1.
У моего соседа... у наших соседей... ещё правильнее – у соседей моих родителей, потому как я о том времени, когда только-только перестают ходить пешком под стол. Так вот, у соседей по фамилии Радич был большой огород-сад, а дом на участке был расположен в самом дальнем углу от улицы.
Участок являлся угловым, да и относился когда-то к другой соседней параллельной улице, о чём свидетельствовало название этой улицы, Центральная, всё ещё относящееся к этому соседскому дому. Беспорядочно всё застраивалось — путь к «родной улице» был перекрыт. Почтальонам, которые менялись почему-то часто, приходилось туго: отыскать дом было непросто. Соседям пришлось сделать выход на другую улицу, на нашу, Дорожную. Собственно этот выход был всегда, но как запасной, а теперь стал главным. Это происходило до того, как я что-то начал помнить из моего детства.
Рядом с нами стоял кирпичный завод. Сначала это была просто «гофманка» – здание в плане похожее на футбольный стадион с беговыми дорожками, но не таких внушительных размеров. Кроме неё, на территории завода были ещё пять-шесть длинных, крытых черепицей сараев для просушки кирпича-сырца. По всей длине сараев без стен, тяжёлая крыша которого держалась на толстых кирпичных колоннах, посредине проходили ленточные транспортёры. По ним подавали сырой кирпич, выходящий сплошным четырёхугольным массивом, который тут же резался при помощи простенького механизма на отдельные кирпичи, который затем рабочие укладывали на деревянные стеллажи, находящиеся по обе сторона транспортёра. Высохший кирпич снова грузили на эти же транспортёры, он ехал дальше и его прегружали в вагонетки, которыми по рельсам доставляли в «печь-гофманку». Кирпич с вагонеток снова перекладывали непосредственно в печь, наполняя её под завязку, до сводчатого потолка. Это была далеко не последняя операция по перекладке кирпича с места на место. Процесс обжига никогда не останавливался, и шёл в круговую. Уголь для горения засыпался сверху через многочисленные люки. Позади постоянно горевшего огня подостывший кирпич отгружали в машины, опять же при помощи узких ленточных транспортёров, в которых кирпич помещался на ребро, в отличие от транспортёров просушки, где он вольготно чувствовал себя и во всю свою длину. А впереди огня, на достаточно безопасном расстоянии высохший кирпич снова укладывали для дальнейшего отжига. «Вечный огонь» таким образом непрерывно горел и кочевал по кругу. Весь комплекс работ по производству кирпича был очень трудоёмким и мало отличался от того, когда евреи, более трёх с половиной тысяч лет тому назад, находясь в плену у египтян, производили свои кирпичи для пирамид. Разве что упоминаемая в Библии солома не употреблялась больше. Отходов от производства было навалом, кирпич частенько падал с транспортёров и ломался, половинки его валялись повсюду вокруг гофманки. Иногда кирпич пережигали, и он получался с зеленоватым отливом и по нескольку штук склеенными. Наши родители строили из отходов кирпичного производства сараи и другие подсобные помещения.
2.
Сырьё завод брал рядом в карьере. Когда ресурс карьера был исчерпан, его забросили. Весной он наполнялся талой водой на радость лягушкам. Они там плодились и размножались. Сначала видно было как они попарно плавали, самец своими передними лапками, буквально врезался в самку. Потом на растениях под водой в гирляндах виднелась обильно развешаная икра, из которой получались тучи головастиков, а те в свою очередь превращались в маленьких хвостатых лягушат. Хвост вскоре отпадал и они сначала массово прыгали в оставшихся влажных местах, а потом исчезали по своим норам до следующей весны.
Изрытую местность со временем частично выровняли дожди. Небольшая часть этой изрытости отошла под сад-огород соседям. Получилась в огороде такая прямоугольная чаша, с дном ниже остального огорода на метр-метр двадцать. Сосед дядя Юра развёл там сад. Это стоило ему больших усилий, так как весной уровень грунтовых вод был настолько высок, что яблони стояли в воде и вымокали, проигрывая борьбу за жизнь.
