28. Перезагрузка жизни

     Вяло тлеющая в Степнове надежда на то, что с загадочным замужеством старшей дочери он довольно успешно прошел и пик преподносимых жизнью сюрпризов, не оправдалась. Ему вскоре даже пришлось ощутить их волнообразный накат, по силе ударов своих так похожий на океанический наплыв буйных волн. Только если те окатывали его холодным потоком порождаемого ими ветра, то эти уже носили вполне человеческий характер. И обдавали они его тоже более чем ощутимо – словно памятным с детства печным жаром, который то и дело переходил в охватывающий все лицо холодный пот.
     Первые эти признаки, еще не совсем понимая их, он почувствовал на себе во время очередной планерки у министра, когда тот поднял тему предстоящего переноса столицы. Все было очень понятно и во многом ожидаемо, ибо после неудачной передислокации туда ряда шутливо прозванных в народе «первопроходимцев» к этой исторической акции теперь тщательно готовилось каждое министерство и ведомство. Не всякое, конечно, – до конца представляло себе всю массу предстоящих хлопот и неурядиц, но вот по кадровым вопросам установку уже имело. Ее озвучил в конце своего выступления и привычно сидящий в торце большого  стола министр:
     - Кроме руководящего состава в нашей очень компактной команде поедут сотрудники не выше среднего возраста, имеющие не менее десяти лет трудового стажа и владеющие двумя официальными языками.
     Делающий по левую руку от него свои пометки в блокноте Степнов  незаметно обвел взглядом всех находящихся в зале и прикинул: «Это значит, что нас с коллегами по вице-министерским портфелям эти ограничения не касаются…. А вот с остальными - проблема, паковать чемоданы придется лишь каждому второму из них…». И вдруг столь спокойный ход его мыслей остановила последняя фраза шефа:
     - Вот такой у нас расклад с переездом получается… Единственное, что может внести в наш список самые минимальные коррективы, так это возможная оптимизация штатного расписания всех ведомств. 
     И вот здесь в Степнове словно кто-то щелкнул зажигалкой, фитилек ее пламени тут же коснулся его мозга. «Что это за оптимизация еще такая?» - выдал он своему насторожившемуся хозяину тревожную мысль, которая достигла каким-то неестественным теплом уже самих ушей, щек, всего лица. «Неужели она может зацепить и меня, эта оптимизация?» - коснулся он в коротком раздумье лобовой родинки и тут же успокоил себя осторожным «вряд ли». Но эта успокоенность оказалась такой же мнимой, как сама надежда на якобы пришедший конец всей цепочке нежелательных сюрпризов. Не пролетела в служебно-насыщенных хлопотах и неделя, как пригласивший в кабинет своих замов министр хмуро, не отрывая от стола глаз, вымолвил:
     - Так вот, не обошли кадровые перемены и нас. Мне оставили лишь  одного заместителя, которым станет один из вас, а другим двоим придется опуститься на должностную ступеньку ниже. Ничего не поделаешь, такова беспощадность нашей госслужбы!
     Все трое, еще минуту назад гордо вошедшие сюда в высоком правительственном статусе, теперь точно по команде грустно опустили головы, невольно задумавшись каждый о своей судьбе. «Едри твою кочерыжку! - едва заметным шевелением напрягшихся от волнения губ молчаливо произнес Степнов и, облокотившись правой рукой о край приставного столика, опять коснулся кончиками пальцев своей лобовой родинки. – Вот тебе и сюрприз-каприз очередной нарисовался, попробуй его обойди, не прими». Ему даже показалось, что этот «сюрприз»  залетел своей шальной мыслью не только в его голову, а колко ударил в самое учащенно забившееся сердце.
     - Ладно, - негромким голосом разорвал кабинетную тишину  высокопоставленный хозяин. – Утро вечера мудренее, завтра-послезавтра с руководством порешаем.
