Рецензии на произведение «Поцелуй в аномалию»
Показывать в виде списка | Развернуть сообщения
Поразительный рассказ, заставляет
серьезно призадуматься. Поэзия -
штука мужская, кровавая, как заметила
великая поэтесса.
Садовник Асечкин 28.06.2015 12:02 Заявить о нарушении
Мой голос принят, Никей. Удачи Вам!
С уважением,
Анна
Анна Дудка 07.06.2015 10:18 Заявить о нарушении
ПОЦЕЛУЙ В АНОМАЛИЮ
Пришёл однажды ко мне на приём молодой человек лет 23-25. Он страдал ожирением, и лишнего веса в нём было не меньше полутора сотен килограммов. Жалость к пациенту – эмоция скорее любительская, нежели профессиональная: ведь передо мной была аномалия, и, отчасти, в моей власти было её устранить. (Здесь и дальше я опускаю термины и анамнез; главное – результат: к первой трети своей жизни бедолага вместо приятных и головокружительных чувственных открытий молодости имел тяжкий излишек стройматериала.) Личность же пациента поначалу меня как-то не заняла.
Нашарив ногой кушетку, он грузно опустился на неё, затем вытер пот носовым платком и вдруг заявил, что я уже третий врач, у которого он ищет помощи. Это было невежливо, и я сказал, что с таким настроением ему не поможет и десятый. Парень с тупой безнадежностью оглядывал стены.
Между тем, у него была замечательная голова римского аристократа: правильные пропорции, упрямая линия носа и лба, светлые курчавые волосы могли бы принадлежать виночерпию. Но вид имели засаленный, и, вообще, весь он был какой-то запущенный.
Осмотрев его, я сел писать направления на анализы, так как моя медсестра слишком молода, чтобы приходить на работу вовремя. Она ещё не приноровилась к внешней жизни, и в этом состояло её неосознанное и быстротечное счастье. (Я вот давно уже никуда не опаздываю.)
Он влез в брюки шириною с бочку и натянул на себя несвежую рубашку навыпуск, затем снова расположился на половине кушетки и скучно уставился перед собой – в меня он, конечно, уже не верил: не нравилось ему моё обычное равнодушие и неучастие к его проблемам. Горемыки любят отвечать на вопросы о своей жизни и болезнях. Молодым я тоже играл бы в психологию, рядясь в тогу жреца и чудотворца.
Открылась дверь и вошла медсестра.
- Что же вы, голубушка, опаздываете? Без вас мы тут совсем заскучали.
Независимой походкой (чувство безмотивной вины приходит с уходом юности) она прошла к своему столику в углу у окна.
- Извините…
Девушка мне нравилась с момента первого её появления в моем кабинете. Но в этот день я не мог отвести от неё глаз. Бывают в жизни девушек и молодых женщин такие редкие часы и даже дни, когда они особенно прелестны каким-то мерцающим внутренним светом, и бывает, что всю остальную жизнь они ищут эти часы, но находят только жалкое их подобие, да и то исключительно с помощью косметики. Возможно, мгновения те нерукотворны.
В этот день в ней всё играло, ладное и созвучное: до снежного хруста выглаженный халат, дымчатая шея в завитках волос, руки, созданные для тонких изящных предметов, грудь и колени –чарующий деликатес юности. Вольным движением она закинула ногу на ногу, и это магическое движение заключало в себе энергию смерти и жизни: ноги были затянуты колготками цвета карельской берёзы, и кожа колен светилась сквозь них сумасшедшим полусветом. Узенькие девчоночьи стопы перехватывали белые ремешки летних босоножек. Даже мне, тёртому и испытанному бойцу, волнительно было рядом созерцать великолепие этих сокровищ.
Каково же было моему пациенту, лишённому надежды вкушать всё это не одними только глазами!
Он по-жабьи дышал, выпучив на неё глаза и комкая на колене свой сырой носовой платок. Я подал Насте несколько медкарт с просьбой отнести их в регистратуру. Лишь только закрылась за нею дверь, мой пациент колыхнулся.