А вообще-то по нашей улице все посадили перед домами вишни. Однажды весной мы с классом, будучи пионерами, собирали металлолом и приехали за ним на кирпичный завод. Он как раз полностью перестраивался, осовременивался, и много-много железа, как водилось в социалистическом отечестве, где всё добро никому не принадлежит, выбросили. Наш класс на стареньком ГАЗ-51 приехал его собирать. Вишнёвые деревья стояли в две шеренги перед домами во всей своей красе. Они так дружно цвели, что японцы бы позавидовали. Когда мы заехали на нашу улицу и перед нами открылся этот вид, наша классная руководительница даже ахнула от неожиданности (если бы она не ахнула, мог не запомнить этой красоты на всю жизнь).
3.
Дядя Юра в своём саду спиливал пропавшие деревья и сажал новые. Один такой пенёк был оставлен высотой в один метр, то есть на уровне огорода. Около него вкопали ещё три пенька такой же высоты, а на них положили металлический каркас из уголка. Дядя Юра притащил его неизвестно откуда, наверное, с работы. Тогда все кому не лень всё подряд тащили с работы. Надо или не надо - не столь важно. Даже поговорка была в ходу такая: "Собака домой не пустит с пустыми руками после раборты". Дядя Юра в этом преуспел, о чём свидетельствовала на задах большая куча разного хлама. Для стен и крыши в этой куче тоже нашёлся материал, равно как и доски-горбыли для полов.
В строительстве с большим энтузиазмом принимали участие все пацаны нашей улицы. Полы застелили старыми половиками и одеялами, и избушка на курьих ножках была готова. Основание избушки было на метр выше уровня сада, но в один уровень с огородом. Для входа в избушку, которую мы звали халабуда, была проложена толстенная и широченная доска. Она лежала почти горизонтально.
У входа на доску, и соответственно в халабуду, стояло высоченное дерево — тополь-белолиственница. Оно получило своё название из-за характерного бело-серебристого цвета листьев с тыльной стороны. Дерево было в три обхвата толщиной. Белолиственница, хотя и была не раскидистой, но её тень в самое жаркое время падала прямёхонько на халабуду. Кроме неё, свою тень дарили ещё и яблони, чем помогали лиственнице спасать нас от летнего зноя. Когда яблони зрели, урожай можно было собирать прямо из окна халабуды.
В сад с улицы вела калитка, и все пацаны беспрепятственно могли заходить и выходить, не тревожа взрослых и даже не попадаясь им на глаза. Я вообще был на привилегированном положении. От нас к соседям, в непосредственной близости от халабуды, вела другая калитка, и вода меня не касалась. Остальным пацанам приходилось надевать резиновые сапоги. Но такой маленький потоп длился не долго и случался не каждый год.
4.
Соседи произвели на свет четыре сына: Гриша, Лёша, Вася и Павлик. Все они плохо учились в школе и по нескольку раз оставались на второй год. Вася был чуть постарше меня и я с остальными пацанами его догнал и перегнал в школе. Павлик - немного моложе и безнадёжно отстал. Мы были почти ровесниками, а значит друзьями детства. Их мать, тётя Лида, добродушная женщина необътных размеров, и дядя Юра, глава семейства, - вполне осязаемых, не имели ничего против присутствия в их саду халабуды, а в ней — нас, пацанов.
Будут на глазах больше — меньше шкодить на стороне, – думала тётя Лида, и дядя Юра был с нею солидарен, хотя и не знал смысла этого слова и даже никогда его не слышал.
В халабуде была двускатная крыша, в середине можно было стоять во весь рост, а у стен - сидеть, не касаясь головой крыши. В «межсезонье» мы проводили там довольно много времени, когда были не на пруду, не в походах в горы, или не на рыбалке. Халабуда стояла там много лет, мы выросли, а она всё стояла и стояла, хотя такой популярностью у нас уже не пользовалась.
Но я о том времени, когда ещё пользовалась.
