Совестью обязанный

     Весна выдалась на  редкость активной и дружной. Раздобревший май с каждым днем все щедрее рассыпал по земле раскаленные лучи солнца, а она, точно натруженное  до «седьмого пота» человеческое тело, вся покрылась какой-то густой бледно-голубой испариной. По ее черной жирной мякине тысячью прозрачных жилок разбежались большие и малые ручейки. А еще вчера заснеженные блюдца озер превратились в выпуклые с зеркальным отливом глаза. Глаза, каких не имела, наверное, еще ни одна так эстрадно воспеваемая сегодня королева красоты.
     Аркадий, зачарованный этими живыми картинками природы, стоял недвижно и долго, словно решал сейчас самую сложную задачу своей жизни. В его душе, точно в бесконечном васильковом поле, - то, сливаясь в одну, то вольно разбегаясь в стороны, пыльно клубились две дороги. Первую -  он мысленно читал и понимал лучше, чем самого себя. По этой дороге, спотыкаясь и падая, единой цепочкой неслись сейчас все пятнадцать с половиной лет его непростой, лишенной беззаботного детства жизни. А вот  прочесть и понять содержание той, другой дороги, Степнов никак не мог. На ее сером, затуманенном самой весной фоне он не видел сейчас никаких  признаков ни своего прошлого, ни настоящего, ни тем более ближайшего будущего.
     Мысленно повитав в облаках, он с каким-то легким вздохом сожаления очнулся все на той же весенней земле. Осмотрел намазанные еще с вечера дегтем  кирзовые ботинки, поправил пиджак и быстрым, размашистым шагом направился к центру города, на ходу выбирая сухие пятачки земли. Шел, как всегда, задумчиво, нахмурив свои широкие рыжеватые брови. Шел, так низко опустив голову, что его волосы широким веером то и дело закрывали высокий с родинкой лоб, прищуренные глаза и щекотно трогали переносицу. А он, машинально и даже как-то по-своему методично взмахивая  растопыренной пятерней, возвращал их на место.
     За таким внешне чуть ли  ни смешным занятием, полоненный роем всяческих мыслей, Аркадий  незаметно для себя подошел к небольшому двухэтажному зданию. Захлопнув за собой массивную, обитую деревянными рейками дверь, он очутился  словно на далекой отсюда отцовской пасеке. Только там этот пчелиный гул  гасился самой природой березового перелеска, а здесь царствовал у кабинетов райкома комсомола. Со второго этажа то и дело спускалась  пышноформая  секретарша и вежливо требовала:
     - Пожалста, потише. Здесь же еще и райком партии находится. Вы мешаете работать.
     Гул ребячьего шепота тут же спадал до безмолвия, но уже через минуту опять набирал свою прежнюю силу. Опять торопливо шелестели странички комсомольского устава, девчонки с тоненькими косичками самозабвенно повторяли какие-то исторические даты и имена.  Они выспрашивали друг у дружки: когда, за что и какими орденами награжден комсомол; с какого времени он носит имя Ленина; скольким членам ВЛКСМ военной годины присвоено звание Героя Советского Союза… Аркадию  показалось, что все они сейчас волнуются больше, чем при сдаче своего первого экзамена по истории. «Неужели и для вступления в комсомол важнее вызубрить эти цифры и факты, нежели быть просто порядочным человеком?» - невольно подумал он.  А  шушуканье, меж тем,  замирало лишь на миг, когда из-за дверей секретаря райкома выскакивал очередной их товарищ. Все тотчас вопросительно поворачивали к нему свои головы:
     - Ну, как? Пронесло?...
     И, услышав в ответ такое короткое, но до головокружения счастливое слово «все», опять окунались в мир своих интересов, чувств, переживаний. По-прежнему бубнили, охали и вздыхали, даже заглядывали в замочную скважину и шепотком туда подсказывали.  Каждый сейчас имел свое дело, и выполнял его с каким-то  необыкновенным жаром, не чувствуя и малейшей усталости.