- Доктор… Руслан Николаевич… Вылечите меня!
Щёки его дрожали, он пыхтел, вытирая пот.
И куда только делось неверие? Конечно, я был рад, что передо мной не тусклый статист, а живой трепещущий человек.
- Хороша, правда? – подыграл я ему.
Он полез в карман и выудил из своих безбрежных штанов клеенчатую тетрадь.
- Вот, доктор, взгляните, это мои стихи… Помогите мне, доктор!
Он волновался и теребил свою тетрадь как крайнюю плоть. Я взял тетрадь и пролистал: редкий случай и уникальный – с такими комплекцией и весом, когда жиреют мозги, и вдруг – стихи.
Стихи были любительские, и все же автор, как я успел заметить, писал их не ради удачных рифм: ворочалось и билось в шероховатые прутья слога либидо и яростный протест против недуга. Паруса, мускулистый воздух, который, «как лёгкий великан взирает на скопище стран», полёты, возвышенная любовь к хрупкой девушке, которая не оставляет на земле следов, – всё это на разные лады заполняло листы. В одном сонете автор вывел себя ветром, который легко и разом обнял всех девушек и унёс их за облака. Я вернул тетрадь.
- Поможете? – температура надежды поэта понизилась.
Я объяснил ему, что сие зависит не от меня. Он совсем сник.
- От кого же…
- От тебя, милый друг, теперь уже только от тебя.
Необычность чудака тронула меня. Я решил ему помочь, тем более что для успеха лечения все было под рукой: Настя и его стихотворные опусы. Я не ошибся, и уже через полгода Ефрем похудел на 80 килограммов и вынужден был полностью сменить гардероб. А потом я узнал, что он сделал Насте предложение.
Не принять его было бы опрометчиво: из прежней безжизненной кучи вышел видный плечистый парень, ростом выше среднего, с одухотворенным профилем и живым блеском волос. Правда, из-за болезни он не приобрел профессии, но ведь главное – здоровье и любовь, а прокормиться на первых порах можно и стихами – уж теперь-то они не то что пойдут, побегут из-под его пера.
Была у них свадьба, а потом моя милая Настя ушла рожать.
О том, что у них все нормально и растет хорошенькая дочка, я узнавал от Ефрема регулярно – раз в месяц он бывал у меня на приеме. Из кармана неизменно торчала газета «Спорт», что свидетельствовало о его физическом и душевном здоровье. Я охотно обсуждал с ним спортивные и прочие житейские новости. Прежде всего, конечно, меня интересовало его ощущение жизни через новое тело и что по этому поводу слагает его талант. Но Ефрем эту тему почему-то старательно избегал.
Однажды он пришёл ко мне вечером перед самым окончанием смены, так что из поликлиники мы вышли уже вместе. Веяло ранней весной, зима истекала ручьями талой воды, и в её потаённых местах обнажались грязь и мусор. Что-то непроходимо тифозное есть в этой поре. Полтора года прошло с того дня, как пришёл ко мне Ефрем за помощью. Полтора года – как всхлип. Ничего не изменилось в моей жизни, сам я моложе не стал, вернув молодость моему пациенту. Я сроднился с Ефремом, заменившим мне сына. Вот единственное обретение этих семнадцати месяцев. Однако я не радовался: по мере выздоровления он переставал нуждаться во мне. Кажется, я бы не огорчился, если бы он вдруг вновь (не дай, конечно, Бог!) набрал свои килограммы, и мне снова пришлось бы заботиться о нём. Почему так? Я уже не первой молодости и даже не второй, и, возможно, он – мой последний достойный пациент, расстаться с которым значило бы потерять смысл жизни.
- Кстати, всё хочу спросить тебя, - сказал я, осторожно обходя по льду лужи, – как поживают твои стихи?
Меня действительно интересовали его новые поэтические темы и сколько ему за них платят.
Оказалось, что за всё время он не написал ни строчки. Я не поверил. Неужели не нашлось ни одной темы? Образа? Рифмы? Неужели легкость тела не произвела легкости воображения?!
