Сегодня суббота. 13 января. Виват – солнечной погоде! Наконец-то... Водителям электропоездов не до нашего наступающего зимнего праздника; бастуют вместе с фермерами, перекрывшими пути-дороги тракторами, грузовиками и даже... навозными кучами. Стало быть, в близлежащий городок Мюльхайм еду медленным трамваем. На кайфовое мероприятие, выражаясь современно. Боже упаси, не подумайте типа того, с драгкамнем на энном месте, нашумевшим на весь мир, где звёзды снимались, снимая с себя почти всё. Еду на приятный литературный вечер. Думаю, за время пути мой блюменштраус (букет) не увянет, косметика с лица не уплывёт, от усталости не засну, буду наблюдать. А что? Это одно из оставшихся наслаждений моей жизни! Короче, первая наблюдалочка есть!
Женского роду. Сверлит меня взглядом, вальяжно развалившись на лавке из двух мест напротив, "ароматизируя" атмосферу трамвая запахом пепельницы. Голова – у окна, туловище – биссектрисой, кроссовки – в воздухе. Так и хочется мадам Нихьтфэрштэйнычко подсказать, что не принято в Дойчланде сидеть в городском транспорте в полулежачей позе. Но не осмеливаюсь; одна категорически отбрила за подобный совет: "Отвали, моя черешня". Наблюдаю. Типичная Злючка огромного размера со сморщенным "думающим" лбом, лет на двадцать меня моложе. Под сидением – пакет жовто-блакытной расцветки, уходящей у нас в последнее время с природы, как цвета яркой осени в преддверии зимы. Чую: мой прикид из алого пальто, белого пушистого шарфа с васильковой полоской напоминает ей флаг соседей по глобусу, в прошлом – братьев. Так и боюсь, сейчас рявкнет: "Украйина – понад усэ!" или "Москаляку – на гиляку!" Подобный типаж на Ютюбе у блогеров в чат-рулетках матерится семиэтажными, пьёт, жуёт и даже плюёт в камеру круглосуточно. Ну, просто буравит меня прищуренными глазками: ненавижу, презираю, шоб ты сдохла. Да, знаю, знаю, неймётся тебе ещё и чисто по женски; но не виновааатая я, шо и без губ-бамперов, и без когтей тигриных, нарощенных попривлекательне тебя буду.
Вдруг, попутчица Злючка получает на телефон звуковое сообщение суржиком: "А та диваха, шо к нам у автобус пид Уманью увийшла та й спытала: "Люды! Хто тут з вас до Парыжу?" назад до дому вэртайетця. Клопов з якымось новым дружком в хостэле щщэ в Бельгии нахваталыся. Прыйшлось в кущах наголо роздягатыся и усэ, як каже Лукаш, перетрахивать". Рассмеялась попутчица от всей души. Улыбка любого красит. Да не такая уж, она и страшненькая... Скорее – несчастная. Вызывает сочувствие.
Трамвай притормаживает. Остановка. Водитель через окошечко продаёт билетик старушке; она медленно пересчитывает сдачу. За ней – следующая. Тем временем любуюсь через окно на фрукты-овощи под вывеской арабской вязью, а ниже – не поверите, кириллицей – "БАГДАД". Ой! Кажется, ожидает меня вторая наблюдалочка! Длиною в две-три минуты. Не торопясь выплывает из распахнутых дверей магазина респектабельный седовласый здоровяк, наверняка – немец (сужу по собственному многолетнему опыту). Нажатием пульта открывает багажник чёрного, сияющего лаком "Фольксвагена" последнего дизайна. Джиповатого вида типа танка, на высоких колёсах. А следом за ним – шустрик-бородач, вероятно иракский гастарбайтер. Со злостью швыряет шесть бумажных пакетов с купленным немцем товаром ему в багажник. Ловко подпрыгнув до дверцы, с силой резко её захлопывает и, без мысли о последствиях, остервенело бъёт три раза каблуком по заднему бамперу. Весь трамвай дружно ахнул!!! Довольный проделанной работой, бородач спокойно возвращается на своё рабочее место в магазин. Немец бросается не за ним, а за руль, даже не взглянув на последствия ударов и не дожидаясь свидетелей, срывается с места. Сразу полушёпотом рассказываю об этом по телефону Клаусу, давно – бывшему, но не забывшему. Не верит, мол, фейк какой-то. Да, клянусь, – говорю, – тебе самым святым на свете, только что своими глазами видела!
Не заметила, как подъехали к следующей остановке. Началось полное наводнение трамвая весёлым ближневосточным людом. У кроссовок Злючки пристроился симпатюля-мальчуган лет пяти. Она неохотно подвинулась. Уселась ровно. Рядом со мной – его братишка, видать первоклассник, со школьным рюкзачком. Остальная многочисленная их родня едет стоя рядом. Смотрят дружелюбно, ободряюще; я же сегодня яркая да ещё с букетом. Марафет старательно наводила. Соседка-парикмахерша родом из Сербии, за укладку феном в честь общего праздника ничего не взяла. Короче, при полном параде я! Не зря Злючка презирает мимикой, а симпатюля-мальчуган, который – наискосок, смотрит с большим интересом.
