Искуситель Натали принц Карл Прусский
В.Е. Орлов, пушкинист, выдвигает версии о событиях осени-зимы 1836-1837 годов, связанные с историей гибели А.С. Пушкина. Несомненно, особенное внимание привлекает версия о причастности к этой трагедии брата императрицы Александры Фёдоровны, принца Карла. О личности этого принца в своих воспоминаниях писала Ольга Николаевна, что отражено в моём дневнике http://www.proza.ru/diary/jnu51/2018-01-05 «Неудачный бал».
Обращаю внимание читателей: ОРЛОВ В.Е., однофамилец, но не является ни моим родственником, ни соавтором.
В исследованиях текста писем Пушкина к Геккерну Орлов В.Е. Находит множество различий в переводе с французского языка, а также - неточностей в реконструкции текстов этих писем, сделанных Измайловым и Казанским. В процессе работы Орловым были сделаны логически оправданные предположения о том, что главным искусителем Натальи Николаевны Пушкиной являлся принц Карл.
Пушкин в своём письме к Геккерну 21 ноября 1836 года ещё не видел иного «виновника» пасквиля, кроме Дантеса и, возможно, – самого Государя Николая. Именно содержание письма к Геккерну было причиной аудиенции Пушкина 23 ноября 1836 года с Николаем и Бенкендорфом, когда было условлено не отягощать обстоятельства дуэлью, но найти автора анонимных писем. Причём, истинные обстоятельства были известны всем, кроме Пушкина. Но впоследствии, в январе 1837 года Пушкин вдруг сказал княгине Вяземской, что он знает имя «героя» анонимных писем. Январское письмо Пушкина отражало уже более объёмную информацию о подлинных причинах всех действий «гонителей» Натальи Николаевны, где говорится о «наглом родственнике», «жертвоприношении одному монарху», «что помешало мне опозорить вас перед нашим двором и вашим…»:
«Я не беспокоюсь (о ваших) что (вы делали моей жене) (вы продолжаете) моя жена еще слушает (некие) ваши притворно отеческие увещания, я не (хочу) моя жена (чтобы) чтобы некий наглый родственник г-н… после… (ни) и представлять ей гнусное поведение как жертвоприношенье одному монарху … в сплетнях … примешивать то, что… вам, и я… предостеречь от этого… я имею вашу мерку, вас обоих, вы моей еще не имеете. Вы спросите, что помешало мне (обесславить вас) опозорить вас перед Нашим двором и вашим, и обесславить вас в…, которая мстит за меня……это не воображаете… оставить еще…подлое дело (36 которого я… и пр.)36 — но, я это повторяю, необходимо, чтобы все отношения (были) между (моей) вашей семьей и моей отныне были прерваны».
Увы, Николаю было некстати, чтобы имя принца каким-то скандальным образом звучало за границей государства. Игра, вероятнее всего, велась по всем светским правилам: события прикрывались ближайшим окружением «влюблённого» Карла.
Вероятно, там «блистала» фрейлина Раух, о которой немало рассказывает известная пушкинистка Мрочковская-Балашова:
Долли Фикельмон. Дневник. 1829-1837. Весь пушкинский Петербург. // Перевод с французского Марии Чакыровой и Светланы Мрочковской-Балашовой. - М.: "Минувшее", 2009, 1008 с. - Стр. 354-359. Комментарии: стр.713.
1837 год:
«Год начался тревогами за Элизалекс, заразившуюся гриппом. Болезнь, вернее, эпидемия свирепствовала повсеместно. Элизалекс болела две недели, затем слегла и я. Однако пришлось встать с постели ради нашего бала, на который мы пригласили 500 человек, очень успешного2. Двор отсутствовал, но пожаловал принц Карл, брат Императрицы3, принц незначительный и порою неприличный: 36-летний, разыгрывал из себя мальчишку, танцевал как сумасшедший, разговаривал только с юными девицами и младшими лейтенантами, волочился шокирующим образом за юной Раух4, красивой, семнадцатилетней особой, с серьезным лицом, стройным станом и сдержанными манерами. Императрицу мучает кашель, из-за этого приостановлены, или, по крайней мере, сокращены масленичные увеселения; впрочем, общество, более чем когда-либо, охвачено танцевальным безумием! <...>
29 января:
<...> Какая женщина осмелилась бы осудить мадам Пушкину? Ни одна! Поскольку все мы, в большей или меньшей степени, находим удовольствие в том, чтобы нами восхищались, любили нас; все мы часто бываем неблагоразумны и играем с сердцем в эту страшную и непредсказуемую игру! Эта зловещая история, что зародилась среди нас, подобно стольким другим кокетствам, и на наших глазах углублялась, становилась всё серьёзней, мрачней и плачевней, могла бы послужить обществу большим, поучительным уроком несчастий, к которым могут привести непоследовательность, легкомыслие, светские толки и неблагоразумие друзей. Но сколько тех, кто воспользуется этим уроком?! Напротив - никогда ещё петербургский свет не был так кокетлив, легкомыслен и так безрассуден в салонах, как этой зимой!"
