Я не надеюсь, что кто-то из читателей отважится этот объёмный текст дочитать до конца. Написала его по внутренней необходимости. Я уже писала о своём учителе. Пусть этот вариант будет тоже здесь. Возможно, кто-то из читателей Кабардино-Балкарии заинтересуется этой историей.
Бог послал мне в помощь художника Анатолия Сундукова. Он жил уже год в Нальчике, после того как переехал сюда вместе со своей женой из Ленинграда. Работу не только музыкантам, но и художникам, здесь трудно было найти, поэтому он решил открыть студию изобразительного искусства на общественных началах. Это значит, что художник изначально знал, что за работу в изостудии деньги получать не будет. Примечательно было то, что это была изостудия для взрослых любителей живописи.
Я прочла статью в республиканской газете «Кабардинская Правда» об её открытии, о том, кого он приглашает туда, где будут проходить занятия. Это было в начале сентября 1964 года. В день первого занятия приехала к зданию Областного Совета профсоюзов, в котором должна была состояться встреча преподавателя со всеми желающими учиться живописи.
В большом просторном зале, заставленном мольбертами и табуретками, собралось много желающих, наверное, человек 45. В этом зале и проходили позднее занятия рисунком и живописью. Люди приехали из города Нальчика и окрестных сёл. Село, в котором я жила, находилось в 40 км от столичного города. Рейсовый автобус от нашего населённого пункта не ходил, то все жители добирались «автостопом».
Руководителем изостудии был Тауби Мусович Сундуков – это кабардинское его имя. Знакомясь с будущими живописцами, прибывшими на первую встречу, представился как Анатолий Михайлович Сундуков. Так его имя звучит по-русски.
На подоконниках зала лежали предметы быта, гипсовые фрагменты тела человека. В первый день мы рисовали с натуры глиняные вазы. Просмотрев все работы в конце занятий, Анатолий Михайлович назвал фамилии людей, кому бы он советовал продолжить учёбу. Я вошла в число названных студийцев и серьёзно отнеслась к посещаемости занятий, которые проходили четыре раза в неделю. В понедельник, среду и пятницу они продолжались два часа, с 17 до 19, а в воскресенье – с 9 утра до 13 часов. Родители мужа шли мне навстречу, присматривали в это время за своей внучкой.
На второе занятие приехали 19 человек, среди них были всего три молодые женщины. Эти люди остались постоянными посетителями изостудии. У некоторых взрослых учеников были какие-то навыки в рисовании, но Анатолий Михайлович начал учить нас с азов. Сначала делали карандашные наброски, штудировали гипсовые части тела, бюсты, писали модели. Был забавный случай. Рисовали с натуры портрет старика. Анатолий Михайлович подошёл к мужчине-балкарцу и сказал ему: "Но это Вы могли бы и дома изобразить. Ведь все рисуют портрет с натуры". «Не буду я старика рисовать. Он мне не нравится. Старый, лысый, неприятно его видеть, а тут ещё и рисовать его надо. Ту девушку я бы рисовал», – сказал балкарец и продолжил вырисовывать орнамент ковра.
Я же старательно выполняла все задание и впитывала каждое слово, произнесённое учителем. Полученные знания отдавала своим ученикам на уроках рисования. И дела мои ладились! Занятия в изостудии были интересными. Свои листы с рисунками мы должны были класть в одну общую папку и оставлять в нашей изостудии. А перед следующим занятием каждый находил свою работу, и рисунок была под рукой. Никто уже дома не забывал его.
Однажды, перебирая листы в папке, я искала свою работу, обратила внимание на один карандашный рисунок, который излучал какую-то мощь и силу, хотя и были там изображены предметы домашнего обихода, но пропорции, светотень и блики просто завораживали. Задержав на рисунке взгляд, так как он мне очень понравился, продолжила дальше листать работы студийцев. Своего рисунка я не нашла. Начала перелистывать их с обратной стороны, где стояла подпись того, кто нарисовал рисунок. Нашла свою фамилию, перевернула его стороной изображения, оказалось, что понравившийся рисунок был мой. Не узнала или не ожидала, что так могла нарисовать.