Не сводит с меня глаз, на личике написано, что от всей души симпатизирует. Будущий мужчина, думаю, начинает понимать толк в женщинах. Шутка. Отвечаю взаимностью: вешаю улыбку, зацепленную за уши, подмигиваю ему левым глазом. Реакция в ответ – соответствующая, взаимная! А не побеседовать ли нам мимикой; дети просто обожают общаться мимикой и жестами. Мысль плюс чувства на лице слышны лучше, чем слова, они подобны музыке. Подношу букет роз к носу, закрываю глаза, блаженно вдыхаю аромат и тут же, бросив осуждающий взгляд на прокуренную, брезгливо поджимаю губы, морщу нос и зажимаю ноздри пальцами, словно прищепкой. Все дружно смеются. И взрослые и дети. А мой любимчик хохочет в голос, хлопает в ладошки, дрыгает ножками недостающими до пола.
Тут уж, я решила блеснуть актёрским мастерством, вспомнив, как в 17 лет играла роли в Народном театре Дома культуры в Старом Осколе. Как пожилой талантливый режиссёр Капитонов, опирающийся на палочку, присланный к нам в город из Москвы, обучал по системе Станиславского искусству перевоплощения, представляя повадки и внешность домашних животных и диких зверей. Даже будущий шеф-редактор главной газеты города приходил у него поучиться уму-разуму, а впоследствии стал писать романы и пьесы. Помню, например, образ купчихи: Свинья, с маленькими глазками, чванливая, глупая, жирная, похрюкивающая в пьесе Островского "Не было ни гроша, да вдруг – алтын".
Вспомнился и образ человека-Тушканчика: услужливого, словно кланяющегося, трясущегося от страха, маленького, неуверенного. В общем, начала корчить рожицы в трамвае, как на сцене театра! Изображая и гордого человека, и сонного, и старого, и молодого, и глуховатого, и дрожащего от холода, и сияющего от счастья. Восторг, грусть, радость, гнев. Применяя жесты при этом. Мальчиш, с которым общаюсь, исходит громким хохотом, поддакивает головкой, изгибается, наклоняется по сторонам, поднимая ножки кверху. Его братик-школьник, сидящий со мной рядом, реагирует чуток посдержаннее, но тоже громко смеётся с остальной публикой. Даже Злючке стала нравиться; всё время улыбается.
Как, вдруг, словно молния – в сердце! Перед глазами – свой сыночек в его возрасте и рядом внучок-гречонок. Предательницы-слёзы родились стремительно и выплеснулись моментально. Нет! Нет! Срочно – голову кверху, дорогая, ресницы потекут... Хотя и перехотелось на мероприятие; стало щемяще грустно и даже страшно, что малыша этого никогда не увижу, так же, как и своих самых дорогих мальчишек. Эээх, в очередь бы встать за другой судьбой... Под рукой в кармане носовой платок, промокаю влажность, продолжая смотреть в потолок. Как выйти из ситуации? А что? Плакала, ведь, однажды в конце той же пьесы настоящими слезами, получив в награду бурные аплодисменты и немыслимо большой букет белой, ароматнейшей сирени от зрителей в селе Незнамово.
Изображаю, всё ещё глядя в потолок, резкий переход – сиятельнейшую улыбку. Опускаю голову, смотрю в глаза мальчишке, мол, а ты так можешь перевоплощаться? Правда же, здорово? Но он с грустнейшим личиком сочувственно смотрит на меня, держа подарок-сердечко из своих пальчиков, и больше не смеётся. Я улыбаюсь, натуженно смеюсь, а он – нет. Публике тоже не весело. Отец берёт его на руки и всё семейство направляется к выходу. Мне – стук в окошко. Поворачиваю голову. Впереди – мой "собеседничек" и целое море сердечек за ним! Посылаю всем воздушные поцелуи обеими руками!
В трамвае посвободнело; пересаживаюсь поближе к выходу, чтобы не сидеть задом-наперёд. Вся в своих чувствах о мальчике, о детях... Двери открываются, вкатывается двухместная коляска. Управляет ею ловко молодушка с неброскостью, смахивающая на современную немочку с двумя засаленными светлыми прядками у лица. Этот, возмущающий меня "последний писк", всё ещё не выходит из моды. Двое деток лежат в комбинезончиках-мешочках, разные, как Юг и Север: смугленький мальчик спит в голубом, в розовом – белоснежка-девочка, видать, в маму... Сходу – в ор!
Дрыгает, поднимая мешочек, извивается, пытается встать или хотя-бы перевернуться. Видать, неохота ей смотреть в стену без картинок; на ручки просится. Но не положено по Правилам во время движения держать ребёнка на руках. Заливается девочка пуще прежнего, а нам, пассажирам, хоть вставляй беруши в уши от её визга. Да и мамаше неудобно: старается отвлечь погремушкой, связкой ключей, щёлкает отцепленным от ручки коляски крючком для сумки. И тут я решаюсь успокоить ребёнка. На спор сама с собой. Поднимаюсь и с фирменной своей улыбкой наклоняюсь над девочкой. Визг, будто выключателем остановлен! Вот, что значит мимика! Вопросительно ждёт от меня продолжения. Шепчу ей ласково сразу на двух языках: "А что случилось, Крошечка? Не идёт тебе кричать; такой Хорошенькой. Ну, улыбнись, Заенька! Красавица! Скоро приедем. Всё будет хорошо." Улыбается, как-будто, и плакать не умеет. Мамаша благодарит на немецком, но с таким, явно славянским произношением. Рассказывает, что она "с Киева", уже почти два года в Германии. Родила двойню в свой день рождения; подарочек себе сделала. Деткам по десять месяцев от роду. Насчёт их папаши, наверняка тёмненького, не осмелилась спросить; признак дурного тона. Посоветовала ей разговаривать со своими продолжателями родами и на международном русском, как я, например, со своей доченькой. А тут и конечная остановка...
14 января 2024 г.