2 Речь идет о бале 21 января, на котором был и Пушкин с женой и о котором упоминали многие современники. Например, А.И. Тургенев: «блистательный и многолюдный»; С.Н. Карамзина в письме брату: в четверг «бал у Фикельмон на пятьсот человек, очень красивый, очень оживленный, очень элегантный»; «У г-жи Пушкиной волосы были гладкие и заплетены очень низко, как прекрасная камея» — Алина Дурново; Мария Мердер: «На балу я не танцевала. Было слишком тесно. В мрачном молчании я восхищенно любовалась г-жой Пушкиной. Какое восхитительное создание».
3 Фридрих Карл Александр принц Прусский (1801—1883) ; главный маршал прусск. артиллерии, гроссмейстер ордена Иоаннитов; брат императрицы Александры Федоровны.
4 Элизабет Фридерик Мария Лаура (Елизавета Федоровна) фон Раух (Потсдам, 17.5.1820—31.10.1908, Дрезден), «любимая фрейлина императрицы», по словам Анны Тютчевой. Записи о фрейлине Раух в воспоминаниях Тютчевой, не оставляют сомнения, что именно о ней идет речь в дневнике Долли. «Элиза Раух, пруссачка по происхождению и настоящая немка по характеру. Это была девушка лет более тридцати, несколько сухая и угловатая как физически, так и нравственно, но с остатками красоты и умом колким и властным (одним из признаков расы соотечественников графа Бисмарка). Как бы то ни было, она сумела стать угодной и необходимой императрице и была предметов скрытой зависти всех своих товарок, менее ее любимых. Она была центром небольшого полу-немецкого кружка, который с успехом добивался милостей императрицы. Рассказывали, что в ранней молодости она была предметом глубокой страсти со стороны брата императрицы, принца Карла Фридриха, но что из уважения к прусскому королевскому дому она отклонила сделанное ей принцем предложение на ней жениться». (Анна Тютчева, Воспоминания, с. 36—37; запись начала 1853, когда 23-летняя дочь Тютчева приступила к своим обязанностям фрейлины). А.Т. еще несколько раз упоминает о Е.Ф. Раух, при этом постоянно подчеркивает ее отталкивающие качества: в высшей степени неприятная, сухая и резкая, манера говорить, властность, огромное влияние на имп. Александру Федоровну, в котором она «потеснила» даже камер-фрейлину Екатерину Тизенгаузен. Расчетливая пруссачка использовала весьма успешно и увлечение ею прусск. принца Карла. Ее брат Раух, служивший флигель-адъютантом принца, через 5 лет уже был генерал-лейтенантом в должности воен. атташе при прусск. посольстве в СПб. О нем упоминает в записках вел. кн. Ольга Николаевна. Рассказывая о пребывании в Петербурге в 1842 Фридриха Вильгельма IV (старшего брата Александры Федоровны) по случаю серебряной свадьбы рус. императорской четы, она замечает: «многочисленная прусская свита вела себя так высокомерно, что не заслуживала ни симпатий, ни уважения. Мама и генерал фон Раух (прусский военный атташе в Петербурге) должны были постоянно сглаживать всякие недоразумения». ».
