21
Через неделю медики филиала Института Времени повторили свой успех на другом пациенте – трактористе Рауле, которого привезли им после операций. Ожоги у него зажили через сутки, трансплантированный глаз приживался дольше, но это не мешало Даше и Денису посещать своего нового знакомого в палате под открытым небом. Тракторист проникся к своим пассажирам необычайным доверием, его искренние простодушные рассказы постепенно сформировали картину того, что же всё-таки было в кабине трактора. Сама по себе задача создания процессора для синтеза голоса, песен технически не вызывала трудностей, у того же биомеха-сенбернара Тибериуса имелся лингвистический процессор, сделавший его незаменимым советником и оппонентом для поэта Мигеля Ричи. Но из слов Рауля становилось понятно, что скромная тракторная кабина действительно жила какой-то своей жизнью и саморазвивалась, то и дело ставя обывательское сознание своего водителя в тупик то новой музыкой, то песней. Всё это было ребятам интересно, только Рауль видел в своём тракторе средство передвижения, а не интеллектуальный потенциал, к которому при всём желании телегу с сеном не прицепишь.
– Дон Рауль, – миролюбиво говорила ему Даша, пока тракторист сидел на стуле и развивал по специальной методике остроту зрения имплантированного глаза, стараясь рассмотреть им буквы испытательной таблицы на стене. – Дон Рауль, бытие определяет сознание, вы совершенно правы, что телегу с сеном надо просто везти, а не воспевать в песне. Но «Песня о сене» в исполнении вашего папы – это ностальгический шедевр, где, скажите, во Внеземелье можно найти стог душистого сена и поваляться в нём, да ещё с любимой?
– Я раз вёз в телеге целый стог, – отвечал тракторист, – ехал осторожно, чтобы не растрясти, включил музыку, а папаша как раз про сено и поёт, да так поёт, что моя телега ни с того, ни с чего вдруг весь стог на дорогу и вывалила. Я же не мог сказать, что это у неё от пения сработала гидравлика подъёма кузова, верно? Надо мною бы тогда весь посёлок смеялся.
Когда Рауля выписали, Зет Петерс от лица Службы безопасности Земли и от мэрии Пуэрто-Атардекер в присутствии собравшихся на торжественную акцию местных жителей преподнёс ему на поселковой Площади Собраний восстановленный трактор. Кабина у него была похожая, но другая, её нашли на складе Космофлота, а ту, сгоревшую, Карина Виттер забрала в лабораторию. Ион помог, прислал бригаду реставраторов из Европейского музея техники, они аврально за несколько суток восстановили машину. Даже песни дона Алонсо записали ей в память, но с ними случился облом. Теперь машина оценивала состояние водителя и, соответственно ему подбирала ту или иную мелодию для воспроизведения, а в прежней кабине было не совсем так. Когда Рауль забрался в машину, закрылся в ней и включил музыку, то улыбка на его лице сразу сменилась разочарованием. Никто не мог понять, в чем дело, пока он не вылез обратно и грустно сказал присутствовавшему на церемонии Денису, что из кабины «исчез дух», и «она стала скучной».
– Ну, повесьте там всяких амулетиков, колокольчиков, – посоветовал на это юноша. – На автостанции я, кажется, видел у нескольких ржавых колымаг вполне сохранившиеся клаксоны. Груши у них поправить и можно гудеть.
– Это диких животных отпугивать вешали, когда тут в стародавние времена туристов по джунглям да предгорьям катали, – сказал Рауль, совершенно не поняв сарказма юноши. – Они боялись этих «гуделок» и убегали, да и пассажирам было развлечение. А мне-то на кого гудеть, я же по плантациям езжу?
Старший Ричи тоже должен был быть на церемонии, но бросил всё ради встречи с отремонтированным Тибериусом и улетел в Мехико. Профессор Лещенко уже обстоятельно ему доложил, что случилось с биомехом, огорчил, что не всю личную творческую информацию Ричи-поэта удалось спасти, да и сам лингвистический процессор, некогда установленный в биомеха мамой Мигеля, пришлось менять на более современный, таких, как там, просто не нашлось.