Анатолий Михайлович приглашал к нам известных художников, скульпторов Кабардино-Балкарии. Они рассказывали о своих работах. Как-то пришёл его первый учитель по Дворцу пионеров, Николай Гусаченко. Он посмотрел наши работы и похвалил Анатолия Михайловича за идею создания изостудии для взрослых жителей республики.
В воскресные дни мы выезжали с этюдниками за город, к реке, чтобы писать природу акварелью. Анатолий Михайлович подходил к каждому студийцу, подсказывал, что надо изображать, а то и брал кисть в руки, показывал, как это нужно было писать. В зале он выставлял наши рисунки, можно было посмотреть, сравнить работы студийцев.
Через год, в конце занятия, пришла незнакомая женщина. Раньше мы её здесь не видели. Я уже заканчивала рисунок с натуры. Женщина мельком просмотрела рисунки всех студийцев, а ко мне подошла она вместе с Анатолием Михайловичем. Стоя за моей спиной, они беседовали, обменивались мнением, давали очень хороший отзыв на мою работу, хвалили. Я всё, естественно, слышала и подумала почему-то, что они подшучивают надо мной. Уж очень много добрых слов сказали оба о моей картине. А мне казалось, что в рисунке всё не так, как бы надо было нарисовать. Это происходит, потому что у меня врождённая неудовлетворённость своими действиями, поэтому мне кажется, что всё сделала не так, как надо. Стараюсь усовершенствовать, а всё равно не нравится. Оказалось, что эта женщина была его жена, Неолина Степановна, искусствовед по образованию, вместе окончили Ленинградскую Академию художеств.
Неожиданно для меня они предложили мне летом поступать в Ленинградскую Академию художеств имени И. Е. Репина, на отделение живописи. Я была удивлена их предложению. На следующем занятии Анатолий Михайлович вручил мне рекомендательное письмо для поступления в Ленинградскую Академию художеств, но адресовано оно было преподавательнице, которая его учила. Ещё не знала, зачем, но письмо взяла. Он не знал моего истинного семейного положения. В то время я уже одна воспитывала дочь, жили мы с ней, получая мизерную учительскую зарплату. Но я отослала документы на заочное отделение, на факультет «Теория и история изобразительного искусства».
Когда пришёл вызов, родители мужа согласились присматривать за внучкой, и я поехала в Ленинград. Меня встретили Любовь Михайловна – моя золовка и её муж по прибытию поезда на привокзальной площади. Сумки были тяжёлые – фрукты везла с Кавказа. На следующий день я зашла сначала на кафедру, пыталась найти преподавательницу, которой было адресовано рекомендательное письмо от Анатолия Михайловича. Оказалось, что она уже очень пожилая, не работает. Город я не знала, то и адрес спрашивать не стала. Попросила пакет, чтобы высыпать из сумки вишню из сада родителей. Преподаватели очень обрадовались гостинцу, который неожиданно свалился на них из-за отсутствия старой преподавательницы. Не таскать же её было с собой! Как они на неё набросились, в охотку-то!
Когда вышла с кафедры, рекомендательное письмо Анатолия Михайловича я порвала, не прочитав его. Сейчас жалею об этом. Надо было прочитать. После этого пошла в приёмную комиссию, там мне дали место для проживания на время экзаменов. Поселили вместе с еще 20 абитуриентками в красный уголок. Большая комната была заставлена раскладушками, одна из них досталась мне.
Среди поступающих абитуриентов были девушки и женщины уже в возрасте, приехавшие из-за рубежа. Это были жёны военных, служивших за границей. Я жила месяц то у золовки Любы, то в красном уголке Академии художеств, подружилась с девушкой и её мамой из города Пятигорска. Наши раскладушки стояли рядом. Мы вместе ездили по улицам города, посещали достопримечательные места, знакомились с памятниками культуры, которые были нам необходимы при подготовке к экзамену, посещали музеи, были в Эрмитаже. Месяц жизни в Ленинграде был такой насыщенный впечатлениями, и – очень полезным в плане расширения кругозора.