     Не имел в этом своего рода райкомовском спектакле какой-то публичной роли, казалось, только Степнов. Как единственный среди них парень и к тому же еще переросток по летам, он стоял поодаль от гудящей девичьей толпы и молчал. Словно подпирая плечом стенку и заложив руки за спину, терпеливо ждал своего череда. И  внешне был спокоен не потому, что всегда все знал. Ему тоже сейчас казалось, что его голова  похожа на закрытый сейф – содержимого много, а вот извлечь его невозможно. Да и не пытался Аркадий этого  делать, ибо считал, что в подобных ситуациях и вправду как «перед смертью не надышишься». «Только быстрее бы все решилось»,  - это единственное, о чем он думал, с волнением похрустывая пальцами вспотевших от долгого ожидания рук. 
     Уже зарябившая в глазах дверь приоткрылась, и нежный, слегка картавый голос комсорга техникума произнес его фамилию. Аркадий вздрогнул, но, словно прослушав,  все еще продолжал теребить свои пальцы.
     - Степнов! Да тебя же зовут, заходи скорей, - выглядывая из-за  бело-выкрашенной двери, с нотками недовольства повторила его фамилию черноглазая девушка.
     Небольшой почти квадратной формы кабинет секретаря райкома комсомола показался ему тесноватым для такого чина, но довольно чистым и светлым. В двух шагах от Аркадия, очевидно, под тяжестью времени и деловых бумаг уже втиснулся в линолеумный пол своими ножками старенький однотумбовый стол. Правее, в углу, полуразвернутые знамена комсомольской и пионерской организаций этого городского района. Рядом - уже  наверняка отслуживший свой срок книжный шкафчик. На его полках, точно солдаты, выстроились по ранжиру спортивные кубки и вазы, величаво красуются дипломы и грамоты. «Видать, за большие достижения, - поймал себя на мгновенно пришедшей неуютной мысли Аркадий, - а я вот ничего об этом не знаю». Напротив же, у другой стены, на потертых стареньких стульях, перешептываясь как на уроке, сидели члены бюро райкома комсомола.
     Увидев  в сегодняшнем потоке вступающих в ВЛКСМ  первого паренька, они кивнули на его приветствие головами и слегка улыбнулись. А он, почти приняв стойку «смирно», стал ждать своей участи.
     Черноволосая и белолицая комсорг Аникина, родители  которой попали в эти казахстанские края из Китая, взяла его анкету и натренированно отбарабанила:
     - Степнов Аркадий Степанович. Год рождения: 1944-й. Национальность: русский. Пол: мужской…
     Кто-то из сидящих «экзаменаторов» вспрыснул в кулак:
     - Видим, что мужской.
     Девушка растерянно прикусила нижнюю пухленькую губу и посмотрела на представляемого ею кандидата. «А она-то тут причем? – подумал он. – Кто это только и для чего такие смешные анкеты сочиняет… А может, и вправду уже есть люди, у которых фамилия мужская, а все остальное от женщин. Среднего рода, что ли».
     Затем, тоже улыбнувшись написанному в анкете, комсорг продолжила ее чтение:
     - Образование: семь классов, учится на втором курсе техникума. Общественное поручение: редактор стенгазеты группы и член танцевально-драматического кружка…
     - Пожалуйста, Вера, покороче, - с улыбкой прервал ее секретарь. – О его способностях «маленького лебедя» уже слышали.
     - Хорошо, - с удовольствием выдохнула она. – Заявление вступающего в комсомол и подписи его рекомендующих товарищей тоже есть. Решение комсомольского  собрания курса и комскомитета техникума: Степнова в ряды ВЛКСМ принять.
     - Так, - взял анкету секретарь райкома. – У членов бюро вопросы к комсоргу будут? Нет?
     И, окинув всех взглядом  своих маленьких, постоянно суетящихся глаз, посмотрел на молодежного вожака. Вера осторожно села  на стул. Но он все равно издал такой пронзительный скрип, что все рассмеялись.
     Секретарь начальственно постучал красным толсто-граненым  карандашом по графину:
     - Пожалуйста, вопросы к Аркадию.