По кинотеатрам и клубам страны прокатился французский фильм «Три мушкетёра», и Гриша с тремя своими друзьями сделали себе удостоверения личности: Гриша стал Портосом, – его комплекция оказалась самой подходящей для этой кандидатуры. Гриша был лет на 10 старше меня. Он умудрился выучиться на киномеханика и стал работать в местном железно-дорожном клубе, который все называли сараем. Однако это обстоятельство не принесло мне льгот, на которые я "справедливо" рассчитывал, как сосед: билеты приходилось покупать на общих основаниях. Они хоть и стоили по 10 копеек, но выделить из бюджета семьи эти копейки родители могли не всегда. Иногда, чтобы купить билет в кино, дети сдавали в магазин два куриных яйца, которые принимали по шесть копеек за штуку, благо что повсеместно велась «заготовка яиц» для «продовольственной программы». Гриша любил цитировать народную сказку, переиначив на свой лад:
Было у отца три сына, двое умных, а третий киномеханик!
Женился он на одной замарашке, однако семейным счастьем наслаждался недолго. Он, как и отец, был заядлым рыбаком. Как-то рыбачил с приятелем на одном из дальних прудов. Они хорошо поддали, и решили искупаться. А берега были крутые, вода глубокая. Пловец он был неплохой, но... то ли сердце отказало, то ли судорогой свело – утонул он. Даже не успел запечатлеть свой образ и подобие в детях.
5.
Второй сын Лёша, родился через два-три года после старшего. По достижении совершеннолетия, его комсомольское сердце отозвалось на призыв партии, и увело его на целину в Степногорск Целиноградской области. Там и остался. Иногда приезжал к родителям, сначала один, потом с супругой, а потом снова один. На детей и он не сподобился..
Пренебрегая хронологическим порядком, расскажу сначала про Павлика. Он был четвёртым и последним. Это интересный, оригинальный пацан. Он был впечатлён индийским фильмом «Бобби» и попросил мою маму, которая обшивала всю округу, тем самым прибавляя к скудному бюджету семьи, сшить ему такой же костюм, как у главного героя и носил его не снимая. Павлик по жизни имел придурковато-весёлый нрав и отличался странностями: оранжевый цвет называл жёлто-горячим, а синий путал с зелёным, даже потом, во взрослой жизни; не мог научиться курить; не научился употреблять, как сверстники, коноплю; не научился пить, хотя и пытался. Сигарету держал смешно, а когда прикуривал, мог вместо отгоревшей спички, выбросить и коробок. Чтобы проверить есть ли в нём спички, потрясёт головой, вместо того, чтобы потрясти коробком; походка его была просто отпад: размахивал руками не по диогонали в такт шагам - левая-правая, как все люди, а шаг правой ноги сопровождался взмахом правой руки.
Павлику, который в отличие от Васи в Армию призвался беспроблемно (о чём речь ещё впереди), пришлось туго, так как, учитывая его внешние данные, т.е. фигуру, его призвали в роту почётного караула, где главным занятием было маршировать на плацу. Предполагалось, что ума для такого занятия не надо вовсе. Однако, поскольку надо было задумываться о походке, то есть тянуть носок, поикладывать руки к груди и т.п., он всё время сбивался. Его начальники помучив его изрядно внеочередными нарядами и гауптвахтой, намучившись с ним сами, в конце-концов списали в стройбат. Такой феноменальный случай был в первый и последний раз в их практике.
6.
Мои самые ранние воспоминания детства связаны с ним, когда мы с ним играли в «войнушки». Мы воевали палками, которые заменяли нам автоматы против воображаемого противника. Мама меня спросила как-то, когда я в перерыве между баталиями заскочил перекусить, торопясь снова на передовую:
Против кого вы воюете?
Против немцев!
Так ты же немец...
Я был крайне неприятно удивлён этим откровением. Позже я услышал что существует в нашей необъятной стране такая народность — ненцы. Я с надеждой спросил у мамы:
Мам, может быть мы ненцы?
Нет сынок, мы немцы, - ответила она.
Те немцы, против которых была война?!...
