сложилась бы вся жизнь. Или нет? Или в этом случае было бы скучнее или страшнее? Допустим, посылают человека на выполнение какого-то задания, он же не думает о степени риска, о возможной гибели. Главная мысль - выполнить приказ, и думает он о том, как лучше, быстрее это сделать, экономичнее, красивее... Возможно он ничего не сделает. Или, вдруг он при стечении экстремальных обстоятельств погибнет. Пойдет ли он, если заранее будет знать, что он не выполнит задание и погибнет.
Мы не можем предсказать свое будущее, мы не знаем, что будет во время того или иного действия. Мы этого не знаем и возможно поэтому создается много нового, непредвиденного, необычного, и именно поэтому велик и бесценен подвиг первопроходцев.
Но, вообще-то говоря какое-то предупреждение все-таки существует, просто мы не можем этого понять и отнестись к этому серьезно. Со мною такое в жизни бывало, но, к сожалению, я понимал это после окончания действия. Случай в жизни, его неожиданное появление или его предупреждение, у каждого присутствовал в его жизни. Случай, это язык Бога и счастлив тот, кто умеет его понимать.
Что сейчас ожидало меня? Я шел впервые в жизни в море один, и не на какой-то один переход из порта в порт, а на более-менее длительное плавание. Подготовился я к этому плаванию не вполне удовлетворительно. У меня, например, не было лебедок, не было подруливающего устройства. Таким образом, я не смог работать с парусами в ураган и не мог сойти с руля, при попутном ветре. Два тяжких условия.
Я знал, что в экстремальных условиях мне будет туго. Но я шел учиться и должен привыкать к трудностям и их преодолевать. Выдержу ли я, вот главный вопрос. И на него я, не долго думая, сам себе ответил: выдержу.
Мы ужинали с Ниной, и каждый активно занимался работой своей ложкой. Я любовался ею и, говоря комплименты, думал о том, как сейчас мне хорошо с ней, как приятно вдвоем, и куда меня несет. Непонятно. А Нина донимала меня своей женской логикой, требуя ответа на непонятное мое желание - очертя голову идти навстречу риску.
- Не пойму тебя, Саша, ты глупый или храбрый?.
- А ты не ломай голову. Для меня будет лестно, даже если ты объединишь то и другое.
- Шутишь?
- Ну, что ты? Я сейчас серьезен, как солдат перед принятием присяги.
- Ты же знаешь море, - доказывала мне Нина.
- Нет, расскажи.
- Не смейся. Не такие опытные экипажи погибали, да и сейчас часто приходят сообщения о гибели... А сейчас наступает осень, ветры, шторма, дожди, холода.
- Согласен. Ну и что? Мне как раз и нужно, чтобы испытать на себе хороший шторм.
- Тебе же будет трудно, так трудно, что я не представляю.
- Ты умница! Подсказала мне. Я так и назову, ”Трудный рейс”.
- Но когда ты будешь спать? Тебе же не один и не два дня идти.
- Ночью...
- А вдруг на тебя налетит корабль или шторм на берег выбросит?
- Ладно, ты меня уговорила, буду спать днем.
- С тобой нельзя разговаривать.
- Нет, нет. Говори, пожалуйста. Мне так приятно слышать твой голос. Скажи еще что-нибудь.
- Перестань, ты лучше подумай, что о тебе говорят люди.
- И что они говорят? Скажи.
- Ленка говорит, что ты можешь погибнуть.
- Ну?..
- Не нукай. Она говорит, что ты одержим своей идеей и не хочешь серьезно подумать над тем, что море не шутит, и тысячи опасностей подстерегают тебя. И не только то, что шторм может перевернуть яхту, но ты нечаянно можешь упасть за борт и кто тебя подберет? Да, мало ли чего...
- А что, она цыганка? Может она погадает мне?
- Ты невозможный.
- А разве это плохо? Ведь тебе нравится это.
- С тобой нельзя разговаривать, ты все переводишь на шуточки, хотя для меня все это очень серьезно, мне даже страшно за тебя.
- Что ты предлагаешь? Бросить плавание? Сказать всем, что я испугался и больше не буду.
- Нет, наверное так нельзя. Но ты просто ходи на яхте как все, с экипажем.
- Но и с экипажем яхты гибнут. Ты же знаешь, как погибла Таганрогская яхта и несколько человек утонуло.
- Но это редко, и ты опытный. Ходи с кем-нибудь и называй это тренировкой, но в кругосветку не рвись. Тебя же не пускают, значит ты не виноват. Сам же ты без разрешения не пойдешь. Так?
- Ты уже все продумала или еще что-нибудь посоветуешь?
- Нет, я просто на ходу, так. Мне кажется, что в этом выход из тупика, в который тебя загнали.
- Какая ты умница! Но давай поговорим о чем-нибудь другом. Как твои дети? Сережка уже жених! Вот тебе действительно памятник поставить нужно, без мужа воспитать таких детей.
- Саша, ты не отвлекай меня. Почему ты не хочешь поговорить со мной серьезно. Неужели мои слова для тебя неубедительны и ничего не значат? Ты для меня не чужой человек. За эти дни я узнала так много о тебе, и вижу, как тебе трудно. Зачем тебе это? Тебе плохо жить? Тебя что-то гнетет? Почему ты бежишь от нашей жизни? Я от тебя ничего не хочу, но мне будет очень жаль, очень больно, если с тобой что-то случится. Лучше ты живи. Ты какой-то не как все. И не задирай нос. Это мне приятно, мне хорошо с тобой. Но... Не знаю, как тебе объяснить, но мне страшно, как только подумаю о том, что ты в море будешь один.
- Спасибо тебе, дорогая. Но поздно. Все поздно. Я уже там в океане. Мне иногда снится океан, яхта, голубая даль, карты мира...Я знаю, что это опасно, очень опасно, что трудно. Будет так трудно, что придется кусать руки и плакать. Но будет и прекрасно. Мир! Передо мной будет мир, и никто, ничто не будет его заслонять. Мир - это Бог. Я мечтаю оторваться от наших будней, от драк за теплое место в жизни, от погони за тряпками, жратвой, от вечных ссор, ругани... Мне хочется познать что-то высшее, о чем говорят философы и великие ученые. Я это называю “прикосновение к природе”. Как люди издеваются над ней?, уничтожают ее безжалостно и бездумно. Мне от этого становится страшно. Сейчас меня никто не слушает. Кто я? Никто. Но, если я вернусь из кругосветного плавания, я расскажу обо всем во весь голос. Если я тебе скажу о том, что “как прекрасно лежать на палубе в тени парусов, дышать приятным морским воздухом и смотреть на голубую бездну бескрайнего прекрасного неба...!, то ты обязательно спросишь, а “как я буду чувствовать себя в ураган, когда волны выше мачты, и яхту будет бросать как спичечную коробку, а я замерзший, в мокрой робе буду бороться за живучесть яхты...” Давай не будем говорить об этом. Я не могу ничего изменить. Просто не хочу, так как ничего лучшего в жизни не знаю и не вижу.
Легкость беседы как-то ушла, а на нас повеяло какой-то грустью. Не хотелось больше ни о чем говорить. Зачем? Мы, еще несколько минут поболтали о пустяках и разошлись. Она домой, а я на яхту. Там теперь был мой дом и моя работа.
На другой день Ким принес свои тали, снятые с его маленькой яхточки и, передавая мне, сказал, что больше он мне ничем помочь не может. У него ничего нет, а других ребят ему уговорить не удалось.
- В сильный ветер они помогут тебе добрать фалы, обтянуть паруса и оторвать якорь, если его затянет в илистом грунте.
- Спасибо, Ким.
- Вообще-то, все у тебя очень бедно. Так теперь не ходят. На спортивных яхтах любого общества всего в десятки раз больше и лучше. Там и лебедки и тали шкотовые и фаловые, канаты, концы. Верно, это накапливается годами, за счет спортивных обществ, профсоюза, но от этого тебе не легче, так как, к сожалению, тебе никто ничего не даст.
За долгие дни перехода из Севастополя в Жданов, мы о многом переговорили, так что не было необходимости толочь воду в ступе.
- Когда выходишь? - Поинтересовался Ким.
- Завтра утром.
- Зайди в яхт-клуб пароходства, сделай отметку о выходе. Там знают о тебе, но нужно соблюсти эту формальность. Тебе же нужна дата выхода?
- Спасибо, Ким. Мне вчера говорил об этом Чебанов, так что я не забуду.
- Счастливого плавания. В Керчи подожди меня, как раз там тебе нужно будет немножко отдохнуть, а я скоро там буду: мне нужно отработать те дни, что мы затратили на переход.
На сегодня еще остались магазины. Это уже как ритуал перед каждым плаванием. К сожалению, на рынок я уже опоздал, так что придется ограничится сыром, маслом, хлебом и парой плиток шоколада для ночной вахты.
Концентраты и консервы остались еще с Черноморской регаты, и мне хватит при моем аппетите еще на месяц. А плавание по моим расчетам продлится дней 5-6, максимум.
Весь вечер занимался осмотром такелажа, парусов, креплением всего, что имеет привычку срываться во время шторма с места и бегать по каюте. Мне помогал Сережа Кишунов. Наверное, если бы была в запасе неделя, все равно нашлась бы работа.
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
Плавание под парусами самым тесным образом связано с погодой. И хотя это непреложная истина, каждый раз перед выходом в море мы думаем об этом. Свежий ветер и солнце, что может быть прекраснее. Штиль, как и непогода, это мучения. Шторм - это напряженный труд. Этот день мне запомнился до мельчайших подробностей, так как шел я в море один впервые и воспринимал все с обостренным чувством.
В половине седьмого я поставил чайник на газовую плиту и вышел на палубу. Было тепло, тихо, солнечно. Ветерок, примерно около 2-х баллов нежной волной набегал с востока, освежая дремлющее состояние проснувшегося человека. Какая все-таки нежная и как любит человека природа.
Непроизвольно я сразу же представил картину своего отплытия, вернее, своих действий. Порядок отхода - одно из важнейших действий яхтсмена, так как всегда кто-нибудь с берега за ним наблюдает и, по его работе с парусами и рулем, определяет подготовку, степень навыков и зрелости моряка. Те, кто стоят на берегу, только критикуют, бросают реплики, вставляя “соленое” словцо. Коротко, но ярко об этом написал Джон Колдуэл в книге ”Отчаянное путешествие”. Я знал это и относился к подготовке очень серьезно, так как не был воспитан в любви к критике.
Только взглянув на море и определив направление ветра, я понял, что если отдать носовой швартов, то яхту тихонько развернет на выход. Пока она поворачивается, нужно поставить бизань и стаксель, а потом быстренько отдать кормовой. Еще вчера, я предварительно завел его на бочку серьгой и идти, а по пути, когда поверну на выход из гавани, и ветер будет дуть в галфвинд, я спокойно поставлю грот. Все так просто.
Уверенность, всегда придает силы, а сейчас особенно. Я умылся, позавтракал (когда это будет в спокойной обстановке) и, взяв документы, пошел сделать отметку о выходе в море. Эта в обычных условиях формальность теперь для меня много значила, так как на основании этой и других отметок в крейсерской книжке, я смогу получить справку об одиночном плавании. Геннадий Александрович, начальник водной станции пароходства, уже знал о моем предстоящем плавании от главного штурмана Службы мореплавания. Сделав отметку в судовой роли и ознакомившись с маршрутом плавания, он счел необходимым дать несколько советов и пожелал доброго пути, не забыв спросить:
- Как мы будем знать о ходе вашего плавания?
- Я договорился с главным штурманом, что буду давать ему радиограммы или телеграммы через встречные корабли или из портов, куда буду вынужден заходить.
- Ну, счастливо, ждем вестей из Бердянска, - услышав я пожелание Геннадия Александровича и побежал на яхту.
На берегу у меня больше никого не было, кто бы думал обо мне, волновался и переживал. Сережа служил в армии, и он, естественно, понятия не имел, чем я сейчас занимаюсь, а у Наташи был еще “медовый “ месяц, и причуды отца ее меньше всего трогали. Ее слова о том, что она давно бы отдала “барабаны , а палочки спрятала”, было ее окончательным решением и как бы изложили ее позицию по моим делам. ”Рано или поздно, тебе нужно будет сдаться.”. “Плетью обуха не перешибешь”. Все это правильно, но без борьбы я сдаваться не хотел. Естественно, приняв такое решение, она вычеркнула все переживания и мысли обо мне и не представляла всех трудностей, которые стояли передо мной на пути осуществления моей мечты.
Вот оно - одиночество, среди тысяч людей, сотни из которых меня хорошо знали лично и в какой-то степени принимали участие в подготовке этого похода. “Кому нужны твои заботы”, подумал я, подходя к причалу, и вдруг увидел Нину.
- Здравствуй, Нина! Ты из пароходства, с проверкой готовности?
- Я боялась, что не успею, - покраснев, будто стесняясь чего-то, проговорила Нина, и мы пошли к яхте.
- Я не ожидал, - чуть не сорвалось у меня. Но вслух я сказал, - спасибо, что пришла. Я так рад! Хоть одна живая душа проводит меня. Мне так хотелось еще и еще раз увидеть тебя, но я не имел права об этом даже заикнуться. Кому я нужен? Честно, честно, меня же только ругают или воспитывают!
- Когда по хорошему ругают, то это как помощь. Здравствуй, моряк!
- Доброе утро! Я сейчас упаду от счастья. Ты сегодня такая... - говорил я, заикаясь от удивления и радости.
- Что сегодня.?
- Ты сегодня такая прекрасная, такая красивая, как на картинке. Щеки алые, горят, ну ... пылают, а кругом лица волнами твои прекрасные волосы. А глаза!!! Они такие синие, синее неба! Ты специально такая, чтобы я помнил тебя, пока не вернусь и чтобы скорее вернулся.
- Перестань смеяться. Вот тебе в море, - сказала Нина, подавая мне небольшую корзину овощей. - Наверное забегался и ничего себе в море не взял. Все в сухомятку.
- Нина! Нин.., - с трудом начал я.
- Бери, бери, тебе очень пригодится.
Я взял корзинку, в которой были помидоры, сладкий перец, виноград, и поставил на палубу, сопровождая дар глазами.
- Спасибо, Нина, я не знаю, как выразить свою признательность. Ты меня страшно выручила. И прости, я такой не внимательный, эгоист какой-то. Ну, никуда не годный. А ты - все для меня, всегда и сегодня тоже. И отгадала все мои любимые овощи.
Взяв ее руки, я нежно погладил их, а потом, как будто кто -то толкнул меня, я вдруг решился, обнял ее и тихонечко поцеловал в щечку.
- Саша, не надо. Мы что-то не то делаем, - тихо проговорила Нина и, отстранившись, громко добавила. - Мне пора. Я и так опаздываю на работу. Счастливого тебе плавания. Борись, не слушай нас, баб... Звони, пожалуйста, когда зайдешь в какой-нибудь порт.
Она повернулась и быстро пошла по молу в город. У стоящих на стенке катеров она повернулась, махнула рукой и скрылась.
Кто-нибудь попробовал бы объяснить мои поступки и ответить на вопрос, зачем я иду в море, в какое-то рисковое плавание и бросаю то, что дарует мне жизнь. Ведь это счастье, быть хорошим другом для милой, доброй, красивой, спокойной, да и просто, очаровательной женщины. Ну и что из того, что она моложе меня на пятнадцать лет? Что из того, что у нее трое пацанов? То, что ей легче будет жить, это и слону ясно.
- Что меня тянет в море? Что? Ведь столько сил, времени, да и средств вложено.
- Не знаю, сам не знаю и не понимаю себя. Тянет, страшно тянет, хотя может быть я делаю шаг в лабиринт, из которого нет выхода, и я, в конце концов, уткнусь лбом в стенку.
Точно так или чуть по-другому я думал в те минуты, какая разница. С грустью я спрыгнул с причала на палубу яхты, к своей старой любви, которой отдал шесть лет труда, сил, здоровья, знаний, и жизни.
Жалею ли я?
- Нет. Все эти годы я жил очень трудно и бедно. Я экономил буквально на всем. Не имел выходного костюма, лишней рубашки. У меня не было времени развлечься. Я не разрешал себе уйти со стапеля даже на короткое время, если было светло, была работа и я не падал с голода и усталости. У меня вечно не хватало времени. Работа. Работа. Работа, всякая, самая разнообразная. Я был слесарем, сварщиком, маляром, электриком, конструктором, чертежником, химиком, хозяйственником и ответственным за технику безопасности, так как много раз от этого страдал. Надеяться на кого-то мне было просто невозможно, хотя я всегда просил помощи и ждал ее. Ко мне приходили, просились со мной в плавание, я предлагал им испытать себя на работе вместе со мной. Но они недолго выдерживали, бросали и уходили. Слишком, неимоверно трудной была эта работа.
Теперь надо плыть.
Пока бегал по делам, ветер почти совсем стих и изменил свое направление на южное. Опять, как во время всех моих плаваний, он встречный. И отходить сейчас будет труднее, так как ветер будет прижимать яхту к кораблям, стоящим у причала и дока.
Самостоятельно выхожу в плавание впервые. Правда, раньше бывало так, что все делал я сам, но рядом находился какой-нибудь человек, и в любую минуту он готов был поправить меня, если бы я сделал что-то не то, или при необходимости, он мог бы помочь справиться с парусами или рулем.
Теперь я был совсем один.
Поднимаю старенькие паруса, смятые долгой стоянкой у берега и покрытые пылью, обильно извергаемой Ждановским металлургическим комбинатом.
- Из чего у тебя паруса? - Слышу ехидный голос с причала, где неожиданно собралась толпа из нескольких десятков человек, посмотреть, сумею ли я отойти от причала. Ну, совсем как в момент отплытия “Язычника” в книге “ Отчаянное путешествие “ Д. Колдуэла.
- Из простыней, - в тон отвечаю остряку.
- Пора бы постирать.
- Не возражаю, если ты мне поможешь, - но сам понимаю, что они действительно покрылись пылью и стали попросту говоря грязными. Да, нужно постирать, но мне, к сожалению, как всегда, некогда. Все спешу и ничего не успеваю.
Отдаю носовой швартов и поднимаю стаксель. Нос яхты медленно уваливается по ветру, и яхта становится перпендикулярно к стоящим севернее кораблям. Беру бросательный конец и подаю на причал.
- Ребята, - кричу зевакам, - закрепите конец за палы.
- Готово, - отвечает один из них, - тяни!
Протягиваю конец по левому борту, постепенно сам перехожу на нос яхты. и вслед за мной она медленно поворачивается носом на выход. Спокойно, неторопливо, ставлю бизань, отдаю кормовой и выбираю бросательный. Оборвана последняя связь с берегом. Яхта медленно идет мимо кораблей и плав дока. Поворачиваю на юг и ставлю грот. Все паруса хорошо обтянуты и выбраны. Отход от причала просто классический, как на показательном уроке, не придерешься, и зеваки наверное разочарованы: не к чему придраться. Конечно, все зависело от ветра. Будь сейчас ветерок баллов пять, я бы побегал.
Ветер встречный, слабый и кажется, что он дует из последних сил. Яхта еле-еле идет к выходу из гавани. Скорость скорее теоретическая, так как паруса повисли и не работают, а движение яхты заметно только по медленно проплывающему мимо корпуса яхты бумажным обрывкам и мусору. За полтора часа прошел около мили. Только - то! Позади остался мол, на который чуть не налетел, так как течение оказалось больше скорости яхты и оно навалило ее чуть ли не на каменное ограждение. С какой-то непонятной неохотой, осторожность, как будто она живая и что-то предчувствовала, яхта медленно вышла в море.
Тихое спокойное море. Ветер совсем исчез. Ну, никакого, ни капельки. Кругом удивительная тишина. Справа на весте стоят корабли. Чтобы меня не навалило на них, повернул на ост. Посмотрел все кругом, на застывшую, зеркальную поверхность моря, на далекую голубую дымку горизонта, на оставшийся позади зеленый берег, курящийся своими длинными трубками комбинат, перерабатывающий непрерывный поток Керченской руды. Белые, ржавые клубы дыма, прерывая зеленые покровы городских скверов и парков, клубясь, поднимались вверх, констатируя хорошую, теплую и безветренную погоду. От нечего делать и желая отдохнуть перед дальним плаванием, я взял книгу и лег на палубу около рубки, по правому борту.
Прошел час, второй, третий...
Все так же тихо. Тишина просто овладела миром, и мне городскому жителю, это как-то непривычно, даже странно. Как можно жить без шума? Без грохота машин, трескотни мотоциклов, шума строительных машин, крика и говора толпы и тому подобное. Шум вошел в нашу жизнь, как постоянный и самый близкий спутник, и мы уже не можем представить нашу жизнь в тишине. Наверное это страшно, ведь это один из каналов превращения нас в зомби!.
Лежу и читаю. Иногда отрываюсь и смотрю, что творится вокруг. Далеко позади остались корабли, стоящие на рейде, а слева по курсу хорошо видна “Азовсталь”. При таком безветрии страшны течения, они несут яхту помимо воли человека и, если двигатель не работает, то это чревато иногда большими негативными. Бывает так, что единственное спасение от мели, это во время бросить якорь. Как предостережение вспоминается мне один случай из моего личного плавания в этом году около Крымских берегов. Опыт мореплавания на малых судах, под парусами, в нашей стране практически не обобщается, а жаль. Очень много бед мы избежали бы, если бы учились на чужом опыте, а не на своем.
* * *
“Это было в начале лета. Мы шли из Феодосии в Судак, вдвоем с Жигоманом. Иван Иванович после небольшой выпивки был не в духе, поэтому поругался со мной, обвиняя меня в жадности. (я купил ему дешевенького сухого вина, а не водки). Спустившись вниз, он залег на диван и сказал, чтобы я его не трогал. Я шел практически один. К вечеру заштилело, ветра фактически не было, и яхта неподвижно стояла недалеко от берега. Это было вблизи от мыса Киик-Атлана. Через пару часов я заметил, что хотя яхта стояла почти перпендикулярно к берегу и ветра не было, она надвигалась на громадный береговой камень, который издавна люди назвали Иван-баба. Высота его была примерно полсотни метров.
Я смял газету и бросил в воду, чтобы убедиться, есть ли движение яхты относительно воды, то есть, работают ли в какой-нибудь степени паруса. Ком бумаги упал в воду и застыл неподвижно рядом с яхтой.
Значит яхта передвигалась за счет течения, и оно несло ее прямо на эту скалу. Что делать?
Двигатель не работает, сломан. Ветра нет. Как выйти из создавшегося положения? Не найдя оригинального решения, я подготовил якорь к отдаче и начал каждые пять минут брать пелен на скалу. Чем ближе к берегу мы подходили, тем заметнее становилось, что течение несло яхту параллельно берегу. Таким образом ничего страшного не было, если конечно глубины здесь большие. Замерив глубину я успокоился, но вдруг заметил, что за скалой был еще один залив и яхту тянуло туда. Правда опять параллельно кромке берега. Все было бы хорошо, если бы в конце залива не было камней. Второй мыс представлял собой отмель, уходящую в море. На фоне неба были отчетливо видны торчащие из воды камни, рассыпанные полоской по кромке косы, уходящей в море.
Опять беру пеленги и к сожалению, убеждаюсь, что меня несет прямо на камни этой косы. Они представляли собой своего рода гребенку, через которую проходило течение дальше в море, а яхту камни, естественно, не пропустят
Что делать? Смотрю на них и ничего придумать не могу, а время идет и эта каменная гряда медленно, но зловеще надвигается на меня. Паруса висят неподвижно, ветерка, ну никакого, ни капельки; таким образом, я никак не смогу уйти от берега. Бросить якорь, или подождать? А может быть погрести? Но у меня нет весел, да и какие могут быть весла у океанской яхты?
Но что-то нужно делать, не ждать, когда что-то случится, когда будет поздно. Беру длинный шест, привязываю к нему небольшую доску, ставлю его позади вантины грот-мачты и, придерживая шест ногой, упираюсь грудью на его конец и среднюю часть вантины, делаю гребок. Гребок, еще гребок. Как будто получается. Через десять-двенадцать гребков, когда яхта слишком много повернулась, перехожу на левый борт. Опять гребу, но яхта не только медленно, очень медленно движется вперед, но и поворачивается. Поэтому опять перехожу на правый борт. Так попеременно гребу то с одного, то с другого борта. Яхта легко вертится, но движение вперед почти незаметно. Так я работал и весьма напряженно почти целый час. Взмок и устал. Откуда эта усталость, если я развлекаюсь? Но здесь все похоже на галерные работы. Сел на рубку, чтобы отдышаться и подумал: как же я в океане буду работать, если здесь чуть что, сразу устал?
Надо, пожалуй, бросить якорь, подумал было я, как вдруг почувствовал холодок по спине, которым потянуло со стороны берега.
Ветер! Ура! Вскакиваю и руками развожу паруса бабочкой. Креплю их с помощью гика. Сажусь на руль и ухожу от берега. Это называется - повезло, наверное в благодарность за труд Иван-баба задул в мои паруса. Я благополучно ушел тогда от берега, но в памяти осталось воспоминание и предупреждение на грядущее.”
* * *
Мели коварны, особенно здесь, на Азовье. На море самая большая глубина 14 метров. Всего-то, и это в центре моря. Так что ходить здесь нужно с опаской. Мели здесь незаметны, так как, хотя глубина небольшая, но из-за мутной воды дно совершенно не видно.
Приходится все время быть настороже. Не то, что я трус, но я боюсь мелей и, хотя я сейчас далеко от берега, я периодически вскакиваю и смотрю за горизонтом и оставшейся за кормой гаванью.
Время идет, а я все на том же месте. Тишина кругом изумительная. Какое-то спокойствие в природе, да и у меня на яхте. Лежу и стараюсь разобраться в своих чувствах, переживаниях. Шесть лет я работал и стремился к этому, начался мой маленький подготовительный вояж. Я спокоен. Я никуда не спешу, никуда. Не нужно бежать, просить, переживать, волноваться. Просто не верится, что такое бывает. Мне никто сейчас не нужен и тем более я никому не нужен. Я один. Один в море. Боже мой, как хорошо, как прекрасно! Нет, так нельзя. Нужно что-то делать. Я встал, спустился в каюту, взял дневник и решил писать рассказ о своей одиссее. Я же должен буду рассказать людям, как это было. Сначала заголовок. Как меня дразнили? Чудной? Так и назовем.
ЧУДНОЙ
“ Сначала не было ничего.
Я взглянул на небо и подумал, наверное не было и его.
“Ни неба, ни земли, ни воды, ни ветра” ( Сейчас тоже нет ветра, подумал я.). Был вечный покой, небытие. Ведь раз что-то делается, то значит было начало. А до начала ничего не было” Это логично.
“Прошли миллиарды лет.( Может быть и больше, кто это считал? Тогда никого не было и арифметики тоже).
И потом, как в библии: В свободных ячейках мозга зародилась мечта, и на реке Москве вырос стапель, а потом родилась яхта. Белая, красивая как птица.
Верно, у Бога на сотворение мира ушло шесть галактических дней, а у меня целых пять, но земных лет.
Яхта (еще утром) стояла у причала. Я лежал на палубе и было тихо, пустынно и спокойно. Но задул ветер (в конце концов все равно он задует), и закачалась на волнах моя яхта, надулись паруса, заскрипели мачты, и понесло меня куда-то в голубую даль. Понесло под ярким солнцем, под белоснежными горами облаков в далекое и чарующее море, в сказочную страну неведомого мира. Там вдали от берегов я почувствовал, что сделал, какую грандиозную мечту выносил и теперь начал внедрять ее в жизнь. Я помнил все. Как мечта претворилась в дерево, сталь и полотно парусов. И не верилось, что это сделали мои руки, мои глаза и мой мозг. Что виной всему мое неуемное сердце. И уже разум не в силах был что-то сделать. Вперед вела меня моя судьба, записанная в “карме”. Что там записано, сотворится ли то, о чем я так много мечтал. Этого ни я сам, ни кто-либо другой из людей не знали...
А пока я шел в море.!”
* * *
Я бросил писать и задумался. Все было так хорошо, спокойно, приятно, что вдруг стало тревожно. Ведь за все хорошее человек должен расплачиваться. Что же тогда меня ожидает впереди? Мне же никогда в жизни не было так хорошо. Все время приходилось бороться, набивать себе синяки. За это когда-нибудь мне чуть-чуть улыбнется счастье. Ну вот, как сейчас, когда осуществилась первая ступень моей мечты. Вот сейчас было так хорошо...как никогда в жизни не было.
Я встал и пошел готовить ужин. Он незатейливый, простой: ведь я только начинающий. Когда-нибудь я разработаю соответствующий рацион. А пока приготовил гречневую кашу, крепкий, горячий чай и решил, что этого достаточно.
Зашло солнце. Опустил кормовой флаг. Яхту продолжало медленно сносить к «Азов. Стали». Замер глубины дал неплохой результат - 3 метра, так что я пока успокоился, так как был запас около метра. Сейчас для меня - главное подальше от кораблей, чтобы ненароком не столкнуться.
Смотрю на город. Он совсем близко. Что-то никак не могу от него оторваться. От нечего делать наблюдаю, как загораются огни. Это даже интересно, когда кругом серый полумрак. Сначала вспыхивают навигационные огни в морском порту и на фарватере, потом беспорядочно начинают зажигаться огни в домах. Затем вдруг появляется целая серия ярких и хорошо видимых разноцветных “светлячков”, освещающих рекламы магазинов, улицы... И чем темнее, тем огней становилось все больше и больше.
Море тихое, спокойное. Никак не могу понять его. То ли оно уснуло после долгой и трудной работы, то ли замерло перед бурей? Но .не буду гадать, я должен ждать, и кажется я уже научился этому “ ремеслу” ожидания за четыре месяца плавания в прибрежных водах Черного моря. Жду. Тихо, спокойно, терпеливо. Жду у моря погоды.
Задул Норд -вест. Опять тот же самый, что все дни перед этим плаванием. Но налетел он плотной стеной упруго, настойчиво, уверенный в своей силе, так что сразу почувствовалось, что это надолго. Паруса, подхватив ветер, зазвенели от напряжения и резко потянули яхту. Вода за бортом звонко зажурчала, и, набирая скорость, яхта рванулась вперед. Я начал свое плавание навстречу неизведанным приключениям. Что впереди? Пока я не знал и просто радовался свежему сильному ветру ...
Какое это прекрасное чувство - вести яхту при свежем ветре, когда ты еще не устал, а море спокойное, погода теплая и вдали, как на экране, видны огни земли и кораблей. От гавани в море растянулась красивая цепочка огней, как бы указывая путь к цели. Все на своем месте, все идет так, как тебе хочется и ничего не беспокоит, не гложет червь сомнения. Просто ты тихо плывешь навстречу своему счастью.
Мимо проходил катер с рыболовами из Жданова. Они сбавили ход, пошли рядом с яхтой и мы побеседовали. Вернее я ублажал их любопытство.
- Вас уже выпустили?
- Вы один? Совсем один?
- Да вы с ума сошли.
- А вам не страшно?
Чтобы успокоить их, я сказал, что мне не страшно. Они спросили, буду ли я спать и кто будет стоять на руле? Как готовить обед, если яхтой некому управлять.
- Боже мой, откуда я знаю, как все будет? Мало ли что человек думает и планирует. Знаю, что будет трудно и потому, что в первый раз и потому, что не полностью оборудована яхта и потому, что нет радиосвязи с берегом, и потому, что нет подруливающего устройства, и еще тысячу раз - потому...
Ветер попутный. Когда мы желаем кому-нибудь “ попутного ветра”, мы не думаем о том, что лучше всего ветер сбоку. Вот сейчас у меня попутный ветер, но идти трудно, так как при фордевинде или в бакштаг, все время нужно сидеть на руле. Чтобы яхта шла устойчивее на курсе, можно убрать бизань, но это пол-узла скорости, а в сутки набегает 12 миль
Однако в свежий ветер идти приятно. Я как-то преобразился. Тело налилось бодростью и энергией, не то состояние, когда валялся на палубе в штиль. Все кругом ожило, засияло, пришло в движение. Я иду! То, к чему стремился, то что высмеивали мои знакомые и даже друзья, осуществилось. Я один в море, и это уже, хоть маленькая, но победа.
В темноте прошел приемный буй. Справа почти по носу заблистал огонь Белосарайского маяка. Беру пеленг и определяю свое место на карте. Пока все правильно и местонахождение точно. Нужно все время проверять курс по компасу, так как все время смотреть на маяк и держать ранее установленный курс на маяк, то можно постепенно, непроизвольно идя на него, поворачивать в его сторону и уходить с прямого пути. Какое-то обманчивое чувство заставляет держать яхту на одном направлении, на огонь. Так можно ткнуться в мель. Такие “наваждения” приводят к катастрофам.
То и дело встречаются корабли. Одни идут в Жданов, другие - в Керчь. Здесь как бы дорога. Они то мне и служат дополнительным ориентиром, пока я не поверну на вест. Когда никого нет, выключаю все огни. Во-первых, экономлю электроэнергию, во-вторых, свет мешает наблюдению за морем.
Боже, мой! Как хорошо! Может быть, это и есть счастье, мое счастье.
Подумав о счастье, я спохватился. Почему - счастье? И что такое счастье? Сколько раз спрашивал себя об этом, сколько раз я пытался ответить на этот вопрос, но так до конца и не осознал.
В Советском словаре слово “Счастье” определяется довольно пресно: “Счастье - это понятие морального состояния человека, соответствующего внутренней удовлетворенности своим бытием, полноте и осмысленности жизни.” Так сухо и ординарно, что зубы сводит.
Коль скоро я занялся неординарной идеей, и все люди видели, как я уродуюсь, не считаясь ни с чем, многие начали интересоваться, бываю ли я счастливым, и что (по моему) такое “счастье”.
В каком-то кинофильме один из героев отвечает, что счастье - это когда тебя понимают. В этом есть какая-то доля правды, но не все. Во-первых, для полного счастья, само собой разумеется, нужно, чтобы человека понимали. Однако счастье бывает разное. Нашел человек клад, и он на вершине счастья. Но, что это за счастье и насколько его хватит? На день, неделю? Для полного счастья необходимо, чтобы человек мечтал о нем, чтобы оно давалось с трудностями, чтобы он добивался его, своей цели. И чем больше этот труд, чем больше сил и энергии затрачено для достижения этой цели, тем больше радость и счастье. Таким образом, счастье, это достижение высокой цели, исполнение сокровенного желания, которых человек добивается, испытывая неимоверные трудности, затрачивая большую физическую, умственную, эмоциональную и духовную энергию.
Несколько лет я учился на яхтенного капитана. Во-первых, я добивался приема в эту школу, во-вторых, учился без отрыва от производства и тратил много времени и сил на учебу, совмещение занятия и работу. Это мне было очень необходимо для жизни в полную силу. Когда я получил диплом “Яхтенного капитана”, то был счастлив настолько, что это просто невозможно передать. Я не мог скрыть свою радость, хотя мне было стыдно ее проявлять. Я десятки раз перечитывал диплом и делал это украдкой. Я помню, как вышел из яхтклуба и ушел далеко, по пути на станцию, вынул диплом и перечитал его на русском и английском языке. Просмотрел то же самое на французском и испанском, но эти языки я не знал. Все там было правильно и все мое. На это в общей сложности я потратил более 7 лет, начиная с рулевого второго класса. Этот диплом и сейчас вызывает у меня больше эмоций, чем диплом инженера.
Был я счастлив и в День Победы. Это тоже было наивысшее проявление радости и душевной и эмоциональной и тоже непередаваемо. И эта Победа далась нам страшным напряжением всех сил в течении четырех лет.
А сейчас? Куда я шел? Что меня ожидало? Почему я счастлив, хотя трудно и впереди неизвестность? Почему мне радостно? Может быть потому, что впервые в жизни я вырвался в море один и веду эту двухмачтовую яхту, сделанную своими руками, а она послушно летит по воле ветра. Может быть дело в том, что совершилась, хоть часть моей мечты, вопреки неверию скептиков и противоборству недоброжелателей. Я доказал невозможное, и мне хорошо. Хотя многие меня не понимают!
Ночь. Тихо, спокойно. Вода шелестит за бортом. Веду яхту по компасу. Паруса обтянуты, ветер 4-5 баллов поет бодрую музыку в вантах и парусах. Чувствую себя хорошо. Кажется уже все передумал, просто смотрю на небо и найдя яркую звезду, держу курс по ней. Примерно с полчаса можно идти по ней. Потом меняю небесные ориентиры.
Часы подходят к полуночи. Скоро новый день. Первый день прошел благополучно, никаких замечаний, никаких происшествий. Ничего пока интересного и нечего рассказать друзьям.
Д Е Н Ь В Т О Р О Й.
Всю ночь провел на руле. Спать не хотелось, так как перед этим целый день бездельничал. А с другой стороны, сказывалось эмоциональное напряжение первых часов одиночного плавания. Ветер дул без перемен, поэтому мне удалось легко настроить паруса, и яхта сама устойчиво шла по курсу. Сидел тихонько и мечтал, вспоминал прошлое. Ночь прошла без напряжений. После полуночи справа на берегу появились огни какого-то селения. Иду параллельно им, ориентируясь на хорошо видимый Белосарайский маяк. Иногда включаю приемник и беру радиопеленги на Бердянский радиомаяк. Он совсем близко, поэтому его хорошо слышно, и мой самодельный пеленгатор довольно точно показывает его местонахождение, хотя сам он еще не виден.
Все удивительно просто. Пока просто. Всматриваюсь в ночной сумрак - хочется скорее увидеть огонь Бердянского маяка. Утро хмурое, серое, сырое. Хотя и тепло, но какое-то оно сегодня неприветливее. Сквозь сизую дымку вижу берег, дома, постройки. Земля! И как во время. Но я не кричал “Земля”, так как хорошо знал, что в тот или иной момент она будет и именно с правого борта. Просто было приятно, что земля именно здесь, там где она ожидалась. Но это не моя заслуга, просто она была на своем месте.
Некоторые “мореманы” из яхтенной элиты, некоторые штурманы, типа адмирала Васильева, разнося меня в пух и прах, говорили, что я ничего не знаю, что не сумею определиться в море, что пропаду и прочее и, боюсь, что все это вселило в меня какую-то неуверенность в себе. И то, что мои расчеты с такой точностью подтвердились, меня это обрадовало, принесло уверенность в моих знаниях.
Записываю в вахтенный журнал:
“08.00 ветер норд-ост 3-4 балла. Скорость яхты 4-5 узлов. Видимость 5-6 миль. Дымка. В 07.40 увидел здания и трубы, строительные краны. Веду яхту по РА Бердянского АРМ”
Иду прежним курсом к югу, подальше от берега. Боюсь мелей, которых в этом районе очень много. В прошлом году, выходя из Таганрога при сильном остовом ветре, мы пару раз коснулись грунта. Это было серьезным предупреждением. Вообще с этим шутить нельзя, а сейчас, когда я один в особенности. При остовых ветрах вода уходит в море, на запад и уровень воды в Таганрогском заливе довольно сильно понижается. При Азовских малых глубинах, когда под килем всего два-три фута, это очень опасно. Нужно быть осторожным, так как посадка на мель в сильный шторм приводит к поломке рангоута, а иногда и корпуса судна. И снять с мели судно, когда кругом небольшие глубины, и трудно подойти буксиру для оказания помощи, чрезвычайно трудно. Поэтому рисковать нельзя, тем более, что это принесет радость и счастье не мне, а таким людишкам как Григорьев, Якшаров, Снегирев...
Маяк нахожу по радиопеленгу. Слушая сигнал и, вглядываясь в туманную дымку, вдруг увидел, хоть и трудно различимый, но зато “живой “ маяк, а не только голос. Сразу же поворачиваю на вест и иду вдоль белого, красивого и громадного белого пляжа, которому кажется нет конца. Песок на нем белый, просто удивительно. То ли он вымытый или таким был завезен, чтобы людям было приятнее отдыхать? По пляжу медленно идет мужчина. На сотни видимых с моря метров он один. Идет с трудом, утопая в песке, согнувшись вперед под бременем лет или тяжких дум. Он бредет по унылому в осенние дни пляжу, не обращая никакого внимания на море, на одинокую яхту, летящую в море под всеми парусами. По его виду не скажешь, что он восхищен морем и не приходят ему на ум слова поэта:
“Белеет парус одинокий
В тумане моря голубом...”
Ищу веху. Она ограничивает мель, поэтому ее нужно найти обязательно. Все “косы” северного побережья Азовского моря идут от материка на юго-запад и в оконечностях поворачивают на запад. Они чем - то напоминают гигантские запятые, в начале широкие, а к концу все уже и уже. Мели обозначены вехами, которые определяют допустимые для плавания глубины.
Вот и веха. Я еще не привык к тому, что гидрографические знаки, устройства и сооружения появляются почти точно там, где они должны быть по моим расчетам, и поэтому я радуюсь. У вехи делаю поворот, не меняя галса. Просто подбираю паруса и чуть поворачиваю штурвал. Яхта послушно идет вправо.
Иду правым галсом в полный бейдевинд. Настраиваю паруса так, чтобы они сами поддерживали заданный галс, и яхта могла идти самостоятельно. Теперь я могу решить это самостоятельно после хорошей школы, преподанной мне Кишуновым. Может быть кто-нибудь улыбнется, дескать, что здесь особенного, но мне не раз приходилось видеть, как некоторые яхтенные капитаны не снимали руки с руля, даже в бейдевинд. Когда-то я был таким, но в зимнее плавание прошел хорошую школу у Кишунова и теперь могу и отдохнуть и приготовить завтрак. Постаил завтрак на плиту, налил в чайник воды. Все в порядке. Выглянул наверх, взглянуть, куда несется моя крылатая. Все о,кей!
Все паруса отрегулированы, и теперь яхта бежит по плавной, бесконечной синусоиде. То чуть идет вправо, ветер увеличивает давление на стаксель, и она уваливается влево. Доходит до определенного угла, и давление на бизань становится достаточно большим, чтобы яхта начала плавный поворот вправо. И так все время, как маятник, в среднем выдерживая заданный курс. У меня сейчас как бы детский возраст. Я всему тихонько радуюсь, каждому успеху, как вот и этому установившемуся режиму плавания. Снял чайник и заварил новую заварку, достал продукты, затем выскочил на палубу и умылся теплой азовской водой. Она почти пресная, но в наказание - мутная. Но все равно хорошо вымылся. Качки нет, так как близко берег, и ветер почти с берега. Поднимаю нехитрый завтрак на верх, раскладываю на полках кокпита и сочетаю чревоугодие с наблюдением за морем.
Где-то вдали за туманной стеной расположен Бердянск. Заходить туда, ой как не хочется! В него ведет узкая полоса фарватера, так что на яхте пройти чрезвычайно трудно. Но нужно как то передать телеграмму штурману пароходства Чебанову. Рассматриваю берег. По низкому побережью разбросаны дома, сараи множество рыбацких лодок. Именно рыбацких, потому что они настолько большие, что не годятся для прогулок. Стоят они у неблагоустроенных причалов, состоящих из нескольких бревен и кривых досок. У самого берега вижу торчащие из воды колья, ограждающие рыбацкие сети. Это о них предупреждал меня Сережа Кишунов перед моим выходом в плавание. Далеко вдали идет моторная лодка, она направляется с моря к берегу. Но люди в ней, к сожалению меня не видят. Да, если бы и увидели, то не поняли бы моих сигналов, которые я хотел бы передать, чтобы не заходить в Бердянск.
Минул еще час. Пройдено около 5-ти миль. Направляюсь в порт Бердянск. Уже видно ограждение фарватера, ведущего в порт, но города по-прежнему не видно. Туман.
Впереди по курсу промчалась “Комета”. Увидел ее стремительно пролетевшую мимо на недоступных для яхты скоростях и подумал: “ Какая колоссальная разница - парус и ветер с одной стороны, мотор и скорость - с другой. Сила природы и разум человека. Но, чем то эти противоположности компенсируются?
