Теплым летним вечером самолет приземлился в аэропорту Барселоны. В темноте из иллюминатора можно было увидеть лишь крошечные огоньки большого города, а надежд на приключения в нем было хоть отбавляй. Путь от аэропорта до центра города мы преодолели местным автобусом, проезжая отдаленные районы, с типовыми пятиэтажками, где на каждом втором балконе сушилось нижнее белье, а дети гоняли мяч на светлом пятачке перед дешевой закусочной. Я был в компании двух своих подруг, Кати Вожатой и Миланы Розенкранц, которые планировали задержаться в Барселоне всего пару дней, а затем ехать дальше, в Малагу на большой и важный курс по медитации и практики осознанного поведения. В те времена я был заодно с моими друзьями в стремлении к хорошему поведению и осознанности в моей жизни, но еще больше меня возбуждал сам факт поездки впервые за границу и знакомство с самобытной Барселоной. Решив путешествовать налегке, я очень ответственно подошел к наличию необходимых вещей, поэтому кроме коротких шорт, маек с претенциозным вырезом и старого веера с олимпийским мишкой на картинке я решил ничего больше не класть. История этого веера была непростая. В юности я увлекался электронной музыкой и иногда выступал как диджей на вечеринках в провинциальном кабаке в сибирской глубинке. Как-то в конце рабочей смены, рано утром я пробирался к выходу, лавируя между столами с недопитым пивом, недоедеными салатами и недотрезвыми людьми, я обнаружил потертый веер из деревяшек и плотной бумаги, на котором ярко сверкала дата олимпиады и года моего рождения. Позже оказалось, что веер принадлежал хозяйке кабака, взрослой женщине с замысловатой прической из обесцвеченых волос и непременном узком платье с колготками и зимними сапогами. В холодной Сибири веер мог быть только лишь аксессуаром модной вечеринки, но в силу его возраста он предательски выдавал и возраст его обладателя. Оксана Михална, так звали хозяйку, поведала историю о том, как этот веер она покупала в подарок своему любовнику из солнечной Кубы во время олимпийских игр, но после первой проведенной ночи – его поминай как звали. Вместе с этим украшениям я забрал у Оксаны Михалны и ее сокровенную грусть, сначала в Москву, ну а потом в Барселону.
Добравшись затемно к отелю, мы заселились втроем в одной комнате, благо ее размеры позволяли. Наши окна выходили на оживленную улицу с барами, таксистами, секс шопами и бог знает чем еще. С балкона я заметил внизу компанию местной молодежи, они были воздушны и улыбчивы, и начали зазывать меня для знакомства. После этого я понял, что в этом городе мне скучно не будет. Омрачало состояние только одно. За всю свою жизнь у меня не было ни одной серьезной попытки изучения языков и в результате приходилось рассчитывать лишь на помощь подруг, которые сносно изъяснялись на английском. Утреннее испанское солнце стало выгонять нас из отеля неприлично рано и взяв с собой полотенца, паспорта и веер мы отправились на самый популярный пляж как самые ординарные русские туристы. Легкий морской бриз быстро начал убаюкивать на теплом песке, а перед полусонными глазами проплывали стройные молодые тела, будто бы отобранные для крутого перформанса, где их покрыли сверху бронзовой краской. Оставив своих подруг присматривать за вещами, я отправился на рандеву, дабы не проспать и не пропустить интересное. Но оказалось, что самое интересное ожидало меня по возвращении. Милана и Катя сладко дремали на полотенцах, одолженных в отеле, рядом валялся мой веер, но кроме этого на песке не было больше ничего. Прекрасные бронзовые люди начали коситься в нашу сторону, когда услышали громкий русский мат от странных белых ребят с полотенцами. Даже не пытаясь сдерживать эмоции, мы осознали, что в украденной сумке находились наши с Миланой паспорта, а так же банковские карточки. Завернувшись кое-как в полотенца и напоминая со стороны сумасшедших туристов, сбежавших из сауны, мы устремились искать полицейский участок. На площади рядом с помпезным памятником Колумбу стояли несколько полицейских, всем своим видом напоминая героев фильмов для взрослых (там где они неожиданно приходят в гости, ну а там дальше...) Сначала мы были любезно выслушаны с пониманием в глазах и соблазнительной улыбкой (оттуда же), а потом на ломаном английском нам объяснили где находится отделение. По дороге, продолжая громко обсуждать испанский беспредел, я вдруг услышал русскую речь и осознал, что она предназначена нам. Скромный юноша по имени Саша жил и учился в Барселоне, учил местный язык неплохо знал город. Предложив нам свою помощь он оказался как нельзя кстати. В участке мы составили заявление, прошли все формальные процедуры и получили временную справку, с которой надо было оставаться в городе до задержания преступников, либо до нашего обратного вылета. Медитация и осознанная жизнь помахали нам с Миланой рукой на прощание, в то время как предусмотрительная Катя, оставшись в итоге с паспортом, поехала просветляться. Для нас же впереди были две недели отрыва в безумном городе.
Оставив дорогой отель в центре мегаполиса, мы перебрались в маленькую комнату, на подселение к нашему новому другу Саше, который сам снимал жилье у каких-то испанцев. Сталкиваясь с ними в коридоре мы широко улыбались друг другу, не произнося при этом ни слова. Мы только знали о том, что они любят пожрать и футбол. Саша водил нас особыми маршрутами, сквозь переулки, где на пустырях росли кактусы и можно было встретить ящерицу, где в домах под снос еще существовали сквоты (квартиры с нелегалами и бездомными), где можно было подобрать чью-то оставленную мебель или технику и откуда открывались самые неожиданные виды на Саграду.