     Степнов еще более напрягся, затаил дыхание – словно стал готовиться к побитию мирового рекорда по прыжкам в длину из этого кабинета. Его слегка оттопыренные уши, как ему сейчас показалось, будто окунулись в кипяток, лицо задышало алым жаром, а по спине словно прошлась холодная стая уже появившихся в переполненных водой котлованах лягушек…
     - Только волноваться не надо, - успокоил Степнова черноусый, с мелкобугристым, точно шилом бритым,  лицом секретарь райкома. А потом, чуть подавшись вперед, доверительно произнес:
     - Скажи-ка лучше, дорогой, как ты учишься.
     - Нор-нор…Нормально, - заикаясь от волнения, промямлил еще совсем не похожий на деревенского бухгалтера второкурсник.
     Секретарь  глянул на комсорга: дескать, так ли?
     - Да, он учится в основном на «хорошо», - подтвердила китаянка Вера и хитровато, на всякий случай, добавила:  - Только вот почерк ухудшается, после какой-то, якобы, травмы руки.
     - Случаем, не драчун? – уже обратился к Степнову черноусый начальник.
     - Да нет, это было на работе… Уже все хорошо.
     - Ну, что ж! – громко заключил секретарь. – Еще вопросы…
     - Есть вот такой, - включился в разговор член бюро. – А где и кем работают твои родители?
     - Все в том же далеком отсюда селе, - грустновато, точно мысленно сейчас проведывая его, ответил Аркадий. – Папанька разнорабочим трудится, а мамка…часто болеет сердцем. Домохозяйка она, с четырьмя младшими моими сестренками  возится.
     Секретарь повертел в руках анкету, сдержанно вздохнул, как выходец из большой казахской семьи, и дружелюбно посмотрел на паренька:
     - Так значит старшой?
     Аркадий молчал, как всегда, опустив голову. Ему казалось, что в эту минуту все эти старше его люди смотрят только на него. Смотрят и видят на некогда подаренном такими же чужими людьми, но уже вытертом костюмном пиджаке две заплаточки, которые он сейчас, растопырив пальцы, тщетно старается скрыть от окружающих.
     - Да, старшой! – точно по-военному отрубил за Аркадия сам секретарь. – И это ты, дорогой, помни. Очень помни, всегда.
     Вспотевший, как когда-то на знойном сенокосе,  Степнов неуклюже переступил с ноги на ногу и слегка кивнул головой. В кабинете воцарилось безмолвие. Каждый смотрел сейчас в свою точку и неведомо для другого обмозговывал одну и ту же тему – тему своей жизни…
     Секретарь, чтобы прервать затянувшееся молчание, нарочито кашлянул и вопросительно посмотрел  на сосредоточенные лица членов бюро.  Входящая в него в качестве «профпрослойки» круглолицая учительница, словно испугавшись этого взгляда, шумно заерзала на стуле и тихо спросила:
     - Аркадий, ты с Уставом знаком?
     «Странный вопрос,  - подумал он, - разве сюда  без этого знакомства можно было приходить». Но спокойно, впервые сухо улыбнувшись, ответил:
     - Да, знаком.
     Затем, словно для проверки достоверности такого утвердительно-короткого ответа, Степнову устроили настоящую экзаменовку. Поинтересовались у него, что является основой и высшим органом ВЛКСМ, что такое съезд и какие вопросы он решает. Расспрашивали о правах комсомольца и даже о том, что означает мало кому понятный, но  заученный наизусть «демократический централизм». Проверили его знания в области политики (кто и какие высшие посты занимает в центре и на местах), искусства, литературы. И каждый его ответ был настолько точен, что,  будь он на уроке, преподаватель поставил бы ему не меньше четверки. А здесь…Политически экзаменуемый парнишка  робко поднял глаза и тут же опустил их, ожидая нового вопроса.
     И не ошибся. Точно увлеченный игрой актер, секретарь улыбчиво прищурился и произнес:
     - А вот, дорогой, тебе напоследок, расскажи-ка нам об обязанностях члена ВЛКСМ.
