По цветущему лугу

                                                    
В музыкальной школе, которую она посещала, руководствуясь исключительно маминым желанием, училась девочка, вызывавшая ее пристальный интерес. Девочку педагоги хвалили за способности, но главное было в том, что она совершенно не умела врать.
- Люда, почему ты сегодня плохо играла? – спрашивала учительница.
- Я поленилась и не подготовилась к уроку, - отвечала та звонким, уверенным голоском.
Это вызывало недоумение: «Неужели так трудно было что-то придумать?» И, главное: «Как же ей не скучно жить, ничего не придумывая?»
Она бы легко придумала триста причин, почему не приготовила урок, но учительница только вздыхала и ни о чем не спрашивала.

Всю жизнь она врала всем, что когда-то сидела на лошади, и ей  верили.
Здесь два ключевых слова: во-первых, «врала», во-вторых, «верили». 
Собственно, врала она  столько, сколько себя помнила.  Так же, как в романе Дж. К. Джерома никто не знал, что  героя с колыбели мучила больная печень, и обвиняли в банальной лени, так и в ней почему-то никто  не подозревал склонности к литературному творчеству, считая просто обманщицей.
- Почему я видел тебя в магазине с мороженым? – возмущался папа. - У тебя ведь еще не прошло горло.
- Мне  дала подержать мороженое подруга, пока застегивала портфель - тут же находилась она.
Папа предпочитал простые, радикальные средства и вытаскивал из брюк ремень. Это  помогало на какое-то время излечиться от хвори, но довольно быстро действие лекарства заканчивалось.
- Давай уйдем со второй серии фильма,  - просила она подругу, зная, что дома попадет за позднее возвращение с вечернего киносеанса, - я уже видела этот детектив,  по дороге расскажу.
Через несколько дней подруга возмущалась: «Послушай, почему я обсуждаю с людьми, чем закончился фильм,  и мы совсем не понимаем друг друга? Ты опять придумала другой конец? – и, помолчав, - вообще-то твой вариант мне нравится больше».

Но лошадь – это  было уже не просто вранье, а мечта.  Она любила свой рассказ о том, как однажды в колхозе мальчишки подсадили ее на неоседланную лошадь. Лошадка покосилась большим глазом на вцепившийся в ее гриву мешочек, заброшенный на спину, и неторопливо пошла.  Она не завиралась, и «честно» говорила, что не успела ничего почувствовать, уже в следующую минуту, ощутив себя на земле. Но ведь минута все-таки была! И она прижималась к жесткому конскому волосу, скользя по нему носом и руками.

Прошло много лет. Так много, что она даже перестала врать. Главным образом, наверное, потому, что врать стало некому.  Ушли из жизни родители, фильмы стали настолько не интересны, что после первых кадров никому не хотелось узнать, чем они закончатся,  друзья разбрелись по всей планете, и их ничем нельзя было удивить.
Ее склонность к вранью унаследовала дочка. Она безошибочно  угадывала, когда дочка начинала врать, но не показывала виду: если душа дочки требует какой-то другой жизни, пусть придумывает.

Однажды их с подругой все-таки занесло на ипподром. Сосны до неба, запах нагретой на солнце хвои и несколько ухоженных, лощеных лошадей в стойлах опьянили. Две скучающие молоденькие тренерши, увидев, как любовно-ласково пенсионерки поглаживают шеи их подопечных, предложили: «Хотите покататься?»
- Да нет, ну что вы, в нашем возрасте... над нами даже лошадки смяться станут...
- Не бойтесь, они привычные.
Подруга вздохнула и умоляюще посмотрела:
- Ты ведь все-таки когда-то сидела на лошади, а я  - ни разу в жизни. Давай, а?
- Это просто. Левую ногу ставите в стремя, левой рукой беретесь за гриву, правой – за заднюю луку седла и, подтягиваясь, резким махом, перебрасываете правую ногу через круп лошади.
Все понятно?
Ну да, подруга – хореограф, танцовщица,  резким махом действительно оказалась в седле. А она... Ее забрасывали, подталкивали, казалось, даже ко всему привычная лошадь пыталась, попятившись и присев на задние ноги, подставить ей свою спину, лишь бы детское вранье, наконец, стало правдой. Все вместе они совершили, казалось, невозможное, и она заползла на это гордое и терпеливое животное.

Заползла и, только попытавшись выпрямить спину,  сразу почувствовала, что взлетела почти до уровня верхушек сосен. Это было большим преувеличением, но преувеличивать ей было не впервой... Чувство гордости, свободы, благодарности к терпеливым тренерам и любви к этой совершенно необыкновенной лошади, позволившей на себя сесть, переполняли ее.

Вдруг ожило давно забытое. Она быстренько придумала для себя историю о том, как лошадь мчится по зеленому цветущему лугу, а она сама, натягивая поводья, привстав на стременах, сливается с ней в едином порыве, становясь молодой,  и ее коротко стриженые седые пряди превращаются в роскошные шелковистые волосы, летящие по ветру.

Один круг по манежу, второй... 

Все когда-то заканчивается.
Попытаться перекинуть правую ногу через спину лошади, а если не получится, то вот такой раскорячкой медленно, тихонечко, уткнувшись, как когда-то придумалось, носом в жесткую шерсть лошади, цепляясь за нее подушечками пальцев сползти со спины...
Сползание тянется ужасно долго, и не верится, что ноги, наконец, стоят на земле...

А все-таки это было.
И, как осуществившееся счастье, потом долго еще снились огромные влажные лошадиные глаза и подрагивающие мягкие губы...