Владик

 Это только кажется, что люди рождаются на свет чистыми, как промытое стекло, а потом жизнь наносит на них рисунок.  Дождь, мороз и солнце выдумывают каждый свою сказку, а человек  проживает ее.  Справляется с холодом, зноем и засухой, растит душу. Сюжетные линии предопределены, как черточки на ладони. И важно не счастье или горе, они относительны,  а нечто другое.  Не предать, если предательство было заложено в структуру твоего рождения. Простить, если предали тебя. Может быть, мы рождаемся для преодоления того, что нам предназначено?  Иуда был глубоко мыслящим и чувствующим человеком, он сумел прочитать свое предназначение, неспроста выбран небом на роль предателя. А потом повесился на осине.  Опорочил имя и дерево. Как знать, сумей он преодолеть судьбу - история человечества была бы светлее?

Тасю на самом деле звали Анастасия,  не Таисья, однако она никогда не представлялась новым знакомым Настей.  Может быть, из-за героини сказки "Морозко",  чересчур правильной, покладистой,  даже приторной, таких не бывает, думала Тася.  Или потому, что Настей звала ее в детстве мама.  Настя росла до невозможности правильной, ей было комфортно в заданных рамках, словно она выучила когда-то в детстве "что такое хорошо и что такое плохо" и не отступала от усвоенного однажды ни на шаг. Когда она в девятом классе неожиданно для себя нарисовала на парте рожицу, учительница сначала потеряла дар речи, потом сказала:
- Ну, если даже Настя начала рисовать на парте, то я не знаю, что теперь будет...
После уроков девочки обсуждали поведение Ирки Костиковой, как она вешается на мальчиков, теряет женское достоинство.
- Ты нас позоришь, - подчеркнула комсорг класса.
- При чем тут вы? - прошептала Ирка, в глазах у нее стояли слезы. Точно такие, как вчера, когда она прижималась в раздевалке к Валерке. Настя тогда онемела,  примерно как учительница на следующий день при виде ее закаляки на парте. Все Настины представления о любви, почерпнутые из книжек, кинофильмов и маминых нравоучений, зашатались и рассыпались, как кубики. Иркины руки, цепляющиеся за Валерку, Иркины слезы...  Настя читала Асадова "Если любовь уходит - хоть вой, но останься гордым. Живи и будь человеком, но не ползи ужом". Еще переписала  в тетрадь : "Гордым легче, гордые не плачут ни от ран, ни от душевной боли..."  Для Насти это было единственно верное утверждение: женщина должна быть гордой.   Ирка опрокидывала этот незыблемый постулат,  сшибала одним щелчком.
Настя  шла из школы с подругами, разговаривали про Ирку, вернее, говорили все, кроме Насти. 
- Настя, ты слышишь? - окликнула ее Таня. - У них отношения.
Настя непонимающе на нее посмотрела.
- Ирка ведет себя так, как будто у них отношения, - подчеркнула Таня.
- Они дружат, - кивнула Настя.
- Дружат - это Оля с Игорем, - кивнула Таня на Ольгу. - А у них отношения.
Оля совсем недавно обсуждала с девочками,  как лучше ходить с парнем - за ручку или под ручку, такие проблемы, как у Ирки, ей не снились даже в самом страшном сне.
Утром Настя не то, чтобы размышляла об Ирке с Валерой, но внутренним зрением видела Иркины молящие глаза. И не заметила, как машинально стала рисовать на парте. Обычно она внимательно слушала учителя, и если вдруг отвлекалась, то сама себя и одергивала.  А теперь была поглощена Иркиными слезами, не Валеркой даже.  Хотя Валерка ей нравился, он всем нравился.  Но сейчас Настя думала не о Валерке, а об Ире, и неосознанно понимала, что все ложь, все эти слова о женской гордости. Если бы было правдой, мама не ждала бы отца домой ночи напролет. Настя и раньше это знала, конечно, но почему-то именно после Иркиных слез поняла, что все именно так. Любовь больше, глубже, темнее прописных истин.   
Ира после девятого класса ушла из школы. Все, кто собирался, поступили в техникум после восьмого. А Ира просто не пришла к ним в десятый класс в сентябре.  Говорили, что она уехала из города. Валерка  уже не казался Насте таким загадочным и притягательным, как раньше, даже наоборот, стал неприятен.  Однажды пошел следом за Настей и Таней после уроков, Настя сказала подруге:
- Чего он идет, подслушивает? Давай от него убежим!

