Уф!

Мне снилась боль, упавшая без сил
Без крыл с ветрил чужого сумрачного злого неба,
Где нету Солнца и Луны, Алькора и Денеба…
А сон ли это? Сон ли это был?
=========

Уфа, неужто ты? Узнал, узнал, как не узнать… Откуда я тут? Засыпал вроде совсем в другом месте – вот мне тут подсказывают, в четырёхстах километров отсюда – как так? Хотя прочь, прочь подобные вопросы – не ровён час, ну как возьмёт до ответит… Ты приглашаешь меня на прогулку, Уфа? На безумную прогулку по твоим родным улицам и Проспекту? А я и не прочь, отнюдь не прочь – когда ещё здесь окажусь? Да здравствуют безумные прогулки по предутреннему городу! – куда там кэрролловскому чаепитию! Да и, собственно говоря, чем я хуже флегматичного английского словесного жонглёра, и чем, в сущности, ты, Уфа – не зазеркальная Страна Чудес? Ничем! А стало быть – вперёд!

Места знакомые: улица Менделеева, ХБК. Пройди чуть дальше – и окажешься на набережной. Куда ты меня ведёшь, мой любимый город? Ага, в казённого вида высокомерное здание с огромной напыщенной вывеской-названием, которое вполне ожидаемо начинается на «БАШ-», кончается на «-НЕФТЬ», а в серёдке содержит маловразумительную аббревиатуру то ли из четырёх, то ли из пяти букв. Я иду трудоустраиваться: под мышкой зажата пластиковая папочка-портфельчик с документами, руки же заняты невесть откуда взявшимися пакетами. С любопытством заглядываю внутрь: в одном вещи, в другом – вот это да! – крупные и крепкие жёлтые яблоки, штук под двадцать. Хм-м-м… как мне не хватало твоего юмора, Уфа.

Захожу в законспирированную бетонную коробку, раскланиваюсь с бдительной бабушкой в погонах, располагаюсь подле турникета – и принимаюсь ждать назначенного давеча рандеву. Временные и пространственные несостыковки не смущают и даже особо не докучают своей необъяснимостью – мой ум принимает живую картинку, щедро сдобренную эмоциями, чувствами и воспоминаниями, как нечто само собой разумеющееся. Good morning, мистер Кэрролл!

Притаившиеся на стене часы украдкой щёлкают большой уродливой стрелкой. Ко мне никто не выходит, и сердобольная вахтёрша… ой, простите! – секьюрити в очередной раз снимает трубку телефона. На том конце провода ей опять повторяют говорённое ранее, и бабушка, поддёрнув форменную тужурку, шамкает: «Ждите». Я опять переглядываюсь с часами. Часы пожимают плечами.

Спустя надцать циферблатных кругов я как могу успокаиваю совесть всполошившейся вахтёрши – не секьюрити! именно вахтёрши! на секьюрити мне плевать! – благодарю за горячее участие в моей судьбе – и покидаю негостеприимное место. Вывеска недоумённо хмурится мне вслед и сквозь начинающийся снегопад шлёт серию возмущённых сигналов – ни один из них не попадает в цель. Я придирчиво выбираю яблоко и, оглядевшись по сторонам, плюю семечками в ответ вывеске. Ни почувствовав решительным образом никакого облегчения, запускаю туда же огрызком и иду вдоль трамвайных рельсов, блестящих свежей изморозью в тающей ночной черноте.

Уфа сверкает рекламным разноцветьем как большая ёлочная игрушка, и я просто теряюсь в выборе, куда пойти сначала, а куда – потом. Задумавшись, спотыкаюсь и, приглядевшись, с восторгом отказываюсь верить своим же глазам: под ногами, в осевшем талом сугробе рассыпаны древние китайские монеты – те самые, с квадратной дыркой – а причиной моего спотыкания оказывается – ни больше ни меньше! – алюминиевый наконечник пионерского стяга – тот самый, со звёздочкой и серпом-молотом. Как я могу упустить такое сокровище? Подбираю находку, мимоходом удивляясь, как она, оказывается, увесиста, какое-то время любуюсь, поворачивая импровизированный «клинок» то так, то эдак, потом прячу оружие недопролетариата в пакет с вещами и продолжаю путь.

Непроторённая дорожка неисповедимой волею Регулировщика Сновидений выводит меня ко Дворцу Спорта. Несмотря на ранний час, город кипит разношёрстным людом точно гигантская ярмарка – да, сравнение с муравейником было бы точнее, но уж больно избито. Жую яблоко и внезапно чуть не носом упираюсь в кофейный автомат, своим кособоким обшарпанным силуэтом до боли напоминающий канувшие в лету красно-жёлтые телефонные будочки. Изучаю предлагаемое меню и изумлённо обнаруживаю совершеннейшую бесплатность оного – достаточно лишь нажать нужную кнопку. Осаживаю загоревшуюся было жадность и останавливаюсь на хрестоматийном «капучино». От вожделенного напитка – ведь ещё минуту назад не хотел! – меня отделяет одетая в ярко-красные балахоны чета странных субъектов, как и я выбирающих кофе и негромко переговаривающихся неприятными каркающими голосами. Старички, что ли – подпростыли и решили согреться? Подожду, с меня не убудет. «Красные», наконец, приходят к единому консенсусу, жмут кнопки, забирают набульканные горячим кофе стаканчики – и разворачиваются уходить. Я невольно отпрядываю в сторону – и две сгорбленные фигуры, туго затянутые в блестящие, словно бы клеёнчатые мантии с капюшонами, из-под которых виднеются клювастые маски навроде чумных докторских, вразвалочку проплывают мимо меня, не удостоив ни малейшим поворотом головы и продолжая тихо перешёптываться на своём жутковатом гортанном наречии. Ну ты даёшь, Уфа… кофе мне уже не хочется. Тут я замечаю во вспотевшем кулаке выписывающий дрожащие вензеля краснознамённый наконечник и в сердцах отбрасываю опасный предмет, что называется, от греха подальше – мало ли что. Заедаю потрясение яблочком. Из папочки вылетают три ксерокопии, подхватываются вдольуличной турбулентностью и пропадают во тьме.