Ефрем ответил, что несколько раз пытался, но ничего не получилось.
Тут меня осенило.
- Ну, конечно! Иначе и быть не может! Ты же достиг того, к чему стремился! У тебя теперь отличный вес, прелестная жена, дочка, здоровый образ жизни. Всё как у всех и даже лучше. А стихи лучше всего растут на могиле.
Ефрем как-то зябко поёжился, желая что-то возразить.
- Вот если бы, - продолжал я, - ты вдруг всего этого лишился, если бы, скажем, вернулись бы твои прежние габариты (не дай, конечно, Бог!), вот тогда, думаю, и муза твоя навестила бы тебя.
Он хмуро глядел себе под ноги.
- А где ж ты работаешь? – вдруг догадался я спросить.
Он сказал, что рекламные агентства заказывают ему статьи. О чём? В куртуазных поэтических образах описать достоинства губной помады, мужских и женских трусов, бюстгальтеров, консервных ножей и пр. Иногда удается тиснуть статейку на темы культуры и морали.
- А деньги? Сколько платят?
Ефрем был уклончив: на самое необходимое хватает.
Анна Дудка 07.06.2015 10:20 Заявить о нарушении
В последующие дни я думал о том, как ему помочь. Появлялись даже такие крамольные мысли, вроде такой: а нужно ли было ему здоровье, чтобы «всё было как у людей»? Мой обширный профессиональный опыт впервые давал сбой, и я не знал, как буду разговаривать с ним в другой раз.
Через пару недель, вечером – как раз окончился прием – в дверь постучали. На пороге стоял Ефрем. Я обрадовался, но он сказал, что пришёл не на осмотр.
- Что-то случилось? – спросил я, вспоминая, что по графику на осмотр ему в следующем месяце.
Он вошёл в кабинет, сел на кушетку и заговорил, избегая моего взгляда.
- Я хотел поблагодарить вас, Руслан Николаевич, - начал он, и его волнение передалось мне. – Вы столько для меня сделали, Руслан Николаевич.
- Пустяки, - начал я, но он перебил меня и продолжил с усилием:- Так вот, я благодарю вас… Но дело в том, что я хочу вернуться… то есть вернуть свой прежний… вес.
Я не понял, и тогда он повторил, что он хочет стать прежним.
Кажется, я снова не понял и занервничал:
- Как прежним?С каким весом? Ефрем, не темни!
- Яснее ясного…
Меня как прожгло.
- Стать снова больным?
- Я буду контролировать, Руслан Николаевич, - вдруг заговорил он горячо, смело упираясь взглядом в область моей грудины.
Я опешил:
- Ефрем! Это же безумие! Ты разыгрываешь меня?! Ефрем!
- Может быть, тогда у меня стихи пойдут…
- Да при чём здесь вес?! – вспылил я. – Никакой связи!
- Но вы же сами говорили, - произнес он с надеждой.
Я рассмеялся, у меня отлегло от сердца.
- Ефрем, родной! Я шутил, это даже не научная гипотеза – брак скорбей с поэзией. – Пальцами я изобразил легкомыслие. – Никто не знает, когда пишутся стихи. А я – тем более.
- Я только попробую.
- Но это же самоубийство!
Он упрямо вцепился в край кушетки.
- Я чуть-чуть… А если что – назад. Вы же отличный спец.
Я взорвался.
- Это что?! Экскурсия?! Пошёл – вернулся?! Это экскурсия в могилу! Твоё сердце не выдержит! Тебе плохо живется?! Ты о Насте подумал?! О дочке?! Ты подумал, что больной ты им не нужен?! – я схватил его за плечи и попытался встряхнуть его: – Опомнись, мальчик мой!
- Я их люблю, но… я не могу это выразить – я живу, как чужой. И Настя страдает… Если бы стихи писались, может быть, всё было бы иначе… Мне так кажется. Наверно, я совершил ошибку. У каждого свой крест. В общем, надо попробовать, - закончил он убежденно.
Я постарался быть рассудительным и взвешенным.