Заочное отделение было только по теории и истории изобразительного искусства, конкурс - 49 человек на одно место. Этому факультету было отведено 25 мест. Распределялись они так: по одному месту - для союзных республик, три – для развивающихся стран. А оставшиеся восемь мест – для всех поступающих. После сдачи всех экзаменов перед комиссией возникла проблема выбора. Из 25 абитуриентов, которые сдали все экзамены на одни пятёрки, нужно было выбрать восемь, на восемь оставшихся мест.
Из 20 женщин, проживавших в красном уголке, поступила одна девушка-грузинка. Она вместе с нами не жила в красном уголке, но её раскладушка стояла там. Грузинка появлялась очень редко. Она рассказывала нам о том, что уже окончила художественное училище в Грузии. Я видела, как её отец стоял рядом с ректором Академии художеств и приветствовал его, пожимая тому руку. Затем он представил ему свою дочь. Она одна из нас и поступила.
Осенью занятия в изостудии продолжились. Мы занимались рисунком и живописью. Анатолий Михайлович учил студийцев работать акварельными и масляными красками, писали в изостудии, используя загрунтованный картон, и выходили на пленэр. Пейзаж явился первой ступенью на подступах к портретным полотнам, первой школой, в которой оттачивалось наше живописное мастерство. Прекрасная природа Северного Кавказа с цепями гор, уходящими в голубую воздушную дымку, кудрявые леса с тучными лугами и бурными реками сами «просились» в картину. Из окна моей квартиры отчётливо был виден Эльбрус. Его белоснежные вершины появились у меня на холсте первыми. Чтобы правильно писать горы, почувствовать их величие, приходилось самой ходить по горным тропам, я занималась альпинизмом. Во время туристских походов делала наброски, небольшие зарисовки.
Наш преподаватель, художник-живописец Анатолий Михайлович Сундуков, был внимательным и вдумчивым педагогом, прививал любовь к природе. Мы писали много с натуры. Я применяла полученные знания в изостудии, работая с учащимися над рисунком во время уроков рисования, но и организовала кружок. Картины моих кружковцев были показаны на районной выставке, в Доме пионеров города Баксана.
Помню, как однажды пришёл на занятие Анатолий Михайлович с большим опозданием. На него это было не похоже, всегда появлялся в изостудии раньше студийцев. Ждали больше часа. Извинился и сказал, что причина опоздания у него была очень уважительная. Он задержался в своей мастерской, в которой работал ещё один художник. На втором этаже этой мастерской уже издалека были видны на подоконнике гипсовые фигуры, рулоны бумаги. Она находилась против автобусной станции, а через дорогу был вокзала. В то утро в его мастерскую с вокзала пришли две незнакомые женщины. Они ходили по квартирам, просили деньги у жильцов дома, чтобы купить билет на обратный путь для молодой женщины с ребёнком, которая оказалась в трудной жизненной ситуации. Они собрали небольшую сумму, но на билет не хватает, поэтому попросили у художников помощи.
Молодая мамаша с ребёнком сидела уже несколько дней и ночей в здании вокзала, ожидая, когда за ними приедет отец этого малыша. Она приехала в Нальчик с гражданским мужем – демобилизованным солдатом, из кабардинцев. Он оставил её в здании вокзала, а сам поехал в село, как он ей сказал, чтобы подготовить родителей. Она была по национальности русская, значит, неверная. Как к этому отнесутся родители, он не знал, но и в письме о рождении ребёнка не написал. У мусульман такой брак не приветствуется. Уже неделю она живет здесь, а мужа всё нет и нет. Работники вокзала заметили её, спросили, где муж. Название кабардинского села, куда уехал отец ребёнка, она забыла из-за трудности произношения. Звать Миша, она его имя называла по-русски. Брак был не зарегистрирован и фамилию тоже забыла.
