Мои девятнадцать чудес ч. 4

                Часть 4               


                С выигрышным билетом
               


                В порт шёл флот               
                с выигрышным билетом...               
                Семён Кирсанов
               

                Глава 1. Осень

Я родилась осенью, и в эту пору для меня заканчивается год и начинается новый. Перед днём рождения подвожу итоги, и не только прожитого года, но и жизни вообще. «Что ещё меня ожидает?» - с любопытством задавала этот вопрос тогда, и «Как это было?» - спрашиваю теперь. Кого спрашиваю? Судьбу, ну и себя, конечно.

Тогда я оказалась на распутье, и хотя жизнь меня не устраивала, не могла изменить её и приготовилась  к трудностям и мукам, но сил выдержать их не имела вовсе. Вася это понимал и жалел меня…

Срок Васиного больничного заканчивался, и только врачебная комиссия могла его продлить. Вася предупредил, чтобы я, как и он, не соглашалась на его инвалидность.  Вдвоём на автобусе  мы приехали в Падун   на  ВТЭК. Лечащий врач Абрамович рекомендовала Васе временно пойти на инвалидность, с чем я была согласна. Но сам Вася категорически возражал! Он заявил, что ему надо кормить семью, что он  восстановится, пусть только продлят больничный. Мы с врачом уговаривали его согласиться, но он даже слушать не хотел!

 Больничный продлили, Вася успокоился, мы вернулись домой, где он объяснил, что по группе инвалидности он бы стал меньше получать. Мне стало стыдно, что я не работаю, что больной человек должен меня содержать. Так дальше нельзя! Я продолжу подготовку в вуз, обязательно поступлю на учёбу и устроюсь на работу, но для этого надо прожить ещё один трудный год, и я постараюсь!

А дети? Они снова оставались дома со мной, и сочетать подготовку в вуз с их воспитанием мне стало ещё сложнее. Дети росли и нуждались в расширении информационного пространства, им становились тесными домашние рамки, а мне надо было сидеть дома и читать. После завтрака я читала им, потом они рисовали, а после сами шли на прогулку возле дома. Юле почти пять, Танюшке четвёртый – уже вполне взрослые дети!

После обеда я укладывала их на дневной сон и садилась за свои книги-учебники.  При хорошей погоде мы ходили за грибами, затем чистили грибы, готовили их, ужинали, смотрели «Спокойной ночи, малыши», укладывались на ночь, а я снова садилась за книги, читала и   конспектировала.

Вася хотел смотреть телевизор, что мне, конечно, мешало, но я набралась терпения, хотя потом всё-таки начала раздражаться. Но раздражался и он, совсем не желая входить в моё положение. Было обидно, непонятно, почему он не хочет пойти мне навстречу. Позже я соображу: Вася начал меня ревновать к учёбе, да и смотреть телевизор он очень любил. Тогда я не слишком-то учитывала его интересы, а недопонимание в отношении себя всегда расценивала как предательство, и моя душа устремлялась к другому человеку, который, как мне казалось, так никогда бы не поступил…

Временами я предоставляла мужу полную свободу действий и ехала в Падун к Артемьевым, где просила  Наташу погадать на бубнового короля: ответа на свою бандероль я от него не получила.

Наташа раскладывала карты сначала на меня, и, конечно же, опять выпадали пустые хлопоты. Потом она гадала на бубнового короля, ему выпадали разные дамы, а ко мне он испытывал небольшой интерес. Наташа посмеивалась, а я впадала в отчаянье и бежала на переговорный пункт звонить Вениамину. Пункт находился на турбазе, и, порой не дозвонившись, я шла по тёмному Падуну, ведь осенью темнеет очень рано.
Однажды я чересчур припозднилась, не дозвонилась и, расстроенная, пошла пешком из Падуна в Энергетик. В округе – ни души! Чёрное звёздное небо над головой… Я остановилась на мосту и в отчаянье взмолилась к небу: «Накажи его, накажи! Он так измучил меня! Я  больше не могу!»…   
 


