Пашкино богатство

               

Когда у Пашки Прапорщика начинает звонить телефон, таксисты ухмыляются: опять, мол, жена на обед зовет!
Пашка лезет в карман штанов, тычется носом в мобильник и довольно бурчит:
- Сейчас приеду…
А Юрка Прораб в такие моменты даже заходится от смеху: умора ведь! По шестьдесят тому и другому, а всё в любовь играют...
Прорабом Юрку звали за то, что он в любую дырку лезет. Ремонтируют ли дорожники асфальт возле универмага, где вольготно расположилась стоянка такси, чинят ли строители магазинное крыльцо, Юрка тут как тут: учит работяг уму разуму. Иногда в лад, иногда - наоборот. …Делать-то всё одно нечего.
Это верно! У кого денег нет – тот на такси не ездит,  а у кого есть - на своей машине гоняет. 
Пашке, кстати, нынешнее безделье не сильно нравилось:
- Отслужил в армии, а толку? Чего на нынешнюю пенсию купишь? …Торчу тут с вами, гроблю машину!
Чего-чего, а своего жигуленка Кувыкин любил. Прямо холил и лелеял. Даже насос специальный купил, чтобы намывать ему бока.
Но иной раз жена звонила ему просто так: узнать, как дела. А однажды я увидел прохаживающуюся возле ступенек универмага пожилую женщину. Нет-нет, да и поглядывала она на мою «Волгу», будто хотела чего-то сказать, да не осмеливалась. Вот и решил её подьегозить:
- Кого-то ищите? 
Она густо зарумянилась,  хотела, знать, шагнуть от стоянки, но пересилила себя:
- Про Пашу хотела узнать!  …Звоню-звоню, а не отвечает. Вот и приехала: может, случилось чего?!
Так вот оно какое: Пашкино богатство! Мы думали, что там и вправду огонь-баба. Только вот глазищи у объекта Пашкиной страсти были в половину лица. И синие-пресиние.    
Я даже потерялся в тех глазах, но, слава Богу, выкарабкался и еле нашелся что сказать:
- Чего с ним будет? …Может, в какую деревню с пассажиром уехал!
На другой день Пашка подошел ко мне и, конфузясь, буркнул:
- С тобой вчера моя баба разговаривала?  …Не рассказывай мужикам про это! Только и умеют поддевать.
Это верно. Таксистам лясы поточить, что гусям гоготать.
- Уж ругал, ругал её… – Пашка даже на асфальт сплюнул от негодования: - Брось, говорю, такую привычку! …Ревёт и всё! Я, мол, переживаю… Не дура ли?
Ну, дура – не дура, а любовь у них и вправду такая, что дна не достанешь. Откуда такое диво берется? То у Пашки и спросил.
- Как откуда? – усмехнулся тот. И сощурился: - Солнце вот   откуда? …А небо? – И продолжил: -  Оттуда и любовь! …Она у меня и поглубже бывала. Не веришь?!
 Это «Не веришь?!» могло взбурлить в Кувыкине в любую минуту. …И он начинал горячиться. За то, поди,  и звали его таксисты не по имени-отчеству, а Пашкой.
        Вот и сегодня:
- Нет, ты всё-таки не веришь?! – И Пашкин нос покраснел от возмущения: - Пошли ко мне в машину!
И поведал в тот день о любви, что случилась три десятка лет назад и была, по его мнению, намного глубже нынешней.   
                *   *   *
Это сейчас Кувыкин не первой свежести, а тогда-то был ого-го! Ни седины в волосах, ни морщин на лбу: откуда они в тридцать-то лет?
Хотя нет, была и у него беда: жена любила выпить. И ладно бы только чаёк уважала, с него лиха не бывает – и в рюмку заглядывала. 
Мыкался он, мыкался, но не нашел, как выразился, сдерживающих факторов, и подал на развод. А так как детей у них не было, то развели их в один присест. Только вот жить ему оказалось теперь негде: оставил комнату в общежитии бывшей половине.
Но и эту проблему он решил: поставил раскладушку в   мастерской при воинской части и спал на ней.
А служил он тогда в Красногорске в одном из подразделений внутренних войск. Командовал взводом связи и хотел быть с подчиненными очень строгим, да не получалось: под началом у него были лишь только женщины.