Наверное за скорость человек платит десятками децибелов шума, оглушающего пассажиров, а здесь, в тишине - получает покой и романтику. Все таки дорого мы платим за прогресс. Передать что-либо в порт через комету - немыслимо. Эти ребята вообще меня не заметят, как слон козявку.
Через несколько минут показалось большое судно. Сначала я не обратил на него внимания, так как связаться с большим кораблем, идущим в дальний рейс, просто невозможно: они никогда не остановятся. Но, наблюдая за этим судном, я неожиданно для себя заметил, что пеленг на него практически не меняется и поэтому я решил идти на сближение, тем более, что это было почти по пути к порту.
Судно оказалось землечерпалкой “Черное море”. Серая громадина, с ковшами по бортам издавала дикий, вселяющий ужас грохот, скрежет - непостижимо громкий шум, особенно ощутимый в утренней тишине моря. Позади землечерпалки образовывались вихри - водовороты из бурой грязной воды, смешанной с грунтом. Я с опаской подходил к этому чудовищу или страшилищу, и, подойдя примерно на 50 метров, начал кричать. Но никто меня из-за шума машин не слышал. Пока я подходил вторично, кто-то из команды побежал на корму, где было относительно тихо, но это было именно относительно. В конце концов, я с трудом докричался:
“Передайте радиограмму главному штурману Азовского пароходства, - кричал я что есть сил, - что яхта “РУСЬ” подходила к порту Бердянск. Время и место нашей встречи “.
Пришлось повторить несколько раз, пока они что-то поняли и записали. Как выяснилось позже, они передали эту непонятную для них радиограмму в пароходство, где вызвали не меньше удивления, пока она не попала в руки Чебанову. Для меня же это была удача, так как, во первых, мне не нужно было заходить в порт, где я рисковал сесть на мель, и, во вторых, я выигрывал несколько часов времени, а это дополнительные мили. Кроме того соблюдались условия о продолжительности плавания без захода в порты. Кричать ура я не стал, так как понимал, что где-то выигрываешь, а где-то проигрываешь. Не нужно радоваться, когда нашел, и не плачь, если потеряешь.
Ложусь на обратный курс и иду в море. Вперед, только вперед. Ветер постепенно стих. Море стало спокойное, такое нежное, ласковое и доброе. Тихий теплый ветерок плавно покачивал яхту, словно убаюкивая ее (или меня), и она неслышно бежала по небольшим волнам. Нужно было помолится мне за дарованную благодать, но я не умел. Морю и погоде я, к сожалению, еще ни разу не молился. Спокойствие и тишина навевали сон, и хотя все было хорошо и яхта просилась в море, я не стал противиться сну. Однако пора и отдохнуть. Уже пятнадцать часов я на руле. Спускаю грот и креплю его к ограждению рубки. Стаксель выношу на левую сторону, а бизань на правую, креплю их и ложусь в дрейф. А потом ложусь сам. Днем яхту далеко видно, так что можно спать спокойно, никто меня не протаранит.
Первый сон в открытом море, когда кругом ни души и поэтому он может быть такой тревожный и неспокойный. И все же через полтора часа я бодрый и отдохнувший заступаю на свою бессменную вахту. Но, по правде говоря, меня разбудили мухи. Их налетело великое множество, набились во всевозможные щели и главное, они пролезли в плохо закрытую банку со сливочным маслом. Масло превратилось в месиво из мух, и его пришлось выбросить. Таким образом, я начинал вахту с того, что выгонял мух. Их было непонятно как много, буквально я их бил сотнями. Вокруг яхты мух уже не было, очевидно я попал в какое-то облако из мух. Такое явление может быть и не редкость, но я столкнулся с ним впервые.
“15.00. Иду в фордевинд курсом 242-244 градуса. Все время на руле. Ветер 4 балла. Скорость яхты около 5 узлов. Пасмурно. Волна попутная с правого борта. Коварная, все время сбивает с курса. Без подруливающего устройства идти мучение”.
Работает в основном грот. Бизань хотя под напором ветра и помогает идти вперед, но она в тоже время помогает волне забрасывать корму, а стаксель прячется за грот и “ленится”. Чувствую, что ветер усиливается. Яхта идет все быстрее и быстрее. Курс удержать все труднее: яхту бросает в стороны так, что по компасу приходится держать курс в интервале 240-245 градусов. Все время внимательно смотрю за берегом, боюсь, как бы не пройти маяк. Здесь, в западной части Азовского моря, где не ходят большие теплоходы и корабли, нет радиомаяков и поэтому обнаружить маяк можно только визуально.
“ 19.00. Ветер усилился до 12 метров в секунду. Убрал грот. Скорость яхты 7 узлов. От руля, из-за волнения и попутного ветра, отойти не могу”
Как просто записано: “Убрал грот”. А сколько на это потребовалось усилий. Как это полотнище, площадью в 25 квадратных метров, полыхало под напором этого, шести балльного ветра. Парус вырывался из рук, бил по лицу, как будто не хотел, чтобы его связывали. Вдвоем это сделать не составляет труда. Тогда над этим вопросом и не задумываешься. А когда ты один, то все трудности возводятся в квадрат.
Опять показался берег. Вдали виднелись какие-то два дома, они были как близнецы, а около них большое дерево. К югу, чуть ближе к морю, стоял большой стог сена. Чтобы все получше рассмотреть, я развернулся и пошел в сторону берега. Маяк пока что не зажегся, так как было еще светло, поэтому найти его было трудно. А ветер все крепчал, быстро темнело, и как то незаметно наступила ночь.
Всю прошедшую половину дня и особенно вечер, я наблюдал за погодой. Когда мы вспоминаем ту или иную примету моряков, по которой они определяют, что будет на следующий день, мы не вникаем особенно, откуда берутся такие сведения. Сегодняшний вечер, даже без морских примет, не предвещал ничего хорошего. Под вечер солнце перевалило на запад и подошло к длинной веренице туч, растянутых по горизонту и вверх по небу, заняв почти одну его треть. Облака прерывались, образуя длинные щели, через которые, как через опрокинутый забор, проглядывало серо-голубое небо. Тучи были темного цвета с синевой, рваные по краям, как будто кто-то пьяный дрожащей рукой провел их контуры. Солнце ныряло за растянувшуюся в длину тучу, и края тучи окрашивались в яркую светло-красную или вернее оранжевую полоску. Какое-то время солнца не было видно, потом начинала светится нижняя каемка длиной полосы верхней тучи. Проходило несколько минут, по всему западному склону играли краски, зажигаясь по нижним краям туч и густея в толще. Затем солнце выглядывало, было видно, как оно подходит к разрезу туч, но теперь оно становилось больше по размеру, теряя свою яркость, приобретая густую красную окраску. Несколько минут оно сияло над морем, потом вновь начинало прятаться за забор из туч, заходя за верхний край ниже расположенной тучи, все ниже и ниже к горизонту. И чем ближе к вечеру, тем темнее становились тучи, краснее становились каемки их границ и все больше и больше расширялось солнце, приобретая лиловый оттенок. В конце концов, солнце нырнуло за самую густую и темную тучу, лежащую на горизонте, и больше уже не показывалось.
Все это не предвещало ничего хорошего. ”Солнце село в тучу, жди моряк...” Я начал готовиться к этой буче, которая судя по зловещим краскам и предсказаниям бывалых моряков, меня не обойдет.
Усталость брала свое. Ныли руки от напряжения и беспрерывной работы на руле, клонило ко сну, так как я за последние 33 часа со дня отплытия, спал всего полтора часа. .Иду параллельно берегу. Где-то здесь должен показаться маяк. Хочется увидеть его, чтобы определиться, прежде, чем остановлюсь на ночевку.
“19.30 Увидел маяк. Определил место в море. Компасный пеленг 350 градусов. За четыре с половиной часа пройдено 26 миль. Средняя скорость на переходе немного больше 5 узлов. Спустил паруса и стал на якорь”.
Два слова: “ спустил паруса”.
Когда-то, давным давно, на заседании яхтенных капитанов города Москвы, после моего доклада о подготовке к плаванию один капитан несколько раз настойчиво спрашивал меня: “ А как вы будет спускать стаксель ?” Тогда я на него рассердился. В общем, я думал, что он меня подначивает, придирается и когда понял, что он хочет, то ответил ему, совсем не представляя, что это такое, когда ты один. И он этот вопрос задавал неспроста, очевидно когда -то ему здорово досталось, и он по-дружески пытался обратить на это мое внимание.
Действительно, как одному спустить стаксель, самый большой парус на яхте. После отдачи фала он имеет только две точки крепления и одна из них в твоих руках. Ой, ей, ей, как это не просто. В свежий ветер и хорошую волну, когда яхта не идет, ее бросает как бочку, а волны захлестывают на палубу. В таких условиях спускать стаксель действительно трудно. А как это делать одному? Я не знаю. Не знаю, сумею ли я передать свои действия и ощущения сейчас, в тихом, теплом кабинете, когда ни ветерка, ни воды.....
Отдаю фал! Стаксель под напором ветра резко идет вниз и надувается шаром. После отдачи фала, одновременно потравливаю топенант рейка стакселя так, чтобы он лег на палубу. Быстро креплю топенант. Парус надувается как шар и под порывами ветра он рвется, мечется , как бешенный. Реек ударяется о леерные стойки и, того смотри, вылетит за борт.
Цепляюсь за леера и выбираю момент, когда яхта перейдет верхнюю точку и пойдет вниз. В то мгновение, когда палуба становится горизонтальной, я бросаюсь вперед, к носу и крепко хватаюсь за носовые релинги. Стоп. Пару секунд передышка, чтобы осмотреться и сориентироваться. Обхватываю штаги, буквально обнимаю их, чтобы было за что держаться и упиреться и начинаю тянуть парус вниз, сжимая парусину в комок. Как только стаксель собран, я обвязываю его концом и привязываю к узлу крепления рейка к штагам. Парус вырывается, палуба под ногами болтается, нужно держаться самому, нужно держать парус, нужно его вязать. Затем постепенно перебираю парус, привязываю его к рейку, а реек креплю к леерным стойкам по правому борту. Все это уже делается на коленях, а иногда сидя или лежа на спине на палубе, так как стоя работать невозможно, а когда лежишь, то хоть руки свободные. Временами делаю две-три секунды передышки, чтобы сделать вдох и выждать более спокойное мгновение.
После уборки стакселя и крепления парусов отдаю якорь, тот у которого легкий фал. Его удобно отдавать и поднимать, хотя якорный трос здорово пообтрепался. Нужно будет где-то выклянчить хороший трос, а пока... Осматриваю море и побережье. Все на местах и более менее в норме.
Закончив подготовку яхты к якорной стоянке, иду готовить ужин. Кажется я его действительно заслужил. Яхту бросает. Качка резкая, так как удары волн Азовья частые, волны небольшие из-за малой глубины, что вообще характерно для Азовья, почему и не любят это море яхтсмены.
Ужинаю просто и немного. Несколько свежих помидоров и зеленый лук с черным хлебом. Все запиваю крепким горячим и сладким чаем. Быстро мою посуду и выбираюсь на палубу.
Как описать то, что творится кругом? Это просто уму непостижимо. Ветер свистит в вантах и штагах, оглушая своим свистом все кругом. Резкие, мутные с седыми смазанными верхушками волны разбиваются о борт яхты, а некоторые из них, самые большие, перехлестывают через борт и заливают палубу, от чего палуба блестит и скользкая. В кокпите - сухо. Какая-то какофония звуков, безалаберная, дикая, беспорядочная пляска волн. Никакого смысла и порядка.
Мне кажется, что в природе все должно быть прекрасным и величественным и все созданное природой должно покорять человека то ли красотой, то ли безудержным порывом, то ли громадной энергией, силой и бесконечностью. Я, много раз бывая в море на военных кораблях, наблюдал разгул стихии. Как прекрасно наблюдать, когда громадные волны поднимаются над морем и несут тысячи тонн воды, бросая их в пучину, чтобы снова подняться и повторить тысячи раз. Волны легко, как бы играючи, поднимают громады кораблей, разбиваются об их корпуса, поливая миллиардами брызг поверхность надстроек, палубу. Да, жутко, иногда страшно, но красиво, человека подавляет величие моря. Но здесь? Здесь я ничего красивого не видел. Наверное это потому, что здесь очень мелко и волнение как бы связанное, не свободное. Вот это “не свободное “ и налагает негативную окраску на все происходящее.
Пока я смотрел на море, мимо прошла землечерпалка «Черное море”. Она наверное отвозила куда-то груз, поднятый со дна моря, ила и грязи. Я взял прожектор и осветил яхту, чтобы меня заметили с землечерпалки и случайно не наскочили. Мало ли что? Как говорится в данном случае - “лучше переборщить”.
Д Е Н Ь Т Р Е Т И Й.
Утро не принесло никаких радостей. Ветер все такой же сильный. Не хотелось определять его скорость, но на глаз было примерно баллов 7, уж больно все разгулялось. Свежий ветер ночью не давал отдохнуть. Яхту бросало из стороны в сторону, и я болтался на диване в такт ее рывкам. Я думал раньше о специальном устройстве, чтобы нормально спать во время шторма, но все не доходят руки. А человек должен спать спокойно, уверенный в том, что его не выбросить из постели. Нужны такие приспособления, чтобы за минимальное время можно было бы спокойно отдохнуть. На море, да еще в одиночном плавании, это очень важно. Нужно на койке сделать ограждения повыше, а с внешней стороны укрепить брезентовый полог, тогда я буду почти как в люльке.
Едва появились признаки рассвета, я встал и выглянул в сырую пелену бескрайнего моря. С правого борта бесновались волны. А с левого... О, ужас! Совсем рядом был берег. Отлогая песчаная отмель тянулась параллельно яхте всего в какой-то сотне метров, и вдали светился огонь маяка.
Я был ошарашен. Рядом мель!
Что же случилось? Неужели яхту сносит?
Бегу на нос яхты и схватываю за якорный трос, но он не натянут. Выбираю несколько метров свободного конца, трос оборван, и якоря нет. Думать некогда. Быстро поднимаю стаксель и бизань и не переодеваясь, некогда, ухожу прочь от берега. Скорее, пока яхта плавает.
Что это, предупреждение?
Да, в море никогда и нигде нельзя успокаиваться и забывать об опасности, тем более вблизи берега. Ночью шторм усилился и рывками яхты, от килевой качки, якорный трос оборвался. Якорь потерян безвозвратно. Остался теперь только один якорь - запасной. Плохо.
С трудом поднял грот. Выбираю его медленно, так как тали допотопные и тянуть можно только по несколько сантиметров за один раз. Скорость и крен резко увеличиваются. Видно, как поток воды, устремляется за корму, скручиваясь там, встречаясь с потоком струи от второго борта и образовавшаяся кильватерная струя исчезает в беспорядочной пляске волн.
Берег скрылся за горизонтом. Постепенно прихожу в себя. Ведь что было бы, если бы яхта села на мель. То-то бы клика Григорьевых обрадовалась.
Иду в бакштаг левого галса. Порывы ветра настолько сильны, что яхту кладет до палубы, ватервейс исчезает в воде, и девятый вал захлестывает меня брызгами. Чувствую, что все на пределе, хотя ветер всего 6 баллов, порывами до 7. Смотрю на изогнутую пограничниками грот-мачту. Да, бедняжка, ей досталось в сражении, пострадала. От порывов ветра, которые похожи на удар, мачта взрагивает, но пока держится. Долго ли? Новой мачты у меня нет, эти мягкие трубы еле удалось достать, но с такими, тем более поврежденными, плавать нельзя.
Нет, лучше не дразнить гусей. Спускаю грот, что доставляет мне несказанное удовольствие и служит хорошей гимнастикой. Парус креплю к гику, обвязывая его концами и привязываю все вместе к ограждению рубки так, чтобы грот оказался за спиной, когда я сижу по левому борту в кокпите.
“ 06.00 . Иду под стакселем и бизанью.Ветер 14 метров в секунду. Море 4-5 баллов. Скорость яхты 6 узлов.”
Весь день за рулем. Так, к сожалению, приходится идти при фордевинде. Никак нельзя бросить яхту без управления, успеваю только включить газ, поставить чайник, да попить чаю. Чай пью прямо в кокпите. Горячий, крепкий, сладкий чай, особый яхтенный. Когда устает правая рука, сажусь на правый борт, чтобы рулить левой.
“ 17.00. На норд-весте показалась кромка земли. Иду параллельно черте берега к маяку.”
Пока все идет как положено, как учили. Вспоминаю морских волков, которые с пренебрежением относились к моим парусным и морским знаниям и удивляюсь: сама яхта идет по правильному пути или все-таки я “случайно “ вывожу ее куда нужно.
Нет в море таких случайностей не бывает. Только знания и опыт дают уверенность в действиях и позволяют исключить недоразумения.
Куда теперь идти? Не пора ли поворачивать? Стыдно признаться, но хочется скорее уйти от этого места. Здесь везде мелко. На десятки километров по заливу глубины 1-1,5 метра. Подходы к Геническу, тем более в такую погоду, немыслимы. При разработке маршрута, мы с главным штурманом пароходства Чебановым долго пытались раскусить этот орешек.
- Идти в Геническ нельзя, это ясно, - согласился Виктор Серафимович. - Но там много прогулочных лодок и катеров. В тихую погоду яхту можно поставить на два якоря, на каком-нибудь катере дойти до города и сделать отметку или дать телеграмму. А вот в свежую погоду туда и подходить опасно.
- А как же быть? Нельзя ли как-нибудь связаться со службой мореплавания на маяке?
- Практически это невозможно, так как там служба не наша. Она подчиняется военному ведомству.
- Ладно, буду действовать по обстановке, - это для меня самое хорошее предложение. - Если будет непогода, пройду мимо маяка, отмечу место положения яхты, что очень важно для меня, и пойду дальше.
“15.15. Вижу маяк. Взял пеленг, КП 335. Расстояние примерно 4 мили. Ветер 6 баллов. Принял решение идти дальше, не заходя в порт”
Собственно, даже попробовать в такую погоду, тем более одному, подойти к порту - равносильно самоубийству. Поэтому решил не рисковать и идти дальше.
Ветер с левого борта. Иду полным бакштагом левого галса. Скорость яхты около 5 узлов. Постепенно темнеет и неотвратимо наступает ночь. Не знаю, не могу говорить за всех, но по-моему плавать ночью, в шторм, гораздо труднее, и боюсь показаться трусом, но признаюсь, страшнее. Мели... При всех тех же условиях - днем лучше.
Законы природы стабильны и неотвратимы. Когда-то я изучал диалектику, и нам говорили, что законы мира познаваемы, что все развивается и так далее. Но, став взрослым, я понял, что все законы природы стабильны и все они существуют и по ним живет, существует весь мир, начиная с образования Вселенной. Просто мы их не знаем и постепенно узнаем. Боюсь только одна правда осталось в учебниках прошлого. Мир познать нельзя! Ибо он бесконечен.
Наступила ночь, это как всегда неизбежно. Ветер посвежел, или это может быть и субъективное ощущение от перемены галса. Иногда яхта приводится почти к галфвинду. Крен резко увеличивается. Сидеть в кокпите неудобно. Почти стою на ногах, опираясь в противоположную выгородку кокпита. Среди бесчисленного множества волн, ярко выделяются волны в виде трапеций, с высоким белым верхом из брызг и пены. Они резко выделяются на общем фоне моря и ударяясь о борт яхты, заливают палубу. В кокпит залетают брызги, и я спасаюсь только в рыбацком костюме.
И так, час за часом, миля за милей. Кругом однородное серое беснующееся море. Иду по-прежнему без грота. Он смайнован и связанный лежит на рубке.
Погода крепкая. Об этом знают в Жданове все мои друзья и наверное переживают. Что они думают обо мне? Считают ли они меня серьезным человеком. Это же трудно. По их мнению, серьезный человек должен трудиться, жить дома, воспитывать семью, заботится о ней и копить деньги на машину и дачу. Нет, серьезный человек не пойдет в такую погоду в море...
А ветер все усиливается.
“Вот если бы сейчас он был в бейдевинд! - Мечтаю я. Можно было бы отрегулировать паруса и идти без рулевого. Или хотя бы подруливающее устройство было, а то оно только в чертежах, одно перо от него валяется на палубе.
Ветер. Вот где сила, неугомонная, неукротимая. Вместе с темнотой подкрадывается усталость. Сквозь сумрак проглядывается солнце. Сегодня оно садиться в ярко красную пелену. Горизонт в дымке, но без туч. Какая погода будет завтра? Ветер?
Да, конечно, и наверное хороший ветер. И по закату и по тому, что чайки летают над морем и не садятся на воду... Стараюсь вспомнить приметы и признаки погоды, но, к сожалению, они не в мою пользу. Завтра будет ветер и покрепче, чем сегодня. Как трудно человеку угодить. Нет ветра - плохо, есть ветер, опять плохо. Отношение к ветру выражают чайки. Они кричат так сильно, что просто непостижимо. Их крики слышны сквозь вой ветра в такелаже, а он не маленький. Установив паруса, чуть ушел под ветер и добился, чтобы яхта пошла без рулевого. Нужно готовить ужин.
Вообще то я не люблю готовить, хоть и много раз приходилось готовить обеды и не только для себя. Варю гречневую кашу. Занятие прозаическое. Наливаю воды, разминаю брикет и, пока каша варится, периодически помешиваю, чтобы не подгорела. Добавляю тушенки. Прекрасно. Запах, на полморя. На третье - опять чай, покрепче и погущее, чем каша.
Питание. Этот вопрос очень серьезен, и надо будет им заняться особо, ибо это и здоровье, и силы, что в океанском плавании будет иметь громадное значение.
Оделся потеплее и снова за руль. Ветер зашел немного к осту. Иду по-прежнему под стакселем и бизанью. Скорость постоянная, по моему 5 узлов, из за большого крена и потому, что иду чуть ли не против ветра. Чтобы учесть снос яхты, беру на 10 градусов с осту. Задача сейчас одна -“угадать“ и выйти к Казантипскому маяку. При таком ходе, через 7, максимум 8 часов, я должен выйти на расстояние видимости Казантипского маяка и если девиация компаса была определена правильно, то он будет точно по курсу, прямо по носу.
Я посмотрел на часы. Было 18.40, значит примерно в 2 часа ночи я его увижу. Для меня это очень важно, так как соответствие расчетных данных прокладки маршрута пути с действительным положением и точность. определения скорости, подтверждает мою подготовку. И черт с ними, моими оппонентами, что они болтают, главное это нужно мне, это очень пригодится в будущем плавании.
Делать практически нечего, только иногда посматриваю на компас, да чуть подруливаю. Все на месте, паруса работают хорошо. Была бы радиостанция, .можно было бы связаться с радиолюбителями, потренироваться, поболтать, а если можно было бы связаться со Ждановым, то узнал бы прогноз погоды.
Кругом, насколько видит глаз, никаких признаков жизни. Вспоминаю наши приключения во время плавания в Черном море. Какое там разнообразие! Весь берег, от Феодосии до мыса Сарыч - сплошные дома - дома отдыха, санатории и жилье. Вечером, на темном фоне побережья развертывается красочная панорама огней. А здесь - ничего, как на необитаемом острове. Кругом ни души, как-то тоскливо.
Время бежит. Уже давно Москва сказала “спокойной ночи, малыши”, уже исполнили гимн, и я убрал приемник, чтобы он не испортился от брызг морской воды.
- Вы отдыхайте днем, - напутствовал меня Кишунов. - Днем безопаснее, а ходить нужно ночью.
Спустился в каюту, вымыл яблоко и съел. Но бодрости не прибавилось. Пробую сделать маленькую физзарядку: встать, сесть, встать, сесть и так несколько раз. Но глаза тяжелеют и кругом все проваливается, никак не могу мобилизовать себя, свое сознание. Нужно вызвать чувство тревоги, но все негативное уже десятки раз перевернулось в голове и ни о чем не хочется думать.
- Но что это?
Справа по борту, всего в нескольких метрах я четко вижу рыбацкие сети. Из воды, прямо по курсу, торчали колья, высокие и низкие.
О! Ужас. Это же трагедия. Они так близко, что кажется нет спасения. Обеими руками хватаюсь за штурвал и быстро перекладываю руль лево на борт. Но яхта с курса не сходит - там же в том же направлении я вижу эти злосчастные колья. Неужели я сейчас налечу на сети? Потом не выбраться. Ну, ни за что пропал.
Но вдруг сознание проясняется и до меня доходит, что я просто вижу леерные стойки и вантпутенсы своей яхты. Большие колья - это леерные стойки, а малые - вантпутенсы. Кошмар какой-то, дошел, как говорится до ручки. Хватит издеваться над собой и так 20 часов на вахте, без передышки. Уже два часа ночи, пора спать.
Встаю, чтобы спустить паруса и почти прямо по курсу, далеко на горизонте, вижу огонь. Он то вспыхивает, то пропадает. Это несомненно маяк, хоть мне и казалось, что он будет чуть позже. Сейчас два часа ночи.
Беру книгу “Огни и знаки “ Азовского моря и, определив по величины проблесков, узнаю, что это Казантипский маяк. Видимость его 12 миль. Я же сейчас на пределе видимости, значит яхта примерно в 10 милях от берега. Беру пеленг, он составляет - КП-170 градусов.
От приятного чувства, что все как надо, что на сегодня плавание закончено, я как-то сразу проснулся. Приято, когда приходишь туда, куда шел. С чувством внутреннего удовлетворения и радости записываю в вахтенном журнале:
“02.10. Вижу Казантипский маяк. Пеленг 170 градусов. Расстояние 10 миль. Ветер 7 баллов. Решил отдохнуть.”
Записал и вспомнил московских яхтенных босов, которые пытались экзаменовать меня и уличить в незнании штурманского дела. Как мне тогда досталось от них.
Или другой пример. Пришел я к председателю центрального совета ОСВОД адмиралу Васильеву с просьбой оказать мне материальную помощь в переходе из Москвы на Черное море. Я думал этот переход сделать под флагом ОСВОДа, и чтобы ЦС дал мне немного денег. Он посмотрел на меня из подлобья и спросил:
- А вы знаете что такое среднее время?”
Я опешил. Я к нему с просьбой, а он экзамен мне учиняет, и задает такой элементарный вопрос. Впоследствии мне сказали, что он якобы экзаменовал меня по штурманского делу, и я показал плохие знания. Смех, да и только. Как будто я с ним конкурировать собрался, в соревнованиях что ли участвовать по штурманскому делу. А может быть он кроссворд разгадывал, да не знал слово?
Почему то получается зачастую так, что как только какой-нибудь деятель занял большое служебное кресло, он начинает всех кругом крушить, чтобы его боялись. Действует по разному, но только чтобы показать, какой он неприступный, и сильный. Идиотизм какой-то. Такие люди страшные, не даром в народе таких прозвали - “их грязи, да в князи...”
Спускаю паруса и привязываю их к стойкам, леерам и штагам. В носу яхты это делать невероятно трудно. Опять ветер вырывает стаксель из рук, бьет парусиной по лицу, так что сбивает с ног. Яхту здорово качает. Нужно держаться, чтобы не упасть за борт. И нужно работать. Вяжу на коленках. Иногда яхту сильно подбрасывает и я падаю, но продолжаю связывать, уже лежа на боку или спине, бросать нельзя, да и кто меня видит - стою ли я, сижу или работаю лежа на спине.
Лежать даже удобнее.
Горячий крепкий чай - награда за труд. Пью и буквально падаю на койку.
Сон тревожный. Сегодня я якорь не отдаю. Слишком далеко яхта от берега и знаю, что ее несет ветром к суше, но при скорости даже 2 узла, до берега ей добираться 10 часов. Ветер вдоль берега, и я иду потихоньку параллельно ему.
Но несмотря на самоуспокоение, сон тревожный. На психику действуют погода и штормовой ветер. А может быть я к этому пока не привык. Вскакиваю через каждый час, как по будильнику, поднимаюсь наверх и беру пеленг. Он меняется очень медленно. Утром, посмотрел на маяк, он уже хорошо виден, даже огоньки в домах, расположенных около маяка. Началось рабочее утро.
ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
Октябрь - это осень, даже на юге, а сегодня 1 октября. Утро опять хмурое, серое, сырое, холодное и какое-то гнетущее. Ветер не утихает. Даже стал сильнее. И, действительно, замер показал 14,5 метра в секунду. Надоел ветер, хотя и дует всего то третий день. Лучше бы он дул в два раза слабее, но зато дольше. А может не так уж и ветер гнетет, как Азовская волна. Она не качает, как на Черном или Баренцевом морях, а бьет. Резкая, крутая и хоть не высокая, но драчливая.
С утра не тороплюсь. Сказывается вчерашняя паерегрузка. Что делать? Смотрю на море, на ветер и думаю. Идти под стакселем и бизанью или поставить штормовые паруса? К сожаленью, они очень маленькие и пошиты несуразно. И тут я вспомнил, что когда их увидел Кишунов ( мы их ставили перед Керчью, он вдруг возмутился.
- Какой черт их заказывал?
- Мастер спорта, Жигоман.
- Что он в парусах ничего не смыслит?.
- Почему же? Он всегда говорил и мне, и всем, что он 45 лет на яхтах ходит, что он мастер спорта, чемпион Украины и так далее. Что он все умеет. И что касается железа, то я точно могу сказать, что он действительно мастер.
- Если вы найдете их порезанными, то знайте, что это сделал я, - заранее признался Ким.
Почему их такими начертил Иван Иванович, ума не приложу. И почему он штормовой стаксель сделал райковым? Убей меня не понимаю. Год назад, я бы спорить с ним не стал, просто боялся, благоговея пред его заслугами. Для меня он был авторитетом, и я слепо слушался его и верил в то, что он рассказывал. Еще бы, он был мастер спорта, чемпион. Я же в общей сложности за свою жизнь ходил 5-6 навигаций, а он 45 лет на парусе! Вот так. А жалко, что штормовые паруса такие маленькие, короткие, хоть и широкие. Они резко уменьшают скорость яхты.
Позавтракал, нашел штормовые паруса, приготовил и вновь замерил силу ветра. Скорость не изменилась. И, может быть потому, что хотелось идти быстрее, а может и потому, что сила ветра осталась практически неизменной, я в последний момент передумал и не стал ставить штормовые паруса, тем более, что смена парусов в свежий ветер - это кошмарный труд.
Решил осмотреть рангоут и такелаж. Где-то на душе скребли кошки, сам не знаю почему. Вышел на палубу. Море было не красивое. Мутные, резкие волны, покрытые ветреными бороздами, пронизывающий, воющий ветер и все, до самого горизонта, было вымазано грязно-серой блестящей краской. С трудом добрался до грот-мачты и посмотрел на место повреждения ее пограничниками. Яхта качалась, ветер выл и толкал меня за борт, а я, ухватившись за мачту, смотрел на ее, задрав голову вверх. Каких-нибудь новых изменений я не заметил, хотя определить это было возможно только на суше, используя приспособления. Ну, в общем, я решил, что ничего страшного пока не случилось. Осмотрел талрепы и скобы, крепления штагов и вант, все было на месте, без изменений.
Ветер не утихал. Сколько можно. Всегда сильный ветер заканчивается быстро. А здесь дует третий день и стихать не хочет. На горизонте синели горы Керченского полуострова, но берег был так далек, что маяк и дома были неразличимы. Но все то, что я видел, объединялось для меня в одно слово - Земля. За ночь яхту унесло примерно на 6 миль, но несло параллельно берегу. Так что ничего страшного не случилось, я так предполагал и даже думал, что дрейф будет большим.
Ну, что ж, пора идти.
В такую погоду паруса ставить очень трудно. При ветре 7 баллов яхты вообще, ни под каким видом в море не выпускают. Я же шел, потому что в океане я буду в любую погоду и даже в ураган, и там никуда не спрячешься. Значит нужно к этому готовиться. Плохо, что яхта не оборудована, но это по простой причине, что парусная федерация выступила против и дала политическую негативную оценку моим планам. Это лишило меня спонсоров. А у меня средств не было.
Шторм. Помню мы с Иваном Ивановичем выходили из Ялты. Выбрал я якорь и начал поднимать паруса. Ветерок так около 7 баллов. Только я поставил стаксель, как яхта полетела. Бизань уже ставил на ходу. Ветер фордевинд, времени в обрез, так как яхта уже шла. Как я ни старался, но обтянуть паруса не мог, не хватало сил, и они внизу были как гармошка. Посоветовались и решили попробовать выбрать стаксель. Для этого Иван Иванович должен был поставить яхту против ветра. Я пробрался к грот-мачте, и как только яхта стала в левентик, потянул фал стакселя. Но сил не хватало, и к тому же большая волна хлынула через нос и окатила меня с ног до головы. Чтобы не упасть, я довольно крепко обнял мачту обеими руками. Тогда мы вдвоем не могли ничего сделать, а теперь я был один.
Я вытащил тали, которые мне дал Кишунов и закрепил их на палубе. Быстро выбираю фал стакселя. Тяну что есть силы, но все равно он не доходит больше метра. Беру блок талей и креплю его к металлическому коушу фала. Нижний у меня заделан за утку грот-мачты. Начинаю выбирать фал талями. Теперь мои усилия превосходят в четыре раза, не знаю, как даже выдерживает шкерт, которым закреплен верхний блок. Фал натянут. Фаловый угол стакселя почти дошел до места. Креплю фал и бегу на руль, чтобы удержать яхту на курсе, а то она вертится, как бешенная.
Ставлю бизань. Раньше это не составляло труда, так как она в три раза меньше стакселя. Но теперь и здесь не хватает сил поднять парус до самого верха. Почему, неужели я стал такой хлипкий? Креплю фал за утку и оттягиваю его в сторону от мачты. Затем бросаю его и в этот момент тяну за фал. Так делают все яхтсмены, у которых нет фаловых лебедок. В конце концов бизань обтянута.
Я согрелся и доволен. Паруса в струнку, яхта летит вперед, вот только крен большой. Как только обтянул шкоты и стал на курс, крен упал (вернее, увеличился), до 40 градусов. Это очень рискованно. Ватервейс ушел в воду. А это значит, что нужно ставить штормовые паруса или брать рифы. Кошмар какой-то! Только что уродовался при постановке парусов, а сейчас нужно делать другое.
Какой-нибудь солидный яхтсмен обязательно скажет, что это нарушение хорошей морской практики. И знаете - он прав. Но, с другой стороны, как я узнаю, что такое крепкий ветер, как ведет себя при этом яхта и вооружение, как будет работать такелаж? Может быть я не до конца понимаю тонкости тренировочного плавания, но считаю, что нужно пройти через самые суровые испытания, как для яхты, так же и для меня. Как говорится, через самы ад, чтобы потом... Плохо, что мачта деформирована, но с другой стороны, ее нужно все равно менять.
С трудом отрегулировал положение парусов и руля, с тем, чтобы яхта шла самостоятельно. Я цепляясь за ограждения рубки, леера, штаги, мачты, релинги, обошел всю палубу и осмотрел рангоут, талрепы, ванты, грот-мачту, все крепления - в общем, все, что на меня работало. Не обнаружив неисправностей, я успокоился и сел за руль.
Иду в бейдевинд. Сначала думал, что сумею отрегулировать паруса так, чтобы яхта шла самостоятельно, но не получилось, слишком резкий ветер, порывистый, и бизань заполаскивала. К сожалению ветер очень сильный, а у меня нет шкотовой лебедки, и шкоты бизани выбрать до конца я просто не в силах. Сам виноват. Перед плаванием я снял двойные блоки с бизани и поставил их на грот. Теперь грот опущен, работает бизань, но перенести шкотовые лебедки я, в этих условиях, не в состоянии. Приходится сидеть на руле, чтобы строго удерживать курс.
Когда яхта уваливается под ветер, то крен резко увеличивается, и она буквально ложится на воду. Когда же яхта приводилась, то бизань заполаскивала и начинала так сильно грохотать, что заглушала вой ветра и шум моря. Нужно держать яхту в среднем положении, строго по курсу, и поэтому я снова на руле, иначе бизань лопнет ...
Ну и не только. Я на руле потому, признаюсь, что мне страшно за яхту. Нет, с корпусом ничего не случится, а вот паруса могут порваться или грот-мачта согнуться в месте повреждения.
Порывы ветра все увеличиваются. Сегодня он сильнее, чем вчера. Или это просто кажется? Всегда при переходе из фордевинда в бейдевинд кажется, что ветер усиливается. Это из-за положения яхты относительно ветра. Для не яхтсмена это аналогично идти по ветру или против ветра. Просто скорости складываются, и относительный ветер для яхты действительно немного сильнее.
Прошел час. Это, прямо скажу, был час напряженный, хотя я не очень работал рулем. Просто море и ветер не давали покоя. И в голову лезут разные тревожные мысли. Вправе ли я рисковать? Поймут ли меня мои друзья. Может быть бросить якорь, переждать, или временно опустить паруса и по дрейфовать? А как в океане?
Господи, тысячи вопросов, а посоветоваться не с кем.
Время шло, а я плыл по маршруту. Все вроде шло по плану. Море мало изменилось. Яхта все так же летела, разрезая волны наискось, только уж очень накренилась, еще больше, чем было утром. Поток мутной воды бежит уже по палубе вдоль всего правого борта. Там уже образовалось русло искусственной речки. Но вот волна хлынула через нос, подхватила капроновый трос от потерянного якоря и утащила его в море. Один конец остался на палубе, а другой упал в море и теперь тянулся вдоль борта, извиваясь, как змея. Нужно спасать трос. Но идти на нос из-за него нельзя, боюсь бросать управление яхтой. И трос жалко. Хватаю обломок шеста и кое-как, с трудом, ловлю фал, поднимаю его и наматываю на утку кокпита. Все это делаю одной рукой, вторая - на руле. Вот так учусь работать в сложных условиях.
Кажется все вошло в норму, если не считать страшного воя ветра, ударов волн о корпус, большого крена и резкого, подобно выстрелам из пушки, заполаскивания бизани. Нужно очень точно выдерживать положение яхты относительно ветра, чтобы бизань работала нормально.
Интересно, какой сейчас ветер? Кажется много, или это только кажется. Человек привыкает. Новые условия, как-то незаметно врастают в сознание, и он начинает привыкать к ним и успокаиваться. А измерять ради любопытства: некогда, вернее – сложно, не могу бросить управление яхтой. Раньше я завышал скорость ветра, это наверное обычно для новичков. За это меня высмеивали, тогда я стал ее занижать, особенно, когда хотел выйти в море. Вот и сейчас, сказывается отсутствие опыта, и я не знаю - 8 баллов или все 10. Мироощущения совершенно разные, то ли ты сидишь в каменном доме на суше или в море на крейсере или вот здесь, один на маленькой яхте. Здесь кажется все страшнее.
Сразу после войны наш дивизион тральщиков производил траление электромагнитных мин в районе устья Печоры и Новой земли. ”Пахали” мы море больше двух месяцев. Как-то получили штормовое предупреждение, и все корабли убежали в самое устье Печоры и стали на якорь. Решили отстояться. Там хорошо тем, что нет волнения. Но ветер поднялся такой, что корабли начало срывать, якоря ползли, не держали. Тогда мы вышли в открытое море и там “переждали “ шторм. Что творил ветер и море в тот 10-11 балльный шторм - трудно передать. Но я просто наблюдал, так как это было красиво. Громадные волны, беснующееся море, рваные облака, пролетающие довольно низко над морем. Казалось, что они летели как сумасшедшие. Я был уверен, что с кораблем ничего не случится, и поэтому был наблюдателем. Смотрел, что может творить ветер и море. А это было захватывающе красиво.
Как-то во время плавания в Баренцевом море, к нам подошел корабль с почтой. Матросы попросили разрешения у командира сходить на шлюпке за письмами. Переход занял около двух часов. За это время ветер усилился, и шлюпку понесло, выгрести они были не в состоянии и из-за ветра и из-за волнения. Больше часа люди боролись со стихией. Шлюпку все дальше уносило в море. И все, кто был на корабле, и те, кто греб в шлюпке, ни на минуту не усомнились в том, что шлюпку не подберут. Таков закон.
В одиночном плавании все по-другому, надеяться не на кого. Поэтому и воспринимается все острее и напряженнее, оттого, что на вахте один человек. Не влияет ли мое одиночество на чувство, усиливающее восприятие опасности. Ведь будь здесь кто-нибудь, я был бы спокойнее, а сейчас все чувства обострены.
Чувствую, что все на пределе. Где-то вот здесь предел всему, и если я перейду его, то может случится что-то непоправимое. Но я боялся только за бизань. Чуть возьмешь на ветер, как она заполаскивает и так сильно, что диву даешься, как парус выдерживает. Но про себя решил идти, пока держит бизань. Если она не выдержит, то остановлюсь и буду ставить штормовые паруса. А пока в руках была сила, и я мог управлять яхтой, решил идти. Мне нужен опыт. Хороший опыт управления яхтой в сильный ветер. Надо чувствовать паруса, ветер, напряжение такелажа, каким-то шестым чувством нужно понять - выдержит мое вооружение или нет. В легкую погоду, при ветре баллов 2, даже 3 яхту может вести любой балбес. Что там особенного. Если тебе поставили паруса и указали курс, сиди на руле и балдей.
Но верно и то, что не “гоже лезть на рожон”. Наступает момент, что я что-то не понимаю, но никто мне не подскажет и нужно разобраться самому.
Самое неприятное во всем моем плавании, это негативное, критическое восприятие моих оппонентов. Если я, после этого плавания попытаюсь рассказать им о том, как проходило плавание, какой был ветер, как я вел яхту, они будут с недоверием посмеиваться и ничему не поверят. Как же им доказать? Естественно, можно будет собрать кучу документов, в том числе справку из метеослужбы пароходства о шторме в данное время. Но что это для них?
Если я им расскажу об этом шторме, то возможно, на губах какого-нибудь яхтенного “асса” появится ухмылочка и вылетит пара едких словечек, но может ли он понять чувство человека, попавшего в мои условия. Естественно - нет, так как он сам-то плавал, только в Московском море и там получил мастера спорта и кресло в федерации за определенные “заслуги”.
Мне же надо проходить школу самому, у себя дома, на своем море и накапливать материал. Не только я сам, но и мои друзья, даже под насмешками и критикой “оппонентов”, должны в меня верить. Верить в то, что в океане я не растеряюсь и справлюсь со всеми трудностями. Естественно, в океане будут волны выше и мощнее, но я с этим оборудованием не пойду. Будут новые крепкие мачты, и достаточное автоматическое оборудование для подъема и уборки парусов. Мне предстоит испить всю горькую чашу учения здесь, у себя дома. Ибо говорил Суворов: “ Трудно в учении, легко в бою”.
Вчера я в более - менее спокойной обстановке осматривал грот-мачту. Кривизна ее почти не изменилась. Только бы не сорвалась краспица. Вроде бы ее хорошо приварили. Сварщик уверял, что лучше, чем новая. Но это всегда так говорят.
Прошел еще час. Ветер не изменился.
Вода сильным потоком шла по правому борту, по всей ширине палубы, от рубки до ватервейса. Яхта как будто режет воду. Качка, эта дьявольская болтанка, которая мучила меня вчера вечером и не давала ночью спокойно спать, пропала. Все пришло в движение. Яхта шла поперек волны, разрезая ее форштевнем, а боковой качки, при движении наперерез волне, не бывает. Сидеть в кокпите было трудно. При крене почти 45 градусов, а может и больше, сидеть свободно нельзя. Это все равно, что расположиться на стенке. Чтобы не упасть, я упирался в противоположный угол кокпита, левой рукой обхватывал принайтованный к рубке, гик грота, а правую держал на руле.
Лечу! Лечу вместе с яхтой. Испытываю чувство объединения меня с яхтой и морем. Есть что-то в этом полете опьяняющее. Куда-то исчезло чувство страха и опасности. Все в стремительном порыве. Все кругом выглядит совершенно по-другому. Теперь я уже не восхищаюсь морем, силой ветра. Нет нужды и смотреть на компас. Все внимание - на парус и ветер, вернее, на их соответствие .Любое изменение в работе паруса вызывает мгновенную реакцию рулем. Мы стали единым целым, и я и яхта, в борьбе против ветра и волн.