Одной из самых первых неприятностей, связанных с моей национальностью была обронённая Павликом фраза, где были эти слова:
-...немцы, падла... - так он сказал о других немцах, по фамилии Розин, живших неподалёку. Где он такое настроение уловил, от родителей? - не думаю. Наверное на улице, от других пацанов. Больше от этих соседей не было и намёка на подобное, но далеко не все были такими деликатными, и они создавали моей чувствительной, восприимчивой натуре в детстве и юности большой дискомфорт в связи с национальностью. Когда мне исполнилось 16 и пришла пора знакомиться с девочками, последнее в чём я признавался - национальность. Нередко врал, называя какую-нибудь русскую фамилию, вместо своей. Немного повзрослев, лет на 10, я стал горд, своей национальностью. Даже совет мамы взять русскую фамилию жены («Со своей, немецкой, начальником не станешь!» - приводила она аргумент) я проигнорировал, чем, однако, мама осталась довольна.
Павлик женился на бывшей подружке дальнего соседа Шонина. Она, прожив с супругом пару лет, обнаружила в себе прежние чувства ещё не угасшими совсем и стала похаживать к бывшему. Павлик со слезами уговаривал её прекратить эти похождения, но она, когда Шонин разошёлся, ушла к нему совсем. Павлик, как ни странно, быстро нашёл ей замену, но супруга сразу вернулась, и замену прогнала. Стала снова жить с Павликом, но нырять к Шонину не прекратила. Родила одного за другим двоих детей. Чьи они, она и сама не знала. От Павлика, хотя и не к Шонину, она всё-таки ушла, прихватив обоих детей.
7.
История третьего сына, Васи, требует более подробного рассказа. Если ему верить, сам я этого не помню, мы с ним познакомились ещё раньше, чем я с его младшим братом, сразу после того, как мы переехали на новое место жительства, то есть присоседились к ним. Он меня застал за занятием, когда я на пустыре перед нашими домами, который был, как сказано в начале, заброшенным карьером кирпичного завода, заросшего буйно травой и кустарником, рвал плоды с растения, называемым в народе беленой или дурманом, и хотел попробовать, а он остановил, сказав:
Нельзя это исти, это отрава, галюлики будут, дурным станешь и можешь умереть!
Этот, с позволения сказать, инцидент был лет за восемь до халабуды. Сделаем прыжок на это время вперёд.
Халабуда простояла пару лет. Однажды утром Вася по привычке решил наведаться в неё и застал там спящую гостью, которая проснулась от шума его приближения. В дни нашего детства и отрочества Каинда была небольшим посёлком, позднее она стала районным центром (с 2014 получила статус города), а пока все друг друга знали в лицо. Эта девчонка была не из местных. Она сказала опешившему Васе:
Я сейчас уйду.
Да моишь не торопицца, ты не мешашь, - ответил Вася.
Правда? Ну, тогда давай знакомиться: Рада! - протянула она руку из-под одеяла.
Василий... - представился Вася неуверенно пожимая руку.
Они помолчали немного, она поднялась. Села, откинув одеяло. Вася украдкой её разглядывал: это была девчонка с фигурой синички, которую подчёркивала облегающая одежда. Лет шестнадцати, с длинными, чёрными и растрёпанными после сна волосами. Так же юная леди обладала густыми, сросшимися у переносицы бровями и длинными ресницами, которые обрамляли глубокие непроницаемые глаза. Скорее симпатичная, чем нет, если бы была ухожена. Вася был смуглым, тёмноволосым невысоким 18-летним парнем, мускулистым и широкоплечим. Некоторым, чтобы иметь фигуру, надо прилагать невероятные усилия, а Вася получил её даром. Все в его семье, за исключением тёти Лиды, были темноволосыми и мускулистыми, разве что мускулы Гриши были спрятаны под толстым слоем. Не смотря на такие физические данные, Вася, как и его братья, не изнемогал под бременем совершенства.
Рада нарушила молчание:
- Вася, а ты не можешь мне принести чего-нибудь поесть, я уже два дня ничего не ела.
- «Нет проблем, организую...», — ответил бы на его месте любой, у кого более-менее подвешена метла, кто мог буковки складывать в слова, а слова — в предложения. Вася этим искусством не владел, сказал просто:
- Щас.
Когда он удалялся, она ему вдогонку крикнула:
- И воды, чтобы умыться...
