Бинокль

Новость о том, что Виталий Матвеевич Паршуков начал чудить, облетела село. Местные остряки даже прозвище дали бывшему механизатору, а, позже, пилорамщику, обозвав его, кто Кутузов, а кто – маршал Жуков. А как же иначе, если этот сельчанин-инвалид чуть ли не каждый день, ковыляя и опираясь на палочку, с трудом взбирается на пригорок, что на окраине поселка возле его дома, затем, усаживается на принесенный с собой стульчик и начинает, как  военачальник перед боем, осматривать в бинокль окрестности!
 Откуда он взял этот прибор – никто не знал. Но сам факт такого действия односельчанина и непонятность того, что он высматривает, вглядываясь вдаль, – порождали насмешку и любопытство. Тем более, что сам Паршуков на эти вопросы не отвечал. Поэтому и был вынесен вердикт: после травмы на лесопилке у Матвеевича не все в порядке стало с головой – наверное,  бревном его не только по спине ударило, но и по макушке. А иначе зачем, словно выполняя работу, он пялится в бинокль? Тем более, что ничего там интересного не увидишь. Слева от села – степь до горизонта, справа, полукольцом, лесная чаща, взбирающаяся в горы, отчего поселок и был назван Подгорное. Вот и все достопримечательности. Разве, что еще речка, рожденная где-то там, на высоте среди скал в снежной шапке, торопливо пробегающая мимо села, стремясь к спокойствию на равнине.
…Посудачив, село стало забывать о странном земляке, тем более, что он начал реже появляться на своем посту. А потом наступила осень, и как-то сразу завьюжило, завалило все снегом, который чуть ли не сравнял пригорок с окрестностью, и блажь Кутузова-Жукова и воспоминание о нем ушли куда-то в прошлое. Но, молва вновь всколыхнулась весной, когда из размякшей, парящей на солнце земли, дружно потянулась вверх трава. Тогда и увидели подгорнинцы, как по улице старший сын Виталия Матвеевича катит на пригорок в инвалидной коляске своего отца, который, по виду, сильно сдал за минувшую зиму. Старик сидел весь какой-то съежившийся, но с биноклем на груди. Доставленный на возвышенность, он медленно начал перемещать орудие обзора, словно детально хотел осмотреть окрестности и навести в них ревизию. При этом, был какой-то сосредоточенный, словно действительно вел разведку перед боем. Георгий не мешал родителю, усевшись на траву, он неспешно курил, греясь на солнышке.
Где-то, спустя полчаса, то ли устав, то ли насмотревшись на природу, старик попросил отвезти его домой. А через неделю он умер. Похороны прошли тихо, без пламенных речей и многолюдья, как обычно бывает, когда в последний путь провожают стариков и рядовых тружеников. После чего все уселись за столы, помянули усопшего и начали неспешно расходиться. Последним на крыльцо вышел Михаил Александрович Горбатько, прежде работавший с покойником на пилораме. Он «помялся», словно смущаясь, а потом обратился к Георгию.
- Ты, Жора, не обижайся, я ничего плохого о твоем отце сказать не хочу. Он был работяга и правильный мужик. Но, меня вопросы мучают, так как не могу я  Матвеевича понять: зачем он бинокль купил и для чего вон на ту горку с этой штуковиной взбирался? И что он оттуда хотел увидеть?
- Дядя Миша, давай присядем  вон на ту лавочку и я все объясню, – Паршуков-младший понимающе кивнул головой и потянул односельчанина за рукав пиджака. Присели, прикурили.
- Начну по порядку, – Георгий выпустил дым. – Мой отец всю жизнь мечтал путешествовать. В военкомате, когда призывали в армию, даже попросил отправить его в морской флот. Чтобы, значить по морям-океанам походить. Пожелание его выполнили, на пересыльном пункте, где новобранцев распределяли по родам войск и по службам, моего родителя  направили на Северный флот. Но не в плавсостав, как он узнал позже, а в береговую часть под Архангельском. Она занималась тем, что обслуживала морские оружейные склады. Солдаты охраняли их по периметру, а матросы, в том числе и мой отец, грузили и выгружали эти боевые снаряды и торпеды. Почему его именно на эту службу распределили, батя особо не рассказывал. Лишь как-то обмолвился, что когда их, призывников, подвозили к пункту формирования, они в поезде, раздобыв водку,  выпили, а утром их повели на медкомиссию и у моего родителя поднялось давление и не так начал работать вестибулярный аппарат. То есть, его закачало, когда он встал после вращения в  кресле. Поэтому, дескать, из-за похмельного синдрома  его и определили туда, в складское хозяйство. Тем более, что он был механизатор и его сразу зачислили водителем погрузчика.
