Боевое крещение Ваньки

               

 Робкий луч солнца пробился сквозь щель в ставнях и нежно пощекотал ресницы Ваньки. Он приоткрыл глаза, зевнул и отвернулся к стене, но сна уже не было. Звонкий  крик петуха и кудахтанье кур, окончательно разбудили его. Ванька аккуратно слез  с печки и, на ходу подтягивая штаны, тихо, стараясь никого не разбудить,  на цыпочках пробрался к двери  большой комнаты, которая до войны была спальней родителей. За дверью раздавался  раскатистый храп Ганса, так дети между собой называли квартировавшего у них в доме немецкого офицера. Хлопчик пробрался в курятник, рукой пошарил в гнездах, нащупал яйцо – одно – другое - третье.
- Гансу хватит и два, - решил он, прихватил одно из них, быстро перепрятал   его подальше  под мешки в угол и, вернувшись на печь.
               
 Мальчишка решил  еще поспать, но сон не шел. На лавке тихо посапывали сестры, мать еще до восхода солнца  собралась и ушла  на работу в поле.
 Отец  Ваньки, Арсентий, с первых  же дней войны ушел на фронт и пропал, так и успев написать только одно письмо. Война  прокатилась по селу и, гремя  гусеницами танков и ревом мотоциклов,  укатила далеко на восток.  Мать, Лукерья, осталась с четырьмя детьми. Ванька был самым младшим. Три его сестры, старшая Мария, которой только исполнилось тринадцать и младшие Галина и Полина. Ванька в этом году должен был пойти в школу, но в село пришли немцы, заняли здание школы под свой штаб. Да и какая учеба, если идет война?  Сестры учили Ваньку читать и считать, но  детских книг в доме почти не было, все, что были, уже давно перечитал по многу раз. Несколько взрослых книг  сиротливо стоящие на полочке его не привлекали. Там не было разноцветных картинок, да и не дорос он еще до них.
 Ванька пытался заснуть, но сон уже улетучился,  в животе бурчало от голода, в голову лезли разные крамольные мысли. Из головы у него не выходила вазочка, стоящая на столе в комнате Ганса, с  аккуратно сложенными  в нее кусочками  колотого сахара. Прикрыл глаза и под мирное сопение спящих сестер представлял, как берет в руки кусок сахара и, положив его за щеку,  долго наслаждался  давно забытым вкусом. От этих мыслей у Ваньки даже во рту стало сладко и предательски заурчал голодный желудок.
               
 Палящее солнце уже было высоко, когда Ванька , уставший и разгоряченный после работы в огороде вернулся в прохладную хату.
 Типичная украинская мазанка с глиняным полом и камышовой крышей, спасала  от зимних холодов и летнего зноя.
 Едва приоткрытая дверь комнаты Ганса, как будто бы магнитом манила Ваньку. Ганс давно уехал в комендатуру, приедет только к вечеру.
- Ах, была, не была, - подумал Ванька и решительно подошел к столу, к той самой заветной вазочке. Быстро выбрал самый маленький кусочек сахара, чтобы не так было заметно его отсутствия, потом, вспомнив, что его надо будет разделить на четверых, решил выбрать кусок  чуть больше.
- Ну не считает же Ганс их, в самом деле,- решил он.
Старшие сестры, увидев у Ваньки в руке кусочек сахара, стали его ругать,  стараясь пристыдить, убеждали, что воровать нехорошо, так не поступают советские октябрята, но желание попробовать давно забытый вкус перебороло стыд и страх.
 Расколов кусочек  сахара и, разделив его по справедливости,   быстро, чтобы не заметила вернувшаяся с поля мать, каждый засунул свой кусочек за щеку. Ребята убежали на задний двор, и сидя там под вишней, втайне наслаждались  этим сладким мгновением.
Вечерело, солнце склонилось на запад, спрятавшись за легкими облаками. Лукерья копошилась в огороде, старшая сестра, Мария, подоив исхудавшую козочку, перелила молоко в крынку и отнесла в комнату Ганса. Две другие сестры,  Галя и Паша, наносили в кадушку воды из колодца. Затопили печку и разогрели ведро воды для Ганса. Парное козье молоко и теплая вода должны быть готовы к его приходу.  Такой порядок был установлен офицером с первого же дня. Ванька сидел у горы  выкопанного  всей дружной компанией за день лука, лениво перебирал его и укладывал в корзину.
 
