Пока строилась башня, у вавилонской блудницы не было отбоя от посетителей – от бесправных рабов и чернорабочих, до властных прорабов и высокомерных архитекторов. И ко всем она проявляла благосклонность и была любвеобильна. Кажется, не существовало урода и калеки, который не возбуждал бы в ней хотя бы малой доли сострадания, выражавшегося лаской.
Блудницу окрыляли строительные работы, и перед каждым соитием она расспрашивала об их ходе: ей так хотелось, чтобы в ее родном городе воздвигли великую башню, прободающую всеядное лоно Небес. И соискатели ее чрева охотно рассказывали о строительстве – как кирпич за кирпичом, этаж за этажом башня приближается к своей цели, а когда цель будет достигнута, на земле воцарится Эдем, ибо ангелы сойдут на землю, а смертные займут их место в эмпиреях.
В то время все говорили на одном языке – даже приехавшие в Вавилон из далеких уголков планеты ради поиска наживы, удачи и счастья. Блудница узнавала от них много нового. Она не окончила школы, но могла бы поддержать разговор на любую тему, если бы только ее завсегдатаи нуждались в обмене словами и мыслями...
Но потом в строительстве произошел роковой сбой. Неверно расхожее предание о том, что боги наказали посягнувших на их автономию самозванцев, наделив их несхожими языками и лишив возможности понимать намерения ближнего. В начале конфликта, в итоге погубившего амбициозное начинание, язык по-прежнему оставался общим, но в подходах к строительству наметились коренные разногласия, приведшие к непримиримым расхождениям:
Первые (нетерпеливые) проявляли недовольство темпами работ – да, башня росла, но как мучительно медленно! – и предлагали бросить на строительство все силы: работать не покладая рук в две или три смены.
Вторые (осмотрительные) возражали, что башня становится все неустойчивее, и следует приложить усилия для укрепления ее основания, ради смещения центра тяжести ближе к твердыне земли.
Третьи (психологи) указывали на парадокс в духе Уловки-22: безоглядное и поспешное стремление ввысь закончится неизбежным падением, но укрепление основания заведет в неминуемый тупик: на расширенных нижних этажах появятся трактиры, магазины, казино, кинотеатры и публичные дома, и рабочий люд, утратив интерес к предприятию, станет там пропадать. Но когда психологов спрашивали, в чем же выход, они отвечали уклончиво (мол, время покажет, а затем оно же залечит раны), а то и вовсе горестно разводили руками.
Тогда к ним на помощь приходили четвертые (философы), утверждавшие, что решение проблемы следует искать в золотой середине соответствующего сечения, но не могли вразумительно объяснить, что это значит, и где его искать. Некоторые представители этого высокоинтеллектуального лагеря предлагали строить башню под углом: чтобы, так сказать, проникнуть в ряды небесного противника с флангу и застать его врасплох.
Пятые (оппортунисты и сторонники компромиссов) подхватывали абстрактное учение философов, но истолковывали его по-своему: они предлагали прекратить строительство в высоту и расширить башню – но не в основании, а, наоборот: превратить ее вершину в площадку с балюстрадой. Что достижение небес следует понимать не буквально, но аллегорически: медитация на возвышенном плато позволит страждущим слиться с божественным в немой молитве, сделав последнюю более наглядной и внятной для небожителей.
Но пока первые с пеной у рта обвиняли пятых в пораженчестве, замаскированном красивыми теориями, и напоминали, что самые страстные и самоотверженные молитвы многие века оставались без ответа, и небеса можно взять только штурмом, шестые (хитрые и дальновидные) втихую собрали свои манатки и смылись восвояси под укрытием безлунной ночи.
Однако седьмые (бдительные, хотя и лишенные собственного мнения и терпеливо ожидавшие консенсуса) протрубили тревогу, и за шестыми устроили погоню. Их вскоре настигли и насильно вернули обратно, ибо строителей связывала круговая порука коллективной клятвы, и они обязались разделить общую участь.
Таким образом, разногласия предшествовали лингвистическому плюрализму, и как раз несхожие парадигмы мышления сначала привели к тому, что люди, говоря на одном языке, перестали друг друга понимать, а затем и к утрате общего средства коммуникации и его замене несхожими наречиями.
