Магистр вновь оторвался от чтения. Он знал, подозрения зятя, его упреки были беспочвенны. Анонимное письмо об изменах жены, приглашение в клуб, мастер не имел с ними ничего общего. Более того, он всячески стремился оградить своего родственника от кровавых игрищ в клубе и тайные похождения дочери не приветствовал.
Его зять был выходцем из скромной небогатой советской семьи неудавшихся строителей коммунизма. Он всегда подозревал меркантильность, мещанство, обиды и зависть в такой среде. Детские представления о высоких идеях чаще всего в зародыше, в образе какого-нибудь комплекса. В критическую минуту, в точке кульминации такой человек вероятнее всего сломается. Что, впрочем, и произошло. Зять был инструментом в игре мастера. И гроссмейстер почувствовал, что был атакован неведомой силой.
Удар оказался больным, тот кто его нанес, знал куда бить.
На ум пришел эпизод из гоголевского Вия: «Я не о том жалею, моя наимилейшая мне дочь, что ты во цвете лет своих оставила землю. Я о том жалею, что не знаю того, кто был, лютый враг мой, причиною твоей смерти»
Явилось неожиданным откровением, как разрушается жизнь. Когда внешне производит впечатление устойчивости и благополучия. Но внутренняя патология уже прогрессирует. Мысль казалась простой, словно закон жизни. Но магистр давно отказался от односложных ответов. Всякая патология, саморазрушение, явление сложное. Может быть вызвано естественными причинами, а может быть явлением рукотворным, спланированным извне.
Гроссмейстер чувствовал, как таяли счастливые впечатления последних лет, ощущения, когда цепко ухватил бога за хвост. Впереди, вдруг, тоскливо замаячила неизвестность. И смутные догадки кто на самом деле мог быть архитектором судного дня. Мастер гнал подлую мысль, но она заползала как змея, он принялся за чтение письма, словно зачитывал приговор.
«В приемной дожидалась женщина на вид сломленная горем.
- Вы непременно должны выслушать! - твердила она, повиснув на моей руке.
Мы вошли в кабинет, женщина устало свалилась в кресло.
- Следствие закончено, дело в суде, адвокат сказал, что надежды нет, - говорила она, - я понимаю, три хладнокровных убийства… Но пожизненное заключение – мой сын в тюрьме погибнет! Спасите его!
- Три вменяемых убийства? Вы верите в чудеса?
- Нет, нет, только не камера, - лепетала она.
Какая-то мысль пронеслась в мозгу.
- Пройдите к секретарю, оставьте бумаги, какие есть, я ничего не обещаю.
Спустя минут сорок явился мой сотрудник.
- Интересовался в прокуратуре. У них всё – три тела, свидетели, экспертиза. Я надеюсь, вы достаточно благоразумны… - он не договорил, я грубо оборвал.
- Ладно, рассуждаешь!
Служащий выскользнул за дверь. Уже две бессонные ночи. Непрерывный шум , не было остроты в мыслях.
«А может и вправду болезненные фантазии? Мало ли что происходит в городе, почему все нити непременно в руках моего тестя?! Стар, слаб, отходит от дел. Звено в цепи, несомненно. Но вертеть интриги, втягивать мою жену, свою дочь.. Тут что-то не то».
Я почувствовал неясное беспокойство, чутьё профессионала. Я понимал, что ввязался в смертельную игру, но больше не владел собой. Двуличие. Я понимал ясно, словно откровение. С тех пор как я уничтожил тебя, сделался твоим двойником я не заметил как во мне самом развивался двойник. И вот теперь настал его черед, он вырвался на свободу. С тоской я подумал, с каждым разом, когда мы кого-то истребляем в себе, мы плодим новое существо. Оно лишено прежних качеств, способностей, чувств, памяти.
«Ты сильно изменился», - когда-то грустно сказала мне жена. Если бы она знала, что я уже не я.
На встречу с подзащитным приехал после обеда. Около часа улаживал формальности с договором и был допущен в камеру. На нарах сидел мужчина сорока лет, с осунувшимся лицом, не бритый, с потухшим взглядом и растрёпанной головой.
