«Крестным отцом» моим в прокуратуре Волгоградской области был бывший сотрудник жесткой контрразведки НКВД, впоследствии «Смерш». Узнал об этом я спустя десятки лет, после ухода его от нас в мир иной. Хотя работали в одном здании, ходили вместе на совещания, в скудную столовую, на всякие субботники, ездили в районы по командировкам.
А сложилось так. После окончания Саратовского юридического института отбарабанил я положенных три года в Михайловской райпрокуратуре на красивой Рязанщине и решил воротился в свои степные края.
Никто нас с женой и первоклашкой сыном здесь не ждал и не звал и в Волгограде у нас не было ни угла для жилья, ни работы, чтобы как-то зацепится. А страсть хотелось в свой край, здесь-то родители и сестра, и дом родной. Да и думалось мне, что отец с мамой уже старые на хуторе проживаючи, им аж по 50-60 лет и им надо обязательно помогать.
Будучи в отпуске, зашел в облпрокуратуру и меня запросто принял заместитель прокурора области по следственной части, этакой полысевший, с добрыми и внимательными глазами. Оторвавшись от кипы бумаг, быстренько, четко расспросил и сказал, что перебирайся, пока молодой в свои края, а без работы не останешься. Вылетел я из здания, как на крыльях, ободренный.
Действительно, оформился скоро переводом в волгоградскую прокуратуру – и отдал ей и землякам 25 лет непрерывной работы.
А эта легкая рука была у Якова Давыдовича Баглайского, который прошел через горнило войны в Сталинградских боях и службу оперуполномоченного в СМЕРШе. А после войны трудился прокурором следственного отдела и на других непростых должностях.
Не слышал я за все годы, чтобы рассказывал он коллективу о своей напряженной службе в контрразведке, о правительственных наградах. Никогда собственных заслуг не подчеркивал. Не чинуша и не бюрократ, в отличие от некоторых заместителей да руководителей нашей прокуратуры (мне довелось работать с пятью прокурорами области и их разноликими замами). С ним можно было поговорить и посоветоваться. Когда приходил с документами на подпись, он улыбался и спрашивал, как я прижился. Была в нем какая-то жилка, умение понимать, чувствовать.
Когда Яков Давыдович услышал, что отец мой фронтовик Сталинградского сражения и оба они воевали в 62-й армии в 1942 году, и что батя после пленения остался жив и бежал из нацистского лагеря в Люксембурге, он как-то вздохнул и малость упомянул о своей военной судьбе. При рабочих беседах в его кабинете, иногда возвращался к фронтовой теме. Но по чуть-чуть и не больше. Никогда о каких-то случаях из своей службы в контрразведке не упоминал.
А вот о родителях моих интересовался. Рассказал ему, что отец после освобождения из лагеря в Люксембурге союзными войсками познакомился в нем с моей будущей матерью, вывезенной фашистами в эшелонах с молодежью с Украины, (его родины). Задумчиво слушал он, как они объехали разбитую Германию в сборах наших военнопленных и граждан для отправки на Родину. Тогда отца, как офицера, назначили для этой службы в советской военной миссии в Париже. О своих родителях он не говорил. Почему?
Спустя годы кто-то из фронтовиков в облпрокуратуре обмолвился, что семья Якова Давыдовича была расстреляна в 1942 году фашистами в Киеве, где они жили. Вся, подчистую. Отец и мать, сестры и братья… Шесть человек. Он один остался жив, находился на фронте. Такая трагедия его врезалась мне в память.
Подтянутый, всегда выбритый, порою задумчивый и озабоченный, он иногда прихрамывал. В коллективе нашем и рядом в областном суде, работали фронтовики-инвалиды, со шрамами на лицах, да и на сердце, иные на протезах, без руки или ноги. Например, уважаемый всеми прокурор области В.П. Шарахин в бою под Элистой потерял руку, что впоследствии не помешало ему 37 лет прослужить достойно в органах прокуратуры.
Поражает их мужество. Хорошо известный нам, молодым, ветеран войны и прокуратуры И.В. Калайтанов, которому при бомбежке почти оторвало ногу, рассказывал:
«Раздумывать было некогда. Из раны хлестала кровь. Сознание не потерял. Достал нож, собравшись с силами, перерезал остатки мышц и сухожилий. Офицер-попутчик доставил меня в госпиталь. В двадцать четыре года я остался без ноги. Наверно мне повезло, ведь могло быть хуже…».
Мы не знали тогда, что офицер контрразведки Баглайский получил два ранения. Настолько серьезные, что месяцами лежал в госпитале. Вообще-то многое о своей службе в Смерше он унес с собой, другое таится в засекреченных архивах.
Прошла почти четверть века после его кончины. Кто знал его, многих нет, а ныне живущие мало помнят о нем. Однако от этого забытья заслуг его и дел на поприще госбезопасности и следствия никак не поубавилось. Сегодня при помощи многознающих «ОБД Мемориал», «Подвиг народа» и других источников извлекаем из небытия редкостные документы о его военной были.