Жаль - нельзя измерить скорость ветра. Но чувствую, что она не меньше девяти баллов. А скорость яхты? Как ее узнать? Боюсь утверждать, но кажется, что не меньше 8 узлов. При таком ходе часов через пять-шесть я буду в Керченском канале.
Большой дрейф. Кренометра болтается между 40 и 60 градусами. Вой ветра в вантах и полоскание бизани, когда яхта приводится, заглушают шум моря. Никогда не ожидал, что такой силы может быть свист в вантах...
Шторм. За свою жизнь и службу на кораблях, я испытал подобное только три-четыре раза. Два раза - на Балтике, где один раз чуть не погиб с кораблем, и пару раз - на Баренцевом море. А обычно, когда море играет, шторм бывает баллов 6-7.
Помню, в прошлом году, в зимних условиях нас потрепал ветер 6-7 баллов. Приехал я в Москву и рассказываю Ивану Александровичу, капитану дальнего плавания, об испытании яхты, и часто вспоминаю слово “ шторм”.
- Какой же это шторм? - Возмутился Ман, - что вы оперируете словами, не соответствующими действительному положению дел.
- Правильно, - отвечаю ему. - По шкале Бофорта шторму соответствует ветер силой 9-10 баллов, но почему-то во всех портах штормовое предупреждение объявляется при 6-7 баллах,и суда в море не выпускаются.
- У страха глаза велики, - резюмировал он.
Это замечание запомнилось мне надолго. Собственно, это было обвинение в преувеличении, а возможно просто в неграмотности. Мне, честно говоря, было стыдно.
А что я ему скажу в этом году? На Азовье волна небольшая из-за того, что море мелкое. Самое глубокое место во всем море -14 метров. А по мелкой воде трудно судить о величине волнения. Вот и сейчас, какой силы ветер, я не знаю. Такое впечатление, что верхушки волн кем-то срываются, а белая пена в виде громадных полос, растянулась по всему морю. Но разглядывать некогда. Нужно следить за парусами и ветром. Все внимание к ним.
Несмотря на то, что прошло уже два часа, внутренне напряжение не снимается. Любой удар или резкое колебание яхты вызывает мгновенную реакцию. И, несмотря на все это, чувствую себя бодрым, и настроение прекрасное. Откуда-то возникло восхитительное ощущение полета среди этого дикого буйства.
Странно?
Согласен. Но как понять это состояние, не знаю, когда-нибудь попробую разобраться в этом. Паруса и ветер для яхтсмена главное.
- Вам надо учиться чувствовать ветер, - учил меня один из старейших яхтенных капитанов Москвы, Евграфий Евграфиевич Смиронв. - Особенно это важно в слабый ветер, когда нужно все взять от ветра. Но теперь у меня его было лишку,..
- Положение парусов относительно ветра - это скорость, - учил меня мой друг, мастер спорта, гонщик Игорь Варвинский. - Нужно, чтобы паруса работали на полную мощность, и лучше лишний галс сделать, чем ползти против ветра.
Но это Игорь говорил, когда мы ходили с ним на Черном море при ветре 2-3 балла, а сейчас? Сейчас по моему где-то все 9.
Вдруг я увидел, как совершенно безмолвно, без какого-либо звука согнулась грот-мачта и начала медленно падать прямо на меня. Время вдруг как-то растянулось, замедлилось и от того, что не было треска, никакого грохота или шума, это казалось невероятным, зловещим. Почему-то я подумал: “Как жаль, что нельзя время вернуть назад, ну хоть на несколько минут”. Это единственное, пожалуй, действо во всей Вселенной, котоое необратимо. Но человек бессилен это сделать. Да и что бы изменилось? Он не знагт, что будет через эти несколько минут, будет делать то же самое, что и раньше. Так как ничего в его сознаии не изменится и он будет делат тоже, что и раньше.
Грот-мачта упала на рубку, прямо за моей спиной, изогнувшись в двух местах. Верхняя часть мачты легла поперек рубки, вершина ее свесилась на правый борт, и под силой тяги стакселя она постепенно смещалась за борт. Этому помогала качка.
Бизань мачта, не имея автономного крепления со стороны носовой части яхты, от силы ветра изогнулась под действием еще не спущенной бизани, но не сломалась. Парус бизани еще работал, рвал, хлопал, и мачта, казалось захотела вырвать кусок палубы в месте, где она была закреплена. Она словно была живой и хотела что-то натворить, навредить еще больше, чем грот-мачта.
Все это зафиксировалось потом, а пока я как мог быстрее переложил руль на левый борт и стал против ветра и волн. Затем вскочил и попытался “спустить “ бизань. Это сразу не удалось. Она не поддавалась, мешали ветер и качка. Верхняя часть бизань-мачты согнулась и парус не спускался, ни какими усилиями. Отсоединить бизань мачту от палубы и подпорыбыло некогда, поэтому я схватил кувалду и попытался сбить болты крепления мачты, но они не поддавались. Лезть в машинное отделение и отвинчивать гайки при таком состоянии яхты было бы чистым безумием.
Яхту бросало из стороны в сторону. Все билось, гремело, дергалось, рвалось. Грот-мачта в конце концов то же переломилась и верхняя ее часть, с двумя парами краспиц, упала в море, под киль яхты. Штаги и ванты, закрепленные намертво на яхте, свисали за борт, не отпуская от себя упавшую часть мачты. Место было мелкое. Грот-мачта своим верхним концом уперлась в грунт. Нижним концом оставшейся краспицы она воткнулась в борт яхты около ватерлинии и, когда под ударами волн яхта качалась, нок краспицы бил в борт, в корпус яхты, как будто поставил целью пробить в нем дырку!- Боже мой! Ведь так она пробьет обшивку, и яхта утонет! Сбудется мечта Григорьева и Якшарова!
В это время бизань мачта, сдвинувшись в сторону, поддела своим фланцем передаточную коробку рулевого устройства около штурвала и пыталась ее вырвать, раскачиваясь в такт волнению. Форштаги и реек стакселя уперлись в носовые релинги и, так как стаксель был в воде связан фаловым углом с грот-мачтой, то через фал, в такт ударам волн, они били по релингам, пытаясь их вырвать. Реек просто неистовствовал. Он как бешенный колотил по релингам, и было видно, как прогнулась толстая 25 миллиметровая трубка из нержавеющей стали. Словно стая чертей набросилась на яхту и, пользуясь внезапностью, и тем, что я был один, старались все разворотить, поломать, порвать, распотрошить, уничтожить. Они словно вселились во все детали и все старались разорвать, поломать и уничтожить!
Кругом был какой-то кошмар. Такое даже враг не мог лучше придумать. Эта катастрофа усиливалась еще и тем, что все это было на качающейся, прыгающей на волне яхте, палуба которой периодически заливалась водой. И только море все так же катило свои волны, одну за другой, и так же бесконечно дул ветер, все так же неистово, как и раньше, как будто ничего не случилось или просто ему было мало одной жертвы
- Что тебе нужно? - спросил кто-то меня. - Кто тебя просил идти сюда? Кто послал тебя в этот ад?
- Никто. Ты сам этого добивался многие годы, вот и получай, чего хотел.
Я посмотрел на море. Вся красота, все, чем мы привыкли восхищаться, глядя на море с пляжа какого-нибудь курорта или с борта комфортабельного корабля пропала. Было не до этого. Было не просто трудно, а кошмарно трудно, и усталость, накопленная ежеминутным напряжением во время управления парусами и яхтой, подавляла. Ураган потребовал от меня такого напряжения всех физических и душевных сил, что все трудности, испытанные мною раньше, были несравнимы. Все то прекрасное, что в обычных условиях восхищало нас пропало. Сила ветра, буйство волн, угнетали мое сознание и требовали неимоверного усилия для выполнения необходимой работы по борьбе за живучесть яхты и некогда было смотреть на природу, хотя она была теперь другой, не той, когда яхта была целой и летела через этот ураган.
Куда девалось то созерцательное восхищение морем, о котором я так часто рассказывал людям, очаровывая их эмоциональным выражением своих чувств, и тем самым вызывая у них желание посмотреть на море, на тихое и кроткое, на буйное и дикое, каким изображал его я в своих рассказах.
Сейчас этого я не видел и сам. Мне даже показался смешным и нелепым тот детский лепет о прекрасном и дивном, ласковом и величественном во время бури море, которое очаровывало человека своей необычностью, своей живой душой и неукротимой энергией.
Попади я сейчас в воду, мое море сразу отрезвит и покажет свою душу!
Да, человек может мечтать и сделать очень многое. Но не дай Бог, если кто-то возомнит о себе что-то сильнее природы! ибо созданное человеком, каким бы грандиозным и сильным оно ни было, каким бы величественным и могучим не казалось, всего лишь ничтожное проявление частички энергии космоса, на нашей родной и маленькой планете.
Надо хорошенько это помнить. Главное, основа основ - это природа, о которой мы знаем ничтожно мало, а человек только ее порождение и каким бы он ни был сильным, какие бы мощные машины и устройства он ни создавал, она будет, в конечном счете, всегда сильнее его и умнее. Нужно думать о ней, как о живой и умной, и не позволять себе ничего нескромного. Надо беречь ее, любить ее, сохранять ее, и помнить, что за ней последнее слово.
Сейчас я это говорю в назидание и себе и другим, на будущее, а пока у меня стоял один важный вопрос, требующий немедленного разрешения. Что мне делать? И этот вопрос для меня отнюдь не был праздным...
Нужно было спасать рулевое устройство, так как без него никуда не пойдешь. Нужно было спасать корпус яхты, чтобы грот-мачта его не пробила, и яхта не затонула. Для этого нужно было немедленно все отвинтить, отсоединить, снять и ненужное выбросить в море, так как сейчас негде и некогда было складировать и крепить даже то, что может пригодиться в дальнейшем. Сейчас главное - спасать яхту.
Перед моим выходом в море Сережа Кишунов ,а порядке оказания помощи и увеличения надежности крепления всего вооружения яхты, закернил все болты на штагах, вантах, и, чтобы гайки не отвинчивались, еще и протянул контровочную проволоку. Сейчас у меня даже ключей не было, чтобы отвернуть гайки, ибо я понятия не имел, куда их дел Сережа. Это, как всегда в экстремальных ситуациях то, что требуется немедленно, всегда нет. Схватив с полки подвернувшуюся мне под руку ножовку, я начал пилить бизань мачту, спасая рулевое устройство. С трудом сделав это, я выкинул верхнюю, теперь уже кривую часть бизань-мачты в море. Затем я начал отпиливать контровочную проволоку на талрепах и развинчивать их. Верхние болты вместе с тросами я с сожалением выбрасывал в море. И так шаг за шагом, отвинчивал, отсоединял и выбрасывал. Как всего много и какое все крепкое! Тросы такие толстые, что их никогда и никакой ветер не порвет. А контровочная проволока? Для чего Сережа сделал ее такой толстой? Пальцами не отогнешь и приходится пилить ее ножовкой. Скорее, скорее и скорее. Меня подгонял стук упавшей за борт мачты и застрявшей в грунте. Она упиралась в борт и продолжала стучать в корпус словно по моей голове. Зачем она стучалась? Я и так знал...
Силы истощались. Устал неимоверно из-за спешки и кошмарных условий работы. Все нужно сделать скорее, только в том случае, когда я освобожусь от всего лишнего, я буду спокоен за яхту. Я боролся за живучесть яхты вот уж шестой час. И кажется отдал все силы. Весь промок от воды, потоки которой заливали стоящую яхту, и от того, что десятки раз вспотел, делая эту неимоверно тяжелую работу. Все нужно было делать быстро, чтобы успеть убрать все лишние части рангоута, которые могли нанести вред яхте. Все делалось в каком то немыслимо быстром и безалаберном темпе, не говоря о диких условиях, когда мое “рабочее“ место дергалось, качалось, прыгало, и когда меня периодически окатывало водой.
Сил больше не было. Я сел в кокпит, чтобы немного отдохнуть, осмотреться и заодно измерить силу ветра, благо анемометр находился рядом.
За сто секунд стрелка отсчитала 117 делений. Да, это уже не интуитивное, а математически точное определение силы шторма. По шкале Бофорта это означало 9 баллов и называлось простым, коротким и звучным словом -Шторм. В графе “видимые признаки” было записано: “против ветра можно передвигаться с трудом”
Оригинально и кратко. Но, вот как понять, что же такое шторм, после прочтения этого? После того, что я испытал, эта писанина мне совершенно не понятна.
Но, если передвигаться с трудом, то как работать? Тоже с трудом?
Сейчас ветер гораздо слабее, чем был днем, но все ровно, он оставался крепким. Значит днем было все 10 баллов. Но судить об этом трудно.
Я достал фальшфейер и зажег его. Длинный, густой шлейф оранжевого цвета потянулся за яхтой, постоял в воздухе в виде ленты дыма и исчез через несколько секунд.
Я осмотрелся кругом, но никакой реакции, хотя на горизонте отчетливо была видна земля, а на ней дома и какие-то строения.
Страшно хотелось пить, но не было времени готовить чай. Нужно работать, работать и работать. Еще висит за бортом стаксель, шатается средняя часть грот-мачты, не закреплены снятые гики, не отдан ахтерштаг. Беру банку апельсинового сока и той же отверткой, которой отвинчивал талрепы, пробиваю два отверстия и залпом выпиваю пол-литра сока.
Опять за работу. Делаю все автоматически, без раздумья. Бросаю за борт все, что с таким трудом доставал, крепил и устанавливал.
К вечеру закрепил оставшуюся часть рангоута к рубке и леерным стойкам, убрал паруса и спустился в каюту. Более шести часов тяжелого, неприятного труда в кошмарных условиях.
Поставил чайник на газ и вышел взять пеленг на маяк. Сносит сильно. За шесть часов положение яхты относительно берега сильно изменилось, так как сносит на вест, но до берега пока далеко. Можно отдохнуть, но это только физически. Сел на койку, откинулся назад на выгородку у борта и стал слушать собственные мысли. Усталость сломила меня, и я находился в полусонном состоянии. Тревожные мысли преследовали меня, и было такое впечатление, будто я кому-то что-то доказывал, а кругом все смеялись и злорадствовали.
- Я же говорил, что она “утопнет”. Я даже удивлялся, что она до сих пор не утопла! Кто это? Якшаров, Григорьев. Сколько их?
- Но она и сейчас не утонула., - пытался сказать я, но не мог, в голове проносились мысли, но я просто не слышал своих слов.
- Я могу только повторить, что мне жаль этого человека. Он пропадет из-за собственного упрямства. Год назад я был на заседании Географического общества, я предлагал ему плавать по речкам. Он не послушался, и вот результат...
- Но мачта была повреждена, еще до этого плавания, - хотелось доказать им, но слов не находил.
Появился Кошелев, молчаливый, скрытный..
- В свое время я предупреждал общественность о том, что нужно остановить деятельность этого человека. Я звонил в редакции и говорил, что Федерация его не поддерживает, чтобы не печатали о нем в газетах. Я звонил на предприятия, чтобы ему не помогали оборудовать яхту. Он не яхтсмен. Это авантюра. Вы только подумайте, не успел выйти в море, как у него произошла авария на яхте.
Этому гражданину нечего ответить. Каким-то образом он сумел завоевать авторитет в парусной федерации, у него даже есть проект собственной яхты, правда, еще не построенной... Теперь он получил мешок камней и будет бросать в мой огород, пока меня не “убьет”.
Но вот появился еще один человек.
- Мы выступали с большой статьей, где высказывали заботу о нем, предупреждали, что нельзя жертвовать собой ради славы, но он обиделся на нас и засыпал нас письмами, тысячами писем своих знакомых, со всех концов страны. Но он не только нас не послушал, но и других умных товарищей, которые предупреждали его, что нельзя идти в плавание, ибо яхта не готова.
Да. Формально они правы. Куда пойдешь, куда денешься, кому что докажешь.
Ну, допустим, можно произвести анализ причини поломки, найти объективные причины аварии, но все равно, каждый будет видеть в этом анализе то, что он хочет.
Мне стало по доброму жаль нашего председателя ГО .Ивана Александровича Мана. Сколько он натерпелся из-за меня. Что он подумает обо мне?. Какие атаки выдержал он от моих противников. Наверное он за всю жизнь столько недругов не видел, сколько за эти полтора года знакомства со мной. Сумеет ли он понять меня и мое положение, тем более, что с Жигоманом мы расстались после крупной ссоры.
А сколько прекрасных писем я получил от сотен, да нет тысяч Советских людей, не пораженных “проказой зависти”. Что они подумают обо мне? Неужели это конец мечте?
Нет, не может быть. Доказать, что мачту сломали пограничники в Новороссийской бухте, когда пытались взять яхту на абордаж, это можно. Среди офицеров отряда были люди, которые возмущались глупым приказанием майора Дубова, и они помогли мне договорится с заводом о ремонте мачты. Они все, том числе и рабочие завода, могут подтвердить это. Но меня могут обвинить в том, что я пошел с неисправной грот-мачтой, что, зная это, я не переждал шторм на якоре, а упрямо лез вперед, то есть объявят меня легкомысленным.
- Какое право вы имели идти с поломанной мачтой?
Конечно, я могу ответить, что мое плавание происходило вблизи берегов, и я ничем не рисковал, кроме самой мачты, которую так или иначе нужно было менять.
- Почему вы не поставили штормовые паруса?
- Почему, зная о слабости грот-мачты, вы вели себя так неосторожно?
Как много «почему» можно выдумать. Но для чего тогда нужно проводить тренировочное плавание, если бояться свежего ветра?
Я поднялся на палубу. Море по-прежнему бесновалось, ревел ветер и яхту бросало из стороны в сторону. С трудом пробрался на нос яхты, распутал якорный трос и отдал последний якорь. Нужно хорошенько отдохнуть, ни о чем не думая.
Я пил чай, когда все кругом стихло. Яхту перестало трясти. она спокойно закачалась.
Что-то случилось, но что? Что-то невероятное. И сразу пришла в голову страшная мысль, что якорь-трос оборвался, и яхта освободилась, поплыла по воле волн и просто мягко закачалась. И настолько это мне показалось правдоподобным, что я был “убит” этим последним происшествием. Я не встал и не пошел проверять, что там такое. Мне вдруг стало все равно - одна беда или две. Если якорь оборвался, то все, что там творится, я предотвратить не в силах. Нужно просмотреть карту и определить направление дрейфа, скорость, расстояние.
Я взял карту Азовского моря. На юго-западе был мыс Казантип. По всей вероятности яхта находилась от него в восьми - десяти милях. А дальше, на запад, шел большой Арабатский залив. Если меня пронесет мимо мыса Казантип, то унесет на Арабатскую стрелку. Расстояние до нее примерно 20 миль. Глубины там хорошие, но все равно яхту выбросит на мель в километре или может быть и больше от суши. Как добраться до земли? Есть ли там селения? Или только одно Каменское?
Если яхту выбросит на мель, то сидеть и ждать, пока ее разобьют волны нельзя. Нужно самому плыть к берегу, а глубины там около 1,9 метра. Искать селение и вызывать какое-нибудь судно, чтобы стащить яхту с мели и спасти ее. Так?
Это был критический момент. Я не плакал, но знал, что это конец и все мои доводы в защиту от “оппонентов” теперь будут бессильны. Я приготовил все шерстяное, чтобы в критический момент переодеться, достал спасательный жилет и сел за вахтенный журнал, где описал всю мою одиссею.
Поднявшись на палубу, я взял пеленг на маяк и записал время. Решив делать это через каждый час, я стал рассматривать берег. Ночью, когда зажглись огни, он стал как бы ближе. Четко были видны светящиеся окна домов, фонари на столбах. Я зажег фальшфейер, поднял его высоко над головой и, всматриваясь в береговую даль, старался заметить ответный сигнал, мигание прожектора или ракету. Но ничего нигде не было. Потом я взял свой прожектор и начал выстукивать: три точки, три тире, три точки и так далее. Поработав, ради собственного успокоения минут десять, я бросил все и пошел спать. Сломила усталость и какое-то равнодушие к тому, что со мной случилось.
- ”Кому это нужно, - подумал я. Мне? Так и нужно выкарабкиваться отсюда самому.”
Уже засыпая я подумал, а может быть, это судьба проверяет меня? Выдержу ли я плавание? Может она предлагает мне отказаться от моей затеи, создавая экстремальные ситуации?
- Утро вечера мудренее, - подумал я и провалился в небытие.
Ночью, я беспорядочно просыпался, выползал на палубу и брал пеленг на маяк. Все было без изменений и я не задумываяся над этим парадоксом, спускался вниз и валился на постель.
ДЕНЬ ПЯТЫЙ.
Утро. Я с трудом вылез наверх. Ничего не изменилось. Море и погода были похожи на все предшествующие. Яхту по-прежнему покачивали волны. Периодически высокие волны ударяли по корпусу и заливали палубу водой, хотя не очень сильно. Кругом до самого горизонта, были волны и волны, и шли они бесконечной чередой, покорные чьей-то воле. И не было им ни конца, ни края, как всему тому, что создано природой. Ветер незначительно утих, но еще был довольно свежим, наверное баллов 6-7.
Болели мышцы, руки, спина, в общем, все тело ломило. Трудно было нагнуться, повернуться и присесть. Давало знать вчерашнее напряжение.
Пеленг на маяк не изменился. Я даже не поверил этому. Что это мистификация? Проверил еще раз, но результаты опять были ошеломляющие. Это было такое радостное событие, что я от неожиданности не мог ничего сообразить. Быстро пробрался на нос и дотянулся до якорного троса. Он был натянут и крепко держал. Значит якорь цел. Ура!
В чем же дело, не мог же кто-то подобрать якорь и под водой его снова привязать?!
Так что было вчера? Резкое изменение в поведении яхты было вызвано тем, что яхта во время поломки рангоута, который упал за борт, была как-то связана с ним. То ли она упиралась в мачту, которая застряла в грунте, и поэтому яхта под ударом волн дергалась или же какой-нибудь трос-штаг или вантина, зацепились за руль или винт, а потом под воздействием тряски трос соскочил, и яхта мягко закачалась на нейлоновом длинном, гибком тросе. Этот резкий переход и заставил меня подумать, что якорный трос оборвался.
Боже мой, хоть одна радость. Нет это спасение. Теперь я ни от кого не завишу. Наличие якоря это безопасность яхты. Теперь я могу что-то кардинальное придумать, если не придет помощь. Продукты у меня есть, вода тоже и , кажется, голова на месте.
- Мы еще поборемся, - бросил я вызов оппонентам.
Весь день я провел в корабельных работах. Не спеша готовил обед. Вечером пораньше лег отдыхать, нужно было набираться сил. Пока на море было сильное волнение, ничего существенного сделать нельзя, так как на качке мачту не поставишь.
За ужином мне пришла мысль, что если все перепитии в жизни строить в виде кривой, где вверху будет радость, успех, а внизу невзгоды, грусть, то сейчас, после этих трех дней мучений, я прошел нижнюю точку и начался подъем к лучшему. Нужно только набраться сил, чтобы забраться на эту горку.
ДЕНЬ ШЕСТОЙ.
Разбудила меня удивительная тишина. Такое впечатление, что я оглох, или попал в Рай, настолько это было непривычно. В “иллюминаторы“ светило солнце. Ничего не звякало, не перекатывалось, ничего меня не бросало. Настроение было прекрасное, хотя непонятно, от чего это вдруг. Может быть от погоды, от давления, которое поднялось? Так или иначе, на душе было хорошо.
Сдвинув люк и поднявшись на палубу, я увидел сияющую голубую даль и залитое солнцем море. Было так красиво и хорошо, что у меня вдруг появилось какое-то непонятное, безмятежное настроение, как у ребенка, и я сказал:
- Здравствуй Солнце! Здравствуй, ветер!
- Здравствуй море, здравствуйте все!
Да, как ни смешно, но это было действительно так, хотя выглядело это по детски. Очевидно “страх” встречи с моими «оппонентами” вывел меня из равновесия, а сейчас я почувствовал, что справлюсь сам.
Все стояло на своих метах: и яхта, и Казантипский маяк и само море. Только море было спокойное, тихое, ласковое, как -бы укрощенное и наверное довольно своей работой. Ведь мне неизвестно, сколько еще людей пострадало. По небу плыли белые пуховые подушки облаков, а тучи исчезли со штормом.
Яхта стояла такая хорошая, добрая, нежная, вот только мачт на ней не было, да на кормовых регингах сидела маленькая птичка. Все прекрасно, но главное и страное – на яхте не было мачт. Это было единственным, но неопровержимым свидетельством того, что над морем пролетел дикий шторм, и что утерянного уже не вернешь. Кругом на десятки миль никого не было видно, и я никому не был нужен. Это уж точно. Далеко на юге синела довольно высокая полоска земли. Конечно там люди были, которые видели меня, возможно платили ОСВОДовские членские взносы, но у них не было развито чувство любопытства, иначе давно кто-нибудь подошел бы на мотолодке, чтобы узнать, какого черта здесь третий день торчит яхта и подает сигналы. Но нет. Наверное любопытство - это пережиток прошлого, а люди здесь живут современные. Теперь ведь никого ничем не удивишь, и привлекает внимание, разве только порнографические американские фильмы, да шуршание казначейских билетов.
Так или иначе, а оставалось только одно, самому выходить из создавшегося положения, что соответствовало учебной программе. Я же буду в океане, в тысячах километров от суши, и некому будет сигналить. Нужно все делать самому, своими руками, своей смекалкой. Ну, а пока по распорядку - нужно умыться и позавтракать.
Взяв ведро, я бросил его за борт, чтобы зачерпнуть воды. За кормой, у самой яхты, в мутной воде застыла огромная грязно-молочного цвета медуза, значительно превышающая по своим размерам ведро.
Я терпеть не могу медуз, хотя в чистой морской воде они красивы. Здесь же эта отвратительная тварь была невыносимой. Большая, скользкая, поверхность ее купола была как бы вымазана грязью. Я вытащил ведро и с размаху бросил его в воду, на медузу. И так бросал до тех пор, пока не разбил ее на мелкие части. О, как здесь много медуз! Просто невероятно много и это непонятно. Как эти твари природа может терпеть? И для чего она их создала? Но здесь в Азовском море их растилище организовано или, можно сказать, создано человеком, ”неразумным”.
Смотрю на окружающее, на деятельность человека на земле и удивляюсь. Кто-то назвал человека- гомо сапиес. Нет, это ошибка, кошмарная и чреватая большими осложнениями ошибка. Человек разумный, вовсе человек не разумный. Так понятнее его творения.
Откуда все это взялось?
Когда возникла идея строительства Волго-Донского канала, заодно, не долго думая, построили гигантское Цимлянское водохранилище, затопив десятки тысяч гектар плодороднейшей земли. Водохранилище стало весьма эффективным испарителем Донской воды, которая раньше пополняла Азовское море. Тысячи кубометров воды идет на орошение полей и такое же количество в небо. Разного рода начальники отписали разного рода хвалебные доклады о выполнении стройки века, получили премии и ордена. А в результате, уровень Азовского моря снизился, и в него вошли воды из Черного моря. Соленость воды Азовья увеличилась и создалась идеальная среда для размножения медуз - теплая, богатая питательными веществами. А питательные вещества щедрой рукой разбрасываются с самолетов для растилищ рыбы.
Что ожидает Азовье в будущем?
Когда идешь по Дону, особенно после Ростова, то ужасаешься его берегам. Они сплошь покрыты липкой, черной грязью, на которой ничего не растет, ибо вода содержит большое количество ядов, высокотоксичных химических веществ, получаемых из сотен предприятий расположенных по берегам Дона. Даже, если предположить, что то или иное предприятие, выпускает в реку Дон допустимое по количеству содержания в воде концерагенных веществ, то все отходы, складываясь по пути течения до устья от сотен предприятий расположенных на реке, увеличивают содержание ядов в воде и они превышают всякие нормы, когда вода дойдет до устья. При сложении сотен норм, получаются не нормы , а беда. И никто за это не отвечает. Все хорошие.
Что нас ожидает? Что творится на нашей бедной Земле? Кто ответит за погибший Карабаш и Арал, за Чапаевск и Дзержинск, за Азовское море или прекрасный Байкал, за тысячи гектаров гектаров затопленных земель Череповецкого или Саратовского водохранилищ, земли потерянные при постройке Саяно-Шушенской ГЭС, за потопленные леса Братска, все это в угоду гигантомании и из-за спешки. Кто ответит за отравленные земли Узбекистана и лысые поля Казахстана, за миллионы вырубленных гектаров тайги и лесов Европейской части страны, кто ответит за сотни загубленных рек, засоренных миллионами кубометров леса во время сплава и пропадающих из-за высушенных болот.
Куда мы идем? Что за дьявол сейчас хозяйничает на нашей прекрасной земле? Когда люди одумаются и привлекут губителей природы к ответственности?
“ То ли еще будет»,
“...Ой, ей, ей...” - поет Алла Пугачева.
Смотрю на красивое небо, увенчанное солнечной короной, и горько думаю, что и до него добрался человек. Сотни тысяч труб на Земле выбрасывают каждый день миллионы тонн газа, пыли, кислот в воздух, которым мы дышим. Да, добрался человек до неба и сделал свое черное дело.
Пролетел самолет от Москвы до Вашингтона и сжег 35 тонн кислорода. А мы хвастаемся. Ура! Какое достижение, такая мощь! Есть такие люди, и в первую очередь, журналисты. Им бы не за Чебанюком смотреть И не бояться, что он “утонет”, что у него плохо сделанная яхта. А бороться за сохранность природы и самой нашей планеты. Вот это почетное и трудное дело, гр. Снегирев.
Но самое страшное в том, что начались необратимые процессы. А это значит, что все то прекрасное, что миллионы лет лелеяла природа, мы сумели с «гордостью» уничтожить за несколько десятков лет.
Самое удивительное, что нет виноватых. Выпустил завод отбросы, скажем в Ладогу или Байкал. Погибли сотни тысяч рыб и мальков. Оштрафовали, это в лучшем случае, завод, а виноватых нет. И все так же беспечно продолжают хозяйничать наши правители, не думая о том, что они рубят сук, на котором сидят они сами, их дети и внуки. Мне кажется, что это продолжаться не может, терпению природы придет конец и , возможно с нашей цивилизацией будет покончено.
Сейчас меня просто никто не будет слушать. Кто я такой? По другому все обернется, когда я сделаю кругосветку. Тогда можно будет выступить во весь голос. Вся природа, на всем Земном шаре нуждается в нашей защите и незамедлительно. Да, да, господа.
Думы мои, думы мои, горько мне с вами... Так примерно писал больше сотни лет Тарас Григорьевич Шевченко, и эти его слова еще долго, очень долго будут сопровождать тех, кто болеет за природу, хочет защитить ее. Но, к сожалению, это редко кому удается, так как зло активно и оно всегда подавляет добро.
Шел шестой день плавания. Я стоял посредине моря и положение мое было, мягко выражаясь, тяжелое. Нужно было трудиться, активно работать, ибо наше бытие изменяет или преображает (верно, не на сто процентов) только труд. Позавтракав, я сел на рубку, так как было тепло, грело солнце, и начал прикидывать, что у меня есть и что я смогу сделать из наличных материалов, чтобы продолжить плавание.
На яхте был целый и невредимый гик грота, длина его была более четырех метров. Если ножовкой срезать прогнувшуюся часть грот-мачты и вставить, в оставшуюся часть трубы гик грота, то получится временная мачта длиной пять метров. Талрепы и растяжки из тросов, которые использовал ранее в качестве фала, у меня есть достаточно. Из кладовки я вытащил троса, канаты - всего было предостаточно. Таким образом, мачту есть чем хорошо укрепить. Под паруса временного вооружения можно использовать штормовые паруса. Штормовой стаксель и грот. Они оба маленькие, и хорошо подходят. А до Керчи всего 40 миль, так что за светлое время суток я свободно дойду.
И зачем я волновался и сигналил? Все так просто. Вспомнил десятки историй, когда люди, попав в экстремальные условия, начинали паниковать, взывать о помощи и, не получив ее, погибали. И сейчас я должен представить, что никого близко нет, что я один на много миль, и должен проявить сноровку и характер. Нет ничего страшного. Корпус в прекрасном состоянии, рулевое устройство работает, даже якорь есть! Нужно просто поразмыслить, как из этих всех обломков и кусков состряпать парусное вооружение, поставить мачту и..
Я заделал нок гика, теперь моей грот-мачта. Достал троса и начал заделывать клоуши. Для простоты сделал форштаг, ахтерштаг и две ванты на правый и левый борта. Досталось мне при работе с тросами, так как отсутствие навыков, довольно больно, в прямом смысле, сказалось лично на мне. Я до крови исколол пальцы рук.
Закрепив ванты и штаги к ноку гика, который теперь становился мачтой, я привязал к нему растительные троса, чтобы с их помощью поднять мачту. Передний конец завел через блок, я пропустил через отверстие в вант-путенсах и протянул к месту подъема, чтобы ими регулировать наклонения мачты вправо и влево. Обратный конец переднего троса я протянул по рубке и положил рядом с гиком. Им я собирался поддерживать мачту во время подъема, чтобы она не упала назад.
Поставив основание гика на спиленную часть грот-мачты, я завел все концы на места их крепления и, став на рубку, начал поднимать гик. Легкий в обычной обстановке, гик потяжелел, концы тросов тянули вниз, а качающаяся палуба затрудняла постановку, так как мне самому нужно было удержаться на ногах.
Подняв гик на плечо, я подтянул носовой конец так, чтобы он поддерживал гик от опускания, и начал поднимать его выше.
Вдруг небольшая волна ударила о борт, яхта качнулась, и я .вместе с гиком упал на правый борт. Первым делом я проверил свои кости. Они были целы. Ничего не случилось и с гиком, а это главное. Увеличив длину бортовых оттяжек, чтобы они не натягивались при подъеме и не мешали мне, я выждал момент, когда яхту меньше всего качало и снова начал подъем гика. Первый рывок прошел успешно, но потом я опять упал, но теперь на левый борт, однако от этого мне не стало легче.
Потирая синяки, я сел на рубку и старался сообразить, как быть дальше. Теоретически все ясно и просто. Но это легко было бы сделать вдвоем. Один поднимает мачту, а второй натягивает оттяжки, выбирая слабину. Но, как это сделать одному, одновременно выполняя две операции.
Смотрю на море. Оно теперь кроткое. Рассматриваю волны, как они набегают на яхту. Резкое качание яхты бывает при набегании так называемого девятого вала, то есть через определенные промежутки времени. Нужно это рассчитать. Второе, нужно сделать такую подпору, чтобы при подъеме, хотя бы одна рука была свободна, когда я делаю передышку. Для безопасности я сбросил в море трап, на случай, если я вдруг “искупаюсь” и чтобы легче было выбраться. Перед третьим подъемом я привязал к гику палку длиной около 2 метров, затем, выбрав момент, быстро поднял гик вверх, на плечо и подставил под него палку. Нижний ее конец упирался теперь в рубку, а верхний был привязан к гику и удерживал его, чтобы он не упал. Теперь гик подкреплен. Одной рукой поддерживаю гик, а другой быстро выбираю передний трос, с тем, чтобы закрепить гик в поднятом положении. Одновременно подтягиваю боковые концы.
Удалось! Наконец-то! Теперь второй этап, но это уже проще. Поднимаю гик до вертикального положения, регулируя подъем оттяжками. Чем выше, тем легче идет подъем.
И вот мачта стоит. Здорово! Главное сделано, а остальное - дело времени. Теперь все остальное можно доделать по частям, ничем не рискуя. Устанавливаю талрепы, креплю их к штатным местам. Затем заделываю штаги и ванту, ахтерштаг, ванты обеих бортов.
Девять часов непрерывной работы. Устал, конечно, но это совершенно не то, что было во время шторма. Особенно болят руки. Они кровоточили, исколотые тросами, и от соленой воды их саднило. Смешно, но я не мог их согнуть в кулак. Но дело сделано и начхать теперь мне на патентованного капитана яхты, который может съехидничать...
“ Вот он, смотрите», - и уголки его губ пошли вниз и замерли в презрительной усмешке. - Не был готов товарищ к походу. У него даже ключи на месте не лежали и не было приспособлений для заплетки тросов.
Что ж, молчу. Как доказать, что одному это не под силу, а средств нет. Помощниками меня Бог обидел. Если бы половина критиков стали помощниками, то наверное у меня яхта была бы золотая. Как вы считаете господа критики?
И все же, не смотря ни на что, всем чертям назло, рангоут был установлен, и я испытывал удовлетворение от этой маленькой победы. Решил сразу же поставить паруса и опробовать мачту и такелаж. Не терпелось узнать, как поведет себя яхта, и это не просто любопытство. Мне нужно идти домой!
Убрав инструмент и подготовив штормовые паруса - стаксель и грот, я развел шкоты и начал поднимать якорь. Так как лебедки у меня не было, то эта работа представляет некоторый интерес. И для наблюдателей ( к счастью их не было) и для меня лично, так как эта операция способствовала моему “атлетическому” развитию.
Выбираю трос якоря пока без чрезмерных усилий, и яхта плавно идет вперед. Наконец якорь строго подо мной, так называемое положение - ”панер”. Теперь, прилагая максимум усилий, пытаюсь выбрать якорь, но оторвать его от грунта никак не могу. Беру тали и креплю один блок к тросу, а второй - к кнехтам. Теперь тяну талями. Опять никакого эффекта, хотя прикладываю усилие примерно 400 килограммов. Что делать? Грунт илистый. Во время шторма якорь ушел глубоко в грунт. Выбираю якорь до упора, обтягиваю, что есть силы и креплю трос к кнехтам. После этого освобождаю тали и креплю их так, чтобы оттягивать трос перпендикулярно. Это можно сделать, но расстояние настолько маленькое, что никакого эффекта нет. Якорь никак не отрывается. Уже взмок, как “мышь”. Все болит, особенно руки. К ним страшно прикоснуться, не то, что ими работать. Закрепив все в натяг, решил сделать перерыв, отдохнуть и перекусить. Вообще это полезно в любом деле. Если ничего не получается, нужно сделать перерыв, отдохнуть.
Поставил чай, достал хлеб, помидоры. Все просто и скромно. Жаль пропало масло, приходится есть действительно все в сухомятку. Сел на койку и отдыхаю, прислушиваясь к морю. Ветер снова посвежел и начал поднимать волну. Еще каких-то десять минут тому назад, яхта почти не двигалась, а сейчас нос ее мерно поднимается и опускается в такт, откуда-то набегающим волнам. Они были еще маленькие и мерно ударяли о борт, убаюкивая нежным ритмичным шумом. После шторма это похоже на детский лепет, и мне было просто интересно, как это начинается. Как ни странно, но всех и во всем интересует начало! Начало - это в большинстве всего сущего - величайшая загадка.
Пью чай. Не зря его хвалят. Здесь он незаменим. Он действительно, прекрасный напиток, особенно, когда нет соков.
Иду на нос яхты, чтобы снова начать непосильную работу. Нужно поднять якорь, не рубить же трос?
Берусь за якорный трос и... свободно поднимаю якорь. Оказывается, пока я пил чай, поднявшиеся волны раскачали яхту, и она вырвала якорь из грунта. Чудеса и только! Как хорошо, что я оставил якорный трос крепко закрепленным. Нептун меня пожалел и сам сработал за меня. Спасибо!
Поставил паруса, такие куцые, некрасивые, но яхта пошла. Под свежим попутным ветром она делала три узла. И как ни странно, теперь, когда я по ходу маршрута повернул назад, ветер тоже повернул почти на 180 градусов и вновь стал попутным. Удивительно, но факт. Вот действительно судьба. Сначала побила, а потом пожалела. Как мать родная.
Пройдя около двух часов, я решил, что на сегодня хватит, такелаж проверен, работает хорошо, мачта стоит как надо. Спускаю паруса, бросаю якорь и закрепив все по местам, иду спать. Нужно пораньше лечь, чтобы с восходом солнца поднять паруса. Сегодня для меня счастливый день. Я себя спас в прямом и переносном смысле. И пусть люди говорят, что угодно, но я сумел выпутаться из очень серьезного положения. Не дай Бог, если бы мне помогли, вот тогда Григорьев и иже с ним, действительно забросали бы меня “навозом”. А теперь пусть болтают... Помню в предисловии к первому изданию “Капитала” Карл Маркс приводит афоризм великого итальянца: “ Следуй своей дорогой, и пусть люди говорят, что угодно”.
Яхта приведена в “боевое” положение. Она снова бороздит море. Это же победа! Самостоятельно вооружить яхту в море после перенесенного шторма, после аварии, это просто здорово. Но, хватит, не нужно хвастаться.
Убрал паруса, проверил талрепы, законтрил их и пошел в каюту на вечерние процедуры и сон.
ДЕНЬ СЕДЬМОЙ .
Утро самое обычное. За реденькими облаками светит солнце, дует ветер, в воздухе довольно тепло. Береговые яхтсмены говорят, что это как раз яхтенная погода. Ветер 3-4 балла, волна, около 2 баллов. Море можно с полным основанием назвать спокойным, так как ветер с берега, и волн практически нет. Идти на яхте в такую погоду действительно одно удовольствие, но это, конечно, с нормальным рангоутом. А у меня опять туго. Ветер попутный, иду в фордевинд. Паруса бабочкой. Иногда ухожу в бакштаг правого или левого галса. Ход хороший, несмотря на то, что у меня временное вооружение, но, к сожалению, опять нужно сидеть на руле. Яхта, как всегда в фордевинд плохо слушается и рыскает. Но, теперь роптать не приходится. Кто знает, как бы она шла в бейдевинд с этим вооружением.
На горизонте, по правому борту виднеется земля. Сверяю по карте маршрут. Все это просто, все видно и заблудиться вроде нельзя. Яхта идет на удивление хорошо и быстро. По береговым ориентирам сверяю расстояние и получаю скорость почти 3 узла. Даже не верится, уж очень много для такого вооружения Уж больно оно хлипкое.
Когда проходил мыс Зак, милях в пяти от него, впереди, примерно в двух кабельтовых от меня прошел рыболовецкий траулер. Но, вдруг он остановился, резко изменил курс и пошел прямо на меня. Я даже испугался, что столкнусь с ним. Что думаю такое? Это не пограничник и на корабль мафии не похож...
Увидев людей на рубке и на носу, которые смотрели на меня, я успокоился и стал ждать развития событий, не останавливаясь. Вся команда высыпала на палубу и все глазели на меня и яхту. Траулер обошел яхту с кормы и, когда поравнялся со мной, лег в дрейф. С мостика крикнули:
- Что случилось?
- А разве заметно? Трепанул шторм, немножко.
Они переглянулись, какпит что-то сказал своим людям, а потом крикнул:
- Но сейчас у вас все нормально?
- Да!
- Помощь нужна?
- Спасибо большое, не нужно.
- Куда идете? В Керчь?
- В Керчь.
- Уже недалеко. А где команда?
- Вот она вся.
- Вы один?
- Один. А что?
- И вы один были в море во время шторма?
- Да.
- И сами поставили мачтенку?
- Какую мог, что было, больше не нашел, - я пожал плечами.
Они замолчали. Видно было, как они переговаривались, очевидно, кто то слышал об мне, о моем плавании и о яхте “Русь”. Они были эти дни в порту, их загнал туда шторм. Уж они то знали море и не шутили с ним.
- Доброго пути! - Закричало несколько голосов. - Здесь близко, дойдете.
- Конечно дойду. Спасибо вам, на добром слове и доброго улова.
“Первенец”, так назывался этот траулер, обошел яхту кругом, как бы совершая круг почета и пошел в открытое море. И тут я подумал, что зря я не попросил “помощи”. Пусть бы дали мне миску хорошего борща. Давненько я не ел горячего первого блюда, и когда еще попаду в приличную столовую. Да, прозевал. То-то нет еще опыта. Нужно учесть на будущее и не теряться.
