ЭПИГРАФ:
“...Некоторые факты из своей жизни он вынужден перерабатывать по-иному - чтобы
оставаться писателем.” - Макс Фриш (1911 - 1991), - “Монток”, 1973.
Когда мне говорят, что всегда можно что-то исправить, что никогда не поздно что-то изменить в своей жизни, я улыбаюсь и киваю головой. Я киваю молча и улыбаюсь. И я часто соглашаюсь, но говорить на эту тему уже не хочу, и я перевожу разговор на другие темы...
Эту цветную фотографию[1] я впервые увидел дома у моего друга и бывшего одноклассника Сергея Ч.[2]: на самом берегу моря, на темном, мокром от волн песке она стоит босая, вытянув перед собой руки и держа в руках заходящее теплое солнце. Внизу справа надпись: “Анапа[3], 1989 год[4].”
- Это - перед самой их свадьбой...
- Кто ее муж?...
- Твой тезка, Андрей К***, - да ты - его знаешь, наверное...
С той фотографии на меня смотрела, улыбаясь, совсем юная девушка. Она выглядела почти такой же, какой я запомнил ее в наш последний вечер. Это было два года назад, да два года назад, у нее дома, когда мы сидели на кухне, и ее мама угощала нас чаем со сливовым вареньем. Мы болтали о всякой чепухе, и я был совершенно спокоен, хоть мы и не виделись полгода, - со времени моего армейского отпуска в августе 1986 года[5]. А тогда, в мае 1987 года, я вернулся из армии и по очереди обзванивал и обходил всех своих друзей, подруг, родственников, знакомых...
Я люблю дорогу[6]. Я добирался домой из Порта “Восточный”, "где я провел изгнанником" в зеленой фуражке "два года незаметных"[7], сначала - на электричке, которая раз в две недели во втором вагоне возила два наших взвода на стрельбище в/ч NN под Находкой[8]. Из Находки я ехал на такси до Владивостока[9], в компании двух дембелей[10] из стройбата[11] и одного ЗеКа[12], который тоже ехал домой, к своей состарившейся невесте; затем - самолетом до Красноярска.
В Красноярске мне пришлось коротать ночь в аэровокзале: посадка на предыдущий рейс на Норильск уже закончилась, и я ждал следующий, - но я не спал, мне не хотелось спать, да и приятель, которого я встретил у билетных касс, тоже сержант-пограничник, с острова Кунашир[13], что на Курильской гряде, трещал без умолку. Из норильского аэропорта "Алыкель:[14] - ветер и холод собачий, даже летом - можно добраться до городского вокзала двумя способами: на электричке (она мне почему-то часто снится), которая ходит через каждые четыре часа и идет с остановками тоже часа четыре, или на автобусе. Я сел на автобус...
Я открыл своим ключом дверь и поцеловал маму. После чашки горячего с медом чая я вошел в свою спальню и, - не раздеваясь, - упал на свой диван...
В тот вечер я не знал, что мы с Ликой видимся в последний раз... Играла какая-то поп-группа нетзвестная мне, - музыка, кажется, было даже весело. Кто-то еще сидел с нами за столом, - не могу вспомнить, кто. Мне стало не по себе, когда мы прощались. Может быть, потому, что через пару дней она собиралась уехать из Норильска, куда-то "в/на"[15] Украину[16].
“Бросай все дела и обязательно приходи, - я тебя жду!”
Я не поцеловал ее, нет, она, видимо, и не ждала этого... Я нажал кнопку лифта и спустился вниз...
"Наряду с превращением мыслей в ситуацию драматизацией наиболее важным и своеобразным признаком работы сновидения является сгущение Но до сих пор нам еще ничАего не известно о мотивах побуждающих нас к такому сгущению содержания."
Человеку никогда и ничего не будет известно ни о каких мотивах Например почему я не пришел провожать ее? Почему - я не отпялил[17] ее - как никто не пялил ее - с самой Ликиной Начальной школы (№18)?!...
***
Удивительно, - как - иногда - запоминаются некоторые даты. Я снова спускался на том же лифте ровно через два года и три месяца. Когда двери лифта раскрылись и я вышел на площадку, мне встретилась ее младшая сестренка, Оксанка. Она здорово подросла, но как всегда все та же короткая стрижка и запачанные туфли, как всегда. Я сказал: “Привет!” Она меня не узнала...
Мне не хотелось говорить[18 - MF], я просто стоял и смотрел на нее и улыбался. Она побежала вверх по ступенькам, затем обернулась на какую-то секунду: “Вы кто?...”, и побежала дальше. Я не знал, кто я. Я открыл двери и вышел на улицу... На улице был вечер и - снова, - была тосклтвая[19] осень[20]...
"Очень легко быть крутым днем ночью это совсем другое дело."[21] Когда я остаюсь tete-a-tete[21] с ночью я иногда перелистываю свой настольный перекидной календарь Цитаты наброски стихов мысли в штанишках Я не перечитываю старые письма нет я не храню их долго Потом я беру бумагу и ручку и пытаюсь работать Я пытаюсь отогнать воспоминания в конце концов прошлого нет есть только будущее и настоящее это наступающее будущее а не продолжающееся прошлое я пытаюсь..."