     Аркадий опешил. «Их же очень много» - подумал он. И от растерянности почувствовал, что его обладающая хорошей памятью голова вдруг точно опустела. В лицо ударила новая волна жара. Сердце защемила обида. А в висках стучало лишь одно: «Отвечать, надо отвечать!» Этот внутренний голос до хруста сжал в кулаки его напряженные пальцы. Аркадий сосредоточился и, уже уставший от такого небывалого в его жизни обилия официальных вопросов,  взволнованно заговорил:
     - Комсомолец обязан хорошо учиться, любить свою Родину, быть примером для младших, помогать старшим…
     - Так. А еще? – посмотрел на него секретарь.
     Аркадий по уши вобрал голову в плечи и молчал, пытаясь как-то покороче и точнее сформулировать так детально расписанные в комсомольском уставе высоким слогом практически все основные обязанности любого нормального гражданина страны.
     - Да, - хлопнул ладонью по заваленному бумагами столу председательствующий на заседании бюро секретарь, - а ведь обязанностей у нас, дорогой, намного больше, чем прав. Намного.
     И обратился к членам бюро:
     - Ну, что вопросов к нему больше нет?
     Все молчали, как тоже уставшие игроки. Лишь та же круглолицая учительница, хорошо понимающая самочувствие Степнова, искоса глянула на секретаря и робко прошептала:
     - Предлагаю принять…
     -Принять, – громко повторил председательствующий. – Другие мнения есть? …Нет.
     Он резко, словно с чувством очередного выполненного долга, откинулся на спинку старинного с подлокотниками стула и, хлопнув ладонями по столу, в упор посмотрел на Степнова:
     - Что ж, принимаем тебя, Аркадий, в ряды Ленинского коммунистического союза молодежи. Поздравляем!
     И менее официальным голосом добавил:
     - Принимаем, но …с замечанием не для протокола: свои обязанности, дорогой, нужно знать как бухгалтеру - таблицу умножения…
     Больше Аркадий ничего уже не слышал. Позабыв даже сказать обычное «спасибо», он птицей вылетел на улицу, словно опаздывая на уже начавшееся у райкомовского крыльца воробьиное собрание. «Болван! Забыть о простых человеческих обязанностях. Стыдно! Ах, бол-ва-ан!» - мысленно ругал он себя, в отчаянии растаптывая попадающиеся ему по дороге лужи. А одна из них оказалась настолько большой, что мигом вывела его из этого состояния самобичевания. Буйно и с перепадами бегущая вода стала широкой рекообразной преградой на его пути и чем-то напомнила ему Ишим, вызвала даже мысленное содрогание…
     Тогда, около года назад, он с городскими ребятами решил еще по мальчишеской привычке досрочно открыть купальный сезон. Только на этот раз уже с выпивкой - чекушку «московской» на четверых. Прямо на берегу речки. Хоть уже у почти июньской, но все еще холодной воды.
     - Ну, как, переплывем, робя, речку туда и назад? – спросил у них, точно скомандовал, самый умелый пловец Степнов. – Здесь всего каких-то двести метров в один конец будет… Давайте, а я догоню.
     И, без спеха оприходовав взятый на закуску ливерный пирожок,  окунулся в воду. Отошел в сторону от ребячьего маршрута, чтобы дать им тем самым время отплыть еще дальше, потом вышел на спринтерскую дистанцию и сам. Но где-то на ее половине почувствовал необычно сильное и холодное для этой степной речки течение. Еще несколько секунд, и Аркадий оказался в его мощном, никогда не встречавшемся ранее завихрении. Оно наподобие только что откупоривавшего бутылку штопора завинтило сначала ноги, затем все его тело и с силой подвешенного камня потянуло вниз. Потом, сделав несколько головокружительных оборотов, выбросило вверх. Затем, когда пловец едва успел набрать воздуха, снова бросило к леденящему ноги дну. «Воронка! – пронеслось в его мигом отрезвевшей голове. – Но только откуда же она здесь?!»…
     И водяной столб снова, словно смилостивился над Степновым, выбросил его бессильно ищущее приемы своего спасения тело на поверхность речной глади. Но уже только до подбородка, давая возможность набрать лишь немного воздуха. Потом еще и еще раз. И только теперь, впервые поняв всю бессмысленность своей  спортивной борьбы с природой, он постарался хотя бы как можно выше подняться над водой и позвать  на помощь.