     Вышли на улицу все три бывших вице-министра настолько удрученными, что единственно приемлемым лекарством для них сейчас могла бы стать лишь расслабляющая мужиков вечеринка. Поэтому когда самый из них приближенный к шефу Сакен вдруг со свойственной ему резкостью предложил поехать к нему на предгорную дачу, то слегка застрявший в своих раздумьях Аркадий и сдержанно-осторожный Алишер даже заметно оживились. Быстро собрали на стол, негромко включили для создания информационно-музыкального фона уже устаревшей модели полуламповый телевизор и принялись за скромную трапезу. Когда дошли до третьей рюмки, в разговор вступил уже ставший более словоохотливым Сакен. Провозглашая свой тост, он с загадочной улыбкой «что-то знающего человека»  заключил:
     - Не переживай так глубоко, Степаныч!.. Скоро опять станешь замом, а мы с Алишером будем в роли твоих помощников. В общем, екарный бабай, только нас не обижай…
     - Да будет тебе, провидец наш министерский! – с улыбкой прервал его концовку тот. – Данный пост для меня уже больше не реален ни по возрасту, ни по национальному признаку…
     - Зато по профессионализму в самый раз, - настойчиво добавил тостующий и словно в знак мужского подтверждения своих слов залпом опрокинул очередную пятидесятиграммовку.
     А на исходе их второй бутылки в поздневечернем телеэфире появились итоговые новости дня, которые открылись сообщением о кадровых перестановках в «верхах». Главную же из них - достаточно подзахмелевшая тройка встретила с затаенным дыханием. Особенно встревожило это сообщение Степнова, который увидел на экране портрет своего давнишнего недоброжелателя по службе. «И зачем я только раздраконил тогда его в своей газете? – мысленно пожурил он себя. – Теперь этот высокопоставленный правительственный руководитель обязательно найдет вариант подковерной мести…. Попросту отоспится на моем имени этакого бескомпромиссного борца с коррупцией». Посмотрел на вновь заулыбавшихся коллег, которые восприняли это назначение более-менее хладнокровно, и со вздохом махнул рукой:
     - Эх, была – не была! Разливай, Саке, остатки и расходимся по домам.
     Хозяин материнской дачи весело взялся за бутылку и подобно  соискателю на должность инструктора райкома партии, который «в темноте на троих - с точностью до граммулечки», виртуозно расплескал «пшеничную» по рюмкам. Степнов глянул на свою – и буркнул:
     - А мне можешь до краев, - и уже громче добавил: - Хочу контровую рюмку видеть полной… Соответственно, так сказать, своему более высокому сравнительно с вами росту.
     Тот, зная настойчивость подвыпившего товарища, не стал возражать и вышел на соседнюю кухоньку. После минутных там шорохов, очень похожих на мышиную возню, и стеклянных перезвонов вернулся уже с четвертушкой белой поллитровки. Дополнил рюмку Аркадия, вопросительно глянул на Алишера, но тот накрыл свою – ладонью, что означало «хватит». Не стал наливать и себе. Выпили, и скривившийся в лице Степнов вспомнил такой анекдот. Пришел как-то мужик в ресторан, попросил официантку поставить перед ним тринадцать небольших рюмок, а в первую и последнюю - водку не наливать. При расчете, когда «клиент уже дозрел», она услужливым голосочком поинтересовалась, почему же он так поступил. На что удивленный посетитель ответил: «Вы, девушка, видать совсем недавно в выпивошной сфере трудитесь… Иначе бы знали, что первая рюмка в нашем деле – тяжело идет, а последняя – лишняя. Поэтому вот приходится хитрить». Вспомнил и стал плавно опускать свою все еще сохраняющую кудрявость голову на стол, сопровождая это непривычное для товарищей действо едва  не теряющими смысла сбивчивыми словами:
     - Вот и нам… нам тоже больше ни… она лиш-няя…
     Оба в недоумении переглянулись: дескать, «что это с нашим крепышом Степанычем сегодня приключилось? Всего-то на треть рюмашки больше принял, а поди ж ты как развезло!»  Взяли легонько его под руки, как это показывают в современных фильмах, и всей троицей поплелись в раскачку на улицу, напоминая своей походкой впервые ступивших на палубу морского судна охотников с картины известного художника. Растроганная таким финалом «межсобойчика» Лина Ивановна лишь покачала уже седеющей головой и бережно уложила мужа в постель. Однако это ее не успокоило, в сердце постучала какая-то тревога. Выпив для успокоения несколько капель валерьянки, она глянула на его землисто-пожелтевшее лицо и внутренне встрепенулась от проблеснувшей в голове мысли. Спешно замерила артериальное давление и – окончательно испугалась: оно оказалось не только излишне большим, но еще и с мерцающим пульсом. Врач «скорой» был категоричен:
     - Нужна срочная госпитализация, чувствуется здесь еще какое-то побочное явление…
     Уже к полудню стало ясно, что Степнов перенес микроинфаркт. Причем, как показал экспресс-анализ крови, его спровоцировали   нервное перенапряжение и излишнее содержание в организме снотворного. Узнав об этом врачебном заключении, супруга тотчас позвонила инициатору вчерашней вечеринки. Сакен настороженно выслушал Лину и даже вспылил:
     - О каком еще снотворном ты говоришь, екарный бабай?! Пили все одинаково, ровно…
     - Одинаково?! – прервала его повышенным голосом та. – А вот Аркадий только что вспомнил, что ты добавил ему водки еще из какой-то бутылки. Что, направить на вашу дачу следствие, понимаешь ли?!