И вот принялась одна из них строить глазки. И ладно бы только их, но случалось и похуже: выпадало ему раз в две недели нести суточное дежурство по части и, как на грех, совпадали те дежурства с Ольгиной сменой. И тогда она уже совсем распоясывалась: позвонит по внутренней связи в дежурку и помалкивает. А Пашка беспокоится: идет разбираться откуда звонок поступил.
- Не звонила я… - отвечает Ольга.
А муж у неё тоже здесь служил и тоже прапорщиком, но совсем по другой части. Был он много старше Ольги и само собой не такой красавец, как разведенный Пашка.
Словом, не выдержал Кувыкин и в один прекрасный день ответил на Ольгины приставания взаимностью. Полюбил, заразу, а почему «заразу» - скоро будет ясно.
Он ведь говорил ей:
- Разводись со своим мужем, Ольга! Чего мы с тобой, как две собаки бегаем? …По-людски надо жить: расписаться, да и всё!
Та соглашалась, но всё тянула, откладывала в долгий ящик.
А в части уже, наверное, все, кроме Ольгиного мужа, знали про их любовь, а, может, и он знал, да помалкивал.
 И вот дождались, дотянули канитель. Вызывает Пашку замполит и спрашивает: зачем, мол, ты, дон Жуан этакий, семью разбиваешь? Смотри, что в Китае твориться: стрельба на границе, а ты?! 
- Никакой я не дон Жуан... – пробурчал Пашка. – Любит она меня! …Давно, говорит, хотела с Трифонычем развестись! …И я    люблю – сердцу не прикажешь!
- Нет, прикажешь! – побагровел майор. 
Через пару дней вызывает Пашку к себе командир части. Прибежал сам не свой, а в приемной бывшая жена посиживает,  напротив Ольга,  а между ними прапорщик Трифонов
Ну, всё, опять про Китай разговоры начнутся, ёкнуло Пашкино сердце!
Но командир части про Китай кудрявых слов не говорил: 
- Садись, - сказал, - товарищ Кувыкин, – и ткнул пальцем в стул напротив. - Там гвоздей нет. …На хорошем счету ты у нас был, в пример ставили. …Нельзя без примеров жить - у нас   учреждение не карательное! А какие мы воспитатели, если между собой разобраться не можем, у товарищей жён отбиваем? …Как понимать прикажешь?!
- Вы командир, - обронил Пашка, - вы и приказывайте. – Только люблю я её… Никогда, поди, сами не любили, вот и осуждаете!
- Коне-е-ечно, - протянул командир и, как показалось Пашке, даже уважительно посмотрел на него, - двоих ребятишек нажил, а ни не любил!
- Дети не показатель… - возразил Кувыкин.
- Ладно, - решил тогда командир.
И отпустил Пашку: пусть в приёмной посидит. И жену его бывшую тоже отпустил. Понял, что Маринка на него никак не влияет.
Как проходил разговор командира с Ольгой и с Трифонычем, Пашка так никогда и не узнал, но вышли супруги из-за командирской двери красные, как помидоры и до такой степени обиженные, что Ольга только и успела шепнуть: «Потом объясню!» и вылетела в коридор.
На другой день сослуживцы доложили Кувыкину, что Трифоновы той же ночью уехали продолжать службу в Ряхово, маленький городишко километрах в двухстах от Красногорска.
Месяц мучается Пашка, второй и хоть бы маленькую весточку получил: будто забыла Ольга свой шепот в командирской приёмной.
А иногда, особенно ночами, было ему совсем невмоготу.  …Забываться  стал. Вскочит, бывало, со своей скрипучей койки, прыснет «Красной Москвой» на  китель и бежит на пульт охраны: вроде бы позвонил ему кто-то оттуда и помалкивает в трубку.
Потом решил: всё! Хватит маятой кормиться, поеду в Ряхово.
Пошел к командиру роты: надо, мол, ехать, отпускай!
Отпустил тот, но наказал:
- Смотри, чтобы ЧП  не произошло! Не подводи меня…
Едет Пашка в Ряхово, сидит в поезде и всё, что теснилось в голове, ещё раз передумывает. …Верно говорят: кому на ком жениться, тот в того и родится. А Кувыкин пьяницей не был. Значит, что? …Значит, Маринка ему не судьба! Ольга – да, выбор хороший! 