- Вы подозреваетесь в трех убийствах. Обвинение серьёзное, улики, свидетельства, вам не избежать наказания. Но ваша матушка... Вы признаете себя виновным?
-Да, да. Я буду умолять простить меня…
- Это лишнее. Что сделано, то сделано, держитесь с достоинством. Скажи, что ты видел в их глазах?
Тот смутился, испуганно посмотрел, за тем удивленно поднял брови. Он сделался сосредоточенным, задумался и процедил ледяным тоном:
- Отражение собственного лица.
- Ну что ж, я так и предполагал. Вы в армии служили?
- Служил. Это ещё зачем?
- Есть одна мысль. Потом, позже.
Была суббота, семь часов вечера, контора опустела. В полумраке сидел в кресле, покачиваясь, поглядывал на серебряный циферблат и придумывал слова для будущей встречи с женой.
«А может, не говорить ничего, понаблюдать за её выражением и уйти незамеченным».
Вспомнился первый отпуск на берегу какого-то греческого залива, её красивая счастливая улыбка. Мы здорово повеселились в ночном клубе и под утро неслись в открытом автомобиле вдоль набережной. За тем уютный тростниковый бунгало, бесконечный шум моря…
Часы пробили половину. Представился подзащитный в мятом пиджаке, бледным лицом и дрожащими пальцами.
«Он не смог заглянуть, он слабее, обыкновенный серийный мясник. Бросить к черту это дело».
Такси медленно катилось проспектом, водитель гнусаво напевал популярную мелодию из местного радио, остановились под вывеской «Одиссей». Я ощутил волнение, было душно, пришла рассеянность. Несколько раз переспросил официанта, оступился на последней ступеньке, за тем, наконец, увидел её. Они уединились за крайним столиком, полумрак, на столе светился бардовый абажур, в графине искрилось красное вино. Он сидел спиной, я не видел лица. Она улыбалась, захваченная беседой, временами прикасалась губами к хрусталю бокала, откидывалась в спинку, делалась серьёзной, за тем громко смеялась, разламывала панцирь большой креветки, что-то говорила, понизив голос.
Она действительно была красавицей. Ей очень шел глубокий разрез платья, её грудь, огромные глаза, волосы… Я направился к столику, но вдруг её спутник обернулся и я замешкался. Это был городской прокурор, мы хорошо знали друг друга. В полумраке он принял меня за официанта, развязно о чем-то спросил, но я не слышал, я продефилировал мимо. И только её взгляд скользнул как-то странно, мне показалось, чуть насмешливо.
В ту минуту я ни в чем не винил жену, я мирился с её слабостями, и весь внезапный гнев устремился на её могущественного любовника. В одно мгновение пронесся ворох неожиданных мыслей. Хотелось броситься, вцепиться в горло сопернику. Но жажда мести, как оказалось, в головах цивилизованных людей порой обретает удивительно изощренные формы. В лице прокурора читалось выражение тупой, непоколебимой убежденности в правоте всего, что он делал в этой жизни. Выпуклые надбровные дуги, обвисшие щеки, густые брови, гладкий невысокий лоб и тяжелый, спокойный взгляд. Его нельзя ни в чем убедить, ничего доказать, его можно только победить. Я мгновенно понял, каким образом сумею отомстить. «Ни за что не оставлю дело»
Такси ошалело неслось улицами города. «Быстрей, чертов недотепа». Поединок должен был начаться, я не знал наверняка, но чувствовал энергию зловещего события. В памяти словно черно-белый негатив отпечаток её презрительной усмешки.
Машину остановил за квартал, сбежал узким переулком, налетел на парня, опрокинул повозку с цветами, наконец, стал колотить в железную дверь. Мне открыли почти сразу. Замешкался у входа, незнакомец склонился в гордом почтении. Смутившись, бросился в глубь парка. У самого входа в зал встретил другой, поклонился, проговорил, указывая на железный лестничный пролет пожарного спуска: «Подымитесь, там лучшие места!». Посмотрел в его лицо: «Нет, мне нужно ближе!»