Он добросовестно выполнил поручение, но недооценил вместимости «закромов синички».
- Ишо? - спросил Вася.
- Ишо! - передразнила она его игриво.
Подкрепившись, она осмелела:
- Мне некуда сейчас податься, можно я пару дней здесь перекантуюсь? Предки твои сюда часто приходят?
- Оставайся, предки ничо не скажут.
- Правда?! Вот здорово, ты меня так выручаешь! Мне, правда, совершенно некуда податься!
- А ты шо, из дому сбёгла?
- Да нет... У меня нет дома, родителей тоже нет. Мамку я никогда не видела, говорят, что умерла, когда меня рожала, а когда мне было десять, отца зарезали.
- Как зарезали?! - переспросил недоумённо Вася.
- Да в драке...
- И с кем ты жила после?
- В таборе. Я — цыганка! - ответила она гордо и с вызовом.
Вася хотел проявить участие, но не нашёл нужных слов, а спросил лишь участливо:
Чижало было?..
8.
И она осталась при Васе. О себе она рассказывала разные небылицы, порой взаимоисключающие друг друга. Вася её и в дом приглашал, но она категорически отказывалась и всё лето прожила в халабуде на Васином довольстве.
В конце концов, Васю она совратила, видимо, по расчёту: парень видный и с жилплощадью, подходящей во всех отношениях для цыганки, особенно в её положении, которое к концу лета уже стало очевидным. По части женщин он не имел никакого опыта, хотя и был старше её на два года. Известно, девушки взрослеют раньше, а она в свои шестнадцать имела кое-что за плечами. Если раньше Вася ночевал в избушке на курьих ножках лишь изредка, то теперь туда переехал. Встречаться пацанам в халабуде она не мешала, стала как своя. Вася в силу того, что был постарше, пользовался среди нас авторитетом, тем паче теперь, когда у него появилась девчонка, чем никто из нас похвастаться пока не мог.
Маленький опыт с женщинами у него, если быть предельно откровенным, всё же был. На нашей улице жила Таня. Красивая деваха, на год старше меня. В свои шестнадцать она расцвела и даже поспела. Вася сох по ней. Воровал по огородам цветы и, принося украдкой, оставлял на лавочке перед её домом. Она догадывалась от кого, хотела было проявить ответные чувства, но они не возникли, о чём сообщила мне, 15-летнему.
Я к тому времени закончил восьмой класс, поступил в техникум и собирался переехать жить во Фрунзе, но оставался всё ещё неоперившимся птенцом. В это лето я ездил в Сибирь, меня пассажиры в вагоне спрашивали: «Мальчик, а где твоя мама?» На что я гордо отвечал, что путешествую один.
Так вот, с этой Таней мне случилось посидеть один вечер до темна на лавочке перед чьим-то домом, я даже осмелился положить ей руку на плечо. Мне страшно льстило, что она отвергла Васю, а против меня ничего не имела. Но льстило не долго. К нам подошёл парень, уже отслуживший в армии, взял её за руку и увёл на другую скамейку. Я посидел немного и понуро поплёл домой. Проходя мимо, услышал из темноты голос Тани: «Иди к нам»... Я гордо отказался и пошёл дальше. Этот парень так и женился на ней, причём на свадьбу Таня пригласила всех пацанов нашей улицы, Васю в том числе. Но он не пошёл, а мы пошли.
Я с горя напился и потерялся ещё во время свадебных движений, предшествующих застолью, когда молодые ездят на поклон к богу мира сего, – в советские времена это был памятник Ленину, а потом модными стали церкви, что сути дела не меняет: тут и там идолы.
9.
Нашёл я себя выспавшимся в кустах под забором. Рядом тёк ручей, в нём я отчистил от налипшей грязи брюки клёш и умыл мордень. Сориентировавшись на звуки музыки, пришёл в разгар веселья, как новенький. Остальные пацаны были изрядно «принявшими за воротник». Старушки в платочках ставили меня в пример: вот, мол, трезвый, не то что вы.