-Но, я отвлекся, – Георгий вновь  «пыхнул» сигаретой. – Оказался отец вновь в тайге, такой же, как и у нас, и никаких дальних стран к своему сожалению не увидел. Когда он уволился в запас и вернулся в Подгорное, то пошел работать, чтобы помочь родителям, потом – женился, следом мы с братьями на свет появились. Вот он и старался нас одеть-обуть и прокормить, так что ему было не до курортов и турпоездок. Вы же знаете, что  раньше, вот там, в степи, он землю пахал, пшеницу сеял, а потом ее убирал, но затем перешел на работу в леспромхоз, чтобы больше для семьи зарабатывать. А мечту о дальних странах не забывал. Очень любил, когда время выкраивал, цветные журналы в библиотеке рассматривать, и ждал, когда до нас телевидение дойдет. Обрадовался, узнав, что в нашу сторону ретрансляторы для приема телепередач начнут монтировать, но – не дождался. А «тарелку» для спутникового ТВ покупать не захотел. Когда их кое-кто из наших односельчан начал устанавливать, он к кому-то пошел, чтобы увидеть, что это за штука – телевидение. Очень его одобрил, но больше ни к кому не ходил смотреть передачи. Во-первых, он не желал обременять хозяев, к которым и без него приходили на просмотр соседи, во-вторых, его не прельстило то, что смотреть придется не то, что хочешь, а то, что желают владельцы телевизора.  Ну, и в-третьих,  по-честному, почему отец в то время не купил «тарелку»,  он тогда уже получил травму, и у него была лишь инвалидная пенсия, на которую не «разгонишься». И я тогда, только перебравшись в областной центр, не мог ему финансово помочь. Да и братья тоже. Вот он и попросил подарить ему на день рождения бинокль. Знаете, Михаил Александрович, нам, ходячим и здоровым, скорее всего не понять моего отца и других обезноженных. Мы – раз-два и пошагали, куда нам надо. А для них – это   мечта через муки. Вот он и решил заиметь бинокль, чтобы расширить мир, в котором оказался. Я его тоже спрашивал о том, что он все высматривает? А он мне отвечал, что благодаря линзам приближает окрестности и будто сам в них побывал. Рассказывал, как наблюдает за тем, как ведут вспашку полей и выполняют другие сельхозработы (даже отмечал, кто из механизаторов халтурит). А как он говорил о природе! Я подобное лишь в книгах читал. И про деревья, что весной обновляют зелень, и про птиц, которых удавалось высмотреть, и про лося, вышедшего на опушку. Много чего интересного папаня видел, и это картинки помогали ему преодолевать болезнь. А вот к осени, он ослабел и почти не ходил, лишь на выданной ему коляске по дому передвигался. Когда весна пришла, и потеплело, я в тот момент к родителям заскочил, он попросил отвезти его с биноклем на пригорок. Словно хотел все еще раз посмотреть и попрощаться. Так оно у него и вышло.
…Рассказчик замолк. Молчал и  Михаил Александрович.
- Я хотел бинокль в гроб положить, – вдруг сказал Георгий. – Да мама и братья воспротивились. Дескать, пусть останется память, да и люди засмеют. И так Кутузовым и маршалом Жуковым отца величали.
- Правы они с биноклем, – сказал, как выдохнул, бывший напарник усопшего. – Память о человеке обязательно должна остаться. Я ведь тоже мечтал по миру поездить, а всего, не считая службы в армии, за свою жизнь лишь в областном центре побывал. Да и то три раза.
…На скамейке вновь наступила тишина.
- А Матвеевич – молодец! – неожиданно  для Георгия с каким-то вызовом сказал Горбатько. – Это он здорово с биноклем придумал! Он ведь им к себе не наши природные окрестности приблизил, а свою мечту.