Двух мужиков таких знаю: не могут простить своим женам их промашку и все! Не промашка, мол, это, а подножка…
Про дядю Мишу Куницына я уже упоминал в своих рассказах, а про Федьку Конкина - пока не приходилось.
Если бы в молодости Федьке сказали, что будет таксистом - рассмеялся бы. …Вот на автобусе крутиться – другое дело!
И крутился бы на том автобусе Федька долгие годы, да вот квартиру получил. Тут-то Лидка ему кислород и перекрыла: теперь, мол, дружок, и для себя пожить надо – шубу новую купить, ну и всё остальное… Иди-ка в таксисты: там копейку быстрее сшибешь! …И оказался Конкин в таксопарке.
Хотя дело с обновами пошло на лад, скандалы в семье не прекращались. Они, оказывается, никакого отношения к изобилию не имеют.
Но бывает, конечно, и сам проштрафишься: выпьешь после работы или от нервов.
В тот злополучный вторник в конце восьмидесятых годов стояли они со сменщиком в ремонтной зоне на техобслуживании. Перебрали тачку за день, а как съехали вечером с эстакады, то решили заодно и в сварочный цех заглянуть: крылья прихватить. Устали, как шавки, и надумали в конце концов стресс снять.
Крепко выпили, сменщик еще предлагал, да Федька отказался:
- Хватит! Мне ведь улицу Республики переходить, вдруг милиция заберет?
Жил он в районе крупнопанельных домов и весь путь вдоль центральной улицы называл «Республику переходить».
- Ерунда… – пьяно отвечал сменщик. – Сам тебя потащу – пусть и меня забирают!
Был он неуклюж, но дюж. И вдруг пропал: видать, в винный умчался. …Подождал его Конкин, подождал, потом захлопнул багажник «Волги» и вышел за ворота таксопарка.
Темно было, хорошо, а дальше, ближе к Республике, светлым-светло. Федька даже подосадовал: совсем электричество не экономят!
Посидел маленечко на бордюре, поголосовал - ни одной такси не летит в нужную сторону. И поплелся к остановке: на автобусе дело всегда быстрее идет!
И верно… А как ступил Конкин на асфальтовый пятачок у знакомых до боли пятиэтажек возле автобусной остановки, так сразу и повеселел – обманул милицию, чёрт возьми!
* * *
Да рано, видать, веселился… Лишь только поспешил тротуарчиком к родной высотке, так сразу и вильнул за ним с улицы милицейский уазик. Увидели, чай, его хозяева, как вывалился некто из автобуса и направились вдогонку.
Но и Федька не из-под топора: заметил погоню и зачастил ногами. …И вездеходик газу поддал. Тогда Конкин собрал все силы и побежал прямиком через двор к своему подъезду.
А как добрался до четвертого этажа, то уселся на корточки у своей двери: отдохнуть. День на работе вкалывай, вечером от милиций убегай – и камень треснет!
- Здесь он должен быть! – крикнул кто-то внизу.
Раздалось шлепанье сапог, тяжёлое сопенье. И мордастый старшина глыбой восстал над Федькой. Рядом с ним жадно отпыхивался молодой прыщеватый мужик в болоньевой куртке и кепке. Видать, дружинник. Его-то присутствие, видать, и сковывало решимость милицейских действий. Понуждало опуститься до разговора:
- Что сидишь? - спросил старшина, - Пойдем!
- Куда? – устало спросил Конкин. – Я дома.
- Дома… – оскалился старшина. Но на всякий пожарный случай полюбопытствовал: - Твоя квартира?
И надавил на кнопку звонка. Дверь распахнулась и на пороге возникла Лидка.
- Ваш? – ткнул взглядом старшина в поднявшегося с корточек Федьку. И лишь потом, спохватившись, бросил пятерню к уху: - Старшина Дугин! Из медвытрезвителя мы…
И тут Лидка вместо согласного кивка, вынула вдруг из кармана халата носовой платок, шоркнула им по лоснящемуся от всякой питательной дряни лбу и категорически отрезала:
- Знать - не знаю! Таксист какой-то: у них, что ни день, то новая баба!
Услышав это, старшина цапнул Федьку за плечо и потянул к лестнице. За ними, дивясь вывертам вытрезвительской службы, поспешил дружинник.
Уазик пофыркивал у подъезда и то фырканье сильно не понравилось Федьке: «троил», видать, движок-то! Хотел сказать об этом шоферу, но его толкнули внутрь, справа плюхнулся дружинник, а так как левая задняя дверка была замкнута наглухо, то старшина уселся рядом с водителем:
- Гони, Петро! – скомандовал.