Поведение Дантеса и его наставника Геккерна, исходя из вероятностей, допускаемых Орловым В.Е., диктовалось капризами принца Карла, которым явно потворствовала Александра Фёдоровна. Думается, что её импровизированный бал, упомянутый в воспоминаниях Ольги Николаевны, был устроен с намерением увидеть «в кадрилях» Наталью Николаевну и братца Карла: это было бы ей «так сладостно»! В таком случае, допустим: Карл через Дантеса пытался соблазнить Наталью Николаевну Пушкину. Екатерина Гончарова была втянута в эту светскую интригу. Александра Фёдоровна, режиссёр всей интриги, уже 22 ноября «всё знала о женитьбе Дантеса»! «Но это секрет!» - как она писала своей подруге Бобринской.
Но! Принимая во внимание и на веру информацию о Раух, «что в ранней молодости она была предметом глубокой страсти со стороны брата императрицы, принца Карла Фридриха, но что из уважения к прусскому королевскому дому она отклонила сделанное ей принцем предложение на ней жениться», то возникает сомнение. Так нужна ли была Наталья Николаевна Пушкина, мать четверых детей, этому баламуту Карлу? Ответа нет!
В этот же период времени, лето 1836 – начало 1837 года, между принцем Виллемом и Николаем Первым произошло дипломатическое недоразумение, вызванное слишком склочной депешей Геккерна http://www.proza.ru/2016/12/17/884 :
"2. Взгляд на проблему с депешей Геккерна. По следам Эйдельмана.
Николай в мае 1836 года пошёл навстречу просьбам Геккерна об усыновлении им поручика Жоржа Дантеса. Вероятно, при этом он закрыл глаза на недостаточно законные основания к этому акту. Или попросту не знал о них. При этом видна лёгкость, с которой молодой человек явился в Россию под крылом Геккерна, благополучно пристроившего поближе ко двору «своего питомца».
К тому же, Дантес вскоре был представлен и Александре Фёдоровне, которая не только помогла ему денежными средствами из своей личной шкатулки, но и включила его в свиту своих «танцоров». Александра Фёдоровна была вовсе не глупа: в поле зрения её избранного кавалергарда Александра Трубецкого должен быть приближённый Государя, Дантес.
Налицо поистине удивительное ПОКРОВИТЕЛЬСТВО человеку, явно не имевшему для этого никаких видимых заслуг. Но этот человек тотчас оказывался в долгу перед Государем за Его высочайшие благодеяния.
Аудиенция Николая Первого и посланника Нидерландов Геккерна, явившегося из отпуска в мае 1836 года, имела темой не только межгосударственные отношения. Известно было о маршруте путешествия посланника и его пребывании в Нидерландах. Кроме решения вопроса об усыновлении Геккерном Дантеса, Николай, вероятно, счёл уместным коснуться обстоятельств семейной жизни своей сестры, Анны Павловны, надеясь услышать ответы на свои вопросы, узнать новости, доступные Геккерну.
Да, тема семейных отношений явно была затронута в контексте беседы посла и Государя. Это обстоятельство прочитывается в тексте последовавшей за тем депеши Геккерна по линии Министерства иностранных дел:
Якоб ван Геккерн – Иоганну Верстолку ван Сулену,
Санкт-Петербург, 23 мая 1836 года
«После того как выражение моего почтения было принято с обычным благоволением, его Величество подробно остановился на отношениях с Его Королевским Высочеством принцем Оранским. Его Величество, который совершенно естественно чувствует родственную привязанность к Их Королевским Высочествам, откровенно высказался насчёт непостоянного характера Её Высочества принцессы, и сожалея о том, что он назвал неспособностью монсеньёра принца Оранского продемонстрировать большую терпимость в отношении этой несчастной особенности и приложить больше усилий для восстановления доброй гармонии, отсутствие которой он считал опасным примером для августейших детей Их Королевских высочеств и совсем не вдохновляющим для будущего молодых принцев. Когда аудиенция была закончена, я отправился к Императрице. Без излишних церемоний Её Величество спросила меня, почему мы держим такую значительную армию и служебный персонал на границах, прибавив, что сегодня это полностью лишено всякого смысла, разве только для потакания пристрастиям принца Оранского, которому, по-видимому, не нравится жить в Гааге».