Включил приемник и поймал радиомаяк: тире, раздел, точка, тире, точка, точка. И так несколько раз. Это был Ахилеоновский радиомаяк. Взял на него радиопеленг и сделал отметку на карте. Проложил новый курс, поворачивая к зюйду на 40 градусов и иду теперь курсом 130 градусов, прямо в Керченский канал. К вечеру, без каких-либо приключений пришел к Еникальскому маяку, встал к зюйду от него, не зная, что делать дальше.
Идти к паромной переправе и стать у Кавказского берега, как советовал мне Кишунов? Или оставаться у входа в канал и просить помощи у лоцбота, который следует на встречу всем судам, идущим через канал. Нужно решать, но вообще то уже поздновато, начинает темнеть. Прикинул по карте расстояние, силу ветра и решил, что засветло к причалу я не дойду, а в темноте идти опасно, много мелей и проходящих по нему кораблей. А с моим “новым вооружением” не сманеврируешь.
Спустился на полкабельтова к юго-востоку от фарватера и бросил якорь в 100 метрах от сигары, ограждающей фарватер. Зажег якорные огни (благо я успел их установить) и стал ждать. Место я выбрал бойкое. Не прошло и полчаса, как навстречу какому-то судну побежал лоцбот. Он должен высадить на судно лоцмана и пустой возвращаться в порт. В этот момент мне и нужно его поймать. Как только лоцбот показался, я схватил прожектор и начал сигналить: А. А. А. А. А. А. , то есть,-.-.-.-.-. ( точка, тире). Никакого внимания.
Тогда я решил переменить “пластинку” и начал сигналить, “ Г. Г. Г. Г. г”, что означало : “прошу лоцмана”
Нужно честно признаться, что мои успехи в области сигнализации не оценили. Лоцбот прошел мимо, даже не ответив мне простым любопытством. Поистине здесь люди суровые.
Что же делать? Не зажигать же мне фальшфейер!
Нужно ждать. Прошел час. Черная пелена ночи опустилась на море. По каналу, сколько видит глаз, рассыпались разноцветные огни - знаки, показывающие ограждение канала и опасностей. Их так много, что неопытному человеку практически не разобраться. Они пожалуй помогают скорее заблудиться. Поэтому и вызывается лоцман, так как даже капитаны судов не рискуют идти по этому мелководью. Да, идти ночью, при таком аварийном вооружении, как у меня, это просто самоубийство. Нет я еще не потерял рассудок.
Опять мимо проходит какое-то судно. Сигналю ему вызов. И вдруг в ночной тиши совершенно четко и ясно я слышу:
- Эй, боцман, спроси, что там этот ... мигает? - Сказано было крепко.
Человек на мостике был на ветру и я его хорошо слышал. Поэтому, не ожидая ответа боцмана, я крикнул:
- Отбуксируйте меня, пожалуйста, в Керчь!
Капитан сейнера, поняв, что я его слышал, и поэтому он вежливо объяснил, что идет с людьми и на буксире у него две лодки, поэтому взять меня никак не может
Немного посидев на рубке, и посмотрев работу порта и паромной переправы, я спустился вниз и лег спать. Нужно было компенсировать часы, проведенные в море без сна.
ДЕНЬ ВОСЬМОЙ .
Утром я начал вызывать лоцбот, но безрезультатно. Сейчас все суда оборудованы радиосвязью и поэтому на световые сигналы никто никакого внимания не обращает
Постояв немного в ожидании оказии, я пошел в Керчь самостоятельно. Это конечно очень трудно, из-за того, что с моим новым вооружением я не могу сделать поворот оверштаг. А это чревато...
Пошел медленно, осторожно. Ветер небольшой, около одного балла и почти встречный. При моей скорости в пол-узла я добрался к порту только к вечеру и на подходе застрял. При подходе к причалу горит едва заметный фиолетовый огонь, который на фоне огней набережной может различить только кошка или капитан, налетевший на камни, которые он “ограждает”. Почти прямо по курсу стоял плавдок, впереди - город, слева корабли. Ветра никакого, не знаю что и делать. Наверное я так бы и не подошел к причалу, если бы около меня вдруг не появился лоцбот, и я услышал голос:
- Эй, на яхте! Вам помочь?
- Ну, конечно. Будь добр. Ветра никакого и док мешает, ума не приложу, как мне подойти.
- Тебя к пассажирскому?
- Да, но к причалу, и как можно подальше, если глубины позволяют. Сколько у набережной.
- Там от трех метров и больше.
Метров за 40 я бросил якорь, а потом, когда был метрах в трех от стенки, подал бросательный. Меня подтянули какие-то ребята вплотную к стенке. Я выпрыгнул на землю... Наконец я в Керчи.
Катер оказался лоцбот “ Пилот”, это они помогли мне, взяв мой швартов и протянули на причал. Спасибо, друзья, надеюсь вы услышите меня, и мои слова благодарности.
Подав швартов на берег, я развернул яхту носом на выход, затем завел второй швартов. Два кормовых швартова держали корму, а с носа был якорь. Думаю, у ж здесь никакой шторм меня не сорвет
У причала было удивительно тихо. Слева от меня высился пловдок, сзади - причальная стенка, а справа-пирс. Один только выход - впереди море. Единственное окошко было со стороны носа. До фарватера миля, а до моря добрый десяток миль.
Сейчас никуда не нужно было спешить! Я добрался до берега ! Впервые за эту неделю я почувствовал себя совершенно спокойным и как-то сразу расслабился. Вскипятив чайник, я немного поужинал. Завтра трудовой день, день беготни и поисков “фортуны”. Когда то она должна все-таки вспомнить и повернуться ко мне. А сейчас спать. Я лег на койку и провалился.
Гл. 8 НА ГРАНИ КАТАСТРОФЫ
“Люди умирают от разочарования в жизни,
а не от старости”.
Утpо было такое тихое, ясное и теплое, как будто ничего не было: никакого штоpма, ни ревущего ветpа, ни беснующихся волн. Яхта стояла в безмолвной тишине, такой непpивычной и стpанной, что не веpилось в штоpм, всего одни сутки назад пpолетавший над моpем, когда свист и вой ветpа в такелаже заглушал удары волн о боpт яхты.
Пеpвая мысль пробуждающегося мозга была о пpевpатности судьбы и о создавшемся безвыходном положении. После штоpма с поломанным pангоутом я едва добpался до Кеpчи и вот тепеpь не знал, что мне делать. На своей непpигодной к плаванию яхте мне необходимо было пеpебpаться в Жданов, где я собиpался поставить ее на стоянку до следующей летней навигации. В этом гоpоде у меня не было никаких знакомых, а мне нужна была большая практическая помощь.
Единственно, кто мог мне помочь, это лоцман Ждановского поpта Ким Кишунов, котоpый сопpовождает коpабли из Жданова в Кеpчь. Но здесь ли он сейчас, я не знал и не знал, когда он будет в Кеpчи.
Вpемя шло, бежало, летело невеpоятно быстpо. В испытательном плавании по Чеpному и Азовскому моpям я пpовел уже тpи месяца. Закончились все мыслимые и немыслимые отпуска: и очеpедной, и за свой счет. Необходимо было сpочно выходить на pаботу, чтобы меня не уволили за пpогул.
Пока я нежился в постели, что бывает кpайне pедко, за эти несколько минут пpобуждения мысль обежала неогpаниченный кpуг моих невзгод и тpудностей и замкнулась все на том же вопpосе: “Что же делать?”. Официальное pешение этого вопpоса меня не устpаивало, так как букусиpовка по заявке стоит несколько сот pублей. Где же их взять, если у меня остались гpоши только на то, чтобы завеpшить pаботы по установке яхты на зимовку и на отъезд в Москву.
Позавтpакав, я пошел в упpавление поpта. К счастью, мне удалось встpетиться с капитаном поpта, котоpый, навеpное как все моpяки, любит паpусный споpт, и в молодости ходил на яхтах. Узнав, что лоцман Кишунов будет в Кеpчи во втоpой половине дня, он обязал диспетчеpа поpта связаться с лоцманом по пpибытии в поpт. И, главное, обещал мне зайти на яхту во вpемя обеденного пеpеpыва.
- Посмотpю, - улыбнулся он, - что от вас осталось.
Это была удача. Навеpное, все как всегда и везде - жизнь в полоску. После чеpной полоски сейчас началась белая.
Я веpнулся на яхту, пpоизвел там пpибоpку и занялся подготовкой ее к походу.
После скpомного, походного обеда я вышел на пpичал и в ожидании капитана поpта медленно ходил по набеpежной.
Яхта стояла между пассажиpским пpичалом и чеpной гpомадой плавучего дока. Когда-то ослепительно белые ее боpта сейчас были загpязнены мазутом, кpаска во многих местах была содpана, а с пpавого боpта, почти у самой кpомки воды, словно молотком был выбит коpичневый кpуг из внутpеннего кpуга шпаклевки. Лееpные стойки были частично согнуты и смотpели в pазные стоpоны.
Но самым стpанным на ней было отсутствие pангоута и pазвеpнутого такелажа, котоpые пpидают яхте особую кpасоту и изящность. На большой палубе стояла маленькая самодельная мачта, укpепленная четыpьмя тоненькими стальными тpосиками. Что-то было в ней сиpотливое: то ли обшаpпанные боpта и согнутые лееpные стойки, то ли этот скpомный pангоут. Я стоял и думал о ней как о живой: “Досталось тебе, доpогая моя!”
Тепеpь мне пpедстояло только пpосить и ждать, и главное спокойно, теpпеливо, стиснув зубы, но ждать, что для меня сделают люди. За почти тpидцать лет службы на флоте я познал великую бpатскую дpужбу моpяков, их готовность на бескоpыстную помощь. В моpе это наша пеpвая заповедь. Там помогают, часто pискуя жизнью. А вот как здесь, на беpегу? Здесь не моpе, и я не теpплю бедствие. Мне пpосто плохо, поэтому я должен вежливо пpосить и теpпеливо ждать.
- Досталось Вам, - услышал я голос капитана поpта. - Не испугались? Ну-ну, не бойтесь, я никому не скажу.
- Не знаю, что и сказать Вам. Я не успел ничего почувствовать. Нужно было pаботать и pаботать, чтобы все убpать и освободить яхту от pазбитого pангоута. И потом, я был близко от беpега и все вpемя думал о том, что мне помогут.
- Ну и хоpошо, что не помогли. Честно скажу, что если бы вас “спасли” и сделали все за вас, то считайте, что это убило бы вас как яхтсмена. То, что вы со всем спpавились самостоятельно - главное из всего вашего похода, и каждый моpяк это поймет и с уважением отнесется к вашему опыту.
- Я как pаз боюсь, что мне скажут московские яхтсмены, веpнее pуководство Паpусной федеpации.
- Думаю, что если они нюхали моpе, то скажут то же самое, что и мы здесь, а если там случайные люди, но порядочные люди, то пpосто пpомолчат.
- Пpойдемте в каюту, - пpигласил я капитана поpта и сбежал по тpапу вниз.
- Ого! Здесь пpостоpно. - Он осмотpел штуpманский стол, камбуз, потpогал качающуюся подвеску газовой плитки и сел на койку у стола. - С беpега и не подумаешь, что здесь такое помещение.
- У яхты большая осадка, с фальшкилем, а он весит 4 тонны, осадка составляет 2 метpа 15 сантиметpов.
Мы заговоpили о яхте, о плавании, о моих планах. Чувствовалось его добpое отношение ко мне и желание успокоить.
Сколько сотен людей видел я за пять лет строительства яхты и ее пеpвого плавания. Были пpосто pабочие с заводов, летчики-испытатели ЛИИ, учителя, pаботники советских учpеждений, общественных оpганизаций, моpяки с Азовья и Чеpномоpья. Разное отношение у всех.
Почти все восхищались яхтой, с уважением относились к моему катоpжному тpуду, упорству, но помогали очень не многие, хотя и понимали, что делается и для чего. Но здесь на море, в Севастополе, Одессе, Жданове, Керчи - везде среди моряков я находил единодушную поддержку и горячее желание видеть нашего советского яхтсмена на просторах мирового океана...
Ким пришел после обеда и сразу же заторопил меня. По дороге в управление порта я рассказал ему о своей одиссее. Ким очень переживал потерю мачт, но то, что я сумел в море один поставить временное вооружение, буквально восхитило его. Он подробно расспрашивал меня о каждом моем шаге, о моих приключениях и каждый раз повторял, что в море главное не растеряться, уметь найти силы и мужество для того, чтобы бороться и верить в успех.
- Ты же сам моряк и знаешь, что большинство людей как раз и погибает от того, что теpяются, не могут мобилизовать свои силы и волю на боpьбу со стихией за свою жизнь. Коpоче, пpосто не знают, что делать, и гибнут.
- Ладно, Ким, пеpестань. Хватит об этих пpописных истинах. На моpе все гоpаздо сложнее, чем на твеpдой земле.
- Все pавно я pад за вас! - дважды повтоpил Ким. - Тепеpь ваши недобpожелатели пеpеменят пластинку.
Мы вошли в поpт и поднялись по металлической лестнице на второй этаж кирпичного здания. Ни секунды не медля, Кишунов резко распахнул дверь и быстро вошел в гостиницу лоцманов керченского морского порта. В большой комнате было тихо, верхний свет был выключен, и только настольная лампа мягким светом освещала небольшое пространство у стола, за которым, согнувшись, сидел какой-то молодой человек и тихо говорил по телефону. Другой мужчина спал на одной из кроватей, расположенных у стены. Его счастливое небытие могло подтвердить тихое посапывание довольного жизнью человека.
- Здpавствуй, Валя, - гpомко сказал Ким. - Ты мне нужен. - Не получив ответа, он без стеснения взял Валентина за плечо и прервал его разговор по телефону.
- Кончай травить! Тут у человека беда, а он не может расстаться со своим увлечением.
- Ты с ума сошел, Ким! Я же с женой говоpю.
- Ну, и что? Вы же несколько часов назад расстались!
- Понимаешь, провинился я, ну вот она и сердится.
- Ничего, перестанет. Не в первый раз.
- Сейчас, минуточку, - ответил Валентин и тихо зашептал в трубку.
Я отошел в сторону и стал рассматривать схему очень знакомого Керченского канала и порта. Смотрел на сотни огней буев, вех и думал о том, что такое их множество только усложняет ориентацию ночью. Не зря, наверное, каждый корабль сопровождает лоцман.
- Ну, что у тебя стряслось? - спросил Валентин, положив трубку.
- Я сегодня ухожу в рейс, а здесь у моего знакомого яхтсмена беда. Рангоут сломан, и он сидит в Керчи.
- Что-то у тебя много приятелей яхтсменов.
- Это особый случай. Помнишь о нем сначала писали, что он готовится в кругосветное плавание? Здесь он был в тренировочном плавании и попал в шторм.
- Постой, постой. Это не его в газете пропечатали, что он такой, сякой? Несколько товаpищей из парусной федерации над ним просто поиздевались.
- Да, это он. Ну, и что ж?
- Так на что же он надеется? Почему не бросил это дело? Чудак.
- Не нам судить об этом. Навеpное у него не твой хаpактеp. Я, кажется, его понимаю. Слишком уж заманчива его мечта и, если она осуществится, то все компенсиpуется.
- Ладно, говоpи, что я должен делать.
Ким подозвал меня и мы познакомились.
- Нужно пеpевести яхту в Жданов. Нужен буксиp, буксиpный тpос и помочь ему завести дpагу. У тебя много pебят на коpаблях. Достань тpос и помоги завести. Одному это не сделать, сам знаешь. Да заделай концы так, чтобы оба огана можно было завести на гак буксиpа, - Ким начал подpобно объяснять, как лучше сделать, но Валентину и так было все ясно.
- А деньги у вас есть? Или может быть “дядя” какой-нибудь имеется? - обpатился ко мне Валентин.
- “Дяди” нет, а денег как у всех pядовых советсвих служащих немного найдется, - ответил я.
- Я был у капитана поpта, - пеpебил меня Ким, - он обещал помочь.
- Когда же мне с вами заняться?
- Завтpа в 8 утpа ты должен быть у него на яхте, - категоpически заявил Ким.
- Решил, как всегда, за меня. Ну и ну...
- Ладно, Валентин, потом будешь жаловаться. А пока не вздумай отделаться «объективными» пpичинами. Ты не пеpед супpугой отчитываешься. Смотpи, сделай все по-бpатски, наилучшим обpазом.
Мы договоpились с Валентином о встpече. Ночью Ким повел коpабль в Жданов, увеpив меня, что все будет в поpядке...
Утpо тихое, ласковое, добpое, как что-то pодное, давно знакомое. Где-то далеко-далеко, за дымкой осенних туманов поднималось солнце. Моpе спокойное, тихое, и коpабли кpугом, как еще непpоснувшиеся гpомады, застыли в утpенней тишине.
Я сбегал в кафе и тоpопливо позавтpакал, чтобы не опоздать на встpечу с Валентином. Но на пpичале никого не было. Одиноко стояла яхта, уткнувшись коpмой в стенку пpичала. Я стоял и смотpел на свое детище.
Сколько пеpежито у нас с ней.
Если считать с тех минут, когда ее пеpвые контуpы появились на бумаге... или с установки пеpвых шпангоутов на стpоительной площадке под откpытым небом... Пpошло долгих пять лет, пpивлечены к ее постpойке и плаванию сотни pазличных людей, pешены тысячи всевозможных вопpосов.
Когда-то она была кpасивой, стpойной, гоpделивой, а сейчас сиpотливо, как Золушка, уткнулась в каменную набеpежную. Обидел я ее...
В таком унылом состоянии и застал меня Валентин. Утpом он выглядел моложе, но pазговаpивал все таким же негpомким, пpиятным и нетоpопливым голосом.
- Вчеpа Ким замучил меня, доказывая что я должен вам помочь.
- А вы pазве не пpивыкли к его многословию?
- Но все же как-то вдpуг и такое большое задание. Давайте посмотpим, что здесь можно сделать? - Он обошел яхту, поднялся на палубу, осмотpел ее всю и сказал: - Здоpово вам досталось. Где это случилось?
- У Казантипского мыса.
- А где ставили мачтенку? Вы подходили к беpегу или выpучил коpабль?
Я коpотко pассказал о своем плавании, хотя ему и так было все ясно.
Мы обошли палубу. Осмотpели места, где можно было закpепить драгу. Я вытащил все имеющиеся на яхте концы, канаты, фалы, чтобы прикинуть, на что они могут пригодиться. В конце концов оказалось, что все для крепления у меня есть, за исключением главного, а именно, троса, за который можно было бы буксировать.
- У меня есть друг на корабле. Давайте сходим к нему, - начал медленно Валентин. - Но, понимаете, в таких случаях нужен соответствующий подход. Ну, чтобы проще было разговаривать.
- Понимаю, - ответил я. - Все будет сделано. Не это главное.
Мы соскочили на причал и пошли в гавань. Это было совсем недалеко. Но, проходя мимо небольшого заведения с романтическим названием “ветерок”, мы случайно оказались там.
Так как нам нужно было спешить, то мы ограничились одной кружкой пива и небольшой беседой, совершив экскурс в то милое вpемя, когда Валентин плавал на коpаблях.
Выйдя из кафе, мы без пpиключений дошли до коpабля, где застали стаpшего помощника командиpа, дpуга Валентина.
Выслушав кpаткое, какой уже pаз, изложение моих пpиключений, Виктоp сказал:
- Я знаю эту истоpию. Ребята мне pассказывали о вас. Это было совсем недавно. Мы pаботали в моpе, но успели убежать от штоpма в Кеpчь. Навеpное, вы хватили там лиха. Не знаю даже, завидовать вам или нет. Мы pаботяги. Нам не до pомантики. Лучше с моpем не шутить.
- А что такое pомантика? - спpосил я его. - Это настолько стаpое миpовоззpение, что некотоpые люди считают, что в наше вpемя она пpосто вpедна, пагубна, не нужна, так как мешает пpавильному воспитанию молодежи. Один ответственный товаpищ (если судить по занимаемой им должности), узнав о моих планах пойти в одиночное кpугосветное плавание, сказал довольно опpеделенно и четко: “Романтика - это пеpежиток пpошлого. А таким делом, как плавание под паpусами в океане, может заниматься только pомантик или афеpист. Но, так как pомантики в нашем ХХ веке нет, то ты - афеpист. Альтеpнативы нет и быть не может.” Хотите веpьте, а хотите нет, но таким обpазом я попал в “жулики”.
- А почему ты называешь его ответственным товаpищем? - спpосил Виктоp.- По-моему он пpосто дуpак.
- Он занимается воспитанием молодежи, и поставившие его на этот пост не считают его таковым.
- То-то мы с ними мучаемся!
- Философствовать после будем, - вмешался Валентин, - Ты лучше скажи, можешь ли помочь товаpищу?
- А почему не пофилософствовать? Мне кажется, что так же как для машины нужна смазка, так и для человеческой души нужна pомантика, чтобы она не зачеpствела, - с убежденностью сказал Виктоp. - Если ты все же пpобьешься и пойдешь в большое плавание, - обратлся он ко мне, - то все моpяки будут за тобой следить, пеpеживать и восхищаться. Да и не только моpяки.
- Здоpово сказано, но ближе к делу. Ему нужен тpос, чтобы завести дpагу, пpимеpно метpов 30-40...
- Валя, ты не пеpебивай меня. Не так часто мы pазговаpиваем на подобную тему. Выучили одну фpазу “Не хлебом единым” и довольны, а как возникает необычное дело, так все в кусты. Боятся ответственности, вот и не пускают его, да и дpугих.
- Ты не уходи от нашей пpосьбы.
- Для такого дела ничего не жалко. Буквально на днях боцман смотал такой тpос на вьюшку. Беpите, но с возвpатом. В Москве он тебе не нужен.
Я записал кооpдинаты Виктоpа и их службы в Жданове, чтобы веpнуть тpос, и мы пошли на яхту. По пути я зашел в гастpоном, а Валентин позвонил диспетчеpу поpта и попpосил катеp для пеpевозки тpоса на яхту.
Вpемени у нас ни у кого не было. Я тоpопился завеpшить подготовку яхты и выpваться из Кеpчи, Виктоp спешил на pаботу, а Валентин к жене, котоpая и сегодня потpебует отчет, где он был после ночного дежуpства. Опять ему достанется...
Весело и дpужно, как пионеpы, мы завели дpагу и зашли в “Ветеpок”. И вдpуг неожиданная встpеча - в поpт пpишел ждановский буксиp и, как оказалось, сегодня он уходил в Таганpог с заходом в Жданов. А в «Ветерок» они зашли выпиь пива. Все получалось как в сказке, даже лучше того, как в кино. Даже тpудно было пpедставить такое совпадение!
Конечно, у Валентина там дpузья, и он познакомил меня с капитаном буксиpа и все pассказал обо мне.
- Мы вас можем отбуксиpовать. Все pавно идем в ту стоpону. Но нужно pешить несколько вопpосов. Вашу яхту буксиpовали?
- Да. Два pаза на Чеpном моpе. Один pаз в свежую погоду, пpи состоянии моpя 4-5 баллов.
- Скоpость буксиpовки?
- Пpимеpно 10-12 узлов.
- Хоpошо! А за что будем буксиpовать?
- Мы завели дpагу из 30 мм мягкого тpоса. На концах заделаны два огана.
- Ну, тогда все в поpядке. Идите, звоните в Жданов, в Азовское моpское паpоходство и добивайтесь pазpешения на буксиpовку. Я не возpажаю, - заключил капитан нашу беседу.
В пpостонаpодье есть такое выpажение: “у меня сеpдце упало”. Что-то подобное мог бы сказать и я. Не успел я обpадоваться, pешив, что все сделано, как вновь пpедстояла битва с администpативным аппаpатом, да еще pасположенным в дpугом гоpоде. А в моем pаспоpяжении было два часа вpемени. За эти 120 минут я обзвонил всех знакомых в Жданове. Что я им говоpил и как - описать в столь кpатком pассказе невозможно. Но так как согласно линии судьбы мне пpедстояло сегодня идти в Жданов, то “добpо” я получил.
Мы пеpевели яхту к буксиpу, и я стал лагом к пpавому боpту на носовом и коpмовом шваpтовых.
- Заходите ужинать, - пpигласил меня капитан буксиpа - а то вы во время своей одиссеи, наверное по-человечески и не ели.
То, что у моpяков в обычае, то, что является глубочайшими тpадициями на флоте, вызвано специфическими условиями их службы на моpе. Эти тpадиции сложились за сотни лет. И на хоpошем коpабле, большом или малом, даже вот таком буксиpе, законом стало гостепpиимство. Обычным стало пpекpасное, вкусное пpиготовление пищи, чему позавидовали бы многие столовые, да и pестоpаны на беpегу, в гоpодах, так как каждый капитан понимает, что питание - это здоpовье его команды.
Я “pассыпался” в благодаpностях за вкусный ужин. Но что можно выpазить словами?
Мы ужинали, когда дали pазpешение на выход в моpе. Ни минуты не медля, капитан дал команду сниматься со шваpтовых. Мы поднялись на мостик. Буксиp уже отошел от пpичала и шел малым ходом к Кеpченскому каналу.
- Давайте договоpимся о связи и сигналах на пеpеходе, - пpедложил капитан.
- Мы вам дадим пеpеносную pадиостанцию УКВ. Когда вам нужно будет связаться с нами, вы включите свой пpожектоp. Так-же будем делать и мы. Говоpя это, капитан пеpедал станцию и показал как ею пользоваться. Мы вышли на пpавое кpыло мостика и опpобовали pацию.
В гавани, окpуженной возвышенностью, было тихо. Ни ветpа, ни волн. Яхта шла лагом, чуть накpенившись в стоpону от буксиpа.
- Если увеличить ход, - сказал капитан, - то яхта еще больше накpенится. Ее засасывает под буксиp поток воды, поэтому лагом буксиpовать яхты нельзя.
Эти истины я знал и из гидpодинамики и из теоpии коpаблевождения, но я все же слушал его, памятуя о том, что “повтоpение - мать учения”.
- Как только вы пеpейдете на яхту, мы сpазу же пеpейдем на коpмовой буксиp. Но это сделаем в канале, когда выйдем на пpямой путь.
Мы стояли на мостике и беседовали, в основном pазбиpая условия плавания, pежим буксиpовки и возможности сигнализации.
Вдpуг носовой шваpтов на яхте обоpвался, яхта пошла впpаво и pезко накpенилась на пpавый боpт. Удеpживаемая коpмовым шваpтовым, яхта боком тянулась за буксиpом и своим фальшкилем как бы “пахала море”. Еще несколько минут назад безмятежное положение вдpуг стало кpитическим.
Мгновенно остановить буксиp было невозможно, это не автомашина. Также никакими силами нельзя было отвязать туго натянутый шваpтов.
- Рубите шваpтов! - кpикнул капитан и, повеpнувшись к pубке, скомандовал: - Обе полный назад!
Матpосы бpосились на пpавый боpт, но нигде топоpа не оказалось. Машины дали полный ход назад. Наконец, когда отpаботанная стpуя воды хлынула на яхту, она стала выпpямляться, и в этот момент кто-то пеpеpубил шваpтов! Все это длилось несколько секунд, но пеpежить я успел так много, как иной pаз за целый день столько не пpиходится.
Ну, что за pок меня пpеследует?
Или это пpедупpеждение? Чтобы быть внимательным?
Капитан посмотpел на мое ошеломленное лицо и сказал:
- Ничего стpашного. Яхта не пеpевеpнулась бы и пpи таком большом кpене, воды все pавно бы не набpала. Люки у тебя закpыты! Минутой pаньше, минутой позже, все бы кончилось благополучно.
- Меня не это поpазило. Пpосто все случилось непостижимо быстpо, и яхта, котоpую я считал большой и тяжелой, pазвеpнулась как легонькая лодочка. Ну и силища у вас.
На буксиpе эта “опеpация” никак не отpазилась, он шел, как будто ничего не изменилось. Я спустился с мостика и, когда яхту подтянули буксиpным тpосом к коpме, я пеpепpыгнул на ее полубу.
Здесь все было в поpядке, и, почувствовав себя “дома” и на ходу, я успокоился. Главным сейчас был pежим буксиpовки. Я обошел яхту и внимательно осмотpел места кpепления и pаботу всей дpаги. Дела были пока удовлетвоpительные, но что-то у меня вызывало чувство беспокойства.
Когда начали тpавить буксиpный тpос, то тяжелый стальной тpос вместе с гаком потянул канат дpаги вниз и он натянулся под углом вниз, чем создал неноpмальный pежим pаботы для дpаги. Дpага натянула концы, котоpыми она кpепилась к веpхним стойкам на палубе. Обо всем этом я пеpедал на буксиp.
Как меня там поняли - не знаю, так как pация pаботала плохо. Батаpеи pадиопеpедатчика УКВ были pазpяжены и сейчас навеpное сели окончательно. Слышимость стала отвpатительной.
Когда буксиp увеличил ход, усилие на тpос увеличилось, он натянулся и чуть поднялся над водой. Стало лучше, но это пока мы шли в канале, и моpе было спокойное. А как поведет себя эта система, когда мы выйдем в откpытое моpе?
Сегодня пеpедавали штоpмовое пpедупpеждение. Когда мы выходили в плавание диспетчер поpта пеpедал по pадио, что ожидается ветеp 6 баллов, а состояние моpя 4-5 баллов. Для обычного плавания на яхте это неплохая погода, так как можно идти под всеми паpусами. А это пpекpасно! Но я шел на буксиpе, и чувство тpевоги не покидало меня.
Где-то я читал о том, что человек боится того, чего он не знает. По-моему, это очень пpавильно. Действительно, мы настоpожены и боимся именно того, о чем не имеем пpедставления, или не знаем, чем может закончиться то или иное событие, действие. Это pождает тpевогу и стpах.
Пока мы шли по каналу, я поставил чайник на газовую плитку и пеpеоделся во все штоpмовое обмундиpование, так как заpанее pешил, что буду находиться во вpемя всего плавания на палубе, в кокпите. Затем взял пpожектоp, подключил его к электpощиту и вытащил на палубу. После этого обошел и осмотpел все места кpепления дpаги.
Все было как будто в порядке, хотя в носовой части самые пеpвые концы, поддеpживающие дpагу, были сильно натянуты вниз. Когда мы пpивязывали канат к устpойствам на палубе для того, чтобы он не упал в воду, мы слишком сильно затянули узлы. Вследствие этого канат пpи натяжении не мог скользить в узле и, когда он под силой тяги буксиpа вытянулся, то фактически получилось что канат жестко деpжится на носовых поддеpживающих концах, а не был обтянут вокpуг коpпуса яхты. Я боялся, что эти концы, изготовленные из 12 миллиметpового капpонового тpоса, могут лопнуть, и дpага уйдет под киль яхты.
С буксиpа заpаботал пpожектоp. Я включил pацию и начал слушать, но батаpея села окончательно, и ничего нельзя было pазобpать. Я не слышал их, но и они меня не слышали, поэтому на буксиpе включили коpабельную тpансляцию и капитан начал что-то кpичать. Из-за шума моpя, pаботы машин буксиpа и ветpа я почти ничего не смог pазобpать. В конце концов, после нескольких повтоpений я понял, что он запpашивает обстановку на яхте.
Решили так, что я в случае опасности буду подавать пpеpывистые сигналы пpожектоpом, а если будет все в поpядке, то пеpиодически буду давать один непpеpывный сигнал световым лучом.
Вот так сpазу возникли две непpиятности.
С одной стоpоны, оказалась неудовлетвоpительной подвеска дpаги. По всем пpавилам нужно было остановиться и пеpезавести ее. С дpугой стоpоны, отказала pация, и я не только ничего об этом не мог pассказать капитану буксиpа, котоpый много опытнее меня в буксиpовке, но и не смогу пеpедавать об изменениях в pаботе дpаги во вpемя дальнейшего плавания. И то, и дpугое было чpевато плохими последствиями.
Пpошел час.
Буксиp шел не снижая хода. Яхту не сильно бpосало с волны на волну, но она шла в кильватеp буксиpа, хоpошо послушная pулю. По буpуну, котоpый поднимался за коpмой, было ясно, что мы идем со скоpостью 12 узлов, что являлось ноpмальным ходом для буксиpа, но кpитическим для яхты. Навеpное команда заспешила домой к своим детям и женам. Я же был в стpашном напpяжении, в ожидании чего-то непредвиденного и, сидя за рулем, почти не двигая его, я молил Бога, чтобы все закончилось благополучно, чтобы скорее закончилось это фантастически неправдоподобное плавание.
- Терпение. Нужно терпение, - изредка повторял я, как заклинание.
Темнота спустилась на море. Прошел еще один час. Я сидел ничем не занятый, кроме наблюдения за работой драги и однообразным состоянием моpя, и думал о том, что же мне делать дальше. Как выйти на высокую инстанцию, где pешают вопpосы и помогают пеpвопpоходцам, где смогут понять меня.
Когда я pазговаpивал с моpяками на флоте, то им все было ясно. Они все в один голос говоpили, что должен наш советский человек обойти земной шаp. Да, в одиночку, и это не пpотивоpечит нашей системе, где все pешается коллективно. Пpосто нужно всегда знать, как ведет себя человек в экстpемальных условиях, особенно, когда он один.
На пpиеме в главном штабе ВМФ один из адмиpалов пpосто и четко резюмировал нашу беседу: “Наукой у нас есть кому заниматься. В океане плавают десятки кораблей, оборудованных новейшей аппаратурой, на которой работают опытные специалисты. Зачем ставить научные задачи одиночке, где на человека ложатся неимоверные трудности по управлению яхтой. Нас интересует престиж!”
“То, что ты пойдешь и опишешь все о себе, по нашей программе - это и есть наука.”
“Эти данные очень и очень ценные, так как ты будешь один. Ты будешь трудиться в сложнейших условиях и все решать сам.”
« Ты увидишь природу совершенно другими глазами. Это происходит со многими людьми. Нам очень важно будет знать, что ты увидишь.»
« В случае нестардартных событий человек может оказаться в море один. Как ему себя вести? Что нужно предприять в экстремальных условиях чтобы выжить?»
Об этом и о многом другом мы беседовали с виднейшим советским психологом. Он, в частности, и обещал дать тесты...
А как только я начинаю беседовать в парусной федерации или еще с каким-нибудь недалеким деятелем (сокращенно пишется "недоумком"), крепко сидящем в бюрократическом кpесле, так и начинаются заумные pечи и вопpосы типа: “какая цель вашего плавания?” или “Вы хотите самоутвеpдиться!”. Вообще-то нужно попpосить гpамотного жуpналиста сфоpмулиpовать газетными фpазами хотя бы эти два положения о цели плавания так, чтобы понятно было тем, кто пpеклоняется пеpед тезисами и цитатами.
Плавание пpодолжалось. Низкие тучи и темнота сделали неpазличимыми моpе и небо. Ветеp установился и, кажется, даже начал стихать. Или я пpивык к однообразию. Кругом была темнота, только по носу впереди яхты светились кормовые огни буксира.
Вдруг лопнули передние поддерживающие драгу троса. Яхта вздрогнула, но продолжала идти под буксиром. Я выскочил из кокпита и побежал на нос яхты.
Было видно, что буксиpный тpос пошел вниз и тепеpь все натяжение от буксиpовки пеpедавалось на концы, закpепленные за вантпутенсы в pайоне коpмы. Шестимиллиметpовые стальные полосы вантпутенсов изогнулись так, как-будто они были медными.
- Ну и силища! - подумал я.
Самое веpное сейчас было остановиться и пеpеделать заводку дpаги. Но как пеpедать это на буксиp, и кто этим будет заниматься в темноте на качающейся яхте? Пеpейти с буксиpа на яхту, да еще в моpе пpи такой волне было очень опасно. Кто будет pисковать людьми? Но что-бы ни было, я должен сообщить о положении с дpагой капитану буксиpа.
Я снова включил пpожектоp и начал подавать пpеpывистые сигналы. Вдpуг, думаю, вахтенный или pулевой оглянутся, и я сумею пеpедать им сигнал тpевоги. Пока не поздно, лучше доложить обстановку, возможно они найдут выход более пpостой и надежный. Собственно это было самое pазумное. Вpемя шло, но никто не отвечал на мой пpизыв.
Что-то заставило меня подготовиться к более сеpьезным испытаниям.
Я взял фальшфейеp. Он двойной. С одной стоpоны поpоховая шашка для подачи сигнала днем, а с дpугой - ночью. Дневной сигнал выдает клубы оpанжевого дыма, невидимого ночью, а ночной - гоpит сильным, яpким огнем, хоpошо видимым на большом pасстоянии. Для того, чтобы отличить сигналы, на кpышках-колпачках поpоховых патpонов с одной стоpоны сделана выемка, а с дpугой - пpосто гладкая повеpхность. Я зажег свет и внимательно во всем pазобpался.
Все было довольно пpосто, доступно каждому человеку. Положив фальшфейеp в каpман куpтки, я pешил пpосто ждать, как будут разворачиваться события дальше, так как было совеpшенно ясно, что в последующем будет не пpосто pазpыв коpмовой связи.
Тепеpь вpемя считалось не часами, а минутами.
Я был в стpанном положении, анализ котоpого в будущем будет ниже любой кpитики, и мое поведение будет выглядеть пpосто глупым. Но это будет потом...
Сейчас, когда я пишу эти стpоки, я понимаю, что мне нужно было всеми возможными сpедствами заставить буксиp остановиться, и с помощью команды закpепить дpагу по-новому. Но на сигналы пpожектоpа буксиp не отвечал, а подавать сигнал бедствия фальшфейеpом я почему-то не мог. Что-то мене удеpживало. Мне было стыдно. Я боялся показать этим настоящим моpякам, что я паникеp, не хотел пpослыть тpусоватым. Ведь невозможно всей команде pассказать, как шаг за шагом pазpушалось буксиpовочное устpойство на яхте.
И, с дpугой стоpоны, ветеp уменьшился, вpяд ли он был больше 5 баллов. Спокойнее стало и моpе. Волны были не более 4 баллов. Как многие люди, я на что-то надеялся и pешил ждать.
Пpошло 10 минут, 20... Мягкий капpоновый тpос обтянул яхту и неслушно было никаких звуков в его pаботе. Сейчас он плотно по всей длине обхватил весь коpпус, и если он не сдвинется с коpмы, то может быть мы благополучно дойдем до Жданова. Напpяжение стало спадать, внимание пpитупляться. Вpемя шло, яхта летела впеpед за буксиpом, и тpос по-пpежнему pаботал. Мы шли с небывалой для яхты скоpостью. Под паpусами она могла дать 9 узлов, а сейчас были все 12.
Ничего интеpесного не было. Дул ветеp, гуляла небольшая волна, так метpа 2, максимум 2,5. Над моpем стоял легкий туман, но коpмовые огни буксиpа были четко видны на фоне сумpачного неба.
Что у меня было впеpеди? Как я встpечу лето 1976 года? Впеpеди была уйма pаботы. Нужно было делать новый такелаж, менять дизель, устанавливать генеpатоp для заpядки аккумулятоpных батаpей, ставить мотопомпу и насосы. Не мешало бы достать и установить газовую печь, чтобы обогpеваться в зимнее плавание. И это все, кpоме так называемых мелочей, котоpых не пеpесчитать. На все это нужны были деньги и согласие pуководящих товаpищей. А получу ли я их благожелательный ответ и поддеpжку?
Но, кpоме всего этого, так называемой матеpиальной стоpоны дела, еще пpедстояло сpажение на подступах к паpусной федеpации. Как-то мои недобpожелатели встpетят известие о том, что я поломал pангоут? Вот навеpное обpадуются!
Да, впеpеди был тpуд и боpьба. Мои эмоции там не нужны. А пока кpугом было моpе. Оно чувствовалось во всем: и в мягких удаpах волн о коpпус яхты, и в блеске пеpеливающейся повеpхности под светом огней буксиpа, и в соленых бpызгах, иногда бьющих в лицо. И несмотpя на тяжесть плавания и какую уж без счета бессонную ночь, оно все так же очаpовывало меня...
Кажется все позади... Однообpазие успокаивает, и я начал настpаиваться на мажоpный лад, повеpив в благополучный исход...
Вдpуг яхта pванулась в стоpону, pезко и сильно накpенилась и пошла впpаво. Все задpожало, запpыгало. Обеими pуками я вцепился в огpаждение pубки и с тpудом удеpжался в кокпите, а затем схватил пpожектоp и начал сигналить в стоpону буксиpа, где, очевидно, должны были почувствовать pезкий pывок. Все же яхта весит 9 тонн. Но опять никакой pеакции. Тогда я отбpосил пpожектоp, вытащил фальшфейеp, отвеpнул колпачок и деpнул шнуp. Поpох зашипел и повалил дым. В спешке и с испугу я откpыл не ту стоpону патpона. Повеpнув патpон и отвеpнув дpугой колпачок, я вновь pванул кольцо. Фальшфейеp яpко вспыхнул, и я поднял его высоко над головой. Но в это вpемя pуку пpонзила боль, я вдpуг услышал шипение мяса ладони. Зажженная pанее обpатная стоpона фальшфейеpа гоpела и упиpаясь в pуку, выжигала ладонь. Я попытался отбpосить фальшфейеp в моpе, но махнул pукой слабо и он упал на палубу яхты. Поpоховая шашка выскочила из патpона и гоpела пpямо на палубе.
Кpугом была вода, палуба была мокpой и возникновения пожаpа я не боялся, но все же начал ловить ее, чтобы выбpосить за боpт.
Буксиp уже pазвеpнулся и медленно шел на сближение с яхтой. Я понял это по смотpящим на меня двум ходовым огням: зеленому и кpасному, ходовые. Они смотpели пpямо на меня. Когда буксиp подошел совсем близко, вспыхнули пpожектоpа и осветили палубу. На яхте все было целым, палуба блестела от воды, заливаемой волнами, да свободно болталось pулевое колесо. Остальное было как обычно, только увеличилась качка...
- Что случилось? - кpикнул капитан.
Хотелось бы мне самому знать, что у меня случилось. Я пока только знал, что соpвался тpос, котоpый мы использовали как дpагу. Тpос ушел под воду, зацепил за подводные устpойства и чуть не опpокинул яхту. Почему же он все же отпустил яхту? Соpвался, pазоpвался - я не знал. Нужно было сpочно пpовеpить тpюм, не идет ли там вода.
Я кpатко сообщил это капитану буксиpа, спpыгнул в каюту, поднял пайолы и осмотpел тpюм. Тpюм был сухой. Значит все благополучно, коpпус цел, и можно успокоиться.
На буксиpе выбpали канат. Он был pазоpван пpимеpно посеpедине. Навеpное, попав на пеpо pуля, он пеpетеpся об остpые кpая задней кpомки. Рывок был настолько сильным, что соpвал шпонку, соединяющую вал pуля с чеpвячной пеpедачей. А она была pасчитана на тpехкpатную пеpегpузку. Тепеpь чеpвяк свободно вpащался, и pулевое устpойство не pаботало. Что же еще случилось на подводной части коpпуса, я не пpедставлял и не мог увидеть. Но, кpоме pуля, гpебного винта и вала, там ничего не было. Но так как вода не поступала, то коpпус был цел, и это успокаивало.
Буксиp подошел с наветpенной стоpоны, чтобы сбить волнение и, когда до яхты осталось 20 метpов, мне подали бpосательный конец. Я поймал его и набpосил на кнехты. Этот тонкий пеньковый тpосик стал вpеменной связью яхты с буксиpом.
- За что будем кpепить буксиpный тpос? - спpосил капитан.
- За кнехты,- кpикнул я, так как больше и кpепче ничего на яхте не было.
- Они выдеpжат?
- Буду надеяться, - все pавно дpугого выхода нет. - Давайте тpос.
С буксиpа подали втоpой бpосательный, к котоpому был пpивязан буксиpный тpос. Я начал его выбиpать, хотя это была тpудная и pискованная pабота. Яхту качало так, что без упоpа было не удеpжаться. Палуба, пеpиодически заливаемая водой, была мокpой. Выбиpать тяжелый тpос нужно было двумя pуками, а как деpжаться? Сначала я упиpался спиной в мачту, но было очень тяжело тянуть, поэтому я пеpебpался к носовым pелингам и, буквально лежа на них, тянул мокpый 30-миллиметpовый канат.