"Я бродил по улицам осеннего города, где я родился, “я шел один, слагал стихи, я шел один, весь мир любя...”[22]. В тот же вечер я послал открытку в Днепропетровск, по адресу, который раздобыл пару пасов назад. Я посвятил стихотворение Лике. В
Вот оно:
"В сожаленьях поздних
Есть ли прок,
До дна если выпита
Горечь бокала?
Полезно-жестокий
Усвоив урок,
Ты бросаешься следом,
С никчемного бала
За нею... ПЕРЧАТКА!...
Как глуп я бываю порой!...
Прижимаю к губам,
Волю слезам не давая...
И вновь - тоска и вино,
И окно в никуда,
И не видно следа,
Той не видно следа,
ТОЙ..."
Я не дождался ответа. Месяцем позже узнал от Сергея Ч., Что тем летом Лика вышла замуж, и что все у нее хорошо. Это хорошо, когда у человека все хорошо...
Кто-то из моих приятелей сказал: “Ничто так не раскрывает пороки человека, как его дневники.”[23] Похоже, он прав. - Не знаю... Но я не хочу, чтобы кто-нибудь читал мои дневники или мой настольный перекидной календарь. "Я не тщеславен, я не скрытен@. Они скучны, - вот и все...
Я приезжаю в этот город почти каждый год. В мой следующий приезд у меня проявилась эта фотография. - Единственная ее фотография, оставшаяся у меня. Сейчас она стоит в пластмассовой подставке моего настольного календаря, в вертикальной выемке для бумаг: на самом берегу моря, на мокром от волн песке Лика стоит босая, вытянув перед собой руки и держа в руках заходящее теплое солнце. Внизу справа надпись: “Анапа, 1989 год”...
Мы не были любовниками. Мы были ПРОСТО - приятелями...
Я никогда ее не увижу[24], и мы никогда не поговорим... - Потому, - что НЕЛЬЗЯ поговорить с тем, кого уже НЕТ!...
***
Совсем недавно я получил письмо из Норильска от другого своего одноклассника, врача Андрея Ш. Он пишет, что Сергей Ч. скончался в январе, от инсульта, в новой больнице поселка-спутника Норильска, - Оганер[25], что расположен между Норильском и Талнахом[26], скончался у него на руках.
Он тоже писал стихи, и кое-что из написанного Сергеем осталось у меня на паьять:...
"...Усталость с глаз улыбкой сбрось,
Нам повезло, а не - пришлось!..
И если мы уйдем - вдвоем
Из монотонных буден,
Туда, где мир - так чуден, -
Мы уйдем!.."
Я отодвигаю от себя свой настольный календарь, откидываюсь на спинку кресла и закрываю глаза. Письма, стихи и фотографии начинают меркнуть, расплываться, удаляться от меня, и где-то там вдали - смешиваться и спариваться между собой, поднимаясь к небу и оставляя легкие, легкие тени на белом саване зимнего одиночества. И, описав одиннадцатилетнюю и сорокатысячекилометровую окружность, они вырастают в огромные причудливые узоры, закруживаемые порывистым ветром искаженного человеческого мировосприятия в суматошный хоровод спирали ДНК.
"Колыбель качается над бездной"[27]. Я закрываю свои глаза[28], - и вижу длинную-длинную очередь[29], - то быстрее, то - медленнее, но все так же - неуклонно - продвигающуюся "туда, - где мир так чуден"...
Я вглядываюсь в лица стоящих впереди меня в очереди, и - нахожу среди них своих друзей и близких, или же - просто знакомых.... Кто-то улыбается мне, держа одной рукой бутылку “Martini Bianco”, а другой - призывно машет мне и весело кричит: “Айда с нами!” Кто-то дремлет, прислонившись к спине впереди-стоящих, а кто-то же, - кого так и не смогли спасти в том самом родильном доме №4 города Днепропетровска, - стоит босиком, вытянув перед собой руки, и - держа в руках заходящее теплое СОЛНЦЕ...
***
Около 1991 г., г. Blоody-Кавказ, РоSSия.
Последняя редакция: 10 декабря 2020 г., г. Бровары, Украина.
ПРИМЕЧАНИЯ АВТОРА:
[1]. На самом деле, мысль “Ничто так не раскрывает пороки человека, как его дневники.” принадлежит самому Автору. Высказана им около 1990 г.
[2]. За этот свой рассказ Автор получил 2-ю премию на конкурсе молодых писателей во Владикавказе, в номинации "Проза", летом 1998 г. Когда Автор зачитывал свое произведение перед членами конкурсного жюри, то искушенные профессорши-дамы бальзаковского возраста плакали навзрыд! Кое-кто из менее искушенных юных участниц на задних рядах зала - откровенно шмыгал носом и украдкой вытирал платочком слезы на своих глазах...