     - Зачем это… зачем? – стал он словно спотыкаться о собственный язык и в растерянности вспомнил материнские слова: «Я там в бутылку с остатками водки бросила немного таблеток, так что пусть теперь сунутся на нашу дачу бомжи-бандюги…». Вспомнил и от радости, что все-таки мало налил товарищу, почти запричитал: - Зачем же расследование, Линочка, к чему? Давай во всем разберемся… Ничего ж, хвала Аллаху,… самое страшное-то не произошло…
     Она в сердцах бросила телефонную трубку и поспешила за дополнительными лекарствами для находящегося под капельницей супруга. Вовремя сделанные врачами манипуляции без осложнений вывели его из критического состояния, на стезю уверенной поправки. Уже на третий день больничной лежки к нему стали приходить друзья, товарищи, коллеги. И в числе этих первых был, конечно, сам по-прежнему оптимистично настроенный Сакен. Повинившись с отведенным от Степнова взглядом за проделку «уже выживающей из ума» матери, он с нескрываемой настороженностью в голосе сообщил ему и о том, что сейчас вот случайно «наткнулся» на входившего к завкардиологией министерского кадровика.
     - Что ему там надо, екарный бабай, ума не приложу, - размышляющим тоном вымолвил он и, пожав на прощанье худыми плечами, хмуро скрылся за дверью палаты.
     «Что-что, ясно что… Кадровику надо выяснить тяжесть моего заболевания, - проводив взглядом товарища, отреагировал мгновенной мыслью Аркадий. – Кто-кто, а я то знаю, с чего начинается решение больших кадровых вопросов. С состояния здоровья претендентов... Вот и вылетел мой шар из этой обоймы, едри твою кочерыжку!»
     Интуиция опять не подвела. Пока он благодаря больничным процедурам набирался утраченных в трудоголизме сил, в его «конторе» появился и новый замминистра. Им стал почему-то не удививший Степнова все тот же уверенный в себе Сакен, который в этой роли к нему так и не приехал. Встретились они лишь в кабинете шефа. Он окинул взглядом это еще недавно «не разлей вода» служебное трио и чуть ли ни заискивающим голосом обратился к Аркадию:
     - Вот ведь как в жизни получается. Пока один на больничную койку падает,  другой тем временем в должности поднимается… Так что здоровье свое всем нам надо беречь не меньше, чем репутацию.
     Он перевел взгляд на горделиво сидящего рядом с ним зама, словно желая получить его поддержку, а Степнов тем временем опять  вернулся к своей тревожной мысли: «Тот раз на кадровую оптимизацию ссылался, теперь уже на здоровье намекает, а там и до возрастного ценза доберется…  Видать, не уцелеть мне даже на этом полуначальственном стуле, едри его кочерыжку!»
     Но не зря в народе говорят, что не стоит судить день поутру. К вечеру в их жизни произошло непредвиденное. Едва служебная «Волга»  Сакена вышла на горную трассу, ведущую к его даче, как дорогу внезапно охватила минутная паника. Весь идущий вверх транспорт стал буквально шарахаться в стороны, с трудом избегая встречи с обрамляющими шоссе высокими соснами и елями. И только когда впереди оставалось всего несколько машин, водитель замминистра закричал:
     - Крепче держитесь, шеф! Самосвал-«шатун» летит … неуправляемый… без тормозов!
