Толстые стены замка, выложенные из самых уродливых в мире камней, тянулись ввысь как исполинские великаны, где их продолжали до жути чёрные, до непонимания кривые башни. С земли их было не увидать, а с них земля сливалась с морем, оббивающем остров со всех сторон суровыми солёными волнами. Строение невозможной высоты прорезало небосвод, прятало от людских взоров облака, стояло непреодолимой преградой даже для птиц. На верхних этажах неподготовленный человек впадал в мертвецкий ступор от одного только взгляда в окно, терял самообладание, падал вниз камнем и умирал, не долетев до земли. Здесь же и располагались наиболее достойные и, несомненно, привыкшие к тяготам жители обители: лорд Лапис и его многочисленные родственники. Этаж ниже занимала личная свита лорда, а следующие несколько предназначались для главных слуг и присягнувших рыцарей. Все ярусы ниже в равной степени делили между собой младшие слуги и простые рабочие с их семьями.
Сир Кротспот, отец лорда и в прошлом кастелян почившего короля, сидел в кресле, укутанный в несколько шкур, пока мальчуган-слуга ворочал дрова в камине. Старик смотрел на объятые огнём поленья с некоторой долей уважения – они прошли большой путь с тех пор, как перестали быть величественными раскидистыми древами. На безжизненном острове не росло ничего, кроме рукотворных чёрных стен, возведённых каменщиком с самой больной фантазией из существующих, а все дрова закупались у лорда Прайса, правителя десятого региона, перевозились нанятыми у лорда Пёрла, правителя одиннадцатого региона, кораблями, разгружались рабочими, а затем в течение месяца поднимались наверх через две с лишним сотни этажей. В замке в этих дровах нуждались двадцать четыре с небольшим тысячи человек, одним только огнём и спасавшиеся от холодных объятий смерти.
Люди здесь жили преимущественно немногословные, спокойные нравом, серые лицами, проводящие в нескончаемом унынии целую вечность. Немногие из них слышали о более тёплых и благодатных краях за морем и, в силу своей немногословности, лишь немногим об этом рассказывали. Но, конечно, находились и те, кто хотел сбежать. И можно было подумать, что многочисленная вооружённая стража стоит в единственном порту лишь для того, чтобы препятствовать любому побегу, но нет: лорд Лапис, лорд четвёртого региона и старший сын сира Кротспота, не имел ничего против таких намерений. Единственное, что его волновало – собственные корабли, счёт которым шёл на единицы. Хотите бежать – бегите! Но не на морских черепахах, как здесь называли грузовые суда, обеспечивающие остров всем необходимым, а вплавь – по смертельно холодным водам. И люди оставались – пока холодный камень не вытягивал из них последние капли жизни.
Питались в основном снующей у берегов рыбой, а также собираемыми после приливов моллюсками и обитающими на мелководье крабами, а те, в свою очередь, охотно подъедали тела немногих, кто всё же рискнул заплыть в море и вернулся с волнами. Дважды в месяц в порт заходили торговцы из других регионов, у них можно было купить овощей и фруктов, ягоды, птицу, оленину, иногда даже медвежатину, но, как правило, немного – насколько хватало того скромного жалования, что мог себе позволить платить лорд Лапис. Сир Кротспот этих торговцев никогда и не видел – если бы он всё же решил с ними встретиться, то пришлось бы выдвигаться за день до прибытия кораблей, отдыхая на лестницах, чего его старые кости точно бы не перенесли.
Единственным источником дохода чернокаменного замка служила тройка дряхлых мертвецки бледных колдунов. Каждый вечер они поднимались на самую высокую башню, неведомым образом просиживали там всю ночь, творя невесть что, а под утро возвращались назад, в свои покои, где дожидались следующей ночи. Этих троих в награду за преданную службу отцу сира Кротспота, Лионеллу Кротспоту, даровал император Каррег. Колдуны якобы имели способность добывать золото прямо из воздуха, если позволить им собраться в месте особенно сильного сосредоточения энергии, каким и являлись чудовищно холодные стены замка. И только Лионелл Кротспот знал, как именно происходит эта магия, но так и почил, оставив в наследство секрет, запертый в шкатулке без ключа. Уходя на войну, его сын и не подумал обращаться к таинственной троице за помощью, а император Каррег был слишком занят, чтобы возвращать их назад. По всему можно было рассудить, что эти колдуны не приняли никакого участия в войне, затронувшей все сорок три региона, а следовательно, никак не могли на неё повлиять. Сир Кротспот вернулся спустя тридцать с небольшим лет и застал колдунов в том же отвратительном состоянии и за тем же неясным занятием – еженощными восхождениями в башню. Своим увядающим умом он полагал, что ничем эдаким они там не занимаются. И всё же золото, пусть и в небольших количествах, откуда-то бралось, поддерживая весьма шаткое во всех смыслах существование замка.
За прошедшие со дня своего возвращения шесть месяцев сир Кротспот лишь несколько раз переговорил с младшим сыном, дочь давно вышла замуж за тогда ещё живого племянника лорда Мессиса и уехала, а старший сын, нынешний лорд Лапис, старательно избегал отца. Лишь дважды за все эти болезненные дни, в которые холод сгрёб старые кости, им удалось увидеться. И оба раза они не сказали друг другу ни слова. И всё же его лицо он увидел чётко – поросшее жёстким волосом, холодное и каменное, подобно стенам замка, с глубоко утонувшими под чёрными бровями глазами и испещрённым десятком морщин высоким лбом; уже немолодой, но ещё очень сильный, точная копия отца в те же годы.