             
          Глава 2. Ахиллесова пята, или Чудо пятнадцатое

На первое октября 1970 года я отправила Вениамину книжку Валентина Катаева «Маленькая железная дверь в стене». Это был намёк на ту таинственную глухую дверь в стене дома ближайшей улицы в Иркутске. Ответа не было. Но к середине октября пришло письмо, написанное красными чернилами:
«Галочка! С днём рождения! Будь всегда здорова и не грусти. Прости, что не могу тебе сейчас ничего послать: попал в автоаварию – лежу с ногой в гипсе.
Большое спасибо за Катаева. Пиши, как живёшь, как дети, где работает Вася и как его здоровье. Что твои подруги? Зубы лечишь? Не думай, что тебе исполнилось  уже…, а о том, что тебе всего 18 – больше тебе никогда не будет, а это очень хорошо. Вена».

Мне всего-то исполнилось 25! Казалось, что я уже забыла о той минуте слабости на Падунском мосту, но, прочитав в письме такую страшную новость о переломе ноги, ужаснулась: это я, я виновата! Я же призывала силы небесные наказать Вениамина!
Вечером помчалась на переговорный пункт, дозвонилась и узнала, что Вениамин сломал только пятку. Немного отлегло… Оправдывала себя:  пятка - это не так страшно.

Взволнованная, я шла по улице и думала: «Пятка… Что-то она мне напоминает»… И вспомнила: «Ахиллесова пята!». По древнегреческой мифологии, у героя троянской войны Ахилла, обладавшего несравненной силой, оказалось незащищённым доспехами одно место – пятка, что было известно богам, и они поразили Ахилла прямо в пятку, отняв силы, а после - уже в сердце.

Как же надо ухитриться, чтобы сломать именно пятку? Это, конечно лучше, чем голень… Но как-то уж очень символично!
Потом я узнаю, что такой перелом вовсе не прост, но у Вениамина оказались хорошие врачи, и он скоро поправился.
Авария в Иркутске случилась на сельхозработах. Выкопанный в колхозе картофель загрузили в машину, и Вениамин, сев рядом с водителем в кабину, поехал сопровождать груз на овощехранилище.  Неопытный водитель этого грузовика разогнался под гору и не смог справиться с управлением. Он выпрыгнул из кабины на полном ходу. По инерции Вениамина бросило вперёд на лобовое стекло, а потом вправо, и он, как князь Гвидон, «выбил дверь и вышел вон!» И опять на полном ходу! Вот такая трагикомедия!

Месяц Вениамин лечил пятку: лежал в гипсе, ходил на костылях, принимал УВЧ. А я сделала открытие, что моё слово имеет силу, и поклялась никогда никому не желать худого и  не молить небеса о наказаниях, не проклинать. Высшие силы сами знают, кого остановить и за что покарать. Они могут в ответ наказать и просителя…




                Глава 3. Письма и споры

«Здравствуй, Галочка! Письмо твоё получил, спасибо. Ты же знаешь, что мне всегда приятно узнать, как ты живёшь. Радуюсь, узнавая, что тебе хорошо, огорчаюсь, когда тебе грустно. Но против грусти у тебя есть хорошее средство – дети и книги. Ты хорошая мать, и, вероятно, в глубине души сама уже догадалась, что кроме своих детей, тебе никого не надо. Не пугайся и не стесняйся – это естественное чувство. Дети у тебя хорошие и могут стать ещё лучше, если только меньше будешь им это говорить, а больше будешь наказывать. Пойми, что это для их же и твоей пользы. А вот то, «что чужого человека я бы не перенесла в этой роли» - так об этом я тебе давно уже говорил.

Не ставлю под сомнение все другие твои чувства (которые есть, или которых уже нет), но любовь к детям – из них самое главное.
Галочка, я тебя не осуждаю. Осуждать тебя  не за что. Ты очень хорошая, маленькая умная и стройная.
Чувствую себя неважно. Побаливают нога и сердце. З0-го октября, может, снимут гипс. Напиши, какие книги у тебя появились, и что за «прекрасный русский роман» ты читала?
Рад, что у тебя есть красивые туфли, а вот голубую кофту жаль. Позвони, я лежу дома. Вена».

