Солнца мои

        — Солнца мои! Радость-то какая! — она раскинула руки навстречу нам, ввалившимся к ней  в маленькую квартирку в доме у реки.  Глаза её сияли, нет — лучились! Да, именно лучились, и все её милые морщинки тоже  лучились, потому что она  сама  была Солнцем. А мы — бестолковые и шумные — её солнцами. Или лучами?
        Бабушка. Нам немного смешно, потому что она ну никак не похожа на ту, что в платочке, удобных стоптанных тапках, в платье, которое носилось так долго, что стало "мягоньким" и поэтому  таким родным, что расстаться с ним никак не возможно. Бабушка, конечно, любила удобную одежду. Но не старую и заношенную: брючки в соответствии с модой для пожилых, платья спокойного кроя и обязательно с рукавами ("всегда найдётся, что лучше не демонстрировать"), обувь и по цвету, и по форме соответственно случаю.  Ей не требовалось "рисовать" лицо, потому что она осознавала, как это смешно; она обходилась губной помадой, чтобы "освежить былое" и карандашом, чтобы не потеряться. Во всех смыслах. Бабушкина самоирония дополняла  общую картину,  расставляя акценты  в её портрете.  И никому в голову не приходило, что она старушка.  Она — бабушка. Та, с которой можно обсудить наболевшее, которой можно доверить сокровенное, которая может спорить, соглашаться, думать, отрицать, внимать и ... извиняться.
Бабушка умела всё. Нет, велосипед и коньки остались в прошлом. Но долгие пешие прогулки и зимой, и летом, готовность сорваться с места  в минуту, чтобы самой увидеть или услышать, никуда не делись. Не уверена, что кто-то вкуснее её готовит  и печёт пироги.  На кухне она творит, выдумывая всякий раз что-то особенное. Впрочем, не только на кухне: её дом  совсем не напоминает прибежище уставшей и измотанной женщины. Нет. Под рукой и планшет, и смартфон. И никаких коробочек с лекарствами. Всё, что свидетельствует о  нездоровье, спрятано в только ей известное место. Она  смотрит в глаза жизни и старости спокойно. Наедине с собой решая почти уже совсем  не решаемое.  У неё  всегда наготове история для нас.
        — Солнца мои, мойте руки, — бабушка загадочно улыбается, — я вас сейчас такой историей  угощу!
Мы устраиваемся рядом с ней, готовые вкушать и пирожки, и  рассказы.

        — Так вот...  Была всегда уверена, что Ра — это всё Египет. А здесь вышла на ссылку о праславянском языке и ахнула. Сашка, я тебе на WhatsApp скинула ссылку, полюбопытствуй. Но речь не о том. В очередной раз подумала, что ничего случайного не бывает. А то!  Начиталась я с утра, значит, умностей  этих и решила прогулять своё тело.  Погода прекрасная, настроение хорошее. Иду и сама себе радуюсь. А навстречу мне Гоша. Знаете  нашего Гошу?  Во втором подъезде живёт. Гоша - дурачок.  Он по утрам гуляет. Как на работу — хоть часы проверяй —  в любую погоду выходит из дома. И сходу начинает ругаться. Вот терпеть не может грязь и хамов. Сколько раз били его, а он своё гнёт: не сори!
Вот и сегодня идёт и орёт благим матом, мол, что ж вы грязь-то развели всюду, люди? Без вас было чисто, а  выползли  из домов и давай сорить! Смотрите, мол, вокруг деревья  жёлтые стоят — красиво!  Вдруг замечаю я, что Гоша как-то замер и  обмяк.
        — Гоша... — кидаюсь к нему.
        — А? — поднимает на меня глаза.
И столько в его глазах всего, что и не объяснить: и удивления, и боли, и счастья.
        — Солнце утром видел. Такое... — Гоша раскинул руки, запрокинул к небу голову и присел, — цветом другое. Горячее. Сильное.
        — Испугался?
        — Нет, — машет руками, а потом стучит себя в грудь. — Радость здесь.

        Бабушка поднесла к губам чашку с чаем и замерла, глядя в окно.
        В городе властвовала осень. Рассыпалась сочным цветом и терпким запахом листвы. Манила чистым небом,  гладью тихой реки  и свежестью  воздуха. Искренность эта завораживала и таила в себе что-то очень важное.

        — Солнечные  деревья, — Сашка подошёл к бабушке.
        — И люди такие же бывают, — бабушка улыбнулась.
        — Ага, дауны, как ваш Гоша, — хихикнула Маринка.
        Бабушка промолчала.
        — Ну, это же не прозвище! Это факт! Значит, не обидно! Обидно, когда прозвище. — Маринка оправдывалась.
        — Это хамство. А прозвища бывают совсем не обидные, — бабушка поставила  чашку на стол.
        — Да ну? — Маринка подхватила новую тему. — Скажешь тоже! У тебя есть прозвище?
        — Было. Давно. Странное, пожалуй.
        — ...
        — Ёлка.
        — Почему? — мы ахнули.
        — Это личное. Чужие тайны надо уважать.

***

        Ты ушёл без объяснений. Молча. Можно  было бы сказать, что трусливо. Но я так верила в тебя, что  спасалась бабушкиным "чужие тайны надо уважать."   Что-то сломалось и во мне, и в жизни.
        А вот бабушка и сейчас  со мной. И ещё у меня  20 высвободившихся часов, чтобы рвануть к ней, прикоснуться.
        Осень. Солнечные хризантемы в моих руках для неё.
        И кем-то посаженная у бабушкиной могилы  ёлка. 
        Я с трудом сдерживаю слёзы  и  смотрю и смотрю на запутавшееся в еловых лапах закатное солнце. Красное. Ярое. Честное. Как осень.
        — Солнце моё... моя  Ра ... радость... Здравствуй.