Знать бы нашим русским девушкам следующую информацию, то меньше бы было неприятных ситуаций. Обычно, если не хотят родители русскую жену, то в таких случаях ребенка забирают его родственники, а женщину-мать отправляют назад, к родителям. Всё равно, родственники жить вместе молодым не дадут. Солдат, не имея денег после окончания службы, полностью зависит от родителей материально. Это в армии на всём готовом ему ничего не нужно, кроме увольнительной, чтобы к подружке сбегать. А домой приезжает - радость родителям, родственникам, соседям. Сначала праздник отмечают у родителей, дальше месяц может жить у родственников. Тоже им большая радость. Уж потом на работу устраивается.
Любовь кончается после первой брачной ночи или за порогом дома. Ему скажут: «Мы тебе хорошую девушку-кабардинку найдём, зачем нам русская сноха». Отец будет говорить сыну: «Пожалей меня, сынок! Ведь, когда я умру, то ни один мусульманин не переступят порог моего дома, оттого что в доме у нас будет неверная». Неверная, значит, она не верит в Бога. И редкий случай, когда сын ослушается отца.
Так и хочется сказать русским девушкам совет. Девчата, надо вить гнездо рядом со своим домом, вместе с парнем из ближайшего окружения. Да кто послушает. Будут и впредь последовательницы той женщины с ребёнком, что на вокзале сидит. Русские девушки обычаев горцев не знают. Выходя замуж за парня с Кавказа, нужно хорошо познакомиться с обычаями того народа, чтобы уже знать, в какую ситуацию можешь там попасть, а не лишь бы замуж выйти. Там всё очень сложно. Русских жён отправляют большей частью назад, домой, особенно если парень из сельской местности. Да и каково ей жить среди кабардинцев, не зная их языка. Трудно преодолеть языковой барьер, так как язык их очень сложный в произношении и понимании. Они ведь не будут под невестку подстраиваться, говорить с ней по-русски.
Девушку-кабардинку родители с детства готовят к замужеству, учат не только навыкам ведения домашнего хозяйства, но и отношению жены к мужу. Жена должна знать своё место в доме. К ней относятся уважительно в семье, но она не должна превышать своих полномочий. Муж – глава семьи.
Я жила в Кабардино-Балкарии, была свидетельницей, когда мой бывший ученик женился на моей бывшей ученице, оба были кабардинцами. Девушка росла в неполной семье, её воспитывала одна мама, которая вернулась из Казахстана после реабилитации в Кабарду. Так вот разошлась эта молодая и красивая семейная пара из-за того, что у девушки не было в семье примера отца. То есть она не видела, как нужно жене относиться в семье к мужу, а это - большой пробел. Не имея такого опыта, трудно жене жить с мужем-кабардинцем, особенно, на глазах его родителей.
Вот и сидела уже неделю молодая мама с ребёнком на вокзале, напрасно ожидая бывшего солдата. Его родители, видно, не захотели, чтобы сын вёз такую жену в родной дом, какие бы родители у неё не были. Раз допустили такую вольность дочери, значит, родители – плохие, но и новые родственники из неверных им не нужны.
Человек, отзывчивый по своей природе, Анатолий Михайлович, ездил к друзьям-художникам, собирал для мамаши с маленьким ребёнком деньги на обратный путь. Хоть и сами художники были не из богатых, но на билет сложились. Он купил ей билет, проводил к поезду, когда понял, что по её описанию этого мужа, отслужившего солдата, в Кабарде не найти.
Вот то, что за нерусского парня замуж нельзя выходить, я знала с детства. После окончания седьмого класса гостила у родственников, в Бийске. Однажды к ним зашла молодая и очень красивая девушка. Я подумала, что она может стать мне подружкой, пока я буду жить здесь. Когда она ушла домой, я спросила тётю Валю: «В каком классе учится эта девочка?»
– Она тебе не ровня. Не водись с ней! Молодая да ранняя. Уже ребёнка родить успела, а учиться в школе не стала.
Однажды я спросила у девушки: «Кто у тебя родился, мальчик или девочка?»
– Сын родился.
