МАРТА, 8-ГО ДНЯ 1917 ГОДА
(Продолжение)
ИЗ ДНЕВНИКОВЫХ ЗАПИСЕЙ ИМПЕРАТРИЦЫ АЛЕКСАНДРЫ ФЕДОРОВНЫ:
«Корнилов объявил, что мы находимся взаперти. С этого момента присутствующие во дворце считаются изолированными, не должны видеться ни с кем посторонним.
Жгла письма с Лили Ден. Сидела с Аней».
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОДРУГИ ИМПЕРАТРИЦЫ Ю.А. ДЕН:
«Наконец, Государыня решила сообщить Дочерям об отречении Их Отца. Она не могла допустить, чтобы Они услышали это печальное известие от самого Императора. Она поднялась к Ним в комнаты и долгое время оставалась с Ними Одна. Анастасия Николаевна, похоже, догадывалась, что произошло... После того как Государыня вышла от Них, Она очень спокойно проговорила, глядя на меня:
- Мама Нам все рассказала, Лили. Но раз Папа приедет к Нам, все остальное не имеет значения. Но ведь Вы все это время знали, что происходит, как Вы могли скрыть это от Нас? Ведь Вы всегда такая нервная... Как вам удалось остаться спокойной?
Я поцеловала Девочку и сказала, что мужеством обязана Ее Родительнице. Она являла собой такой пример отваги, что я не могла не последовать ему.
Когда Государыня сообщила роковую новость Цесаревичу, между Ними произошел такой диалог:
- Больше Я никогда не поеду с Папа в Ставку? - спросил Мальчик.
- Нет, Мой Голубчик, никогда, - ответила Ему Мать
- Неужели Я не увижу ни Свои полки, ни Своих солдат? - озабоченно проговорил Алексей Николаевич.
- Боюсь, что нет.
- О Господи! А яхта, а все Мои друзья на ее борту - неужели Мы больше никогда не отправимся в плавание на ней? - чуть ли не со слезами на глазах продолжал допытываться Алексей.
- Да... Мы никогда больше не увидим "Штандарт"... Он теперь не наш».
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ КНЯГИНИ О.В. ПАЛЕЙ:
«Объявить государыне об аресте явился генерал Корнилов. Кн. Путятин и генерал Гротен были арестованы в царскосельской управе, куда оба они отправились по служебным делам,;—;по поводу снабжения дворца продовольствием. Были также арестованы начальник дворцовой полиции полковник Герарди и граф Татищев. Всех их препроводили в одну из царскосельских гимназий, где с ними очень плохо обращались, не давали пищи, а затем вскоре их заключили в Петропавловскую крепость в Петрограде. С государыней оставили только обер-гофмейстеру двора, г-жу Нарышкину, графа и графиню Бенкендорф и фрейлину графиню Гендрикову. Осталась также г-жа Вырубова, которая была тоже больна корью. Новый военный министр Гучков назначил комендантом дворца капитана Коцебу, надеясь, что он, согласно своему обещанию, будет держать себя, как настоящий тюремщик; но Коцебу, к своей чести, занял это место только для того, чтобы прийти на помощь заключенным и смягчить по мере возможности их существование. Он пропускал к ним письма, не просмотренные цензурой, передавал известия, сообщенные по телефону, украдкой покупал им то, в чем они нуждались, и т.;д. … Поэтому, как только Керенский пронюхал о благородном поведении Коцебу, он удалил его из дворца и поместил туда своего друга Коровиченко;—;человека из простонародья. Однажды мы попросили его прийти к нам, чтобы непосредственно получить новости о царской семье. Этот субъект явился по первому зову, уселся, положив ногу на ногу, и закурил папиросу в нашем присутствии, даже не спросив разрешения.
Как ни печальны эти воспоминания, но следует упомянуть, сколько офицеров и генералов погибло в эти трагические дни. Одним из первых среди убитых был генерал граф Густав Штакельберг, муж моей нежно любимой подруги. Революционные солдаты силой ворвались в их дом на Миллионной улице и принудили генерала следовать за ними в Думу. Едва они вышли, как раздался выстрел. Испуганные солдаты вообразили, что это погоня, и принялись стрелять. Граф Штакельберг попытался бежать вдоль улицы, но солдаты убили его в нескольких шагах от дома. И этот чудный, благородный и самый миролюбивый человек был одной из первых жертв. Граф Менгден, граф Клейнмихель, генерал Шильдкнехт, инженер Валуев и многие другие были убиты в начале этой революции, которую кн. Львов осмеливается называть «бескровной». В то время говорили, что убивают главным образом офицеров с немецкими фамилиями. Считаясь с этим, Франция не должна была бы допускать ни одного человека с эльзасской или лотарингской фамилией».
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ФРЕЙЛИНЫ ИМПЕРАТОРСКОГО ДВОРА Е.А. НАРЫШКИНОЙ - КУРАКИНОЙ:
«Дьякон начал, как обычно, поминать государя, его остановили шиканьем. Тяжело ужасно. Плакала».
