Что может быть хуже размена квартиры? Разве что её последующий ремонт. Который, как известно, хуже пожара. Хуже которого, как известно… мало что. А если в целевой квартире предполагается жить с новообручённой, а владелицей одной из уходящих в размен жилплощадок числится свежеразведённая, а вдобавок ещё в деле фигурируют мамы обеих сторон и бесчисленные, профессионально прошаренные в риэлторстве подружки, то упомянутый пожар по шкале катастрофичности начинает стремительно съезжать в сектор мелких неприятностей типа оторвавшейся пуговицы или сломавшейся зубочистки. И это при том, когда суммарная стоимость размена даёт, в общем-то, нехилый простор для манёвров и даже лёгких капризов вроде неподходящего района или там слишком уж совмещённого санузла (как правило, вид из окна из сметы уже вылезает, так что тут уж приходится есть что есть).
Но нет худа без добра, и моими горячими молитвами чтобы всё, наконец, побыстрее закончилось вариант подворачивается просто на загляденье. Район тих и насквозь спален, дом внушителен и весьма собою экстравагантен: эдакая бастионная «сталинка» с неожиданной пентхаусной нашлёпкой поверх привычных четырёх высокопотолочных этажей. Нашлёпка, что удивительно, вполне себе полноразмерна и даже очень даже по уму спланирована: три громадные изолированные комнаты, все (за исключением дальней) выходящие «наружу», обширный «корабельный» коридор (и будет же где развернуться дитю на педальной машинке!), ожидаемо маленькая тесная кухонька (видимо, занятым управлением страной советским кухаркам было не до мещанской готовки). Разумеется, последний этаж, однако сверху резиденция нахлобучена немаленьким техническим этажом, что вкупе с заверениями продавчихи о недавнем плановом капремонте с барского плеча ЖЭКа позволяет надеяться на сухие потолки. Стены толстенные – простукал (моя работа плотно завязана на тишину, и сие оказалось прямо-таки персональным подарком). «Дворец! Мечта! Виват архитектору!» – всё больше и больше распаляюсь я любовью к хатке. «Гуд конура!» – одобряет выбор моя языкастенькая и зачем-то незаметно щиплет любимого мужа за филей.
Садимся с продавчихой попить чайку (терпеть его не могу). Сияюще переглядываемся с женой и почти искренне хвалим каменные печенюшки с резиновым джемом. В деловых переговорах наступает короткий штиль. Совсем скоро на брег нашего семейного уюта нахлынет тёплая тропическая волна и, откатившись, сдёрнет покрывало, каким до поры до времени прячут памятники – и нам останется лишь восхищённо ахнуть, подмахнуть миллион и одну бумажку и изо всех сил верить, что представший взору замок выстроен не на песке и не из него же.
Звякает решительно откладываемая мною ложечка – и тут из дальней комнатищи – ЦЦЦОК! ЦЦЦОК! ЦЦЦОК! – словно «Титаник» из тумана выплывает большой грустный чёрно-белый лабрадор. Грузно и неспешно, как к старому знакомцу, подходит ко мне и запанибрата укладывает тяжеленную лобастую башку на приспущенный в неосторожности локоть. Меня ведёт на сторону, я спасаю недопитую чашку и чудом сохраняю равновесие. «Чего тебе, псарче?»
– ДАВАЙ ПОИГРАЕМ! – гулко ВУФФФкает соб и роняет мне на шлёпанец ошмёток слюны. – Ну пожалуйста! Ну чють-чють! (да, пёс просит именно так, и удивительного в том ничуть – в самом деле, откуда же ему знать НАШУ орфографию… да и зачем?)
«Ну давай», – рассеянно соглашаюсь я, на автомате достраивая в воображении наше будущее житие в этих хоромах. Цербер недоверчиво расплывается в жутком оскале, раззявливает пасть и выплёвывает мне на сведённые колени изжёванный теннисный мячик. Не без труда отлепляю от себя игрушку и запускаю трассирующий брызгами снаряд вдоль по коридору. Кобелина, радостно разбрасывая мощные мосластые лапищи, несётся следом и, как бы не сразу увидев, куда закатился вожделенный кругляш, недоумённо встаёт на дыбы, пожимает плечами, застывает, балансируя, азартно взвывает – А-А-А! ВОООТ ТЫЫЫ ГДЕЕЕ! – и всей своей тушей обрушивается на «спрятавшуюся» посреди прихожей жертву. Мяч издаёт короткий всхлип – и слюняво вываливается мне в «подол» обратно.
– КИДАЙ! КИДАЙ! – колотит по обоям толстое собачье «полено». – У ТЕБЯ ТАК ЖЖЖАШШШИБИСССЬ ВЫХОДИТ! (дальше ВУФФФкается что-то совершенно нечленораздельное).
Продавщиха умиляется и тает, жена сдавленно хохочет в смартфон, измученный чайник мечется меж чашечками по надцатому кругу, на печенюшки больно смотреть. Пентхаус сотрясается от пулемётных ударов лап, изредка замирая и прислушиваясь к звукам выкапывания неудобно закатившегося мячика. Почти метровой толщины стены сурово хмурят брови и молчат. За арочным стеклопакетом беззвучно течёт «Улица 50 лет СССР», исподволь обрастая сумеречными огоньками. На ощупь мои джинсы уже неотличимы от засаленной спецовки дворника, а одеревеневшая рука давно махнула на всё рукой и перестала выбирать какое-то определённое направление для броска. Весь мир сжимается до размеров прямоугольной полосы линолеума, упирающейся в дверь очень изолированного, мать его, санузла – и умоляющих влажных глаз большой собаки, до самых ресничек налитых таким невыразимым счастьем, что свободная рука, всё порывавшаяся хлопнуть по столу и запустить в стену этой заевшей пластинкой, так и останавливается на полпути, нелепо повиснув глупым безвольным крючком.
Стоит ли говорить, что уходим мы очень, очень и очень запоздно. Вослед ещё долго несётся бестолковая хозяйкина воркотня – и буквально сверлит спину недоумённая собачья обида – как же так?.. почему?.. за что?.. ведь всё было так хорошо?.. ЧТО Я СДЕЛАЛА НЕ ТАК?!
Выйдя из подъезда в ночь, я вытираю руки жениной гигиенической салфеткой и украдкой кошусь вверх. В ослепительном полукруглом витраже пентхауса неподвижно торчит продолговатая головка большой собаки, кажущаяся отсюда не больше смартфонного смайлика. Уши псины висят навроде полурасправленных лепестков стрелы, готовой – несмотря ни на что! – вот-вот сорваться с тетивы, распрямиться и встать ликующим торчком. Смотреть на такое невыносимо, и я ускоряю шаг. Где-то под сердцем едко язвит мерзкое ощущение, будто я только что украл нечто дорогое и даже бесценное… и украл у того, кто, мало того, не смог бы мне в том помешать, даже если бы и захотел – так ещё и охотно отдал бы это сам.
Перейдя «Улицу 50 лет СССР» на мигающий жёлтый, мы с женой переглядываемся и, не сговариваясь, передумываем соглашаться на столь удачно подвернувшийся вариант.