– Он тебе понравится, – сказал Володя Лещенко на экране коммуникатора, – новые версии, они, знаешь ли, продвинутые. Они могут, например, имитировать твой творческий стиль…
– Володя, ты мне друг, но имитировать мой стиль не нужно! – сразу заявил ему Мигель. – Я ещё живой, после смерти – имитируйте, что угодно, мне будет всё равно. Убери эту имитацию!
– Хорошо, хорошо, будь по-твоему, – поспешил согласиться профессор. – Перепрошивать не станем, просто заблокируем функции.
– А Тибо мне не будет на каждом шагу сообщать, что у него что-то заблокировано? Послушай, у тебя же должен с прежних ремонтов сохраниться его образ – страховая копия исходной версии?
– Мигель, дорогой, я бы рад, но любой страховой образ предполагает идентичность носителя, которой у нас нет. Мы сделали всё, что могли. Привет Тамаре и Денису!
После такого диалога Ричи не мог не поехать в Мехико. С ним до терминала стратосферника отбыли почти все обитатели автодома: их ждали другие дела. От бурной «собачьей радости», как в прежние времена проявленной его любимцем при встрече, Ричи успокоился. В дороге осторожными наводящими вопросами он выяснил, что пропала информация только с того момента, как автодом выехал задним ходом на шоссе и биомех повредился от какого-то внешнего фактора. У Мигеля совсем отлегло от сердца. В коптере он прочёл Тибериусу свое давнее стихотворение для проверки реакции и услышал от него вполне привычную язвительную оценку.
– Ты гениален, но ты лентяй, – заявил биомех хорошо знакомым голосом. Пасть при голосовом общении он теперь не просто раскрывал, как прежде, а ворочал в ней «для правдивости» языком. Это можно было отключить в настройках, но Мигелю сие показалось забавным, особенно когда пёс прикусил свой язык и пожаловался, что его длина побуждает говорить кратко. Словом, старший Ричи прилетел в Пуэрто-Атардекер счастливым. На церемонию в мэрию они с Тибериусом успели в самом конце, когда тракторист уже уехал. Народ разошёлся по своим делам, и на площади остались только Денис с Зетом.
– Тибо, лапа ты наша, – растроганно произнёс юноша, лаская биомеха. – Папа, ты доволен?
Ричи-старший не ответил. Он молча показал Петерсу панорамные снимки, сделанные из коптера. Зет удивлённо поднял бровь и посмотрел на Мигеля.
– Это прямо сейчас снято? – спросил он.
– Да, только что. Солнце низко, тени, но ты сам видишь, что это не совсем тени. На шоссе, например, тень, словно там стоит горный хребет. Я поэт, конечно, «воображака», но это явно из параллельной реальности. А теперь посмотри эту панораму в режиме так называемой «темпоральной индикации», у меня на коммуникаторе стоит специальное приложение, всё-таки в Дальневиде мы тоже со временем «играем». На таком принципе прежде работали сканеры «шарах» и их следов в аномальной зоне.
Петерс видел на экране протянутого ему Ричи коммуникатора, что всё пространство на земле было равномерно заполнено маленькими голубыми вкраплениями. Имелось несколько мест, где они сгущались и сияли, словно туманные облака – Круглое озеро, печально знакомый участок шоссе, шале «Эдинбург», несколько еще незнакомых участков вдоль побережья и, конечно, филиал Института Времени. Денис рассматривал снимки вместе с отцом и Зетом.
– Ты знаешь, после внезапной смерти ботаника Бусто Роман Самоедкин решил «затвориться» и сам попросил меня и Милу никому не говорить, где он, чтобы его не отрывали попусту, – вдруг сказал Зет. – Романа взял под личную опеку Ион. Мы тут увлеклись своими приключениями, бегали, ломались, лечились, а наш друг скромно сидел в доме Бусто и разбирал его загадки. У покойного оказалось много загадок. Роман до сих пор там с упоением роется в книгах и коллекциях, еду и всё необходимое ему доставляют, так что Мила за него спокойна. Я сейчас иду к нему, могу взять вас. Кое-что расскажу по дороге.