– Почему его нет с тобой?
– Он живёт в семье своего отца, на Кавказе. Меня родители мужа отправили домой. Все знают об этом. Теперь никто из парней не хочет
со мной дружить.
Весной 1968 года Анатолий Михайлович пришёл в изостудию с незнакомым мужчиной. Это был один из преподавателей ЗАОЧНОГО НАРОДНОГО УНИВЕРСИТЕТА ИСКУССТВ. Был такой университет в то время в Москве. Он прибыл в Нальчик с целью отбора начинающих художников для учебы в Московском университете. Мы выполняли пятичасовую контрольную работу по рисунку и живописи. Он посмотрел наши работы и некоторым студийцам посоветовал поступать в университет, на отделение изобразительного искусства. Среди всех, кто был назван московским представителем, была и я. Он поговорил о чём-то с Анатолием Михайловичем, они подошли ко мне и посоветовали приступить сразу же к подготовке к вступительным экзаменам в университет, так как нужно было уже выслать в приёмную комиссию новые работы по живописи и рисунку. Экзамены по каким-либо другим предметам не сдавала.
За лето я выполнила ряд работ и выслала их в Москву по адресу, который оставил мне преподаватель. Скоро пришло извещение о том, что приняли меня сразу на Основной курс заочного обучения. Был там ещё и Подготовительный курс. За мной был закреплён один преподаватель, Леонид Михайлович Зайцев.
В декабре получила бандероль, высланную по почте. В ней лежали книги по живописи и первая консультация по моим отосланным работам. Во второй бандероли лежали учебная литература по живописи и рисунку, а так же книг с иллюстрациями известных художников мира. За всё заплатила я 35 рублей.
В Москву отсылала на рецензию выполненные мной контрольные задания и получала от моего преподавателя рецензии и консультации.
Сохранилась только одна учебная работа того времени, которую я привезла в Кузбасс с Северного Кавказа. Задание было такое: скопировать за небольшой отрезок времени картину известного художника, выполнить маслом на картоне. Вот картину "Купание коня" Валентина Серова я написала маслом за 30 минут. Это была краткосрочная работа.
Этой картине скоро будет 50 лет. Нужно было делать копии картин известных художников, чтобы учиться их мастерству, а потом уже вырабатывать свою технику письма. Часть студийцев художника Сундукова поступили в Московский Народный университет изобразительных искусств, чтобы учиться живописи на заочном отделении.
В сентябре занятия в изостудии продолжились в Нальчике, но количество студийцев уменьшилось. Я приезжала на занятия, но они были теперь только по воскресным дням. Собирались в назначенный час у памятника Марии, рядом с Областным Домом профсоюзов. Наступили солнечные деньки, и Анатолий Михайлович уводил нас на пленэр. Мы писали этюды пейзажей, выполняли серьёзные композиционные работы, пытались добиться в этюдах выразительной передачи состояния природы, стремились передать и различные события в природе: дождь, ветер, предгрозовое затишье, зной и т. д., а так же и своё отношение к ним. Не всё так просто, как кажется, когда глядишь на чужую картину в музее. И всё это нужно знать, как этого достигнуть в работе над своей картиной.
Со временем занятия в изостудии прекратились, так как нас лишили помещения в здании Областного Совета профсоюзов, где проходили занятия. Идея открытия изостудии исходила от Анатолия Михайловича, и работал он здесь, с взрослыми людьми, на общественных началах уже несколько лет, без оплаты. Но в республиканском комитете партии, оценили всё-таки труд нашего учителя. Его послали в Мехико на Олимпийские игры, как художника и представителя от Кабардино-Балкарской АССР. Это было поощрение за его общественную деятельность.
Уже после окончания Олимпийских игр я встретила в Нальчике женщину, с которой мы вместе занимались в изостудии. Она сообщила о том, что он вернулся из Мексики после Олимпиады. «Я приходила в его мастерскую, она была закрыта. В этот же день встретились на проспекте. Он шёл вместе с братом. На голове у них были огромные мексиканские шляпы. Привёз из Мехико. Необычно для Кабарды, выглядели забавно. Люди шли им навстречу, потом оглядывались на них», – проинформировала меня художница. Она же дала мне адрес мастерской.