     Едва идущий впереди небольшой автобус успел увильнуть вправо, как Сакен увидел катящийся на большой скорости грузовик и растерянно успел лишь пригнуть голову за передним пассажирским сидением «Волги». А ее водитель, не имея из-за застрявшего на бордюре автобуса нужного маневра, резко взял влево, на встречную полосу. Однако пришлось столь же быстро притормозить, чтобы избежать лобового столкновения с идущей навстречу машиной. И эти секунды задержки скорости обернулись неминуемым: «Волга» не успела полностью уйти с дороги неуправляемого самосвала, и он задел своим краем  буфера ее правую заднюю дверцу. Приняв внезапный угловой удар, она вогнулась внутрь и точно клещами зажала ноги замминистра. Саму же машину отбросило еще левее и перевернуло набок. А самосвал, и вправду напоминающий в эти мгновения разъяренного медведя-«шатуна» на узкой таежной просеке,  потерял от такого столкновения инерцию движения и на остаточной скорости шумно уперся в обочинное дерево…
     Удачно и вовремя доставленный в больницу замминистра, невольно спасший собой жизни двух водителей, пришел в чувство лишь к утреннему обходу врачей. А их ночные коллеги – хирурги-травматологи - констатировали повреждение у него органов малого таза и локтевой перелом правой руки, сделали все необходимое для облегчения его самочувствия. Но до полного восстановления здоровья Сакена, как заключили медики, было еще далеко. В этом легко убедился и побывавший у него в больничной палате министр. Поэтому уже  несколько дней спустя он пригласил в свой кабинет двоих расстроенных случившимся, но оставшихся в строю представителей этой служебной тройки и притихшим голосом четко объявил:
     -  Учитывая, к сожалению, не очень близкую перспективу восстановления трудоспособности нашего товарища и необычайную важность предстоящих дел, приняты следующие решения. Первое. На вас, Алишер Асылбаевич, возложено исполнение обязанностей замминистра по осуществлению полной и организованной передислокации нашего ведомства и его основных структур. И второе. А вы, Аркадий Степанович, теперь уже без малейших сомнений беритесь за разработку и реализацию концепции идеологического обеспечения этой сложнейшей работы.
     Еще несколько подготовительных дней, не очень приятных встреч с не попавшими в список переезда сотрудниками, и пришел час прощания. Прощания почти с половиной самой судьбой урезанного коллектива, теперь грустно ждущей своего трудоустройства в других организациях мегаполиса. Прощания с величавым зданием министерского офиса на центральной площади, которая стыдливо пережила даже невинные слезы и кровь людскую вперемежку с неудачно-угодливым присвоением ей имени самого долгоцарствующего Генсека ленинской партии. Прощания с самим широко известным своей красотой городом-садом.
     Самым кульминационным, во многом даже историческим моментом оказалось снятие с входных колонн здания министерских вывесок на двух языках. Эту не совсем простую операцию, связанную с использованием высоких и потому малоустойчивых стремянок, все собравшиеся здесь доверили своими одобрительными возгласами и кивками давно известным для них Алишеру и Аркадию. Этот возвышенно-сердечный настрой публики не сбил даже случайно возникший казус. Желая быстрее более молодого и юркого замминистра взобраться на рабочую площадку стремянки, Степнов сразу шагнул на вторую перекладину и, резко оторвавшись от земли, качнулся вместе с ней в сторону. Хорошо, что вовремя ухватился рукой за угол колонны, и вызванный такой его поспешностью смех еще больше расслабил атмосферу акции.
     - Слушайте, шефы, - нарочито громким голосом пошутил системный администратор министерства. – Вы уж лесенки эти, пожалуйста, берегите, а то как мы будет на новом месте локальные сети прокладывать, ваши компы перезагружать?
     Присутствующие еще пуще рассмеялись, а слегка испугавшийся за товарища Алишер глянул на него своими бегающими глазами и с довольной улыбкой отпарировал:
     - О каких он там еще компьютерах говорит, Степаныч! Мы тут начинаем сейчас с тобой, можно  сказать, перезагрузку самой жизни… А он о компах наших переживает, айналайын…
     - Вот именно! – не поворачивая головы, воскликнул тот и слегка приспустил левый снятый с крепления край массивной вывески. «Смотри-ка, какое удачное сравнение родилось в писательской голове Алишера, - не без легкой зависти подумал он. – Мы же и вправду сейчас не просто снимаем эти красно-голубые квадраты министерских атрибутов, на месте которых остается лишь след не обесцвеченной южным  солнцем штукатурки. Снимаем огромный пласт самой истории этого многажды реформированного ведомства, истории сотен и сотен неповторимых судеб работавших в нем людей, истории этого выросшего из заурядной приграничной крепости в огромный мегаполис с чертами нескольких царско-советских эпох города»…
     Да разве только истории?  Он впервые так близко вгляделся в сверкающие буквы вывески и от неожиданности затаил дыхание. Ему показалось, что сейчас на ее последний раз играющей солнечными бликами южного города поверхности слились воедино все прошедшие здесь предгорные этапы становления его семьи, обретения и потери друзей, квартирных мытарств в ожидании собственного житейского угла. Почти осязаемо увидел всего лишь обрывочные эпизоды незаметного поседения супруги и стремительного взросления детей, которых видел-то из-за агонии своего трудоголизма в основном спящими или в очень редкие нерабочие воскресенья. Зато он, как на последнем  университетском экзамене по истории, почти осязаемо и даже с некоторой внутренней стыдливостью представил сейчас всю свою выполненную здесь идеологическую работу.  Работу от безтормозного восхваления до столь же инерционного низвержения взрастившего его поколение советского строя и наоборот – от полнейшего неприятия до стремительного возведения в современный культ неожиданно ворвавшегося на эти просторы ветра неокапитализма. Мысленно прокрутил все столь противоречивые картинки своей здешней трудовой деятельности и чуть, было, не произнес вслух: «Да лучше бы я так и оставался механизатором, простым работягой, едри твою кочерыжку! Наверное, больше пользы принес бы людям».