Письмо, написанное карандашом в постели. Хорошее письмо,  но не во всем я была согласна с Вениамином. Больше наказывать детей? Просто за то, что они дети? Не говорить им, что они хорошие? Да, я не часто хвалила их, о чём теперь сожалею, сердилась на них по причине неопытности и бессилия, незнания возрастных особенностей и неумения быть выдержанной и мудрой. Но чаще я  всё-таки понимала их желания и стремления, одобряла и не подавляла  творческие порывы, но тут же пугалась мощной Юлиной инициативы. А ведь одного без другого не бывает, и со временем  я это  пойму.

Я всегда умела возразить Вениамину, споря, доказывала свою точку зрения. О каком романе я писала ему? Я читала роман Ивана Гончарова «Обломов», и много общего находила у Вениамина с героем романа. Грустно это…
От Гончарова я перешла к А. Островскому: пьеса «Гроза» входила в обязательный список абитуриента. На этот раз я по-новому, не как в школе, перечитала «Грозу» и пролила немало слёз по Катерине, видя у себя  немало совпадений с её ситуацией. Её возлюбленный Борис уже полностью совпадал с Вениамином…  Но покончить с жизнью, подобно героине – нет! Ни за что!




                Глава 4. Васины прожекты

Теперь придётся вернуться назад более чем  на полгода. Когда Вася во время ночного дежурства получил удар в челюсть, на хулиганов завели  уголовное дело. Вася недомогал, но в поликлинике не нашли серьёзных травм и сочли Василия Черезова вполне здоровым.  И никому вообще не пришло в голову обследовать его сердце. Хулиганов задержали, им угрожал суд, и тогда родители «мальчишек» стали хлопотать. Помню, как две мамаши пришли к нам в дом просить прощения за своих «детишек». Предлагались деньги. Вася, как строгий воспитатель, был неумолим, а я, как вечный адвокат, стала склонять мужа к прощению. Мне не столько не хотелось «портить жизни  оступившихся парней, не знавших, что они покусились на хорошего человека», как не хотелось иметь с ними ничего общего, то есть никаких разбирательств, судов и никаких денег и, не дай бог, последующей мести моей семье.

Но не прошло и месяца, как Васю признают серьёзно больным вследствие инфаркта, полученного в тот роковой вечер в ПТУ-27, а через восемь месяцев Вася  так  ослабеет, что  решит  исправить мою ошибку, а конкретно, получить денежную компенсацию за потерянное здоровье.
Через год  по рекомендации врачей, ему было показано курортное лечение, на которое нужны  деньги. Я, как трижды виноватая в их отсутствии, должна была пойти к тем самым родителям хулиганов с требованием денег. Я отказывалась, так как от рождения ничего требовать (кроме ровного слоя сливочного масла на чёрный хлеб) не умела.

Вася напомнил, что это мы с Вениамином виноваты в потере его здоровья, и я пошла к той даме, которая лидировала в группе родителей  «ребятишек».
Я пришла в очень неподходящий момент, но он оказался показательным для той семьи и для меня тоже. В их семейном клане вели спор о наследстве богатого родственника, почившего накануне. Я немного послушала их грызню и поняла, что ждать что-либо  от них -  напрасный труд. Хозяйка вежливо предложила зайти попозже, что я и сделала тоже из вежливости.

 В следующий раз спокойным уверенным тоном мне было выражено общее родительское мнение, что «с одной овцы две шкуры не дерут», и Вася был пьян на том дежурстве.
- Как! С чего вы это взяли!?
- А у нас есть документ – справка от врача. Он же у вас выпивает?
Так вот в чём дело! Они подкупили врача! Нас - не удалось, а врача – легко!
Когда я прибежала домой и с возмущением всё рассказала Васе, он повторил:
- Ты во всём виновата!
 