Незнакомец распахнул дверь, и я буквально влетел в зал. Словно опрокинул тишину, зал в полном безмолвии, но вдруг, донесся металлический звон, и раздался оглушительный вздох сотен воспаленных глоток. «Ближе, ближе», - бормотал я, пробираясь к арене. Невероятное физическое напряжение тел. Бойцы полны решимости и, казалось, каждый вполне сознавал, что малейшая ошибка стоит жизни. Я представил собственную беспечность в одержимой погоне за ускользающим взглядом. Боец оступился, была заметна невольная пауза в движении, его соперник встрепенулся и в мгновение нанес сокрушительный удар сверху. Несчастный успел подставить меч, но кисть руки словно подломилась, и следующий удар достиг цели. Я ощутил прилив омерзения. Боец сполз на колени, голова упала на грудь, он рухнул в песок.
Кровь стекала по волосам мертвеца, он лежал лицом вниз, его ноги беспомощно вытянулись, руки раскинулись в стороны. Я не чувствовал страха, впервые смотрел на человеческое тело и видел его состоящим из конечностей, сухожилий, мышц, все плотно затянуто кожей и наполнено кровью словно мешок.
Люди не расходились, все много курили, слуги с подносами, гремели рюмки, невероятный шум. В лицо мы знали друг друга, все уважаемые люди города. Но возбуждение в зале сделалось электрическим, мы стремились не соприкасаться друг с другом. Члены клуба сбивались в группы по интересам. Каждую группу представлял боец.
В углу собрались коммунисты, сановитые, важные, неподвижные. Они многозначительно переглядывались, редко обменивались мнениями, подбадривая и оценивая своего бойца как породистого коня. Было в нем что-то безнадежно массивное, неповоротливое из породы немецких тяжеловозов, как впрочем и у бойцов партии Регионов, явно перенявших качества по наследству.
Представители объединенной оппозиции, напротив, гарцевали и щеголяли легкостью и грацией, но выносливости бойцам явно не доставало.
Выделялись бойцы партии Удар, явные представители Бранденбургской породы. Но врожденные проблемы с размножением превратили бойцов скорее в экзотику, чем в реальную силу способную выиграть турнир.
Объединения «Украина не Россия», «Наша Украина» и т.п., походили на одичавшие степные табуны. Бойцы партий представлялись невыдержанными неврастениками. Много суетились, что-то бессвязно выкрикивали, допускали ошибки. В конце концов сами кошмарились и паниковали.
Были националисты из всевозможных групп. Самая невзрачная и предсказуемая компания бойцов. Держались больше в тени, раньше времени не высовывались и в лошадином царстве чем-то походили на всевозможных ублюдков и выродков. Безнадежно тупо убежденные, что как раз они и есть порода. У таких бойцов по факту не оказывалось стратегии боя. Они отвечали ударом на удар, выпадом на выпад, этим вся их изобретательность и ограничивалась.
Я протиснулся к выходу, вышел во двор и направился к железной лестнице. Взбежал ступенями, распахнул стеклянную дверь и очутился в просторной комнате без окон. Противоположная стена плотно затянута портьерой, от неё слышались голоса из зала. Посреди комнаты полукругом четыре высоких кресла, в трех сидели мрачного вида старцы созидатели каббалы.
- Мы вас, заждались, - проговорил один, обращаясь ко мне.
- С кем имею честь? - поинтересовался я.
- Члены клуба. Старейшины, - ответил другой. – Присаживайтесь. Как себя чувствуете?
Я воцарился в свободном кресле, взял с подноса рюмку, наполнил водкой:
- Вашими заботами!
Выпил, отрезал лимон, поддел вилкой маслину.
- Как вам угодно, - говорил старик, - не стоит драматизировать, мы все в прошлом бойцы ринга.
Я с недоверием посмотрел в лицо старейшины. Оно было восковым, без эмоций. Они знали обо мне всё, я не сомневался и чувствовал себя голым. Они не участники ринга, они созерцатели Торы из персональной ложи. Богоискатели в созерцании.