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ПОЛКОВНИКА К.А. КОЛОГРИВОВА:
«Когда я вошел в освещенный вестибюль, то увидел в нем Корнилова, Гучкова и группу приехавших с ними. Корнилов и Гучков были с огромными красными бантами на груди. Я вошел в вестибюль как раз в то время, когда Корнилов громким голосом и в грубой форме потребовал видеть «бывшую Царицу». Это были его подлинные слова.
Когда Корнилов, шедший впереди всей группы, вошел в гостиную, а Гучков приостановился на пороге, то как раз в эту минуту показалась из противоположной двери Императрица. Она была в пеньюаре. Подойдя к Корнилову и не подавая ему руки, Государыня спросила: «Что Вам нужно, генерал?»
На это Корнилов вытянулся и затем в крайне почтительном тоне, что резко противоречило всей его предшествующей манере держать себя, прерывающимся голосом сказал: «Ваше Императорское Величество... Вам неизвестно, что происходит в Петрограде и в Царском... мне очень тяжело и неприятно Вам докладывать... но для Вашей безопасности я принужден Вас...» и замялся.
На это Государыня, перебив его, сказала: «Мне все очень хорошо известно. Вы пришли меня арестовать?». Тот смешался еще более и, наконец, пролепетал: «Так точно».«Больше ничего?» — спросила его Императрица.
— «Ничего», — сказал Корнилов.
Государыня, не подавая ему руки, повернулась и удалилась в свои покои.
Сцена эта произвела на всех нас присутствовавших — офицеров, дворцовую прислугу и солдат (внутренних часовых и казаков конвоя Его Величества) — невыразимо тяжелое впечатление».
ИЗ КНИГИ ПРЕПОДАВАТЕЛЯ ФРАНЦУЗСКОГО ЯЗЫКА ДЕТЯМ ИМПЕРАТОРА НИКОЛАЯ II ПЬЕРА ЖИЛЬЯРА:
«Почему судьбе было угодно, чтобы Император Николай II царствовал в начале XX века и в одно из самых смутных времен, когда-либо известных истории? Одаренный замечательными личными качествами, он был воплощением всего, что в русской натуре есть самого благородного и рыцарского, но он был слаб. Безукоризненно честный, он всегда оставался рабом данного им слова. Его верность союзникам, которая, вероятно, и послужила причиной его смерти, доказывает это с исчерпывающей полнотой. Он презирал дипломатические приемы и не был создан для борьбы; события его погубили.
Николай II был скромен и застенчив. Он слишком сомневался в самом себе: отсюда все его неудачи. Его первое движение бывало всего чаще верным, но несчастье заключалось в том, что, сам себе не доверяя, он редко ему следовал. Он искал совета у людей, которых считал более сведущими, чем он, и с той минуты переставал владеть положением — оно ускользало из его рук; он колебался между противоположными мнениями и часто кончал тем, что присоединялся к мнению, наиболее противоречившему его собственному чувству.
Государыня знала нерешительный характер Государя. Она сочла, как мы уже это заметили, своим священным долгом помочь ему в тяжелой задаче, выпавшей на его долю. Ее влияние на Государя было очень велико, но почти всегда гибельно. Она сделала из политики вопрос чувства и личного предпочтения и слишком часто руководилась симпатиями или антипатиями своими собственными, или своих окружающих. Импульсивная по природе, Императрица была подвержена увлечениям, благодаря которым она оказывала самое полное доверие тем, кого считала искренно преданными стране и династии, так было с Протопоповым.
Государь стремился быть справедливым и делать добро. Если он и не всегда достигал этого, то вина лежит всецело на тех, которые всячески старались скрыть от него правду и совершенно отдалить его от народа. Все его великодушные начинания разбивались о пассивное сопротивление всесильной бюрократии или заведомо не исполнялись теми, кому он доверял проведение их в жизнь. Он считал, что личная инициатива человека, как бы могущественна и гениальна она ни была, ничто в сравнении с высшими силами, которые руководят событиями. Отсюда проистекала его своего рода мистическая покорность судьбе, которая его побуждала скорее подчиняться обстоятельствам, чем руководить ими. Это одна из отличительных черт русской души.
Созданный для семенной жизни, он был бы вполне счастлив, если бы мог жить, как простой смертный, но он покорился своей участи, и с полною покорностью принял на себя непосильную для человека задачу, возложенную на него Богом. Он любил свой народ и свою родину всеми силами своего существа; он больше всех любил самых смиренных из своих подданных — мужиков, долю которых он искренно желал улучшить. Трагична судьба этого монарха, который в продолжение всего своего царствования стремился лишь к тому, чтобы приблизиться к своему народу, и которому так и не удалось найти возможности это сделать. Правда, его тщательно охраняли и притом именно те, в чьих интересах было помешать ему в этом».