Оказывается, что она работала какое-то время вместе с Анатолием Михайловичем до поездки в Мехико над его проектом оформления автобусных остановок. Художница выкладывала мозаикой орнаменты. Мы ехали позднее с группой туристов в Грузию, видели эти остановки по обеим сторонам Военно-грузинской дороги, на территории Кабардино-Балкарии. Их работа мне очень понравилось.
Я навещала Анатолия Михайловича в мастерской, которая находилась в доме рядом с автостанцией, была рассчитанной для работы двух художников. У каждого была отдельная комната. Мольберт, стол и табуретка стояли в обеих комнатах. Каждый из художников сидел у своего мольберта на табуретке и работал, писал картину. Мой приход их планы не нарушал. Анатолий Михайлович был очень трудолюбивым человеком. Я сидела на табуретке, у окна. Молча, наблюдала за движением его руки, за тем, как он смешивает краски и наносит мазки на холст или бумагу. А он, не обращая на меня внимания, продолжал писать, работу не прерывал, сколько бы времени я не находилась в мастерской.
Он писал картину, а сам рассказывал о своей поездке в Мексику. Я узнала о том, что наряду с тем, что он посещал в Мехико разные виды Олимпийских игр, ещё и много путешествовал по Мексике. Рассказал мне много интересного об этой стране: «За один день я побывал на двух побережьях двух океанов на юге Мексики. Там – небольшое расстояние между ними. Заметил резкий контраст уровней жизни людей богатых и бедных, средних не видел. Лачуги бедняков власти выкрасили в яркие цвета перед Олимпиадой, чем больше подчеркнули убогость их жизни. А в богатых кварталах пешеходов не увидишь, так как их туда не пускает полиция.
Бедные люди живут на окраине города в плетеных мазаных хижинах, сверху они покрыты куском толи, придавленной старыми шинами от машин. Еду готовят бедняки у хижин на костре. Утром мужчины отправляются в город с целью что-либо заработать. Одни идут пешком, другие добираются автостопом, если повезёт кому, то доедет на грузовой машине. Если удастся получить им какую-нибудь работу, то купят фасоли для еды. А если не удастся найти работу, то приходят домой ни с чем, затягивают потуже ремень на брюках, берут гитару, садятся к костру и поют песни. Семья ложиться спать голодная.
На одежду внимания не обращают. Чуть-чуть прикрылись и всё. Одежда в магазине – дешёвая, а продукты питания – дорогие. Одеял у бедняков нет. И если ночью вдруг мороз градуса 3-4, то в газетах утром другого дня можно прочитать о замерзших детях. И такие сообщения мало кого трогают».
Анатолий Михайлович рассказал о том, что денег брать с собой в Мексику много было нельзя, так как не разрешалось, поэтому купил себе и брату в подарок только мексиканскую большую шляпу и хорошие масляные краски. Подарок привёз и для жены. Я видела, что привёз он оттуда очень много зарисовок, набросков, акварельных работ. Одна яркая картина до сих пор стоит у меня перед глазами. Изображена улица, умащённая камнями. С правой стороны, на заднем плане, видна церковь. А на переднем плане – люди, стоя на истёртых до крови коленях, ползут к ней. Таким образом, они искупают свои грехи.
В сентябре начался учебный год в школе, и полгода мы с ним не встречались. Занятий не было в изостудии, так как отказали в помещении, где бы они проводились. Однажды я была в Нальчике на трёхдневном семинаре пропагандистов. Это я уже «шагала в первых рядах строителей коммунизма», так как меня приняли в компартию в 25 лет. Спросили в райкоме партии меня при вступлении: «Для чего вступаешь в коммунистическую партию?» – Чтобы шагать в первых рядах строителей коммунизма!» – ответила я без запинки. Вот так. А как же иначе было шагать в то время. Проталкивали в партию, рекомендовали, чтобы потом я им бесплатно писала лозунги и плакаты, выполняла всю оформительскую работу – поручение от партийной организации.