На выпускной мальчишки принесли водку,  родители и учителя не уследили, где и как они ее разливали.  Валерка тоже выпил, как будто не пьяный, но пахнет. Пригласил Настю  танцевать. Настя оглянулась на маму, та одобрительно кивнула ей.  У Насти голова кружилась от шампанского, ей все казалось странным.  Родители произносили какие-то тосты, говорили красивые слова Марине Федоровне, а Марина Федоровна родителям. Столы накрыли в актовом зале, а в фойе дежурили учителя с красными повязками на руках и казались Насте полицейскими.  Чего теперь дежурить, мальчики уже выпили водку, Костика даже вырвало в туалете. А Настя танцует с  Валеркой,  и мама кивает ей с грустной улыбкой.  Отец не пришел, у него были свои планы на вечер, но Настя уже привыкла.
На набережную пошли  без учителей и родителей. Настя старалась держаться от Валерки подальше, он и не пытался приблизиться, смотрел иногда насмешливо.  Рассвет над рекой был красивым, но словно  чужим. Настя его не чувствовала, он не будил в ней ни грусть расставания со школой, ни радость надежды на счастливое будущее. Просто картинка.

Однокурсникам Настя  представилась Тасей. Не обдумывала это,  работа души проходила в ней как-то подспудно, внутри, а на поверхность выходили готовые решения.  Пожалуй, самым сложным для Насти было принять собственный отказ от шаблонов, потому что без них ее как бы и не было.  Осталась былинка в поле, тоненькая, беззащитная, куда подует ветер, туда и клонится.
Девочки в группе говорили, что Тася попала под влияние Светки Комаровой. Тася, девочка-ромашка с недавним пионерским прошлым, дружила со Светкой, которая уже первую сессию сдавала беременной, причем имя отца ребенка никто не знал, даже будущая мамаша. Только предположительно. Светка не унывала, она устроилась работать надомницей в кооператив, вязала шерстяные колготки на машинке.  Тася была первой, кто купил у нее колготки, она же записывала для подруги лекции через копирку. Недоумевала:
- Что изменилось-то? Все та же Настенька: солнышко, батюшка, еще рядок да петелька!
- Ты зачем куришь, ребенку же вредно, - говорила она Светке.
- Чтобы на стенку не лезть, - объясняла подруга. - Бегать по потолку вреднее.
Светка с матерью жила в коммуналке на шесть хозяев. На Новый год мать уехала в деревню к бабушке, а Светка пригласила к себе Тасю и Сергея, друга детства. Выпили шампанское,  Света с Сережей танцевали. Светка от природы полненькая,  беременность в глаза не бросается, но все-таки заметно. Тася смотрела на них, думала, может, Сережа - отец ребенка? Потом Света постелила Тасе на диване, а сама легла с Сережей на материной кровати.  Утром, когда Сережа ушел,  Тася спросила Свету:
- А ты меня зачем позвала?
- Из-за соседей, чтобы не говорили, что я, беременная, мужиков вожу домой, - ответила Светка.
- Вы поженитесь? - уточнила Тася.
- Не знаю, -  пожала плечами Света. - Я сама не знаю, чего хочу.
В библиотеке Тася переписывала в тетрадь стихи Цветаевой, библиотекарь сказала:
- Сейчас многих поэтов возвращают читателю.
Тася читала Набокова:
Ты многого, слишком ты многого хочешь!
Тоскливо и жадно любя,
напрасно ты грезам победу пророчишь,
когда он глядит на тебя.
Поверь мне: он женщину любит не боле,
чем любят поэты весну...
