Было тихо, очень тихо, ночь на всей земле – прямо как в незабвенном стихотворении Новеллы Матвеевой. Третий час ночи, с переходом в четвёртый – ежели на календаре никаких форс-мажоров, иным он и не бывает. Невидимые настенные часы, казалось, неторопливо листали карманный жестяной складень – больше для личного успокоения, чем для, собственно, чтения. Да и как в таких потёмках читать-то…
Внезапно сакральное полотно тишины по диагонали расхрустел отрывистый и вместе с тем очень осторожный прострел. Тишина недоумённо повела пустыми рукавами, пожала плечами и было успокоилась, как звук повторился, уже настойчивее – если не сказать наглее.
– ###! – выматерился из соседней комнаты разбуженный Человек. – Облатку от лекарства, что ли, нашла, ###, и теперь забавляется? Ночная охотница, ###! Вот только хрустани ещё разок – башку оторву!
Хрустануло ещё разок – и взбешённый Человек, отбив коротким ударом потное скомканное одеяло в сторону, вскочил с раскладушки. Дрожащие после вчерашнего ноги держали плохо, но неправедный гнев нехило придавал силы, и Человек, не зажигая света, вломился в комнату, где на его головную боль посмела угнездиться мерзкая нарушительница вожделенного покоя. Ударил кулаком по выключателю.
Из-под стола, сжавши себя в комок и не смея поднять мордочку от линолеума, огромными зелёными глазищами испуганно смотрела на Человека маленькая рыжая кошка. Прямо под её носиком валялась притащенная с кухни полусъеденная куриная косточка, оставшаяся от вчерашнего Человечьего ужина и швырнутая ей Хозяином то ли в порыве барского великодушия, то ли в нежелании покормить питомицу по-человечески. Никакой пресловутой облатки не наблюдалось и в помине… да что там облатки – на полу, в этом неписаном кошачьем царстве, вообще царил относительно идеальный марафет – не было даже игрушек навроде банального бантика на бечёвочке или чего тому подобного.
– Тьфу, дура! – в сердцах рявкнул Человек, чувствуя неловкость и распаляя себя угасающим негодованием. Животинка дёрнулась всем тельцем. – Сама не спишь и мне не даёшь, ### ###!
Отмахнувшись от назойливо лезущей в затуманенную голову известной поговорки про тех, кого приручили, он резко наклонился к кошке – та зажмурилась и съёжилась ещё больше – постоял секунду-другую, приводя заплясавшую комнату в порядок – и, схватив несчастный объедок, потянулся другой рукой к питомице. Кошка попятилась, затравленно огляделась, увидела приоткрытую дверь в третью комнатушку, оценила собственные ослабленные голодом силы и состояние Человека – «успею!» – и янтарной стрелой проскользнула в спасительную темноту «кладовки».
Человек по-дурацки замер с костью в кулаке.
– Ну и ### с тобой! – злобно и облегчённо выдохнул он и грохнул дверью, защёлкивая узницу, видимо, ещё на одни сутки. – Ну вот и сиди там себе, ### тебе в ###! И ни дай ### хотя бы ещё один ### звук – вылетишь ### из окна с концами! ###! ###! ###!
Расхлябанно проковыляв по немытому полу на кухню, он остервенело размахнулся и запустил косточкой в унитаз, после чего с с наслаждением вдохнул от пуза восстановленное чёрное безмолвие, удовлетворённо матюгнулся и, шаря по стене, замотылялся в спальню.
Он всего лишь навсего хотел спать – и его вполне можно понять. Не смогши устоять пред старым знакомым соблазном, Человек сейчас как ни в чём на свете нуждался отлежаться – в тишине и покое… да что тут объяснять – всё, чай, и так понятно.
А в «кладовке», забитой всякой очень нужной рухлядью, которую ни выкинуть, ни к чему-то толком присобачить, сидела маленькая рыжая кошечка – и с застывшей в огромных зелёных глазищах тоской беззвучно грызла, грызла, грызла уголок большой картонной коробки от пылесоса. Она не хотела мстить – на удивление, оно ей было абсолютно несвойственно – и она, разумеется, никаких поговорок не знала и знать не могла – она всего лишь навсего хотела есть. Очень хотела.
И её ведь тоже можно понять, верно?