- Оставим лукавство, вы из другого мира. У каждого бойца есть преимущество перед вами – он способен заглянуть в глаза умирающего соперника. Увидеть бога в последние мгновения жизни! - торжествовал я. – Вот моя идея и я готов сразиться за неё.
Это утверждение мне представлялось естественным, и старцы созерцали мой триумф.
- Противоречие старцев – созидание, созидание молодых – противоречие, - с ухмылкой пролепетал старик.
Да, несомненно, втянуть, втравить меня в это, наблюдать за моим падением это и есть - созидание, но я больше не слушал. Старые фарисеи. Был ещё кто-то. Кто стоял выше старцев. Я не сомневался, великим магистром был мой тесть.
- Не каждому дано пройти путь до конца, - продолжал старик, - вы в любой момент вправе отказаться от поединка, и чем больше боёв вы испытали, тем выше положение в ордене заслужили. Одна победа, вы вправе дежурить у ворот и встречать посетителей клуба. Если продолжите, вам предстоит встретиться с победителем одной из пар, таким же счастливчиком, как и вы. Этот бой будет сложнее.
Я вновь наполнил рюмку.
- Куда вы их, потом…?
- Люди мирно умирают, - не смущаясь говорил старик, - у нас нет проблем с законом, медицинское заключение, экспертиза….
- Понятно, среди членов клуба нотариусы, судьи, мед эксперты.
- Турниры случаются крайне редко, магистры живут долго, кто станет обращать внимание на кратковременный всплеск смертности от сердечных приступов, гипертонии, запущенной пневмонии. Но довольно об этом. Мы пригласили вас вот за чем...
Образовалась пауза. За портьерой наступила внезапная тишина, ударил гонг и донесся металлический звон. В зале завязался очередной поединок.
- Вы затеяли не совсем ясную для нас игру, - вновь заговорил старейшина, не обращая внимания на шум. – Вы не владеете клинком, у вас нет партии, блока, элементарно физических данных. Поймите, мы свидетели сотен поединков.. Что вам нужно в нашем клубе?
Старики вопросительно уставились на меня, а я ощутил внутренний восторг. Впервые за последние месяцы чувствовал себя на вершине. Лицемерные фарисеи, им ли не знать - не столь важно-то, о чем говорят, как-то, о чем не договаривают.
- Какая разница, что я вам отвечу?! В конце концов, всё что происходит в клубе когда-нибудь должно стать частью демократического мира. Привилегия избранных в демократию. Не находите?
- Демократия не апеллирует нашими категориями. Потому и образовался наш орден. Если вы, молодой человек, вздумаете уйти в демократию, останетесь в одиночестве. Стены зала исчезнут, представьте себя в кольчуге с окровавленным мечом на улицах города среди демократии. Хотелось предупредить, не следует перенапрягать психику, скоро ваш бой.
Я поднялся, громко поставил наполненную рюмку и, не прощаясь, вышел. Накатили смешанные чувства. Быстро прошел парком и оказался в уличной суете. Вызвал такси, через квартал пересел в другой автомобиль, и только спустя минут сорок, оказавшись в одиночестве, смог избавиться от приступа безотчетного страха.
Старейшины подозревали мою неискренность, двуличие. И правда в том, что самому себе я боялся сознаться в истинных мотивах собственного поведения. Во мне стремительно развивался двойник. Оскорбленный изменой жены, уязвленный надменным образом своего могущественного соперника, я уже не контролировал разраставшийся в сердце гнев и с немым ужасом сознавал, как мой двойник превращался в существо непредсказуемое и независимое.
Следующий день наполнился суетой. Копаясь до обеда в бумагах, вдруг словил себя на впечатлении, словно наблюдаю за собой со стороны. Мой двойник окончательно парализовал мою волю и обессилев я сделался слепым орудием в его руках. Он действовал так, словно готовился к моему концу.
От некоторых дел стоило избавиться. Договорился с товарищем, тот согласился довести дела в суде. За тем работал с клиентом, вызвался быть посредником в передаче судье взятки, иначе вопрос обещал затянуться на неопределенный срок. Клиент выглядел расстроенным, но это уже не трогало никак. Ближе к полудню позвонил жене, её голос показался вызывающим. Предложил встретиться в нашем любимом кафе, она, помолчав, согласилась.