Из дальнейших слов Зета оба Ричи поняли, что местный ботаник и любитель хамайки на самом деле имел отношение к «Ложе темпоральных исследований». Самоедкину удалось обнаружить в библиотеке ботаника несколько материалов «Ложи», возможно, к нему они попали от Тромсена.
– Их и Крис Мейн мог привезти, – заметил Мигель.
– Мог, – согласился Зет. – Только на материалах есть и пометки Тадеуша Ковальски, почерк точно его. Нам с братом, конечно, безумно интересно бродить в тумане былых времён, строить всякие версии, но хочется ясности. Так вот, больше нет никаких сомнений, что идея опыта в Церне родилась здесь. Именно здесь, в Пуэрто-Атардекере должен был зародиться после временного сдвига новый мир и начать своё триумфальное шествие по всей планете. Только они промахнулись, рассчитывая на голубые кристаллы. Местные голубые кристаллы или поглотили хроносдвиг, или отразили его, как сейчас отражают структуры из америта в «Гостинице для пришельцев».
– А как же так, ведь Церн далеко от Мексиканского побережья? – не понял Денис.
– Так Земля же вертится, – улыбнулся Зет. – Если бы она не вертелась, всё было бы идеально. Сами экспериментаторы ошиблись в расчётах: они, как видно, считали, что при хроносдвиге Земля тоже остановится. В Институте Времени полагают, что хроноимпульс не гасится в пространстве, он создает «пузырь», обладающий внешним поверхностным натяжением, если провести аналогию с жидкостью. Импульс достигает «поверхности» пузыря и отражается обратно, создавая аномалию. Хронопрокол через пространственно-временной канал, как в установке Дальневида, это совсем другое дело. Но в то время темпоральные генераторы в Церне могли разве что «вспучить» текущее время, на прокол они были не способны. Отражение импульса из Церна ударило не в Пуэрто-Атардекере, а совершенно в другом месте, с муляжами, «шарахами» и прочим.
– Зет, все экспериментаторы имеют право на ошибку, – произнёс Ричи. – Я не могу дать стопроцентной гарантии, что при рабочем запуске Дальневида не произойдет нечто непредсказуемое. Если честно, то я понимаю тех, кто ратует за вынос установки куда-нибудь подальше с Земли, но без Земли, её геокристалла, она бессмысленна. Более того, на какой-нибудь другой планете Солнечной системы её не разместить: нужна именно землеподобная планета, способная поддержать зарождение и развитие жизни. Но не из земной группы, тут важно и расстояние до светила.
– Мы пытаемся прыгнуть выше головы, – ответил на это Зет. – Могу сказать, что мой брат решил официально закрыть сие запутанное дело за давностью сроков и кончиной всех возможных фигурантов. Аминь.
Остаток пути до дома старого ботаника они шли молча. В доме Бусто Мигель бывал несколько раз при жизни его хозяина, но совершенно не рассмотрел внешность здания, скрытую буйной вьющейся по стенам зеленью. Теперь зачем-то стены от растительности очистили, дом стоял весь на виду и поражал бесформенностью своей архитектуры. Сложен он был из местного камня-ракушечника, на некоторых стенах виднелись большие трещины, залепленные явно наспех строительной пеной, жёлтой и рыхлой от времени. После шале «Эдинбург» и других аккуратных домов в посёлке видеть такое было странно.
– Бусто же был инвалидом, – напомнил Зет, поймав взгляд Ричи. – Как умел, так и жил всю жизнь. Ему часто не до внешнего лоска было.
Самоедкин встретил друзей у входа в дом. Роман резко похудел и осунулся. Но глаза горели, это был верный признак, что ему очень интересно.
– Ты чего нашёл? – шепнул ему Мигель, когда они обнялись.
– Себя! – ухмыльнулся Самоедкин. – Самый верный способ найти себя – это заняться тем, что заставит забыть про время.
