Вечером в дверь нашей комнаты тихонько постучали и отец мой пошёл открывать.
«Это Генрих Карлович», – на ходу сообщил он. Это и вправду был Генрих Карлович Лампрехт, высокий, статный, очень красивый пожилой мужчина, бедной и опрятной одеждой своей напоминающий аристократа в стеснённых обстоятельствах. За руку он держал худенькую, столь же бедно одетую девочку по имени Лида. «Проходите, Генрих Карлович, Лидочка, проходите, мы ждем вас», – приветливо залепетал мой отец, и из глаз мужчины потоком полились слёзы, на которые никто из нас не обратил внимания, – плакал он постоянно, при этом лицо его оставалась прежним, слёзы появлялись и исчезали сами по себе. К болезненной застенчивости этого человека такие вот сами по себе льющиеся слёзы добавились после войны. Мне думается, не только у него, у многих поволжских немцев после войны появился странный этот синдром.
«Приглашай их к столу, Лида», – обратился отец к моей маме, и все улыбнулись, оттого что дочь Генриха Карловича и мама были тезками.
«Не беспокойтесь, – сказал наш гость, – мы не голодны, разве что чашечку чая…» Услышав эту аристократическую ложь, девочка ничуть не взволновалась, прекрасно зная, что мама моя всё равно накормит, напоит и приголубит их. Гости поужинали вместе с нами, после чего мужчины засели за шахматы, я повела Лидочку к пианино, а мама, ввиду отсутствия кухни, принялась мыть посуду в том же уголке, где и готовила еду. Учиться музыке Лидочка не хотела, однако процесс извлечения звука интересовал её. Нажав клавишу, серьёзная эта девочка слушала звучание от начала и до угасания последних обертонов. О чём она думала, я не знала, но, боясь спугнуть хрупкое Лидочкино внимание, никогда об этом не спрашивала.
Становилось совсем поздно, мужчины откладывали последнюю партию до следующей встречи, и Генрих Карлович, благодарил, прощался, не намеренно плакал, и светлые потоки сами по себе текли из прекрасных его глаз.
«Если Генрих Карлович не знает чего-либо по части земных скорбей, так того и знать не надо», – говорил отец. Все родные Генриха Карловича погибли во время войны, когда сам он всеми правдами и неправдами пытался выжить в тюрьме, где сидел по навету. Оправданный и отпущенный на свободу, он стоял возле тюрьмы, не понимая, куда идти. «О чём ты плачешь?» – спросил проходящий мимо старик. «Я не плачу», – ответил тот, и лишь позднее, узнав о странном своём обретении, понял, что солгал незнакомому человеку. Генрих Карлович устроился на машиностроительный завод, где работал мой отец. Там встретил он русскую женщину, служившую судомойкой в заводской столовой, и женщина эта родила ему Лидочку. Потому что даже у человека, который не плачет - нет, просто светлые потоки слёз сами по себе стекают по лицу его, - даже у такого человека нельзя всё отнять.
27 ноября 2015 http://www.stihi.ru/2016/04/02/7244