Пусть придет запоздалое, но большое признание. Хотя многое из той огненной поры так и останется загадкой.
В преддверии нападения Германии на нашу страну Япония в июле 1938 года начала военные действия в районе озера Хасан. Это не стало сюрпризом, поскольку о планах ее предупреждал Рихард Зорге. Война с Японией на Халхин-Голе стала кровопролитным сражением, вызванным агрессией Японии против Монголии, являвшейся союзником СССР.
И осенью этого года юный Яков Баглайский, уроженец украинского г. Старо-Константиново ушел добровольцем в ряды Красной армии. Так началась его фронтовая эпопея в нескольких войнах, чего он и не предполагал.
Какого огня боев с самураями он вынес и где, документов нет, и мы о том не знаем. Но уцелел, остался жив и был направлен уже на Север - на зимнюю войну с белофиннами, где наша войска в результате потерпели неудачу. Почему, задавался вопросом Яков Давыдович?
Вряд ли он знал, что Сталин в 1940 году признавал, что тогда наша армия не была полностью готова и советско-финское противостояние стало первой серьезной кампанией для Красной Армии.
"За все существование советской власти мы настоящей современной войны еще не вели. Мелкие эпизоды в Манчжурии, у озера Хасан или в Монголии - это чепуха, это не война - это отдельные эпизоды на пятачке, строго ограниченном", - сказал он.
Яков Давыдович при нашем общении не упоминал о своем участии в войне с белофиннами, а в эту жгучую тему мог бы добавить по рассказам отца, который тоже находился на финском фронте.
Служба его продолжалась.1941 год. Баглайский числится в документах как политрук, возможно, он закончил курсы либо школу политруков. Как воспоминает фронтовик Б. Крупаткин, начальник политотдела опергруппы.
«После каждого боя мы не досчитывались нескольких политруков. Пополнение из тыла за счет выпускников военно-политических училищ приходило редко. И мы решили сами готовить политруков. Политотдел внес предложение провести краткосрочные курсы младших политруков, с тем чтобы курсантам — из числа красноармейцев-коммунистов, и прежде всего политбойцов, после окончания курсов официально было присвоено воинское офицерское звание — «младший политрук», равное младшему лейтенанту».
Приоткрывает завесу служебной тайны Якова Давыдовича личное удостоверение военных лет. Оно напечатано на пишущей машинке во фронтовых условиях на некачественной бумаге. Но все фронтовики дорожат такими свидетельствами боевой молодости. Сберег и он удостоверение в ветхом состоянии.
«Выдано настоящее политруку Баглайскому Якову Давыдовичу в том, что он действительно состоит на службе в Особом Отделе НКВД 1-го ВДК в должности Оперуполномоченного.
Срок действительности удостоверения до 31-го декабря 1942 г.
Что подписями с приложением печати удостоверяется.
Начальник ОО НКВД 1ВДВ капитан госбезопасности Флягин
Секретарь ОО НКВД 1 ВДК сержант госбезопасности Бурдынкин».
Однако неумолимые документы свидетельствуют, что до этого он бился на фронте в 9-м полку Особого Отдела НКВД и осенью 1941 года получил пулевое ранение левой ноги. Лечился в госпитале во Владимире, а затем военно-санитарным поездом вывезен в г. Фрунзе в госпиталь № 1081, для раненых с повреждением костей. В январе 1942 года выписан и вновь встал в строй.
Теперь путь особиста Баглайского лежал на жестко оборонявшийся Сталинград.
Здесь он действует в составе особого отдела НКВД 37-й гвардейской стрелковой дивизии. Вместе с дивизией разгружается в августе на станции Иловля.
Ночью 2 октября ее бойцы переправляются на правый берег Волги в Сталинград, к реке Мокрая Мечетка. С ходу вступают в кровопролитные бои, в которых сражаются и особисты.
О той обстановке вспоминает хирург дивизии М. Ф. Гулякин:
«Начиная с 3-го и особенно с 4 октября поток раненых резко увеличился, и о тех пор он редко был меньше двухсот человек в сутки. Чаще же число наших пациентов приближалось к трёмстам, а в период боев с 10 по 15 октября и в начале ноября доходило до четырёхсот и более человек».
В схватках в руинах Сталинградского тракторного завода осколок пробивает поясной ремень Баглайского и вонзается в область поясницы. То было 11 октября 1942 года. Этот осколок невольно спас ему жизнь, так как вынесли санитары его с поля боя. Ибо остатки дивизии к вечеру 14 октября 1942 года были полуокружены в цехах Сталинградского тракторного завода, и стойкая 37-я дивизия почти полностью полегла в сражениях на этой территории.
У Якова Баглайского после лечения второго ранения началась новая полоса - его направляют в созданную недавно Сталиным контрразведку «Смерш».
На фото. Я.Д. Баглайский. Открытый доступ - "Дорога памяти"