– В пустыне времени нет, – пробасил Тибериус. – Это писатель Грэм Грин сказал, между прочим.
– Ну, значит, я – в пустыне, – засмеялся Роман и повёл друзей внутрь дома. Они прошли в небольшую комнату с диванами по стенам. В центре стоял низкий стол, заваленный книгами.
– Армандо, у нас гости, – сказал Самоедкин, подняв голову к потолку.
Зет и Мигель удивлённо уставились друг на друга, когда раздался памятный им голос старого мексиканца. Он приветствовал их и засмеялся мелким смехом. В комнату беззвучно въехал маленький робот с подносом, на котором стояла знакомая Мигелю старинная бутыль на несколько литров и бокалы.
– Умный дом? – удивлённо спросил Мигель у Петерса. – Не припомню, чтобы он себя как-то особенно проявлял, когда мне приходилось здесь бывать…
Петерс неопределённо пожал плечами, хотя уже начал кое о чём догадываться.
– У дона Армандо превосходная хамайка, – заявил тем временем Самоедкин, наполняя и поднимая бокал. – За встречу, друзья! Теперь вы понимаете, что в этом доме можно просидеть сколько угодно, и мне некогда было скучать?
– Дон Армандо, простите моё любопытство, певец Алонсо – это ваше изобретение? – вдруг спросил у потолка Петерс, внимательно рассматривая широкий голубой фриз, окантовывавший его по периметру.
– Как вы догадались? – раздался в ответ старческий смех. – Моё и Тромсена, чего уж тут скрывать. Мой отец с Алонсо был очень дружен, они руками могли собрать любую машину из хлама, а я дружил с сыном Тромсена и до, и после той трагедии с кристаллами. Однажды нам пришла в голову идея, которую мы воплотили. Мы просто хотели пошутить и добавили в пластик, который отливал мой отец для кабины трактора, вместо наполнителя измельченные голубые кристаллы, куски которых старший Тромсен тогда откуда-то мешками таскал. Они у них дома всюду валялись. Старший Тромсен прежде, чем нашёл колонию голубых кристаллов, подбирал их обломки в самых разных местах.
– Это где, в шале «Эдинбург»? – спросил Зет.
– Да, да, они там жили! Так вот, кристаллы в воде давали превосходный голубой или синий цвет, что зависело от консистенции, их стали добавлять в краску, которая совершенно не выцветала на нашем солнце. Но и ложилась краска с кристаллами далеко не на любую поверхность, очень капризная была, поэтому использовалась редко. Про то, что насыщенный синий цвет был в почёте у древних майя, я прочитал много позже, тогда мы, подростки, про это не знали. Но обломки кристаллов начали скоро собирать не только мы, но и какие-то другие люди, они стали редкостью. – Армандо сделал небольшую паузу. – Однажды на Круглом озере Тромсен встретил настоящего художника с этюдником. Что такое этюдник, я знал – походный ящик для красок на выдвижных ножках, у меня на чердаке откуда-то такой лежал. Я не мог забраться в те места из-за своих ног, а приятель рассказывал сущие небылицы, что на этюднике была синяя рамка, которая показывала вид места много веков назад. Я не поверил Тромсену, сделал голубую краску и нарисовал рамку на своём этюднике с чердака, но никаких видов от этого не увидел.
– Вы знаете, Армандо, это не сказка. Такой этюдник был у моего отца, художника Яна Петерса, и ещё одного человека, бывавшего в здешних местах – Тадеуша Ковальски, – вставил в возникшую паузу Зет. – Могу сам свидетельствовать, что картины возникают. Знаете, что я увидел в этюднике с голубой рамкой, когда поставил его напротив шале «Эдинбург»? – вдруг спросил Петерс. – Вот, показываю! Причём, если присутствует человек, этого не видно, а на робота Ксана оно не реагирует и показывается. Ксан снял изображение и передал мне.
– Мда, – произнёс Мигель, увидев на экране коммуникатора громадный кактус, обсыпанный голубыми цветами. Над ним стоял полупрозрачный ящер-гигант. – Человеку, значит, это нельзя видеть?