Но совершенно непохожим на своего лорда-отца был младший из трёх сыновей – Матиас. Главное различие проявилось уже в тот момент, когда он с искренним восторгом на нежном лице бросился обнимать своего дедушку-рыцаря. Сир Кротспот встретил внука отрешённо, мысленно посетовал на то, что его сын связался с какой-то не такой женщиной и попортил их породу, но затем постепенно смягчился. Мелковат был юный Кротспот даже для своего возраста, не в меру говорлив, простоват, наивен, без тени отцовской жёсткости – словно сучка понесла от мыши, – и всё же живая детская любознательность переплеталась со светлым умом, и старый рыцарь разглядел в этом влияние своей крови.
Каждый вечер с того самого дня, когда солёный ветер в последний раз обтрепал морщинистое лицо сосланного кастеляна, а усталое тело впервые за долгие годы прошиб озноб, они с Матиасом каждый день проводили за учёными книгами, повествующими истории, случившиеся задолго до его рождения, а вечера за рассказами сира Кротспота о своей службе королю. Вот уже сто восемьдесят дней он не сходил с этажа, на котором жил, практически не покидал покоев, а со слугами, приносившими еду и дрова, выносившими горшки, редко обменивался хотя бы парой слов. Очередным вечером старый рыцарь разминал ноги, прохаживаясь по коридорам, и вновь увидал бездельников-колдунов, вышедших на свою ночную авантюру. Один из них, казалось, улыбнулся тонкими иссохшими губами, а сир Кротспот лишь поспешил отвернуться, противясь виду их морщинистых, покрытых пятнами голов, напоминающих залежавшиеся луковицы.
Матиас пришёл как обычно: ни минутой раньше, ни минутой позже. Они вместе поужинали рыбой и печёной репой, после чего мальчик с неустанным упоением принялся слушать рассказы о службе. Сир Кротспот тяжело вздохнул и опустился на подушки:
– Это было хорошее время, хоть и по-своему сложное. – Он протянул руки перед собой и растопырил пальцы – они дрожали. – Смотри на них, мальчик. Даже тогда эти руки не удержали бы и меча, но я прикладывал все силы, чтобы удержать хотя бы в подобии согласия противоборствующие стороны.
«Но у меня не вышло: заговор привели в исполнение».
– Папа считает, что вы там ни на что не влияли.
– Твой папа забыл, чей он сын, раз посмел так подумать! – Кротспот почти вскочил на подушках, но сразу опустился назад и продолжил: – многие люди там принимали самые разные решения и не каждый из них заботился о мире в королевстве так, как это делал я.
– Разве мир в королевстве – не забота короля?
– Боюсь, что каким бы ни был король, для одного человека это слишком тяжкая ноша. У нас же, видит бог, правил не лучший из людей. Поэтому и нужен был совет, поэтому там был нужен я. Сколько тебе уже лет, Матиас?
Загудел ветер: комната зашлась в ознобе что тот же бедняк, и все двести тринадцать этажей замка пробила мелкая едкая дрожь. Сир Кротспот поёжился и сильнее укутался в шкуры, а Матиас лишь бодро отозвался:
– Уже одиннадцать, дедушка!
– Ты почти ровесник нынешнего короля. Как думаешь, смог бы ты править объединённым королевством?
Тот призадумался, а после выпалил:
– Если бы ты был моим регентом – запросто!
Сир Кротспот в ответ на это глухо рассмеялся. Далось ему это через боль.
– Уже поздно, мальчик, поди спать.
– Не хочу, дедушка!
– Иди, говорю. Ты не хочешь, а мне уже давно надо!
– Ты расскажешь мне, кто отравил короля?
– Боюсь, что даже я не знаю. Но я могу рассказать тебе о своих подозрениях, если пообещаешь, что это останется между нами.
– Клянусь честью своего рода!
– Мал ты ещё, чтобы честью рода клясться, – плюнул Кротспот. – Давай, уходи! И не забудь подложить в камин дров на ночь. Ветра сегодня особенно сильны…
Не нужно было выглядывать в окно, чтобы распознать приход ночи. Камень, и так холодный, в эти часы мог оставить ожог любому, кто решил бы к нему прикоснуться. Может, разве что колдунам это ни по чём. Нет, эти лысые старики наверняка сидят там в оборудованной комнатке, куда не пускали никого другого, упаковав свои тощие тела в десяток мохнатых шкур. Ветер свистел, пробираясь через мелкие щели неуклюжей кладки, а стены иной раз качало так, словно при следующем дуновении уродливое строение сложится до основания со всеми своими обитателями. Но так происходило каждую ночь, а замок всё ещё стоял. И всё же сир Кротспот мог поклясться, что что-то сегодня было иначе. Не от того ли огонь в камине стал синим и вместе с тем совершенно перестал греть? Он не знал. Холод постепенно усыплял, и наконец за сонным умопомрачением зазвучало дребезжание сухих костей. Покойная жена снова почтила старого рыцаря визитом, но взгляд её полнился не прошлым осуждением, а скорее милостивым прощением. Некогда прекрасные губы сгнили, челюсть отпала, и всё же казалось, что милая встречает его улыбкой. Но вдруг за её скелетом во всей красе разверзлась тучная фигура короля, смотрящего с немой укоризной, обвиняющего в заговоре, в отравлении, в непутёвом бастарде на троне.
С того рокового дня, когда сира Кротспота не стало, минуло ещё шесть долгих, неизменно холодных месяцев.