- Ефрем, я понимаю: трудности с работой. Иногда легче выздороветь, чем найти себя в жизни. Но ты молод, у тебя всё впереди. И стихи пойдут, надо только работать и, кроме «Спорта», читать ещё и книги. – Я выхватил из его кармана газету и швырнул её в корзину для мусора. – Надо поэтов читать!
Он словно не слышал меня и отвечал не мне, а самому себе:
- Когда я болел, я грезил, мечтал, воображал будущую жизнь. Теперь вместо этого скука и тоска. Руслан Николаевич! – вдруг спохватился он. – Я торжественно обещаю: только самую малость и не надолго. У меня предчувствие, что получится.
- Ты псих! – вырвалось у меня. – Прости, Ефрем, но вспомни, сколько усилий… - Я достал из ящика стола историю его болезни и дрожащими руками протянул ему: – Вспомни, какой был букет!
Он даже не взглянул, отрезав не без раздражения:
- Я же сказал, что благодарен… Медицина в моём случае оказалась на высоте. Ошибся я…
Я вспомнил лекции по психологии и заговорил тоном заклинателя змей:
- Вообще-то, мысль интересная… Как опыт… Тема для диссертации. Давай посоветуемся с психологом. У меня есть приятель – ас в своем деле. Он скажет, я знаю, торопиться нельзя. Главное – всё обсудить, взвесить и не форсировать. Боже упаси!
- Я буду приходить к вам за консультацией, - сказал он, решительно вставая.
Я хотел удержать его, но он ушёл.
Он не пришел ни через неделю, ни через месяц, и яуспокоил себя мыслью, что, возможно, он передумал. Сам я его не искал, хотя и порывался снять трубку, набрать номер и пригласить его к психологу. Но в последний момент что-то удерживало меня: пациенты – организм деликатный, многие из них не любят общаться с теми, кто связан с их прошлым недугом. Новая жизнь – новые люди. Но осенью от наших больничных всезнающих старушек я узнал, что Настя забрала дочку и переехала к маме. Я позвонил ей. Услышав мой голос, она расплакалась. Кое-как я успокоил её и, разузнав, где можно найти Ефрема, отправился к нему.
Увидел я его на бульваре – он сидел на скамейке. Вокруг было пасмурно и пустынно, как будто люди нарочно обходили это гиблое место – скамейку с сидящим на ней Ефремом. Я даже подумал, что листья на этом бульваре облетели раньше времени, не желая видеть моего пациента. Он был безобразно толст, как в то недавнее время, когда впервые пришёл ко мне.
Картина подействовала на меня убийственно, я и не подозревал, что способен так сострадать пациенту. Во всяком случае, прежняя полнота его не удручала так, как теперь. Он сидел на самом краю скамейки, и мне подумалось, что именно в такой позе располагаются на краю могилы.
Я присел на противоположный край скамьи. Он вяло поприветствовал меня, не желая тратиться на чувства. Повисла пауза. Молчание я нарушил первым:
- Ну, как? Муза посетила? – спросил я вполне серьёзно.
Так же сторонясь эмоций, он вынул из кармана брюк клеенчатую тетрадь и протянул мне. Я пролистал – она была пуста.
- Не трудитесь, - произнес Ефрем. – Состояние ещё не вернулось, но это ничего не значит… Я чувствую, оно уже близко… Вот-вот… На днях мне был сон, что я сочиняю. Знаете, до слёз…
…О смерти Ефрема я узнал от Насти. Это произошло под Новый год. На кладбище мы были вместе. Узкая мёрзлая могила никак не могла принять непомерный Ефремов гроб, и могильщики попотели изрядно, прежде чем она раздалась и приняла того, от кого ускользнула тайна поэзии и кто вознамерился искуссвенно вернуть потерянный дар.
С тех пор Настя с дочкой живут у меня. Я обожаю мою жену, обожаю как жену моего единственного сына Ефрема и, конечно, как мать моей маленькой внучки. Я берегу их и не докучаю, живя возле них тенью. Но исподволь я стараюсь вернуть ей тот звонкий час, когда она пришла в мой кабинет в т о т незабвенный день в колготках цвета карельской берёзы и летних босоножках с белыми ремешками вокруг девчоночьих стоп.
