Прикосолапив на заповедную Поляну у Озера Слёз, она потопталась, уминая лапник, затем, покачиваясь на когтях, настороженно поприслушивалась не несёт ли кого нелёгкая, удовлетворённо рыкнула отозвавшейся тишине, расстелила чёрную магрибскую циновочку, потоптыжилась снова и, кряхтя, кое-как умостилась в Позу Кувшинки, упорно отнекивающуюся становиться удобной. Сложила было пальцы Черепахой, но тут же отдумала в пользу Джняны и раскидала лапки врозь ладошками вверх – сегодня черепаховому радению о сохранности жизненной энергии было куда предпочтительнее джнянское стремление к новому знанию, пусть и с некоторым ущербом для энергетического потенциала в целом. Насколько смогла понурила мордочку к пупку и медленно, медленно, медленно закрыла глаза. Слова Цветочной Мантры стекли с тонких чёрных губ мягко и почти что сами по себе. Окружающий мир принялся нехотя отступать куда-то вдаль, хотя, конечно же, там, куда звала Мантра, не было ни далей, ни вообще расстояний, ни времён, ни чего-то иного – всё без остатка занимало Великое Ничто…
* * *
Медвежонку звали совершенно непроизносимым именем Йя, корявым и неудобоваримым даже нашему обезьяньему языку. Судите сами: как только «и краткое» отщёлкивается языком от нёба, как тут же наваливается ещё одно, вдобавок тянущее за собой это протяжное «-а», и в итогах получается как бы такое вязкое удвоение согласной, к тому же и не самой благозвучной: «Й-ЙА-А-А!» Тьфу на великоумных умников, надоумивших родителей выпендриться и заклеймить малышку этой абракадаброй на всю её жизнь – нашенское изобретение менять имена, хвала Небу, до Серого Леса покамест не докатилось. Йа-а-а!
Чего расслабились? Думаете, всё про нашу героиню? Отнюдь. Держите добавки: медвежонка уродилась ВЕГЕТАРИАНКОЙ, и это было проблемой много хуже остальных. Конечно, в сезонную бескормицу не в зазор подзакусить и подношениями щедрой Флоры, однако всё же Законы Джунглей писаны далеко не одним только джунглям, и их уложения предписывали хотя бы формально соблюдать определённые правила – куда, как объясняли великоумные умники, как раз и входило ненавистное мясоядение. К чести умников стоит упомянуть, что они весьма прозорливо советовали маме и папе до поры до времени не рассказывать ребёнку о печальной судьбе пресловутого тигра Этана, насильно подсаженном гнусной промеждународной организацией «Люди за этичное отношение к животным» на траву и молоко, а там, как говорится, видно будет. Таким образом несчастные предки, обнявшись и тихонько переговариваясь, с тревогой следили за резвящейся малышкой и со страхом ждали неизбежно приближающейся неизвестности. Медвежонка тем временем, отплёвываясь от впихнутой за завтраком мерзкой пчелиной отрыжки и приторно-сладкой малинной тюри, с восторженным рёвом вламывалась в заросли любимого щавелька и принималась лакомиться от пуза этой кислятиной, от чего её и за уши было не оттащить.
Вместе с тем при всех своих неудобствах имя было всего лишь тем, к чему неизбежно привыкаешь, а тигр-веган вполне мог оказаться досужим сорочьим вымыслом либо, на худой коней, исключительным случаем, вовсе не обязанным иметь рецидивы в других звериных царствах. «Всё будет прекрасненько! – увещевал задёрганный эскулап Серого Леса, засовывая гонорарный окорок в саквояж со змеёй и провожаемый двумя парами тревожных родительских глаз. – Наиграется, перебесится – и жизнь возьмёт своё!» «Помимо того, – успокаивал Хозяин супругу и себя, запирая за шарлатаном берлогу, – будущее, оно ж как бескрайнее поле разбегающихся во все стороны тропинок, и какая из них ведёт к водопою, а какая – к пропасти, ведомо одному лишь Небу, а посему, покуда живы – живём и радуемся!» «Живём и радуемся», – покорно хлюпала носом Хозяйка, украдкой смахивая непрошенные злые слёзы и всем сердцем распахиваясь навстречу возвращающейся дочурке.