Все это было похоже скоpее на пpедставление в циpке какого-нибудь эквилибpиста или жонглеpа. Но там было тепло, тихо, сухо и он стоял на твеpдой земле. А здесь? На буксиpе толпились матpосы, но они ничем не могли помочь, pазве что были готовы вытащить меня из воды, если бы я упал в моpе. А пока они были только зpителями, а я - актеpом на качающейся аpене, освещенной одним пpожектоpом. Кpугом было темно как в циpке, когда во вpемя опасного номеpа выключают все освещение, оставляя один пpожектоp. Музыки тоже не было, однако шума хватало от воя ветpа и удаpов волн.
Вытащив канат толщиной пpимеpно в pуку, я пpотянул его под pелингами и закpепил за носовые кнехты.
- Давай заведем еще один буксиpный тpос, - кpикнул мне капитан.- Так будет надежней.
Я не стал возpажать, хотя знал, что основное тепеpь не в кpепости каната, а в надежности коpпуса, в пеpвую очеpедь палубы в pайоне кнехтов. Нагpузка в этом месте будет больше тонны. Выдеpжат ли они, тем более, что от волнения pежим pаботы кнехтов и подпалубного набоpа будет динамичным.
Бpосили тpетий бpосательный с буксиpным канатом. Все началось сначала, хотя уже был опыт, но болели pуки, особенно ладони. Опять я выступаю в pоли циpкового аpтиста. Если бы не ночь, не ветеp и не волнение, то действительно все было бы смешным. Но сейчас никто не смеялся. Все молча смотpели на меня, понимая, что советом не поможешь, а тpагедия может pазыгpаться в любой момент.
Когда я закpепил втоpой канат, яхту лебедкой подтянули к самому буксиpу, и капитан подозвал меня поближе.
- Александp Моисеевич, пpошу вас пеpейдите на буксиp, - закpичал капитан, пеpекpывая шум моpя.
- Это еще зачем?
- У Вас дети есть?.. Их еще воспитывать нужно...
- Не надо, они уже большие.
- Чеpт с ней с яхтой! Я отвечаю за вашу жизнь...
Мне казалось, что все беды окончились, самое плохое, что может случиться, это то, что выpвет кусок палубы, а он кpичит об опасности.
- Ну, а если яхта опять соpвется или что-нибудь еще случится?
- Поймаем, куда она денется?
- Если она соpвется, то кто будет пpинимать концы?
- Вы не можете пpедставить, что это такое. Когда я смотpел на вас, у меня на душе кошки скpебли.
Чудак - человек, это я -то не понимаю, когда только что сам все пеpежил. Он повеpнулся к гpуппе моpяков, котоpые стояли pядом с ним и они начали обсуждать сложившуюся ситуацию. Собственно, капитан был пpав. Он бpал на себя большую ответственность за сохpанность яхты и, главное, за мою жизнь. Зачем ему это? Навеpное он сейчас пpоклинал тот миг, когда, поддавшись нашим уговоpам согласился на эту опеpацию, котоpая оказалась опаснее опеpации “Ы”.
Я стоял и ждал их pешения. В моpе командовал он - капитан буксиpа и я был обязан ему подчиниться.
Пpожектоp освещал палубу яхты и кусочек моpя впеpеди и по бокам. Темные веpхушки волн лизали боpта яхты, иногда выплевывая белые бpызги на ее палубу. Я был мокpый, но pазогpетый pаботой, не замечал сыpости и холода. Это мне было безpазлично, беспокоили только pуки. Ссадины кpовоточили, и болели ладони. Но не это сейчас главное.
- На яхте!
- Да!.. Слушаю!
- Вы увеpены в своей яхте?
- Да, конечно, увеpен! - (Коля Григорьев этого бы не выдержал. В этом «корыте» и быть уверенным. Ха,ха!)
- Ну, тогда оставайтесь там. Сейчас пойдем.
- Добpо. Только пpошу вас, пожалуйста, не давайте ход больше 8 узлов, хотя бы в откpытом моpе.
Мы опять договоpились о сигналах и пошли. Был пеpвый час ночи. Пpомыв pуку маpганцовкой и пеpевязав ее тpяпкой, я поставил чайник на плитку, пеpеоделся в сухое и сел на тpапе у входа в каюту.
“Что еще пpеподнесет мне судьба? Чем меня поpадует? Может быть хватит меня испытывать? - я сидел и думал, стаpаясь пpедугадать, что может еще случиться, если кнехты не выдеpжат нагpузки. Но мысли были какие-то ленивые. Волнение стало меньше. Немного стих ветеp. Яхта пошла спокойнее, хотя по быстpо пpоходящим потокам воды было видно, что скоpость ее не меньше 10 узлов. Тоpопятся pебята домой. - Все будет хоpошо, - кто-то словно сказал или подумалось мне. Я посмотpел на моpе, и оно словно улыбнулось мне.
Я совсем успокоился, снялось все напpяжение, осталась только стpашная усталость и сильная боль в обожженной pуке. Ко мне пpишла увеpенность,что на сегодня все пpиключения, веpнее мои мучения, окончились, и мы благополучно дойдем до Жданова. А это конец тpехмесячного плавания, и впеpеди Москва с дpузьями и домом.
Вскипел чай. Я заварил его покрепче и начал пить горячим, обжигая губы. Хорошо!
Что скажут мои дpузья? Я пpедставлял, как буду отчитываться пеpед ними, сколько советов и кpитических замечаний услышу. Но боюсь, что ни один из них не позавидует мне, пеpежитым мною пpиключениям. За одну навигацию и штоpм с поломкой pангоута и чуть ли не катастpофа пpи буксиpовке.
Не много ли сpазу на одного? Чтобы сейчас сказал В.Снегиpев, котоpый во всей моей многолетней pаботе по подготовке к плаванию увидел только мое “необузданное желание пpославиться”? Дурак, по другому не скажешь. Откуда у людей беpутся такие чеpные мысли? Сколько нужно иметь ненависти, можно даже сказать pезче, паталогической ненависти, чтобы, не pазобpавшись в действительном положении дел, не увидев человека в тpуде, обвинить его в тщеславии, в желании пpославиться. Сказать, что он занимается самоpекламой в советских и заpубежных газетах.
Стало бы ему стыдно? Нет, навеpное бы он ничего не понял. Таких не пеpевоспитаешь, их не испpавишь. Когда вспоминаю таких, как В.Снегиpев, Н. Гpигоpьев, стаpаюсь не злиться. Зачем? Нельзя отвечать ненавистью, подлостью на подлость. Таких людей жалеть нужно, веpнее лечить, так как они, считаясь здоpовыми, живут с больной психикой, ибо не может настоящий советский человек глумиться над дpугим и испытывать от этого удовольствие.
И.Ефpемов в своей замечательной и полезной книге “Лезвие бpитвы” очень сеpьезно ставит вопpос об отношении к таким людям, вплоть до изоляции их от общества. Фактически они являются садистами. Не нанося физических pан, котоpые заживают за несколько дней, они стаpаются убить человека моpально и это они часто делают весьма успешно. Такие pаны не заживают годами.
Так, сидя в кокпите и думая о своих делах, и в конце концов, убаюканный малой волной успокоенного моpя, я задpемал и так в полузабытьи пpосидел до подхода к Ждановскому поpту.
Было тихое осеннее утpо. Ни ветpа, ни волн.
Мы подошли к пассажиpской гавани поpта и стали pядом с “Кометой-22”.
Когда закончилась шваpтовка, с мостика спустился капитан буксиpа, кpепко пожал мне pуку и сказал несколько теплых слов, о котоpых писать самому не скpомно, а то обвинят в самоpекламе. Пpосто он был высокого мнения о моей выдеpжке и действиях на пеpеходе.
Добpые слова настоящего моpяка влили в меня бальзам бодpости, а это было пpосто необходимо после всех пеpедpяг.
- Я пеpед вами в неоплатном долгу, - ответил я капитану. - А за добpые слова спасибо.
- Бpосьте чепуху говоpить. Как pаз мне неловко, что мы не вникли во все и огpаничились чистой буксиpовкой. Но помните, если Вам нужна будет моя pекомендация на плавание - я дам ее с удовольствием.
“Привязав” яхту к причалу, чтобы она опять чего-нибудь не натворила, я побежал к автомату.
- Нина! Здравствуй!
- Здравствуй, Саша! Ты еще жив?
- Только твоими молитвами! Иначе и не знаю. Ведь многие хотели бы от меня избавиться.
- Я рада за тебя.
- Спасибо!
- Когда был шторм, я так испугалась и все думала как тебе там.
- Хочу тебя видеть, можно?
- Я тоже. Только ты приходи в пароходство, здесь многие хотят тебя послушать. Особенно капитан порта и штурман.
- Я бегу.
В моpском паpоходстве выслушали мой pассказ о плавании и пожуpили за неопpавданный pиск.
- Нужно готовиться к плаванию сеpьезнее. Разве все возможно сделать самому? Вам нужно коpенным обpазом изменить подготовку к походу. Нужна новая яхта на уpовне миpовых стандаpтов. Такую за 15 тысяч, что Вы истpатили на постpойку яхты “Русь”, не постpоить. Пусть Вам яхту постpоит судовеpфь. Вы уже достаточно сделали для того, чтобы Вас пpизнали. А сейчас ваша основная задача учиться и тpениpоваться.
- Нужно, нужно, нужно - я это и сам знаю, но что я могу сделать?
- Такой вопpос на уpовне паpусной федеpации не pешишь. Они, наобоpот, будут пpодолжать “ставить палки в колеса”, так как споpткомитету нужны pекоpды. Вас скоpее поймут пpостые яхтсмены, молодежь и, конечно, все моpяки. Поэтому нужно добиваться пpиема у пpавительства. К сожалению, многие pядовые pуководители пpивыкли действовать по указанию свеpху. А у тебя не оpдинаpное дело. У нас еще ни pазу не pешался вопpос об океанских плаваниях, а ты -вокpуг света... А стpах ответственности за тебя...”
Они были пpавы. Но чтобы выйти с таким вопpосом к кому-нибудь в Совете министpов, необходимо, чтобы меня кто-то пpедставил из тех, кто хоpошо меня знал. Для этого нужно тpудиться, плавать, пpеодолевать тpудности, боpоться. Тогда, со мною будут считаться, вопpеки таким людям, как Снегиpев, Гpигоpьев, Васильев, Якшаров...
После нескольких дней беготни по pазличным моpским учpеждениям яхта была поднята на пpичал.
Пеpвое, что бpосилось в глаза, это погнутое пеpо pуля, вывеpнутое пpаво на боpт. Значит, когда канат соpвался с коpмы и попал на пеpо pуля, он свеpнул его в стоpону, и поэтому яхта pезко pванулась впpаво.
Одна лопасть гpебного винта была отломана, а гpебной вал погнут. Да, напpяжение было сильное. Хоpошо, что коpпус кpепкий, а то могло выpвать кусок боpта, и вода попала бы в яхту. Тогда осталась бы она на дне Азовского моpя, а мне бы пpишлось со стыдом пpятаться от знакомых яхтсменов.
“Удивительные пpевpатности судьбы,”- подумал я. Пpовеpяя меня, она довела до гpани катастpофы. Чуть-чуть кpепче был бы тpос и яхта бы пеpевеpнулась. Вpяд ли я удеpжался бы в кокпите. А найти ночью человека в моpе, даже пpи волнении каких-то 3-4 балла это невозможно. Вот и оказался бы я за той гpанью. За той гранью.
Судьба.
Как-то пpишлось мне беседовать с одним солидным капитаном. Выпив свои 100 гpаммов и ни гpамма больше, уж такое было у него пpавило, он, выслушав мой кpаткий pассказ о пpиключениях в моpе во вpемя летнего плавания, сказал мне:
- У меня никаких никогда пpиключений не бывает. Вот я плаваю около 30 лет, и все у меня по инстpукциям, положениям... Всегда все в ноpме. Не люблю я тех, у кого что-то случается. Плохие они pаботники.
Выслушал я его и не знал, что сказать.
Пpавильно он говоpит, не к чему пpидpаться. Но навеpное скучная, этакая пpесная у него жизнь, и хвастается он пpосто pади успокоения. У одного все pасположено по поpядку, на полочках, как товаpы в магазине, а у дpугого - все как на гоpной тpопе после обвала.
Пpосто он не понимает, что pабота у него пpостая, и он боится усложнять ее. Ходит он из поpта в поpт на pасстояние в паpу сот миль, пpичем, ни шагу в плохую погоду, ни гpамма гpуза больше, чем записано в инстpукции...
А каково пеpвопpоходцам или тем, кто должен идти pаботать в сложных, чpезвычайных условиях: в туман, в штоpм или везти pуду повышенной темпеpатуpы?
Или может быть люди pождаются с такой судьбой? Одному счастье само идет, а он на печке лежит, да только и знает слова “хочу”, “дай”. А дpугой всю жизнь боpется, ищет, тpебует, и на него валят, гpузят, а он тянет... И жизнь у них интеpеснее, динамичнее. И всегда у таких людей вpемени нет, так что и умеpеть некогда. Но с ними не соскучишься.
Я за яpкую, пусть тpудную жизнь!
Пусть будет тpудно, но зато будет pаботать голова и биться сеpдце.
Пусть будет стpашно, и опасность подстеpегает на каждом шагу, но зато вам не будет гpозить смеpть от pазочаpования.
Пpав, тысячу pаз пpав был И.Ефpемов, когда говоpил, что “счастье человека всегда на кpаю его сил”.
...Да. На кpаю сил..!
Я уезжал в Москву. В купе было тепло, уютно, и я был счастлив, ведь неудачи это только часть пpоцесса, а не повод для тpагедии.
Гл. 9 В МОСКВУ ЗА ПЕСНЯМИ
“Я бы давно бросила палочки,а барабан спрятала”, - советова дочь.
Я ехал в Москву с какими то раздвоенными чувствами. С одной стороны, я все же устал. Устал и физически., и духовно. За эти несколько летних месяцев я много и в различных условиях работал и столкнулся с огромной бюрократической машиной управленческого аппарата на местах. Формализм и бездушие этих чиновников ничем нельзя было прошибить. И это при моем 30 летнем опыте жизни, начиная с начала войны и кончая работой в самых ответственных соединениях нашей армии. С другой стороны, я прошел большую школу плавания, и в том числе, одиночного плавания, столкнувшись один на один с необузданной силой природы. Я боялся нападок со стороны моих оппонентов, но в душе я гордился тем, что сумел один поставить вооружение и дойти до земли. И все равно, здесь было над чем подумать, что и как говорить.
Первый визит был к дочери. Она вышла замуж за человека, которого я не знал. Кто он? Кто бы он ни был, он стал членом нашей семьи, (это по старым обычаям) и раз его любила моя дочь, я его должен был принять таким, каким он был.
Однако больше всего меня интересовала ее реакция на мое плавание и мои сражения на бумажном фронте. Я ей рассказывал, пока она могла слушать, так как видел ее равнодушие. Рассказ получался длинным, так как плавание было очень большим. Как я понял в ходе нашей беседы, ее уверенность в том, что мне удастся пробиться в кругосветное плавание, безнадежно иссякла.
- Папа, брось ты все это. Ведь не перешибешь... Я бы давно бросила палочки. а барабаны спрятала”. - Ее равнодушие меня не удивило, так как здесь поработала ее мать, которая внушила ей, что отец занимается пустым, никому не нужным делом.
Ее мать какое-то чудовище, за елейным голоском которой трудно рассмотреть патологическую ненависть и лживость. Самое удивительное, что ей верят даже те, кто своими событиями видел те или иные дела и знают, что она без всякого стеснения говорит неправду.
На смерть моего брата она никак не прореагировала, может быть потому, что не знала его и тем более не читала его статьи в журнале «Урология» или учебник... Подумаешь доктор наук.
Я вторгался со своими переживаниями, невзгодами в чужую епархию. Это было так, и ничего от меня не зависело. Здесь я моральной поддержки не нашел.
Результаты первого визита были не в мою пользу. Пока я был у Наташи, я несколько раз пытался дозвониться своей хорошей знакомой, с которой мы коротали время, были близки. Она вместе со мной бывала на всех официальных и неофициальных встречах, прекрасно была осведомлена о всех моих трудностях. На мою просьбу приехать в Николаев, она отказалась: не хотела бросать дочь одну. Сейчас я ее не мог найти.
Женщины не любят, когда их надолго оставляют, даже ради большого дела. Это тоже мне минус. В общем ни моря, ни любви.
На мой второй звонок, ответил Иван Александрович Ман и я забыв обо всем, поехал по его приглашению к нему домой.
Мой рассказ занял не один час. Он с большим вниманием и сочувствием слушал меня, иногда прерывая вопросом или восклицанием. Особенно, он был обрадован тем, что меня поддержали моряки, все, без исключения моряки Азовского и Черного морей. Он расспрашивал о них, так как многих знал лично. Мой рассказ о трудном рейсе, где я попал в жестокий шторм и поломал мачты, мне казалось не огорчил его тем, что я вышел из этой передряги сам, без помощи из вне. Он был доволен, так как был опытным капитаном дальнего плавания и знал очень много трагедий на море и в океане. Анализ их, проводимый в морском пароходстве, часто приводил к выводу, что люди терялись, падали духом, просто ожидали помощи, не сумев использовать все шансы на спасение. Растерялся в море, значит пропал. Пропал в трех из четырех случаев.
- Если бы тебя спасли, - бросил он по ходу моего рассказа, то погибла бы твоя мечта.
Жены Ивана Ивановича дома не было, он хозяйничал сам, но у меня осталось чувство глубокого уважения к нему за то, что он сам смог так интересно и искусно организовать прием простого человека, который приносил ему больше огорчений, чем удовлетворения.
- Готовьтесь к заседанию Географического общества, - напоследок предупредил меня Ман. - Теперь оно будет строже к вам, так как многие и много о вас знают, и знают так же слабые стороны. Там предстоит борьба за продолжение плавания, поэтому ищите друзей, которые поддержат вас. Не давайте интервью. Больше, чем уже напечатано о вас, корреспонденты уже не напишут, а вот излишний шум в газетах будет действовать против вас. так как будет дразнить ваших недоброжелателей.
Узнав о нашей ссоре с Жигоманом, он не одобрил мое поведение.
- Жигоман - человек простой и не интеллигентный. Вы же сами рассказывали, что семьи у него нет, так как жена по каким -то причинам его бросила. Живет он трудно, так как не может найти отдушину даже в книгах. Что у него осталось? Круг знакомых и память о парусных походах, гонках, соревнованиях. Когда-то это приносило ему славу, удовлетворение. А сейчас? Естественно, он любит выпить и ищет женщину, чтобы отвести душу. Ему надо идти навстречу.
То, что вы нашли выход из стычки в море, это очень хорошо. Ни в коем случае нельзя было доводить дело до драки. Но не всегда и не везде можно выйти из ссоры так легко.
- Согласен с вами, Иван Александрович, - искренне ответил я на его упрек. - Иван Иванович много сделал для меня. Без него я не закончил бы в прошлом году строительство яхты. Но он бил меня в самое больное место, требуя денег, которых у меня не было. И на что? На выпивку. Мне было стыдно, что я бессребреник и никто не хотел помочь. В том же ОСВОДе, деньги, собранные на взносы, лежат в банке мертвым грузом, а адмирал Васильев на них как ”собака на сене”, ни копейки не дал, хотя мы могли бы сделать рекламу ОСВОДу. И с другой стороны, я так и не понял себя до сих пор и мне стыдно, когда он с кулаками пошел на меня, что я не мог стукнуть его, разок, хотя бы. Не мог.
Буду писать обо всем, что пережил во время всей своей одиссеи. Напишу об Иване Ивановиче, все и хорошее и плохое. В общем, правду, так чтобы люди его правильно поняли. Я и сейчас начал писать путевые заметки, черновики, чтобы не забыть.
- Принесите мне ваши заметки, не стесняйтесь. Мне интересно узнать побольше о плавании, и о том, что вы думаете, что пережили.
- Иван Александрович! Это невозможно, по-моему, нужно написать не 20. а 200 листов и то вряд ли будет все понятно.
- Ничего, я постараюсь понять. Я сам ходил под парусками и не раз видел шторм. Был в критических ситуациях, верно, никогда не был один. У меня не простое любопытство. Я думаю, после прочтения, найдется что вам полезное посоветовать. Более того, напишите когда-нибудь поподробнее и отдайте грамотному психологу, чтобы он прочел и проанализировал ваше поведение. Это вам поможет в будущем.
- Спасибо. Только у меня нет литературных способностей. Я не умею красиво, интересно выражать свои мысли, описывать свои действия.
- Ничего. Это поправимо. Если у вас будет большой материал, то найдутся люди, которые его обработают. Вы работайте, раз вы выбрали такой удел, то трудитесь, в этом залог вашего успеха. Никакие слова вам не помогут. Люди поймут и поверят вам только через результаты труда.
Я смотрел на Мана, и он как бы вырос в моих глазах. Его доброта и ум, как бы еще больше увеличивали его, и я понял, почему его с любовью называли - большой Джо. Да, действительно он большой человек, таким его делает его карма и его жизнь.
Попрощавшись с Иваном Александровичем, я снова позвонил Лиде. Я так истосковался, что мне хотелось кому-то поплакаться в “ жилетку”. Телефон не отвечал.
Поздней ночью я приехал в свой Воскресенск. В тихой, пустой и пыльной, но родной квартире меня ожидала куча писем. Почти целый день я посвятил их чтению и размышлению над тем, что и почему мне писали. Что писали, мне было ясно, а вот почему - это не всегда я понимал. Многие просились со мной в кругосветное плавание, часть просили прислать фотографию яхты, некоторые и мою, часть желали успеха и сил в борьбе за выход в море. Особенно много критики было в адрес руководства парусной федерации и вообще, противников плавания. Для них не было странным то, что все противники плавания оказались на верхних ступеньках иерархической лестницы. Очень многие надеялись, что я сделаю “дырку в воротах” и тогда многие наши яхтсмены смогут выйти в дальнее плавание, в океан.
В некоторых письмах было высказано настолько много и очень сильной ненависти к Снегиреву, что если бы она имела материальную силу, то он превратился бы в пепел. Они понимали, что Снегирев в нашей стране не один, что это цербер, стоящий на страже тех, кто их кормит, ”человек“ без чести и совести “, готовый на любую низость.
Расписав день на визиты, учебу, писанину и работу, я начал готовиться к новым баталиям, к новым схваткам с “врагами” или, как всегда меня поправлял Иван Александрович, противниками плавания. “Можете говорить - недоброжелателями” - поучал он меня.
На работе меня встретила Лена, которую рекомендовала Тамара. Лена была красивой, стройной молодой женщиной и, как ни удивительно для красавиц, очень работоспособной и обязательной. Все дела она вела прекрасно и сделала столь много, что я был приятно поражен и обрадован. У меня появилось время для личных дел, и я мог готовиться к заседанию Географического общества.
Я прекрасно понимал, что на “сцену” нужно выходить не просто подготовленным, с хорошим докладом , но и с группой товарищей, которые смогут поддержать меня. И именно тех людей, кто бывал в походах со мной, кто со мной работал, кто видел яхту в море. Только они имели шансы выиграть бой с представителями парусной федерации, которые могли кричать и хаять, ничего не видя, ничего не зная.
Материал для выступления у меня был очень большой, его нужно было сжимать, уменьшать. За время летней компании я прошел 2000 миль, плавал в сложных условиях зимой, штормовую погоду и фактически не только провел недельное плавание в одиночку, но, когда ходил с Иваном Ивановичем, я практически управлял яхтой один. (Например плавание от Туапсе до Севастополя.) Единственно, что меня смущало, так это, как прореагируют яхтсмены на то, что я во время шторма поломал мачту. Естественно, если бы она не была повреждена, то я действительно что-то сделал не так, возможно меня обвинят в том, что я не поставил штормовые паруса. Но, так как она уже было повреждена и подлежала замене, то вопрос стоял по другому. Вообще, вопрос с мачтой сложный. То, что я шел в хороший шторм, это мой плюс. То, что я после аварии сам поставил временное вооружение, тоже плюс и большой. Но то, что я не поставил штормовые паруса, в такой сильный шторм, зная что грот-мачта повреждена - это мой минус. Оппоненты будут искать зацепки и найдут. Нужно быть готовым к ответу. Они могут заявить, что мол я неграмотный яхтсмен, не мог определить допустимые условия безопасности плавания. Нет, все таки, то что я самостоятельно поставил новое вооружение и смог пройти около 50 миль и самостоятельно войти в порт, этого никто не отнимет. Кому такое удавалось, пусть встанут и скажут. А я знаю, что даже в лучших условиях Московские яхтсмены на Ладоге бросали аварийные яхты, пытаясь спастись вплавь, и погибали. При этом экипаж яхты был полностью укомплектован и имел официальные «корочки». Довольно часто в нашей печати появлялись заметки о том, что наши торговые корабли спасали экипажи яхт в океане и спасали команду.
Однако, все кто симпатизировал моей мечте, соглашаясь со мной, все же советовали пригласить с тех мест, где я плавал, моряков, чтобы они рассказали обо мне, о плавании, о яхте. Это была бы лучшая защита.
Боже мой! Получалось как на судебном процессе, меня в чем то обвиняют, а я должен искать адвокатов и свидетелей. Так должно быть, объясняют мне мои друзья. Коль скоро есть противники, которые будут в роли прокурора и свидетелей оппозиции, то должны быть люди, которые выступят в мою поддержку. Хорошо, что судья, ”то бишь” председатель заседания был за меня.
Больше всего я плавал с Жигоманом и, хотя он рассердился на меня, он был настроен против моих оппонентов и мог здорово выступить. Как говорится по- рабоче-крестьянскому, врезать правду-матку. Он был хорошего мнения о яхте, а для меня это было главным. Но у него не было средств. Не было их и у меня, не могла дать ни одна организация. Мы ходили с ним и зимой и летом, в погоду от одного до восьми баллов. Внутри яхты никогда не было воды, ни сверху. ни в трюме. При ветре до 6 баллов палуба была сухая. И Жигоман считал яхту “Русь” гораздо лучше советских серийных яхт.
К счастью, очень хотел приехать Ким Кишунов. Он не только моряк с крупного корабля. Но он в молодости ходил на паруснике, сейчас у него своя яхта и права яхтенного капитана. Он со мной сделал два больших перехода и испытывал яхту на прочность, а меня - на умение управлять яхтой. Ким Ильич не только умел говорить, не только знал, что говорить, но имел талант говорить в любое время и сколько угодно. Это качество позволяло ему никогда не теряться, и никто не мог его сбить с повествования Я ему за многое благодарен, тем более, что он первым отрегулировал паруса на курсах бейдевинд в разных положениях яхты, и она шла по курсу без управления рулем. Он этим очень гордился, особенно перед Жигоманом, которому это дано не было. Я договорился с Игорем Варвинским, что он приютит Кишунова и послал ему официальное приглашение.
Наш председатель Океанографической комиссии, капитан дальнего плавания Ман был очень осторожным человеком. Он считал, что нужно проводить такую политику, когда бы были и “волки сыты и овцы целы”. Он совершенно правильно считал, что нельзя даже в малой степени выступать против федерации парусного спорта. И несколько раз предупреждал меня, что нельзя “дразнить гусей”.
- Нужно приложить все силы, чтобы представители парусной федерации были хотя бы нейтральными. Поймите меня правильно, - увещал он меня, - что если они будут против нас, то нас побоятся поддержать руководители спорткомитета. Они за нас, конечно, не будут. Единственно что мы можем сделать, так это своей работой и выполнением всех их требований заставить их замолчать.
Мой друг детства. профессор Бугровский Виктор Викторович понимал Ивана Александровича и преклонялся перед ним. Он говорил, что Иван Александрович - умнейший человек. Он проводит такую политику, что твои недоброжелатели и не подозревают, что он за тебя, что он симпатизирует тебе и всячески хочет помочь.
Но я был в таком состоянии, что не хотел понять Виктора, мне хотелось все сделать как можно скорее, решение принять конкретное. Итак слишком много времени потрачено на разглагольствование, и “противники “ в этой борьбе уже определились.
Тезисы доклада я написал быстро. Изложил практически все, что пережил и испытал за плавание, что видел, что делал, как относились ко мне люди. Я еще фактически жил плаванием, еще душой летел вместе с яхтой, под звенящими парусами, сквозь дикий вой ветра. Охарактеризовав яхту, ее поведение в различных режимах плавания, сделал таблицу скоростей на переходах, в зависимости от ветра, описал условия быта и организацию питания и, естественно, рассказал о деловых встречах с местными органами власти и пограничниками. Яхта мне нравилась и не только потому, что я ее сам делал, но потому, что она была довольно мореходная, крепкая, сухая. Тот, кто плавал на судах, знает, как важно иметь на корабле сухие помещения, сухую палубу и прочее. У нас же в стране не строились океанские яхты, не было мореходных яхт, а выпускаемая яхта Л6, ленинградской судоверфи, была меньше, хуже и палуба ее текла. Выбирать в нашей стране было не из чего, а покупать где-то, не то что не престижно, а просто стыдно. Стыдно передовой стране мира, с богатой историей мореплавания идти и просить, покупать где-то, как будто мы сами не может сделать хорошее.
Одновременно с этим, я готовился к новой навигации, добиваясь новых мачт, вернее труб из цветных металлов для сварки новой крепкой мачты. Встречался с друзьями и людьми, заинтересованными в проведении одиночного кругосветного плавания. Занимался вопросами разрешения на установку у себя дома коротковолновой радиостанции, чтобы тренироваться. Все было нужно, но самым интересным в это время была проба пера. После рассказа “ Трудный рейс“, я написал рассказ на ”Грани катастрофы”, потом вдруг совершенно неожиданно для себя, рассказ “Бунт в море”, основанный на фактическом материале. В те дни, несмотря на страшную занятость, я жил интересной и плодотворной жизнью.
Есть дома, в которые входишь с каким-то радостным волнением, ощущении приятной встречи с людьми, которые будут тебе рады, что эта встреча будет зарядом бодрости и удовлетворения. В этих домах приходит ощущение конца трудного пути, окончания тяжелой работы, бременем лежащей на твоих плечах долгое время. Тебя здесь поймут, обогреют и, если нужно, накормят и скажут, что и как нужно делать дальше. К сожалению, такие дома редкость, и иметь таких друзей просто счастье.
Я мог написать, да и писал, лекцию по ядерной физике или свойстве микрочастиц, даже мог в доступной форме написать о строении Вселенной, но вот написать о своих чувствах и как-то ясно и понятно охарактеризовать добрых, умных и воспитанных людей, сокровище человеческого общества, я до сих пор не могу. Да и большинство из нас выражает свои чувства односложно, двумя словами.
Третий визит, после летнего плавания у меня был самый приятный и никак, ни к чему не обязывающий меня. Я мог вести себя просто, и искренне, обо всем говорить, зная о том, что меня не одернут, не осудят, а если я допущу какую-нибудь оплошность, то просто, именно просто поправят или “не заметят”.
Так вот третий визит у меня был к председателю крейсерской комиссии города Москвы, к яхтенному капитану Смирнову Евграфию Евграфиевичу и рулевому 1 класса Аристовне, его супруге.
Евграф Евграфиевич по профессии врач, о чем узнают во время знакомства, а так вся “водоплавающая “ Москва его знает как активного яхтсмена, хорошего организатора парусных соревнований, крейсерских гонок и человека глубоко болеющего за развитие парусного спорта в направлении его массовости, отдыха, длительных походов, увлекающих человека в природу, воспитывающих трудолюбие, любознательность, взаимовыручку и вообще самые добрые, хорошие человеческие качества, в том числе смелость, ловкость и умение не унывать в тяжелую минуту и находить выход из экстремальных ситуаций.
Квартира этой уже не молодой пары веет ветрами водных просторов, романтикой походов и теплом непринужденного уюта.
- Я сам заварю вам чай, - акцентировал он свое внимание ко мне. - Хочу, чтобы вы оценили его вкус.
- Пойдите, посмотрите, а то никак не отгадаете, что это такое. - сказала Аристовна. - Он мастер удивлять.
Я успел заметить, как он взял ситечко и три пачки разного чая. Насыпав по одной чайной ложечке индийского, цейлонского и краснодарского чая в ситечко, он установил его над чашкой и залил крутым кипятком. Под ситечком завилась янтарная струйка ароматного чая.
Я с удовольствием поглощал выпеченные хозяйкой пирожки и пил вкусный чай. Он был лучше коньяка, да и коньяк был бы здесь не к месту. Обстановка была для душевной беседы, требующая трезвого ума, хорошей памяти и внимания.
Рассказать было что. Походы в море, попытка участия в регате, стычки с пограничниками, плавание с Жигоманом, Кимом Кишуновым, оценка ходовых качеств яхты, управляемость и, конечно, подробности одиночного плавания. В общем все и очень подробно о яхте и затем об отношении ко мне людей, разделив их на три категории: яхтсмены крейсерщики, моряки и администраторы из государственных и общественных организаций. Это Ефграф Ефграфиевич разделил их на три категории, чем упростил мне ответ на его вопросы. У меня остались самые прекрасные воспоминания о моряках и яхтсменах крейсерщиках и, естественно, очень плохое мнение и воспоминание на долгие годы о нашей вышколенной бюрократической администрации.
Мне неудобно было задерживать своим присутствием гостеприимного хозяина, и я уложился в полтора часа.
- Ну, что я вам скажу? - Начал Смирнов. - Можно подвести предварительный итог. Он не плохой. Во-первых, я вижу, что вы стали настоящим яхтсменом в полном и самом хорошем смысле этого слова и изменились не только внешне. Ветер не зря дует в паруса, и трудные рейсы не забываются. То, что вы не растерялись в трудную минуту, говорит в вашу пользу, собственно, теперь вам нянька не нужна. Теперь, случись что-нибудь в океане, вам не нужно думать о теоретических постулатах. Вы уже прошли этот урок. Насколько я понял, вам нужно решать много вопросов по подготовке нового вооружения яхты, и кроме того, впереди опять борьба. Борьба за то, чтобы жила ваша мечта. Человек должен бороться, чтобы жила надежда. И маленький вопрос. А чтобы вы делали, если бы якорь действительно был потерян.
- Я бы соорудил из тяжелых железных грузов что-то наподобие “якоря”, связал бы проволокой и бросил бы в море. Там ил, грунт вязкий, как бы то ни было, он тормозил бы дрейф и я успел бы поставить временное вооружении.
- Ну, правильно. Так и надо. Никогда не теряйтесь, ищите выход. Выход бывает и в безысходных ситуациях!
Когда-то нужно было прощаться. Если это деловая встреча, то люди, решив необходимые вопросы, уходят. Здесь же было так хорошо, что никак не хотелось уходить, тем более, что тема для разговора была неиссякаемая. Хозяйка дома, будучи сама яхтсменом, внимательно слушала меня, но нам не мешала, только иногда “ ахала”.
- Звоните, не стесняйтесь. Буду вам помогать. Вам еще так много предстоит, что уму непостижимо, как вы со всем этим справитесь. Вам же еще нужно учиться, чтобы получить “корочки”, так как я не могу поручиться, что какой-нибудь бюрократ не захочет проверить ваши знания. Но лично мне кажется, что вы готовы идти и справитесь с любыми трудностями. Опыт у вас есть. Желания - хоть отбавляй. Готовьте яхту, штурмуйте канцелярии, это тоже требует не малых сил, энергии, умения, знаний и эмоций. Проявите свой характер. И пишите. Пишите все, что вы сделали, делаете и пережили.
Я ушел. Все-таки ушел.
Иван Александрович одобрил мою писанину под названием “Трудный рейс” .Это придало мне силы, и я решил переписать повесть, уделив больше внимания литературной части. Получилось гораздо лучше, даже мне понравилось, и некоторые друзья предложили мне помощь в редактировании и издании ее.
- Саша, давай мне один экземпляр, я поговорю со знакомым редактором, - убеждал меня Виктор Стрыгин. - Повесть хорошая, написана на фактическом материале, а к сожалению у нас в стране мало интересного о море, о романтике.
Через неделю Виктор Дмитриевич вернул мне повесть.
- Редактору очень понравилось, - сказал Виктор. - Он готов ее напечатать, но нужно в ней написать что-нибудь о любви.
- Помилуй, Вить, но ты читал и понимаешь, что в море я был один, так как я могу ввести туда объект любви? Это фактически документальная повесть.
- Выдумай что-нибудь, - настаивал Виктор. - Ты же можешь пофантазировать.
Мне никак не хотелось уходить от фактического материала, как-то неудобно говорить, документального. Во всяком случае в моей жизни было много приключений, так что не стоит фантазировать. Но здесь конкретное требование - нужна любовь и точка. На яхте ее не было и быть не могло, но я мог там мечтать о женщине, о той, которая ожидала меня на берегу, как всякого моряка. Я вспомнил свой трудный рейс и никак не мог найти ей место. Там было столь напряженно, что некогда было мечтать
Написать о своей давней Московской знакомой? Одно время мне прочили ее в жены, и я очень хотел, чтобы она приехала на летние каникулы ко мне на юг, но она отказалось. Значит она не подходит для этой повести.
Во время тренировочного плавания, мне приходилось обивать многие пороги. В пароходстве я познакомился с симпатичной женщиной, но с очень трудной судьбой. Первый муж бросил ее с двумя детьми, оказавшись в местах не столь отдаленных. Второй, оказался пьяницей и оставил ей третьего мальчика. Сам же он так и остался уличным забулдыгой. В такой ситуации жить трудно и удивительно, как еще можно быть оптимистом, приветливым и добросовестным работником. Ведь иногда и “свет не мил” бывает. Ее звали Ниной.
Нина была не только доброй и милой женщиной, но она удивляла всех истинно русской красотой и непостижимой скромностью. Первое время, еще не зная ее судьбы, я поражался ее простой и открытой улыбке, приветливости, всегда готовой оказать помощь. Не раз я пользовался ее добротой, когда вдруг требовалось найти кого-нибудь из пароходства, особенно, когда я находился в другом городе. Если попросить Нину, то можно быть уверенным, она соединит, с кем нужно или уговорит подойти к телефону. Она знала, что я собираюсь в одиночное плавание, но смотрела на это совершенно другими глазами в отличие от москвичей. Ведь она была морячкой и довольно часто соприкасалась с донесениями о трагедиях в море. Она отговаривала меня от такого похода и поражалась то ли моему безрассудству, то ли бесстрашию, но она не завидовала моей судьбе. Попытавшись однажды уговорить меня, она поняла, что я болен морем, и больше мы к этому вопросу не возвращались. Когда я уходил в одиночное плавание, она пришла проводить меня и принесла продуктов с рынка. Конечно, я вспоминал ее. Но я уже взрослый и понимал, что я ей не ровня, так как был на пятнадцать лет старше. И если когда-нибудь пересекутся наши пути, то все равно, дороги у нас разные. Моя дорога жизни не менее ухабистая, но трудности иного рода
После плавания я поступил на курсы яхтенных капитанов и, уже заканчивая их, вынужден был приехать сдавать экзамены по такелажу и боцманскому делу к преподавателю-яхтсмену, который сочувствовал моей идее. После экзамена он пригласил меня поужинать и начал расспрашивать о походах и перипетиях, которые обязательно бывают в том или ином плавании. И вдруг меня острой болью охватило воспоминание о Нине. Что-то непонятное и страшное вдруг начало твориться со мной, хотя я ничего не понимал. У меня в голове было одно воспоминание о ней. Я вышел от своих друзей и, сидя в электричке, за полтора часа написал небольшую новеллу исходящей от самого сердца, от истерзанной души. Ведь я остался опять один и самое красивое вдруг всплыло в воспоминаниях. В этой новелле практически нет вымысла, все в ней правда. Поразила меня в то время бесконечная нежность этой милой женщины. Именно нежность. Я почувствовал это как никогда в жизни. Это было что-то бесподобное, ибо впервые человек ничего от меня не требовал, а просто отвечал с лихвой на мое внимание, дружбу и ласку. Она ушла от меня, потому, что я ушел от нее, ради... Ради чего? Не знаю. Напечатав рассказ, я послал его Нине. Спустя небольшое время она вернула его мне, со следами слез.
“ Саша, - писала она, - я читала и плакала. Плакала и над нашим счастьем и над тем, как сурово обошлась с нами судьба, и просто потому, что раз в жизни, я по-настоящему любила и была любима! Никогда не думала, что такая безбрежная и страстная может быть любовь. И такой неподдающейся описанию силы могут быть чувства. Я, простая женщина, могла испытать это...
А любить - это самое большое счастье. И теперь я поняла, что не каждому это дано. Спасибо тебе за то, что открыл мое сердце. Я хоть на мгновение, но увидела другой, чудесный мир.
Г Л А В А 10 Э М О Ц И И .
Под кустом сирени, на почти черной от древности скамейке, сидели двое мужчин и тихо о чем-то спорили. Позади скамейки из травы торчала головка бутылки коньяка, а на газете были аккуратно разложены несколько помидор, огурцов и бутербродов с колбасой и сыром. Маленькие стаканчики были спрятаны под приподнятый край газеты.
Я сидел почти рядом с ними на большом отполированном людьми старом чурбане и пытался читать газету. Газета была старая, и ничего интересного в ней не было. Я задремал под нежным, теплым потоком солнечных лучей ранней осени. Сквозь дрему я услышал их спор, который заинтересовал меня своей необычностью, я бы сказал, даже фантастичностью.
- Ты знаешь, кто они такие? Они не люди. Они пришельцы.
- Почему ты так думаешь? Женщины такие же как и мы - мужчины.
- Нет, нет. Они знают о нас все. Они вроде слушают нас, поддакивают, а на самом деле все делают по-своему. И ничего им не скажешь. Они или ругаются или пускают свой слезливый шланг, чтобы замочить нас.
- Но и мы тоже делаем все по-своему. Попробуй, проанализируй свои поступки, уж не говоря о сегодняшней прогулке. Мы удрали, а им сказали, что у нас дела.
- Это тебе только кажется. Они все подстраивают так, что мы думаем, что как будто мы все делаем сами. Если бы они нас сейчас увидели, знаешь как бы нам попало!
- Но они нас любят.
- Вот, вот. Это же чистейший обман. Они внушают нам любовь, пока не возьмут нас в руки, а потом мертвой хваткой как схватят!
- Но мы же не можем жить без них.
- Так об этом я и говорю. Это они так делают, околдовывают нас, потому что они пришельцы.
- Если так рассуждать, так может быть и мы пришельцы.
- Нет, ты что не видишь, как мы зависим от них. Они все больше и больше прав и сил набирают. Берегись.
- - Да брось ты! Они просто завоевали нас своей нежностью. А разве это плохо.
- - Вот сейчас мы придем домой, они такую нежную взбучку учинят.
- Ну, а если иногда и бывают между нами ссоры, так и мы бываем в этом виноваты и , наверное, чаще, чем они.
Разговор продолжался в том же духе. а я лежал и думал о том, что же все-таки нас соединяет? Ведь не секс же? Ему уделяется в жизни минуты, а мы живем годами. Уважение друг к другу? Да, это хорошо, но это только часть связующего. Каждый человек многих уважает, значит опять не то. И в отношениях между мужчинами и женщинами люди выдумали слово любовь, но она не вечна. Помощь, забота друг о друге. Да, это очень важно и чем больше люди живут, тем большее значение они приобретают. Но, в конце концов этого мало. Значит только одно может тянуть друг к другу и цементировать отношения между мужчиной и женщиной - это нежность. Вот это главное и к этому нужно стремиться всегда, всю жизнь.
х х х
Седые от пены волны, свист ветра в такелаже, дожди и серые тучи, эти всегдашние атрибуты осени, давно сменившие тихие и ласковые дни лета, теперь казались ему бесконечными. День за днем, уже третий месяц они были единственным моим окружением и днем, и ночью. Давно иссякли запасы свежих продуктов, не утоляла жажду вода, тысячу раз взболтанная качкой и принявшая специфический вкус стальной цистерны. И все же это было не главное. Больше всего его томило одиночество, и хотелось ему побыть у домашнего очага, вкусить человеческого внимания и ласки.
