В коробке из-под конфет среди прочих клочков резаной бумаги появились двадцать полностью белых. Они держались рядом и с ужасом смотрели на остальных.
Сначала на них не обращали внимания. Потом коробку грубо перевернули, размазали маленькие заготовки по столу и стали переворачивать по одному — по два. Кого-то откладывали в сторону и пытались сложить исходную картину. Всё это сопровождалось криками, слезами, усмешками… Когда почти половину свеженарезанных бумажек отложили на какую-то плёнку, все остальные отправились обратно, в коробку, обитавшую над книгами на третьей полке книжного шкафа. По дороге Мак понял, что на двадцати оставшихся в коробке новых обитателях ничего не написано, не нарисовано и не напечатано ни с какой стороны.
Мак был главным в коробке, когда она лежала на месте. Одна его сторона была позорно чистой, зато на другой неизвестный автор (кажется, кто-то из взрослых) украсил однотонно-зелёную карандашную траву ярким миниатюрным маком. Когда лист резали, мак оказался точно посередине клочка. Соседи по листу, которым в основном достались угловатые и плоские половинки цветов на фоне той же травы, безумно завидовали, а чёрно-белое большинство немедленно предложило Маку возглавить их всех. Мак согласился и быстро забыл об этом: никем управлять не требовалось. Заниматься в коробке было нечем, только разговаривать с коллегами и думать о чашечке из бумаги, стоявшей на той же третьей полке. Кто-то думал с нетерпением, кто-то с горечью, Мак предпочитал спрашивать, что думают другие. Он вообще больше любил спрашивать и узнавать, чем отвечать.
Он знал, что двусторонние знают больше всего интересного; односторонние, как он, мечтательные, но решительные. А вот альбиносов, произошедших от полей листа, случайно обойдённых миром людей, оставалось только пожалеть. Большую часть времени они думали о своей бессмысленной жизни, а почти все попытки Мака разговорить таких оканчивались неудачей. В тёмной коробке их узнают по молчаливости. Альбиносов обычно по два на лист, иногда по четыре. Но не двадцать-то точно! Кому пришло в голову изрезать такой пустой листок?
Мак всё-таки попытался разговорить новоприбывших. Он спросил: «Вы кто?» Молчание. Снова спросил и не получил ответа. Ну и ладно, не хотят — и пожалуйста.
В коробке нашлись сердобольные бумажки, которые рассказывали альбиносам о мире за пределами коробки. О книжной полке. О девочке, которая иногда открывает коробку и достаёт кого-то. И о чашечке, которая однажды станет высоким зайцем, сложится из вынутых бумажек.
— А потом зайца поставят на самый-самый верх, и мы будем смотреть на людей с высоты! Представляете?
— Да ну, там же скучно сидеть. Даже не шевельнёшься, вся конструкция развалится.
Бумажки стали спорить громче, чем обычно — они хотели, чтобы именно эти альбиносы включились в спор. Но этого не происходило. И у соседей не спросишь, никто даже не знал, что на них было нарисовано. Темно в коробке всё-таки. «Ничего, вот попадут в зайца, там всё и узнаем…», — надеялись те бумажки, которые хотели попасть. «Вот попадут в зайца, разговорятся…», — злорадствовали те, кто попадать не хотел.
И вот, очень скоро, настал великий день. В составе будущего ряда зайца пять бумажек-альбиносов из этих двадцати достали из коробки и положили на стол. Рядом с ними лежал Мак — перед уходом из коробки он передал «бразды правления» двустороннему клочку из реферата о животных Индонезии. Маку надоело разговаривать с другими, теперь он хотел наблюдать мир и задавать вопросы себе. Отвечать он всё так же не любил, но не для любого же вопроса есть ответ?
С альбиносами не церемонились: складывали их, как и другие бумажки, и надевали на колья чашечки, из которой когда-нибудь вырастет высокий заяц. Заяц и сам был почти что альбиносом: односторонних складывали обычно чистой стороной наружу, двусторонних старались так, чтобы не было видно цветных картинок. А когда очередь почти дошла до Мака, в комнату зачем-то забежал человек, ворошивший бумажки несколько дней назад. Он собирался просто пробежать мимо, но случайно увидел Мака и схватился за голову…
Теперь Мак висит на стене в гостиной, зажатый между скотчем и бумажкой с клеем. Рядом с ним — большинство его соседей по карандашной траве. На месте истраченных фрагментов взрослый дорисовал лужайку, а на лужайке — незабудку и ромашку. Новые цветы оказались жуткими фифами и без конца спрашивали у Мака, как они выглядят. Мак молчал, потому что отвечать ему не хотелось, а спрашивать было некого. Он полюбил смотреть на небольшой листочек на соседней стене с непонятными серыми каракулями, а потом спрашивать себя: не жаба ли это? Не лебедь ли? Не строение ли человеческого мозга?
Девочка принесла пачку каких-то бумаг скучного вида, из них нарезались новые бумажки и ссыпались всё в ту же коробку. Заяц вырос и отправился в другое место — кажется, в кухню. Через несколько месяцев за ним последовал лебедь. Наверняка и там, и там были альбиносы, только как их различить в толпе бумаги?
Ольга Ахсахалян, 16 лет