Принц Оранский, с некоторым опозданием узнавший о содержании майской депеши из России, заключил, что «изобретённый сюжет» Геккерна много вредит репутации его не только как наследника престола. Последовала реакция, отражённая в его первом письме Николаю от 26 сентября 1836 года:
«Я должен сделать тебе, дорогой мой, один упрек, так как не желаю ничего таить против тебя. Как же это случилось, мой друг, что ты мог говорить о моих домашних делах с Геккерном, как с посланником или в любом другом качестве? Он изложил все это в официальной депеше, которую я читал, и мне горько видеть, что ТЫ НАХОДИШЬ МЕНЯ ВИНОВАТЫМ И ПОЛАГАЕШЬ, БУДТО Я СОВСЕМ НЕ ИДУ НАВСТРЕЧУ ЖЕЛАНИЯМ ТВОЕЙ СЕСТРЫ.
До сей поры я надеялся, что мои семейные обстоятельства не осудит, по крайней мере, никто из близких Анны, которые знают голую правду. Я заверяю тебя, что ВСЁ ЭТО ЗАДЕЛО МЕНЯ ЗА СЕРДЦЕ, РАВНО КАК И ФРАЗА АЛЕКСАНДРИНЫ, СООБЩЁННАЯ ГЕККЕРНОМ: спросив, сколько времени еще может продлиться бесконечное пребывание наших войск на бельгийской границе, ОНА СКАЗАЛА, что известно, БУДТО ЭТО ДЕЛАЕТСЯ ТЕПЕРЬ ТОЛЬКО ДЛЯ УДОВЛЕТВОРЕНИЯ МОИХ ВОИНСТВЕННЫХ НАКЛОННОСТЕЙ...».
Эта интересная фраза - «в любом другом качестве» - могла бы насторожить внимательного читателя. Виллем считал, что Николай мог себе позволить с Геккерном неофициальное обращение? Мог позволить простую светскую беседу, беседу приятельскую? Вполне мог, поскольку Геккерна приглашали на обеды в кругу императорской семьи, он был в большой дружбе с Министром иностранных дел Нессельроде и его влиятельной женой, общался с семейством Строганова, дипломата, был принят в высшем обществе Петербурга. В его адрес не было до сих пор нареканий!
Нужно лишь согласиться с тем, что Виллем не желает обсуждать с Николаем и его родственниками свои личные поступки, как человека, и свои решения, как наследного принца Голландии.
Тем не менее, угадывается, что в беседе с Геккерном, занятым усыновлением Жоржа Дантеса, Николай явно коснулся темы семейного счастья, воспитания. Он мог выразить свою жалость к сестре, зная об отношениях её с принцем. Николай очень любил показать себя хорошим семьянином, отцом. Воспитательные ноты в его разговоре мог услышать каждый. Он, возможно, говорил о детях Анны Павловны и Виллема, об обязанностях отцовства.
В свою очередь, Геккерн понимал, что должен зарекомендовать перед Государем себя и Жоржа с самой достойной стороны, приняв намёки царя на его не всем понятное «усыновление» Дантеса.
В депеше, присланной Геккерном, Виллем понял скрытый смысл «изобретённых сюжетов»:
1. Николай знает о причинах ссор и размолвок в личной жизни Виллема, о которых никогда не говорится ни впрямую, ни косвенно даже в письмах, не терпящих «любопытства почты».
2. Николай осуждает причины, повлиявшие на личные отношения Виллема и Анны.
3. Александра Фёдоровна догадывается об особенностях «воинственных наклонностей» Виллема, которому "не нравится жить в Гааге": то есть, о личных причинах его нежелания пребывать в Гааге.
Отдельного обсуждения требует высказывание императрицы Александры Фёдоровны, сообщенное Виллему Геккерном: «Спросив, сколько времени еще может продлиться бесконечное пребывание наших войск на бельгийской границе, она сказала, что известно, будто это делается теперь только для удовлетворения моих воинственных наклонностей...».
«Воинственность» Виллема вызывает, конечно, некоторые вопросы. Дело в том, что ещё в 1830 году по предложению Англии 5 держав – Англия, Франция, Россия, Австрия и Пруссия – признали независимость Бельгии и заставили голландское правительство пойти на временное прекращение военных действий против Бельгии. Вскоре, уже в 1831 году, эти же 5 держав объявили Бельгию нейтральным государством.