                Глава 5. Вокзал, или Чудо шестнадцатое

Вскоре Вася выйдет на работу. Он вернётся к своей группе и так закрутится на любимой работе, что она же со временем и восстановит его здоровье. А на курорте он ни разу в жизни не побывает. Могли ведь дать путёвку на работе, но почему-то не дали,  он тоже не умел просить…

В начале декабря проходили очередные выборы, и надо было непременно идти голосовать: существовало такое негласное правило. Вася ушёл в училище. Не знаю точно, дежурил ли он на участке или толкался за компанию.
Уже наступили сумерки, надо было бежать в соседнюю школу голосовать, а я возилась по хозяйству, которое плохо мне подчинялось.

Вдруг отворилась незапертая дверь и высокий мужской голос прокричал:
- Все на выборы! Почему не идёте голосовать?
Ошалев от такого наглого напора агитатора, я приготовилась дать отпор, но замерла на полуслове: голос! Чей это голос? Это же Вена! Откуда? Вчера я звонила, но отвечал отец:
- Вена уехал в командировку.
- Куда?
- На запад.
Это значило, что уехал далеко и надолго. Сейчас же  на мой рассказ о звонке Вениамин рассмеялся и заметил:
- Так и в самом деле, я уехал  на запад – командировка в Тулун.  Из Тулуна в Братск ехал почти 5 часов, ничего не ел – не мог. Водитель автобуса молчал всю дорогу. Я был единственным пассажиром, тягостное молчание держало меня в напряжении. Когда на пути шофёр остановился, и мы вышли, то на всякий случай я держал наготове раскрытый перочинный нож… Свари мне манной каши, по-быстрому, пожалуйста.

Моя жизнь в одно мгновение преобразилась! Я с радостью сварила кашу, посадила гостя за стол и побежала голосовать, но прежде забежала в продовольственный магазин. В состоянии внезапного счастья я всё делала быстро и легко, и когда неожиданно встретила идущую к Лере мамочку, то радостно сообщила, что приехал Вена. Она не сразу поняла, кто приехал, а вникнув, тут же пообещала после Леры зайти к нам и выгнать Вениамина!

Моё счастье поубавилось, но я ещё надеялась, что этого не случится и забежала в школу голосовать за единственного кандидата - как в то время было всегда.
Пришёл Вася. Он сдержанно отнёсся к гостю. Мы с Веной сидели рядом на стульях. Я показывала ему новые книги. Погрузившись в наш общий мир, мы не замечали ничего вокруг. Наше взаимное притяжение было сильнее нас. Но тут примчалась мамочка и обрушилась на Вениамина. Он держался, не сдаваясь, но Вася вежливо попросил:
- Уходи, Вена. Ты видишь, что происходит. Пожалуйста, собирайся и уходи.
Мне эта картина представилась концом света, но  хватило сил   сдержаться и спросить Вену, куда же он пойдёт. Услыхав, что на вокзал, я успокоилась и шепнула, что приду.

Накормив и уложив детей, я стала собираться на вокзал. Была зима, почти ночь, следовало потеплее одеться. Я плотно свернула тёплый вязаный платок в маленькую мягкую на кокетливой цепочке сумочку и вышла из дома.
До вокзала ходили все автобусы, поэтому я добралась очень скоро. Вот уже подхожу к новому, ярко освещённому зданию вокзала. Мой глаз ориентируется в левый угол здания, и за большим стеклом я вижу сидящего спиной к окну Вену! На мгновение я замираю от счастья! Хочется отдышаться и полюбоваться на моего красивого возлюбленного. Но он сразу поворачивает голову к окну и вот уже видит меня и поднимается навстречу!  Он опять почувствовал мой взгляд, а ведь в этот момент был занят разговором с неизвестным пассажиром.
- Клянусь тебе, что я оглянулся только один раз: когда почувствовал, что ты пришла

Мы выбрали центральный ряд сидений и уютно устроившись, начали говорить. Нам было хорошо вдвоём сидеть рядом и обмениваться новостями и всякими схожими ощущениями, радоваться друг другу. И этого было достаточно!
 Вениамин приготовил мне сюрприз – набор открыток «Павловский Дворец-музей», и мы погрузились в атмосферу 18-го века. Попутно с «экскурсией» по залам Дворца, Вена рассказывал о впечатлениях детства, когда он здесь был и даже тайком  садился вот на этот стул, а он оказался очень жёстким и т.д.