     - Ну, что, Степаныч! - вернул его к реалиям бодрый голос замминистра. – Давай будем спускаться с вывесками синхронно, момент ведь торжественный…
     Едва они ступили на нижние ступеньки стремянок, как безветрие природы нарушилось дружными аплодисментами присутствующих. Еще одна ступенька, еще один шаг к земле, еще…  И над разноликой, весЕло-грустной  людской толпой взметнула вместе с парой вырвавшихся из-под карниза голубей всем знакомая и очень актуальная сейчас мелодия песни. «Прощай… любимый… город…» -  все громче и громче стали подхватывать ее собравшиеся, многие из которых со слезинками грусти и даже печали поглядывали на уносимые в автобусы атрибуты уезжающего за тысячу верст родного трудового «гнезда». А здесь продолжала разливаться по душевным чашам его бывших и настоящих сотрудников, их родных и близких единящая всех уже следующая песенная строка: «…Уходим… завтра… в море…». Кто-то робко, но для многих слышно попытался даже скорректировать: «не завтра, а се-гооо-дня…». Степнов глянул в сторону остряка, словно желая «вычислить» его из  толпы, и с улыбкой мысленно поддержал того: «Конечно, уходим сегодня, уже сейчас… И не в море, а в изрезанные небольшими речками, старицами и озерцами степные просторы». А вот насчет начальных слов следующей песенной строки – «И ранней порой мелькнет за кормой…» - можно сказать, они «били», что называется, в точку.  С одной лишь только разницей: вместо распевной «кормы» судьба послала отбывающим самый обычный пассажирский поезд. В остальном – все почти то же самое, уже воспетое и пережитое другими: и слезы прощания, поцелуи, и помахивания вслед руками, шарфами, платками…
     Да и встретили этот отряд идеологических первопроходцев тоже почти как в море, похожей на его шестибальный шторм степной пургой. Едва поезд, сбавляя гулкую скорость, стал приближаться к городским силуэтам степной дымки, как за его бегущими окнами природа резко изменила свой миролюбивый характер. Небо быстро затянулось тяжелыми, брюхатыми тучами, еще несколько минут - и разразился целый громовой каскад предвестника обильного дождя. Однако он не последовал, а словно прислал на свою земную разведку так привычного здесь степного «санитара-ветродуя». Причем, настолько сильного, что немало удивил даже хорошо помнящего эти края Степнова.
