Всё повторяется, всё уже было. Меняются только вирусы и их штаммы. Нижеприведенные письма из прошлого пересланы мне бывшими нашими соотечественниками, ныне живущими в США. Неделю я собирался что-нибуль умное сочинить в виде предисловия, да так и не сумел. Да и нужно ли? Письма говорят сами.
«Первый раз Пушкин приехал в Болдино в сентябре 1830 г. и предполагал пробыть там не более месяца, но был задержан холерным карантином и прожил почти всю осень. За эти три месяца поэт написал более 40 произведений. Среди них: "Повести Белкина", "Маленькие трагедии", последние главы романа "Евгений Онегин", сказки, стихи, множество критических статей и набросков».
Источник: http://pushkin-lit.ru/pushkin/mesta/boldino/boldino.htm
ПИСЬМО ПУШКИНА невесте Н.Н.ГОНЧАРОВОЙ
Въезд в Москву запрещен, и вот я заперт в Болдине. Именем неба молю,
дорогая Наталья Николаевна, пишите мне, несмотря на то, что вам не
хочется писать. Скажите мне, где вы? Оставили ли вы Москву? Нет ли
окольного пути, который мог бы меня привести к вашим ногам? Я совсем
потерял мужество и не знаю в самом деле, что делать. Ясное дело, что в
этом году (будь он проклят!) нашей свадьбе не бывать. Но не правда ли,
вы оставили Москву? Добровольно подвергать себя опасности среди холеры
было бы непростительно. Я хорошо знаю, что всегда преувеличивают картину
ее опустошений и число жертв; молодая женщина из Константинополя
говорила мне когда-то, что только la canaille умирает от холеры – все
это прекрасно и превосходно; но все же нужно, чтобы порядочные люди
принимали меры предосторожности, так как именно это спасает их, а вовсе
не их элегантность и не их хорошей тон. Итак, вы в деревне хорошо укрыты
от холеры, не правда ли? Пришлите мне ваш адрес и бюллетень о вашем
здоровье! Мы окружены карантинами, но эпидемия еще не проникла сюда.
Болдино имеет вид острова, окруженного скалами. Ни соседа, ни книги.
Погода ужасная. Я провожу мое время в том, что мараю бумагу и злюсь. Не
знаю, что делается на белом свете и как поживает мой друг Полиньяк
И ещё одно, КАРАНТИННОЕ ПИСЬМО СКОТТА ФИЦДЖЕРАЛЬДА с юга Франции в 1920 году, где он вместе с Хемингуэем переживал эпидемию испанки
Дорогая Розмари!
День выдался текучим и безотрадным, словно подвешенным к небу в сетке.
Спасибо тебе, что написала. Я вижу, как перед окнами карусель опавших
листьев кружит вокруг мусорной урны. Это похоже на джаз по звуку. Пустые
улицы. Как будто почти все горожане скрылись в своих квартирах, и
небеспричинно. Сейчас кажется модным избегать общественных мест. Даже
баров, о чём я сказал Хемингуэю, за что он толкнул меня в живот. В ответ
я спросил его, мыл ли он руки. Он их не мыл. И даже не думал отпираться.
Он считает, что это обычный грипп. Интересно, кто ему такое сказал.
Администрация предупредила всех, что надо на месяц запастись
необходимым. Мы с Зельдой купили красного вина, виски, рома, вермута,
абсента, белого вина, хереса, джина и, упаси господи, бренди, если
понадобится. Прошу, молись за нас.
Видела бы ты площадь, выглядит жутко. Я в ужасе от чёртовых
возможностей, которые несет такое будущее. Длинный день медленно катится
вперёд под виски с содовой, который всё больше похож на воду.
Зельда говорит, что это не даёт повода пить, но перо по-другому в руках
не держится.
В задумчивости сидя на веранде, я наблюдаю за далёкой линией горизонта,
скрытой в мутной дымке, и будто различаю неотступную кару, которая уже
давно движется в нашу сторону.
И всё же в щербатом очертании закатных облаков замечаю одну-единственную
полоску света, которая заставляет меня верить, что настанет лучшее завтра".