Я слушала его необыкновенно вкусную речь, ловила  каждое слово. Закончив рассказ, он взял шариковую ручку и подписал свой подарок. Получилось целое письмецо:
«Галочка!
Открытки эти смотри редко, чтобы не примелькались. Хороши они будут и от плохого настроения. Посмотришь – полегчает. А когда увидишь всё это в натуре, вспомни экскурсовода, сделавшего свои первые шаги на этом поприще на Братском вокзале. Вена. Декабрь 1970 г.»

Часы показывали 12 ночи, и мне пришла пора бежать на последний автобус. Мы нехотя встали и направились вдоль перрона. Остановились перед путями. Вот сейчас перешагнём, а там уже будет некогда прощаться.
Неожиданно возникла дорожная рабочая. Заметив наши намерения идти в ночь, она всполошилась:
- Вы это куда собрались?  Мороз и ночь! Куда ты повёл девчонку?
Но разглядев благопристойный вид Вениамина, осеклась и спокойно продолжила:
- Не надо рисковать, лучше сидите до утра.
И мы, как малые дети, обрадовались, получив разрешение не расставаться  до отхода Иркутского поезда.

В два ночи прибыл ночной поезд с объявленной стоянкой в 3 минуты. Мы подоспели к вагону. Вениамин обнял меня и очень тихо шепнул на ухо:
 - Я тебя люблю! – и вскочил на ступеньку вагона.



                Глава 6. Письмо

Домой можно было добраться только пешком. Я шла и плакала. Плакала от счастья встречи и несчастья расставания, утешая себя, что встречи ещё будут: вот состоялась же эта и так неожиданно, когда не оставалось надежд. Но не ослышалась ли я его признания? Ведь он никогда прежде не говорил, что любит меня! Может, я не поняла, мне показалось, что он  сказал эти заветные три слова?

 Надев поверх вязаной шапки тёплый платок и обмотав его концами  шею, я бодрым шагом устремилась вдоль шоссе, по которому ходили автобусы только в аэропорт, да и то не в такое позднее время.  Ничего, добегу, тут не так  далеко, и никого в округе: только ночь и зима! Как подумала это, так подъезжает грузовик и начинает тормозить, но я не обращаю внимания и продолжаю свой путь. Тогда он останавливается, и тоном приказа водитель обращается ко мне:
- Сейчас же садись в кабину! Куда ты вздумала идти одна, да ещё ночью!?
Не сразу, но всё-таки соглашаюсь сесть в машину, и он привозит меня в Энергетик, а до дома совсем близко…

«Здравствуй, Галочка! Твоё письмо от 9 января получил. Рад, что всё у тебя в порядке. У меня же состояние неважное. Вновь болит нога, неудовлетворённость работой и жизнью – всё это отнюдь не повышает настроения.
Но самое плохое с нервами. Я всегда радовался своей устойчивой нервной системе. Да ты и сама помнишь, что даже в школе я всё-таки мог контролировать себя. Шум и другие раздражители переносились довольно спокойно, не оставляя последствий.
Теперь же я вдруг прихожу в бешенство от всякой ерунды. Дошёл уже до того, что не переношу незакрытого крана. Вероятно, все раздражения скопились, и нервная система с ними не справляется.  Хуже всего, что от приливов белого бешенства, свидетелем которого оказалась и ты (летом 1969-го года), страдают и мои родные.
Галочка, я очень устал, и сознание того, что из-за меня осложняются отношения у тебя  с матерью и Васей, ещё больше угнетает меня. 
Нельзя жить иллюзиями. Как и ты, я больше всех других качеств  уважаю честность. А честность приказывает мне не поддерживать в тебе иллюзий, для осуществления которых у нас нет возможностей, сил и средств.
Галочка, ты – это ты, но дети  - твои и другого человека.
Не думай, что моё отношение к нему (после декабря) перешло и на них, но твоя мать в одном, да права: будь у нас общий ребёнок, я не смог бы ко всем детям относиться одинаково. Мне нелегко в этом признаваться, но это так.
«Не хочу, чтобы мои письма служили тебе орудием насмешек надо мною». Галка, кто из нас сошёл с ума, ты или я? Как ты могла до этого додуматься? Я никогда так о тебе не думал.
Я благодарен тебе за всё хорошее, что было, и никогда не забуду. Но неужели ты серьёзно думаешь, что я способен смеяться над тобой?
Галочка, хорошая, умная! Ты ни в чём не виновата. Уйди в детей. Скоро ты заживёшь с Юлей школьной жизнью.
Здоровье детей – воздух! Выгоняй их из дому гулять.
Пусть всё будет хорошо в твоей семье, все будут здоровы. Береги себя.
Мне ещё тяжелее, чем тебе читать, писать это письмо, но так честнее. Дело не только в Васе (я понял это в декабре), а и в детях. Они хорошие, умные, но не мои. Люби их всегда.
Всегда буду рад узнать о тебе, но если, чтобы успокоиться, долго не будешь писать – я тебя пойму. В.»