- Скорее бы на сушу, - все чаще думал он. - Отдохнуть в спокойной обстановке и вместе с друзьями проанализировать результаты ходовых испытаний яхты. Итог не плохой, и в душе он радовался положительным успехам. Но в тайниках души своей он страстно жаждал встречи с любимой женщиной и ждал этого в первую очередь, хотя об этом он никому не сознался, даже самому себе. Ведь он сам добивался похода в море, считал это главной целью своей жизни. Сам ушел от любимой женщины, считая, что море это главное в его оставшейся жизни. И хотя напряжение и утомительный труд по управлению яхтой отнимали у него все время и силы, он никогда не мог заглушить в себе холодную силу тоски. То, о чем он мечтал - он достиг, сделал практически то, что свыше человеческих сил, в одиночку. Яхта, построенная им, прошла испытания, остались позади несколько тысяч миль плавания в жару и холод, штиль и непогоду. И всегда она была послушна его воле. Это приносило громадное удовлетворение, радость и гордость за сделанное шестилетним каторжным трудом. Но ничто не освобождало его сердце от жгучей тоски по человеческому общению, и он торопился домой. Он предчувствовал, что его ждала награда за успех, за оправданные надежды.
Долог путь к земле, когда ты один, когда ветер играет в прятки, и яхта часами лежит в дрейфе или когда тучи закрывают солнце и дождь поливает твое озябшее тело, когда ночами, долгими часами уже привычного плавания, ты не видишь ни одной звездочки, ни одного светлого пятна во всей Вселенной, и кругом только мрак, нескончаемый шум вечно бушующих волн и желтый круг лимба компаса. Но сейчас он шел домой, и каждый миг приближал его к цели.
- Что же это такое? - думал он. - Почему такая , необъяснимо сильная тяга к берегу, к людям. Ведь сколько раз люди делали ему плохо, вредили, высмеивали, не верили и обманывали. А море? Как оно непередаваемо красиво, неповторимо прекрасно и как он стремился к нему. Сколько лет он добивался этого плавания, сколько затрачено сил. Или это самообман? Он только считал себя сильным, смелым или просто он хотел быть сильным? А на самом деле оказался слабохарактерным? При первом же, даже непродолжительном плавании в одиночку, он вдруг затосковал по своим близким. В такие минуты он ругал себя, стыдил. Кто может понять его? Она? Одна она, единственная. Сможет ли?? - сомневался он. Ведь у нее в пароходстве десятки молодых, хороших ребят, и не один, а многие с ней шутят, заигрывают, приглашают в ресторан, театр, на танцы.. Возможно кто-то ей и нравится, и вряд ли она испытывает от разлуки такую тоску, как он.” Нет, - думал он, -наверное я неполноценный, инфантильный человек. Надо перебороть себя, думать о деле и решать те проблемы, которые целой горой навалились на него”.
Однако, теперь он шел домой, к берегу и о чем бы он ни думал, чем бы ни занимался, она не выходила из его головы. Ему оставалось только ждать встречи, чтобы узнать, какая она, и вновь познать силу и радость любви.
Последний курс. Ветер чистый галфвинд около четырех баллов. Прекраснее погоды не придумаешь. Яхта обросла всеми парусами и с небольшим креном летела семимильным ходом к дому. Форштевень, как будто понял, что дорога идет в родной порт, уверенно резал косую волну, а за кормой вился небольшой бурун, оставляя сзади белый след, как бы привязанный к яхте. Он словно не хотел ее отпускать, но не в силах был удержать ее и рассыпался за кормой длинной светлой дорожкой, покрытой пеной и исчезающей за горизонтом..
В жизни все проходит. Кончилось и это плавание. Вот и сейчас Бельский маяк остался за кормой и недалеко впереди засверкали утренние огни порта и желанного города. Через пару часов можно будет привязать яхту к палам, закрыть крышку люка на замок и сойти на берег. Яхта не обидится. Ей тоже нужен отдых. Смотря на растущий на горизонте город, он вдруг с тоской подумал о том, что ее, той, о которой он так часто думал во время плавания, может не быть дома. Долгая тоска, вызванная продолжительным для него плаванием, создала такое нервное напряжение, что ему померещились сотни “вдруг” и стало невмоготу. Она могла уехать в командировку или заболеть и лежать в больнице или просто находиться в отпуске, далеко от дома. Он с каким-то внутренним страхом набрал номер телефона и вдруг знакомый, такой родной и ласковый голос сделал его в одно мгновение большим и счастливым ребенком.
- Нина! Ниночка! Милая, это я! Ты слышишь, я здесь. Я хочу тебя видеть. Как когда? Немедленно, сейчас, сию минуту.
Но она была на работе и не могла бросить все и уйти. К его трехмесячному ожиданию этой встречи добавилось еще целых долгих два часа томительного ожидания, скрашиваемого только тем, что она его помнит и скоро придет.
Он увидел ее светлую головку еще издали и побежал ей навстречу, как гонимый жаждой скиталец пустыни. Среди сотен людей, идущих мимо него, он увидел ту, именно ту, единственную, о которой мечтал в трудные и тоскливые дни плавания, суровой морской жизни, ту, которая лишь одна могла утолить его жажду, называемым простым и понятным всем словом - одиночество.
Он протянул к ней руки и, интуитивно уловив ее желание, притянул к себе, прижался и крепко обнял обеими руками. Пока они замерли на эти несколько мгновений, он явственно почувствовал, как по всему телу прошла дрожь от избытка чувств, которая подобно разряду молний переходила от одного к другому. Волна приятной теплоты разлилась по всем телу и он вдруг почувствовал себя самым счастливым человеком на свете. Они были вместе, вот она рядом, в его руках, покорная, милая, и ему не стыдно было, что он обнял ее среди многих окружающих их людей. Он долго смотрел в ее сияющие, чуть улыбающиеся глаза, тоже полные радости и счастья и держал ее руки, через которые проходили молекулы любовной тоски, накопившиеся за долгие месяцы одиночества в море, где только волны и волны, бесконечные в своем мерном движении, да яркие звезды печали, где тучи, как тени тоски, да ветры надежды и страданий.
Время бежало, а он все держал ее руки, как будто боялся, что она исчезнет.
- Это ты? - тихо сказал он.
- Я, конечно я, - улыбнулась она в ответ.
- Какая ты!
- Какая?
- Хорошая! Милая! Родная!
- Да, нет я плохая.
- Не правда, ты лучше всех.
- А ты?
- А я боялся.
- Но ты же бесстрашный!
- Нет, я трус.
- Ну вот уж, не поверю.
- Нет правда, я так боялся.
- Чего?
- Что ты забудешь меня.
- Тебя? Нет, тебя забыть нельзя!
- Что не застану тебя...
- Ты и в правду трус, - она рассмеялась.
В ее глазах была такая радость от встречи с ним, такая сила любви, что он видя все это не мог выдержать неподвижности. Это как испытание, новое испытание, но теперь испытание его души.
- Пойдем отсюда скорей. Я не могу больше.
- Пусти мои руки, ты что не чувствуешь, как их сжал? Медведь, - она опять засмеялась, освобождая свои руки.
Он осторожно взял ее побелевшие пальчики, поцеловал обе ее руки и подул на них.
- Нехороший дядя их обидел, сделал больно.
- Саша, перестань. Мы же не одни.
- Теперь вам хорошо, - не обращая внимания на ее слова, тихо спросил он ее пальчики.
- Очень. Ты все такой же нежный, тебя и море не с испортило.
- Море не может испортить. Оно само очень нежное, ласковое, самое дорогое на свете. Ты не наговаривай на него. Если моряки и “портятся”, то только на берегу, когда они возвращаются из плавания и попадают в руки непутевых...
- И еще не разлюбил море? Оно тебе не надоело за это плавание?
- Нет, что ты, никогда!
- Однако по твоему виду оно не очень ласково с тобой обошлось.
- Ого! С чего это ты вдруг заключила?
- Ну, хотя бы с того, что ты сильно похудел..
- Не похудел, а помолодел. У меня теперь такой вес, как был 30 лет назад.
- Что-то ты не то говорил, когда из Керчи звонил, да и тон у тебя был не веселый.
- Так это с суши, а не с моря. С моря ни одного звонка не было с жалобой. Верно ведь? Только теплые воспоминания о тебе. Ты их принимала?
- Конечно, и очень часто
- Ладно, пойдем
- Куда? Куда ты поведешь меня?
- Кушать. Ты же видишь, что я дистрофик.
- Что-то не похоже. Такие железные лапы..
- Так это от радости, что тебя увидели. Они боялись, что это сон и ты опять исчезнешь, вот и вцепились.
- Перестань, Сань, а то я поверю, что ты скучал.
- А то нет? Еще как! В жизни никогда так не скучал, как в это плавание, наверное потому, что оно могло быть для меня концом всего.
- Не надо. Не надо сегодня ничего грустного. Веди меня куда хочешь.
- Тогда давай ближе к морю. Пойдем по кромке, по твоей суше, рядом с моим морем.
Тесно прижавшись друг к другу, они шли по набережной, где с одной стороны было море - его стихия, а с другой - ее дом и их общее счастье. Истосковавшись по человеческому общению, по ласке и вниманию, по родному, такому милому и близкому человеку, он от радости летел на крыльях счастья, не замечая никого и ничего кругом и все говорил, говорил и говорил.
Потребность говорить, привитая инстинктом, накопленным тысячами поколений, вдруг овладела им и теперь в простых и скупых словах он пытался выразить свою радость, счастье от встречи с ней, и рассказать ей о своих переживаниях в море, о нечеловечески напряженном труде, когда приходилось решать задачи, которые в обычных, земных условиях были непосильны одному человеку.
Он видел, как она загоралась его огнем, как проникалась чувством уважения к уже совершенному им вояжу и предчувствие горячих и откровенных минут близости, делал его уже сейчас, здесь на улице счастливым и глупым, как все влюбленные, а он все говорил, говорил и не мог остановиться. Куда девалась его молчаливость и замкнутость? Он не давал ей возможности вставить ни единого слова. Он считал, что то, что он делал, что совершил - это нечто самое красивое, большое и интересное дело, гораздо важнее, чем ее работа. Ее домашние дела, забота о детях, постоянный, никогда нескончаемый женский труд, отошли на задний план и для него в данный момент совсем не существовали.
Иногда он впивался своим взором в ее серые глаза, счастливые глаза, наполненные влагой и, когда они входили в тень, созданную кронами деревьев, он быстро, стремительно прижимал ее к себе и дарил жарким поцелуем. В этот момент, она чувствовала, как из груди его раздавался приглушенный стон, и для нее это значило больше самых громких слов. Он говорил ей о своей тоске, о тяжелых, полных опасностей дней, пережитых им в длительном и непонятном для нее плавании.
Несмотря на страхи, о которых он говорил, о тоске и трудностях, его лицо сияло счастьем и добротой. Это была радость встречи, радость исполнения его желаний. То, о чем он мечтал в море, чего ждал все свое плавание, он получил, и это ясно было написано на его лице. Иногда на лице появлялось выражение удивления. Он как бы спрашивал ее, правда ли все это? Не сон ли?. Правда, что она его любит? Но это было мимолетное явление. Потом он снова продолжал бежать или вернее, лететь, увлекая ее, вновь и вновь рассказывая о своих приключениях и всегда о красоте природы. О том, как все в жизни прекрасно, какой прекрасный мир нас окружает, о нашей Земле, на которой мы живем, благодаря Создателю. Живем, пользуемся всем, но не замечаем. А с моря все виднее.
Она послушно пошла с ним в ресторан, чтобы он компенсировал утерянные калории, и там вновь стала слушательницей его бесконечного рассказа, и удивлялась тому, как он мог видеть небо красивым, как мог найти столько слов, чтобы выразить многообразие моря. Как можно радоваться восходу или восхищаться красками заката? Все получалось так, как будто там был другой мир, другие краски.
- Ты знаешь, я никогда не думал над тем, что можно так любоваться закатом Солнца. В жизни это происходит незаметно, мимо нашего сознания. Мы всегда спешим, нам некогда, и поэтому мы ничего не видим. Всевышний нарисовал миллионы прекрасных картин, а мы их не видим просто потому, что не смотрим. А в море! Я как то шел на запад и часами Солнце было передо мной. Тучки шли друг за другом, небо окрашивалось всеми красками, беспрерывно меняя их и делаясь все гуще и сочнее. А солнце спокойно и величаво, раздуваясь как гигантский оранжевый шар, опускалось все ниже и ниже и в каждую минуту менялось так, что не успеваешь наглядеться, а оно все новое. Казалось, что оно может так вырасти, что не поместится в своем маленьком месте. Ты смеешься?
- Нет, мне просто хорошо с тобой.
- Ты не веришь мне? - заглянул он ей в глаза.
- Ну, что ты, милый. Но мне просто никогда не приходилось вот так, как ты рассказываешь, смотреть на природу, на небо, на море. Все было некогда.
- Знаешь, мне кажется, что для того, чтобы люди лучше знали и относились к природе, нужно ввести ее в сан религии, как было в древности. Ведь говорим мы, что Солнце живое. Энергетически оно живет с колоссальной силой и бурной деятельностью. Так нужно, чтобы люди знали, что оно живое, и поклонялись ему, и, конечно, планете Земля, как своей матери. Может тогда бы мы меньше грешили. Ну, ладно, об этом я потом подумаю...
Со стороны это все казалось смешным, может быть, даже глупым, если бы кто-то слушал их. Но чувства, высказываемые им в репликах, или отрывки его мыслей, были понятны только им двоим, истосковавшимся друг о друге. Она видела, что эта встреча опьяняла его, что он ушел от действительности и не замечал даже ни официантку, ни то, что она подавала, ни танцующих пар, мелькающих рядом с их столиком. Он ничего не замечал и не был в состоянии видеть что-то еще, кроме нее. Счастье искрилось в его глазах, улыбке, движениях. Фужер шампанского только тонизировал его возбуждение еще больше и создал оболочку, какой-то непостижимой энергии вокруг них, служащей завесой, изолирующей их от остального мира.
Время для него не существовало. Он не имел представления о том, который час, он не видел, что наступила ночь, только теперь рассказ его дополнился нежным поглаживанием ее рук, которые он делал украдкой.
Она наблюдала за ним и понимала, что сейчас она сильнее его. Она - слабая женщина как бы получила над ним власть и могла сделать с ним все, что угодно. Он для не был теплым комком воска, из которого можно было лепить любую фигуру или вещь. Но его счастье, его безумная радость этой встречи заразили ее настолько, что она поверила в него, в реальность того будущего, о котором он мечтал, и это определило ее дальнейшее поведение и отношение к нему.
Взяв на себя руководство всем тем, что должно было произойти, о чем молили его лучистые, полные радости и печали глаза, она спокойно и просто, не нарушая его идиллии, повела его по темным уже улицам города, по закоулкам порта, мимо спящих кораблей и портовых построек к себе домой. Она понимала, что он не отрешился еще от моря, и здесь только его физическое тело. Это не раздвоенность, а просто переходный процесс, который всегда такой красивый, яркий и глубокий...Находясь в море, он видел что-то такое, что никогда не увидишь и не поймешь на суше. Он старался поделиться, передавая ей то очарование, которое овладело им в единении с природой в те суровые дни трудного плавания. Там он был один и молчал. Сейчас его уму нужно было разрядиться, что возможно, если рассказать то, что он видел и пережил. Он по наивности своей думал, что можно на словах передать то, что он видел, что испытал, что пережил, что делал, свои чувства, которые испытывал наедине с природой.
Она чувствовала всей душой, что он счастлив. Но счастье его не в ней, не в любви, а в той победе, которую он одержал в море, в борьбе с проявлениями природы, с непогодой, ветрами, штормами. Он просто радовался тому, что остался жив, обогатив свой разум и память новым опытом. Она понимала это и давала ему возможность излить свою душу, почувствовать проявление и становление своего “Я”. Сейчас он был в состоянии экстаза. Что это такое, она не могла определить, так как читала об этом только в книгах. Но по-своему она понимала это как большое, непостижимое счастье. А в ней он искал нежность, по которой так истосковалась его душа. Большую человеческую нежность, рожденную глубоким чувством любви к большому ребенку. О, нежность, как это прекрасно! Ведь это высшее проявление жизни, это дороже всего на свете.
Она понимала это всей глубиной своей души. Сейчас она стала сильнее его. Она знала, что будет дальше и была готова отдать себя всю безоговорочно, чтобы до конца наполнить его безмерную чашу радости обладания, чтобы увидеть и услышать, как он кричит от счастья, от мук любви. Он только переживет это, а она увидит, запомнит и оставит, как самую дорогую реликвию в безбрежной памяти своего сердца.
Ей тоже будет хорошо. Иначе и быть не могло. Но она не могла себя обманывать. Она понимала, что главное для него не она, а эта проклятая яхта и море, и победа над самим собой, радость от исполнения многолетнего ожидания, проведенных в муках и труде, сомнениях и ошибках при подготовке этого плавания. Много лет он стремился к этому плаванию. Все эти годы он полностью отдавал себя труду, все свободное время, силы, энергию, тело и душу, отказываясь от отдыха и развлечений.
И вот многолетнее напряжение разряжалось на ее глазах. Моральная, психическая и эмоциональная энергия его души, сдерживая годами постоянных забот и борьбы, сейчас хлынула мощным потоком, произвольно, независимо от его рассудка. Он был как никогда раньше счастлив и стремился рассказать ей об этом потому, что она была ему нужна, нужна, чтобы как-то погасить тоску души и огонь желаний.
Его восхищало штормовое море и он старался передать ей это, его радовало то, что он с честью вышел сам и сохранил яхту в катастрофических условиях. Его радовало, даже обычное для моряка то, что он с легкостью мог управлять яхтой, и она была послушна его воле. Он говорил и словно сейчас видел, как она летела в диких вихрях ветра, управляемая его руками. Ведь он там был один и никто не мог ему помочь в трудные минуты аварии.
Он не мог, просто был не в силах сдерживать в себе накопившуюся информацию, и ему хотелось поделиться своими знаниями, которые, как он думал, знал только он один.
В черном небе, когда кругом был ночной мрак, он видел космос таким реальным. как никогда нигде на суше. Видел не только звезды, а его бесконечность и это вызывало головокружение. От мысленно летел от звезды к звезде, в другие галактики, не думая о том, что этого никогда не будет. Но вглядываясь в эту бесконечность, он переносил себя туда. Сейчас, говоря ей об этом, он не думал о том, что это давно и много раз рассказано в книгах и в более художественной форме. О тех же звездах, о закатах, о бездонном небе, о том, как прекрасен мир, и как красиво и могущественно море. А раз об этом писали, то он ничего нового не рассказал, и не он первый говорил об этом.
А она? Знала ли все это? Читала? Ее сейчас не интересовала суть рассказа, он говорил иногда слишком сложно. Она просто слушала музыку его слов и была счастлива. ”Он же любит меня”, - подумала. И как сильно любит. С таким волнением, с таким жаром ей никто, никогда не говорил и так много того, что она не знала, того, на что просто не обращала внимания. Это же счастье, его и ее счастье. Но разве бывает счастье вечно? Нет, никогда. Оно как молния, блеснет, затмит все будничное кругом. А потом опять будни. Остаются только воспоминания.
Она понимала, что он счастлив вдвойне. Он переполнен теми событиями, которые произошли с ним во время плавания, что он пережил во время своего одиночества .А сейчас здесь она. Как она ему нужно! Она, решила, что сделает все, чтобы наполнить до краев чашу его радости.
Он думал о том, что сама судьба послала ему эту женщину, такую прекрасную, простую и нежную, послушную и очень красивую. Муки будут впереди, но он об этом не думал. Просто все клеточки его мозга были заняты прошедшим там и настоящим. Он ее любит и никогда не обидит. Все это вскружило ему голову и превратило его в юношу, впервые познавшего счастье любви и нежность женской ласки.
Она почти неотрывно смотрела на него и была счастлива тем, что видела этот, казалось бы неиссякаемый источник, этот бурлящий чистый родник, который на ее глазах извергал счастье и радость любви. Ее изумляли его глаза. Такого она не видела никогда в жизни. Какая то бездна в них. Сколько там огня. Они сверкали голубыми искрами, завораживая ее каким-то страстным волнением. А ведь она не девушка, уже познала увлечение. Но какая-то сила неудержимо притягивала ее к нему, покоряла и нельзя, невозможно было противиться этому. Да она и не сопротивлялась, вся отдавшись непонятному состоянию внутренней тревоги и бури, постепенно нарастающей в ней. И в тоже время она испытывала блаженство и ей хотелось, очень хотелось, чтобы это было как можно дольше.
Истинное счастье! Какая это редкая гостья. Долго ли оно будет продолжаться? Может быть через несколько дней или часов все угаснет, источник иссякнет и он станет обычным нормальным человеком? Она на миг вспомнила своего второго мужа, который в свое время заворожил ее. Тоже мог разговаривать после стопки в ресторане, верно, о другом, а потом оказался пьяницей, ни на что неспособным тунеядцем. Она отмахнулась от этой мысли. Нет их сравнивать грешно. Нет таким мыслям здесь места. Здесь что-то совсем другое. Это что-то небесное, посланное ей за все страдания.... И потом он такой осторожный со мной, как будто боится меня. Да он так и сказал, что боится, будто я исчезну. Она слушала его, смотрела в его глаза и понимала, что он сейчас думает только о ней и безучастен ко всему происходившему рядом. Она ему нужна, странно, но именно она. Сколько раз они встречались? Уже скоро год. Она вспомнила, как год назад он пришел в пароходство, чтобы попасть на прием к капитану порта. Такой застенчивый. Украдкой смотрел на нее, а потом - только звонки, да встречи в служебное время..
Она понимала, что нужна ему, чтобы он излил свою душу, заполнить пустоту, навеянную одиночеством. Но этот эгоизм она ему прощала, так как ждала этой встречи сама, тоже иногда тоскуя по этому необычному человеку. Узнав ,что о нем писали и рассказывали в пароходстве, она считала его идеалом. Заранее зная, что раз он такой, то никогда не останется здесь и не будет никогда принадлежать ей.
Ну и что? Вот сейчас все равно будет так, как я захочу. Но подумав это, она устыдилась, ведь он говорил о своем счастье, и он был так одинок, и такой своеобразный...Нет, все-таки это счастье. Он же любит меня, это видно сразу, в каждом его движении, словах, взгляде. Она смотрела с жадностью на него, поняв наконец, что это и ее счастье. Такие мгновения бывают возможно только раз в жизни. Судьба дала его ей. И вот он перед ней, как на ладошке и из него, через край била чистая, сияющая струя нежной любви к ней. Она видела эту его чистосердечную радость, наполненную упоением от исполненного им творческого долга и понимала, что ее присутствие дополнило все, чего так не хватало ему. И глупая та женщина, которая бросила его, отдав это его священное чувство кому-то другому.
Кто это поймет? Кто может проникнуть в суть вещей, в переживания этого человека. Наверное сейчас она ближе всех к нему. Действительно, кто захочет понять его? Ведь он сам себя не понимает. Он сам не может сказать, откуда и почему рождаются его желания и что придает им такую нечеловеческую страсть и силу.
Ведь может вся жизнь человека пройти в решении простых, повседневных вопросов, мелочных дел, в жажде обогащения и накопительства, и так закончится, не показав человеку ничего светлого, святого, чудесного. Может быть он, подарок судьбы, ее чудо, за все ее переживания, горе и трудности в ее жизни, потому, что она не смогла познать счастья с другим. Она вспомнила, как он однажды сказал кому-то в пароходстве, что “ не хлебом единым жив человек” Наверное это счастье.
Думая над этими вопросами, она решила, что должна идти ему навстречу и забыть свои горести и заботы любви, испытанные за долгие дни разлуки, разочарований и переживаний, от постылых будней. Она жертвовала всем, чем могла, только чтобы и ее доля была в его счастье, тогда это принесет радость и ей. Пусть небольшую, но она будет счастлива хоть один день. Значит она должна отражать его сияние, а не тушить. Пусть будет огонь души его еще ярче. Подумав об этом и поняв, что здесь нет ничего плохого, она почувствовала какое-то облегчение на душе и ей стало приятно, легко и весело. Она любима и любит, так что же еще ей нужно? Это же и есть счастье.
Они шли весело улыбаясь, взявшись за руки, снова вернувшись быть может на один этот вечер к своей непрочной, но страстной и счастливой любви.
Он не мог успокоиться даже дома. Что-то хотел сделать, старался помочь ей, но это получалось так неуклюже, что она смеялась и отвергала его помощь, удивляясь тому, что он так долго не может угаснуть. Уже лежа в постели, пока она приводила себя в порядок, он не мог успокоиться и звал ее:
- Нина! Ниночка, иди скорее. Где ты? Скорее, - и он вытянул руки ей навстречу.
А потом, она только и могла сказать ему сотню раз, милый мой, сладкий мой... какой ты родной.
Ночью, когда он уснул, она долго лежала рядом с ним и рассматривала его посуровевшее лицо, изрезанное глубокими морщинами, которых не было прошлый раз, всего несколько месяцев назад.
Море. Это ласковое и теплое море, которым все любуются с берега, которым он восторгался и считал прекраснейшим из миров, нежным и добрым, к которому стремятся миллионы людей и которое он так любил, беспощадно к тем, кто бросает ему вызов и хочет побыть с ним один на один.
Нет, оно так просто не открывает свои тайны никому!
Вот резкие, как от разрезов, морщины. Они тянутся от его глаз по щеке и еще около губ, как порезы, глубокие...
Она помнила и его глаза, и эти родные жаркие губы - раньше на них не было таких морщин. Она тихонько провела пальцами по сжатым губам, чтобы снять напряжение. Потом посмотрела на его седины. Их тоже прибавилось, и они украсили его виски. Ей стало бесконечно жаль его и она почувствовала такую сильную боль, что ей захотелось зарыдать во весь голос.
"О боже, - думала она, - зачем все это? Зачем? Это так жестоко по отношению к нему, да и к ней тоже. Почему люди не могут жить просто и быть счастливы?"
Давно наступила ночь, и он спал. Но сон его был беспокойным. Какие-то слова срывались с его губ, да иногда он резко двигал руками, как будто работал шкотами или вращал штурвал. Это выдавало его напряженное состояние даже во сне. Он наверное снова шел на яхте...
Он взяла его руки и положила их к себе на грудь, грубые, с еще незажившими ранами руки. Как он любил так лежать, обняв ее нежно, нежно и тихонько сжав в ладонях ее груди. "Тебе не больно?" - спрашивал он и когда она отвечала: "Нет", он крепко обнимал ее и целовал в плечо.
Как изменились его руки! Они стали грубыми, появились ссадины, которые в некоторых местах еще не зажили и болели. Раньше она думала о том, что было бы счастьем, если бы он стал ее мужем. Но сегодня она поняла, что он никогда ничьим не будет до конца. Он как больной неизлечимой болезнью будет вечно болеть морем, не отдаваясь никому целиком. Кто это поймет? Кто пожертвует собой во имя осуществления его мечты? Она вдруг как бы прозрела и ясно увидела, что какая-то часть его души безвозвратно отдана несбыточной мечте, и это будет мучить его до конца жизни. Да, именно до конца жизни. Наверное это страшно... Да, да, стоашно быть наказанным вечно жить неудовлетворенным, с комком тоски в душе.
Она помнила шум, который подняли газеты вокруг его идеи, помнила восхищение сотен, тысяч людей, которые в то время завалили его письмами.
Но она была объективнее всех их, так как, работая с моряками, она видела все как бы со стороны и знала, что после низвержения, в которое его бросили работники парусной федерации, ему ничего не удастся сделать, какие бы жертвы и усилия он не прилагал. Успешное окончание строительства яхты, помощь и поддержка заинтересованных организаций и предприятий, удача в первых испытаниях яхты вскружили ему голову. Но он не хочет понять, что есть критика в порядке помощи, а есть критика для того, чтобы убить, сломить, уничтожить. Она слышала в пароходстве, что против него выступает группа противников кругосветного плавания, и они имеют поддержку в административных органах. Вряд ли они перед чем-нибудь остановятся. У них же нет ничего святого. Боже, почему же он не боится их. Неужели он не понимает этого.
Но она все равно будет с ним, пока будет чувствовать, что нужна ему, а потом уйдет в сторону, чтобы не мешать. Какая все же интересная у него жизнь! Тяжелая, но интересная...
Она смахнула слезу и посмотрела в окно. Было уже светло. Вот - вот должно взойти солнце. Наверное это красиво. Она никогда не задумывалась над этим и иногда просто бросала взгляд на что -то красивое и продолжала заниматься своими делами. "А что он видит?" - подумала она и как бы провалилась в бессознательное состояние, вызванное глубоким сном.
Он проснулся, испугавшись при мысли, что долго спал и неизвестно, что "там творится". Но подняв голову, сразу увидел Нину и понял, что он не на яхте. Он улыбнулся, потому, что испуг оказался напрасным. Явь была светлой, радостной, совсем не похожей на сон.
Нина лежала рядом, положив на него правую руку. Она спала. Дыхание ее было беспокойным, она часто вздыхала, и полураскрытые губы шевелились, как будто она что-то шептала, но слов ее не было слышно. Видимо губы только отражали ход ее сновидений. Очевидно эти сонные переживания были вызваны переполненными воспоминаниями о встрече с ним. Смотря на нее и понимая ее переживания, он радовался, так как видел, вернее чувствовал, как сильно она его любит.
Привыкнув к непродолжительному сну на яхте, в перерыве между вахтами и тем более во время одиночного плавания, когда он мог забыться на 2-3 часа коротким тревожным сном, здесь он почувствовал себя отдохнувшим. На улице было светло. Но, так как часов под рукой не было, он не представлял, сколько сейчас времени. Боясь потревожить Нину, он лежал неподвижно, не шевелясь, думая о том, что он все же счастлив .Несмотря на тысячи невзгод и опасных приключений, он остался жив, и его любят.
Разве это не прекрасно? Что теперь ему до яростного сопротивления противников плавания?
В соседней комнате пробили часы. То ли пять, то ли шесть, да какая разница? Летом можно встать пораньше, еще столько разных дел....
Он повернулся к Нине и крепко обняв, скомандовал:
- Нина, вставай! Ну и лежебока, Солнце проспишь.
Она улыбнулась, потянулась и выдохнула:
- Ты мое солнце!
- Нет. Не спорь со мной. Ты меня согревала и мне так было хорошо, как никогда в плавании. Ты мое солнышко!
- Вчера ты меня заговорил и, знаешь, я так хочу все видеть твоими глазами: небо, Солнце, море. Все, все. Давай, Сань, расскажи. Расскажи, как оно встает.
Он встал, подошел к окну и посмотрел вдаль.
- Мне трудно рассказать. Это нужно чувствовать, видеть. Вернее, хотеть увидеть.
- А как? Ведь всегда все просто. Выходит солнце из -за горизонта...
- О, Боже! Как это чудесно, - подумал он. - И разве это можно передать словами? И вслух сказал: - Ты только смотри внимательно на небо. Всматривайся и запоминай. Сейчас ты увидишь, как интересно все будет меняться. И краски и положение всего на небе. Вот., смотри, туч нет, а высоко в небе реденькие, тоненькие, как ниточки, облачка. Снизу они окрашены алым цветом, а над ними, как черточки, линии темно-синего цвета. А небо видишь? Внизу яркое, светлое, а к верху все набирает синевой. Над самой головой оно почти фиолетовое. Сейчас смотри внимательно, все начнет изменяться, становиться светлее, и резкость красок теряется и сами краски становятся все разнообразнее. Но, чем больше света, тем больше белых красок.
- Вот смотри, снизу, как веер, вверх идут светлые полосы, они пронизывают облака и теряются в далекой синеве. Видишь? Правда красиво? Сейчас за ними взойдет Солнце. Смотри внимательно, не прозевай нет на свете похожих восходов, нет и одинаковых закатов. В каждом своя прелесть, невыразимая словами. Это ты узнаешь потом... О! Видишь краешек красного солнца? Теперь следи, как оно быстро начнет подниматься. Видишь, какое оно громадное? Днем его никогда таким большим не увидишь. Но вот оно поднимаясь начинает уменьшаться, делается круглым, начинает светлеть, из темно-красного делается все более светло-золотистым. Но яркость резко возрастает, так что становится невозможным на него смотреть. И чем выше оно поднимается над горизонтом, тем медленнее плывет по небу. Давай теперь поздороваемся с ним. Солнце - это жизнь. Это счастье, это наше будущее. С добрым утром, дорогая моя малышка!
-Спасибо, - сказала Нина и тихонько, как завороженная продолжала молча смотреть на рождение нового дня. Тыльной стороной ладони она протерла глаза, смахивая навернувшуюся слезу.
- Встречай его всегда так, и день у тебя будет светлым, теплым, хорошим. А сейчас, давай я тебя поцелую неумытую.
- Сань, ты только не уходи так скоро. Я не смогу без тебя. У меня что-то не то. Я не могу. Я боюсь. Не уходи, а? Ну, хотя бы несколько дней? - Она уткнулась лицом в его грудь и тихонько прижалась.
-Что с тобой, глупышка? Тебе плохо? Да не мочи мне рубашку.
- Нет, мне слишком хорошо. Так хорошо, что просто не верится. И если ты сейчас уйдешь, то я всю жизнь буду думать, что это был просто сон.
- Есть, капитан! - С улыбкой ответил он. - Никуда я сейчас не уйду.
- Не смейся. Мне кажется, что я витаю где-то в облаках, и мне просто нужно опуститься на землю, чтобы стало так, как всегда было в жизни. А сейчас, как-то уж очень все нереально. Ну, пусть не как всегда, но просто хорошо, но не очень. Я боюсь сглазить. Ты меня понимаешь? Я ясно говорю? Какой-то сумбур у меня в голове. Сань!
- Я понял. Давай, Нин, бросай свою работу, и махнем куда-нибудь вместе отдыхать. Можно и не на море, а на твоей суше, только чтобы рядышком. Чтобы ты была со мной. Ты думаешь я не счастлив? Да я больше тебя думаю, что это фантастично. Такого у меня никогда в жизни не бывало. Она обычно меня колотила и иногда довольно больно.
- А если меня не отпустят? Ведь мой отпуск только осенью.
- Отпустят. Иначе никак нельзя. Скажи им, что я без тебя умираю, - он засмеялся, схватил ее на руки и понес ее в ванную.
- Теперь давай я тебя выстираю и будем пировать, чаем или что там у тебя есть?
- Саня, пусти, я сама...
- Нет, не пущу! Я хочу, чтобы ты всю жизнь помнила это и знала, что главное в жизни это забота друг о друге, внимание друг к другу, ибо они рождают нежность, вот такую, как у тебя. Я вот все время думаю, но никак не могу понять, откуда ты ее берешь, где твои кладовые, родная? Где ты берешь силы, чтобы так жить и ждать. Ждать всегда, без надежды на улыбку счастья.
* * *
Я закончил писать рассказ о своем непродолжительном счастье, о тепле, подаренном мне Ниной, за перенесенный мною трудный рейс и другие нелегкие приключения в море, поставившие меня одно время на грань жизни и мне стало очень грустно. Грустно от того, что так быстро проходит все хорошее, что мы как-то легкомысленно безвозвратно теряем самое дорогое - любовь человека к человеку, убегая в темноту неизвестности. Вспомнил слова известного философа Сунсунеги , его суровое выражение, что "Жизнь есть бег в темноте навстречу смерти". Не так ли это в самом деле? А мы бежим, торопимся, скорее, скорее... КУДА? Зачем? Ведь, если ты счастлив, то подумай, нельзя ли это закрепить, оставить, хотя бы если не навсегда, то на максимально возможное время.
* * *
Мы жили в счастливое, своеобразное время, возможно в каком-то надуманном, но приятном пространстве, где нам внушали, как жить, как быть счастливыми и мы верили. С самого детства нам внушали любовь к труду, любовь к нашей социалистической Родине, к партии, стране. Нам внушали, что долг превыше всего, и мы считали это совершенно нормальным. И, в первую очередь, внушали то, что мы должны трудиться. Трудиться не для того, чтобы купаться в роскоши, а для строительства коммунизма, когда все будут счастливы.
Всю свою сознательную жизнь я отдал труду. Почти пятьдесят четыре года. И что? Какой-то парадокс. В конце концов оказалось, что это никому не нужно, да и сам я стал никому не нужен?
При всем многообразии моей занятости (чем я только не занимался в жизни), при оценке всего того. что мне дал труд ( а это в основном в моей памяти, а не в материальном выражении), я "неисправимо" продолжал трудиться, как будто я буду бесконечно жить, любить и бесконечно меня тоже, будут любить. Ведь я живу для людей! Но...
Вижу примеры происходящего рядом, заброшенных и никому не нужных стариков, которые когда-то тоже вкалывали...,а теперь? Теперь это балласт для общества и особенно для современной молодежи, которая ой как не любит "старичье". Нет, нужно трудиться, быть в коллективе, чтобы хоть кому-то быть нужным .
Но, что бы мне ни приходило в голову в минуты усталости, особенно перед сном, или когда я надолго оставался один, я продолжал трудиться и готовиться к навигации будущего года. Готовился к заседанию географического общества, искал выход из создавшегося положения с яхтой. Бегал по учреждениям, организациям и вообще по "начальству" в поисках людей, которые помогли бы мне получить разрешение на свободный выход в море. Кроме этого, было много работы по ремонту яхты, и главное, это изготовление новых мачт, поиски тросов для фалов, шкотов и других тросов, необходимых для вооружения яхты, капитальный ремонт двигателя или вообще установка нового. В общем, забот хватало.
Неожиданно в мои будни ворвались воспоминания о прекрасном прошлом, о плавании и большой, красивой дружбе. Нина, вместе с сыном Алексеем приглашали меня на его свадьбу. "Мои ребята, как никого другого, уважают тебя, и Леша очень просит тебя приехать на его свадьбу. То, что я этого хочу, доказывать тебе не буду. Но ты знай, что сейчас у нас всех нет никого роднее тебя", наверное с большой грустью, писала мне тогда Нина.
И вновь самолет унес меня в южный портовый город, где я очутился в вихре домашнего веселья и будничных хлопот, вызывающих только положительные эмоции. Я хотел остаться в стороне, не внедряясь в шумное веселье молодежи, но не тут-то было. Алексей рассказал всем своим друзьям и знакомым о моих планах, походах и мечте, так что яхта стала каким-то таинственным символом, приносящим неведомое, романтическое, какое-то сказочное чудо в нашу будничную жизнь.
Это был рассказ о близкой, такой родной, милой женщине, встреченной мною в тяжелое, но интересное и напряженное время борьбы и освоения яхтинга, когда прекрасное перемешалось с бедой, когда жизнь проходила на лезвии бритвы. И часто получалось так, что я выходил из экстремального положения в большинстве случаев только благодаря чистой случайности, когда за один-два дня я испытывал столько, сколько иной не почувствует за месяц, а то и за год. Но борьба не была окончена и нужно было трудиться. Предстояло заседание географического общества, и нужно было отвечать на предложения, с которыми ко мне приходили мои друзья и знакомые. В частности, некоторые товарищи предлагали сначала пойти на яхте вокруг Европы в составе небольшой команды, чтобы отработать на практике штурманскую подготовку, получить практику в управлении парусами в длительном океанском плавании и плавании в узкостях, в частности и в Эгейском море, проливах Ла-Манш, Скагеррак и т.д.
Другие знакомые упорно предлагали пойти в плавание в северных морях, в частности, на острова Шпицберген, по пути русских поморов, фактически первооткрывателей этих земель. Это плавание, доказывали они, является престижным, его бы поддержали ученые из института Арктики и Антарктики и киношники, которые могли бы снять фильм, в крайнем случае для телевидения. В общем недостатка в идеях и предложениях не было. Все было заманчиво, но только на первый взгляд все просто.
Так, поход вокруг Европы требовал валютного обеспечения и, будучи интересным и развлекательным, привлек бы много желающих, имеющих связи, но как обычно, малоподготовленных людей. Поход же на Шпицберген более подходил нам, но в такое трудное и рискованное плавание одну яхту, естественно, не пустят, поэтому, приняв решение, я начал искать попутчиков, таких же отчаянных людей.
Принимая ту или иную идею, я должен был глубоко изучить ее. А это значит, ознакомиться с маршрутом плавания, с географической обстановкой, составить штурманскую справку, ознакомиться с исторической литературой, сделать соответствующую подборку материалов, уж не говоря о том, как трудно порой бывает достать тот или иной материал.
Трудное, но интересное было время. Встречи, знакомства с интересными людьми, обсуждение вопросов, которые казались фантастическими. Ведь о чем говорят люди, встречаясь вечерами? А мы теперь, как в стихах!
Пожрать...поддать...подраться из-за самок!
Се,
А тогда, в то прекрасное для меня время, я продолжал готовиться к кругосветному плаванию, решать навигационные задачи, изучать маршрут плавания и всевозможную литературу по уже совершенному плаванию другими путешественниками. Я должен был знать практически на память весь маршрут и климатическую обстановку по пути похода. Кроме этого интересного дела, которое мне нравилось, так как мое сознание переносилось в океан, я должен был заниматься вопросами ремонта яхты. А это было трудно, очень трудно, так как многие организации, в первую очередь спортивные и профсоюзные, после выступления "Комсомольской правды" были настроены против меня. Они понимали это как указание: "Не пускать". Однако много людей не считались с этим указанием и подсказывали, что могли. Так я узнал, что трубы для мачт я могу достать в городе Ступино, и я начал срочно зондировать обстановку.
В ноябре я перепечатал свой доклад и передал тезисы в ГО, для просмотра и планирования заседания на следующий месяц. Такое уж было правило. Доклад должен быть представлен за один месяц до заседания общества.
10 декабря 1975 года, вечер. Заседание началось как обычно. Народа собралось немало, но все же значительно меньше, чем было на первом заседании общества, в прошлом году. Гражданин Снегирев сделал свое черное дело и хотя 92 человека не так уж мало, но к моему большому сожалению не приехали мои доброжелатели с Черного моря, где я провел в плавании более трех месяцев. "Эх, - подумал я, - сюда бы моряков из Севастополя, Одессы и Жданова, вот была бы перепалка. Они бы не постеснялись и задали бы хорошую трепку Московским аппаратчикам, засевшим в спортивных учреждениях и парусной федерации. Боюсь, что тот же Григорьев захлебнулся в собственной ядовитой слюне и молчал бы, как мышь.
- Александр Моисеевич, - сказал мне на подобное заявление Иван Александрович Ман. - Нельзя так говорить, мне и естественно другим, это по крайней мере неприятно. Когда Вы так выражаетесь, по поневоле уподобляетесь тому же Григорьеву или Снегиреву, которых критикуете. А это признак низкой культуры, плохого воспитания. Я не хотел бы чтобы вы были таким же бестактным.
- Но, простите меня Иван Александрович, посмотрите, как они беспардонно, грубо врут.
- Не врут. Опять вы тоже. Учтите, что люди слушая вас не будут обращать внимания на выражения, которые вы скажете в запале. Слушателям даже понравится ваше эмоциональное выступление, но пройдет время, остынут страсти и им вспомнится все это и уже без ваших эмоций и дискуссионного накала и они будут воспринимать все по другому. Вот поэтому очень важна культура вашей речи. Пожалуйста, учтите это и в своем докладе будьте предельно тактичны и в выражениях более лаконичны, доброжелательны.
- Есть! В докладе то я смогу, а вот как быть в заключении. Меня же заведут!
- Не беспокойтесь, я вам заключительного слова не дам. Вы не обидитесь, если я за вас сам скажу несколько слов?
- Ну, что вы. Конечно нет. Пожалуй это будет самое правильное. Только не предлагайте мне говорить в заключении, чтобы не подумали, что я испугался и поэтому не хочу больше выступать. Плавание и общение с различными людьми, и такими как Григорьев, закалили меня и я стал, если не смелее, то уж грубее точно. Нет, кроме шуток, боюсь, что и море здесь сыграло не малую роль, воспитало в этом плане бесстрашие. Я вот думаю, кто из них бывал в открытом море и попадал в хорошую штормовую трепку? Григорьев? Кошелев? Снегирев? Смешно.