Блудница приняла это осложнение близко к сердцу, которое билось теперь учащенно и неровно, и за которое она часто хваталась. Она пыталась урезонить и убедить спорщиков – каждого в отдельности, в своей теплой постели. Внезапно эта Мессалина возомнила себя Мессией и решила, что ее жадное и трепетное тело способно стать общим знаменателем разлада. Заготовив проникновенную речь (казавшуюся ей неопровержимой в ее уютном алькове), она несколько раз ходила к месту строительства, чтобы произнести ее. Но несогласное кишение людского муравейника и тревожный гул улья (всех этих людей она знала изнутри, но только по отдельности) лишали ее дара речи. И тогда она просто распахивала свою тунику, выставляя напоказ потрепанное, но все еще прекрасное тело. Некоторые приостанавливали работу и с удовольствием глазели на блудницу. Другие дружелюбно подмигивали старой знакомой и сразу возвращались к своим занятиям. Третьи не замечали ее вовсе (вавилонцев было трудно удивить непотребством). Охранники гнали блудницу прочь, усмотрев в ее высоком ритуальном действе бесстыжую коммерческую саморекламу.
И вот все окончательно разладилось и распалось. После нескольких кровавых стычек и таинственных (участившихся) падений с вершины башни, строительство окончательно заглохло. Разрозненные группы людей – одни с навьюченными ослами и верблюдами, другие со скарбом на собственном горбу, а третьи вовсе без пожитков (поскольку в любой, самой проигрышной, ситуации одни наживаются, а другие теряют все) – устремились прочь из проклятого Вавилона. Обрубок башни уныло торчал в небо, жалуясь на свою поруганную участь и взывая к божьей милости.
И блудница осталась одна. Теперь к ней ходили только старики, отказавшиеся покинуть разоренный город, в котором они провели всю жизнь, и подростки, оставшиеся без присмотра пропавших без вести родителей. Блудница принимала и ублажала равно старцев и юнцов, но в ее сердце поселилась порча печали. Она часто ходила к останкам башни, и на ее глазах наворачивались слезы: в который раз убогая проза жизни побеждала божественную любовь, огонь которой задыхался под углями и пеплом.
Впоследствии многие теологи посвятили проблеме строительства Вавилонского Столпа обстоятельные и эрудированные монографии. А прочие мыслители попытались проникнуть в ее тайну меткими и загадочными (как она сама) афоризмами.
Одни (наиболее прямолинейные) верили, что праведный гнев небес положил конец богопротивному зодчеству.
Другие (прагматики) возражали, что Богам было нечего опасаться, и что строительство было заранее обречено на провал в связи с архитектурными просчетами и ограниченностью земных ресурсов. И что боги с любопытством наблюдали за тщетными потугами и надвигавшимся фиаско и делали печальные выводы о дремучей и беспробудной человеческой дури.
Третьи (фанатики мщения и апокалипсиса) утверждали, что боги не только не мешали работам, но злорадно предвкушали апофеоз: как Они показательно казнят лидеров, воздев их буйные головы на острые копья; возьмут их непосредственных последователей в рабы и скинут обратно остальную шушеру – эпигонов и конформистов.
Четвертые (кабалисты) придерживались точки зрения, что Бог и вовсе не заметил первого в истории человечества восхождения, и что если бы строительство успешно продолжилось, самозванцы очутились бы в безвоздушном пространстве и погибли там от недостатка кислорода. И чем больше человек думает, что приближается к Богу, тем непоправимее Тот отдаляется от него. А каждый реальный шаг к Богу, сопровождается Его отступлением в геометрической прогрессии, ибо Вседостаточный не терпит соседства смертных.
Пятые (культурологи и антропологи) предпочитали домыслам историко-культурный анализ и связывали Вавилонскую легенду с мифами о Прометее и Икаре, усматривая в них предтечу альпинизма.
Шестой (бард) изрек: «Вавилон – это состояние ума. Понял ты или нет». И его, действительно, мало кто понял.
Седьмой (мало кому известный поэт) написал с пафосом, но, возможно, не без иронии:
НесказАнно повезло нам:
Не безгласная толпа –
Мы – потомки Вавилона
Непокорного столпа.
(Однако сперва показавшаяся ему оригинальной рифма «толпа – столпа», впоследствии предстала банальной, ибо «толпа» была этимологически напрямую связана со «столпом», и поэт решил изъять стих из циркуляции среди нескольких друзей).
Но никто из них не вспомнил в контексте строительства о вавилонской блуднице. И лишь один апостол с параноидальными шизофреническими наклонностями нагородил о ней кучу вздора, приплетя какого-то багряного зверя, на котором, мол, блудница бесстыже восседала (отблеск золотого тельца?), увенчанного семью головами и десятью рогами (неосознанная метафора разногласий и разноречий, которые она пыталась примерить редким любовным даром своей ненасытной и уязвимой женской плоти?)
16-17 сентября, 2022 г.