– Нет, нет, нет, чувак, даже не думай, понял?! Даже не думай! А то ишь – вздумал мне тут! Давай же, ну! ДАВАЙ!!!
Белое мокрое тельце маленькой мальтийской болонки, обыкновенно пушистой как облачко, а теперь жалкое как выжатая тряпка, тяжело шлёпнулось на примятую траву. Я упал на колени и, не сообразив ничего лучше, задёргал было крохотными лапками бишона, то прижимая их к его грудке, то разводя влево-вправо, но быстро одумался – это же всё-таки не человек. Я оттянул миниатюрную челюстёнку вниз, набрал воздуха и, приникнув к пасти собачонка, вдул свои полные лёгкие и лёгкие щенка.
Пёсик не двигался. Распластавшись в натёкшей с шерсти луже, он смотрел куда-то мимо меня, и подёрнутый мутнеющей поволокой карий глазик, должно быть, уже видел нечто совсем-совсем близкое и никому из живых недоступное.
– ДАВАЙ, ТЮША!!! НЕ СМЕЙ МНЕ ТУТ…
Крепкая рука взяла меня за шиворот и решительно, но вместе с тем деликатно оттащила в сторону. Я взбешённо вскинулся – и с маху наткнулся на спокойный взгляд незнакомого парня, неслышно подошедшего с дороги и возвышающегося над нами подобно подъёмному крану. Как сползающая с пробудившегося вулкана лава наталкивается на выставленную ледяную длань горного озера, после чего, вскипев и недовольно опав, чуть отпрядывает и, стремительно теряя запал, нащупывает обходной путь – так и я, непроизвольно отшатнувшись, упустил необходимый момент, и инициативой без боя всецело завладел мой собеседник. Я сжал кулаки.
– ЭЙ! ТЫ ЧО, ВООБЩЕ…
– Я ветеринар, – отвернувшись с съёжившемуся у ног Тюше, сообщил парень. – Отойди, пожалуйста. Мешаешь.
Ярость набатом ударила в виски. Я задохнулся и схватил парня за плечо – по крайней мере, попытался это сделать, однако моя ничего не различающая рука встретила одну пустоту – отрекомендовавшийся «ветеринаром» незнакомец уже стоял на одном колене и деловито массировал грудную клетку соба. Бешенство и отчаяние, крепко замешанные ужасом от надвигающейся беды, разорвали рот истошным бессодержательным воплем, а сведённые судорогой пальцы выстрелили в направлении непрошеного проклятого вторженца.
Парень, не оборачиваясь, играючи стряхнул мои грабельки, не прекращая своего занятия, чуть повёл головой:
– Отойди, говорю. Время дорого.
– Я САМ!!! – надсадно захрипел я – заорать не вышло. – Я СА-А-АМ!!!
– Нет, – мотнул чубом «ветеринар», накручивая тыльными сторонами сильных ладоней невидимые круги под грудиной Тюши. – Не умеешь. Я видел. Кто же искусственное дыхание собаке делает? У них же всё по-другому устроено. Отойди, а?
Мои ноги словно подрубило захлестнувшей лодыжки растяжкой. Я бухнулся на задницу и только тут понял, что совершенно вымок. Внезапно стало очень холодно. Я обхватил себя за локти и закачался из стороны в сторону, не сводя глаз с раскинувшегося на траве кобелька. Тюша лежал по струнке, задрав курносую мордочку далеко назад и слегка елозил от ритмичных пассов «ветеринара». Одна из передних лапок была подогнута, будто щен хотел оттолкнуть парня, с усилием втирающего свои кулаки ему в подбрюшье, и от этой трогательной лапки у меня мучительно сжалось сердце – хотя, казалось бы, куда ещё больше. Во рту проступил вкус железа, и злые слёзы обожгли переносицу: собачонок как бы говорил своему спасителю – да не надо, оставь, уже ничего не поправишь, я уже…
Спасителю? СПАСИТЕЛЮ?