Это были другие стихи, чем в ее школьной тетрадке, с другой правдой.  Тася подумала, что она росла не  девочкой, а  стойким оловянным солдатиком.  Вспомнила, как литераторша говорила:
- Не надо мне тут про любовь, читайте про родину.
Настя тогда сидела за первой партой вместе с Иркой Костиковой. Взгляд учителя упал на Иркины руки.
- Кажется, у нас в классе девушки появились! - Марина Федоровна попыталась поднять Иркину руку с красными ногтями, но девочка вырывалась, прятала руки в карманы фартука. Учительница сдалась и вдруг заметила, что Настя рисует на парте человечков. Настя  была словно в прострации. Она все еще находилась под впечатлением Иркиных слез, ее беспомощного цепляния за Валерку за вешалками в раздевалке, наверное, думала, что никто их не видит.  Теперь еще эта нелепая борьба учителя с ученицей из-за накрашенных ногтей. Она не заметила, что машинально чертит ручкой на парте.  Всегда во всем была правильной, хоть составляй по ней портрет идеальной ученицы восьмидесятых для потомков, а тут вдруг разрисовала парту.
- Ну, если уж Настя рисует на парте... - растерялась Марина Федоровна.
Ирка спрятала руки под парту, сдирала потихоньку лак с ногтей. Настя посмотрела на Валерку, поскольку не сомневалась, что ногти красились для него. Он не смеялся вместе с мальчишками, но делал вид, что его это не касается, ни Иркины красные ногти, ни ехидство Марины Федоровны.  Девятый класс, вчерашние подростки, которым запрещали взрослеть.
Примерно через неделю после проработки Ирки сначала учителем, а потом девчоночьим комитетом, они всем классом решили пойти на фильм "Пришло время любить".  Комсорг Таня шла впереди, размахивая билетами.
- Дура, ты куда детей ведешь? - закричала контролерша, приняв ее за учительницу. Таня была высокая, на голову выше всех.
- И небо, небо, небо, - вспоминали потом девочки любовную сцену, на которой камера резко скользнула вверх после страстных поцелуев героев,  понятно было, что там начиналось самое главное.  И это было взрослое и недоступное, а если удавалось к этому прикоснуться, все заканчивалось слезами, как у Ирки. 

Тася листала Сашу Черного:
К ногам Прекрасной Любви
Кладу этот жалкий венок из полыни,
Которая сорвана мной в ее опустелых садах... 
Это, пожалуй, самое нежное, что он написал о любви.   Зато какие стихи для детей, а детей-то у него и не было. И сам он рос несчастливым ребенком. И погиб поэт, спасая ребенка на пожаре.   Тася вытерла слезы. Почему-то больше всего ее растрогал именно Саша Черный - тем, что не высказал, затаенным, читаемым между строк.

Светка родила мальчика. Тася по-прежнему писала для нее лекции через копирку, хотя читать Светке было некогда. Тася говорила:
- Потом прочитаешь, я понятно пишу, у меня почерк, как у учителя начальных классов.
Тася подошла к кровати, в углу которой спал маленький Владик, спеленутый, как гусеничка:
-  С тобой спит?
- Со мной,  мать на диван перебралась, - кивнула Светка.
- А Сережа приходит?
-  Кому нужны чужие дети? - усмехнулась подруга.
Тася задумчиво смотрела на малыша,  как он двигает во сне бровками, как будто осмысляет свою жизнь заранее, решает для себя, что такое хорошо и что такое плохо.  В окно сквозь задернутые занавески солнце светило по-весеннему ярко. Сейчас Владик проснется,  можно будет расшторить окна, пусть солнышко живет в комнате.