То что интересно читать. Эра прощанийМихаил Делягин: Мы забыли, что живем в прекрасном, волшебном и удивительном мире. ПРОЩАЙ, ПРИРОДА! Это же происходит, например, в здравоохранении. Сознательного выхода из этой ловушки нет: мы — люди, и никогда не откажемся от возможности лечить даже чужих детей. Второе направление переформатирования отношений человека с природой — распространение технологий формирования сознания. А "наиболее рентабельный из общедоступных" видов бизнеса — значит наиболее массовый вид деятельности. Колоссально растут обратные связи — и, как выразился один богослов, "кажимости и мнимости победили в борьбе с данностями". Системы управления не приспособлены к массовому применению технологий формирования сознания, но вынуждены их применять как самый эффективный инструмент и, все более напоминая обезьяну с гранатой, делают все более серьезные ошибки. Снижение познаваемости мира снижает значимость науки. Результат — наука даже в наиболее развитых странах превращается в социальный уклад, а ее поддержка уже напоминает поддержку государством французских крестьян в 60-70-е годы, когда те поддерживались как культурный, а не коммерческий феномен, как часть национального образа жизни. Исключений всё меньше. Снижение потребности в науке снижает потребность и в образовании. ПРОЩАЙ, РАЗУМ! Пока конкуренция между людьми и организациями основана именно на различиях в способности к формальной логике. Таких форм две. Первая — творчество. Человечество пока не умеет воспитывать способности к творчеству так же массово, как оно научилось воспитывать способности к логике. Возможно, через некоторое время эту проблему удастся решить, — но, пока этого не произошло, конкуренция будет вестись на основе врожденных способностей к творчеству. Она будет менее социальной и более биологической, чем сейчас: человек, родившийся без способностей, будет иметь меньше возможностей. Оборотная сторона способности к творчеству — психологическая неустойчивость. Поэтому конкуренция на основе способности к творчеству снизит эффективность управления. Но, помимо творчества, есть и другая форма внелогического мышления — мистика. Снижение познаваемости мира, ощущение беспомощности повышают ее притягательность — и потребность в ней растет во всем мире. Об этом свидетельствует и динамика соответствующих запросов в Интернете, и размножение всяческих сект. Военизированные социальные ритуалы, которыми с 50-х годов насаждалась лояльность в ряде корпораций, всё больше уступают место ритуалам мистическим. Три года назад наиболее передовое в социальном отношении общество мира — США — возглавил первый после Гитлера политик мистического типа, который говорил: ПРОЩАЙ, ДЕМОКРАТИЯ! Но постиндустриальные технологии по сравнению с индустриальными сверхпроизводительны. Эти "ненужные люди" — средний класс: он много потребляет и сравнительно мало производит. В рамках рыночной парадигмы развитые страны перешли на корпоративное понимание эффективности: не для всего общества в целом, а лишь для отдельно взятой, вырванной из страны корпорации. Сейчас развитый мир в интеллектуальном отношении стоит перед выбором, от которого его бросает в дрожь. Ведь он по историческим меркам только что победил нас, думающих по-другому, только что сделал эту победу и победившую коммерческую парадигму высшей ценностью, — как можно отказаться от собственной победы? Сама мысль о таком отказе порождает пугающую неопределенность: а какими после него будут мотивы массовой деятельности? Как и почему будет устроено общество? Да, советская цивилизация прошла по этому пути достаточно далеко, но при всех достижениях ее пример не вдохновляет: она погибла. Всё это отталкивает мир на проторенный путь реализации корпоративных принципов эффективности: кто слишком много потребляет и слишком мало производит, тот подлежит социальной утилизации. Это именно средний класс развитых стран: нищие африканцы, медленно умирающие на 1-2 доллара в день, потребляют не так много. И мы видим идущее с середины 90-х годов обнищание американского среднего класса, которое сейчас ускорилось за счет кризиса. И мы видим вопросы. Как сделать так, чтобы социально утилизируемые оставались довольны и не устраивали бунтов или хотя бы исходов, укрепляющих конкурентов? Как помочь занимающимся утилизацией чувствовать себя честными и добрыми людьми, а не палачами? Есть и системные проблемы. А ведь она и без того переживает глубочайший кризис: упрощение коммуникаций превращает стандартные демократические институты в их противоположность. Смысл формальной, западной демократии заключается в том, что обществом должна управлять наиболее влиятельная в нем сила, — но не только маленькие, но даже и крупные общества из-за упрощения коммуникаций часто оказываются в ситуации, когда наиболее влиятельная в них сила оказывается для них внешней. И строжайшее соблюдение всех демократических формальностей отдает их под внешнее управление, разрушительное хотя бы из-за своей безответственности. Содержательный смысл демократии — обеспечение максимального учета управляющей системой интересов и, главное, мнений управляемых. Но, пытаясь технологиями формирования сознания чего-либо добиться от того или иного общества, вы видите: эффективнее всего влиять не на все общество, а на его элиту — на людей, участвующих в принятии и реализации значимых решений или являющихся образцами для подражания. Второй тип столь же важен для управления, как и первый: притягательность и понятность команды "делай, как я" непревзойденна, несмотря на все достижения логики и высоты духа. Как только становится ясным, что воздействие на сознание элиты намного рентабельнее, чем воздействие на сознание общества, — она оказывается под концентрированным и хаотическим ударным воздействием технологий формирования сознания. И ее сознание трансформируется не просто быстрее — она начинает мыслить по-другому, не так, как всё остальное общество. Результат — не просто непонимание, а разрыв общественного сознания. Если обычно информационный сигнал проходит из социальных низов наверх к элите, и та реагирует на этот сигнал, то сейчас этот сигнал не проходит вовсе, а если и проходит, то воспринимается неадекватно. И вот, в условиях этого кризиса начинает размываться сам фундамент демократии, средний класс. Это политическая сторона проблемы его утилизации, — но есть и экономическая сторона. Если исчезнет средний класс, вместе с ним исчезнет и ключевая часть современного спроса. А рынок без спроса — это уже не рынок. ПРОЩАЙ, РЫНОК! Первый пример — твердое стремление Евросоюза к 2020 году вырабатывать на альтернативной основе 20% энергии. Её смысл глубже: вновь объединить Запад общим делом. Попытки придумать новых объединяющих врагов: нас, Китай, международный терроризм, — провалились. И разоблачение множества фальсификаций на эту тему не снижает градус энтузиазма борцов, потому что реальность им не важна: нужно придумать общее дело, которое вновь скрепит Запад, — и ради этого можно массово распространять даже заведомо нерентабельные технологии. Другой пример — Китай: его руководство еще в начале 2000-х осознало, что при быстром развитии ему не хватит воды, земли и энергии. Наконец, элиты Польши и Прибалтики в свое время поставили задачу создать, по сути, новые народы — и ради этого стали рвать беспримерно выгодные для них экономические отношения с Россией. Таким образом, стратегические решения всё чаще принимаются на внерыночной основе. Коммерческая парадигма потихоньку вытесняется и в итоге перестанет быть ключевой. Кризис среднего класса — частное проявление всеобъемлющего перехода человечества в качественно новое, еще непонятное нам состояние. Все привычные социальные отношения, от семьи до межгосударственной конкуренции, приспособлены к индустриальным технологиям, — а мы уже 20 лет переходим к технологиям постиндустриальным. И социальные отношения начинают перенастраиваться, приспосабливаясь к новым технологиям. Это касается всего — в том числе и экономики.
© Copyright: Владим Филипп, 2011.
Другие статьи в литературном дневнике:
|