Тогда по какому праву наследный принц, вопреки воле своего отца, короля Виллема Первого, вплоть до 1838 года демонстрировал силу своих войск у границ с Бельгией, нарушая соглашение 5 держав? Виллем проявляет амбиции, не совместимые с Конституцией своей страны!
Вероятно, по поводу политики и «войск на границе» принц Виллем спорил не только с отцом, королём Голландии. Он спорил также со своей женой. И, в этом случае, вовсе не по поводу независимости Бельгии, а по поводу собственной свободы от семейных уз.
Николай Первый и его жена, близкие Анны Павловны, были в курсе семейных раздоров голландских супругов, часто живших порознь. Известно, что Анна Павловна предпочитала одиночество и часто жила далеко от мужа, в своей личной усадьбе Сустдейк.
Надо заметить, что впоследствии, став королём Голландии в 1840 году, Виллем предпочёл для себя город Тилбург, славившийся увеселительными заведениями. На карте Европы город Тилбург находится недалеко от границы с Бельгией. Виллем не только вследствие своих «воинственных наклонностей» держал войска на бельгийской границе. Виллему нравилось быть подальше от семейных обязанностей и забот, чтобы дать волю своим истинным «наклонностям» в городе Тилбурге.
Александра Фёдоровна вовсе не напрасно высказалась в беседе с Нидерландским посланником по поводу того, «сколько времени еще может продлиться БЕСКОНЕЧНОЕ пребывание» голландских войск на бельгийской границе. Государыня особенным образом интересовалась всеми обстоятельствами придворной жизни не только в России. В её трудночитаемом немецкоязычном дневнике можно было бы найти множество записей, касающихся её личной жизни, увлечений, забот о детях и душевных переживаний о своём некогда любимом Николае. Она знала обо всех, как ей казалось, любовных связях своего супруга. И наверняка интересовалась такими же обстоятельствами жизни сестры Николая, которая часто в переписке жаловалась на отчуждённость своего супруга Виллема.
Переписка Николая и Виллема нашла решение казуса между ними и закончилась письмом Вильгельма от 30 октября 1836 года: «Я должен тебе признаться, что был потрясён и огорчён содержанием депеши Геккерна, не будучи в состоянии ни объяснить ситуации, ни исправить твою ошибку. Но теперь ты совершенно успокоил мою душу, и я тебя благодарю от глубины сердца. Я тебе обещаю то же самое при сходных обстоятельствах».
Любопытно, каким же образом Николай к 30 октября 1836 года «совершенно успокоил душу» щепетильного Вильгельма?
Очевидно, что Николай в своём предыдущем письме, исчезнувшем под грифом секретности или уничтоженном, от 10 октября 1836 года, пообещал Вильгельму каким-то образом разрядить создавшуюся неблагоприятную для будущего короля атмосферу при его конституционном дворе. Николай, обходя «любопытство почты», то есть с курьером, отправил ему это письмо, в котором изложил свой план решения проблем: он нашёл способ дискредитации и отставки Геккерна, вызывающего подозрения".
Вышеприведённые рассуждения могли бы быть оспоренными, если бы не сходились в "узких вратах", на дороге Пушкина к дуэли!
«Воздух был заряжен грозой!» - Ольга Николаевна это хорошо запомнила.
По версии Орлова В.Е.: «Когда поздно ночью 27 января 1837 г. Пушкин, смертельно раненный Дантесом, попросил Арендта съездить к царю за прощением для себя и для Данзаса, он мог передать с ним в оправдание случившегося письмо к Натали от «искусителя». Николай в это время находился в театре, сопровождаемый именно Карлом Прусским. По версии Орлова В.Е., Николай мог показать письмо принцу, и тот был вынужден, если он не сделал этого раньше, признаться царю в своей, мягко говоря, неосторожности. Царь принял решение не возвращать письма Пушкину, а в ответ на настоятельное требование поэта посоветовал ему «умереть по-христиански», то есть отказаться от мести. Хорошо понимая, какие последствия могло бы иметь разоблачение интриги, приведшей к смерти великого русского поэта, император начал сразу же принимать меры. Историю было приказано предать забвению».
Как мы видим, дипломатические недоразумения Николая и придворные интриги Александры Фёдоровны и принца Карла, роковым образом скрестившиеся над семейством Пушкина, решились как бы сами собой.
Другие статьи в литературном дневнике:
