Женькина война

Зло матерясь, с остервенением и досадой бойцы швыряли оружие на мраморные плиты пола. Летели в общую груду железа пистолетные обоймы. С грохотом падали автоматы. Под гарантии группы "Альфа" защитникам Дома Советов было приказано прекратить сопротивление. И сдаться - на милость жаждущих крови победителей.

  Василий молча смотрел, как один за другим из холла в коридор и дальше к лестнице, затянутым дымной пеленой, выходят сотрудники Департамента охраны Верховного Совета. За ними - с отрешенными и мрачными лицами потянулись недавние добровольцы.

  Ноги словно сделались ватными. Сердце бешено колотилось, а лёгким стало резко не хватать воздуха. До конца не отдавая себе отчёта в том, что он делает, Василий шагнул к разбросанному по полу оружию. Вспомнил с горечью, как они мечтали о нем во все дни противостояния и осады. Нагнулся - и рука, как будто сама собой, подобрала автомат.

  Проходящий мимо милиционер окинул его безучастным взглядом, на ходу вытаскивая из "разгрузки" пару склеенных изолентой магазинов с патронами.

  - Дай мне, - попросил Василий.
  Не говоря ни слова, милиционер пожал плечами и протянул автоматные рожки.

  В глубине холла перед баррикадой, преграждавшей проход к ведущей на верхние этажи лестнице, стояли несколько вооруженных мужчин. На груди у некоторых поблескивали золотистые значки Союза офицеров. У двоих или троих на камуфляжных куртках Василий увидел белые "ромашки" казачьих крестов "За оборону Приднестровья".

    Один из группы неторопливо разрывал на лоскуты большой кусок черной материи и протягивал их остальным. Молча и сосредоточенно, словно исполняя некий древний сакральный ритуал, те повязывали головы черными банданами и по-одному отходили к баррикаде.

  - Приднестровцы... - услышал Василий. Остановившийся рядом пожилой мужчина тяжело вздохнул. - Черные повязки надевают... Символ такой. Значит - на смерть идут. Эти не сдадутся...

  Ни секунды не колеблясь, Василий шагнул к старшему группы и протянул руку. Внимательно и спокойно посмотрев ему в глаза, мужчина вложил в ладонь парня оставшуюся полоску черной ткани.
 
  ...Ей снова и снова снился один и тот же, жуткий в своей кромешной безысходности, изнуряющий сон. Стоя рядом с другими в задымленном холле 6 этажа, она слушает последний приказ генерала Макашова: сложить оружие и - выходить. И только несколько вооруженных автоматами парней с черными повязками на головах не идут вместе со всеми. Через проход в баррикаде они поднимаются по мраморной лестнице куда-то на объятые пламенем верхние этажи. И словно призраки, растворяются в дымовой завесе. Один из них оборачивается и машет ей рукой - она узнаёт паренька из их роты. Он улыбается - по-детски доброй и светлой улыбкой. И ей так хочется пойти туда вместе с ним.

                *****

   - Женькаа!.. - Галка яростно трясла спящую подругу за плечо. - Женька, вставай! Слышишь, Генка живой вернулся! Женькааа!..

   Зевая и протирая заспанные глаза, Женька приподнялась на локте, мотнув головой, отбросила упавшую на глаза челку густых, вьющихся волос, и сердито уставилась на тормошившую ее Галку.

   - Откуда вернулся-то? Что значит - живой?
   - Да как откуда?! Ну ты даёшь. Все на свете проспала, что ли? Из Останкино же! Там перестреляли всех вообще!
   - Как?! - Женькины глаза расширились. - Как это - "перестреляли"?!
   - Ну как, как... Сама всего не знаю ещё. Только, что Генка рассказал. Короче, они вроде сперва на штурм хотели идти. Стали, как днём в мэрии, двери таранить грузовиком, а кабина застряла. Только стёкла в дверях вышибли. Начали митинговать, как обычно. Потом там кто-то не то гранату, не то взрывпакет кинул. Провокацию, короче, устроили. И тут по ним ка-ак начали со всех сторон хреначить! Из автоматов, пулеметов... С бэтээров! Представляешь?! Жуть просто. Генка вообще весь бледный такой приехал, одежда в крови, но сам не ранен. Народу, говорит, много положили, пипец. Снайперы били. Все сразу бежать кинулись врассыпную. А куда бежать-то. Кто-то залёг, уползти пытался. Спецназ, оказывается, раньше наших туда прибыл. Самые удобные позиции занял в зданиях. Наши все, как на ладони у них были. Так-то. По всем подряд без разбора стреляли - даже в иностранных журналистов с камерами.
 
   Женька, оцепенев от ужаса, с трудом переваривала услышанное. Не хотелось верить, что такое действительно возможно.

   Всего несколько часов назад грузовики и автобусы, переполненные защитниками Дома Советов, под развевающимися красными, андреевскими и имперскими флагами, сопровождаемые громовыми выкриками "ура!", победной колонной выехали брать телецентр Останкино - рупор ельцинского режима. "Цитадель лжи".

   Женька с Галкой, как только пошло всеобщее движение и все кинулись по машинам, конечно, тоже было собрались ехать вместе со всеми "творить историю", увлекаемые всеобщим состоянием эйфории.

   Это чувство небывалого душевного подъёма и ликования охватило людей после прорыва блокады Дома Советов и последующего взятия мэрии. Но их ротный Гриша Овсиенко был непреклонен, бросив резкое и категоричное: "Не хер!"

   - Вы теперь сами командиры отделений. За людей отвечаете. Ваш пост тут! Значит, идите - и дежурьте. Я здесь принимаю решения, кому и куда ехать. Ясно?
 
   Командирами в должности "старшин" девчонки неожиданно для них самих оказались буквально в тот же день, 3 октября, когда к Дому Советов подошло множество новых людей из числа прорывавших омоновские кордоны демонстрантов. Все сразу стали записываться добровольцами. Наиболее испытанным "старичкам" приказали набрать себе по отделению, и всех соответственно "подняли" на одну ступеньку по должности.

   Так, их взводный Гриша Овсиенко, бывший пограничник, стал командиром роты. До него ротным был дагестанец Руслан Абубакаров, брат которого, Казбек, командовал взводом разведчиков. Взводным стал закадычный гришин приятель - Лёха Беляшов, до всех этих событий состоявший в какой-то подмосковной криминальной группировке. Братва отрядила его в столицу набрать в Белом доме оружия. Но, оказавшись среди защитников Дома Советов, Беляшов так вдохновился происходящим, что плюнул на свое бандитское прошлое и принял решение остаться в рядах Добровольческого полка. Был поставлен командиром отделения. А потом и взвода. Но до последнего его по старой памяти все так и продолжали называть старшиной.
 
   В итоге Женька после дежурства отправилась спать в бункер, а неугомонная Галка ещё полночи куролесила в компании ребят из Особого отдела полка.

   Несмотря на галкину молодость - она была лишь немногим постарше Женьки, - к тому времени у нее уже имелись двое малышей двух и четырех лет.

  Вместе с ними она обитала в питерской общаге, где с год назад и познакомилась с Женей. Детей незадолго до начала заварушки успела отвезти к маме - в свой родной городок на Волге, а сама осталась в Москве - драться за Родину на баррикадах в составе тереховского Союза офицеров.

   Чертами лица и отчаянной копной пушистых черных волос Галка походила на юную Александру Коллонтай, а военная форма и амуниция придавали ей сходство с ирландской суфражисткой и социалисткой из "Шин Фейн" Констанцией Маркевич. При этом боевым характером она ничуть не уступала обеим революционеркам.

                *****

   - Так, слушайте, - по пути от вокзала начала рассказывать Галка. - Все очень серьезно. Называемся мы "Первый мотострелковый добровольческий полк особого назначения по охране Верховного Совета РСФСР".

   Наш второй батальон располагается в бункере под таким двухэтажным зданием между Домом Советов и сквером. Там вроде раньше была Приёмная Верховного Совета. Но мы называем это "спортзалом". Сейчас его занимают баркашовцы. Классные ребята, кстати, я тебя познакомлю - у них там вообще дисциплина и все такое. Наши-то ведь и набухаться иногда могут, хотя Макашов и запретил. А у баркашат это ни-ни. Строго!

  В полку четыре батальона. Ещё есть казачья сотня под командованием Виктора Морозова. Так и называется - "Морозовская сотня". Его самого Невзоров вроде в "секундах" показывал, колоритный такой дядька. С бородой, в папахе и всегда с саблей на боку.
 
   Когда Евгения с ещё двумя питерскими мальчишками, одному из которых едва исполнилось 16, приехала в Москву, она, конечно, ожидала увидеть здесь толпы протестующих, как на тех митингах, что бушевали тогда и в Питере. Как на улице Чапыгина - в защиту невзоровских "600 секунд". Но никак не самое настоящее воинское формирование.

   Толпы, разумеется, были - публика у Белого дома собралась самая разношёрстная.

   Сновали вездесущие, горластые анпиловские старушки с красными детсадовскими флажками, коряво написанными на ватмане плакатиками и картонными открытками с портретами Ленина и Сталина. У баррикад чинно стояли интеллигентного вида седые старички в плащах и шляпах, словно винтовки, сжимавшие в руках древки красных флагов.

   Из общей массы заметно выделялись люди в казачьей справе и соратники РНЕ. Последние то и дело устраивали построения и красивые маршировки прямо под балконом Дома Советов - со вскидыванием вверх правой руки и своим оглушительным "Слава России! Смерть Ельцину!"

   Много было немолодых уже офицеров в военной форме разных родов войск, рослых парней в камуфляже и обычных
гражданских - даже детей и подростков.

   Весь этот людской водоворот создавал впечатление непрерывно бурлящего котла и поистине революционного хаоса. А тут - уже не какая-то стихийная бунтующая масса, а настоящий полк!

   "Ого, - подумалось Женьке. - Ну, чё, блин, круто..." Но вслух только спросила:

   - А кого в этот полк берут-то, всех желающих или только из Союза офицеров? Нас туда примут?
 
   На самом деле, вступать в какие-то там отряды ополчения Женька, собираясь в столицу, вначале даже не помышляла. Вместе с друзьями они намеревались просто, как говорили в среде питерской молодёжи, "потусить" по Москве, ставшей эпицентром таких исторических событий.

   Да ещё надеялась встретить того парня, который писал и исполнял песни "русского сопротивления" для телепрограммы "600 секунд".

   С ним Женька познакомилась на одном из сходов невзоровского движения "Наши".

   Несмотря на то, что Виктор казался ей тогда страшно взрослым - он уже закончил какой-то вуз, а самой Жене в январе 92-го было ещё 17 и она училась в медучилище - они даже подружились. Вместе ходили на митинги и, взявшись за руки, гуляли по замерзшему Петербургу.

   Как слышала она от лидеров "Наших", близких к Невзорову, потом ее друг ещё побывал в Приднестровье и Сербии, а вернувшись домой, был арестован и брошен в ельцинские застенки.

   Сам Невзоров тогда выступил в телеэфире в защиту певца. Теперь Женька думала: "Он наверняка тоже должен быть там!"

   Отчасти, ещё и поэтому совершенно не возражала, когда Галка, сама уже успевшая вступить в Союз офицеров и перезнакомиться со всеми, включая его лидера Станислава Терехова, потащила ребят с вокзала сразу к Белому дому, безапелляционно заявив: "Там решается всё!"
 
   Но что именно решается - Женька, как и ее подруга, да и большинство людей вокруг, в общем, представляли себе довольно смутно.

   Было ясно одно: преступник Ельцин пошел ва-банк, установив фактически свою единоличную диктатуру. Нарушил Основной закон страны. И поэтому должен быть отстранён от власти и предан суду вместе со всей своей бандой.

   Что будет потом, в чьих руках окажется управление страной - люди у Белого дома особенно не задумывались.

   У разных политических сил были, безусловно, разные цели. Подчас - диаметрально противоположные и даже взаимоисключающие.

   Кто-то мечтал о восстановлении советского государства сталинского образца. Кто-то - о реставрации монархии.

   Одним хотелось поскорей отправить своих политических противников в концлагеря, расстрельные камеры и на виселицы, в очередной раз в истории залив страну кровью. Другим - просто вернуть все то светлое и доброе, что было в их жизни до прихода Горбачева, Ельцина и распада СССР.

   "Разберемся после победы", - часто говорили в то время сторонники оппозиции.

   Многочисленная молодежь стягивалась под стены российского парламента вообще большей частью из чистого любопытства или привлекаемая революционно-баррикадной костровой романтикой.

   При всем этом, большинству пришедших под стены Дома Советов, откровенно говоря,  было глубоко наплевать на Руцкого, Хасбулатова и тем более на каких-то там народных депутатов - или назначенных Руцким министров. А некоторым, вроде баркашовцев, - даже на сами Советы, как таковые.

   Непререкаемый авторитет был только у отдельных лидеров оппозиции - Альберта Макашова, Станислава Терехова, Александра Баркашова, Виктора Анпилова и некоторых других.
 
   - Ну так вот, - продолжала рассказывать Галка. - Все, что было до этого, все попытки сколотить сколько-нибудь боеспособное ополчение, накрылись почти сразу, когда вечером 23-го сентября одна лажа вышла. По другому не скажешь. Да вы там, в Питере, наверно слышали про это в новостях.

   Ты же председателя нашего Союза офицеров Терехова тоже знаешь? Ну вот, он тогда поехал с небольшой группой к штабу Главного командования Объединенных Вооруженных сил СНГ. Хотели получить доступ к центру связи.

   Никакой штурм вообще не планировался. Не сумасшедшие же. Поэтому с ним всего несколько человек было. Ну, и так, один автомат взяли - "на всякий пожарный". Да у самого Стаса вроде бы пистолет был. Думали, скажут, что прибыли от имени законной власти в лице Верховного Совета и договорятся по-хорошему. Я точно знаю, я ж тоже просилась у Станислава. Не взял. Сейчас бы уже сама в "Матросской тишине" сидела.

   Галка на какое-то время замолчала. Как там все приключилось у штаба ОВС, толком не знал никто.
 
   ...Почти у ворот штаба УАЗ белодомовцев остановил милицейский наряд. Двое сотрудников в форме попросили всех выйти из машины для досмотра.

   Неожиданно, сидевший в кузове парень в штатском, вытащил из-под сиденья АКС-У и в упор открыл огонь по милиционерам.

   Стоявший у дверцы капитан упал, отброшенный автоматной очередью, а стрелявший выскочил из машины и, на бегу продолжая стрелять, бросился наутёк.

   - Это засада! - крикнул Терехов. - Уходим, быстрее!

   Водитель УАЗа резко вывернул руль и что есть силы вдавил педаль газа. Позади слышались автоматные очереди и хлопки пистолетных выстрелов.

   - Кто знает эту суку?! - На чем свет стоит, матерился Терехов. Оказалось, никто из состава группы стрелявшего раньше не знал. А Станислав лихорадочно вспоминал и никак не мог вспомнить, кто в Белом рекомендовал ему этого человека как надёжного и проверенного.

   Кроме застреленного провокатором капитана милиции, погибла пожилая женщина, из любопытства подошедшая к окну в своей квартире в доме по соседству - посмотреть, что происходит на улице.

    Пуля калибра 7,62 мм пробила оконное стекло и попала ей в лоб. Автоматы АКС-74У защитников Дома Советов имели калибр 5,45 мм. Но кого это интересовало?

   Ельцинисты немедленно обвинили сторонников парламента в вооруженном нападении на штаб ОВС с целью захвата оружия, которого там даже не было. А пропрезидентские масс-медиа стали требовать защитить жителей Москвы от "кровавого разгула незаконных вооруженных формирований". Сами убийства при этом никто не расследовал. Неизвестного провокатора никто больше так никогда и не видел.
 
   - А дальше все стало как-то совсем уж хреново. Назначенный Руцким министром обороны генерал Ачалов сразу от всего открестился. Дескать, никто им таких распоряжений не давал. И все это не более, чем личная инициатива его помощника - Станислава Терехова. Стаса сразу арестовали. Сейчас в "Матросске" сидит.

   Командиры из Союза офицеров нас построили, объявили, что в Белом доме засели предатели, и велели расходиться по домам.

   Мы конечно сперва просто растерялись. Деморализация первое время была полнейшая.

   Кто-то на самом деле ушел, кто-то забухал.

   Но той же ночью Чрезвычайный Съезд и принял решение о создании полка. Командир его - тоже член Союза офицеров, подполковник Марков. Ну, его, правда, сразу в полковники произвели.

   А вот оружие нам, блин, все ещё так и не дали. - Вздохнула Галка. - Надеемся, только пока... Не знаю, почему, но зажабили. Может, боятся, что постреляем вообще всех без разбора. Хотя ребята из охраны Белого дома - наша милиция, говорят, что у них на складе и в оружейках до фига чего лежит. Даже пулеметы есть. На первое время хватило бы.

   Прикиньте, Ачалов приказал выдать всего 74 автомата, ну, короткие такие, и семь пистолетов Макарова. Да к пээмам отсыпали всего сотню патронов. И всё!

   Мужики наши плевалась просто... Много с таким арсеналом навоюешь? И то автоматы получили только люди из личной охраны Руцкого, Макашова, Ачалова и всех прочих, а пистолеты одним командирам дали. И то не всем. У нас на всю роту один пистолет и есть.

   Ну, так ещё, баркашовцам стволы доверяют, чтобы внутри БэДэ охрану нести. И кстати - они что-то пока никого не перестреляли. Казакам для заступления в караулы выдают. А нам - фиг.

   Вот, попрут ельциноиды, хрен его знает, чем отбиваться. Бутылки с бензином, конечно, есть ещё. Газовые пистолеты у некоторых. Самопалы какие-то, пневматика, ножи, заточки. Но это ж фигня...

   Командир батальона у нас - Хухлянский, отставник из вашей питерской ВКП(б). Нам приказано держать оборону со стороны переулка Глубокого. Если стоять спиной к речке, то он с левой стороны от Белого, а спортзал с бункером дальше и правее, перед парком.

   Между переулком и спортзалом - наша баррикада и палатки. Сама увидишь.

   На Дружинниковской улице, которая через парк вдоль стены стадиона идёт - казачья застава. Там Морозовская сотня.

   На Горбатом мостике - баррикада ФНС и "Трудовой России", а рядом, за памятником героям 1905 года у стадиона - палатки с анпиловскими бабульками, пионерами и прочими.

   Но наши из Союза офицеров тоже везде есть. И у белых, и у красных. Хухлянский тот же. Но у них там в ВКП(б) вообще самые сталинисты. Так что, ты свою монархическую пропаганду при нем лучше не веди.

   Женька уже собралась было возмутиться и возразить, что во-первых, Хухлянского она прекрасно знает и сама по питерскому ополчению, где тот вел "рукопашку", а во-вторых, вовсе не собирается заниматься здесь пропагандой, как из динамиков метропоезда объявили: "Станция Краснопресненская!"

   Приехали.

   Вместе с ребятами из вагонов вышли почти все пассажиры.

   Складывалось впечатление, что все люди в Москве сейчас направляются именно к Белому дому.

   У многих в руках - в чехлах из-под удочек или завёрнутые в газеты, угадывались древки флагов.

   Выражение лиц было напряжённым и решительным. Удивляло большое количество женщин, причем, даже с детьми разных возрастов.

   Только какая-то толстая тетка с пунцовым румянцем на щеках стала истошно орать вдогонку: "Бездельники! Работать идите! Расстрелять бы вас всех с вашими Руцким и Хасбулатовым вместе... Коммуняки чёртовы!"
 
   - Да, - словно спохватилась Галка. - Чеслав Млынник, кстати, тоже здесь. Тот самый - командир Рижского ОМОНа. И с ним ещё несколько ребят из Риги. Их группа называется "Север". Личная охрана Руцкого. И этот ещё. Как его? Тоже из Риги, про которого Глебыч рассказывал. Красный прокурор Латвии. Андрис Рейникс! Но он где-то с коммунистами из РКРП, там, на их баррикаде. На Горбатом мосту. Видела пару раз мельком.

  - А с гитарой такого парня ты не встречала? Из движения "Наши"? Песни сопротивления поёт.
   - Ой, да тут же много их, с гитарами. И с баянами есть, и с аккордеонами. Выбирай любого. Батюшка один на баяне все время играет. "Прощание славянки", "Варяга". Песни советские. Обалдеть... Вообще священников много. То и дело крестные ходы вокруг Белого да молебны проводят.

                *****

   Проходя от метро к Дому Советов мимо ларьков, в которых в былые дни кучкующимся вокруг Верховного Совета оппозиционерам всегда можно было купить горячую сосиску в тесте, стаканчик чая или пачку сигарет, Женька и ее друзья увидели сплошные ряды переносных металлических ограждений и изнывающих вдоль тротуаров в оцеплении милиционеров. Проезжие части вдоль улиц Красная Пресня и Заморёнова были тесно заставлены поливальными и пожарными машинами. Чуть поодаль угрюмо притаились за деревьями автозаки и автобусы с ОМОНом. Через узкий проход между заграждениями небольшими партиями пропускали к Дому Советов идущих нескончаемым потоком людей.

   В бункер здания Приемной Верховного Совета вел отдельный вход с площади напротив Белого дома. Три лестничных пролета вниз заканчивались массивной бронированной дверью, запирающейся огромным поворотным колесом. Из бункера по подземному переходу можно было пробраться в Дом Советов.
 
   Появлению в Белом доме Женьки, кроме Галки, похоже, никто особенно не обрадовался.

   Командир пятой роты Абубакаров критически оглядел с ног до головы уже успевших переодеться в камуфляж новобранцев. По мальчишкам его взгляд скользнул лишь мельком - даже по 16-летнему Димке, а на Женьке задержался. И с каждой секундой этого пристального разглядывания девушке становилось все более не по себе. Тут ещё командир питерского ополчения Зиновьев подлил масла в огонь:

   - Вот, Руслан, подгон тебе наш ополченский из Питера!
   Услышав про "подгон" ротный ещё более помрачнел.

   - Приехала, значит. - Проговорил он, наконец. - А на фига?

   "Навязали мне, блин, пигалицу какую-то. Нянчиться с ней теперь. Больно оно мне надо", - так и читалось у него на лице.

   - Может, лучше домой? К маме с папой? У нас тут песочницы нету и в куклы играть негде. Сопли вытирать тоже никто не будет.

   Женьку уже едва не душили подступившие к горлу слезы. А потом нахлынула злость. Сдерживая себя, она сердито отчеканила:

   - Я все равно отсюда никуда не уеду! Не возьмёте, пойду к кому-нибудь другому. Да хоть в морозовскую сотню. А выставить меня вообще - у вас права нет!

   - Да чего ты, Руслан! - Вмешался Зиновьев. - Евгения у нас боец проверенный. Медсестра, опять же.

   - Да, командир, - поддержала Галка. - Женька и в "Наших" состоит, и в питерском ополчении.

   - Мы без нее тоже не останемся, - подали голос мальчишки.

   - Ладно, ладно, - махнул рукой Абубакаров. - Я ведь о ней же и беспокоюсь. Девчонке службу тяжело тащить. Да ещё в обстановке, максимально приближенной к боевой, так сказать. Каждый день штурма ждём. Но раз все знают, раз боец проверенный - какие могут быть возражения? В деле и посмотрим...

   - Вот такие упрямые и с характером нам как раз и нужны, - вполголоса, чтобы слышал один ротный, заметил Овсиенко. - Мы с тобой отступим, нам страшно станет, а они не сдрейфят, до конца стоять будут на этих баррикадах. Нам бы мужиков таких, как эти девчонки - и хрен, что у Ельцина со всей его бандой получится.

   - То-то и оно, - печально покачал головой Руслан. - Разве это дело для женщины - на амбразуру кидаться? Женщина, девушка, должна семейный очаг хранить, детей рожать. У нас на Кавказе так принято. Война - удел мужчин. Позор, если вместо нас девчонки воевать станут. Хотя в Дагестане и были такие женщины-воины, как Парту Патима - героиня лакского народа. Она, как Жанна Д'Арк, мужчин на битву вела. С самим Тамерланом. Так то когда было! Сейчас же не XIV век...

   - Да, времена другие, - взводный пожал плечами. - Это точно. Только Ельцин похуже Тамерлана будет. Тот хоть завоеватель был, а этот гад свой народ предал. Вот и пришла пора всем подниматься. Несмотря на пол и возраст. Может, конечно, вообще все обойдется. И поедут себе наши девчата по домам спокойно. Ну, а нет - сам увидишь, что на них-то в первую очередь положиться и можно...

   Так и началась женькина недолгая служба в настоящем добровольческом полку.

                *****

   ...Олег стоял в строю других омоновцев и напряжённо вслушивался в слова начальника УВД. Отряд регионального ОМОНа готовился к служебной командировке в Москву, где в самом разгаре было противостояние пропрезидентских сил и сторонников распущенного Борисом Ельциным Верховного Совета. Ехать предстояло в полной боевой экипировке и со всем вооружением, включая пулеметы и гранатомёты. В автобусы были погружены ящики с боеприпасами и сумки с провиантом.

   - Слушать внимательно и запоминать. - Гремел над плацем голос полковника Голубева. - Считайте, что это мой приказ как начальника УВД. И личная просьба, как гражданина России и вашего товарища по оружию. Поскольку в эту командировку я еду вместе с вами. Как видите, прибыть нам приказано с целым арсеналом. У тех, кто собрался сейчас в Белом доме, тоже не пугачи. Но на стороне парламента не только боевики и так называемые коммуно-фашисты. По имеющимся данным, там есть и наши коллеги. Много гражданских. Они просто заложники. Не столько боевиков, сколько своих убеждений. Ситуация с каждой минутой все более выходит из-под контроля, становится неуправляемой. Развязка, судя по полученным нами вводным, будет предельно жёсткой. Но мы не должны поддаваться ни на какие политические уловки и провокации. Скажу больше - становиться на чью-либо сторону. Иначе, нас ждёт гражданская война. И гибель России. Наша основная задача - обеспечивать правопорядок и защищать граждан от любых преступных посягательств - от кого бы они не исходили. Поэтому приказываю: выполнять только мои распоряжения. Огонь на поражение открывать исключительно в целях защиты своей жизни и жизни других людей, для пресечения вооруженных нападений. Все, как предписано нам законом. Ничего более. Помните, что по обе стороны баррикад в Москве - наши с вами сограждане. Там нет наших и ненаших. Все они - наши. Если мы действительно хотим построить демократическое общество, то не должны допустить возврата к эпохе политических репрессий и преследования инакомыслящих. Всем это ясно?

   Олег был взволнован и озадачен. Во-первых, это была его первая командировка. А во-вторых, все прекрасно знали о симпатиях начальника УВД Ельцину и "Демократической России". Поэтому от полковника он ожидал скорее приказа "любой ценой раздавить красно-коричневую гадину". А тут выходило, что в Москву они едут не воевать против боевиков Руцкого и Хасбулатова, а защищать даже собравшихся у стен парламента граждан. С другой стороны, Олегу именно такой подход как раз-таки больше и был по душе. Вспоминалось ему, как в последний раз они виделись с другом его юности Виктором. Тот был активный участник антиельцинской оппозиции, выступал с песнями, работал с Невзоровым в программе "600 секунд" и даже сидел за свои убеждения в тюрьме. "Ты прямо, как русский Дин Рид", - говорил другу Олег. "Или чилиец тот, Виктор Хара. Которого на стадионе убили". А Виктор, узнав, что приятель служит в ОМОНе, сразу насторожился:

   - Выходит, мы теперь с тобой по разные стороны баррикад, Олежа... Об одном прошу: когда до дела дойдет, не стреляйте в народ! А лучше - сразу переходите на нашу сторону.

   - Ой, да какие баррикады, Вить, о чем ты... - отмахнулся тогда Олег. - Вы сами беспорядков не устраивайте, и ничего не случится. Иначе, будем пресекать очень жестко. Так что, ты лучше вообще не лезь. Ну, а стрелять-то по народу мы уж точно не станем.

   - ...И ещё. - Добавил полковник. - Если в нашу сторону будет хоть один выстрел, неважно, с чьей стороны, сразу весь огонь - туда! Потерь среди личного состава я не допущу...

   Отряду приказали разойтись. Начальник УВД задумался. Как странно устроена жизнь. Казалось бы, ему, приверженцу курса реформ, лично знакомому с Президентом, получив приказ министра внутренних дел Ерина о выдвижении в Москву, следовало просто принять его к исполнению. Приложив при этом максимум сил и средств, чтобы доказать свою лояльность и преданность президентской власти. Но из головы никак не шел его, состоявшийся год назад, разговор с арестованным тогда лидером местной оппозиции из движения "Наши", молодым парнем, писавшим песни политического содержания для невзоровской программы "600 секунд". На самом деле, Виктор был задержан в ходе заранее спланированной операции при помощи внедрённой в ряды оппозиции агентуры. Полковник Голубев лично приехал познакомиться с вожаком местных "нашистов". Как психологически ни сложно ему было признаться самому себе, но беседа с Виктором вызвала некоторое смятение в душе начальника милиции. В наручниках на стуле в райотдельском кабинете перед ним сидел не какой-то там хулиган, рисующий матерки на заборах, или дебиловатый маргинал, а умница и настоящий патриот, каким Голубев считал и себя. Совсем, оказывается, не желавший возврата страны во времена ГУЛАГа или брежневского застоя. Аргументация его хоть и не могла в чем-либо переубедить полковника, но, во всяком случае, заставляла задуматься. А стойкость и убежденность располагали к уважению. Тогда многое из того, о чем говорил Виктор, казалось "притянутым за уши". Ну, какая гражданская война, какое подавление инакомыслия и свободы слова, какие политические репрессии... Чушь... Особенно обидным было для полковника сравнение с режимом Пиночета и власовскими карателями. "Ну, в конечном итоге, Пиночет спас свою страну от коммунизма", - ответил полковник с улыбкой. "Давайте так, - подвёл он тогда итог беседе, - вы выполнили свой гражданский долг перед Отечеством, а мы будем исполнять свой - служебный. Но уверяю, что ничего из того, о чем вы говорили, никогда не случится. Наоборот, демократические реформы для того и проводятся, чтобы все это навсегда осталось в прошлом. И уж судьба чилийского певца Виктора Хары вам точно не грозит!"

   После подписания Указа 1400 все словно перевернулось с ног на голову. С одной стороны, противостояние парламента и президента окончательно зашло в тупик - и с этим безусловно пора было что-то делать. Даже ценой таких "непопулярных мер", на которые пошел Борис Ельцин. Но с другой... С другой получалось, что именно оппозиция сейчас продолжает оставаться в рамках закона, а сторонники демократических реформ - в самом деле вдруг превратились в подобие пиночетовского режима и карателей своего народа. После нескольких бессонных ночей полковник, наконец, принял самое, наверное, трудное и противоречивое решение в своей жизни: прибыв с ОМОНом в Москву, не становиться ни на чью сторону, а выполнять исключительно задачи по охране общественного порядка и защите безоружных граждан. В том числе - находящихся на стороне Белого дома. "Наверное, и Виктор тоже сейчас где-то там - со своими песнями..." - Размышлял Голубев. Однажды из-за этого "нашиста" он уже ослушался тех, кому служил верой и правдой: вопреки прямому указанию Кремля "сгноить в тюрьме под любым предлогом", дал распоряжение как можно скорее прекратить уголовное дело в отношении молодого оппозиционера и выпустить его на свободу. И как не боролся с собой полковник, а образ певца сейчас снова и снова вставал перед его мысленным взором.

                *****

   На второй день у Женьки снова вышел конфликт с командованием. В этот раз она проявила характер, отказавшись выполнить "идиотский", по ее мнению, приказ. Однако, несмотря на переживания, виноватой себя не считала. А началось все с того, что вечером пришло сообщение о задержании омоновцами командира питерского ополчения Сани Зиновьева. Как стало известно, его отвезли в 11-е отделение милиции. В женькиной пятой роте была объявлена боевая тревога. Командиры решили идти на выручку попавшего в переплет товарища и ни много, ни мало - брать штурмом отдел милиции. Ротный Абубакаров критически оглядывал разошерстную шеренгу своего воинства. Взгляд его остановился на Женьке.

   - Так. - Начал Руслан. - Ты никуда не идёшь. Останешься тут и будешь охранять.

   - Что охранять? От кого? - сердито подала голос Женька. При этом стоявшая рядом Галка предостерегающие дернула ее за рукав камуфляжа.

   - Ну, - опешил от такой наглости ротный, - что-нибудь. Посторожи там. Бутылки с бензином, например.

   - Чего их охранять-то? - огрызнулась Женька. Кому они нужны? То есть, это все драться, значит, пойдут, а я буду в бункере отсиживаться?! Ну, уж фиг!

   - Чего-чего? - Округлил глаза Руслан. Овсиенко с Беляшовым прыснули в кулаки. Повисла неловкая пауза. С одной стороны, командир понимал, что девчонка ни за что не останется и ее, как молодого бойца, наоборот, нужно поддержать. Но с другой - такое открытое неподчинение командиру перед всем строем он тоже не может оставить безнаказанным и промолчать. Женька и сама сознавала всю щекотливость ситуации. Но взять, просто развернуться и уныло поплестись в бункер с опущенной головой, она не могла. Строй напряжённо молчал. Пауза затягивалась. Ко всеобщему облегчению, откуда-то сзади раздался голос Стаськи, паренька из питерских ополченцев: "Так, в бункере же и так наши остались. Диггеры. Пусть они и посторожат..." Стас был по национальности мариец, чем-то смахивал на чукчу, будучи при этом блондином. Неизвестно, кто обрадовался его словам больше - ротный или мятежница Женька.

   - Хорошо! - Махнул рукой Руслан. - Пусть они и остаются в охранении. Евгения - с нами. Но с условием - под ногами не путаться, вперед батьки в пекло не лезть. В случае необходимости будешь оказывать помощь раненым. Ясно?

   "Диггеры" или, иначе, спелеологи - входили в состав отдельного взвода спецназначения. В их ведении находились подземные коммуникации.

   - Ну, ты, блин, даёшь, - шепотом говорила Галка. - Тебя б где-нибудь в Приднестровье за такое...

   - За что, за "такое"? - фыркнула возмущённо подруга. - Да он просто ко мне придирается!

   - Ой, да ладно, ты, успокойся. Не оставили же. Со всеми вместе идёшь.

   "Вот характерец, - усмехаясь про себя, думал ротный. - А что? Прав Овсиенко. Я бы с этой девчонкой пошел в разведку... Смело можно доверить ей спину прикрывать. Обижается. Не понимает, что я ее в этой заварушке просто уберечь хочу..."

   Пока отцы-командиры совещались и планировали операцию, в расположении второго батальона вдруг объявился и сам Сашка Зиновьев - в испачканном и порванном камуфляже и с разбитой физиономией. Он сразу отправился в медсанчасть Дома Советов, после чего Женька его больше уже не видела. Несмотря на то, что идти освобождать никого не пришлось, в ту ночь их поднимали по тревоге буквально каждый час. В конце концов, после очередного душераздирающего "Пятая рота, подъём!" и построения перед баррикадой, ребята стали ложиться, даже не разуваясь.

   На следующий день Женька попросила "увольнительную" и поехала на вокзал - сдавать обратный билет до Питера, а заодно позвонить домой. Когда вернулась назад, каким-то чудом просочившись через сплошные уже армейские и омоновские заслоны, ее встретила злющая-презлющая Галка, которая, чуть не плача, сходу выпалила:

   - Женя, блин! Ты представляешь?! Они ушли! Все!!!

   - Кто?! - Опешила Женька.

   - Хухлянский, сука! Свалил! И всех питерских с собой увел! Два батальона... Большевик хренов.

   - А наши? А Димка с Серёгой?!

   - Остались, - всхлипнула Галка. - Из нашей роты вообще никто не дернулся даже.

   Женька облегчённо вздохнула.

   - Так, что стряслось-то?

   Как оказалось, в Добровольческом полку прорвалась наружу давно вызревавшая буза. Глухой поначалу ропот недовольства вскоре перерос в открытое негодование. Зачинщиком возмущения оказался никто иной, как командир 2-го батальона Хухлянский. Построив личный состав, он предложил выдвинуть ультиматум руководству Верховного Совета: или им выдают оружие, или они уходят. Все бойцы сперва дружно поддержали комбата, поскольку многие надеялись, что будут услышаны, получат, наконец, оружие, и уходить никуда не придется. К бузотерам присоединились ополченцы из других батальонов. Но в "верхах" к требованиям своих защитников вновь оказались глухи - ни одного ствола им так и не дали. Хухлянский заявил, что в таких условиях не может вести безоружных людей на убой, как скотину - против вооруженных до зубов ельцинистов. И отдал приказ оставить позиции - и уходить. Так, за один день численность полка сократилась почти на треть - из-под стен Дома Советов ушли более 900 человек во главе с Хухлянским и другими членами ВКП(б).

   Но нет худа без добра. Именно после этой позорной ретирады большинства питерцев отношение Абубакарова к Женьке коренным образом поменялось в лучшую сторону.

   А ей с ребятами было ужасно стыдно за бывших товарищей ещё по питерскому ополчению, которые просто сдрейфили и дезертировали, бросив на произвол судьбы всех остальных безоружных, как только по-настоящему запахло жареным.

                *****

   Дни и ночи женькиной службы сменяли друг друга в череде дежурств, учебных тревог и смотровых построений. С балкона Дома Советов то и дело выступали лидеры "непримиримой оппозиции" и депутаты Верховного Совета. Иногда перед народом появлялись "и.о. Президента" Александр Руцкой и спикер парламента Руслан Хасбулатов, встречаемые криками "ура" и овациями митингующих. Из динамиков самодельных звукоусилительных установок звучала советская музыка, перекрывая занудное вещание "Жёлтого Геббельса" - стоявшей у мэрии со стороны гостиницы "Мир" агитационной БРДМ ельцинистов. Оттуда из колонок неслась разная попсовая пошлятина, велась проельцинская пропаганда в духе "немецкое командование гарантирует вам сытую жизнь" и зачитывались указы ЕБН.

   Женька прислушивалась, не зазвучат ли с балкона Дома Советов и знакомые аккорды песен Виктора. Но так ни разу и не услышала.
 
   Кольцо блокады вокруг Белого дома сомкнулось окончательно. Повсюду милиция устанавливала заграждения, растягивала мотки спирали Бруно. Улицы и переулки, примыкающие к Дому Советов, были буквально забиты армейскими грузовиками с солдатами. В окрестностях парламента стали скапливаться люди, которых не пропускали к Дому Советов. То и дело вспыхивали стихийные митинги, начинавшиеся ещё у метро "Баррикадная".

   Огромный непрекращающийся митинг бушевал и под стенами самого Дома Советов, скандируя "Фашизм не пройдет!" В здании парламента тем временем была отключена связь, прекращена подача электроэнергии и воды, отключено теплоснабжение. В уличных столкновениях появились первые раненые. На митингах постоянно звучала информация и о погибших. Каждый день приносил известия о новых жертвах. Началось массовое избиение людей ОМОНом за внешней линией баррикад на Дружинниковской улице и территории вокруг станций метро "Краснопресненская" и "Баррикадная". На последней развернулось настоящее кровавое побоище. Там омоновцы оттеснили митингующих внутрь станции и дальше рукопашная продолжалась прямо на эскалаторах и платформах. Вокруг Дома Советов кольцо блокады замкнулось стоящими вплотную друг к другу грузовиками и поливальными машинами.

   Женька с товарищами со своих позиций не видела, как омоновцы избивали людей у "Баррикадной", "Краснопресненской" и у других станций метрополитена. Как на Садовом кольце и улице Красная Пресня восставший против произвола властей народ, подобно рабочим-дружинникам 1905 года, стал возводить баррикады.

                *****

   В Москву пришли настоящие осенние холода. Днём иногда моросил дождь, небо клубилось серыми облаками, временами начинал падать снег. Лужи по ночам затягивались хрупавшей под ногами корочкой льда. Защитники баррикад вокруг Белого дома отогревались у костров, кутались во все, что можно было надеть.

   Ещё хуже было стоявшим в оцеплении солдатам внутренних войск. Ребята их уже откровенно жалели. Мало того, что бойцы в своих касках, бронежилетах, с дубинками и щитами стояли, как оловянные солдатики, не меняя позы, в шеренгах буквально дни напролет, стуча зубами от холода, не имея возможности ни сесть, ни отойти по нужде, так их ещё и просто забывали кормить. Под угрюмыми взглядами офицеров баррикадники, чаще всего - женщины из "Трудовой России", а то и сами депутаты ВС то и дело подходили к военным, сочувствуя им и угощая чаем и бутербродами. И это, несмотря на скудность питания самих защитников Дома Советов - особенно после начала полной блокады.

   Как-то на рассвете, часов в пять утра, ещё затемно, пятую роту снова подняли по тревоге. Это стало уже привычным - внезапные проверки боеготовности и учения проводились постоянно, и для всех давно перестали быть "внезапными". Сонная Женька, единственным желанием которой в последнее время было только как следует выспаться, на ходу заправляя камуфляж и поеживаясь от пробирающего до костей утреннего холода, вместе с другими бойцами бегом преодолела три лестничных пролета бункера и выскочила наружу. Абубакаров построил роту прямо напротив шеренги солдат внутренних войск. Женьку удивило, что рядом с ротным Абубакаровым, Овсиенко и Беляшовым стоят два армейских офицера. При этом у их командиров физиономии были довольные, как у котов, объевшихся сметаны. Они с трудом пытались спрятать улыбки на лицах. Такое, откровенно говоря, игривое настроение начальников в столь напряжённой обстановке казалось Женьке каким-то совершенно неуместным.

   - Ррравняйсь! Смирно! - Грянула команда. И вдруг после недолгой паузы:

   - Кру-гом!

   Строй добровольцев дружно развернулся спиной к военным. Повисла звенящая тишина, в которой даже лёгкое полязгивание амуниции казалось неприлично громким. Женьке было как-то не по себе, по лопаткам и позвоночнику пополз холодок тревоги. Мелькнула дурацкая мысль: "А что, если наши командиры нас уже предали и сейчас нас всех расстреляют?!"

   Оглушительный грохот, раздавшийся в этот миг за их спинами, действительно напоминал залп и заставил инстинктивно втянуть голову в плечи.

   - А теперь можете повернуться, - прозвучало как-то совсем не по-строевому.

   Донельзя удивлённые, добровольцы обернулись. Оказалось, что это замершие перед ними в шеренге солдаты швырнули на землю свои щиты и резиновые дубинки.

   - Нале-во! - Выкрикнул офицер. - Шагоом марш!

   К нарастающему удивлению и несказанной, граничащей с эйфорией, радости баррикадников, от которой слезы наворачивались на глаза, солдаты развернулись и направились прочь. Женька и другие уже собрались во все горло завопить "урааа!" Но ротный жестом приказал не шуметь. Личный состав тут же вооружился брошенными резиновыми дубинками, а металлические щиты перетащили в бункер.

   Когда 3 октября восставшие москвичи прорвали осаду парламента, к зданию Приёмной Верховного Совета со стороны переулка подошла большегрузная фура с продовольствием и встала почти напротив входа в бункер. Водитель, весёлый парень, выскочил из кабины и заявил: "Пусть здесь и остаётся! Чтоб эту колымагу сковырнуть, ельциноидам танк будет нужен..." По распоряжению Абубакарова, из бензобака большегруза тут же слили бензин для бутылок. Некоторое их количество всегда стояло в ящике у выхода.
 
   После известия о расстреле в Останкино Женька уснуть уже не могла. Заглянула в палатку, где коротали остаток ночи Овсиенко с товарищами, повесила через плечо свою медицинскую сумку и отправилась на пост к баррикаде. Явившаяся лишь под утро Галка осталась в бункере и моментально вырубилась.

   Жене вспомнилось, как дня три назад к костру у их палаток подошёл Валентин - симпатичный высокий мужчина лет 35-ти, непонятно каким образом прошедший извне сквозь омоновские кордоны. С ним Галя познакомила подругу ещё раньше. Валентин всегда появлялся неожиданно в своем элегантном синем плаще и с загодочной улыбкой. Собственно, какие-то свои дела вели его в высокие кабинеты Белого дома, а к девчонкам и их товарищам он приходил просто поболтать и обсудить новости. Но в последний раз на лице его не было и тени улыбки. "Скоро здесь будет жарко. Лучше уходите сейчас. Потом может быть поздно" - предупредил он. Пояснил, что все уже окружено войсками, а в столицу стягиваются дополнительные силы и бронетехника.

   - Смотрите, - Валентин вытащил из кармана плаща сложенный вдвое листок бумаги. - Эту информацию, только в более развернутом виде, мы уже передали Невзорову в "600 секунд". Сегодня вечером она будет озвучена им в эфире. "30 сентября во второй половине дня в помещении ТАСС состоялось совещание СМИ и редакторов газет под руководством Михаила Полторанина, руководителя федерального информационного центра, который призвал журналистов очень спокойно принять события, которые произойдут в Москве 4 октября 1993 года". Руцкой и другие в руководстве Верховного Совета уже в курсе. Ну, а вы - сами решайте...

   Девушки лишь отмахнулись.

   - Ой, да бросьте. Нарочно нагнетают... В августе 91-го такое же было. А потом в самый последний момент все войска - раз! И перейдут на нашу сторону. Всем же ясно, на чьей стороне правда. Руцкой залезет на танк и объявит, что ельцинский путч провалился, а ЕБН арестован.

   - Я не шучу, - заметил Валентин. - Поверьте мне, отсюда лучше уходить. Выход за оцепление пока ещё свободный.

   "Неужели, началось?" - думала теперь Женька, вспомнив предостережение их загадочного друга.

   Над столицей России занималось раннее осеннее утро. Женька глубоко, с наслаждением вдыхала свежий, пахнущий опадающей листвой и дымком баррикадных костров прохладный воздух. Из палатки вылез Гриша Овсиенко. Всю ночь они с Беляшовым и Абубакаровым так и не сомкнули глаз, сидя у костра. Женька подошла к группе своих ребят у полевой кухни, стоявшей за палатками ближе к дороге. Черт знает, зачем она вообще там стояла. По прямому назначению - для приготовления пищи, этот агрегат никогда не использовался. Возможно, ее прикатили туда ещё в первые дни, когда только началось сооружение баррикад.

   - Смотрите-ка, утро какое красивое. - заметила Женя, - и день наверно солнечный будет.

   Утро и вправду было необыкновенно красивым. На небе ни облачка. Над Москвой поднималось яркое солнце, согревая лица людей у баррикад остатками уходящего тепла. Перед пандусом, у палатки 10 отряда, состоявшего из добровольцев "Трудовой России", кто-то негромко проиграл на баяне несколько тактов "Москвы майской": "Утро красит нежным светом..." От мелодии знакомой всем с детства песни защемило сердце.

                *****

   Внезапно - вначале непонятно откуда - послышался все нарастающий гул. Ясно было только, что он исходит от множества ревущих где-то неподалеку моторов.

   Всё вокруг словно замерло на несколько секунд, как замирает природа в ожидании грозы или катаклизма. Почти в тот же миг - со стороны то ли перекрестка улиц Николаева и Рочдельской, где стояла ещё одна баррикада, то ли от баррикады на повороте с Краснопресненской набережной в переулок Глубокий - осенний рассвет словно вспороли несколько пулеметных очередей. Затем на время снова все стихло.

   Объявленная тревога в этот раз не была учебной. Началось движение у баррикад и палаток по обе стороны дороги. Проснувшись, люди спешно приводили себя в порядок. Кто-то сказал, что нужно бы сходить в бункер за щитами и бутылками. Женька не поняла даже, кто. Просто пошла и все. Надо, значит надо. В бункере Беляшов хотел разбудить всё ещё крепко спавшую Галку, но Женька отговорила:

   - Пускай поспит. Кто знает, когда теперь придется ещё.

   Ухватив подмышку несколько щитов и сложив в сумку бутылки с бензином, поднялась наверх.
   Усиливаясь с каждой секундой, снаружи доносился беспорядочный треск автоматных очередей.

   Навстречу от палаток бежали две зареванные женщины:

   - Уходи, уходи отсюда! Они нас всех здесь перестреляют!..

   - Спускайтесь в бункер, - раздраженно ответила им Женька, - и сидите. А про себя подумала: "Зачем вы вообще тогда сюда припёрлись? Не знали будто, чем все может закончиться... "

   Сложив щиты и поставив сумку с бутылками у баррикады, она подбежала к своим ребятам за "кухней".

   От набережной Москва-реки по переулку один за другим вынеслись три бэтээра. Из задранных кверху пулеметных стволов они на ходу выпустили несколько очередей в сторону Дома Советов. Сверху, на броне сидели какие-то гражданские в черных кожаных пиджаках и с автоматами. У поворота на Рочдельскую броневики сбросили скорость, вдруг став похожими на медленно крадущихся перед броском огромных хищных тварей, облепленных мухами. Повернув башни с хоботками спаренных пулеметов, они словно принюхивались, не ожидает ли их за поворотом некая скрытая угроза. На какие-то полминуты стрельба снова прекратилась. "Трудороссовцы" от баррикады 10-го отряда стали махать руками и кричать:

   - Эй, мужики, вы свои или чужие?

   Словно в ответ, один из бэтээров опустил ствол пулемета и выдал длинную очередь из КПВТ вдоль всей площади - куда-то в спину защитников Дома Советов у Горбатого моста. Люди на баррикадах залегли и стали расхватывать бутылки с бензином. У некоторых из защитников баррикад были армейские каски, которые они поспешно стали надевать на головы. Многим бросились в глаза изображения знака Гвардии на бортах бронетранспортеров - с красной звёздой и красным знаменем на белом фоне. Сейчас эта смволика выглядела откровенно издевательски.

   Женьку же сразу охватило ощущение абсолютной нереальности происходящего. Страха она не чувствовала, лишь нарастающее с каждой минутой удивление. Сознание, душа, все существо её протестовало и не желало смириться и признать, что это происходит на самом деле, а не в бреду или кошмарном сне. "Этого не может быть!" - Пульсировала в голове одна и та же мысль. С самого раннего детства, едва ли не с пелёнок Женька знала одно: в нашей стране армия защищает народ, а не стреляет в него. Даже несмотря на все предыдущие дни осады, она не могла в это поверить. "Как же так... Ведь Москва! Столица! Центр города... И вдруг - НАШИ солдаты начинают по нам стрелять?!" Жуткая несуразица этого факта просто повергала в ступор.

   Женька вместе с другими сидела, пригнувшись и втянув в голову в плечи, за лафетом наконец-то пригодившейся и оказавшейся полезной полевой кухни. Казалось, оглушительная пальба раздается уже со всех сторон. От нее у Женьки с самого начала намертво заложило уши. Все вокруг словно утонуло в грохоте стрельбы и надсадном рёве моторов.

   Над площадью белёсой кисеёй расползались облака порохового дыма. Воздух вокруг наполнился резким едким запахом выстрелов и удушливым зловонием выхлопных газов бронетранспортеров.

   Располагавшиеся напротив пандуса, ребята из состава 10-го отряда ближе всего были к Дому Советов, поэтому поспешили укрыться за его стенами, отступив к восьмому подъезду. И вовремя - буквально тут же их палатка была в клочья изодрана огнем БТРа, занявшего позицию справа, за баррикадой "десятников" на углу Рочдельской улицы и переулка Глубокого.

   "И почему их называют 10-й отряд?" - Подумала Женька. - "Вот, где, скажем, тогда 8-й или 9-й? Нету... А если они - просто рота, то почему бы про них так и не говорить?.." За все время, пока 10 отряд стоял напротив их позиции через дорогу, эти вопросы даже не приходили ей в голову.

   Взревев дизельным двигателем и выпустив смрадную струю дымного выхлопа, ехавший первым БТР рванулся вперёд по переулку. Когда он поравнялся с баррикадой пятой роты, за которой укрывались Абубакаров, Беляшов и Овсиенко с другими добровольцами, оттуда в него полетели бутылки с бензином. Большинство либо не достигли цели, либо разбились, не загоревшись. Женька видела, как, приподнявшись и широко размахнувшись, кинул бутылку Абубакаров. БТР проскочил за угол сквера и там загорелся. Следом поднялся Беляшов, но, даже не успев поднять руку для броска, упал, видимо, сраженный пулей снайпера. Стреляли скорее всего с крыши двухэтажного здания в сквере справа от баррикады. Овсиенко и Абубакаров подхватили товарища на руки и потащили к бункеру. Овсиенко что-то кричал Женьке на бегу, но она не могла разобрать ни слова, совершенно оглохнув от звуков пальбы. Возможно, командир приказывал тоже отступать в бункер.

   Вооруженные гражданские начали поспешно спрыгивать с брони загоревшегося БТРа. Как выяснится впоследствии, это были ветераны-"афганцы" - из числа сторонников Ельцина, добровольно вызвавшиеся поучаствовать в карательной операции. У ельцинистов с раздачей оружия проблем не было. Рассыпавшись по скверу, они попытались укрыться за деревьями. Но экипажи бэтээров, которые шли в это время по дороге с другой стороны парка, завидев людей в штатском с оружием, приняли их за прорвавшихся боевиков оппозиции и открыли по ним огонь. В свою очередь, перевозившие "афганцев" военные, тоже решили, что стреляют бэтээры перешедших на сторону парламента частей. В результате только одного этого боестолкновения погибли водитель грузовика с проельцинскими добровольцами, командир и рядовой на двух БТРах, многие были ранены. Следом из-за полнейшей неразберихи в бой друг с другом вступили бойцы дивизии МВД и десантники из 119-го парашютно-десантного полка. В перестрелке погибли двое, несколько бойцов с обеих сторон получили ранения. Спустя еще три часа, воины Таманской дивизии шквальным огнем встретили два БТРа дивизии внутренних войск. Девять военных было убито, десятки ранены. Сожжено несколько единиц бронетехники. При этом, как будет установлено в ходе следствия, из оружия защитников Дома Советов в нем самом и его окрестностях не был убит ни один человек.

   Шедший по переулку вторым БТР свернул по Рочдельской направо к Дому Советов и принялся буквально елозить туда-сюда прямиком напротив входа в бункер, частично прикрытого фурой, поочередно ведя огонь то по окнам Дома Советов, то в направлении сквера.

   Спустя несколько минут после начала атаки на позиции второго батальона, на площадь, сминая баррикады, выскочили бэтээры со стороны Горбатого моста, паля по Дому Советов из КПВТ и ПКТ.

   Интенсивная стрельба слышалась и из сквера, где на пути бронетехники оказалась казачья застава "морозовской сотни". Туда же, в тыл казакам, свернули две машины, шедшие от Горбатого моста. А с Конюшковской улицы уже выезжала, на ходу расстреливая баррикады, следующая колонна бронемашин. С позиции пятой роты было видно, как из 20 подъезда в проезжавшие мимо него бэтээры, так же не причиняя им никакого вреда, летят подожжённые бутылки с бензином. Жидкое пламя, ярко вспыхнув, растеклось было желто-оранжевыми язычками по броне одной из машин, но почти сразу погасло.

   Что было с людьми, находившимися в палатках возле ограды стадиона, торцом выходящей к Дому Советов, можно было только догадываться. Но Женька надеялась, что внезапность атаки все же была таковой не настолько, чтобы спавшие в этих палатках не успели проснуться и выскочить наружу. К тому же, утешала она себя, у них везде стояли часовые, которые должны были вовремя поднять тревогу.

   Даже не вскрикнув, прямо перед Женькой вниз лицом повалился один из мальчишек, пришедший в роту накануне вместе с другими после прорыва блокады. Одежда на парне сразу набухла от крови, и подняв ее, Женя увидела входное отверстие от пули в области печени сантиметра три в диаметре, из которого толчками вылезали кровавые хлопья. Быстро раскрыв санитарную сумку и подсунув раненому под крестец чью-то свёрнутую куртку, она закрыла рану ватно-марлевыми подушечками из перевязочного пакета и наложила повязку. Несколько человек, ухватив парня за ноги и за руки, потащили его в бункер. Но через некоторое время снова вынесли наверх.

   - Куда вы его? - Окликнула Женька.

   - В Белый приказали тащить. Там хоть врачи есть. Лекарства. Здесь ему хана. Не протянет долго.

  В ответившем ей добровольце Евгения узнала Василия, добродушного русского паренька лет двадцати, родом из какой-то бывшей советской республики. Как-то вечером у костра он рассказывал, что работал истопником в одной подмосковной больнице, где с тяжелым недугом лежала его мама. Отца своего Вася почти не помнил. Был ещё брат, который уехал куда-то на север - поступать в речное училище. Поэтому забота о маме целиком легла на плечи подростка. Потом мама умерла. В их роте парнишка состоял с первого дня. Заводную по характеру Женьку он иногда даже немного бесил своей задумчивой деревенской основательностью и подчёркнутой аккуратностью. Правда, поругаться с ним было совершенно невозможно из-за абсолютной покладистости мальчишки и его обезоруживающей детской улыбки.

   Дождавшись, когда БТР откатится дальше в сторону 20 подъезда, добровольцы настолько быстро, насколько позволяла их ноша, почти бегом двинулись к Дому Советов. Простреливаемые насквозь площадь и дорогу удалось преодолеть беспрепятственно. То ли военные и правда их не заметили, то ли были слишком увлечены перестрелкой друг с другом. Вместе с тяжелораненым ребята благополучно добрались до 8-го подъезда. Василий напоследок обернулся и издали помахал рукой товарищам. Хоть Женя и не была уверена, но ей вдруг показалось, что видит, как он улыбается.

   Площадь перед ними опустела. Возле полевой кухни остались только Женька с другими питерскими. Стрельба вокруг несколько поутихла. Звуки боя как бы сместились куда-то в сторону.

   - Все, уходим, - на правах старшины объявила Женька.

   - Команды отступать не было, - буркнул в ответ Серёга.

   - Да? Ну, оставайся, если хочешь. Что делать думаешь? Черным беретом своим от бэтэров решил отмахаться?

   Серёга, насупившись, молчал. Не то, чтобы ему не было страшно и не хотелось поскорей укрыться от летящих во всех направлениях пуль. Просто женькино саркастическое замечание оказалось недалеко от истины. Этот, подобранный где-то накануне, трофейный спецназовский черный берет с кокардой, который в числе прочих элементов амуниции притащили вчера прорвавшие осаду манифестанты, и добавлял мальчишке рэмбовской крутизны в собственных глазах. Никто из ребят, правда, не задумывался, что, быть может, как раз именно благодаря лихо сдвинутому на бок берету, укрывшиеся за кухней до сих пор оставались живы. Возможно, военные попросту принимали Серёгу за своего. Маскировку у остальных дополнял камуфляж, противогазные сумки через плечо, армейские каски и резиновые милицейские дубинки - единственное, наряду с бензином, оружие рядовых защитников баррикад.
 
  Вечером того же страшного дня военная экипировка позволила совершенно открыто уйти из Дома Советов с оружием в руках самому командиру Добровольческого полка Маркову и его товарищам, до последнего державшим оборону на уже объятых пожаром верхних этажах здания. Вокруг Белого дома сновало столько вооруженных карателей, включая гражданских сторонников Ельцина, что в этой неразберихе на одетых в камуфляжи марковцев с их автоматами никто просто не обратил внимание.
 
   Но Женька только покрутила пальцем у виска.

   Новой проблемой стало теперь подобраться ко входу в бункер - катавшийся взад-вперед по площади БТР замер аккурат напротив Приёмной Верховного Совета, нацелив на нее стволы спаренных пулеметов.

   Набравшись, наконец, решимости и глубоко вздохнув, ребята по женькиной команде, пригнувшись, кинулись к стоящей возле здания фуре, чтобы укрыться за ней. Добежав до угла Приёмной, присели у колес большегруза, пытаясь отдышаться и собраться с силами для следующего броска. Всего какой-то десяток метров стоил им хорошей стометровки с ускорением. Сердце бешено колотилось и словно готово было выпрыгнуть через горло. Коленки у всех противно дрожали от внутреннего напряжения, а ладони стали влажными от испарины.

   Женька в последний раз оглянулась назад и увидела, что мраморный парапет и весь угол здания Дома Советов сплошь покрыты выбоинами от пуль. Из окон здания ответный огонь по осаждающим никто не вел.

   До цели им оставалось всего несколько шагов. Но что делать дальше, Женька ума не могла приложить: все пространство от самого бэтээра до дюралевых дверей бункера в любом случае оказывалось в секторе вероятного обстрела.

   Как раз в тот момент, когда положение уже стало казаться абсолютно безвыходным, дверь вдруг распахнулась и наружу выскочил незнакомый Женьке парень в камуфляже с автоматом АКС-У наперевес.

   - Сс-уу-кии! - Хрипло и страшно закричал он, боком отбегая в сторону от входа и поливая очередями замерший БТР. - Суу-киии!!!

   Что это было, Женька так и не поняла. То ли человек решил в одиночку прорываться с боем, то ли просто сдали нервы и "поехала крыша". Как бы то ни было, но внимание экипажа БТРа он на какое-то время целиком отвлёк на себя.

   Ребята без лишних раздумий бросились вперёд. С разбега ткнулись в дверь - и с ужасом обнаружили, что она уже заперта. В ответ на лихорадочный стук по ней кулаками раздалось эдакое спокойненькое и потому, казалось, совершенно неуместное в боевой обстановке "кто там?"

   - Сто грамм, блин! - Закричала Женька. - Это мы! Пятая рота, второй взвод!

   Тот же спокойный и вкрадчивый голос по слогам произнес:

   - Па - роль.

   - Ччёрт! - Выругалась Женька. - У вас продается Славянский шкаф?!!

   Двери в бункер приоткрылись и ребята торопливо проскочили внутрь.

   - О, товарищ старшина Евгения, - ухмыльнулся стоявший за дверью.

   Женька схватила его за грудки:

   - Говори отзыв, сука!

   - Шкаф уже продан, но могу предложить никелированную кровать с тумбочками... - растерянно пролепетал малознакомый ей парень из их роты. - Ну, ты чего, Жень?

   - Быстро вниз, балбесина, там бэтэр за дверью! Сейчас все расхреначит...

   О том, что стало с парнем, который с одним автоматом пошел в атаку на БТР, даже думать не хотелось. Ясно было, что скорее всего он погиб.

   Внизу Женьку молча сжал в крепких объятиях Овсиенко.

   - Жива... А я-то уж думал... Что всё...

   Хитро прищурившись, с выражением гордости на лице обернулся к Абубакарову: "Ну, что, прав я был? А ты говорил, не женское дело..." Тот лишь улыбнулся уголком рта: "Парту Патима..." Овсиенко попросил посмотреть Беляшова. Лёха лежал на спине на каком-то подобии топчана из красных ковровых дорожек, которые они реквизировали на нужды полка в стенах Белого дома.

   - Сделай что-нибудь!

   Но Евгении одного взгляда было достаточно, чтобы сразу понять, что их старшина, гришкин приятель, весельчак и балагур Лёха, вместо вольной и сытой житухи члена ОПГ избравший для себя участь баррикадника, был уже мёртв.

   Вопреки здравому смыслу, она все же попыталась сделать непрямой массаж сердца. Но реанимировать мёртвого было, конечно же, бесполезно. Скорее всего, Беляшов вообще погиб сразу. На полу в бункере Женя увидела ещё четверых раненых, которым делали перевязку.

   - Убитых-то много там? - Спросил Овсиенко.

   - Я лично вообще не видела. Перед нами площадь пустая была. Мы последние уходили. Что в Белом там, понятия не имею. Лупят по нему конкретно. Ну, наверно, ещё того парня с автоматом, который на бэтэр попёр, тоже убили. Да какая разница? Вон, пацана прямо передо мной у "кухни" в печень ранили. Кто знает, выживет или нет. Неизвестно. Он крови уже потерял столько. Там переливание нужно делать. Почему, вот, почему всегда так? Когда говорят про тысячи убитых - это типа ужасно. А когда одного убьют - вроде и ничего особенного. Разве в количестве дело? Да хоть десять погибнет... Те, кто это сделают, не будут от этого меньше виноваты, как если бы убили сто. Страшно же другое. Что вообще отдали такой приказ: стрелять по своему народу. Вот, что ужасно. По-моему, чтобы президент считался преступником, достаточно и одного гражданина страны, убитого по его приказу...

   - А у нас же тут ещё батюшка был, маленький такой, помнишь? Отец Виктор, кажется. Как тревогу-то объявили, он сразу подхватился, крестом себя обмахнул, взял в руки икону и стал наверх подниматься. Я ему, "куда вы, святой отец? Там стреляют!" А он: "Пойду, мол, войскам навстречу. Не станут же они в православного священника стрелять!" Так и не знаю тоже, что с ним стало...

   Сидевший поблизости баррикадник рассказывал:

   - Мы у Горбатого моста были вначале. Залегли в мертвой зоне, а их БТР прямо над нами оказался. Стоит, огнем поливает. Приготовили бутылки с бензином. Хотели уже фитили зажигать - по карманам пошарили, а спичек-то ни у кого и нет, все, как назло, некурящие! Ну, вот, так полежали-полежали, а потом тот БТР развернулся и в другую сторону поехал. Кто-то из наших назад в Белый двинул. А мы сюда давай...

   Внутри убежища горели лампы дежурного освещения.

   Бронированную дверь бункера колесом заперли изнутри. Командование было обеспокоено вероятностью затопления помещения или газовой атаки. Через какое-то время решили уходить по подземному переходу в здание Дома Советов. У многих всё ещё теплилась смутная надежда, что там им удастся получить, наконец, оружие и продержаться до подхода подкрепления - возможно, каких-то оставшихся верными парламенту частей. Ни у кого не укладывалось в голове, что таких в стране больше нет: "И где-то мчится далёкая Красная Армия..." - нараспев процитировал кто-то строчку из гайдаровского "Мальчиша".

   Овсиенко вместе с Женькой и Галкой, сидя на полу, рвали в клочья рукописные листочки со списками личного состава и другие документы.

   Внутреннюю дверь бункера, ведущую в переход, долго не могли открыть - куда-то задевали ключ. Наконец, нашли, и тяжёлая створка медленно отворилась. Людская масса на полу зашевелилась, поднимаясь на ноги и двигаясь в сторону прохода. Вперёд вынесли раненых на одеялах.

   Женька и ее товарищи располагались в самом дальнем от перехода углу - сразу за лестничным спуском. Поэтому уходили последними. В аръергарде. Тело погибшего Беляшова пришлось оставить там, где он лежал.

   Глазам Женьки открылся широкий освещенный коридор с двухярусными деревянными нарами по обе стороны прохода. "Чёрт подери, - подумала со злостью. - А мы какого-то хрена все это время на голом бетонном полу спали, картон стелили...
Простыли все. Кашляют. А тут - такая роскошь!"

   Когда дошли уже почти до середины пути, впереди раздался грозный окрик.

   - Стоять! - Рявкнул чей-то, явно привыкший командовать голос. - Оружие на пол, руки за голову! Выходить по одному! Раненых вперёд!

   Дорогу идущим по коридору преградили люди в военной форме, шлемах с забралами, бронежилетах и с автоматами.

   "Спецназ" - мелькнуло в голове у Женьки. Сразу тоскливо засосало под ложечкой. - "Вот и все..."

   Первыми забрав раненых, бойцы с треугольниками десантных тельняшек в распахнутых воротах камуфляжей вытолкали всех на цокольный этаж Дома Советов, где под охраной автоматчиков в бывшем гардеробе уже находилось несколько десятков других пленных защитников.

   Стены здания время от времени содрогались. До стоявших на этаже доносилось эхо тяжёлых раскатов.

   - Танки по Белому бьют. - Пояснил кто-то из пленённых ранее.

   Спецназовцы наскоро обыскали задержанных, отобрав у всех паспорта и другие документы. Действовали решительно и зло. На скулах играли желваки - было заметно, что нервы у вояк напряжены до предела.

   - Что вы с нами сделаете? - Спросил кто-то.

   Другой голос громко ответил:

   - Да ясно что. Сейчас пытать будут, а потом расстреляют. Раненых, вон, уже добивать унесли. Фашисты всегда так делают.

   - Молчать! - Рявкнул, видимо, командир группы военных.

   Однако, несмотря на резкие действия десантников и их нескрываемую злость, пленных никто не бил и излишней жестокости к ним не проявлял.

   Из хрипящих радиостанций армейцев доносились переговоры. Сквозь треск и шипение динамиков можно было разобрать, что по периметру вокруг парламента все ещё идёт бой, танки с Калининского моста ведут обстрел Белого дома, какие-то неопознанные бэтээры продолжают стрелять в разных направлениях, с крыш зданий бьют неизвестные снайперы. Кто-то спешно и сбивчиво докладывал о серьезных потерях штурмующих и большом количестве раненых.

   "Неужели наши?!" - мелькнула радостная мысль. - "А вдруг - это часть армии всё-таки перешла на сторону Верховного Совета и сейчас и ведёт там бой?!"

   Женьке, как и другим, все ещё хотелось верить в чудо.

   Наконец, по рации вызвали командира группы военных, которые охраняли пленных баррикадников:

   - Достигнута договоренность о выходе из здания женщин, детей и журналистов! Кто там у тебя? Имеются?

   Офицер пробежался глазами по толпе:

   - Да тут одни такие и есть...

   - Выводи всех на хрен!

   К Женьке с ее товарищами прибился молоденький парнишка из "Морозовской сотни". У дверей 20 подъезда один из спецназовцев зачем-то всучил ему целлофановый пакет с отобранными у пленных документами. Под аккомпанимент канонады - мимо разбитых баррикад, замерших бэтээров с задранными кверху стволами пулеметов, хрустя подошвами кроссовок по осколкам стекол и каменной крошки, ребята свернули за угол в сторону Конюшковской улицы и Нового Арбата. Помимо милицейского оцепления и военных, Белый дом оказался буквально облеплен толпами любопытствующих. Когда стрельба вокруг здания усиливалась, они прятались за деревья и парапеты, но уходить и разбегаться, невзирая на риск отхватить шальную пулю или угодить под прицел снайпера, никто не спешил.

   Какое-то время недавние защитники, растерянные и ошарашенные, все ещё до конца не веря в свою удачу, постояли среди зевак, глядя со стороны на продолжающийся обстрел парламента. Из его окон на нескольких этажах вырывались языки пламени.

   Решили разделиться. Овсиенко в компании Галки и Руслана благополучно проскользнули за кольцо оцепления и растворились в толпе.

   Женьке с другими в этот раз повезло меньше. По-правде сказать, не повезло вовсе. А виной всему опять оказался серёгин черный берет с кокардой. Подростки в камуфляже - в отличие от офицеров-марковцев, конечно же, не могли не привлечь внимание омоновцев. А переодеваться ещё в бункере в лежавшие у нее в сумке джинсы и свитер Женька сочла чем-то сродни дезертирству. Тут ещё и у Сереги - помимо бросающегося в глаза чёрно-желто-белого шеврона на рукаве, обнаружился тот самый злополучный берет и значок РНЕ со свастической "звездой Богородицы".

   - Блин, он-то тебе на хрена был?! - Ткнула приятеля кулаком в бок Женька.

   Вдобавок, у морозовского казачка в сумке через плечо при досмотре нашли пакет с паспортами, отданный ему зачем-то спецназовцем в 20-м подъезде.

   Мальчишек сгребли за шиворот и поволокли к лестничному спуску на набережную.

   - Эй, куда вы их? Нас уже отпустили! - Возмутилась Женька.

   - Чего-чего? А ну-ка, иди и ты сюда, сучка красно-коричневая! - Омоновец с перекошенным злобой лицом ухватил ее за рукав камуфляжа.

   Так, Женьку, по-сути, просто прихватили "за компанию".

   Перед тем как ее в очередной раз за день поставили лицом к гранитной стене, она успела увидеть сваленные внизу лестницы тела убитых защитников Дома Советов.

                *****

   Олег с товарищами по отряду стоял под козырьком жилого подъезда. Вокруг трещали автоматные очереди, слышалась стрельба крупнокалиберных пулеметов, время от времени ухали гранатометы. Было ясно, что в центре российской столицы идёт самая настоящая гражданская война. Но кто с кем воюет, ни Олег, ни его сослуживцы в толк никак взять не могли. Судя по уже имевшимся показаниям тех, кто был задержан при выходе из здания осажденного Белого дома, у большинства сторонников Верховного Совета оружия не было вообще. Но даже если принять во внимание какое-то количество автоматов охраны Дома Советов, уж бронетехникой его защитники, во всяком случае, не располагали точно. Между тем, на одном из газонов напротив парламента Олег заметил даже спаренную зенитную установку ЗУ-23-2 в составе двух авиационных пушек, делающую в минуту 2000 выстрелов бронебойно-зажигательными или осколочно-зажигательными снарядами. Но предположить, что белодомовцы собираются атаковать войска с воздуха при помощи авиации - даже для самых упёртых ельцинистов было чем-то из области фантастики. Несмотря на прозвучавший по радиосвязи отчаянный призыв Руцкого к каким-то лётчикам "поднимать в воздух боевые машины против банды, засевшей в Кремле". В создавшейся ситуации полковник Голубев приказал: в боевые действия до выяснения обстоятельств не вступать, выходящих из Белого дома безоружных гражданских выводить в безопасное место и не трогать. Вооруженных - рассматривать, как особо опасных преступников и обезвреживать в соответствии с требованиями закона.

   На дорогу группами и поодиночке то и дело выбегали мечущиеся в панике люди, и Олег с другими бойцами отряда волоком оттаскивал их во дворы и подъезды, помогая укрыться от пуль. Поскольку некоторые были уверены, что их пытаются арестовать, иногда приходилось применять силу, раздавая увесистые пинки, тумаки и затрещины. Особенно досаждали, стреляющие непонятно в кого и откуда, невидимые снайперы. Время от времени то в одной, то в другой кучке зевак на землю валился кто-то из зрителей, сраженный снайперской пулей. На глазах Олега с одного из чердаков, откуда вездесущие подростки наблюдали за происходящим, вынесли окровавленного мальчишку лет четырнадцати - смертельная пуля угодила ему в позвоночник. Снайперский выстрел мог быть сделан только через слуховое окно где-то на соседней крыше. "Снайперов уничтожать на месте!" - Прозвучал по рации приказ Голубева.

   На бешеной скорости, на ходу паля во все стороны, мимо с ревом проносились БРДМ, боевые машины пехоты и бэтээры. То тут, то там виднелись тлеющие, дымящиеся остовы расстрелянных автобусов и грузовиков. Невдалеке, подобно айсбергу, высилась белая громадина Дома Советов. Периодически со стороны моста доносились гулкие бахи танковых пушек, и тогда на стене парламента словно набухал и тут же с оглушительным треском распускался очередной исполинский бутон дымного облака, исторгая изнутри себя обломки бетона, стекла и почему-то множества листов бумаги. Из окон примерно выше четвертого этажа вырывались языки пламени.

   - Смотри, - толкнул Олега в бок локтем один из бойцов. Наискосок по выходящей к Белому дому улице бежал мужчина в черной кожанке с короткоствольным автоматом типа "Узи" в руках. За ним гнались двое омоновцев в "латах", видимо, из московского отряда. Коллеги явно не поспевали за бегуном.

   - Ну, чё, поможем нашим?! - Позвал кто-то из бойцов.

   Ребята кинулись наперерез вооруженному "боевику". Олег настиг его первым и с размаху саданул прямо в ухо тыльной стороной своего автомата со сложенным прикладом. Брызнула кровь, бегун, как подкошенный, снопом повалился на землю.

   - Мать вашу! - Закричали подбегающие омоновцы. - Вы чего нашего начальника вырубили?!

   - А чё это у него автомат какой-то странный? - Не нашел ничего лучшего, чем спросить Олег. Его товарищи рядом просто давились от хохота. Мужик в штатском, между тем, так и лежал без сознания. Повздыхав, омоновцы взяли, наконец, его за руки, за ноги и потащили куда-то, пыхтя, матерясь и отдуваясь.

   В какой-то момент перестрелка усилилась, и укрываясь от огня бэтээров, омоновцы нырнули в один из дворов, заняв позиции за углами арки. И тут Олег заметил спускающегося во двор по пожарной лестнице мужчину в камуфляже со снайперской винтовкой за спиной. Обменявшись быстрыми знаками с товарищами, он кинулся вперёд, блокируя снайперу путь к лестнице, ведущей на другую крышу. К мужчине подскочили двое бойцов и, в один миг обезоружив, уложили вниз лицом на асфальт у детской площадки.

   - Руки за спину! - Пнул лежащего берцем один из омоновцев, доставая из-за ремня наручники.

   - Мужики, да вы чего, я же свой! Свой! - Плаксиво заголосил задержанный. - Я просто позицию менял... Случайно сюда забежал. Рядовой Панаев, 119-й ПДП, можете проверить, я не вру, запросите по рации... Наш полк на другом участке Белый дом штурмует. Отпустите!

   - Заткнись, сучара! Говорить будешь, когда мы тебе слово дадим. Свои по своим не стреляют.

   В это время командир группы уже связывался по рации с оперативным штабом:

   - Я Днепр, я Днепр! На чьей стороне у нас 119-й парашютно-десантный воюет?

   - Слышу тебя, Днепр. Хрен его знает, на чьей. Они по нашим на стадионе от Горбатого моста ещё утром со своих бэтэров из КПВТ долбашили. У нас вроде как война с ними. Тебе зачем?

   - Мы их снайпера взяли! Говорит, свой. Чё делать-то с ним?

   - Приказ был, слышал? Ликвидировать на месте! Разбираться потом будем, кто за кого воевал.

   Случай этот произошел ещё в самом начале утренней атаки на позиции защитников Дома Советов. С улицы Заморёнова на стадион "Красная Пресня", сбив металлические ворота, ворвалась БМП внутренних войск в сопровождении трёх бэтээров. В это же самое время с Конюшковской улицы на Рочдельскую выехали бэтээры 119-го ПДП, которые открыли огонь из КПВТ по баррикаде на Горбатом мосту и палаткам РКРП у стадиона. А заметив бронетехнику МВД на стадионе, десантники приняли ее за верные парламенту войска. Завязался бой. В результате командир 5-й роты ПДП капитан Смирнов был расстрелян прямо через забор стадиона из КПВТ бэтээра МВД. Понесли потери и подразделения внутренних войск.

   - Ну, чё, все всё слышали. - Бросил командир отряда, вытаскивая из кобуры ПМ.

   - Ребята, ребята, не убивайте! Пожалуйста... Я не хочу умирать! Мне приказали! Я ж рядовой просто, - Задергался на земле снайпер, пытаясь перевернуться на спину.

   - Тихо лежать! - Поставил на него ногу омоновец. Командир снял пистолет с предохранителя и оттянул затвор, взводя курок и досылая патрон в патронник:

   - А те безоружные пацаны на крышах и во дворах, в которых ты, сука, палил сегодня, хотели умирать?! Сколько ты их убил, тварь?

   - Не знаю, я не считал... Я по белодомовцам стрелял! Не убивайте, мужики! Ииии... Ыыы... - Снайпер, пуская слюни открытым ртом и конвульсивно извиваясь, забился в рыданиях.

   - Фу, мразь поганая. Даже подохнуть не можешь, как мужик, паскуда. Только десант опозорил... - Плюнул омоновец и дважды выстрелил снайперу в основание черепа.

   - Ненавижу. - Скрививился один из стоявших рядом с Олегом бойцов. - Всех их ненавижу! И Ельцина, алкаша, и депутатов этих в Белом доме. Не зря ж приказано по ним не стрелять. И пропустить всех, не задерживая. Чё за хрень? Да стопудово, они там заодно с Ельциным. Сговорились заранее кашу эту кровавую заварить, чтобы народом помыкать было проще. В стойло загнать, как скотину. А нас - как Рижский ОМОН подставят! Потом всех собак на нас же и повесят, типа это мы - убийцы и звери, а они там - белые и пушистые. Да и хрен с ними, что стрелять не велено. Пусть только выйдут оттуда - я им точно всем рожи бить буду! Столько людей из-за них сегодня погибло. Время придет - и с Ельцина с его демократами спросится... Голыми руками их рвать буду.

   Олег с товарищами мрачно помалкивали, стоя над трупом расстрелянного их командиром снайпера.

   Когда депутаты, в отличие от своих защитников, отпущенные на все четыре стороны, покидали территорию горящего Дома Советов, в глухих московских двориках и дурно пахнущих кошачьей мочой подъездах их вылавливали, а потом долго, жестоко и остервенело били омоновцы.

                *****

   Пленные едва начали спуск по лестнице, держа сцепленные руки за головой, как от моста и с набережной, словно орда зомби из фильма ужасов, к ним ринулась орущая толпа. У некоторых из громил в руках были железные прутья, у других - просто палки. Одетый в черную кожанку кучерявый мужчина, замахиваясь, подскочил было и к Женьке. Она продолжала идти вниз по ступенькам, не замечая грозящей ей опасности.

   Олег шагнул наперерез кудрявому, одной рукой перехватывая уже летящую для удара дубину, а второй сдергивая с плеча ремень автомата:

   - Стоять! Пленных не трогать.

   - Да ты че, пацан? Рамсы попутал в натуре?! - злобно оскалился, попятившись, мужик. - Это же коммуняки, их всех валить надо! Кто твой начальник? Сам захотел по кумполу?!

   От блатного жаргона Олега передёрнуло. "Дожили, - подумал он. - На одной стороне с бандитами против своего народа воюем..."

   - Ну, давай, - надвинулся он на приблатненого. - Только дёрнись. Сейчас пошинкуем всю вашу братву, как капусту. Мало вас ещё на мосту снайпера постреляли?

   - Да ладно, сержант, не ссы, пересечёмся ещё - прошипел, отступая, кучерявый.,.

                *****

  Над Москвой сгустилась тревожная ночь. В кромешной темноте обесточенных комнат, коридоров, переходов и лестниц охваченного пожаром Белого дома Олег вместе с другими омоновцами пробирался с этажа на этаж, прикрывая работу пожарных расчетов. Путь освещали только лучи тяжёлых аккумуляторных фонарей. Идти приходилось сквозь разъедающие глаза и легкие влажные облака дыма, то и дело натыкаясь на завалы из разбитой мебели. Горло сжимали рвотные спазмы от рвущегося изнутри надсадного кашля. Под ногами хлюпала вода из открытых пожарных гидрантов - видимо, не пожелавшие сдаться защитники Белого дома прямо под обстрелом откручивали вентили, пытаясь предотвратить распространение огня.

  Перелезая через груду искореженных диванов, столов и кресел в одном из кабинетов, видимо, служившую баррикадой, Олег споткнулся. Луч фонаря высветил темную, словно запекшуюся массу под ногами. Труп. Почерневший от гари труп в наполовину сгоревшем камуфляже. Некая странность заставила омоновца на миг задержаться и ещё раз посветить на тело убитого: на его черной груди белел почему-то нетронутый огнем пожара крест на оранжево-черной орденской георгиевской колодке. Потянув за награду, Олег легко оторвал ее с рассыпающейся обугленной ткани камуфляжной куртки и поднес к глазам. В алом овале посреди креста едва различались золотистые буквы - "За оборону Приднестровья".

  "Что ж тебе не сиделось в твоём Приднестровье, не навоевался там еще, что ли..." - с горечью подумал боец, пряча трофей в нагрудный карман на память. - "А в самом деле ведь раритет... Награда, считай, последнего солдата Империи..."

  Впереди посветлело. Оранжевые блики пламени отразились на испачканных копотью, мокрых от пота лицах и причудливыми тенями заплясали на стенах. Незащищённые шлемами лбы и щеки бойцов, как из печной топки, окатило густым, нестерпимым жаром.

  И в тот же миг сквозь огненные языки из погруженной в чернильный мрак глубины здания по омоновцам и пожарным ударили автоматные очереди.
 
 - Ложись! - Крикнул кто-то из шедших впереди москвичей. - Пожарников назад!

  Роем прожужжав над головами упавших прямо на слой пепла бойцов, пули врезались в стену, выбив из нее целое облако копоти и черной пыли. У Олега от посыпавшейся сверху взвеси сразу дико засвербило в носу.

  Приподнявшись на одно колено, его товарищ выпустил несколько коротких очередей по невидимым за пламенем стрелкам.

  - Черт, а говорили, что последних отсюда ещё вечером альфовцы вывели, - посетовал он. - Гранату бы им туда кинуть. Или из "мухи" шмальнуть.

  Поочередно приподнимаясь, омоновцы наугад стреляли куда-то в гущу огня.

  - Чёт жутковато как-то, - пробормотал один из бойцов. - Как будто с призраками воюем.

  - Или с чертями. С демонами. - Добавил второй.
  - Как говорят в Америке: "Ад пуст, все черти здесь".
 
  - Да мы, похоже, уже и так в аду, пацаны. В настоящем пекле. Я за всю жизнь в одном месте столько трупов сразу не видел. И припекает так же.
 
  - Ага, причем мы же их всех и убили.
 
  - Ну, не совсем как бы мы...
 
  - А кто? Мы, конечно. Кто за Ельцина, те и убили.

  - Да какая к хрену разница. Мы не мы. Сами виноваты. Не надо было этот коммуно-фашистский путч затевать. И Руцкого президентом объявлять. Что их теперь, жалеть ещё, что ли?

  - Типа Ельцин, что ли, лучше? Просто наше дело приказ выполнять. Если бы белодомовцы победили, мы бы сейчас может ходили Кремль зачищали.

  - Елки-палки, даже обидно. Лучше б и правда Кремль. Там хоть позырить на что есть.

  - Точно! Я б в Царь-колокол погадил. Мечту детства исполнил. А не гонялся тут за чертями, как в белой горячке.

  - Блин, от этой копоти мы и сами уже, как те черти. Хорошо, что ни одного целого зеркала не осталось - увидел бы в нем свою рожу и помер сразу со страху. На ваши смотрю и в дрожь бросает. Рогов с хвостами только не хватает.

  - Погоди, рога тебе жена приделает...

  - Кончай болтовню, - рявкнул командир. - Вперёд, работаем!

  На какое-то время все утонуло в грохоте автоматных очередей. В ушах зазвенело от оглушительного хлопка разорвавшейся в глубине помещения гранаты. Мимо Олега с его товарищами бойцы из московского отряда, матерясь, пронесли чьё-то тело, завернутое в ковровую дорожку. Следом двое омоновцев тащили под руки своего, стонущего в беспамятстве, коллегу. За ними устало брёл ещё один, волоча за ремни два автомата.

  - Проверь карманы. Может, документы какие-то есть. - На ходу бросил Олегу окровавленную камуфляжную куртку командир группы.

  Перемазавшись чужой кровью, Олег вытащил из внутреннего кармана паспорт. Подсвечивая себе фонариком, попытался разглядеть данные владельца.

  - Не разобрать ничего. Только имя видно - Василий, остальное кровью замазано.

  - Да фиг с ним. Отдай вон тому майору пузатому с планшетом. Он у нас трупы подсчитывает.

  - Ой, только не суй мне это дерьмо, он же в кровище весь. И так уже перепачкался... - Скривился майор. Потом с отвращением взял документ двумя пальцами и небрежно закинул его в огонь. - Запишу, как неопознанного. Одним больше, одним меньше. Какая разница.

  Олег молча смотрел, как желтые язычки пламени неторопливо, словно смакуя, облизывают алую обложку паспорта с гербом СССР. И как постепенно чернеют, сворачиваясь, странички, пропитанные кровью последнего, так и несдавшегося защитника Дома Советов.

                *****

  Где-то в далёком провинциальном городке, задыхаясь от слез у экрана телевизора, по которому шел репортаж об обстреле и штурме Дома Советов, русская женщина выводила на листке бумаги:
 
   Я ловлю тревожные сводки,
   Погружаясь в отчаянья омут -
   Лупят танки прямой наводкой
   По горящему Белому дому.
   Лупят танки прямой наводкой...
   Что ж ты делаешь, вражья сила?!
   Там же дети! Но залп короткий -
   По сердцам матерей России.
   По горящему Дому Советов
   Бьёт слепая и черная сила.
   Лупят танки по Правде и Свету,
   И по песням любимого сына...

                *****

   Пленных белодомовцев распихали по автозакам. Мальчишек увезли в "Матросскую тишину", а Женьку доставили в 'Бутырку". В тюрьме - заставили скинуть камуфляж. Множество таких же пятнистых брюк и курток было уже свалено там на полу бесформенной кучей - от Белого дома везли и везли новых арестантов. Женщины, производившие досмотр, не переставая охали и вздыхали, заверяя, что здесь ей бояться уже нечего. Едва очутившись на шконке, где сочувствующие зэчки, потеснившись, освободили ей место, Женька сразу же отключилась - от неимоверной усталости и нервного потрясения последнего дня.

   - Эй, политическая! - Спустя двое суток рявкнул женский голос в открывшееся оконце кормушки. - С вещами на выход! Руки за спину!

   Дверь камеры распахнулась, и Женьку вывели в длинный сводчатый тюремный коридор. Ее отконвоировали в какое-то помещение, где у зарешеченного окна, спиной ко входу стоял человек в элегантном темно-синем плаще. Его силуэт показался Жене знакомым. Услышав лязг двери позади себя, мужчина обернулся. Девушка с удивлением узнала их таинственного знакомого из Белого дома.

   - Вас, что, тоже арестовали? - Мрачно пошутила Женька.

   - А что, похоже?

   - Не очень. А как вы нашли меня? Узнали, что я здесь, в тюрьме?

   - Ох, сколько вопросов. Да найти тебя дело нехитрое. И товарищей твоих, кстати, тоже. Я где работаю-то.

   - А вам это зачем вообще? - Хмыкнула Женька.

   - Что зачем?

   - Ну... Нас разыскивать.

   - Как тебе сказать. Во-первых, просто по дружбе. Сроднился я с вами, что ли. А потом - России такие патриоты, как вы, на свободе нужнее. Это ведь только для желтой прессы и обывателей вы "красно-коричневые" и "коммуно-фашисты". Мы-то понимаем, что страну с колен как раз таким, как вы поднимать предстоит. И поэтому, во-вторых, в нашем ведомстве негласно решено вообще всех белодомовских по-тихоньку вытаскивать. Жаль только, жертв не удалось избежать. Хотя мы делали все возможное.

   - Так, вы что же, все это время в Белом доме типа тайного агента были?

   Валентин рассмеялся.

   - Почему же, тайного. Мы открыто действовали. От имени своего ведомства. Приходили к руководству Верховного Совета. К вашим лидерам.

 Предупреждали... Я же и вас предупреждал. Все ведь было разыграно, как по нотам. Мы многое знали практически с самого начала, о многом догадывались. Оставшиеся в тени кукловоды этого спектакля просто столкнули людей лбами, втянули армию... Вас подставили, как детей, заманили в расставленные сети, поймали в ловушку. Провокаторов действительно было много. И двойных агентов - в том числе среди так называемых "лидеров оппозиции" в Белом доме. Не случайно ведь после так называемого "прорыва" осады вся милиция и военные вокруг Белого словно испарились. А мы постоянно курсировали между Лубянкой и Верховным Советом, пытались убедить в необходимости действовать как-то иначе. Но все было напрасно. Результат - известен... Ну, собирайся. Сейчас поедем, заберем твоих ребят - и можете ехать домой. Твоя гражданская война окончена. А вот наша, похоже, только начинается...

                *****

   Перед отъездом после некоторых сомнений Женька все же решилась ещё раз сходить к Белому дому. Прошла мимо изрешеченных пулями ворот стадиона, одна створка которых была сбита протаранившей их БМП. Медленно пошла по Дружинниковской улице, где уже вовсю работали службы по уборке города, споро заметая следы недавних баталий. Проход через сквер к Белому теперь был открыт. Дом Советов, наполовину черный от копоти пожарища, был хорошо виден в просвете между деревьями. Кое-где ещё валялись остатки спирали Бруно. Рабочие в оранжевых жилетах закидывали на грузовики переносные металлические ограждения. "Надо же, - с иронией подумала Женька - Даже ни одного мента поблизости... Митингуй, не хочу". Мимо шли другие люди - многие несли цветы и клали их у стены стадиона или прямо на запорошенные первым снегом груды мусора, ещё недавно бывшего баррикадами. Женька хотела пройти к бункеру и туда, где стояли их палатки и баррикада. Но там все было огорожено, и она повернула обратно. Проходя через парк, увидела, как какой-то военный в камуфляже со звёздочками старшего лейтенанта на погонах, срывающимся, полным отчаянья голосом, заикаясь, убеждал отталкивающую его от себя молодую женщину в черном платке: "Я не стрелял, Лена, я не стрелял!.."

                *****

   Отряд регионального ОМОНа готовился к отправке домой. После зачистки столицы от разгулявшегося криминалитета, выдававшего себя за вооруженных инсургентов разгромленного Парламента, и перепившихся вояк Ельцина - для снятия стресса и в качестве поощрения Голубев дал своим бойцам возможность один день свободно погулять по Москве и немного расслабиться. Большинство предпочло выпивку, кто-то поехал навестить родственников и знакомых. Почему Олега снова тянуло побывать у Белого дома, он и сам не мог объяснить. В сквере у входа на стадион он задержался возле компании нескольких мужчин, прислушиваясь к разговору. Один из группы торопливо записывал все услышанное в блокнот. "Журналист..." - мелькнуло в голове у Олега.

   - Привели нас, значит, на стадион. Лицом к стене поставили... - Рассказывал пожилой мужчина. - Мы подумали: ну, все. Сейчас расстреляют. Стали камуфляжи с нас стаскивать, на ком они были, обыскивать. Часы отобрали, деньги. Это уж, как положено. Им ведь без этого никак! Сказали, "вам они больше не понадобятся". Запугивали... Били, конечно. Кого по ребрам, кому в челюсть двинули. Ногами пинали. Заставляли на колени становиться. Был ещё парень один с нами. Он до этого всё песни у нас пел. Там, на баррикадах. Когда огнем прижали нас сильно, во весь рост поднялся, вперёд вышел - и как запоет: "Наверх, вы, товарищи, все по местам..." БТР стоит такой перед баррикадой, пулемет наставил, будто сам слушает. Потом завелся и задний ход дал. Мы и давай все "ура" кричать. Что он, значит, с одной песней атаку остановил. На самом-то деле, понятно, что они вовсе не поэтому отойти решили - наверное, просто боекомплект закончился... Так вот, его на стадионе там особенно сильно били. А один - даже по виду зверь, - садист такой с красной рожей, ему кисти рук перебил. Каблуками сапожищ по пальцам... "А теперь, пой, - говорит, если можешь, сволочь коммуно-фашистская!" Тот и запел. "Вставай, страна огромная!.." Гимн Фронта национального спасения это у нас был. Ну, и мы, кто у стены стоял, ему сперва по-тихоньку, а потом все громче стали просто одними голосами без слов подтягивать: "М-м-м-м..." Музыкальный термин такой ещё есть - "морморандо". Вот мы так и пели. Ельцинисты, конечно же, взбеленились. Очереди над головами загрохотали, по спине, по почкам стали нас бить - полный набор, в общем. А парня того с ног сбили и куда-то поволокли. Вроде бы, Виктором его звали...

   Олегу стало тоскливо до тошноты. "Лучше бы я со своими водку пошел пить", - подумал он. Как-будто некая глухая, физически осязаемая, серая пустота поселилась в его душе и стала изнутри царапать ее острыми коготками.

   - Навсегда, - внезапно услышал он позади чей-то голос. Олег вздрогнул. Голос показался ему до боли знакомым. Омоновец обернулся, но никого не увидел. Только губы, словно сами собой, машинально повторили вслед за говорившим: "Навсегда..."

                *****

   На годовщину октябрьских событий вместе с другими бывшими питерскими добровольцами Женька снова приехала в Москву. В торжественной обстановке бывший депутат Верховного Совета Сажи Умалатова вручала награды защитникам Дома Советов. Ордена получили и Женька с Галкой. После этого девчонки направились к Белому дому, надолго останавливаясь у каждой надписи на расстрельной стене стадиона, у каждой пулевой отметины на Дружинниковской улице. "На этом месте 4.10.1993 был расстрелян Роман Веревкин, 17 лет". "Мама, прости, меня убили за то, что я любил Родину"... У импровизированных памятников защитникам Дома Советов толпились люди. Десятки людей. Горели поминальные свечи. Священник служил панихиду. В пасмурное осеннее небо уносились слова заупокойной литии и дымок тлеющего ладана из кадила. "Вечнааая па-амять... Ве-еечная паамять..." Кто-то нараспев читал стихи Валерия Хатюшина:

   Все это было, как в тревожном сне:
   мерцали свечи в хвойных лапах ели,
   на стадиона каменной стене
   в пробоинах от пуль цветы алели...
   Они стояли здесь тринадцать дней,
   и вот - ушли, оплаканные нами,
   расстрелянные армией своей
   за то, что не желали жить рабами.

   Мимо символической баррикады с торчащими из нее кусками арматуры, скромного обелиска на месте гибели священника - отца Виктора, и памятного деревянного креста девушки дошли до прежней казачьей заставы и остановились на углу стадиона. Там, среди пожухлой травы ещё виднелась ржавая, будто обожженая огнем, крышка люка от колодца коллектора и стоял самодельный фанерный обелиск со словами "Здесь погибали патриоты". Женька долго всматривалась в надпись на стене стадиона "Армия - кровавая сука, посмотри на деяния рук своих". Но слово "Армия" в ней черной краской кем-то было исправлено на "ОМОН".

                *****

  ...Сидя за столом в ординаторской, Евгения Васильевна, немолодая уже врач-реаниматолог, устало провела ладонью по глазам, словно снимая с век незримую пелену нахлынувших воспоминаний.

   Перед мысленным взором, постепенно возвращая к реальности, медленно таяли, исчезая одна за другой, навсегда запечатлевшиеся в памяти картины всего одного дня той, далекой войны.

   Парень, истекающий кровью на площади. Движущийся, как в замедленной съёмке, плюющийся во все стороны огнем БТР. Бросающий в него бутылку с бензином, поднявшийся в полный рост, баррикадник. Выбегающий навстречу неминуемой смерти, безвестный герой с автоматом наперевес. Убитый старшина на полу в бункере. И спецназовец с обезумевшими глазами, раз за разом повторявший, что он не стрелял.

   Июнь, 2019