ИЗ ЛИЧНЫХ ЗАПИСЕЙ И ВОСПОМИНАНИЙ ОФИЦЕРОВ И КАЗАКОВ-КОНВОЙЦЕВ С.Е.И.В КОНВОЯ СЛУЖИВШИХ В ЦАРСКОМ СЕЛЕ:
«После страшной вести об отречении ЕГО ВЕЛИЧЕСТВА от Престола Государства Российского, день 8-го марта, для офицеров и казаков Конвоя, преданно несших службу при Государыне Императрице, самый роковой и трагический день марта 1917 года! — Все офицеры Л.-Гв. 2-й Кубанской и Л.-Гв. 3-й Терской сотен, не сговариваясь между собою, после бессонной ночи, полной самых мрачных мыслей, рано утром собрались в своей дежурной комнате во Дворце. Душевные муки сказались и внешне. У всех был болезненный и измученный вид. — Офицеры все еще не могли понять и поверить, что положение безнадежно... До последнего дня своей службы во Дворце, все офицеры въ душе своей не теряли надежду, что с Божьей помощью, во Дворец прибудет Государь Император и все же сразу изменится. — Новый удар — удаление из Дворца, убил и эту последнюю надежду...
Во Дворец прибыл генерал Корнилов. Подъехав к главным воротам решетки Дворца, генерал покинул автомобиль и пешком прошел к зданию Александровского Дворца. В Собственном коридоре генерала встретил граф П. Апраксин и провел его к Государыне Императрице. Впоследствии стало известным, что генерал Корнилов объявил Государыне «постановление Временного Правительства об аресте Царской Семьи».
После отъезда генерала Корнилова, сотник Зборовский был принят Государыней, передавшей ему Свое повеление о неизбежности подчинения требованию объ уходе из Дворца. — «Прошу вас всех воздержаться от каких либо самостоятельных действий, могущих только задержать прибытие Государя и отразиться на судьбе Детей».
«Начиная с Меня, мы все должны подчиниться судьбе». . . «Генерала Корнилова Я знала раньше, он рыцарь и Я спокойна за Детей»...
Сдача постов и вывод из Александровского Дворца чинов Конвоя и Сводного полка назначен в 16 часов.
Офицеры Конвоя просили сотника Зборовского пройти к Государыне Императрице и доложить ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВУ их верноподданнические чувства. Зборовский отправился исполнить просьбу всех офицеров. В ожидании его возвращения между офицерами царила полная тишина. Все сидели с помертвевшими лицами и молчали. . .
Каждый из офицеров был углублен в свои мрачные мысли, сознавая, что наступили последние минуты пребывания их в Императорском Дворце, и последний момент той почетной службы, которой они были преданы всем сердцем и душою. Сотник Зборовский был принят Государыней в одной из комнат «Детской половины». ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО заметно похудела, осунулась, на ЕЕ лице лежала печать горечи безысходной.
Зборовский едва выжимал слова, докладывая Государыне Императрице просьбу офицеров Конвоя. — У государыни на глазах показались слезы . . . Подавляя волнение, Государыня просила Зборовского передать всем офицерам и казакам Конвоя благодарность за верную службу, изволив сказать: «от Меня и Детей!» — Затем ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВО вручила сотнику Зборовскому маленькие образки — Свое благословение офицерам. Принимая это благословение, Зборовский опустился на колено. Государыня подняла его и поцеловала. — «Пройдемте к Детям», сказала Государыня и провела Зборовского в комнату двух старших Великих Княжен.
Великая Княжна ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА и Великая Княжна ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВНА, из постелей, молча и с недоумением смотрели на Зборовского и на Свою Августейшую Мать. Зборовский напрягал все свои силы, чтобы не разрыдаться тут же перед больными Великими Княжнами. . . Он молча глубоко поклонился Великим Княжнам, смотревшим на него широко открытыми глазами, поклонился самой Государыне, с волнением, никакими словами непередаваемым, поцеловал поданную Царскую руку и ... «не помню как вышел», записано в его дневнике. — «... Я шел не оборачиваясь. Рука сжимала образки, в груди теснило, к горлу подкатывалось что-то тяжелое, готовое вырваться стоном. . . »
ИЗ ТЕТРАДИ ВЕЛИКОЙ КНЯЖНЫ ОЛЬГИ:
«Только бы устоять, только бы не дрогнуть духом, только бы сохранить сердце чистое и крепкое…
Молитва
Пошли нам, Господи, терпенье,
В годину буйных, мрачных дней,
Сносить народное гоненье
И пытки наших палачей.
Дай крепость нам, о Боже правый,
Злодейства ближнего прощать
И крест тяжелый и кровавый
С Твоею кротостью встречать.
И в дни мятежного волненья,
Когда ограбят нас враги,
Терпеть позор и униженья
Христос, Спаситель, помоги!
Владыка мира, Бог вселенной!
Благослови молитвой нас
И дай покой душе смиренной,
В невыносимый, смертный час…
И, у преддверия могилы,
Вдохни в уста Твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молится кротко за врагов!»