После этого письма  не стоило  больше надеяться:  всё оборвалось, всё было кончено!

Трудно расставаться с иллюзиями. Я не могла, хотя и знала наперёд, что не судьба нам быть вместе. Но, всему наперекор, любила и мечтала…


                Глава 7. Весна

Так сложились наши отношения с Вениамином: радость переходила в отчаянье. Его письма  с навязчивым убеждением, что это не любовь: чужая жена, чужие дети… Кого он в этом  убеждал? Меня? Я это знала. Знала, но ведала, как он привязан ко мне! Я смутно догадывалась, что будь у меня силы нерастраченные, так приехала бы и осталась. Но приехать с детьми, чтобы их же травмировать? Нет, это было исключено!  Да и понимала, что мои  дети ему  не нужны: не созрел.

Сейчас я могу говорить об этом взвешенно, спокойно, но тогда я  была охвачена огнём любовной лихорадки. Я читала трактат Стендаля «О любви». Из четырех её видов, мне не подходил ни один. Любовь-страсть? Ну, это, что считать страстью. Мою полную зависимость?

 Любовь-дружба? Да, но не совсем. Скорей – любовь-болезнь, и, кажется, этого вида у Стендаля нет. Что и за что я любила? Всё и за всё! Прищуренные в страсти зелено-голубые глаза, высокий фарфоровый лоб с едва просматриваемой косою жилкой, горбатый нос, крепкий подбородок, кудрявые спутанные волосы, длинные ноги, энергичный шаг, голос, трезвый ум, манеру говорить и мечтательность… Иногда я думала: он на самом деле такой, или расцветает со мною? Хотелось и того  и другого.

 Не нужны мои дети? Так понятно же: не его, а мои. Но если любит меня, полюбит их, но когда это случится? Не скоро, не сразу…
 Моя навязчивая цель – быть с возлюбленным - чересчур долго не отпускала меня, а жизнь усложнялась независимо от моих чувств. Но всех  сложностей мне было мало, я навешивала на себя ещё и ещё… Зачем? Свойство моей натуры? Гормоны? Детские мечты об идеальной вечной любви? Да всё сразу!

 Всего 12 рублей до Иркутска… Это немало, но я скопила их… И вот 8-го Марта вновь  вижу свою любовь! Мы гуляем по городу, посещаем только открывшийся дом-музей декабриста Трубецкого, а вечером сидим на кухне за длинным столом и говорим, и говорим… Ночь? Только одна ночь, и я собираюсь обратно.

Перед отъездом Вениамин покупает мне французскую курицу, которую я с радостью  везу  детям.  Забыть невозможно этот по-настоящему царский подарок! Эту курицу даже чистить не надо, и у неё  особо нежное мясо… В Братске такие появятся ещё нескоро. В те времена ухитрялись одухотворять материальное. Тогда  нам так не хватало красоты! Железный занавес обеднял нашу жизнь, и только природа, общение и любовь, книги и  кино, а ещё  мода могли заполнить окружающую пустоту и скрасить  убогость.  Тогда казалось, что природы вокруг  нескончаемо много!