Был солнечный день, воздух наполнился зноем, легкий ветерок слегка раскачивал душное пространство переулков. Устроился за столиком на площадке, сказал молодой официантке какую-то любезность, с беспечным видом принялся рассматривать прохожих. Явилась супруга, сухо поздоровались.
- Мне кажется, для встречи ты выбрал не подходящее место, - сказала она.
- А что собственно такого, необыкновенного, произошло?
- Ладно, хватит. Думаешь, я не знаю, чем ты развлекаешься на своей даче?
- Слава богу, ты не оправдываешься, и ждешь, что объясняться буду я! Меня, между прочим, мало волнуют твои похождения. Я пригласил тебя пообедать.
Она как то странно, с сожалением посмотрела на меня.
- Поздно, мой дорогой, для оправданий слишком поздно. Иногда, по утрам я сама себе ужасаюсь, во что ты меня превратил.
Её глаза сделались злыми, как щелки взбешенной кошки. Она нервно подскочила, отшвырнула стул и, под удивленные взоры посетителей, заспешила прочь.
После обеда слушалось дело в суде. Помощник прокурора много и пространно говорил о правде, истине, конституции, зал был пустым, судья откровенно скучал.
«Предложить следует обоим сразу» - размышлял я, оценивая новенький костюм помощника прокурора и старомодные золотые запонки с красными рубинами на рукавах судьи. – «С прокурором разговор предстоит особый. Всё же надо помириться с женой, сойтись с прокурором на короткой ноге, она не откажет в услуге. Игра ва-банк, к черту сантименты»
- У защиты есть возражения?
- Нет, ваша честь.
«Старик прав, в мясорубке я не силен, а мне нужны их глаза… Попробовать сыграть на чувствах? Это риск, но шанс. Будет много пропущенных ударов…
Объявили перерыв до завтрашнего дня. Я полушепотом обратился к подсудимому:
- Ты состоишь в клубе?
Тот недоуменно поднял брови.
- Ладно, поговорим в спокойной обстановке, в камере.
С помощником прокурора встретились в малолюдной забегаловке в центре города. Тут готовили вкусно и дорого, устроился за крайним столиком, попросил выключить лампу, заказал бокал белого вина, явился сотрапезник. Он вел себя развязно, много заказывал, ел с аппетитом, говорил поучающим тоном:
- Не понимаю, зачем ты в это ввязался? Полно арбитража - стриги капусту, делись с судьями, живи в шоколаде! Это прокуратуре нужны громкие в лужах крови дела, мы на страже интересов государства. На нем три трупа, не думаю, что наши дадут слабину, тут можно разыграть козырей, сегодня утром делом интересовался шеф, говорят, обвинение хочет представлять лично.
- Странно, - удивился я.
Собеседник наполнил следующую рюмку.
- В том-то и дело, возникло много вопросов. Вызвали следователя с рай отдела, на дознании косяки, и с экспертизой бардак. У патологов поинтересуйся, засуетились чего-то.
- А слухи, что говорят?
Тот помолчал, утер салфеткой жирный подбородок и, посмотрев мутными сытыми глазами, швырнул салфетку в пустую тарелку:
- Ладно, пора.
- Последний вопрос, - не удержался я и бросил на стол запечатанный конверт. – Знаете, я давний поклонник прокурора, его бойцовских способностей. Как-то случилось, я выпустил его поединки из виду, в последнее время. Не подскажете, когда его следующий бой?
Помощник посмотрел на конверт:
- Ты что-то затеваешь?
- Что я могу затевать в зале набитом людьми? Бойцы в масках, забралах, сами знаете. Узнать бойца очень сложно. Торчать там сутками в ожидании случая. Поединки и имена держатся в тайне, потому я и предлагаю вознаграждение за информацию. Всё довольно просто.
Он взял конверт, сунул в карман, поднялся из-за стола.
- Сегодня в семь, - небрежно бросил уже на ходу.