Площадь Каталонии, середина душного июньского дня. На площади разбит палаточный лагерь, над которым хмуро нависают колониальные дома европейских банков. В самом центре лагеря состарившийся фургон, веревки, на которых сушится белье, лохматые собаки, небритые люди. Повсюду плакаты с испанскими лозунгами, с перевернувшимися вопросительными знаками, словно крючками в ожидании большой рыбы. Вокруг нет ни полиции, ни омона, ни росгвардии, только возрастные растаманы, да негры, продающие сумки Луи Виттон.
- Покурим может? – говорю я своим друзьям, показывая на самого красноглазого, который пытался провести в лагерь электричество с ближайшего фонарного столба. Смотрим на Сашу, он ведь знает испанский, даем денег, по привычке немного шугаемся. В ожидании площадь превращается в раскаленный мраморный ад загнивающего имперализма, мы с Миланой снимаем футболки, которые тут же превращаются в повязки для головы. Негры с Луи Виттон перестают высматривать полицию и начинают пялиться то ли на меня, то ли на мою подругу.
– Случай, ну о чем еще так долго можно трещать с диллером? – Может он так просто практикует свой спаниш? Через пару минут мы видим его довольную улыбку и понимаем, что вечеринка сегодня все-таки будет. Мы бежим обратно в нашу квартиру, в наше убежище, чтобы спрятаться от ядерного солнца и подготовиться к вечеру. Как вдруг Милану осеняет мысль
- А давайте приготовим вечером борщ – вырывается вдруг из ее рта и вот мы уже носимся по испанским супермаркетам в поисках свеклы. Она уверена, что в условиях непреодолимого языкового барьера с нашими лэндлордами, у которых мы снимали комнату, настоящий борщ способен сблизить лучше отборного секса. Пару часов у плиты и пять минут совместной трапезы с чикос, молча усевшихся перед телеком с футболом, не оставили никакого желания зависать в квартире. Город наполняла темнота и прохлада, а главный клуб Разматаз находился всего в пару киллометрах от нас. Бесстыдная ночная Барселона подмигивала разноцветными огнями, пока мы мчались занять очередь на входе и по дороге раскуривали джоинт. Я знал ради чего мы не остались дома болеть за футбольную команду, ведь в Барселону с диджей сэтом приехала сама Мисс Киттин.
Рядом с клубом слышны звуки проносящегося товарняка, рядом с входом еле держится полная мусорка, а впереди километровая очередь.
- Эй, вы чего, мучачос, смотрите внимательней, мы должны быть в списках от (какого-то там) промоутера – уверенно шпарит Саша на входе, а за ним стоят еще двое русских с красными глазами, но с очень уверенным видом.
Громилы на входе долго сверяются, кому-то звонят, создавают вид сверхактивной работы, но в итоге сдаются и пропускают нас внутрь.
Электронная панк-дива Кэролин Эрве возвышалась над комьютерами и секвенцерами как паучиха, плетущая сеть из звуковых сэмплов и проводов, безнадежно забирая сердце каждого, кто находился на танцполе рядом. Отчаянные фрики, полуголые качки, гламурные трансы двигались то к ней, то обратно, в надежде спастись от холодного металлического голоса, доносящегося из техно бита. Мы тоже находились где-то там, в мире мерцающего света и теней, там, где звуки превращались в капли росы, украшающие паутину. Кэролин разгоняла темп все быстрее, ритмы стали ломаными, басы резонировали где-то в груди.
- Oh... Pollution of the mind
Let's be deaf and blind sometimes
Oh... Pollution of a Human kind
Let's be deaf and blind
Я подбирался все ближе к сцене, к источнику механического голоса и плотных вибраций. Паучье гнездо было совсем рядом, Кэролин смотрела на меня в упор из под длинной челки, напоминающей черный панцирь кибер насекомого. Ее лицо блестело от выступившего пота, а рот был очерчен ярко красной линией. Моя голова состояла из тонкой воздушной паутины нейронов, которые подчинялись воле их великой создательницы. Где мои друзья и что с ними? Рядом с насекомым двигались едва опознаваемые создания в костюмах из серебрянного латекса на высоченных каблуках. Вокруг них было плотное кольцо тумана, которое лихо разрушали неоновые лазеры, бившие из под огромного купола над сценой. Кэролин начала доставать новую пластинку, а из-за кулис появилось знакомое лицо. «Божечки, это же Милана!» - пронеслось в голове. Как, зачем, куда? Милану было не остановить. Подбежав к Кэролин, она лишь успела прокричать ей что-то рядом, показать пальцем в мою сторону и протянуть какую-то вещь. Охрана выбежала на сцену, не успев схватить счастливую фанатку, так как Милана предусмотрительно прыгнула в зал.
- Я знала, что тебе это понравится – проорала она мне прямо в ухо.
Лицо Кэролин смягчилось улыбкой. В ее руках оказался веер с олимпийским мишкой, который она тут же с радостью раскрыла. Чары распались. От паучихи не осталось и следа. В маленькие окна под крышей лениво пробивались первые лучи, музыка будто бы хотела задержаться подольше, но было слышно, что ей пора уходить. На сцене еще стояла женщина, она улыбалась, и эта улыбка могла бы влюбить в себя как минимум половину жителей всей планеты. Улыбалась ли она людям или своей музыкальной магии, я так и не узнал
- This is the story of a post-modern muse
Internationally minded and nothing to lose
She was young, hanging out, nobody waiting at home
Her name was passion, she was the enemy of love