Семейного фотоальбома у нас нет, но его заменяет клеенчатая тетрадь с добротными любительскими стихами.
Анна Дудка 07.06.2015 10:20 Заявить о нарушении
Ефрем запрограммирован на фатальный конец. Цель его жизни - телесные мучения в недоступном для него стремлении к нормальной жизни, и в поэтическом смаковании этих страданий. Изменившись физически и получив доступ к обычным человеческим радостям, немыслимым для него в прежнем обличье, и неожиданно понимает, что в этой новой жизни он чужой. Герой тоскует по страданим и нездоровью, полагая, что именно это делало его жизнь, наполненной смыслом. Он бежит от новой жизни в закономерное небытие. А доктор, от лица которого ведется повествование, вдруг наследует не прожитую Ефремом жизнь, порадоваться которой так и не смог его странный пациент.
Александр Халуторных 05.06.2015 13:59 Заявить о нарушении
Согласна с главной идеей рассказа - Муза посещает, когда Душа болит, когда есть какой-то тяжкий и неразрешимый период в жизни, безысходность, когда бросает любимый человек и ты страдаешь. И дело, действительно, не в лишнем весе, а в состоянии Души.
Жалко Ефрема, только вроде жизнь начала налаживаться, здОрово похудел, жена - красавица, дочка. Но нет... всё опять покатилось по наклонной.
Спасибо, Николай Яковлевич за рассказ, много думала обо всей этой ситуации после прочтения, до чего же многогранна Судьба человеческая...
Хочу немного повеселить Вас новогодней миниатюрой: http://www.proza.ru/2014/12/13/557
С уважением, Марина.
Марина Шатерова 09.02.2015 20:04 Заявить о нарушении
Прекрасный рассказ! Вначале радовалась за Ефрема, когда он из "безжизненной кучи" превратился в плечистого парня, устроил свою личную жизнь. Но вопрос: "Нужно ли здоровье, чтобы было всё как у всех?" заставил переживать за героя и задуматься о значении трудностей, даже страданий, в жизни и творчестве. Пишу рецензию сразу после прочтения, находясь под впечатлением. Спасибо за подаренное вдохновение!
Предлагаю Вам прочитать мой небольшой рассказ "Сёсино горе". http://www.proza.ru/2015/01/18/2153 С уважением, Светлана
Светлана Грачёва 01.02.2015 18:19 Заявить о нарушении
Никей 03.02.2015 23:23 Заявить о нарушении
Мысли еще не сформулировались, но отметить произведение хочется.
Так что буду краткой - шикарно.
С уважением, Катюха
Катя Вася 02.06.2014 19:45 Заявить о нарушении
Стал подбирать слова, чтобы выразить свои чувства... не получилось.
Потому - Спасибо Вам за этот рассказ!
С благодарностью,
Александр Светлов 07.02.2014 20:50 Заявить о нарушении
И всеже он был настоящим поэтом. И прожил жизнь настоящего поэта.
Талят-Келпш 17.03.2013 22:53 Заявить о нарушении
Никей 17.03.2013 23:14 Заявить о нарушении
Здравствуйте, Николай! От всего рассказа идет тепло. Он окрашен в "цвет карельской березы"...
Это Вам не "цвет паха антилопы"!)))
В чулочной промышленности этот цвет называется "золотой песок".
С Наступающим Новым Годом! Успехов и всяческих благ!
Людмила Вятская 27.12.2012 15:05 Заявить о нарушении
Никей 28.12.2012 18:47 Заявить о нарушении
Прекрасная повесть, прочитал взахлеб, без передышки.
Жаль только то, что у Руслан Николаевича не хватило целительского дара для того, чтобы устранить проблему с психикой Ефрема.
Но, что Бог не делает - все к лучшему. Наконец то Руслан Николаевич нашел свое счастье в жизни.
От всей души, желаю вам дальнейших творческих успехов!
Владимир Подволоцкий 12.12.2012 20:52 Заявить о нарушении