* * *
… и заполнило собой неподвижную медвежонку целиком, со всеми её потрохами и содержимым. Сияние было удивительным – жарким и ярким, но при всём том ничуть не ослепляло и даже как будто ласкало большой и горячей пушистой лапой. Как и прежде до этого, мир отозвался на Мантру вежливой и почтительной просительницы – и пришёл в гости, оставив за порогом сознания затасканную повседневную одежду. Так и подмывало сравнить явившее себя бытие с кипящим молоком, но таковое вышло бы правдой не более чем наполовину, поскольку оттенкам, коими переливалось непознаваемое, некому было дать словесные ярлыки и тем засадить трансцендентное в тесную, сплетённую из мыслей клетку. Кроме того, непередаваемая прелесть подобного миросозерцания состояла в том, что ни молочного калейдоскопа, ни, собственно, даже самого сияния, в сущности, не было – состоящая из материальных серых клеточек внутричерепная тестообразная масса, изнемогая от непонятности, всеми фибрами тщилась оперировать привычными и понятными ей понятиями – и раз за разом проигрывала. Ещё бы… чистый незамутнённый ум – не просто непобедимый соперник – он ВООБЩЕ не соперник.
А потом пожаловало то, ради чего, строго говоря, всё и затевалось. Из несуществующей клубящейся пелены неспешно выступили три громадных силуэта. Мозг злорадно забурлил и отхватил изрядный куш реванша: первая из фигур напоминала ему поставленный на попа треугольник, вторая более всего смахивала на кольцо, третий походил на некое кособокое подобие креста. Постепенно уплотняясь, они подплыли к выставленной вперёд медвежонкиной макушке и, едва заметно покачиваясь, замерли в невесомости. Теперь при желании их можно было хорошенько разглядеть, и желание это по желанию созерцательницы немедленно исполнилось. Раздавший в плечах Треугольник пламенел всеми оттенками алого, Кольцо искрилось спелой травяной зеленью, а Крест…
Хлынувший из глаз солёный дождь враз смыл и медитацию, и весь её смысл. Медвежонка, маленькая годовалая пандочка с дурацким гавкающим именем, неуклюже обняв коленки и нелепо покатываясь с боку на бок на своём молитвенном коврике, безутешно рыдала, как только может рыдать ребёнок, которому в очередной раз не достало последнего кусочка головоломки сложить слово «СЧАСТЬЕ». Техника созерцания была освоена в самые кратчайшие сроки и, вопреки опасениям, никаких особых трудностей не вызвала – Фигуры не заставили себя ждать и пришли уже на третью или четвёртую ночь после Белого Сияния. Боясь поверить своей удаче, обрадованная мишка осторожно взяла Треугольник, подышала на него, полюбовалась налитой рубиновой густоте, бережно подтянула поближе к Игрушке – и аккуратно вставила Фигуру в предназначавшийся ей паз. То же было проделано и с изумрудным Кольцом, и игрунья уже было предвкушала долгожданную Игру – как всё испортил недовольно подбоченившийся Крест. Крест, цвета которого медвежонка не видела, как ни старалась – ведь, как известно, медведи различают исключительно красный и зелёный.
Не вышло ни во второй раз, ни в третий, ни в один из бесчисленных последующих. Игрушка валялась недособранной, Игра меркла и отодвигалась всё дальше и дальше, а медитация вновь и вновь рвалась на полпути как гнилой подвесной мостик: окрас завершительного фрагмента мозаики оставался невидимым, а без этого Крест наотрез отказывался влезать в любое, даже превосходящее по размерам гнездо. Как быстро выяснилось, силу применять было бесполезно – правила Игры, как и неписаные Законы Джунглей, работали задолго до старта самого действа. Спасти положение могло лишь одно, но именно оно-то и было не под силу маленькой годовалой медвежонке с дурацким именем, а если уж кого в том и винить, то разве что неведомого Создателя, по чьей прихоти медвежий глаз не имел в своём арсенале так нужных для дела рецепторов. Правда, приди такое в маленькую лопоухую головку, оному так же не суждено было бы осуществиться, ибо – ну рассудите сами! – сложно выдумать занятие бестолковее, нежели навешивать всех собак на Создателя… даже если ты медведь, пускай и маленький.
* * *
Игрушка, тая в Великом Ничто словно ледышка на солнцепёке, печально смотрела вслед сутуло убредающей медвежонке – и кто знает, что видела она? – ведь её игрушечное зрение было устроено не в пример иначе, и, учитывая принципиальную непостижимость последней, логично предположить, что виделось ей, к примеру… нечто напрочь невообразимое. На деле же дело обстояло куда как проще.
Беспризорной Игрушке виделось ни много ни мало как уходящее за горизонт знаменитое полярное созвездие, которое некий великоумный умник почему-то сравнил с берестяным ковшиком, который неведомый Создатель, задумавшись, крутит на указательном пальце подобно связке ключей, которыми Он отпирает ящик своего секретера, в котором среди прочего хлама лежит запылившаяся и, судя по всему, никому не нужная Игрушка.
=========
В произведении использован фрагмент повести Виктора Олеговича Пелевина «Принц Госплана».