То, что сам прокурор заинтересовался делом моего подзащитного, меня поначалу удивило, но внезапно я всё понял. Прокурору пришла в голову та же идея что и мне, использовать убийцу как бойца на ринге. Эта мысль буквально осенила и я с ужасом подумал, что прокурор может в любую минуту опередить меня.
Через минут сорок я уже был в городском СИЗО, привели подзащитного.
- Ты не производишь впечатление раскаявшегося человека, - говорил я, - обвинение легко определит рецидив, будет клиническое заключение психолога. Скорее всего, определят атавистическое происхождение убийств. Простым языком - тебя признают врожденным убийцей.
Подзащитный уперся в меня глазами стремясь уловить ход моих мыслей.
- Мы должны убедить судей в том, что преступления имели не атавистический, а эволюционный характер в соответствии с классификацией Ломброзо. С каждым новым преступлением ты постигал идею, которая ускользала и сделалась навязчивой.
- Какая идея?
- Идея познания бога! В угасающем человеческом взгляде, в последние мгновения жизни ты улавливал образ богоподобного существа. Взгляд умирающего человека являлся откровением. Ты мог определить был человек атеистом или верующим. Православный он, католик или мусульманин. Словом, ты научился читать письмена бога. И каждое последующее убийство открывало новые страницы.
Подзащитный смотрел не шелохнувшись.
- Во всем этом долго будут копаться криминальные психологи, ну а мы сумеем вырулить в нужном для нас направлении.
- Сложно, запутано, я не справлюсь, всё испорчу, - бормотал подзащитный.
- Блестяще справишься. Я научу. Тебе предстоит превратиться в моего двойника. Вот договор. Ты примешь участие в гладиаторских поединках в одном закрытом клубе. От моего имени. На ринге ты это я. В маске, забрале, накидке, тусклый свет, подмены никто не определит. Каждому сраженному сопернику ты будешь заглядывать в глаза! Это наш с тобой конек. Ты научишься читать письмена бога, никаких болезненных фантазий. В зале суда ты поведаешь судьям о тайнах бога. И ни один психолог не посмеет подозревать симуляцию.
Моя пламенная речь явно произвела нужное впечатление на несчастного. Воодушевившись я продолжал:
- Это Платон, мой друг. Когда обыденность, болезненная фантазия, банальное убийство обрастает легендой и превращается в идею. Дорога к богатству и власти. Все сильные мира сего готовы сыграть в эту игру. Ты прирожденный хладнокровный убийца, таким нет равных на ринге, а у меня есть идея способная возвысить над толпой…
Я хотел сказать «меня», но вовремя запнулся. Ему следует знать ровно столько, сколько он уже знает.
- Как я смогу участвовать в боях? – возбужденно проговорил подзащитный.
- Это моя забота. И вот ещё. То же тебе станет предлагать прокурор. Участвовать в турнире от его имени. В договоре я не указываю сумму. Запишешь сам столько же, сколько предложит прокурор. И запомни, прокурор хочет воспользоваться тобой, чтобы уничтожить. Это его работа, его долг, он не оставит тебя в живых. Я, напротив, предлагаю договор, чтобы спасти. Я твой защитник, а ты мой двойник на ринге. После турнира суд, пару лет в психиатрической клинике и выйдешь на свободу. Прокурор никогда на это не пойдет. У него нет ни одного настоящего правдивого мотива, элементарного намерения вытаскивать тебя из тюрьмы.
Спустя пол часа я быстро шагал мощеными тротуарами парка. Тут ощущалась свежесть, и дышалось легко. Я был доволен тем как обработал мясника. Оставалось ещё раз поговорить с женой. Создать иллюзию примирения. Я был в ударе. Казалось, легко смогу убедить её в искренности намерений.
Она сидела на нашей скамейке как мы условились.