Я жадно впился в затылок «ветеринара». А вдруг… а вдруг и вправду… умеет… и сумеет?..
И не успела как следует додуматься эта простая как одуванчик мысль, как Тюша дёрнулся, выгнулся колесом, встопорщил дыбом лопушки, раззявил пастёнку – и вывернул нам под ноги огромный шмат зеленоватой пузырящейся слизи. Парень молниеносно схватил щена поперёк туловища, что-то сделал второй рукой – и бишона вырвало второй раз. Соб слабо отстранился, помотал кудлаткой, проморгался – и жалобно посмотрел на меня.
Мир заволокло дождливой пеленой, но на сей раз дождик был весенним и пах не болотной гнилью, а свежесорванной мимозой и почему-то сырым асфальтом. Я всхлипнул и, как был на коленях, потянулся к собаке. Собака потянулась ко мне…
… Дождавшись символического перерыва в наших страстных лобызаниях, усмехающийся парень потрепал Тюшу за ушком:
– С возвращением, малыш! Больше не ныряй где глубоко. А своему хозяину скажи, чтобы…
– Спасибо вам огромное! – едва отпустив пёсика, лихорадочно затряс я руку «ветеринара», путая «вы» с «ты» и вряд ли понимая сам, что лепечу. – Не иначе как сам Бог послал тебя… а мы с ним там на лодке катались, я ему палочку кинул… ой! лодку ещё надо отловить… да чёрт с ней, с лодкой! Ветеринар, да? Воистину, воистину! Хоп-хоп – и готово! Что ещё сказать, что сказать…
– Держи, – снисходительно хохотнул парень, протягивая мне визитку, и я неожиданно заметил, как дрожат его натруженные руки. – Пусть валяется где-нибудь в столе и никогда не пригождается.
Засим последовала довольно продолжительная сцена прощания, перемежающаяся моими бесконечными бессвязными благодарностями и радостным визгом прыгающего вокруг Тюши, после чего мы, наконец, расстались. Парень, наотрез отказавшись от денег, ушёл в направлении остановки, а мы с щеном…
Мы с щеном ещё долго сидели на берегу чуть не разлучившей нас реки и каждый на свой лад обсуждали чудом миновавшую катастрофу. Домой в тот злосчастный день мы возвратились далеко затемно, включили нашего любимого советского «Друга» с Шакуровым – и отрубились в обнимку без задних ног и лап.
Лодку мы, само собой, искать не стали. Чёрт бы ней, с лодкой, в самом деле.
* * *
Всю неделю Тюша маялся как никогда до этого: плохо ел, гулял из-под палки и напрочь отказывался играть. Да чтобы бишон не хотел носиться наперегонки с мячиком? Кто скажи – не поверил бы. А тут на тебе.
– Может, тебя, голубчик, врачу показать, как думаешь? – риторически спросил я у стен, рассеянно перебирая варианты, каким бы ещё способом развеселить моего неистощимого игруна, который сейчас был похож на сдувшийся воздушный шарик.
Точно поняв смысл сказанного, болонк вскинул бровки, следом поднял мордашку целиком, обрадованно улыбнулся и явно одобрительно вяфкнул. Я недоверчиво поглядел на щена.
– Ты серьёзно?
Тюша, скалясь во свои сорок два зуба, недвусмысленно дал понять полнейшую серьёзность и взвешенность своего решения. Я задумчиво потянулся почесать ему бочок, но тот нетерпеливо отмахнулся и вновь выжидательно уставил на меня свои виноградинки. Я медленно выпустил воздух сквозь сжатые губы.
– Ну, разве что проконсультироваться…
Визитка давешнего «ветеринара» сама попалась мне в руки. А ведь я так и не удосужился её толком прочитать – любое напоминание о том страшном дне покамест как следует не зажило и отзывалось весьма болезненно. Я поднёс картонку к самому носу. Забавно: адрес на ней был указан домашний. Частный ветеринар, хм-м-м? «А что такого? – искренне удивился моему удивлению Тюша. – Первый раз о таких слышишь, что ли?» «Да нет, – пожал я плечами, сам не понимая, почему мне ни с того ни с сего вдруг до чрезвычайности расхотелось куда-то идти. – Ладно… почапали, что ли?»