Вася трудно переносил «измену» Тани, даже вены вскрывал, о чём свидетельствовали порезы на руках – он гордо демонстрировал их пацанам. Правда, порезы были не совсем в том месте, где проходили вены. Так или иначе, новая любовь для него была весьма кстати.
Когда стало холодно, Рада переехала в дом к Васиным родителям. Там она и родила двойню. Девочку назвали Тамарой, а мальчика — Васей. «Василь Василич», - говорил гордый папаша. Меня взяли к Василь Василичу крёстным.
Я переехал в город на учёбу, приезжал на выходные и каникулы, виделся с молодыми редко. Когда детям исполнилось полтора-два года, весной, с наступлением цыганской погоды, Рада исчезла вместе с ними. Видимо, Вася перестал быть тем человеком, который ей необходим. Он и на этот раз особенно болезненно переносил утрату – поговаривали, что даже из петли доставали. Он всё ходил в нашу халабуду в надежде, что когда-нибудь там объявится Рада. Так и случилось! Осенью, когда цыганская погода ушла, с тем чтобы следующей весной опять вернуться, Рада действительно снова объявилась! Правда, с одной только Тамарой. Маленький Вася умер, если верить её словам, – поговаривали, что она его продала. Вася её принял с распростёртыми объятиями, и она снова родила, на этот раз девочку и снова «преждевременно». Ребёнка назвали Милой.
Васю не брали в армию, потому что врачебная комиссия обнаружила у него дефект. Какие-то сухожилия были коротковаты, из-за чего он голову держал слегка набок. Он сильно переживал, завидовал всем, кто уходил служить, особенно тем, кто возвращался в военной форме. А ещё пуще, в десантной или морской, отделанной по всем швам вдоль и поперёк, украшенной аксельбантами и всевозможными значками, с успехом заменяющими ордена и медали. Во время отлучки Рады ему сделали операцию и, когда она вернулась, его забрали в армию, несмотря на наличие детей - при наличии двух детей закон освобождал от воинской службы. Свои отношения они не регистрировали, и дети как фактически, так и официально были не его.
10.
Проводы устроили, как и положено, пышные. Гуляли до утра. Когда на следующий день ехали в автобусе на призывной пункт сдавать Васю, пели: «И куда же ты, Ванёк, и куда ты, не ходил бы ты, Ванёк, во солдаты...» Мы старались вставлять вместо Ванёк — Васёк, но с нами ехала «конкурирующая фирма», у которой был свой, настоящий Ванёк и глотки лужённее наших...
Рада, как и положено, прослезилась, обещала дождаться Васю. Вася хотел попасть в морфлот, куда забирали на три года, но не повезло, забрали на два в ракетные войска на ракетный полигон Капустин Яр. Возвращения Васи Рада дождалась, что, может быть, было и неожиданным кому-то (например мне). Даже самые ярые завистники не нашли бы что сказать против неё. Она все два года не выходила из Васиного родительского дома никуда, ни ногой. Они, как положено респектабельным гражданам страны советской, зарегистрировали свои супружеские отношения в соответствующем ведомстве, называемом коротеньким словом ЗАГС. Об этом геройском поступке они получили соответствующий совместный документ, а она получила вожделенный собственный документ на имя Рады Радич! «Звучит очень по-цыгански!» - говорила гордая цыганка, вертя в руках новёхонький паспорт.
Несмотря на все эти фейерверки, связанные с бракосочетанием и вытекающими отсюда обстоятельствами, Вася, как и его братья, наслаждался семейным счастьем недолго. Рада опять исчезла, прихватив в этот раз только младшую Милу, оставив старшую Тамару Васиным родителям. Вася из своих ракетных войск вернулся седым, как лунь, и скорее всего на пол шестого. У него и раньше маячило наверное небезотказно. Потому и пошла налево его Рада, поэтому она, верно прождавшая его два года, видимо на что-то надеявшаяся, но когда надежды не оправдались, она так быстро от него сбежала.
Как раз в это неспокойное время, с точки зрения Васи, или сразу после этих «турболенцов» я, хотя и закончил уже свой техникум, оставался жить в городе. Ехал к родителям на выходные из Фрунзе. Случилось мне делать пересадку на автовокзале в соседнем районном центре, городе Кара-Балте. Ко мне вдруг подошла Рада. Я не сразу её узнал. Она спросила:
Ты Ваську видел, как у него дела?