Нога на ногу, величественный профиль, на плечах черный платок с красными розами, дочь могущественного человека. Она во всем любила контраст. Он казался природной естественной утонченностью её женского поведения. Даже любовник был прямой противоположностью мне. Впрочем, выбор могла делать и не она. Чтобы сделаться настоящей царицей ей всегда чего-то недоставало. Я помнил тот день в университете, когда она отказалась протянуть руку маленькому, гордому, загнанному в угол студенту. Мы никогда не обсуждали её поступок, жест.
А мной двигала ненависть. Я шел к вершине, вершина безудержно влекла и странным образом совмещала в себе месть, страсть, власть, богатство и идею. И, казалось, не было на планете существа способного меня остановить.
- Долго думал, что купить, цветы или подарок. После последней встречи всё кажется мягко говоря неуместным.
- Не напрягайся, дорогой.
- Мне вправду жаль, что у нас всё так. Дай мне ещё один шанс.
- Тебе нужен шанс?
Она испытующе посмотрела на меня. Мне показалось так, как не смотрела никогда. По спине пробежал холодок.
- Поговори с ним. Он не знает, что я знаю о ваших отношениях. Видел вас вместе. Я хотел бы сблизиться, объясниться.
- Я не совсем понимаю, чего ты хочешь.
- Мне необходимо поговорить с ним о наших с тобой отношениях раз уж всё так завертелось. Я лишь не уверен, что смогу запросто начать такой разговор. Мне, наверное, нужно некоторое время. Я хочу вернуть тебя.
- Ах, вот как.
- А что тебя удивляет? Неужели ты вышла замуж за человека способного лишь разгребать махинации твоего отца?
- Мне казалось, ты сам этого хотел. Страстно желал, я бы сказала.
- Ты мне делаешь больно, удар ниже пояса...
- Ну что ж, я дам тебе шанс, дорогой.
Она поднялась, сняла с плеч платок, усмехнувшись, глянула сквозь темные очки и грациозно зашагала прочь. Платок тащился следом по плиточной мостовой. В ту минуту мне показалась её ухмылка какой-то необычно зловещей, словно она не поверила ни единому моему слову. Но события, тем временем, выруливали в основное русло. Она убедит прокурора поговорить со мной, довериться мне. А перехитрил я её или нет, казалось не важным, большего от неё и не нужно.
К семи часам я был на месте. В зале людно, много говорили разбившись на группы по «интересам», среди пожилых в основном солидного вида, в костюмах, галстуках, с выражением жизненного удовлетворения. Молодые, напротив, напряжены в видимом беспокойстве. Каждый находил, или пытался, что-то для себя, но было в зале и то, что сближало. Я протиснулся к арене, уставился бессмысленным взглядом в чернеющее пространство растворенных дверных створок напротив. Там, наконец, замаячил свет, показалась фигура гладиатора. Зал стих, за тем испуганно зашевелился, как потревоженный муравейник, показался в тусклом свете другой боец, и воцарилась гробовая тишина.
Они замерли друг против друга, в черных масках, блестящих кожаных чулках, с короткими белеющими клинками в руках. Холодная сталь нацелилась в податливое человеческое тело, и я уже знал, кто будет жертвой. Я угадал тяжелую, но уверенную прокурорскую походку.
Тот был приземист, широкоплеч, от чего казался сутуловатым. Его напряженная стойка напоминала борцовскую, он переминался с ноги на ногу несколько неуклюже, протянув перед собой обе руки, словно контролируя на ощупь часть пространства, и чувствовалась самоуверенность. Его противник представлялся жалким, задавленным, он словно не понимал, каким образом очутился перед могучим гладиатором и ежеминутно оглядывался, в поиске поддержки. Беднягу явно подставили.
Я ушел, не дожидаясь конца поединка. В конторе на столе нашел подписанный договор, была указана и сумма. Очевидно, встреча прокурора с моим подзащитным состоялась, я всё правильно рассчитал. Теперь оставалось поговорить с прокурором накоротке, расположить к себе и убедить, что я ему нужен. Сегодня вечером, непременно, будет ужин, празднование очередной победы прокурора, жена сообщит ему о нашем с ней разговоре и попросит поговорить со мной. Я был уверен, что успею втянуть прокурора в свою игру.
