Мой учитель Владимир Владимирович Нильсен невероятно много знал о музыке и постоянно о ней думал. Это признавали все, кто встречался с ним, включая самых великих музыкантов.
Даже мои наиболее ревнивые к нему учителя говорили: "Ну что ты хочешь? У него же НИЧЕГО больше в жизни нет и не было. А у меня и дочь, и разводы с судами, и дачный кооператив, и общественная деятельность, и тысяча других дел ..."
И именно так оно на самом деле и было, точнее, "не было" в данном контексте.
В наше время его бы назвали фанатом музыки или трудоголиком. Потому что он просто жить не мог без своих великолепных, поражающих глубиной и смелостью его взглядов уроков-проповедей, на которых всегда сидели в его классе ДЕСЯТКИ гостей из разных городов страны и со всего света, без его ежедневных и постоянных разговоров и споров о музыке.
Как-то пригласили его поклонники отдохнуть к ним летом во Франции. Вернулся он оттуда "совершенно измученным", потому что "ужасно скучал", хотя знал французский язык и жил в шикарном предместье Парижа.
Летом его ученики и знакомые в Ленинграде разъезжались, концертная жизнь замирала, и ВВ поэтому "тянуло на приключения", вроде того, о котором речь ниже.
Данное приключение ВВ настолько понравилось, что он сам не раз просил меня рассказать эту историю его друзьям, когда мы были вместе с ним у этих друзей в гостях. Обладая присущей умным людям самоиронией, ВВ с удовольствием смеялся вместе со слушателями во время этого "страшного рассказа с его участием".
Я работал в Сочинской филармонии. Её директор С.Инкин ко мне очень хорошо относился и сам предложил, чтобы ВВ приехал в Сочи. Филармония предоставляла ему бесплатно гостиницу и обязалась платить за консультации мне и другим артистам-музыкантам.
ВВ прилетел. Энергично "всыпал перца", как у него водилось, всем, кто посмел подвернуться ему под руку. После этого очередь желающих брать у него консультации сразу же сократилась до одного человека, вследствие чего ВВ очень заскучал и там, в Сочи.
Заскучал потому, что даже и у этого "одного человека" в разгар сезона было по несколько концертов в день в разных концах Большого Сочи (а это 140 км в длину при ширине всего 2-3 километра). А отказаться мне от работы даже по случаю приезда ВВ означало бы плюнуть в лицо руководству Филармонии, только что вручившей мне медаль "За доблестный труд", вызвавшую гнев и ненависть у многих сотрудников, считавших себя гораздо более достойными этой награды.
ВВ решительно потребовал, чтобы я брал его с собою на мои концерты, и я бы с радостью его брал. Но по договору с Филармонией (у них не хватало машин в сезон) я ездил на концерты на моём собственном транспорте, а им был неуклюжий, тяжёлый, но мощный и надёжный мотороллер "Тула" первого выпуска (с двигателем от армейской техники).
Узнав об этом, ВВ пришёл в ужас, и каждый день повторял мне: "Но примешь ты смерть от коня своего!"
За свои семь десятков лет ВВ на мотоцикле, конечно же, ни разу не ездил, но точно знал, что это СМЕРТЕЛЬНО ОПАСНО.
Однако обстоятельства были безысходны, ужасная скука становилась всё более нестерпимой, и ВВ однажды решился попросить меня прокатить его на мотороллере.
Поскольку самое опасное для мотоциклиста - это другие машины на дороге, которые его не видят, не любят, прижимают, внезапно загораживают дорогу, ит.п., мы решили провести этот эксперимент ночью, когда машин на дорогах практически нет. И повёз я своего профессора на гору Ахун, на которой в темноте уж точно ни одному человеку делать было нечего. Там были лишь площадка для парковки машин и башня, чтобы влезать на неё и обозревать окрестности днём. А ночью, естественно, обозревать нечего, кроме разве что своей собственной ладони перед глазами.
ВВ, явно преодолевая сильный страх, затаился у меня за спиной и молчал всю дорогу до башни на вершине горы. А это одиннадцать с половиной километров сплошного, непрерывного подъёма без единого горизонтального или наклонного вниз участка. Окрестности дороги оглашались мощным рыком моего мотороллера, гулко отдававшимися перекатами эха от окружающих дорогу скал. Иногда было слышно, как сыплются и летят куда-то вниз выброшенные из под колеса камешки, а мы упрямо карабкались то на первой, то на второй передаче вверх и вверх, к вершине горы.