 Услышав шум  подъезжающего мотоцикла,  дети напряглись. Все было готово для «пана Ганса».
Немец возвращался в дом в хорошем и бодром настроении, мурлыкал свою любимую песенку

«Вен ди зольдатен
дурш ди штадт марширен
Офнен ди медхен
Ди фенстер унд ди тюрен …»

 Это верный знак того, что Ганс в хорошем расположении духа.
 По его словам немецкая армия успешно продвигалась к Москве. Он так часто напивал эти куплеты, что Ванька невольно даже запомнил  несколько строк.  Ганс, продолжая напевать,зашел в хату. Дети застыли, напряглись.  У каждого из них в голове пронеслось « заметит  пропажу кусочка сахара или нет?» Они уже было пожалели о содеянном, но соблазн был так велик. Вдруг  Ганс замолчал, все облегченно вздохнули «не заметил». Мария, старшая сестра,  перекрестилась. Но через пару минут  из хаты выскочил разъяренный  офицер. Одной рукой он размахивал автоматом, в другой  была крынку с молоком.  Вытирая молоко на губах, он  истошно кричал.  Дети поняли только слово «цукер».  Но тут  и без слов было все понятно. Немец  с яростью швырнул на землю крынку, она покатилась, разливая остатки недопитого молока. Старая собака по кличке Каштан грустными глазами посмотрел на разлитое по земле молоко, сглотнул слюну и в страхе забился в свою конуру. Дети  прижались к старшей сестре, страх и ужас перед размахивающим автоматом немцем охватил их. Ганс долго и грозно кричал, младшие зарыдали, на шум  прибежала мать. Немец дулом автомата ткнул в спину старшую сестру, указав на стену хаты. Он что-то кричал на немецком, но понятно было только слово «шнель». Дети, трясясь от страха, покорно пошли к стене дома, куда указывал Ганс.  Лукерья выскочила из-за плетня, что отделял огород от домашних построек, и  наспех вытирая грязные от земли руки, кинулась в ноги Гансу, цепляясь за его сапоги.
-Пощади детей, Христом Богом прошу, лучше меня убей, не трогай их.
Немец  грубо отшвырнул сапогом  мать и продолжал кричать по-немецки, уже обращаясь к матери. Изо всего она могла  понять только слово «киндер» и « цукер». Лукерья падая, ударилась головой о будку, где сидел  испуганный и затихший Каштан.  Из разбитой брови кровь тонкой струей стекала по щеке, но она этого не замечала и вновь  с криком и слезами бросилась в ноги Ганса.

 Тот в это время выстроил онемевших от страха детей у стены.  После очередной попытки остановить разъяренного немца, Лукерья, вся в крови и слезах лежала на земле и бормотала  молитву.
 Ганс уже со смехом направил дуло автомата на детей и над их головами очередью просвистели пули. Он же  громко расхохотался, погрозил пальцем детям и матери и, весело насвистывая,  вернулся в дом. Мать  с трудом поднялась с земли и  со слезами кинулась к детям. Паша и Галина, уцепившись за юбку матери, рыдали в истерике, Мария, с минуту стояла в оцепенении, затем со слезами кинулась к  ним. А Ванька еще долго стоял у стены  со сжатыми кулаками и никто не обратил внимания на его мокрые штаны.  Его глаза были сухими, но излучали такой поток ненависти и злобы, что мать, глядя на него, испугавшись, приструнила.
-Не вздумай.
А Ванька стоял и шептал про себя.
- Выросту – найду - убью. Выросту – найду – убью. Все равно мы победим.

 Отгремела война, отец вернулся домой только через семь лет. Все в селе уже давно его похоронили, а Лукерья и дети все ждали, надеялись. И вот пришел. Больной, исхудавший, молчаливый, замкнутый. Все больше молчал, о войне говорить не любил. Об инциденте с сахаром дети ему  долго не рассказывали.

 А Ванька вырос, окончил военное училище.   Долго и упорно добивался  воинской службы в Германии. Там  каждый раз выезжая в город подолгу ходил по улицам , наивно полагая, что может случайно встретить так ненавистного им Ганса. Но ни города, где он мог бы жить после войны, ни адреса, ни фамилии  он, конечно,  не знал. Да и выжил ли он? Засевшая в глубине души жажда мести, постепенно в нем угасала. Он, всматриваясь в лица  мирных  и доброжелательных немцев, стал постепенно понимать, что жить с этой ненавистью нельзя, так можно сжечь себя изнутри. Пора отпустить злобу и ненависть. Просто жить.



фото из инета