     - Едри твою кочерыжку! – воскликнул он, спешно закрывая с Алишером оконную форточку их купе. – Настоящий буран, как в мартовский день похорон Сталина. Только тогда все утонуло в снежной круговерти, а сейчас вот в пыльной…
     Когда же поезд подкатил к вокзалу, на мало обустроенном перроне которого собрались десятки официально встречающих, сама природа словно взяла паузу. Лица участников торжественной церемонии «приписки» первой столичной группы новоиспеченных жителей еще вчерашнего областного центра озарили пробившиеся сквозь внезапно растаявшие тучи яркие лучи солнца. Все собравшиеся с радостью восприняли эту природную метаморфозу чуть ли ни как важный и добрый «знак свыше».  Но по дороге к новому министерскому зданию солнце снова стало заныривать в пучину сбивающихся в сплошное марево кучевых облаков. И как только Алишер с Аркадием, уже шутливо прозванные «ведомственными верхолазами», бойко взобрались на площадки знакомых им стремянок и стали прислонять к фасаду его новые вывески, разразился сильный грозовой дождь. Чтобы переждать его, они начали спешно опускать эту атрибутику вниз. Степнов уже поставил, было, левый нижний угол своей конструкции на верхнюю ступеньку, как резко сменивший ливень порыв ветра шумно отшвырнул и ударил ее другую часть о мокрую стену. Раздался глухой треск. Сконфуженный  этой повторной своей неловкостью, Аркадий с трудом удержал  равновесие и почти носом уткнулся в образовавшуюся на вывеске  трещинку. «Едри твою кочерыжку! – мысленно насторожился он. – Тогда, за месяц до внезапной смерти папаньки, в моих руках раскололось зеркало, а теперь вот … толстое стекло. Неужели опять что-то случится?». Вслух же произнес, победно завинчивая последний крепежный шуруп и глянув в сторону также завершающего эту операцию замминистра:
     - Вот и перезагрузили мы с тобой свою жизнь, Алеке!  Теперь всем  жолын болсын, то есть в добрый путь…
     Тут же сквозь редеющие тучи проблеснул лучик солнца, который напомнил Степнову своей скользнувшей по лицу узенькой полоской его недавнее почти часовое нахождение в отключившемся от электропитания домовом лифте. Глядя тогда сквозь щелку его закрытых дверок на ярко освещенную лестничную площадку с проходящими мимо людьми, он сделал для себя своего рода философское открытие: чтобы лучше оценить значение света, надо побывать хоть недолго в темноте.
     И с таким вот противоречивым, подобно самой осени, чувством ожидания очередной какой-то людской потери и в то же время чего-то более светлого он находился несколько томительных для себя месяцев. Выручали служебный цейтнот днем и прием снотворных на ночь. В конце концов, той самой «трещинкой» в его напряженной жизни трудоголика оказался анонимный поклеп завистников нового времени. Это самое меткое оружие репрессивных годин прошлого века, едва не упрятавшее за решетку Степнова-старшего, теперь точно эхом стрельнуло и по его вольнодумцу-сыну. Покинув кабинет спешно обставляющего себя «своими» людьми нового министра, он только сейчас понял причину его едва скрываемого негодования. Вспомнил даже  недалекий день, когда впервые вышел после знакомства с ним в эту вот приемную. Кто-то из ожидавших тогда здесь сотрудников тихо спросил:
     -  Ну, как там наш новый шеф?
     - Да ничего, - на ходу шутливо ответил Аркадий. – Вошел к нему со своим мнением, а вышел с его…
     Однако вскоре тот или другой «кто-то» преподнес это в своей кляузе по-иному: мол, «ничего хорошего нашему ведомству не сулит, потому что его тщеславный глава абсолютно игнорирует мнения даже высокопрофессиональных работников». В результате не привыкший заниматься самооправданием Степнов, получив министерское понижение, был направлен на другой участок работы - создать первую в республике кампанию издательско-коммерческой деятельности на рыночных условиях. Терпеливо восприняв это назначение по принципу «лучше маленький сам, чем большой зам», Аркадий вскоре погасил и главную свою тревогу. А по случаю завершения этой наиболее продолжительной в его жизни «темной полосы» даже впервые после утраты своей компартийности сходил под опекой супруги в мечеть и поставил в православном храме благодарственную Богу свечку. Стоя перед Христовым распятием, как это часто делал в своем бедовом детстве, теперь он лишь нашептывал с опущенной седеющей головой слова иные, более зрелые и осознанные. Благодарил за все достигнутое в жизни и ее достаточно благополучную «перезагрузку». А главное -  за то, что смог духом и здоровьем своим вынести данные ему свыше испытания.
     Не знал Степнов только того, что они по-прежнему будут сопровождать его и дальше. И когда он полностью окунется в бизнес, который подобно увиденному в египетском Ниле крокодилу едва не проглотит его литературное творчество. И в период своей первой вынужденной безработицы, что станет для него тревожной границей между дружбой реальной и мнимой должностной. Он попросту и вопреки возрастному накату не примет ее ни душой, ни телом и долго еще будет привычно собираться по утрам и уходить из дома, словно на работу. Уходить хотя бы в поисках общения с городскими новостройками, пейзажами и старыми знакомыми. И каждый раз, отвечая на их недоуменный вопрос «Почему тебе не сидится, старина?», все с той же моложавой улыбкой будет говорить:
     - Рано мне еще, мужики, на печке греться. Я же провел перезагрузку своей жизни, поэтому должен и дальше функционировать без сбоев…  Ну, как переналаженный компьютер, едри его кочерыжку!