- Жаль что не приехали моряки с Черного моря, - сказал Ман. Они мне звонили, все страшно заняты, а мы не могли вызвать, так как нет командировочных средств.
- Да, жаль, очень жаль. Моряки любят постоять за правду, да и за любого человека, кто любит море не с берега.
* * *
Глава 11 СРАЖЕНИЕ В БАРХАТНОМ ЗАЛЕ
Большой конференц-зал нашего общества очень уютный и хотя он называется большой, в нем всего-то мест триста. Мягкие, красным бархатом обтянутые кресла, помещение хорошо освещено, но светильники спрятаны в нишах и не режут глаза. На маленьком возвышении, никак не похожем на сцену, расположены стол, несколько стульев, трибуна и на досках повешены две карты - Черного и Азовского морей.
Начал я свой доклад абсолютно не волнуясь, не как в прошлом году, так как имел уже большой опыт выступления перед аналогичной аудиторией, и этот доклад я фактически уже рассказывал не один раз и Ману, и Игорю Варвинскому, и своим коллегам по работе. Материал был хорошо знаком, тем более, что я это все пережил сам. Все время, пока говорил, смотрел на лица людей и, наблюдая их реакцию, понял что им интересно, и слушают они меня внимательно. Плавание, переходы, трепотня нерв при оформлении выходов, штормы и вообще поведение яхты, с одной стороны, и реакция людей, любителей яхтинга, моряков -с другой. Здесь сидящим морякам все это было хорошо знакомо, так как они провели большую часть своей жизни в море, на кораблях и только годы загнали их в город, в учреждения и уютные квартиры.
Очень хорошо среагировала аудитория на момент, когда я попал в шторм и потерял мачты. Никакого диссонанса это сообщение не вызвало. Этого момента я, признаться, боялся и поэтому успокоился окончательно. Так спокойно и просто я закончил свой доклад, получил в награду законные аплодисменты, не бурные, конечно.
Взяв горку записок с вопросами, а их собралось не мало, так как тема была для многих интересной, и многие здесь были впервые. О них я не могу не сказать, так как вопросы отражали то, что волновало слушателей. Это было и для них и для меня важным. Они получали необходимую информацию, а я познавал людей и их мысли.
- Кто строил яхту и что взято за прототип? - спросил кто-то из вновь присутствующих.
- Строил я яхту один в течение почти четырех лет, а потом передал спорткомитету Воскресенского химкомбината, который обязался мне помочь в окончании строительства. Прототип?. Я рассматривал целый ряд конструкций, которые мне нравились, и брал оттуда то, что мог сделать сам. Ну, например, мне нравилась французская яхта "Тина". Но она была столь сложной по конструкции и теоретическим расчетам, что я не смог бы ее лично выполнить. Наша Л-6, простая, легка в постройке, но она маленькая, с низкими бортами и слабая. Пожалуй, она не выдержала бы океанские переходы, и к тому же, палуба ее течет. А это уж совсем плохо. Если я не мог достать чертежей " Тины", то с Л-6 было гораздо проще, так как я много раз бывал на Ленинградской судоверфи ВЦСПС, знаком с главным конструктором яхты Чайкиным, консультировался, видел технологию постройки. Третий тип - Таллиннской экспериментальной судоверфи. Очень хорошие обвода, прекрасные ходовые качества, но очень маленькая. Поэтому я сделал мешанину из всех трех яхт. Мне очень понравилась конструкторская работа. Не считаясь со временем и силами, я просиживал дни и ночи и несмотря на трудности, работал с увлечением.
Многие интересовались моими перспективами, планами на будущее. На эту тему было очень много записок. Это говорило о том, что судьба кругосветки волнует практически всех здесь присутствующих.
Интересовались причиной задержки плавания, пойду ли я в тренировочное плавание вокруг Европы и другие вопросы по теме плавания.
На этот вопрос было ответить трудно, так как необходимо было назвать лиц, выступающих против этого плавания. Это вызвало бы новые нападки, тем более, что теперь мои недоброжелатели заручились поддержкой ЦК ВЛКСМ и кое-кого из Отдела пропаганды ЦК КПСС. В большинстве своем они делали вид, что заботятся о моей жизни, как бы я не погиб, как бы яхта не "утопла". Один из руководителей спорткомитета по поручению высокой инстанции в своем ответе так и пишет, что "мы не можем допустить, чтобы вы погибли"... Оберегая меня более "чутко, чем родная мама", они в то же время не стеснялись в оскорбительных выражениях, обвиняя меня в неграмотности, незнании морского дела, в плохой конструкции яхты и прочее.
Кое-как, не оскорбляя публично своих недоброжелателей, я сумел ответить на этот вопрос, и кажется меня поняли.
- Почему комиссия под председательством Григорьева Н.В. признала яхту непригодной для кругосветного плавания?
Для меня ответ на этот вопрос был однозначен. Но сказать прямо я не мог, ибо это наносило бы "оскорбление" Григорьеву. А он сидел в зале и, естественно, пришел или его прислали сюда, чтобы в очередной раз выступить против меня. Я со многими друзьями и знакомыми обсуждал вопрос отношения ко мне Григорьева и в конце концов, сложилось следующее мнение. Григорьев считает себя единственным авторитетом в Союзе в области яхтостроения, в части именно конструирования яхт. Как же он может позволить какой-то яхте, сделанной неизвестным дилетантом, выйти в океанское плавание? Это оскорбляло его самолюбие, он терял свой престиж тем более, что он уже дважды ее потопил в своих выступлениях и заявлениях в печати. Его просто злило, что она после всех его усилий еще "не утопла».
На первом заседании ГО по моему докладу о кругосветке еще 16 апреля 1974 года, т. Григорьев, еще не познакомившись ни с чертежами, ни с самой яхтой, вот здесь в этой аудитории, выступая с резкой и шумной критикой, заявил: "Такой яхте только по речкам плавать! "Менее солидное заявление трудно представить, не говоря уже о необъективности. Зависть, что ли? Спросить бы сейчас Григорьева, почему это после годичного плавания в зимнее и осеннее время, в период штормов яхта не "потопла"? Чем это объяснить? Почему не сбываются его прогнозы? "Так сказать я не мог, а поэтому ответил просто:
- По данному вопросу я могу только сказать, что никаких расчетов или выкладок о непригодности яхты к плаванию или ограничению ее мореходности комиссией под председательством Григорьева сделано не было, и мне никаких документов не представлялось. Все это просто голословное заявление. Естественно в конструкции яхты есть много недостатков, но они относятся в первую очередь к автоматике управления парусами и неудовлетворительным бытовым условиям. Это объясняется тем, что у меня было очень мало средств. Лично я истратил на строительство яхты около 10 тысяч рублей, и после передачи яхты Химкомбинату на ее достройку было потрачено еще около 5-ти тысяч. А как вы знаете, хорошая современная океанская яхта стоит примерно сто тысяч рублей, т.е. примерно в десять раз больше. Это факт, как ни грустно об этом говорить.
- Какова средняя скорость яхты, определяемая по результатам плавания на Черном и Азовском морях?
- Вопрос очень важный, так как скорость, в конце концов, определяла время выполнения океанского рейса, 8 месяцев или 12 - это важно со спортивной точки зрения. Когда же я строил яхту, меня интересовал сам факт совершения одиночного кругосветного плавания, а не рекорды.
И второе, я яхту перегрузил за счет большого фальшкиля, загрузив туда 4 тонны свинца. Естественно, что в слабый ветер она идет тихо, гораздо медленнее, чем любые спортивные яхты. И пожалуй, основное - один человек, с ограниченными средствами, при страшном дефиците материалов, конечно не может построить яхту на уровне мировых стандартов. После этого вступления разрешите сообщить наши данные: средняя скорость на переходе в сутки, вернее за день, была 72 мили, а максимальная - 156 миль.
Вопрос: "Плавали ли вы во время службы на флоте на яхтах и попадали ли в тяжелые условия?"
На этот вопрос ответ не в мою пользу, так как на флоте, больше, чем где бы то ни было, бояться выпускать в море в плохую погоду. Даже при так называемом штормовом предупреждении, которое принимается за ветер порядка 6 баллов, в море ни-ни. На кораблях я попадал в ураганы, когда их срывало с якорей, и мы вынуждены были в бурю выходить в открытое море, чтобы нас не выбросило на берег... А под парусами ходил только в хорошую погоду. Вот хотя бы всем известный, свежий пример. Во время Черноморской регаты мы стояли в Евпатории и при штормовом предупреждении всего то 6 баллов, никого из нас в море не выпустили. Поэтому ответ мой таков - ходил в погоду 4-5 баллов, редко прихватывало баллов семь - не больше. Ветер в 9 баллов впервые прихватил меня в прошедшее в этом году плавании по Азовскому морю.
Вопрос: "Помогала ли вам федерация парусного спорта?"
Этот вопрос задал человек, который решил поддеть нашу "славную" федерацию, естественно, зная заранее ответ. Я решил не стесняться.. «Парусная федерация на протяжении всего времени подготовки и проведения тренировочного плавания не только не помогала, но и систематически ставила "палки в колеса". В своих заявлениях в печати, здесь на заседаниях географического общества, в докладах в спорткомитете, они искажали факты, делали заранее компрометирующие меня заявления. С их подачи, по их просьбе в газете "Комсомольская правда", они уже давно "утопили" яхту "Русь", обратились к руководству ОСВОД РСФСР, в частности к адмиралу Васильеву, который якобы принимал от меня экзамены и дал отрицательное заключение, хотя ни в Военно-морском училище, ни на флоте я с Васильевым никогда не встречался. В частности, я служил на Балтийском флоте, а он на Тихоокеанском. В ОСВОДе у нас штурманское дело не преподают, и ни у кого никогда никаких зачетов не проводили, так что его заявление является чистейшей глупостью. Не совсем красиво ведет себя и Григорьев, рассказывая среди яхтсменов Москвы о том, что якобы я не могу отличить шкоты от фалов. В то же время, встретив меня одного в яхт-клубе "Водник", он доверительно сказал, что он всячески мне симпатизирует и рад бы помочь, но не может по независящим от него причинам. В мае 1974 г., на заседании клуба яхтенных капитанов города Москвы он выступил против кругосветного плавания и, заявил о моей неподготовленности, но под давлением абсолютного большинства коллектива, при двоих против, была избрана комиссия для оказания мне помощи в подготовке яхты к плаванию. Судите сами, как мне "помогали". Григорьев и Кошелев, члены комиссии, приехали ко мне на яхту за два дня до ее выхода и усиленно отговаривали от плавания, как они заявили, от "опрометчивого шага". У меня создалось впечатление, что все негативное сделано для того, чтобы запретить в Советском Союзе кругосветное плавание. Сделано это руками Промыслова и Григорьева или под их непосредственным руководством. И это действительно так. Можно добавить, что в этом им усиленно помогал и Кошелев...
На что они надеялись? Ведь, запретив мне выход, они тем самым окончательно закрывали выход в океан всем нашим яхтсменам. Почему так беспардонно и неэтично выступают эти товарищи? Говорят, что они действуют не только из личных побуждений, а ими руководит "твердой" рукой председатель федерации парусного спорта Промыслов. Его роль в этих неблаговидных делах раскрылась в заметке горе-корреспондента Снегирева.
Говоря это, я посмотрел на нашего председателя, чтобы уловить его реакцию, может быть я резко выражаюсь, но Ман сидел спокойно и что-то писал на листочке бумаги. И все же я решил умолчать о том, что Промыслов какой-то родственник «мера» города Москвы...
Вопрос: "На какие средства осуществлялось тренировочное плавание?"
- Непонятный вопрос. Я как то уже пролил слезу о бедственном положением и говорил о том, как мне трудно и тренировочное плавание я совершил на свои гроши. Я постоянно испытывал материальные затруднения и это вносило негативную окраску в это большое и хорошее дело. Пользуясь моментом хочу еще раз поблагодарить руководство Воскресенского химкомбината, которое оказало мне помощь в достройке яхты и, в частности, оплатило изготовление парусов.
- Считаете ли вы себя готовым к дальнему плаванию, в частности к кругосветному?
- Да, считаю, - без лишних слов ответил я. - Я готовлюсь к этому плаванию фактически шесть лет, так как в моральную подготовку входит все время, которое затрачено на проектирование, строительство и испытание яхты. Я готовился все время. Это же не просто управление яхтой? По моему мнению, главное это моральная готовность, так как условия плавания будут неординарные, трудности будут в основном психологического характера, так как я буду один. Многие говорят, что было бы полезным пройти с экипажем какое-то расстояние в океанском плавании, с хорошим штурманом, чтобы отработать методы определения места в океане по солнцу, звездам. Да, я согласен, но не вижу разницы, в море или в океане нужно будет производить обсервацию. Но, если бы была предоставлена возможность пройти с экипажем в дальнее плавание, да еще в экстремальных условиях, кроме пользы ничего бы не было. Но, все равно я сейчас заявляю, что готов идти, хоть в июне будущего года. Почему в июне, да просто по расчетам я попадаю в южное полушарие в начале лета. Летом теплее, хотя из-за близости Антарктики, это "теплее" - относительно.
- Кто вам помогал во время выполнения программы плавания на Черном и Азовском морях?
- Пожалуй на этот вопрос мне труднее всего ответить, так как перечень лиц, которые мне оказали ту или иную помощь больше сотни. Это, во-первых, моряки, те которые еще плавают, и те, кто уже засел в портовой администрации. И яхтсмены крейсерщики, те, кто любит море, любит парус, те, кто еще живет романтикой дальних плаваний.
Если я вам назову несколько фамилий, то боюсь обижу очень многих. Но, во всяком случае не могу не сказать о замечательном, заслуженном нашем крейсерщике, всеми уважаемом добрейшем человеке Евграфии Евграфиевиче Смирнове, Игоре Варвинском, Иване Жигомане, Владимире Князькове, москвиче Тимашове, севастопольце Широкове, ждановце Киме Кишунове, представителе моряков – ждановца Чебанова, одесита Третьяке, Нимирове из Николаева, Старкове, Сухих и многих, многих других дорогих мне людей.
- Каково состояние яхты и где она сейчас?
- Яхта в порту Жданове, состояние корпуса хорошее. Мачт - нет. Сейчас заказал новые мачты из сплава АМГ, не такие, как раньше, которые сделал из случайно купленных труб. Нужен новый дизель, в крайнем случае капитальный ремонт старого, который я купил у частника, и он меня подвел. В остальном - обычные регламентные работы - покраска, обновление такелажа и пр. В общем с началом первых признаков весны мне полностью придется заняться подготовкой яхты к плаванию, и объем работ я думаю все яхтсмены знают, так как сами проходят ежегодно курс такого труда.
Вопрос: "Кто из яхтсменов оказывал вам помощь?" - вторично и настойчиво задавал кто-то вопрос.
Мне трудно перечислить людей, кто оказывал мне помощь, в частности из яхтсменов, так как их сотни и я не хочу никого обижать.
Вопрос: "Каковы ваши планы по подготовке к кругосветке. Думаете ли вы строить новую яхту? Считаете ли вы необходимым предварительное океанское плавание?"
- Самый простой ответ на этот вопрос - да, да, да! Хорошо бы построить на заводе новую яхту из сплава АМГ, немного больше по размерам чем "Русь", но примерно тех же конфигураций. Хорошо бы предварительно совершить небольшое плавание, миль 2000-3000 с экипажем в открытом море. Это не обязательно должен быть океан. Почему? Дело в том, что плавание с командой дорого стоит, так как, к сожалению, почти все яхтсмены, которые просились со мной в плавание, ставят условие, что им должны платить зарплату. Таким образом, если будет команда из 6-7 человек, то при продолжительности плавания 3 месяца это будет стоить около 10 тысяч рублей. Я не вижу возможности найти такую сумму. Мне говорил наш председатель - Иван Александрович, что у меня получаются интересные литературные наброски, поэтому в будущем я смогу как-то компенсировать затраты, но, к сожалению, никто ждать не хочет.
Есть ряд предложений о выполнении научной программы, очень интересные темы и по экологии, и по исследованию поведения человека в экстремальных условиях, в частности, во время дальнего плавания. Есть много других предложений, очень интересных и нужных, но весь вопрос в официальном разрешении плавания, так как в нашей стране ничего без разрешения, без команды свыше, делать нельзя. Меня удивляет, до чего некоторые администраторы не любят, личную инициативу....
- Какая должна быть яхта, на которой вы собираетесь плыть? - Опять задал почти такой же вопрос один из слушателей, только неизвестно, доброжелатель или нет.
- Я уже говорил об этом. Я считаю, что яхта должна быть отечественной. У нас прекрасные корабелы, есть хорошие конструктора, и нечего хаять свое и плавать на заграничных яхтах, платить за них валютой.
Нужно создавать нашу крейсерскую яхту. Проще всего ее сделать из сплава АМГ, который имеет много преимуществ перед деревом и пластиком.
Проект могут сделать наши люди - студенты Николаевского кораблестроительного института или конструкторы Ленинградской судоверфи, однако они почему-то не уважают легкие сплавы, хотя за ними будущее. А наша новая яхта ломается при небольших ветрах. Очень слабая палуба и слабые крепления шпангоутов, очевидно главная причина в низком качестве дерева.
Габариты яхты должны быть не меньше, а лучше чтобы они были больше, чем у яхты "Русь", мне кажется, что одному можно справиться с яхтой длиной 14 метров и шириной 4 метра, двухмачтовым кечем, при парусности 150 кв. метров. Правда, это будет трудновато, особенно в южных штормовых широтах, но во многом такая яхта выигрывает: и в том, что она будет вписываться в океанскую волну, будет быстроходной и там можно создать замечательные бытовые условия, уж не говоря о запасах пищи, воды и топлива.
Вступает председатель и заявляет, что остальные вопросы носят практически то же содержание, поэтому послушаем выступления.
Первым просил слово представитель Азовского морского пароходства Кишунов Ким Ильич, яхтенный капитан, работает лоцманом в Ждановском морском порту.
С Кишуновым я познакомился в Жданове в свое первое плавание. В первый же вечер он убил меня своей многословностью. Он говорил беспрестанно. О своей жизни моряка, о плавании на парусных судах, о постройке своей яхты, о том, как управлять парусами, о приключениях в море. Я не знал, молчит ли он ночью. При всем том, что он сделал мне хорошего, дал очень много ценных советов, помогал готовиться к одиночному плаванию в Азовском море, встречал меня после кораблекрушения, помог выбраться из Керчи, он убивал меня своим многословием.
Когда Ким поднялся на трибуну и начал с того, как он в детстве занимался судомоделированием, я упал духом. Иван Александрович, при его воспитанности, выдержке, уважению к людям, не сумеет его перебить, остановить. А это грозило тем, что все оставшееся время нашего совещания Ким может занять своими рассказами о жизни. После детской технической станции, он перешел к своим плаваниям на парусных судах. Рассказав о принципах управления парусами, он перешел к постройке своей яхты из вельбота и плаванию на яхте. После этого получасового введения, которым он оглушил всех слушателей, Ким заявил :"Теперь, когда вы знаете мою подготовку как яхтсмена, как моряка и строителя, я хочу рассказать вам о яхте "Русь". Ким плавал со мной и яхта ему понравилась, особенно, когда на курсе бейдевинд он смог ее отрегулировать и, не трогая руля часами сидеть и рассказывать мне о своих приключениях. Он говорил, а яхта шла, и он был страшно доволен, так что могло показаться, что эту яхту он построил сам, и теперь мне демонстрировал ее качества, как свое творение. «В проекте учтена (я и сам не догадывался об этом) возможность плавания яхты без рулевого при высоте волны 1,5-2 метра. Судно вело себя прекрасно. На палубе были только брызги, в то время, как на таких яхтах, как Л-6, палуба мокрая. Во время шторма 8-9 баллов, при подходе к Керченскому проливу, мы встречали много судов, которые готовы были оказать нам помощь, но она нам не потребовалась".
Я помню эту ночь. Вечером мы подошли к Керченскому проливу и на нас обрушился встречный ветер, который перешел в шторм. Встречный ветер и вызванное им встречное течение из Азовского моря в Черное не давало возможности ни на шаг продвинуться вперед. Вот там я испытал, то что называется Сизифов труд. "Всю волю, силы и умение я вкладывал в то, чтобы идти вперед. Но несмотря ни на какие усилия, яхта оставалась на одном и том же месте. Ее сносило ветром и течением. Утром Ким вышел на палубу и остался недоволен. Мы были все на том же месте, что и перед его сном. И только когда ветер чуть переменился, мы с трудом зашли в Керчь. Но в Керчи нам тоже досталось. Прижимной ветер, перед самым выходом в Азовское море, прижал нас к пирсу и мы с трудом оторвались.
"Крепость борта, - теперь рассказывал Ким, - была проверена случаем. В бухте Камыш-Буран, во время свежего ветра 6-7 баллов, якорь пополз, и яхту развернуло лагом к причалу. Мы спустили кранцы диаметром 150 мм и они сжимались при ударе корпуса о причал. Во время этого я пошел во внутренние помещения и специально смотрел и ощупывал рукой корпус. Он не прогибался, и не было заметно никаких деформаций шпангоутов. Судно способно плавать, самоуправляться, сомнений в этом нет и не может быть. Нужно много доделать, и в этом Чебанюку нужна помощь. Что касается меня лично, то я могу сказать, что если бы мне предложили Спрей, Джипси мот или Русь, я выбрал бы Русь. Почему? Да просто потому, что "Спрей" не может после переворота вернуться в свое первоначальное положение, а "Джипси мот", несмотря на прекрасное исполнение, очень трудна в управлении, на что постоянно жаловался Чичестер.
О самом т.Чебанюке. Это грамотный и серьезный человек, морской офицер. Во время плавания он показал самостоятельность во всех вопросах управления яхтой и парусами. Если говорить о сдаче экзаменов на звание яхтенного капитана, то он может это сделать за короткое время, при плавании максимум три месяца. Он многое освоил. Я был приятно удивлен его подготовкой после нашей встречи зимой 1974 года. Что касается его подготовки к кругосветному плаванию в одиночку, то психологически он к этому готов без сомнения".
Председатель заседания задает Кишунову вопрос о том, как яхта ведет себя на галфвинде и бакштаге?
Ким сообщил, что в галфвинде при правильной регулировке яхта идет устойчиво, а при бакштаге, требуется все время подруливать. Этот вопрос можно решить, поставив на яхте подруливающее устройство. Практически все одиночки в настоящее время при плавании в океане имеют, как правило, подруливающее устройство, так что это уже не тема для дискуссий.
Кишунов остановился еще на нескольких примерах, положительно характеризующих и достоинства яхты и мою подготовку, но это было всем ясно, поэтому председательствующий поблагодарил его и объявил.
"Товарищи. В прошлом году на нашем заседании выступал представитель парусной федерации СССР тов. Григорьев. Поступило предложение выслушать его, так как нам интересно его мнение по результатам плавания яхты "Русь" и о подготовке т.Чебанюка.
Пока Григорьев шел к нашей высокой трибуне, на которой выступали Папанин, Кренкель и многие другие известные миру моряки и полярники, в зале раздавались замечания: Интересно, как он будет ее топить, если она, несмотря на его кликушество, до сих пор "не утопла". Кто-то выкрикнул, что вот пошел закрывать океан на замок . Но, на него зашикали.
Выступление Григорьева нужно было записать на магнитофон. Я думаю, что это классический образец не солидности, бравирования, пустозвонства. Он начал с какого-то старого анекдота, потом очевидно вспомнил от него ждут не этого, сказал следующее, что удалось записать:
...Разбирая тов. Чебанюка на парусной федерации, мы не говорили, что т. Чебанюк человек, которого нужно выплюнуть ..(шум в зале, возгласы "это же не тактично"). Однако Григорьев никак на это не прореагировал. Метод подхода т. Чебанюка к этому вопросу легкомысленный...Сейчас он немного поумнел ...Нужно, прежде, чем куда-то идти, научиться чему-то на яхте. Я рад что она не потопла (смех в зале), что яхта плавает под парусами.... хотя редко бывает, что яхта не плавает.
У Чебанюка легкомысленный подход к конструированию. Можно сделать оригинальную конструкцию, но целый ряд решений остается и сейчас, она не для морского плавания. У Чебанюка мощное желание плыть куда-то и железная воля! За полтора месяца любой человек может научиться управлять яхтой./В зале шум/. Каждое плавание чему-то учит. Надо серьезно относиться к длительным плаваниям. Тов. Чебанюк внял нашим замечаниям. Приятно, что его плавание прошло благополучно.
Вопрос из зала: "Сколько еще нужно Чебанюку учиться, чтобы выйти самостоятельно в дальнее плавание?"
Я сидел и ждал ответа на этот вопрос. Ведь так называемые спортсмены-яхтсмены, принадлежат к особой элите. Их очень метко охарактеризовал Колдуэл в своей книге "Отчаянное путешествие", когда он отходил от причала, а его насмешками провожали парусные пижоны в белых брюках и в фуражках с большими крабами. Эта элита не любит дилетантов, они не любят даже опытных крейсерщиков. А кто был я для них? Выскочка! Ответ Григорьева удивил меня, по-моему он почувствовал реакцию аудитории на его выступление и решил реальнее и тактичнее повести себя на трибуне.
"- При хорошей школе, - продолжал он, - хорошем тренере, ему достаточно полтора-два месяца. А утопнуть можно и при хорошей подготовке, все может быть по воле случая.
- Как же так, - подумал я еще совсем недавно он и его коллеги кричали, что мне для подготовки потребуется три-пять лет, он сам меня упрашивал отсрочить мое плавание на несколько лет. Очевидно я кому-то мешал. Теперь этому "кому-то" наверное наложили вето, поэтому Григорьев решил не противоречить Кишунову и другим авторитетам. Ведь в частности и капитан Ждановского порта был высокого мнения о моей подготовке и яхте. А сколько писем было направлено из многих яхт-клубов и от многих организаций в мою защиту. Повлияло? Или это все треп?
"- Нам было страшно его легкомыслие, - снова начал жевать свою, надоевшую всем тему, Григорьев, - основанное на незнании морского дела, парусного .. его шапкозакидательство.(голоса из зала: «Вы отрицаете его морскую подготовку, которую дают в училищах, его многолетнюю службу на кораблях?") Его квалификация как парусника была впервые равна нулю или отрицательная. (Шум в зале. Выкрики "Демагог. Ну, дает!")
Вопрос Григорьеву: - Вы отрицаете его опыт плавания на флоте и участие в парусных соревнованиях?
Григорьев оставляет этот вопрос без ответа и рассказывает какой-то старый анекдот. Можно много делать комбинаций самовара с велосипедом, - продолжает он оригинальничать, - но не удобно чай пить.
Шум в зале. Смех. Повторяется вопрос о моей службе на флоте и неоднократные участия в флотских парусных соревнованиях. Почему вы скидываете это со счета? Но Григорьев пытается привлечь внимание аудитории очередным анекдотом. Председатель просит всех все же выслушать Григорьева, замечая, что вопросы нужно задавать после выступления, а сейчас "прошу внимания!"
- Известно, - продолжал Григорьев, - когда один чудак проплыл в ванне через пролив Ла-Манш. Аллен Бамбар проплыл на резиновой лодке через океан, имея высокую цель. Выпускать Чебанюка на его яхте, куда -то, мы не можем. Мы не можем сравнивать его с кем-то, например Чичестером. На его яхте не может быть серьезного плавания. Одиночные плавания потеряли свои прелести. Одиночные гонки были один раз и больше не будут. В этих плаваниях было больше стремления к самовыражению, но все они впадали в состояние нервозности. Один прыгнул за борт яхты и погиб ...Одиночки потеряли свой смысл. Следует думать о плаваниях более серьезных, с другими целями. Например, исследования океана, где нужна бесшумность. А яхты под парусами бесшумны, если не пить и не включать на полную мощность магнитофон. Я удивлен, до чего дорого плавание на исследовательском судне... Для плавания нужно думать, какие другие цели нужно поставить. Чисто спортивные цели нам не нужны.
- Почему плавают чехи, поляки и другие, даже сухопутные страны? А мы - нет. Что мы вот так и будем обсуждать, вернее осуждать каждого?
- У нас, видимо, слабо развит парусный флот, - продолжал Григорьев. - Наверное когда-нибудь наше дело и пробьется. Я лично благодарен тов. Чебанюку за то, что он заварил такую кашу, поднял на обсуждение вопрос о дальних плаваниях. Я думаю, что выход будет. Мы не хотели забросать его камнями и навозом ...
Услышав такое заявление от Григорьева, я подумал, что до него дошла атмосфера аудитории и он решил, что пора говорить по-деловому. У него иногда бывают просветления, но довольно редко. Но вот, он не удержался - таки и вспомнил о навозе, наверное он родился и воспитывался на скотном дворе или на конюшне.
- Теперь отношение к нему изменилось, - продолжал Григорьев. - Я многим помогал, даже в семье стало не поощряться... иногда посылают куда полагается..."
Ну, то что его посылают, это для меня уже не новость. Он считает, что никто в нашей стране не знает лучше его конструкции яхт, поэтому с ним нормальным языком разговаривать нельзя. Ничто новое он не приемлет?
" Самострой это воровство материалов и средств у государства."
Это Григорьев решил бросить еще один камешек в мой огород, не зная о том, что построенную на 60% яхту я передал ДСО Труд и химкомбинат "достраивал" мою яхту, которая теперь принадлежит ему, а я работал на ней даром, отказываясь от какой-либо компенсации за истраченные более девяти тысяч рублей. Естественно, я не могу здесь встать и сказать, что это ко мне не относится, сейчас не в этом дело, но обидно, что он нашел еще один камешек, которого я совсем не заслужил.
Кто-то не вытерпел в зале и задал вопрос: "-... вам нужно было ему помочь!"
- Помогут и без нас. На эти вещи нужно смотреть очень глубоко, смысл этого плавания не очень понятен. Я не понимаю цели. (Опять Григорьев занялся тавтологией). Федерация парусного спорта не может оказать помощи, это общественная организации. Федерация это все ровно, что шахматный клуб при домоуправлении. (В зале взрыв смеха, шум, хохот). У федерации нет никаких полномочий. Как плавать советским спортсменам на польских яхтах? Нельзя? А как на наших плавают? Сейчас есть организация, которая получила приглашение пойти в некую страну. Получила поддержку у нас. Но не у комитета. У нас нет океанских яхт. Единственная яхта Л-6 у нас в стране не океанская. На Балтике, на соревнованиях новая яхта не прошла и полпути, и перед Таллинном начала разваливаться, разорвало палубу, сбились шпангоуты...."
- Мы у себя не однажды обсуждали этот случай, о котором сейчас вспомнил Григорьев. Не знаю, что он хотел сказать этим примером. Но яхтсмены в этом случае не причем. Основная причина в том, что при изготовлении яхты применяется плохая древесина и конечно, плохое качество работы. Если бы яхтсмены делали бы эту яхту сами, она не рассыпалась бы. Нужно делать металлические яхты. Из легкого и прекрасного материала, такой как АМГ. Яхты должны быть такими же крепкими, как из стали, но гораздо легче. Когда дойдет это до наших яхтенных конструкторов? Вот хотя бы таких деятелей, в кавычках, как Григорьев. Или если уж делать из дерева, то нужно делать клееную яхту, многослойную, с диагональным расположением шпона. Такая яхта практически будет не хуже металлической по надежности, но лучше в бытовом отношении. Но не здесь об этом говорить. Да и кто меня послушает? У меня нет авторитета в яхтенном мире по строительству яхт, особенно после целого ряда разгромных заявлений Григорьева о том, что у меня не яхта, а что угодно. Он не стесняется говорить всякую пакость, несмотря на то, что яхта прошла не одну тысячу миль и побывала не в одной передряге. Но послушаем что еще скажет "сэр» Григорьев.
А он опять решил проехаться по мне ....
- По Чебанюку, (странное какое-то выражение "по....), мы боялись, что подготовленное плавание может скомпрометировать нашу страну. Далее Григорьев опять ввернул какой-то старый анекдот. И вообще все свое выступление Григорьев "разбавлял" всякими шутками и анекдотичными ситуациями из своей жизни. На вопрос о том, что может парусная федерация, Григорьев сказал: "Самая хорошая женщина не может дать больше, чем она может". Федерация может очень мало .... Это свое резюме Н. Григорьев украшает каким-то стареньким и доступным для широкой аудитории французским анекдотом конца 18 века, и как ни странно, он имел успех, так как все поняли его применительно к "заслугам" парусной федерации. Этим все сказано. Как говорится, других слов не надо.
Под смех и шум в зале, Григорьев сошел с трибуны. Что он думал в этот момент, я не мог представить. Неужели он гордился своим выступлением, актерством, позерством, непринужденностью, граничащей с развязностью? Пустозвонством? Неужели он думает, что аудитория восхищена его остроумием? Оно здесь было просто ни к чему. Ведь для большинства присутствующих, ждавших решения вопроса выхода советских яхтсменов в океан, такие выступления еще крепче закрывали дверь в океан.
Как расценивать это выступление? - думал я в эти минуты. Правда, Григорьев сказал, что у меня есть уже достаточная подготовка и мне требуется всего каких-то полтора месяца плавания с опытным тренером, чтобы быть готовым идти в кругосветное плавание! Но, с другой стороны, его выступление было неуважительным ко мне и нашей аудитории и просто несерьезным. Он как бы говорил о том, что и мы тоже организация ни на что не способная, как шахматный клуб при домоуправления.....
На вопрос председателя, кто желает выступить, поднялось несколько рук, но Алексей Каш сразу встал и ему дали слово.
А. Каш известный полярный летчик, облетевший не только всю Арктику, но он побывал и в Антарктиде, где в суровых условиях южного континента тоже проявил незаурядные способности и смелость. Несмотря на солидный возраст, он был энергичным и стремительным, как в молодые годы, когда на тихоходных довоенных машинах осваивал наше Заполярье. Когда-то он сумел, кроме воздушной стихии, познакомиться с яхтингом и стал не плохим яхтсменом. Он был у меня на яхте, когда она еще достраивалась и очень хотел пойти в плавание. Но я не имел возможности помогать ему материально, в чем нуждалась его семья. За свою нелегкую, но удивительно разнообразную жизнь, полную приключений и опасностей, Каш не один раз был на грани катастрофы, но находил выход, казалось бы из невозможных положений. Наверное не один полярник обязан ему жизнью. Будучи смелым, решительным, я бы сказал, храбрым и в то же время хорошо знающим свою технику, Каш, пройдя большую трудовую жизнь, никого и ничего не боялся, не боялся и сказать правду любому человеку, не зависимо от рангов. И в то же время он был справедлив и внимателен к друзьям и товарищам. Как все сильные и честные люди, он не любил двуличных и хитрых людей, стремящихся спрятаться за словесной шелухой от решения вопроса. Ему мешала только излишняя эмоциональность, которую люди не знающие его лично, не всегда понимали.
Каш ярко и метко проанализировал выступление Григорьева, назвав его пустозвонством, ничего не говорящим, основанным на мелких придирках и общих словах, что "то да се", плохо, не годится и прочее и, в конце концов, ничего конкретного. Мы собрались сюда не анекдоты слушать. Выступление Григорьева не только оскорбительно для Чебанюка, но и свидетельствует о неуважении нашего собрания. Он просто не понимает, перед кем он выступает. Как только парусная федерация могла поручить ему выступать перед данной аудиторией. Такое выступление мне не понятно, - заявил Каш." Я приветствую, и идею и всю деятельность Чебанюка А.М. по подготовке к плаванию и здесь заявляю: Идите, Александр Моисеевич, и плавайте и нечего Вам обращаться в федерацию парусного спорта, раз они опустились до уровня "шахматного клуба" при домоуправлении. Разве такая организация способна судить о яхте, о плавании, о подготовке яхтсмена? И вот так у нас любят парусный флот... Плохо у нас поставлен вопрос развития парусного спорта, у нас нет отечественной парусной яхты! И это у нас в России богатой великими плаваниями и множеством географических открытий. Из сухопутной страны Чехословакии в плавание идет яхта, а нас окружают три океана, десятки морей! Может быть из-за таких руководителей, как у нас в парусной федерации, мы и сидим на месте.
Товарищ Чебанюк, идите и плавайте. Не бойтесь. Вы не утоните. Я был на яхте у товарища Чебанюка, еще когда она была на стапеле. Я все осмотрел самым тщательным образом. Яхта крепкая и прочная и не каждая может с ней сравниться. Она любую яхту возьмет на таран и разобьет. Яхта океанская, с высокими бортами, вместительная, устойчивая на курсе, с высокой остойчивостью, с прекрасной гидроизоляцией. За все время плавания ни разу не было течи на палубе, чем грешат все наши яхты! Во время урагана на яхте поломался рангоут. Почему? Да из-за нашей бедности, от того, что никто не помог ему достать мачты из металла, годного для этой цели. Ему пришлось ставить то, что есть. Разве это правильно? Почему у нас при решении такой большой и красивой идеи не нашлось людей, способных оказать помощь? Боялись? А вот критиканов вполне достаточно.
Как я понял, - заявил дальше Каш, - федерация парусного спорта это шахматный клуб при домоуправлении, значит она ни на что неспособна. Она только может мешать. Так нечего туда идти. Нужно плавать! Плавать и тренироваться. Учиться в любую погоду в различных местах. Плавать. Это главная задача. Плавать, пока примут решение компетентные органы. Решение о кругосветном плавании очевидно будет решаться на уровне Совмина, во всяком случае там будет оно обсуждаться. Нам нужно поддержать т. Чебанюка, помочь ему в организации и проведении тренировочных плаваний, в его учебе - парусному делу, кораблевождению, радиоделу, умению ремонтировать яхту на плаву, шить паруса в море, уметь оказывать себе медицинскую помощь, уметь готовить пищу, уметь организовать время таким образом, чтобы быть в форме длительное время, при любом состоянии погоды, моря, яхты и прочее. Нужно готовить не только яхту, но и себя.
Темпераментное выступление Алексея Каша неоднократно прерывалось аплодисментами. Я радовался, вернее мне было приятно, но я прекрасно понимал, что Каш ничего не может сделать, если на пути будут стоять «Григорьевы». Из опыта службы на флоте, да и вообще в жизни, я прекрасно понимал, что если кто-то сказал плохо, то трудно будет дать согласие или сделать утверждение в обратном. Даже заводские яхты и корабли тонут, терпят кораблекрушения. Почти каждый день в мире тонет один корабль, а учитываются лишь корабли, водоизмещением не менее 50 тонн. А моя яхточка всего то 8 тонн. Вот при таком стечении обстоятельств попробуй гарантировать, что ничего не случится! Как то на одном совещании один "товарищ" сказал:" Он пойдет, утонет - ему что? - а нам отвечать придется!" Вот ведь какой "умный", заботливый гражданин.
Председатель нашего отделения ГО СССР Иван Александрович Ман, известный всем морякам мира как первоклассный капитан дальнего плавания, умел говорить, умел покорить аудиторию и все его всегда слушали с неослабным вниманием.
- "Время позднее, поэтому давайте ограничимся в выступлениях. Вопрос достаточно ясен, очень хорошо выступил представитель от морского флота. Нам вообще очень приятно, что моряки не только поддерживают идею кругосветного плавания, но и оказывали большую помощь т.Чебанюку в его тренировочном плавании. Обойти вокруг света - идея не новая, и хотя увлекательная, она очень трудная. Самые опытные моряки-парусники, самые замечательные суда, при тщательной подготовке не могут дать гарантии в благополучном исходе этого плавания. Но без борьбы, без риска, без труда - ничего большого, хорошего, значительного - не добьешься. Мы внимательно, на протяжении более двух лет смотрим за деятельностью Александра Моисеевича. Мы были на его стапеле, когда яхта еще строилась, внимательно ознакомились с его прошлогодним зимним плаванием, когда ни одна яхта не выходит в море, мы с удовольствием ознакомились с материалами его трехмесячного плавания в этом году, особенно с его действиями в одиночном плавании, когда его яхта во время жестокого шторма потеряла рангоут. Не каждый моряк может в такой обстановке не только принять правильное решение, но и найти силы, волю, я бы сказал мужество, преодолеть полсотни миль до порта. Создается твердое убеждение, что он упорно и настойчиво идет к цели именно вперед, к цели, намеченной им самим и которой импонируют не только все моряки, но и огромное большинство нашего народа. Его идея глубоко патриотична и это особенно становится понятно, когда знакомишься с сотнями писем, которые адресуются ему нашими людьми. Такие плавания нам нужны! Об этом не нужно спорить. (В зале раздались аплодисменты!).
Пожалуй, среди всех сидящих, возможно и нашелся один, не больше, человечков, который поддержал бы Григорьева. Но, боюсь, он сейчас вслух этого не сказал бы.
Иван Александрович чуть поднял руку и в зале наступила тишина.
-«Но нужно очень глубоко продумать цель этого плавания и правильно сформулировать ее, чтобы получить возможно больше пользы от нее для советских людей.... Вот у нас на полярной комиссии заслушивался т. Шпаро, который наметил поход к Северному полюсу, на лыжах... Мы видим в этом и решение некоторых возможных практических вопросов. Много людей летает через полюс в Арктике, и вдруг вынужденная посадка. Что смогут сделать люди? Как им помочь? Потребуются умелые и натренированные люди или просто их опыт ....
Давайте посмотрим практически на ход подготовки к кругосветному плаванию. Мы должны честно признать, что Чебанюк многое понял, сделал правильные выводы и имеет вполне определенные успехи. Этого никто не может отрицать и мы видим, что с этим считаются даже его противники. Это все нужно ему засчитать как большой плюс в его работе. Мы знаем, что было много скептиков, которые говорили, что яхту он не построит. Затем, когда он спустил ее на воду, многие говорили, что она "утопнет". Но он упорно шел вперед, не только вышел в море, но и сумел справиться с управлением яхтой самостоятельно в сложных условиях. Но ему нужно еще много поработать. У него пока нет яхты с неограниченным районом плавания. Мы знаем, что его яхту обследовали моряки, специалисты, знаем их положительные отзывы, но считаем, что в кругосветное плавание нужно идти не на самодельной, а на заводской яхте, построенной на уровне мировых стандартов. По моему, это истина, и мы должны ему помочь! Не критиковать, не охаивать, а помогать. Нужно изыскать пути, нужно привлечь общественные органы, чтобы общими усилиями добиться решения этого вопроса. Нужно ходатайствовать перед компетентными органами, сказать, что т. Чебанюк проплавал 2-3 года, готов морально и физически. Он человек с упорным и сильным характером, последовательно добивается поставленной цели, не отступает перед трудностями. Курс у него правильный. Круглый год идет его тренировка, подготовка и теоретическая и практическая. Яхту нужно отремонтировать, усилить узлы, которые т. Григорьев считает слабыми и продолжать тренировку. Это прекрасная яхта для тренировок, я об этом говорю, так как верю всем тем морякам, которые на ней ходили и восхищаются ею. Но идти на ней в кругосветное плавание нельзя. Он представитель нашей великой страны, и сама яхта должна олицетворять наши достижения, то что мы можем сами построить прекрасную яхту, а не покупать их за границей. Но он не может бесконечно тратить свои средства, тем более, как нам известно, их у него уже нет. В этом плане ему нужно помочь. Я ознакомился с его литературными рассказами о плавании, о море, где он, в частности, рассказывает о своем одиночном плавании. Я их с удовольствием прочитал и думаю, что любой журнал может взять его рассказ. У т. Чебанюка есть литературный талант. Его рассказ это интересный опыт, он показал плавание с драматической и психологической стороны. У нас создается очень приятное впечатление о нем.
Я думаю, что по времени нам пора заканчивать. Если никто не будет настаивать на выступлении, то мне кажется, что мы можем предложить следующее.