Ноги выносят меня на Верхнеторговую площадь Гостиного Двора, крупного торгового комплекса столицы, выстроенного в конце XIX века и уже пережившего две полные реконструкции. Небо над Уфой только-только начинает светлеть, однако «Гостинка» похожа на Лас-Вегас – не спит никогда. Если город – это муравейник, то прямоугольный в плане комплекс – явно то место, куда легкомысленный некто без задней мысли тычет своей палкой и, насмотревшись на панику мурашей, шляется себе дальше – забыв палку торчать в мегаполисе маленьких созданий. Сказать, что Гостиный Двор оживлён – ничего не сказать: из многочисленных окон на выскобленный снегоуборщиками асфальт наискось падают ослепительные пласты электричества, изнутри летит нестройный хор рекламных дикторов, старающихся перекричать друг дружку, и на их фоне у музыки, завлекающей покупателей купить какой-нибудь смартфон, нет никаких шансов. Отражаясь в надраенном до рези в глазах полу, устремив прицелы своих глаз в недоступные постороннему человеку глубины бутикового бытия, в кажущемся хаосе носятся несчастные посетители «Гостинки» – господи, сколько же ещё нужно успеть! Разумеется, их суетня кажется беспорядочной лишь на первый взгляд – уж кому-кому, а мне-то прекрасно известно, что стоит чуток постоять и хорошенечко присмотреться, как выявятся скрытые смыслы, цели и значения их движения – но они мне неинтересны, эти смыслы, и до их загадочных целей мне нет никакого дела. Да и стояние на месте чревато быть затолканным, наногунаступленным и, в общем-то, справедливо за это же и обруганным. Так что я, наградив такого умного и проницательного себя ещё одним яблоком, захожу в первый попавшийся бутик – просто чтобы не стоять столбом. Магазинчик оказывается самый что ни на есть мне нужный – с женской парфюмерией. Делаю вид, что выбираю новогодний подарок, и краем глаза примечаю нечто примечательное. С противоположного входа в бутик вплывает чрезвычайно живописная парочка – не то дочка с хорошо сохранившейся мамой, не то девчонка с плохо накрашенной старшей сестрой. На улице поздний март, а эти, можно подумать, в театральный буфет спустились: на пигалице переливается блёстками нечто вроде русалочьей чешуи с обнажёнными плечиками, её спутница разодета ещё более экстравагантно. Чего рот разинул? Женщины в диковинку? Вам бы бром пить, барин, право слово! Может, их машина снаружи ждёт?

Разминувшись нечаянными взглядами с девчонкой, почти сталкиваемся в тесном проходе с мамой-сестрой, чему в немалой степени способствуют мои объёмистые пакеты. Надо бы как-то оптимизировать поклажу, а то ни дать ни взять навьюченный верблюд с повышенной парусностью. Уфа усмехается самоедской сардонической хохмочке и услужливо распахивает перед мной дверь бутика. Выхожу. О, снежок опять зарядил… Занявшись пакетами и неловко запутавшись в руках, роняю портфельчик на тротуар, и тот задорно вспухает облачком нападавших снежинок. Ещё несколько не пригодившихся документов становятся добычей уличного сквозняка.

Неожиданно что-то происходит – и я очутиваюсь в совершенно ином месте – и как бы не в ином времени. Осторожно осмотревшись, прихожу к выводу, что следующая остановка моей незапланированной прогулки – Автоцентр ВАЗ. Здесь почему-то пустынно – и гораздо темнее, лишь там, где совсем недавно проглядывало простуженное солнце, в тёмно-сизой мешанине туч тускло плавает как будто полурастворившийся яичный желток. Вместо неба – какая-то смутно угадываемая непроницаемая клубящаяся пелена. Ни души.

Заслушавшись тишиной, я еле успеваю отреагировать на истошный вопль автомобильного клаксона, как мимо меня, наотмашь залепив спрессованной воздушной подушкой, проносится крохотная допотопная иномарки навроде «Оки» – и на полном ходу впечатывается в дом напротив. Окна первого этажа высоко, и обходится без разбитых стёкол, тем не менее машинёшка, отпрыгнув по инерции от стены, застывает страшным неподвижным комочком. Ни чёрных тормозных следов, ни шевеления в салоне. Пропущенный сердечный удар окатывает грудную клетку нехорошей лихорадочной прохладцей, и я совершаю большую подлость: шепчу онемевшему сыну, что давай-ка мы потихоньку – уходим. Сын кивает, мы заворачиваем за угол, и скомканный автомобильчик остаётся в прошлом. На вымерзших улицах по-прежнему никого.

Меня нисколько не озадачивает присутствие свалившегося как снег на голову виновника нарушения одиночества моей – уф! – прогулки: это же я обретаюсь в четырёхстах километров от Уфы – сын и его мама живут здесь. Отмахиваюсь от ненужных размышлений искалеченной папочкой, та окончательно разламывается надвое, и ворох бумажных листов, закручиваясь в спираль и рыская туда-сюда, под недовольный кашель первых проснувшихся галок удирает куда-то вверх, к теряющимся в туманной круговерти телевизионным антеннам. Я отшвыриваю опустевший портфельчик – зачем он теперь? – отправляю следом бесполезный вещпакет, угощаю сына последним яблочком…

… и просыпаюсь.