     - Тону-у-у-у, - точно брошенным камушком покатилось в сторону ребят, уже начавших плыть назад, к его берегу.
     - Кончай свои дурацкие шутки! – каким-то смехотворным эхом донеслось до опять уходящих под воду ушей Аркадия. И он понял, что теперь только все во власти Божьей. Но сейчас еще не страх, а какой-то бьющийся  рыбой о берег рассудок стал одолевать его чувствами и мыслями. Для него в этой ситуации - самыми важными, серьезными и, быть может, самыми последними.
     Когда его скованные холодной судорогой ноги в  очередной раз коснулись илистой слизи речного дна, он, прежде всего, подумал о родителях: «Как же они меня повезут  отсюда в гробу… на такое расстояние…на чем?...Бедные страдальцы, так надеялись на меня, старшого, теперь  вот…простите же, горе мыкающего для вас…»
     И если бы не вода, которая сейчас плотно окутала его своим холодным объятием, то это бы сделали слезы  жалости. Жалости и по отношению к однокурснице, которой он не успел отдать взятые в долг на покупку подарка деньги: «Кто же теперь с нею рассчитается, а этот платок маманьке  вручит?» Вспомнил  напоследок жизни даже звонкоголосую, черно-белого окраса  лопоухую лайку, которая своей собачьей преданностью ему отличалась от  многих окружающих людей. А вот уехал из села, «бессердечный», и она, как написали в одном из последних писем, совсем обездомела и перестала узнавать даже родителей. Улетела и пара его любимых белых в черную крапинку голубей, которых он когда-то выменял на несколько патефонных грампластинок. Очень жалко стало и этих вот ребят, которые  восприняли его уходящие из жизни минуты за очередную шутку пловца. Не думал он сейчас только о себе. И не потому, что не хотел. Просто вспоминалось и жалелось почему–то лишь то, с чем прощаешься и что не доделал…
     С этими простыми, как сама  на исходе своем жизнь, мрачноватыми мыслями Степнов и хлебнул вместе с водой последний глоток  воздуха и потерял сознание. Очнулся уже у самого берега, когда было всего по колено воды. А он, словно продолжая свою борьбу за жизнь, все еще бился руками и ногами по этому мелководью, что-то пытался бормотать и рвотно выбрасывать из себя остатки попавшей в легкие жидкости. Открыл глаза, а  вокруг - испуганные лица  запыхавшихся  от необычной работы ребят.
     - Ну, ты, Аркашка, даешь, - вымолвил самый мускулистый из них. – Хорошо, что хоть волосы на голове отрастил, было за что тащить… А так бы и нас запросто утопил: цеплялся руками, как клещами, и все норовил притянуть к себе, в водоворот.
     И лишь теперь, после этих  вполне осязаемых слов, он почувствовал – нет, мысленно даже увидел - всю картину только что произошедшего. И лихорадка испуга охватила его изнеможенное всего в течение нескольких минут своеобразной самообороны тело. Испуга теперь уже за себя. Испуга самой речной воды, которую он еще долго будет обходить стороной и с каким-то только ему понятным внутренним содроганием.
      …Когда же теперь, с трудом преодолев уже сегодняшнюю рекообразную лужу, он очутился у большого бетонного цоколя-подвала  будущего многоэтажного дома,  его дальнейшее движение нарушил хрипловатый мальчишеский крик:
     -Аг-а-а…мга-а-ма…
     Степнов остановился и сразу вспомнил, что здесь ребята иногда любят поплавать стоя на деревянных настилах. Бросился к месту зова и уже через секунду убедился: так оно и есть. В котловане медленно кружились широкая толстая доска   и длинный березовый шест. А рядом,  на мутноватой поверхности воды, то появлялась, то с бульканьем исчезала чья-то небольшая голова. И он замер от испуга. Нет, не за эту вот тонущую головушку,  а от испуга тех воспоминаний, которые только что зримо проплыли перед его глазами.