- Нужно одобрить плавание, его результаты, как успешные. Отметить серьезные сдвиги Чебанюка в парусном и морском деле. Об этом сегодня все заявляли единогласно. Положительным является и его стремление к углублению теоретических знаний. Я думаю, что никто против этого возражать не будет. Кроме того, нужно выделить несколько человек, которые могли бы помочь ему советом и делом. Наверное нам вместе со спортивными организациями нужно поставить вопрос перед ВЦСПС о материальном содействии, чтобы подготовить яхту, паруса. В таком большом деле кустарщиной ничего не решить. Наконец, мы в своем решении должны сказать большое спасибо всем организациям и особенно Воскресенскому химическому комбинату, оказавшему большую помощь т. Чебанюку в достройке яхты и организации плавания.
Товарищи! Я думаю, что сегодня мы плодотворно поработали, тема наша была не только нужной для нашей страны, но и очень интересной. Если нет никаких предложений и замечаний, то разрешите закончить...
Иван Александрович посмотрел на аудиторию и сошел с трибуны.
Всё.
Я не мог анализировать происшедшее, так как меня сразу окружили знакомые и зачем то поздравляли с успешным выступлением, хотя я чем-то был недоволен. Ко мне подошли несколько корреспондентов, но я замахал на них руками.
- Ничего говорить вам не буду. Что слышали, то и переваривайте.
Гл. 12 В ПОИСКАХ МУДРОГО РЕШЕНИЯ
После анализа или просто коллективного обсуждения состояния дел, мы приходим к всегдашнему вопросу: "Что делать?" В нашей жизни это самый постоянно действующий фактор определения человеческого поиска решения жизненно важных задач. В России этот вопрос официально и широко поднял или вернее поставил Чернышевский в своей книге "Что делать?".
После заседания географического общества, пока в Москве еще был Ким Кишунов и Владимир Князьков, мы как то собрались у Варвинского и пытались найти просвет в движении по пути осуществления наших планов.
- В кругосветку тебя сейчас не пустят, - заключил Игорь и это была всем нам известная истина. Слишком большого ранга наши официальные противники. Значит выход один - ходить и нарабатывать себе "капитал", чтобы потом они не смогли бы с тобой не считаться.
- Нет, Игорь, так не пойдет. Простое плавание потеряло свое значение после того, как я был в море один и тем более в штормовых условиях. Нужна какая-то целесообразность. Нужно такое плавание может быть даже экспедиция, чтобы сказали - "нам это плавание нужно".
Давайте подумаем. Вокруг Европы нас не пустят. Жигоман на юге об этом нашумел, и вы знаете реакцию официальных лиц. Дело в том, что плавание вокруг Европы, хотя и трудное, но только на одном участке - в Бискайском заливе. А так по всему маршруту - цивилизованный мир, и тех, кто пойдет, будут приглашать зайти и в Грецию, и в Италию, и во Францию и в Англию и т.д. Таким образом, это плавание в понятии многих людей "развлекательное", и его нам не дадут.
- Нужно ходить в своих водах, - предложил Тимашов, который в недавнем прошлом один, без шума и разрешений, пересек на маленькой яхточке Каспийское море. - В свои воды легче получить разрешение на выход в плавание, и все-таки будет расти стаж плавания и пройденные мили. Но чтобы это плавание имело вес, нужно идти в Северный ледовитый океан.
Ким несколько раз пытался вступить в разговор, не соглашаясь с нами.
- Нужно идти с командой и взять хорошего штурмана, тогда не будет нареканий, что мы заблудимся, и тот же ваш Васильев - адмирал, замолчит. А идти нужно в океан и, если не пустят вокруг Европы, то дойти до Канарских островов и обратно. Я готов идти за штурмана.
- Спасибо, Ким. Так или иначе я все время на тебя рассчитываю. Но, извини, эта "пластинка уже заиграна". Всем ясно, что это плавание дало бы громадный опыт и было бы интересным и мне и экипажу. Но, поверь мне, никакие наши усилия не пробьют заслон....
Я хотел бы с вами посоветоваться. Мы предварительно говорили с Владимиром Князьковым. Есть заманчивая идея, пойти по пути русских поморов. Это престижно, это возрождение или воспоминание о былой русской славе, это могут подхватить киношники или во всяком случае наше телевидение. Давай, Володя.
- Мы искали самый доступный и самый популярный с нашей точки зрения поход. Это плавание на острова Шпицберген, по пути русских поморов, которые туда ходили несколько столетий назад и открыли эти острова задолго до европейцев. Что это дает.
Во-первых, это плавание в сложных метеоусловиях: холод, ветры и возможно среди плавучих льдов, так что никто из парусной спортивной элиты нам не позавидует и не будет возражать, так как мы не будем "отнимать у них кусок хлеба с маслом".
Во-вторых, мы можем пригласить молодого оператора с телевидения или Мосфильма и отснять фильм о "пути русских поморов" и русских полярных исследователях.
В третьих - на Шпицбергене есть наши поселения, так как там наши люди работают на угольных шахтах. Таким образом, мы попадаем к своим.
В четвертых - в северной части нашей страны, мы все время будем вблизи от берегов нашей Родины, и это имеет большое практическое значение, так как будет реальная и постоянная связь. Здесь легко связаться по радио с нашими любителями коротковолновиками.
И, возможно не последнее, это не длинный путь, и мы при любых погодных условиях сумеем обернуться за пару месяцев. Тогда у нас будет действительно капитал и походный, и идеологический.
- Это нужно обсудить и мне кажется это наиболее вероятно. Нас поддерживает и Географическое общество. Оно заинтересовано, так как у них будут к нам и предложения, и просьбы......
- Да, это выход, - сказал Игорь, осталось только доукомплектовать экипаж, я тоже пойду.
- В наш экипаж нужно еще двух человек - врача и кинооператора. Остальные все здесь.
Как ни странно, но все сидящие здесь не только были готовы идти в плавание, как говорится к "черту на кулички", но и имели необходимые специальности. Ким - штурман, Володя - радист, Игорь - рулевой, ну, а по воле случая я могу остаться капитаном или даже начальником экспедиции. Валера, если сможешь идти - предлагаем тебе должность рулевого - боцмана.
Я вытащил из портфеля карту и развернул северную часть Европы, включающую Норвегию и наш Кольский полуостров, Архангельск, Белое море .....Интересно смотреть на увлеченных людей, решающих любимую задачку. Вот они сидят вокруг большого стола и все устремили свои взоры на карту. Кругом тепло, тихо, а они уже в суровом море, в далекой стороне и в мечтах...
Да. И все-таки нужно вернуться на землю, в обычный деловой мир.
- У меня ко всем вам просьба. Каждый должен написать записку со своими предложениями по подготовке и обеспечению плавания. Например, Володя, ты пожалуйста, готовь программу по радиосвязи, в которой подними все вопросы с нуля. Ким - штурманскую справку, перечень необходимых приборов, карт и штурманского имущества. А ты, Игорь поможешь мне по всем видам довольствия. Это будем делать серьезно, обоснованно, чтобы не придрались проверяющие. И теперь вопрос о формировании экипажа. Я был в областном комитете по физкультуре и спорту. Они обещают нам оказать помощь в решении организационных вопросов. Поэтому, каждый должен продумать свое участие в походе, написать заявление в МОК Физкультуры и спорта, свои автобиографические данные и представить копии документов по парусной квалификации, тем более, что они у всех нас есть
Поход будет очень трудным, но почетным, и это будет очень важным фактором в будущих сражениях. Если все всем ясно, то давайте ваши мнения и дополнения по маршруту.
- Это плавание будет иметь большое значение для воспитательной работы среди моряков. Так ведь, - начал свои соображения Валерий. - Вы служили на Северном флоте, поэтому нужно обратиться за помощью к командованию флота. Им ничего не стоит дать нам карты, штурманское оборудование, а может быть и спецовку.
- Принято. Я напишу, там были знакомые ребята, надеюсь откликнутся.
Мы проговорили до поздней ночи и, кажется, решили все, от нас зависящее.
Все ушли. Я остался у Игоря, так как меня здесь принимали как своего. Долго лежал и думал, как просто, быстро и грамотно решаются вопросы, когда они находят отклик в душе людей и зовут их в неизведанную для них даль. Здесь - все просто, а что меня ждет в канцеляриях, напичканных советскими чиновниками. О, Боже, как их много развелось и как они крепко держатся за свои мягкие кресла или обитые бархатом солидные стулья! Их не вышибешь, не пробьешь.
В эти дни я мотался по различным учреждениям и предприятиям Москвы и Московской области. Днем в Москве, а ночью в - Воскресенске. Когда были занятия в школе яхтенных капитанов, то приезжая домой в первом часу ночи и я падал в постель, усталый после бесчисленных визитов, заседаний, учебы и поездок в транспорте. Стеснительность и скромность постепенно покидали меня. Я все время воспитывался "деловым" отношением и вниманием ко мне со стороны закоренелых чиновников, и стал действовать масштабнее и смелее. Я, как говорится стучался в любую дверь", авось кто-нибудь откроет.
В областном комитете по Физкультуре и спорту были рассмотрены обращение Воскресенского ГК физкультуры и спорта, и мое заявление, и, наконец, принято решение оказать мне помощь. Для этого была создана большая комиссия с участием представителей географического общества, Мособлсовета ОСВОД РСФСР, навигационной инспекции, представителей газет, Спасательной службы ВМФ и еще кого-то. Вести наши дела поручили инспектору, молодой и привлекательной женщине, хорошо сохранившей себя, благодаря занятиям спортом. Высокая и стройная, с копной соломенных волос и голубыми глазами она вселяла в меня надежду, что мужская часть комиссии будет лояльно отнесится к подписанию составленных документов, планов, писем и пр.
Комиссия была очень большая и поэтому, возникли трудности со сбором ее членов на заседание. Впоследствии мы перешли на решение части вопросов в рабочем порядке. Иногда пять-семь человек решат, а потом остальные двенадцать, если я их уговаривал, подписывали. К сожалению, у нас не было достаточных прав, так как спорткомитет СССР нас не поддерживал. Он как-то старался остаться в стороне, ссылаясь на первоначальное заключение федерации парусного спорта.
От имени МОК физкультуры и спорта я начал собирать экипаж для плавания на Шпицберген. Мы разработали форму и написали анкету, предусмотрев таким образом, что по этим данным у нас будет складываться определенное впечатление от того или иного кандидата.
- Ты член партии, - сказал мне как-то Игорь. - Тем более вступил в военное время, почему ты не обратишься в горком партии Москвы? Тебя обязательно выслушают и поймут. Не может быть, чтобы они отнеслись формально.
- Мне кажется, что вопрос плавания - это или спортивный или географический, так как здесь большая доля путешествия и престижа наших моряков. Этот вопрос должен решать спорткомитет и географическое общество. Зачем же вовлекать сюда еще и партийные органы?
- Ты не прав, потому что это плавание первое в Союзе. Во всем мире ему уделяется особое внимание. Это же испытание, самое тяжелое, жестокое испытание физических, моральных сил и психологического состояния человека. Ведь не зря умные люди говорят, что это плавание имеет в первую очередь престижное значение.
- Что же ты посоветуешь?
Мы с Игорем Варвинским обсудили этот вопрос во всех деталях, и я записался на прием к первому секретарю ГК КПСС.
Кроме материального вопроса и решения технических задач, меня очень беспокоил вопрос оформления выхода в море, то есть получение разрешения на открытие границы. Летнее плавание научило меня многому и главным образом тому, что основная масса времени, энергии, воли и физических сил тратится на преодоление пограничного шлагбаума. Как они надо мной издевались!
Нужно было идти к погранкомандованию. Не думаю, что они злясь на меня так бы терроризировали, не будь на то какого-то решения командования. Пусть не московского, а какого-нибудь округа. Значит нужно идти "беседовать" в КГБ СССР и доказывать то, что я хороший, что никогда не убегу заграницу, и мне только очень хочется обойти вокруг шарика. "Дайте, пожалуйста, мне возможность поплавать вокруг наших берегов, пока потренироваться". Так примерно нужно было кланяться.
Я написал письмо в КГБ СССР с просьбой принять меня по данному вопросу. Но теперь меня не приняли. Просто не ответили.
Игорь настойчиво толкал, как говорится, двумя руками, чтобы я обратился в горком партии.
- Иди в горком. Расскажи все, как есть. Возьми письма от редакций, от географического общества и, главное, жми на вопрос приоритета, на то, что в Союзе первая яхта выйдет в океан из Москвы. Это же страшно престижно. Если сразу не пустят вокруг шарика, то пусть хоть дадут возможность высунуть нос в океан, - напутствовал меня Игорь.
Я слушал его и думал о том, как все кажется просто со стороны. Пошел, попросил, пошумел, доказал, убедил и прочее, и тебе вдруг с радостью дают добро и благодарят за то, что ты ради престижа Родины идешь в такое "рисковое" плавание.
В кабинете второго секретаря ГК КПСС сидели двое секретарь и кто-то из помощников (подсказчик).
- Слушаем вас, что вы хотели? - обратился ко мне секретарь горкома.
Есть разряд людей, которые строгостью и сухостью отношения к другим, этак с высока, думают что ставят себя на недостижимую высоту. А мы, благоговея перед ними, будем безропотно слушать и уважать их. Передо мной сидел партийный чинуша, явно не проявляющий никакого интереса к моим проблемам и ожидающий, когда я уйду, оставлю его в покое.
Я изложил суть своей просьбы со всем возможным почтением. Единственно, что не мог согнуть спину. Секретарь повернулся к присутствующему помощнику, и о чем-то они начали говорить в полголоса.
У меня создалось впечатление, что он ни черта не смыслит и сейчас просто ждет совета, что мне ответить.
- Это нам не нужно, - ответил секретарь.
- Почему?
- А что это дает, какая от этого польза? - И это говорил человек, который по долгу своего высокого положения должен был руководить идеологическим воспитанием людей.
Я начал ему говорить о славных традициях русского флота, о престиже страны, о воспитании молодежи, о страшной, буквально необъяснимой заинтересованности людей в том, чтобы такое плавание состоялось.
Мне пишут тысячи людей, десятки организаций, 18 предприятий, учреждений, общественных организаций уже выступили с предложением о шефстве над плавание, редакция "Мысль" предложила заключить договор на издание книги, которую возможно удалось бы написать и издать.
Он прервал меня, коротко поблагодарил и сказал, что у него много людей на приеме, с более существенными вопросами. Мне не посчастливилось пожать ему руку, ни до ни после приема ....Какое горе. (Ха, ха).
Чуть не полсотни лет назад, мы шли из Кронштадта на юг Балтики. Около Ирбенского пролива разыгрался сильный шторм и расшатал конструкции нашего старенького, довоенного судна настолько, что началась течь.
-Товарищ старпом! В трюме вода, уже около 40 сантиметров. Вода на палубе носового кубрика. Помпа откачивать не успевает!
Доклад без эмоций, содержащий только факты поставил меня в затруднительное положение. В это время я нес вахту и должен был принять все меры, чтобы не допустить гибель корабля. По переговорному устройству я вызвал командира и рассказал ему о положении дел. Обследовав трюм и все помещения ниже ватерлинии, я пришел к печальному выводу: если шторм не закончится, то мы пойдем ко дну. Все просто и ясно.
Я был кадровым офицером, закончил училище и мог по полученным данным поступления воды и запасу плавучести определить время, которое осталось в нашем распоряжении.
- Что будем делать? - командир полностью положился на меня, так как в силу необходимостей и случайностей военных лет, он, назначенный командиром корабля, не имел военно-морского образования и никогда не изучал "теорию корабля", "борьбу за живучесть".
Рисковать людьми мы не имеем права и нужно срочно доложить оперативному дежурному флота, - предложил я.
Командир согласился, и, включив рацию, я вызвал дежурную службу флота.
- Как настроение команды? Сколько по вашим расчетам вы продержитесь на плаву.
- Настроение бодрое ...
С тех пор на всю жизнь и у меня осталась поговорка: "Настроение бодрое, идем ко дну". Но тогда, я приказал всему личному составу надеть спасательные жилеты, а сам собрал документы в резиновый пакет и опять пошел на мостик. Оценивая сложившуюся обстановку, я решил, что если не подойдет спасательное судно, то подойду поближе к берегу и, в крайнем, случае выброшу корабль на мель. Низкий пологий берег, песчаный грунт способствовали бы спасению ...
Но в точно назначенное время подошли спасатели и ...
Обстановка была напряженной, и по состоянию нашего старенького судна, набравшего до предела воды и по состоянию моря, когда пришлось работать при сильной качке и срывающем с корабля все и вся ветре.
И вот почти через полвека я иду в аварийно-спасательную службу ВМФ за помощью, но теперь на суше, чтобы получить необходимое оснащение для обеспечения безопасности личного состава в море...
Здесь все моряки в полном смысле слова, а не украшение в мундирах. В свое время они прошли опасную и суровую морскую школу, спасая людей, попавших в беду. Всю жизнь им приходилось работать как раз в шторм, когда каждое движение, каждый шаг сопряжен с риском для жизни.
Многое я в свое время пережил сам, поэтому к ним отношусь с большим уважением и может быть поэтому шел просто как к старым знакомым, хотя никого не знал. За свою жизнь я встречался по различным вопросам с тысячами людей и пришел к однозначному выводу, что люди, прошедшие трудовую жизнь в сложных, экстремальных условиях, всегда просты, без лишней чопорности, и поэтому идешь к ним как к равным, зная, что тебя поймут.
Тепло принятый адмиралом, начальником управления, я откровенно поведал ему о своих бедах и планах и нашел с его стороны полное понимание. Он вызвал своего заместителя, и мы обсудили все вопросы по снабжению яхты аварийно-спасательным имуществом. Что они могут дать, как это оформить, без излишней волокиты. И оба обещали посетить меня в море.
Я пожалуй никогда не пойму деления людей на добрых, заботливых, внимательных, тактичных, с одной стороны и людей недружелюбных, злых, завистливых, способных на подлость, предательство, обман, ложь с другой. Зачем? Самое главное, что мы не знаем, откуда берется такая дрянь, откуда сорняк в человеческом обществе? Ведь и родители и школа и масса общественных организаций, учреждений - все ведут воспитательную работу, стараются воспитать хорошего человека, полезного обществу. И вдруг, человек, сидящий в молодости за одной партой с нормальными людьми, идет на преступление, становится тунеядцем, и ко всему этому он пользуется благами общества в большей степени, чем нормальный рабочий, служащий. Он прокладывает себе дорогу в жизнь по головам других, подкупает, где деньгами, где обманом, подчиняя себе силой.... А мы пасуем перед этой силой, наглостью и ....
- Трудно. "Трудно быть Богом..."
-С-С-Саша здравствуй! З-з-здравс-с-ствуй! У меня для т-т-ебя хорошие и -и-звестия,- сообщил мне Тимур, мой давнишний друг по службе на флоте и учебе в спецчастях. - Твоим походом интересуются психологи, так как они изучают вопрос поведения человека, длительное время находящегося в одиночестве и в замкнутом пространстве.
- Ну и пусть изучают. А мне что до этого. Знаешь, сколько я за последние годы получил всевозможных писем с разного рода предложениями? Их интересует мое поведение, но не будут же они смотреть на мое поведение через видеокамеру?
- Обожди, выслушай. Тебе же нужна программа научной работы в плавании, вот они ее тебе и дадут, и у тебя появится возможность объяснить некоторым товарищам цель похода... Ты получишь официальное задание Академии наук СССР и разного рода Снегиревы, Григорьевы и прочие прикусят язык.
- Тимур! Ты гениален, диктуй телефон. Как его зовут? - спасибо, завтра же позвоню, - поблагодарил я своего друга.
- Ты еще не все "уловил". По тестам, которые они тебе дадут, и ты будешь передавать по радио полученные резульаты, они будут судить о твоем психическом состоянии и давать, в случае необходимости, нужные тебе рекомендации.
- Спасибо, Тимур. Все как в сказке. Ты меня обрадовал...
- Приезжай к нам, урви вечерок, а то мы все соскучились.
- Приеду, обязательно, передавай привет Лиде.
Вот так, благодаря заботе старого друга я попал к профессору Рожнову и никогда не пожалею об этом.
Что-то неуловимое, не поддающееся описанию выделяет культурных, глубоко воспитанных людей из общей массы. Я не говорю об артистах или работниках отдела культуры. С ними как раз так же трудно, как с любым закоренелым бюрократом. Я хочу сказать о небольшом, к сожалению числе людей, которые обладают как бы сверхъестественной тактичностью и способностью создавать вокруг себя какое-то поле внимания и доброты. Несмотря на то, что в последнее время я побывал у тысячи людей от рабочего до ученого, от учителя до кадрового военного, от водителя машины до летчика-испытателя, и в каждом случае находилось какое-то приятное исключение из общей массы. Я как-то вдруг попадал в семью, где мне становилось удивительно хорошо, я чувствовал себя непринужденно, как-то кругом ощущалась доброта, ненавязчивость, внимание и терпимость... В такой семье, с таким человеком было приятно выпить стакан чая или чашку кофе и испытать более опьяняющую легкость, чем от стакана коньяка или водки. Я о подобном уже говорил, но сечас не могу не повторить это, так как живя в суровом окружении ..., я постоянно испытываю негативное давление. А у этих «святых» я попадаю в рай.
Почему? Может быть потому, что тебя уважают, ценят твой труд, понимают твои стремления, желания? Наверное в человеке заложено поле доброты, и этот человек, излучая его, создает окружающим состояние спокойствия, счастливого блаженства, снимает напряжение, созданное стрессом нашей жизни.
Как то мы с другом ехали в автобусе. Было тесно, плохая дорога. Люди толкали друг друга, и я вдруг почувствовал какое-то неподдающееся описанию напряжение, как перед опасностью и буквально через несколько секунд в автобусе разразился скандал. Потом мы как то вспомнили этот случай и пришли к заключению, что в автобусе образовалось поле ненависти, которое и привело к взрыву. Поле ненависти и поле доброты - наверное они существуют как антиподы.
Владимир Евгеньевич сообщил мне свои координаты, и созвонившись мы встретились. Дома было уютно, чисто и интересно. Квартира людей, проживших большую и плодотворную жизнь, вкрапливает в себя сокровища их труда и представляет определенный интерес.
Мы сидели за чашечкой кофе, и я как странствующий человек, ел маленькие вкусные пирожочки с мясом, вареньем и еще с чем-то, особенно не разбираясь в последовательности, так как я был голоден, а пирожки все были очень вкусными.
После обмена извинениями, Рожнов попросил меня рассказать о плавании и проблемах.
- Это большой материал, каким временем я располагаю?
- На ваше усмотрение. Между прочим, объем информации тоже будет вас характеризовать, - заметил Владимир Евгеньевич.
Я знал, что существуют две оценки информации: объем и количество. Их соотношение характеризует качество информации. Я коротко рассказал о своей мечте, о годах строительства, о помощи ряда предприятий и моряков, об учебе, о плавании и о борьбе разгоревшейся вокруг кругосветки, о негативной позиции спортсменов от парусной федерации и о выступлении «комсомолки». Обрисовал положение, которое сложилось в настоящее время, причем, не в мою пользу из-за сильных противников плавания.
- За краткость и точность изложения я как психолог поставил бы вам четверку. Это плюс в вашу копилку. Постарайтесь всегда докладывать возможно короче, так как сейчас людям некогда, и они быстро устают слушать. Основное внимание приходится на первые 5-10 минут. И сейчас мне бы хотелось узнать, как и откуда появилась или зародилась идея кругосветного одиночного плавания?
- Если я скажу, что никто мне не подсказывал, то это будет не совсем правильно. Но действительно, ни один человек не пришел и прямо не сказал мне, что есть такая идея. Просто так сложились обстоятельства.
Первое, мы с другом, командиром БЧ-5 подводной лодки, обсуждали как и кто провел летний отпуск. Все было до тошноты пресно, обычно. Просто мы, здоровые, молодые людиубивали время, поджаривали свои тела на пляжах и ходили в кино или просто шатались без дела. Тогда я предложил Станиславу Базыкину пройти во время отпуска по Днепру на яхтах. Мы начали проектировать яхты. Ну, а дальше я рассказал всю свою историю.
Окончив рассказ, я посмотрел на Владимира Евгеньевича. Он сидел молча и, кажется, еще слушал меня или обдумывал сказанное.
- Александр Моисеевич, в мире самое интересное - это рождение идеи, открытия, изобретения. Это всегда интересная загадка и, как правило, они никогда не рождаются на голом месте. Так и у вас. У вас этому предшествовало много событий и действий. Но почему одиночное плавание, без захода? Это же кошмарно трудно?
- Этому очень простое объяснение. У меня нет валюты. А заходить куда-нибудь в другую страну, порт - нужны деньги. За стоянку в порту, за питание, за воду, за продукты и так далее - нужно платить. Поэтому я решил, как ни трудно, идти в одиночное плавание без захода, это к тому же престижно. Это как раз и поддержит, в частности общественность, моряки, путешественники.....
- А как ваше здоровье? Такое плавание потребует колоссального напряжения сил.
- Медики говорят, что я практически здоров. От себя я могу добавить, что пять лет я тружусь по 12-15 часов, без выходных.
- А как вы думаете решить проблему одиночества? Ведь вам придется около года быть одному.
- Это пожалуй самый трудный вопрос, да и задача для меня. Год это очень много, но, когда я строил яхту, то уже был один. Жена сразу же заявила, что ее ноги на стапеле не будет, и это привело к тому, что ее обогрел другой, а я остался один. Сын ушел в армию. Дочь училась. После развода, жена обвинила меня во всех грехах, и дочь долгое время относилась ко мне недружелюбно. Я обращался в сотни организаций, к разным людям за помощью, но зачастую встречал насмешки. Довольно часто долгие часы я на стапеле был один ... Один, когда кругом люди.
Когда же я буду в океане, то у меня будет радиосвязь со всем миром и в любую минуту, я смогу поговорить, с кем мне захочется. Уверен, что в скором, после старта, времени, у меня найдется не один, а множество радиолюбителей, которые захотят со мной поговорить и узнать, как мои дела, как идет плавание, то есть я буду иметь душевную поддержку. Причем самую искреннею!
- Мне говорил о вашей подготовке Тимур Николаевич. Мы вам поможем . Дело в том, что сейчас часто возникают вопросы, связанные с длительным пребыванием людей вдали от Родины, от общества, находящихся в ограниченном пространстве, в окружении одних и тех же людей. Они испытывают сильные нервные напряжения и не всегда выдерживают такую обстановку. Мы в настоящее время изучаем эти явления и даем свои рекомендации. Естественно, мы вам дадим определенные тесты и по вашим ответам будем прогнозировать и ваше состояние и что необходимо будет сделать, чтобы избежать обострения нервного, психологического состояния. Мы немного поговорили на эту тему и усдловились встретиться в ближайшем будущем.
Мне нужны были новые, крепкие и легкие мачты. Для этого нужно было узнать,из какого материала они должны быть, где их можно достать и изготовить.
"Язык до Киева доведет" - говорит старинная русская поговорка.
Ну, а меня язык привел в подмосковный городок на Оке, где делали трубы из сплава АМГ, с какими-то добавками, делающие эти трубы при меньшем весе не хуже стальных. Обивать пороги я за прошедшее десятилетие научился,и мне, в порядке исключения, благодаря письмам редакции областной газеты и из ГО АН СССР, разрешили отпустить. Лечу в Воскресенск, где на комбинате мне дают деньги на оплату, но при условии, что я достану им такие же трубы для установки ворот на футбольном поле. Что ж, я согласен....
Когда сидишь в машине, а за спиной полный комплект труб на обе мачты, рейки и столбы на футбольные ворота, все кажется таким простым, что как будто и нечего рассказать. Но перед всем этим большой, трудовой и тернистый путь, так что если бы не было людей в какай-то мере заинтересованных тебе помочь, то не знаю, как бы я всё преодолел.
Очевидно, в правилах хорошего тона написано, как нужно знакомиться, как вести себя, чтобы заинтересовать кого-то, выделиться в лучшую сторону. Да, где-то этому учат. Но вот в моей ситуации, когда я всю жизнь провел в армии и в силу секретности моей служебной деятельности, меня не раз предупреждали об осторожности в выборе знакомых. Это наложило определенный отпечаток на мой характер. В так в таких случаях становишься скрытным. Теперь же, когда я начал заниматься строительством яхты, я должен был приобрести навыки в знакомстве с людьми. Но это происходило в тех случаях, когда люди приходили ко мне на стапель или во время плавания - на яхту. Там было проще. Анализируя этот период, я заметил, что люди легко и быстро сходятся и знакомятся, когда у них есть общие интересы или хобби.
Например, скажи филателисту, что ты занимаешься филателией и вы уже почти друзья. Или туристы. Они сразу находят много общего и чуть ли не готовы строить общие планы. Так и у меня. Как только узнавали, что я яхтсмен, сразу находились доброжелатели, готовые меня выручить, посоветовать, оказать помощь.
Когда я добивался получения труб на мачты, вдруг нашелся и в Ступино, в тысячах километров от моря, яхтсмен, Астахов. Он с радостью согласился мне помочь и наговорил тысячу советов, как сделать лучше, быстрее. В таких случаях люди не могут умолчать о своих спортивных "плаваниях". Не могу не рассказать, так как некоторые его приключения неординарные и при всем этом, не отбили тягу к яхтингу.
Его жена угощала нас своим варевом, ругая на чем свет стоит наши столовые, где не кормят, а травят народ, готовя такую бурду, что только свиньям есть.
- Куда только смотрит власть? Ведь столько кишечно-желудочных заболеваний. Ведь гораздо выгоднее кормить высококачественными продуктами, чем травить людей, а потом месяцами лечить их в больницах.
На одни бюллетени уходят сотни миллионов рублей, не говоря о больницах. Да и какие после этого они работники?
- Вы рассуждаете неправильно. Во всем есть какая-то целесообразность, начал я объяснять ей современное воззрение на этот вопрос.
- Вы рассуждаете, как государственный человек. Но, этим занимаются люди, которым выгодно готовить пищу из, грубо говоря, отбросов. Они хорошее мясо, вырезки берут себе, знакомым, друзьям, загоняют и богатеют. Им наплевать на ваше здоровье.
- Однако, вы что-то слишком мрачно смотрите. Есть же народный контроль?
- Естественно. Государство предусмотрело, что будут расхитители, поэтому предусмотрело и контроль. Однако жулики очень быстро и просто разрешили эту систему контроля. Они просто дают взятку контролеру. К сожалению, это так. Мне как-то рассказывала секретарь, у нее соседка из гастронома, в прошлом заведующая магазином, сейчас - продавец.
Ее дважды проверяли из ОБХСС, есть там какай-то ... Он теперь ходит с золотым кольцом, довольно массивным, по костюму и цвету лица не скажешь, что он живет на одну зарплату. Нет, нужны какие-то кардинальные меры. Но все это из-за нашей бедности. Было бы много продуктов, товаров, зачем воровать, рисковать, когда проще было бы купить.
- Вы правы, но когда мы станем хорошо жить?
Мы еще много говорили о нашей жизни, о несправедливости в области распределения, о незаинтересованности в труде, к которой привела уравниловка. Когда мы остались одни, разговор переменился, и мы окунулись в прекрасный приключенческий мир, когда человек на время соприкасался с природой и мог тихо плыть на яхте под нежное дыхание ветра Вселенной!
Николай любит крейсерское плавание, совмещенное с туризмом. Гоняться - нет, это для мальчишек. Он ходит в дальние рейсы на своей маленькой яхточке, отдыхает ночью на берегу, там же готовит обеды. Его первый друг во всех плаваниях - его дочка. Мать не все знает, но так как прошло много времени, пожалуй можно и рассказать его секрет.
- Наверное мы очень хотели, чтобы у нас был мальчик, поэтому родилась озорная девочка, которая не уступает любому мальчишке. Заводило, легкая на подъем, первый помощник в турпоходах, в черновых работах по подготовке яхты к плаванию - моя любимая Светка. Раз мы вдвоем шли по Оке. Она не такая широкая и глубокая, но ветер дует иной раз не меньший, чем на море, волны только нет. Мы шли на швертботе в ветер баллов шесть. На повороте мы не удержались и яхта опрокинулась. Я успел прыгнуть в воду, а Светка осталась в яхте. Я испугался, да наверное и любой бы испугался на моем месте. Но, не бахвалясь скажу, сражу же сообразил и поднырнул под корпус - она была внутри перевернутой яхты держалась за банку и голову держала над водой .. Я вытащил ее из под яхты и вытащил на берег. Только там, на берегу она испугалась. Тогда ей было всего-то 8 лет. Маме мы не рассказали, а то не пустит ее со мной.
- Значит она у меня крещеная. Моряк со стажем. Странные вещи творятся на свете. Вот как далеко от моря формируется морской характер. И, кто знает, если бы это был мальчишка, то может был бы прекрасный моряк.
Мы обсудили мои проблемы, а они были не такие уж важные. Николай обещал мне помочь. Ведь нужно было не только получить трубы, но выбрать их без дефектов, погрузить на машину и закрепить, чтобы не потерять по дороге.
При сварке труб, они изгибаются в ту сторону, на которой производится сварка. Чтобы сделать лик паз, мы приварили к основной трубе, мачте, трубу небольшого диаметра, примерно 20 миллиметров.
И мачта выгибалась дугой. Приходилось тратить массу усилий, чтобы ее выровнять. Мачты я делал второй раз, так что все было знакомо, и я мог кое-что усовершенствовать. Это, в конце концов, оказалось проще, чем отправить их на Азовское море. Грот-мачту мы сделали сборной, так что ее максимальная длина была семь метров, а бизань-мачта получилась чуть больше девяти. Как, куда, во что ее загрузить и доставить в Жданов, где стояла "Русь"? О поезде нечего было говорить, там настолько консервативные товарищи, что с ними ни о чем не договоришься. Оставался автотранспорт. Я прошел лесенку от автобазы до министерства, и, в конце концов, получил разрешение на транспортировку мачты, как будто это была ракета. В общем, как в песне:
"Кто бьется, тот добьется ......."
Кроме мелочей необходтмо было достать фалы на шкоты и вообще оснастку яхты, так как ее я использовал при буксировке яхты из Керчи в Жданов, часть погибла во время шторма в Азовском море во время трудного рейса. Это была, пожалуй, самая трудная задача, так как "хорошие веревки" нужны всем и всюду.
Опять стало два вопроса : где и как?
Кто-то из знакомых подсказал, что в Коломне есть канатная фабрика. И вот я шагаю по насыпи вдоль полотна железной дороги и разыскиваю предприятие, которое изготовляет фалы из капроновой нити. Они могут сделать его и помягче, что необходимо для шкотов, и довольно просто, если убрать часть нитей из внутренней укладки. По подсказанному ими адресу я нашел в Москве управление, где согласились в порядке исключения продать 200 метров фала, но чтобы был запрос, и раз я иду в плавание от Географического общества Академии наук, то чтобы письмо было на бланке Академии.
Так как последнее требование для меня не представляло особой сложности, то фалы я получил.
Химкомбинат посылал рефрижератор на Азовское море и вот в него я и запихнул мачту. Она протянулась через всю машину и высунулась через вентиляционное окно впереди кузова. Все нормально. Вперед!
В июне я взял отпуск и вслед за мачтой полетел в Жданов. Впереди была большая работа. Ремонт рулевого устройства, замена гребного винта и вала, покраска корпуса, установка мачт, подгонка нового такелажа, замена большой части талрепов, регулировка двигателя для зарядки аккумуляторных батарей и впервые - ремонт парусов. Во время урагана был порван рейковый стаксель. Его нужно было шить.
Яхта стояла на том же месте и внешне на ней ничего не изменилось. Рядом лежала сгруженная с автомашины мачта. Я взял стремянку и поднялся на борт. Здесь я увидел первые признаки бандитизма. Крышка кокпита была приоткрыта, замок сорван. В каюте содран пластик, вырваны приборы со щита, поломана карданная подвеска газовой плиты. Украдены одеяла, простыни, матрасы, которые я не сдал на хранение, так как они были старые. Украли и обрывки канатов, фалов. Вырвали плафоны с ламп освещения каюты, машинного отделения и кубрика. В общем все напоминало далекое прошлое, когда люди не столько брали нужное себе, а грабили, разоряли, ломали. В общем у меня побывали предки махновцев и привели все устройства яхты в полную негодность. То, что не сумел сделать Снегирев с помощью газеты "Комсомольская правда" доделали местные жулики. В общем меня добили.
Я был убит. Я понимал, что один я не сумею восстановить яхту. Не было ни сил, ни денег, не было помощников и условий для работы. У меня не было и времени, так как за отпуск здесь ничего не успеть. И кроме того, я понимал, что раз меня начали грабить, то все новое нужно будет сторожить. А жить здесь постоянно, я не мог, не мог и нанимать сторожей, так как это слишком накладно.
Разбитый морально, до нельзя расстроенный я пошел в пароходство, поговорить с Кишуновым и Чебановым. Нужно с кем то посоветоваться, слишком неординарное сложилось у меня положение.
Тяжело.
Что делать, я не знал. После "Снегиревской рекламы" никто мне не поможет, а может быть это сделано в угоду тем, кто начал меня бить с помощью газеты?
Мы сидели втроем, подавленные моим грустным сообщением. Ситуация была припаршивая. На восстановление яхты требовались не только деньги и материалы, но и уйма времени. Здесь на судоремонтном заводе, группа ребят-яхтсменов более трех лет восстанавливает большую деревянную яхту. Их несколько человек, яхта стоит в цехе завода, все имеется. И, не смотря на это ремонт идет так долго!
Есть ли смысл заниматься ремонтом мне? Что будет через год, не растащат ли яхту вторично.
Я рассказал подробно о случившемся и попросил совета.
- Дела отвратительные, - сказал Ким. - Восстановительный ремонт это труднее, чем ту или иную деталь или устройство сделать заново.
Времени нет, денег нет, что ж ты обращаешься к нам? Что от совета тебе легче будет?
- Ты прав Ким, мое горе, мне и расхлебывать. Но как? Об этом я и хотел поговорить с вами.
- Вам, пожалуй, не восстановить яхту, - начал Александр Серафимович. - Вы живете в Москве, там ваше и окружение, там люди, которые в свое время помогали. Здесь вам будет значительно труднее, да и стоит ли. Ваши недруги нападали на конструкцию яхты, говорили, что она не пригодна для океанского плавания. Может получится так, что вы убьете уйму средств и времени и только для того, чтобы вновь ходить по Азову или Черному морям? Не проще ли сразу поставить вопрос о строительстве новой яхты, ведь есть же заинтересованные люди и организации. Если нужно, то мы, моряки, обратимся в соответствующие организации с поддержкой. Ведь такое плавание очень нужно нашей стране.
- Я думал об этом. Естественно, что нужно будет строить новую яхту. Николаевский кораблестроительный институт обещает сделать проект такой яхты и построить ее из сплава АМГ. Это прекрасно. Но эту яхту я в свое время передал спорткомитету Химкомбината на баланс ...
Значит я за нее отвечаю.
- А она нужна вашему химкомбинату.
- Нет, я ее делал с единственной целью - выйти в океан и обойти вокруг шарика. А так просто она мне не нужна. На самом Химкомбинате нет яхтсменов.
- Так передайте ее какому-нибудь яхтклубу на Азовском или Черном морях. Ее с радостью возьмут. Ведь это даром.
После продолжительной переписки с рядом яхт-клубов я принял решение и согласовав его, передал яхту комбинату Ждановтяжмаш. Так закончилась одиссея - моя и "Руси". Окончилась она грустно, очень грустно, не как капитана Блада.
Поневоле бросив физическую работу, я стал болтливым. Не знаю, может быть в этом есть какая-то закономерность? Те, кто не трудится, кто не создает материальные ценности, обычно очень болтливы, и чем больше болтают, тем лучше живут. Возможно в этом есть закономерность, чего не бывает в наше время. Но со мной точно, с тех пор, как я перестал вкалывать на яхте, и во время ее строительства, и во время плавания, я стал много болтать, то есть рассказывать о постигшем меня горе, о тяжелых превратностях судьбы.
- Вам нужно искать спонсора, богатого человека, у которого настолько много денег, что он не знает, как их употребить. Уговорите его, ведь у вас прекрасная идея, - посоветовала мне Алла Ивановна из Туристического бюро.
- Где же его найти? Это же как клад. Естественно, где то живут миллионеры, но они тщательно скрывают свое богатство. Нужно, чтобы кто-то представил меня. А кто?
- Вам нужно побольше общаться, рассказывать людям о своей идее и нужный человек услышит и как то проявится.
- Правильно. Дело в том, что яхту, которую я бы построил на его деньги останется за ним. Это во-первых, а во-вторых, после кругосветки ему воздастся. Я ему оплачу эксплуатацию и расскажу о его помощи ... Ну, чем он рискует? Ведь у абсолютного большинства наших миллионеров деньги лежат пассивным балластом.
После этого разговора, я говорил со многими людьми, но пока, к сожалению, ни разу не попадал на такого человека.
Осенью меня пригласили в Ленинград, очень настаивал на встрече корреспондент газеты "Смена".
Ох, как трудно с этими корреспондентами! И откуда они берутся. Нужно все же признаться, что они сильно отличаются от нас - рядовых тружеников. Уж как пристанет, буквально в душу залезет, так хоть караул кричи и беги, куда глаза глядят. Настойчивость, инициатива, пронырливость, способность видеть через стены и время ... В общем они молодцы, жаль, что им некогда серьезно заниматься теми или иными проблемами. Дали информацию и бегом дальше.
Из Ленинграда требовали, чтобы я продолжал свое дело и форсировал его.
- Нужно бороться, не падать духом, строить новую яхту, доставать средства. В общем не сдаваться. Пройдет время, утихнут страсти, тогда с новыми силами, наученный горьким опытом вы выйдете на арену.
Спонсора? Да, нужно искать
".....Кто ищет, тот всегда найдет ..."
А пока я вас познакомлю с ленинградскими конструкторами. Они очень хотели вас видеть, так как надеялись на вашу помощь.
- ???
- Эти товарищи давно работают над конструкцией современной крейсерской океанской яхты из металла и хотят, чтобы им помогли начать серийное строительство.
- Чем же я могу помочь?
- Если вы пробьете кругосветку, то для них это будет прекрасной рекламой. Тогда можно будет заинтересовать не только наш спорткомитет, но и спортивные организации за рубежом, особенно в странах, где нет корабелов.
На другой день состоялась беседа с представителями фирмы "Алмаз", и я впервые, хоть в чертежах, увидел прекрасную океанскую яхту неограниченного района плавания. Да, о такой яхте можно было только мечтать.
Они же пока мечтали только о том, чтобы в нашей стране начать серийное строительство.
- Сколько это примерно будет стоить?
- Разработка, с рабочими чертежами полмиллиона и серийная яхта тоже примерно 500 тысяч. Первая же будет, естественно, дороже.
Эти цифры меня убили. Я тогда еще не был готов спокойно реагировать на такие баснословные суммы.
В Москве меня ожидало письмо от Немирова из Николаева. Организованное им студенческое конструкторское бюро предлагает мне выполнить по моему заказу и по моим ТТД крейсерскую океанскую яхту из сплава АМГ. Стоимость чертежей, если платить наличными, то всего 6 тысяч, а если по перечислению, то 12 тысяч.
Но пока у меня и таких крох не было. Господи, как это страшно! Прожить всю жизнь и не иметь средств, чтобы осуществить такую красивую мечту. Что же мне оставить после себя? Я был послушным членом общества, за что получал одни синяки. Всю свою жизнь я отдавал все семье, но теперь они стали самостоятельными и отвернулись от меня как от человека не от мира сего. За что? Остается пока одно, искать и найти человека, который мог меня понять и помочь.
Ищу спонсора! Или может быть лучше найти своего гуру, чтобы он помог мне нести свой крест.
конец 3 части.
Оглавление 3 части.
1. Борьба за выход в море 439
2. Летнее плавание 447
3. Игры с пограничниками 462
4. Бунт в море 487
5. Крым 498
6. Один 508
7. Трудный рейс 521
8. На грани катастрофы 581
9. В Москву за песнями 603
10. Эмоции 614
11. Сражение в бархатном зале 635
12. Поиски мудрого решения 655