Утром я был в прокуратуре. С прокурором встретились глазами. Он был несколько бледен, с осунувшимся усталым лицом. Махнул мне рукой, на вид показался дружелюбным. Я догадался что жена всё таки поговорила с ним.
- Пожалуйте-ка ко мне, непременно, если есть пол часа, - заговорил он.
Мы зашли в кабинет, тут было тихо.
- Кофе, коньяк? – предложил прокурор. – А я выпью. Тяжелый день.
- Вы были великолепны вчера на ринге, - проговорил я.
- Вы видели? Впрочем, должен признаться, я не доволен собой. На банкете пересеклись с вашей женой, случайно. Она сказала, вы желаете о чем-то поговорить. Попросила внимательно выслушать.
- Моя жена развлекается на банкетах после боёв на ринге, что тут скажешь.
- Она невероятно многосторонняя женщина, пожалуй, вы её недооцениваете, - заметил прокурор слегка насмешливым тоном.
- Я всегда был против её участия в делах моего тестя. Его дочь, моя жена.
- Даже так?! – прокурор рассмеялся. – Ну, мой любезный, мне кажется, за делами тестя вы многое пропустили.
Я понял, что прокурор достаточно всецело пребывал в ощущениях своего величия. Для полноты самоудовлетворения ему не доставало благосклонного снисхождения. Он не замечал во мне соперника, уверенный, что давно подавил меня.
- Впрочем, мне кажется, как в спорте, вы выбрали слишком высокий темп на старте. Оплошность, ошибка. В один прекрасный момент может дорого обойтись. Я хочу кое что предложить, - сказал я и небрежно бросил на стол подписанный договор с моим подзащитным.
Прокурор пробежал документ глазами, оценил подпись и сумму, и отложил в сторону.
- А вы не глупый человек, однако, - улыбнулся он. – Я весь во внимании.
- Я хочу раскрутить этого мясника на ринге. Сделать из него мега звезду. Сейчас он запуган, ягненок в клетке. Несколько психологических сеансов, идейная кодировка, у меня есть свои профессиональные секреты, подозреваю, тут я преуспею лучше вас, - говорил я и следил за тем, как разглаживаются складки на низком покатом лбу прокурора. – Гарантирую восторженный визг толпы . На ринге будут не убийства, а жертвоприношения.
- Допустим. А какая ваша цель? – спросил прокурор.
- Сегодня мало кто помнит, когда-то орден начинался с философии «Теории борьбы». Война идей. За последние годы всё опустилось до банального выяснения отношений и решения личных вопросов. Я хочу освежить орден. Но в одиночку не справлюсь. Мне нужна помощь всесильного прокурора города. В награду я сдам вам своего непобедимого бойца. Скажем, порошок в напиток перед последним боем за титул. Притупленная реакция, галлюцинации. Инъекция перед боем под вашим контролем. В конце концов, серийный убийца должен понести заслуженное справедливое наказание. А вам, господин прокурор, титул магистра ордена. Мне представляется план идеальным и не хотелось бы подыскивать другой сюжет.
Прокурор молча смотрел исподлобья. В ту минуту я не знал, раскусил он меня, или проглотил наживку. Тем не менее, я сделал ставку.
- Вам нужно время, подумать, - говорил я. – Мне кажется, моему подзащитному нужен следственный эксперимент, да не один. Ваши люди, надеюсь, устроят вывоз заключенного на место преступления. Что бы день и час непременно приходился к назначенному очередному поединку. Мне говорили вы смелый человек, - заключил я многозначительным тоном…»
За дверями эхом раздались шаги, и магистр оторвался от письма. Вошел слуга:
- Он тут, господин, прибыл, ждет вас!
- Хорошо, - проговорил мастер, вновь ощутив в голосе привычные твердые нотки. – Мне нужно дочитать письмо своего мертвого зятя, ещё четверть часа.
Слуга поклонился и вышел. Эхо шагов в коридорах старинного Потемкинского особняка удалялось прочь. Магистр уже понимал развязку случившейся трагедии, но ему необходимо дочитать письмо. Его речь перед капитулом должна произвести исчерпывающее впечатление.