Ветеринар обитал довольно далеко, пришлось ехать. Моросил пахнущий бензином косохлёст, по пустым блестящим тротуарам слонялся сквозняк. Визитная карточка спасителя жгла карман. Вот мы и на месте.
– Проходите! – радушно пригласил нас старый знакомый, кажется, даже ожидавший нашего визита. Эка невидаль – собственноручно откачанные четвероногие утопленники с хозяевами на поводке. Наверное, к ветеринарам такие каждый день в гости заходят.
Не успел я перевести уличный дух, как мой болонк, мой вскормленный с кутячьих коготков Тюша хозяйственным комочком прокатился по прихожей, втёк в гостиную – и как ни в чём не бывало обстоятельно устроился… у кресла гостеприимного парня, невозмутимо умостив свою развесистую башку на его тапочке.
У меня глаза полезли на лоб.
– Э! Нахал! – смущённо возмутился я, призывая питомца к порядку. – А ну-ка…
– Оставь его, – тихо сказал ветеринар. – Чего там… пусть.
– Как это «пусть»! – окончательно разозлился я, всё больше и больше чувствуя себя идиотом, стал разматывать накрученный на кулак поводок. – И вообще… извините за беспокойство! Мы, пожалуй, пойдём, всё с нами в порядке… Тюша! ТЮША!
Парень – спасибо ему огромное! – уговаривать не стал.
– Хотя бы дождь пережди, – молвил он, переходя к креслу. Щен подвинулся, давая тому место, и переложил мордаху с одного тапка на другой. Да что же это такое…
– ТЮ-ША, – тоном, не сулящим ничего хорошего, процедил я. – КО-МНЕ-ТЮ-ША.
И в это мгновение произошло второе за неделю чудо – первым, разумеется, было волшебное воскрешение несостоявшегося пловца. Тюша оторвался от тапка – и пристально, с поистине нечеловеческим вниманием заглянул ВОВНУТРЬ МЕНЯ – да в такие глубины, о которых я раньше даже и не подозревал. И в результате – нет, никакого откровения на меня снисходить не стало – просто где-то там, на самом донышке души на самую-пресамую чуточку приоткрылась еле заметная дверца, из-за которой под колыбельный перешёпот донёсшейся невесть откуда флейты тепло и нежно заструилось мягкое золотистое сияние. А потом…
Потом в очередной раз ударило сердце, и тюлевый полог, отброшенный налетевшим из форточки ветряным выдохом, продолжил своё несвободное падение, а работающий вхолостую телевизор отрешённо сменил следующую порцию кадров. Потом нехотя вернулся слух, потом обоняние. А потом… потом я ушёл.
Ушёл, провожаемый двумя парами глаз – человеческих и собачьих.
P.S. Спустя немало времени после тех событий случайно мне подвернулась интернет-заметочка о собаках, не переносящих воду. Невероятно, но среди них оказался и мой мальтезе! Выяснилось, что эти белоснежные создания весьма трусливы в воде, и вовсе не столько из-за своих размеров, коротенькой морды или быстро намокающей шёрстки, сколько «благодаря» именно что слабой трахее, которая, к сожалению, с возрастом лишь добавляет болонке проблем с дыханием. Где же ты была, уважаемая статеечка… как знать, быть может, появись ты тогда, перед нашим с Тюшей лодочным заплывом, так и не пришлось бы мне писать этих невесёлых строк. А теперь… пылиться тебе теперь в загашниках моей небезразмерной памяти до скончания моих веков, бо при всей своей информативности нынче полезности в тебе чуть – ведь собаку я, понятное дело, уже больше никогда не заведу.