     И вот такая же проверочная минута наступила для него и сейчас, у переполненного мутной водой подвала новостройки. Только теперь все усложнялось еще и тем, что это не июньский пляж и на улице всего лишь пятнадцать  майских градусов, вода еще не прогрелась. Потому ребятня в одежде и плавает. А у Аркадия это единственный поношенный костюмчик, на все случаи жизни.
     - Ты пошто стоишь-то? - прервала его внешне равнодушное молчание проходящая мимо старушка. – Хлопчик вот-вот затонеть, а ты раздумывашь? Небось ешшо и о собе.
     - Ну, что вы! – спохватился, краснея от стыда,  Степнов. – Меня же самого не так давно вытащили, - зачем-то уже на ходу пробормотал он неведомый чужому человеку факт своей биографии.  Скинул пиджак, сделал несколько быстрых шагов по влажному бетону и, набрав еще не до конца забытым приемом полную грудь чистого воздуха, нырнул в холодную воду…
     На следующее утро дверь бесшумно распахнулась, и на пороге больничной палаты появилась рыжекудрая медсестра. Она глянула на Аркадьину кровать и тихонько, почти на цыпочках, словно боясь рассыпать свою еще нетронутую красоту, подошла к нему.
     - Ну, и как себя чувствуют герои? – вполголоса спросила девушка, низко склонившись над постелью необычного больного.
     Он шевельнул пальцами, чуть приоткрыл глаза и, увидев золотистое облако волос, не вместившихся  в маленький накрахмаленный колпачок медсестры, ничего не  ответил.  Лишь немного спустя его пересохшие губы робко шевельнулись, и он впервые за сутки пребывания в этой постели прошептал:
     - А-а мальчик?...
     Она нежно взяла его за руку и белозубо улыбнулась:
     - Уже все хорошо. Дня через три опять пойдет в школу, проказник.
     От  такого счастья Аркадий тоже попытался  улыбнуться, но не смог. Какие-то неведомые ему доселе тиски сжали голову так, что на  миг потемнело в глазах. Он осторожно поднял по-прежнему памятно ноющую правую руку и коснулся ладонью толстого слоя бинта.
     Сестричка посмотрела ему в еще закисшие от долгого обезболенного врачами сна глаза и уже погромче, чтобы все однопалатники слышали, произнесла:
     - Молодчина! Ты даже не знаешь, Аркаша,  какой ты молодчина! Разбил себе голову, потерял столько крови, но сумел найти силы, чтобы спасти второклашку, себя. Спасибо, правда, и бабульке, что вовремя вызвала «скорую»… В общем, теперь уже не волнуйся, все осталось позади… Да, а тебя сейчас навестит не совсем обычный посетитель.
     И она так же легко, как и вошла, удалилась из палаты. А на пороге появился уже знакомый Степнову черноусый, «шилом бритый» секретарь. Он растерянно потоптался на месте, поправил наброшенный на плечи халат и, кивнув всей комнате, подошел к его кровати.
     - Вот, Аркадий! – столь же торжественно, как и вчера в райкоме, сказал он, вытаскивая из папки тоненькую красную книжечку с силуэтом Ленина на обложке, - твой комсомольский билет. Оформили досрочно, так сказать, в порядке исключения. Поздравляю!
И крепко пожал уставше-вялую степновскую руку. Затем уже с не совсем начальственной  улыбкой добавил:
     - А что касается наших вчерашних непротокольных замечаний, то их теперь не будет. Обязанности члена ВЛКСМ ты знаешь отлично. И не только комсомольца. Ты, пожалуй, парень, уже не уставами, а самой совестью обязанный. А это высшая планка человеческой морали.
     - Спасибо, - через силу приподняв перебинтованную голову, слабым голосом протянул Аркадий. И слезы радости большими горячими бусинками покатились по его еще бледным щекам…