– Нельзя, – подтвердил Зет. – Я сунулся, было, в шале и снова понял, что вот-вот увижу всякую чертовщину, смылся оттуда. А местные жители, хотя и очень неохотно, заходят и ничего не видят.
– Я знаю, о чём речь, – сказал голос Бусто. – Старший Тромсен специально учился выживанию в дикой природе. Он уходил в горы один. С природой надо уметь ладить, это тоже искусство.
– Ещё какое! – подтвердил Денис Ричи. – Так в шале – тренажёр? Типа того, что если боишься змей, то они тебя и атакуют? А если львов, то львы?
– Он не во всём шале, только в беседке и кабинете старшего Тромсена, – отозвался голос Бусто.
– Дон Армандо, а когда вам самому пришла в голову мысль сохранить свою личность таким образом? – спросил Петерс, сопровождая слова жестом. – После успеха созданного вами и Тромсеном «дона Алонсо»?
– Нет, много позже. На второй половине моей жизни. Знаете, когда путь в горку, время кажется дольше, а на спуске – короче, вот я и задумался, что мне немного осталось, и решил хорошо сохраниться, – хихикнул голос ботаника. – Это было непросто, потому что состав пластика, из которого тогда отливали кабину трактора, подбирался родителем «на глазок» из местных растительных и минеральных смол, соков, даже какой-то травы, после полимеризации он имел сложную и рыхлую сотовую структуру. Плотность и твёрдость ей придавал наполнитель. Мы с Тромсеном чисто случайно вклинились в этот процесс, просто решили похулиганить, – признался Бусто. – Мы даже не думали, что так всё обернётся.
Зет ощутил неожиданную симпатию к двум сорванцам. В детстве они с братом были точно такими. У них был Вебсик, были ненавистные «обучалки», от которых они удирали на озеро, оставляя вместо себя в кресле флегматичного маминого кота, которому все равно было, чему учиться, были «безопасные ворота», да много чего, если вспомнить…
– Дон Бусто, а где вы сейчас? – спросил Мигель.
– Под вашими ногами, – ответил голос старика. – По всему дому под ламинатом пластиковая подложка с наполнителем из кристаллов, которые мне удалось собрать за всю долгую жизнь. Активатор – фриз на потолке. В кабине трактора активатор был нанесён на приборную панель снизу.
– Активатор – это чистые кристаллы? – уточнил Зет.
– Да.
– А где вы записали свой образ личности, Бусто?
– Я нигде не записывал. Плата моего «умного дома» тоже покрыта слоем кристаллов, как они создают связь между собой, я не знаю. В растительном мире есть очень сложные связи, джунгли – это живой организм, а не просто сообщество зарослей. Я просто жил в доме, думал вслух, читал… В какой-то момент количество перешло в качество. Дом стал моим собеседником и другом.
– Так дона Алонсо создал сам тракторист?
– Думаю, что да. Его душа хотела петь и творить. Кристаллы её услышали, – произнёс Мигель Ричи. – Я хорошо понимаю это…
В наступившей тишине вдруг прозвучали первые аккорды и запел знакомый голос:
Мы все встретимся там,
Где ромашек ковёр на поляне,
Где от пения душ
Свился в тонкие локоны свет,
Где зарядку с утра'
Обленившийся делать не станет,
Потому что там Рай,
И ни у'тра, ни вечера нет.
Соберём в самовар
Все по жизни упавшие шишки,
И заварим густой
Вдохновением созданный чай,
Прочитаем в Раю
Из своей ненаписанной книжки
И улыбкой смахнём
Налетевшую было печаль.
Будем просто любить
Безо всяких условий друг друга,
Это всё-таки Рай,
В нём совсем по другому, чем здесь,
Где порою поймут
Лишь за гранью смертельного круга,
И оценят, что был,
Не заметив при жизни, что есть.*
___________
*Стихи автора
Когда песня стихла, Тибериус, неподвижно сидевший рядом с Мигелем Ричи, лёг и положил на лапы лобастую голову.
Рассудово, январь-июль 2022.