Всё перебрал в голове. Даже не заметил, как в Ряхово приехал. Выяснив, что до нужного поселка ходит автобус, дождался его и уже к полудню был у КПП колонии. Дежурили там расконвоируемые и не прошло пяти минут, как узнал: есть такая Ольга Трифонова, работает в комнате досмотра, но сейчас на обеде. Скоро вернется.
И верно: не успел Пашка рассмотреть экипировку контрольно-пропускного пункта, как услышал у вертушки проходной знакомый голос. И Ольгу увидел. А она его: засмеялась от радости и принялась целовать!
И до пяти часов вечера сидели они с Ольгой в комнате досмотра и любовались друг на друга. А если открывал Пашка рот, чтобы спросить о причине столь долгого молчания, то Ольга возьмет да и поцелует.
А потом она ушла домой, наказав придти туда через пару часов. Хватит, мол, времени, чтобы покормить Трифоныча и проводить на ночное дежурство.
Тяжело дались Кувыкину те часы, но ничего, пересилил себя и ровно в семь пошагал в барак, где жили Трифоновы. Только это не дало облегчения: мухой в стакане чувствовал он там себя. Даже воздуху порой не хватало.  …И потому Ольга повела его в гости к своей подруге.
Подругу звали Нинель. Про неё Пашка сказал мне так:
- Фильм «Любовь и голуби» видел? …Там, где Гурченко   играет! Вот и она такая же дура.
Нинель достала из холодильника литровую бутылку портвейна, а так как с вином любая беседа не в тягость, то через малое время Пашка забыл про терзавшие его думы.
А Кувыкин Нинели сильно понравился: красотой-то, мол, само собой –  характером приглянулся. Не то что, мол, её бывший муж!
Потом она включила проигрыватель и принялась кружиться под музыку, разбрасывая вокруг себя мелочёвку, что попадалась   под руку…
- Всё, - сказала Ольга, - пошли домой! Опять крыша поехала…
Пойти-то пойдём, согласился Пашка, да вдруг явится    Трифоныч?
Но делать было нечего, пошел. И всю ноченьку глаз не смыкал, думал про муху в стакане.
                *   *   *
Прошло еще с полмесяца, Пашкино донжуанство вроде бы забылось, а так как командир роты о его поездке в Ряхово сильно не распространялся, то штабное начальство выделило ему малосемейку.
Но это не обрадовало Пашку. Опять от Ольги ни письма, ни весточки…
И он опять пошел к командиру роты, тот крякнул от досады, но, помянув, что любовь да коза не живут мирно, а мучают -   отпустил. Да наказал, между прочим, ехать в тот день, когда Трифоныч на дежурстве будет. Подсчитай-ка, мол, смены!
Прикинул Пашка в уме и покатил в Ряхово. …Опять Ольга обрадовалась его приезду, опять пошли они вечером к Нинели и  та хотя и не танцевала под проигрыватель, но пыл с каким она уговаривала Ольгу бросить Трифоныча, был ничуть не меньшим. И та опять соглашалась и говорила, что завтра же уедет из поселка!
И сдержала своё слово: написала мужу записку, села утром с Пашкой в автобус и поехали они в Красногорск.
Обрадовалась Пашкиной малосемейке, переночевала и   отправилась навестить жившую неподалеку от военного городка сестру. И будто бы сгинула… Пришел он вечером со службы: вот кровать, на которой  они вместе спали, сковородка с недоеденной глазуньей, даже паспорт Ольгин на тумбочке лежит, а самой - нету. Не появилась она и на следующий день. Измучившись от дум, Пашка кинулся к Ольгиной сестре и был так обескуражен, что в первую минуту будто бы онемел: Ольга опять уехала в Ряхово. А про Пашку сестре она ничего не сказала: по делам, мол, приезжала и всё!
И целый месяц ходил он на службу с Ольгиным паспортом в кармане. Вот-вот, думал, появится Ольга: паспорт штука нужная! …Нет, не приехала Ольга. И тогда он решил опять ехать в Ряхово.
 Подсчитал перед поездкой, что именно завтра Ольга будет на дежурстве и поехал. Но никак не думал, что может промахнуться, что  спутает она свои смены прежней поездкой в Красногорск. И потому случилась с Пашкой такая оказия, что и вспоминать неловко…
Услышав, что Ольги на работе нет, он потоптался у КПП и, надеясь, что Трифоныч на службе, направился к Ольгиному бараку.   