Наконец, мы прибыли на место. Залезли на башню и ничего с неё, разумеется, не увидели. Пора была ехать назад, в город: поздняя ночь, а завтра - работать. Потрясённый всем происходящим ВВ хранил по-прежнему полное молчание, залез на своё место позади меня, и мы так же молча тронулись в обратный путь.
Как я уже упоминал, дорога на гору Ахун - это 11.5 километров непрерывного подъёма. Соответственно, дорога с горы Ахун в город - это 11.5 километров непрерывного крутого спуска. Усилия мотора для движения вниз под гору не нужны, и я его даже запускать не стал. Для управления мотороллером на таком длинном спуске вполне достаточно только руля и тормозов.
Мы уже почти закончили спуск с горы, когда ВВ внезапно вцепился мне в плечи и громко закричал: "Остановись! Немедленно остановись!". Я, конечно, остановился и спросил его: "Что случилось? В чём дело?"
В ответ ВВ взволнованно кричит: "Неужели ты не заметил, ЧТО у тебя случилось с твоим мотороллером?"
- Я отвечаю: "Нет, не заметил. А что с ним случилось? Что Вы имеете в виду?"
Поражённый моей бестолковостью и непонятливостью профессор укоризненно качает головой и отвечает: "Да он же у тебя сегодня НЕ ЗВУЧИТ!"
Тут только до меня дошло, ЧТО именно моего старенького учителя так напугало, и я уже сам его спрашиваю: "А когда в гору, наверх ехали - ЗВУЧАЛ?"
ВВ долго, напряжённо думает, вспоминает и, наконец, с уверенностью говорит: "Нет. И тогда уже тоже НЕ ЗВУЧАЛ! Точно помню."
Целую неделю после этого ВВ сидел на берегу моря и писал письма о пережитом им ужасе друзьям и знакомым. А те затем уже завалили меня телеграммами вроде: "Протестуем против мотороллера", "Остановите безумие", "Возвращайтесь немедленно", ит.д.
Однако ВВ к этому времени уже преодолел свой вполне понятный страх перед ездой на мотоцикле (я и сам боюсь - теперь только на четырёх колёсах езжу) и стал заядлым мото-путешественником. Мы с ним съездили даже на Красную Поляну - очень красивое место с форельным хозяйством, где гостей угощали только что пойманной очень вкусной форелью. Но местные жители туда ездить боялись из-за очень опасной дороги: узкое, извилистое шоссе со страшными обрывами по сторонам.
Мы все эти опасности преодолели почти без происшествий, но ВВ получил на этом пути звонкий, на всё ущелье шлепок по куполу его мотоциклетного шлема от огромного, в два раза больше самого ВВ пьяного грузина.
(К счастью, это совершенно не опасно и не больно - для того шлем на голову и надевают).
Мы увидели на дороге, что несколько человек стоят возле проломанного ограждения дороги и с опаской заглядывают в открывающуюся прямо за ограждением пропасть.
ВВ, конечно же (он и нас учил всегда быть в жизни любопытными), захотел тоже в пропасть заглянуть и увидел на дне этой пропасти вдребезги разбившуюся 24-ю (по тем временам новейшую и очень дорогую автомашину) "Волгу".
ВВ не удержался и громко воскликнул: "Какое несчастье!"
Весело и возбуждённо расхаживающий здесь же грузин тотчас же влепил ВВ шлепок по куполу шлема и закричал: "Какой тыбе нэсчастье, дэд? Это - очен болшой, болшой счастье! Потому что я - ЖИВОЙ. А машина я другой куплю, ещё лучше этого".
Оказывается, пьяный грузин был за рулём этой "Волги", пробил ограждение и сломал носом машины росшее на отвесной стене обрыва дерево. И уже задним мостом его машина зацепилась, на его везенье, за ещё торчащий из стены пенёк от этого сломанного дерева.
Через несколько минут корни пенька вылезли под тяжестью машины из расщелины скалы, и машина полетела вниз, в пропасть. Но этих нескольких минут грузину хватило, чтобы вылезти из кабины и уцепиться за росшие вокруг дерева кусты. Проезжавшие мимо водители остановились и помогли ему спастись, вытащив его наверх.
Когда подошло время лететь назад в Ленинград, я, по настоянию ВВ, отвёз его в аэропорт на мотороллере.