Семинар проходил в Областном Доме профсоюзов, в том зале, где у нас была изостудия. Во второй день намечалась в расписании с 14–16 часов «Встреча с художником». На семинар пригласили Анатолия Михайловича с лекцией об искусстве. Рада была встрече. Он пришёл без картин, но говорил много и интересно все два часа, но ещё и конца края его рассказам видно не было. Все запросились домой, одни, потому что ещё не обедали, а у большинства сидящих в зале были куплены билеты на 17 часов. Фильм назывался «Три ночи любви», поэтому не хотели его пропускать.
Анатолий Михайлович хотел продолжить рассказ после положенного времени, а я вышла вперёд и поблагодарила его от имени всех слушателей. Потом просила его придти на следующий день, чтобы продолжить рассказ с показом своих картин. Единогласно приняли слушатели это предложение, и он был доволен, что так всё кончилось.
Хоть и были все люди взрослые, семейные, но ведь интересно было узнать, как три ночи любви пройдут у героев фильма. Лучше бы не ходили. Ни одной любовной ночи не показали. Фильм был о войне, проходившей где-то за рубежом. Мужики воевали, а женщин не показывали. Думаете, зрители покидали зал? Ничего подобного. Все ждали, может быть, в конце фильма покажут хотя бы одну ночь любви. Не показали. Из кинозала зрители вышли недовольные.
И вот, с утра и до 12 часов следующего дня рассказывал художник о каждой своей работе. Картин было много, выставка получилась прекрасная, да и зрителей-слушателей был полон актовый зал. Во время перерыва люди подходили к картинам, заворожено смотрели на них, беседовали с автором. Встреча удалась.
Много лет прошло с тех пор, как мы встретились с ним вновь. За эти годы я поучилась заочно живописи в Народном университете изобразительных искусств, в Москве. Поступила и Кабардино-Балкарский государственный университет и окончила его. Филолог, по специальности – немецкий язык. С 1972 года живу в Кузбассе, но я приезжала в Нальчик, подходила к дому, в котором была мастерская художников. Подоконник был пустой, а домашнего адреса я не знала.
Однако в 1979 году гостила в Нальчике у друзей. Случайно встретилась с Анатолием Михайловичем на рынке. Долго стояли на базарной площади и разговаривали. Он сообщил, что в мастерской больше не работает, у него теперь есть свой кабинет председателя Союза художников Кабардино-Балкарии. Уже получил звание – Заслуженный художник Кабардино-Балкарской АССР, член Союза художников РФ. «Писать картины мне почти не удаётся, так как много работы с «бумагами»», – посетовал Анатолий Михайлович и проявил интерес к моей жизни.
Я рассказала ему о том, что живу в Кузбассе с 1972 года. Работаю в школе учителем немецкого языка, совсем не рисую и не пишу картины, так как много учебной работы, и ничто не вдохновляет меня на творческую деятельность. Да и все масляные краски, привезённые с Кавказа, я отдала местному художнику за ненадобностью. По выражению лица я заметила, что мой учитель сильно огорчился. Наверное, подумал, что столько труда вложил в меня, и всё оказалось зря. Расстались мы с ним тепло, так как оба были рады нашей встрече. Больше я со своим учителем не встречалась.
Но последнее время вспоминаю часто о нём. Полученные знания по живописи, как зёрна созревали внутри меня, а после того как я оставила работу в школе, появилось свободное время – ростки проросли и видны всходы. О чём бы я рассказала сейчас своему учителю – художнику, Сундукову Тауби Мусовичу, при встрече? О том, что работа его была не напрасной. Я занимаюсь живописью последние десять лет. На дворе идёт 2020 год. Мои картины на это время побывали уже на 36 выставках. Это были городские, районные, областные, межрегиональные выставки. Я с благодарностью вспоминаю своего учителя, ушедшего в Мир иной. Пусть Светлая память о нём согреет наши души!