Я затруднился ответить на вопрос, так как эти дела меня давно не касались по причине затяжного отсутствия в Каинде.
Рада гордо сообщила:
Я ушла от него! Своих встретила!
Около неё крутились какие-то мужики цыганской наружности и женщина в характерной цыганской юбке. Я что-то ответил, мы обменялись парой слов. Оказалось, что я был предпоследним из нашей стаи, кто видел её. Вася давно потерял её след и, когда я ему передал привет, он расспросил, где видел да с кем, поинтересовался, не было ли при ней дочки Милы - её не было.
Он наведывался на автовокзал, в надежде встретить Раду, но так и не встретил. Васины родители добросовестно подняли Тамару. А когда она подросла, тоже куда-то исчезла. Как раз в это время один из наших пацанов случайно увидел Раду (последним из всех), в непосредственной близости от халабуды. На этот раз Рада избегала возможных встреч с Васиными знакомыми.
Жизнь цыганская, вроде анекдота. Зачастил цыган к председателю колхоза с просьбой: отпусти, мол, на родину в отпуск. Дело происходило летом, в колхозе то посевная, то уборочная... Не отпускал председатель, не отпускал, да не устоял. Цыган выехал в поле неподалёку, поставил палатку, развёл костёр...
Гены — штука сильная, а цыганские в числе чемпионов!
Вася так больше и не женился. Устроился сначала экскаваторщиком. Тогдашняя советская техника была такая, что нуждалась в ремонте практически каждый день (сегодня вряд ли лучше), из всех щелей лилось гидравлическое и моторное масло, на которое садился толстый слой пыли, которую поднимал экскаватор при рытье траншей и котлованов в свободное от ремонтов время! Так что вид экскаваторщика был соответствующим. Вася и в лучшие-то свои годы не злоупотреблял личной гигиеной, а при утрате Рады и обретении такой профессии и подавно. Потом его уволили за пьянку, и он осел у какого-то чабана, на которого работал за кусок хлеба и ночлег. По праздникам и в добром расположении духа чабан угощал его бормотухой.
11.
Тётя Лида очень переживала за детей. Когда от Павлика ушла жена с двумя детьми, да ещё и внучка Тамара исчезла, она впала в глубокую депрессию. Часто плакалась моей маме: «Вот судьба-злодейка, чи есть внуки, чи нема, и не знаю даже...»
Улица под названием «Изобилие» проходила на приличном расстоянии от нашей. Мама меня частенько посылала со стаканом к соседям одолжить сахара или муки. Павлика или Васю тётя Лида тоже нередко присылала одолжить у нас то рубль до получки, а то и 16 копеек на булку серого хлеба. Бывало, что остатки начатой булки делили пополам. Но мы всё-таки не голодали и даже нельзя сказать, что жили впроголодь. Что это такое, я понял, когда самых активных из нас, пацанов, упрятали в места не столь отдалённые. Там нам популярно объяснили, что значит впроголодь. «Опыт» объясняет очень доходчиво, хотя и берёт дорого.
Моя мама жалела тётю Лиду. Мне часто приходилось слышать в разговорах мамы, что лучших соседей у неё не было (у меня тоже). Так сложилось, что родители, за свою жизнь много раз переехали, следовательно было с чем сравнивать. Так и я начал переезжать задолго до того, как начал что-либо помнить, точнее меня начали перевозить как самый дорогой предмет гардероба и эти соседи были далеко не первыми в списке, а промежуточными. Эту привычку я взял в дальнейшую жизнь. Нам было с кем сравнивать! Над многими российскими немцами постоянные переезды висели как проклятие с тех пор, как у нашего народа отобрали родину. Мама частенько повторяла пословицу: «Два раза переехать — всё равно, что один раз обгореть!» Мы обгорели много раз в этом смысле. Переездам не был положен конец и с приездом на историческую родину.
Мы много раз переехали, а Павлик Радич живёт до сих пор в доме своих родителей.