А в их квартире проигрыватель играет, да так громко, что не только в коридоре – и на улице слышно.
 Постучал в косяк, музыка стихла, потом открывается дверь, а за нею Ольга стоит. Увидела его, хлоп дверь назад, затем распахнула и говорит:
- Чего приехал?
- Как чего? – оторопел Пашка. – Паспорт вот привёз!
Прошел в комнату, положил паспорт на стол и только хотел высказать, что на душе накипело, да поперхнулся. В дверях стоял Трифоныч: знать, на обед пришел…
- Опять ты?! - закричал. - Чего надо?   
Потом кинулся на кухню, схватил с плиты кипящую кастрюлю с водой и опрокинул на гостя.
Был Кувыкин в зимнем пальто и потому сам не ошпарился, а   руке - досталось.
А Трифоныч схватил Ольгу за локоть и потащил на улицу. Всё, пусто в квартире стало.
Тогда и Пашка пошел на волю. Но так как идти ему было    особенно не куда, то оказался опять на КПП.
А мужики тамошние смеются:
- Чего взъерошенный?!
Рассказал Кувыкин о постигшей баталии, поохали те из мужской солидарности, да и отправили ночевать в какую-то каптерку на втором этаже. …Автобус ведь до Ряхово лишь завтра будет.
Такие дела… И всё бы ничего, да рука сильно подвела: так разболелась, подлая, такие волдыри пошли, что Пашка после разговора с ротным помчался в медпункт.
А в медпункте, как назло, ни одного больного! …Стеснялся ведь Павел медички. Идет та, бывало, по бетонке в свой флигелек, кивнет, будто бы с выдачи, и больше ни гу-гу. Градусник в юбке!   
  Только вот «градусник-то» оказался не таким уж и страшным. Будто бы не было у Тамары Михайловны никакой строгости, а как увидела волдыри на кувыкинской руке, так прямо ахнула:
- Как это угораздило?!
Тут уж Кувыкин не выдержал. Ни одному человеку не рассказывал, что творилось у него на душе последние месяцы, а тут - выплеснул. 
                *   *   *
Больше ничего не успел рассказать мне  Кувыкин: увёз торопыгу пассажира на вокзал и больше мы с ним в тот день не встречались.  И на следующий день разминулись, а когда увидел его в субботу, то Пашка, оказывается, уже забыл на чем в прошлый раз остановились. Но я напомнил ему про медпункт.
- А-а, - вспомнил Пашка, - я ведь после выздоровления в цветочный магазин поехал! Дай, думаю, куплю той медичке букет! Мужику бы коньяк за лечение поставил, а бабе как? - Пашка покрутил расщеперенной пятерней перед моим носом и зачем-то цапнул ею воздух, будто вбирая в ладонь: - Баба существо не такое!  …А в магазине цветов не продают – дефицит, говорят! Если бы женился – пожалуйста!
   И то магазинное «женился», так озадачило Пашку, что взял   он, да тем же вечером и пригласил медичку в кино.
И в следующую пятницу пошли они в кинотеатр, и в субботу. …За тридцать-то лет, поди, миллион фильмов посмотрели…
- Погоди! – перебил я Пашку. – Так вы поженились что ли?!
- Ну! Нельзя разве?!
- Почему нельзя? Можно…
                *   *   *
- А чего, нормальный рассказ! – хмыкнул Юрка Прораб, ткнувшись однажды в «Волгу» и сунув нос в мои записки. – Неси   скорей в газету!
- Какая газета?! - отмахнулся. – Сухота получилась,  отчет о партийном собрании, а не творчество. …Он ведь чуть с ума не сошел, когда из поселка приехал, весь мир обрушился, а я… Разве  высказал? И концовка не прописана.
- Брось ты! – возразил Юрка. – Прапорщику и этого рассказа лишку! – И добродушно хохотнул: - Льва Толстого ему подавай, «Войну и мир»! – И продолжал ворчать, никак не успокаиваясь. Потом заявил: - Но мне такую медичку в жёны не надо!
- Почему? Золото, не баба…
- Золото! – согласился Юрка. И  усмехнулся, да так хитро, что любой поймет: парень-то перед ним не промах! - А я при ней кем буду? …Охранником?  Нет, я такого не люблю! - И поскрёб указательным пальцем возле кадыка: - День-два и прокараулю.
Вот оно как… А я и не подумал! Пашка-то ведь не пьёт…