Нелёгкое это было дело – попасть в те годы в вытрезвитель. И из очереди на квартиру вылетишь, и отпуск только зимой.
И думал бы об этом Федька до самого вытрезвителя, да новая беда случилась: заглох их уазик!
И не где-нибудь, а на перекрестке. Время от времени водитель срывался с сиденья, поднимал капот и чем-то брякал, чего-то подкручивал, затем подолгу елозил стартером, сажая аккумулятор, да мотор не заводился.
- Зажигание бы посмотреть, контакты… - подсказал Федька.
- Сам ты «контакты»! – буркнул старшина. И уже водителю: - Подкачай-ка бензинчику!
И Конкин опять не выдержал:
- Пусти-ка! – скомандовал гражданскому.
Тот опешил, но, сообразив, что клиент желает не пуститься в бега, а скорее наоборот, освободил дверной проем.
- Переноска-то есть? – спросил Федька у водителя. – И отвертку давай!
Скинул крышку распределителя и довольно хмыкнул: и зазора между контактами не было, и сами они были, как головешки. Развел контакты как можно шире и принялся монетой-серебрушкой счищать нагар.
Установив зазор, скомандовал:
- Заводи!
Вал дернулся, давая отдачу, и двигатель ожил. Загудел себе, поплевывая дымком, потом, освоившись, заработал как надо.
- Дай закурить, старшина!
- Кури… - старшина выщелкнул из пачки «Явы» сигарету и протянул Федьке. – Шофер что ли?
- Шофер… Сейчас все шофера! – Федька с досадой затянулся дымком. – Сел за баранку и погнал… До первой поломки. А ты вот на такси погоняй. Там стоять не дают – план! …Сразу научишься ремонтировать. Да что говорить, - устало оперся на крыло вездехода, - я бы такую машину живо отладил.
- Чем ладить-то? – возразил старшина. – В одной руке пусто, в другой - дыра. …Тормозной жидкости и той нет.
- Тормозухи-то? – удивился Конкин. – Да у нас ее сколько хочешь.
- Ну? – удивился старшина. – А литра три завтра принесёшь?
Федька представил, как он суется утром в складскую конуру к Аркашке Борману, а тот лишь толстую морду воротит: куда, мол, тебе столько? …Нет, к Борману без червонца с трёхлитровой банкой не ходи.
- Помогай, брат! - подбодрил старшина, - А мы тебя выручим. …Простим, так сказать, - деликатно кашлянул.
- Так понятно… - ответил Федька. Но честно предупредил: - Только утром у меня не получится: утром к Борману не суйся. …Я перед обедом к вам прибегу!
Старшина не стал расспрашивать о таинственном Бормане. В каждой шарашке свои букашки… Он уже пылал другим: потрафить Конкину за будущий подвиг:
- Где живешь? – спросил. – Отвезем!
- Х-хэ! Где забрали, там и живу…
- Как?! – опешил старшина. – Чего она соврала-то нам?
Наверно, он был неплохим человеком, но не родился еще тот, кто бы знал бабий норов.
* * *
- Это как понимать?! – выдохнул старшина, лишь только распахнулась дверь квартиры. Крепко желал пропесочить он Федькину супругу, отбить охоту к дезинформации столь важных органов. – Почему в заблуждение вводите: муж – не муж?
А той хоть бы что!
- Так и понимать! – выпалила. Даже не смутилась, не пошла пятнами от недавнего вранья. – Язык-то не отсох, пусть сам и болтает, что надо! Мне вон, что угодно мелет! …Не нравлюсь я ему, понимаете ли!
- Ты чего? – опешил Конькин. И уже старшине: – Понял, где я живу? – ткнул пальцем в массивную, как книжная полка, грудь жены. – В самом пекле!
Хмель еще не выветрился из Федькиной головы и его остатки позволяли хозяину делать столь смелые выводы:
- А у тебя мармелад, что ли дома? – полюбопытствовал.
Старшина аж побагровел: за что-что, а за своё-то гнездо он мог всегда ответить:
- У меня ого-го! - потряс кулачищем перед Федькиным носом. – Меня красотой не возьмешь! Я злопамятный. …Что ведь губит? – На Лидку старшина уже не смотрел. – Беспамятство! …Сегодня пошумел, завтра - забыл! А ты пообижайся с недельку, посмотри волком: семья и крепнет.
…Вот такая подножка случилась у Федьки Конкина в те далёкие годы. А старшинский наказ он помнит. Чуть что и надует губу. Но ненадолго. Чего уж… Если всякому мужику дать жену по вкусу, так ему и царства небесного не нужно будет!