« 16. 04. Галочка, здравствуй!.. Твои письма получил. Болезнь девочек очень меня огорчила, но надеюсь, ничего опасного нет. Через это проходят все дети.
Галочка! Я много размышлял о том, где лучше тебе учиться. Поступать в культпросветучилище или в университет, считаю совершенно нецелесообразным. Для чего тебе учиться? Для диплома? Умнее ты (да и никто) после окончания не станешь. Ты умна от рождения. Материально это тоже ничего не даст. Пример Татьяны Стефановской разве не показателен? В школу идти после университета тебе нельзя.
Мой совет: не создавай себе трудностей (а учёба заочно – большая трудность). Не лукавя, а с радостью, что это действительно так, - ты умна и начитана более, чем выпускники вузов. Поэтому, даже желание твоё привести в систему свои знания, ты уже осуществила.
Галочка, я очень не хочу, чтобы ты страдала от того, что ты не учишься. Страдать будешь, если ввяжешься в ученье…
Береги себя, Галочка, Галочка-Гнечуточка. Пиши, что и как читаешь, как себя чувствуешь. Вена».

Это единственное письмо с проставленной датой, но всё-таки, какой год? Наверняка, это 1971, потому, что 17 апреля 1970 года я вылетела в Иркутск к больному Васе, а в 1972 – уже училась.

Это письмо было предупреждением о трудностях заочной учёбы, но, несмотря на приятные уверения (ты умна без образования), я уже  бесповоротно была настроена на поступление в вуз.

Но, как обычно, Вася, недолго думая, а может и долго, решил мне помешать, заявив, что денег на поездку в Улан-Удэ не даст. Я озадачилась, но зацикливаться на этом не стала и продолжила подготовку.   




                Глава 8. Болезни детей

Да, мои дети болели. Все дети болеют, но каждый ребёнок по-своему.
У Танюши поднималась высокая температура:  не ниже тридцати девяти. Я была в панике, и первое, что делала, давала жаропонижающее. Танюшка сопротивлялась и вся красная от температуры, кричала:
- Не буду пить атаблетку! – и выплёвывала её. Я начинала уговаривать, потом толочь новую таблетку, высыпала порошок в ложку с вареньем, опять толкала ей в рот и заливала водой. Что-то попадало, но в этой борьбе я упускала момент вызова Скорой помощи. Но вызвать было необходимо, и я вызывала, а когда приезжала Скорая, у Тани было уже 38.
.
Юля болела совершенно иначе. Температура - не выше тридцати восьми, и, казалось, что вот выпьет таблетку, и сразу выздоровеет. Как бы не так! Состояние ухудшалось, хрипя и сипя, ребёнок начинал тяжело дышать. Я пыталась ей помочь, но, видя её ужасное  состояние, звонила в Скорую. Так было два раза, а в следующий раз приехавшая врач открыла мне «секрет»:
- У ребёнка астматический компонент. Если в третий раз повторится, поставим диагноз бронхиальная астма.

Я не знала, что теперь делать. Врач говорила правду, и, вероятно, она считала меня халатной мамашей,  оставлявшей ребёнка без внимания и лечения и тем доводившей до астматического приступа. А ведь всё происходило очень быстро! Не сразу я соображу, что, во-первых, у ребёнка были  молниеносные аллергические реакции на кошек. А во вторую очередь – реакции психологического плана на разлад в семье. И третье – необходимо было закалять дочку, а я только кутала её. Обо всём этом врач почему-то не догадывалась.

И вот прежде, чем выявить эти три причины Юлиного заболевания, я несколько лет мучила ребёнка, снимая астматические приступы самостоятельно разными ингаляциями, а после вызывала врача.  Нет,  только не астма! Мне удавалось наладить ребёнку дыхание, но следом шёл другой приговор: воспаление лёгких и стационар. Жутко всё это вспоминать! Однажды в тяжёлый момент снятия приступа Юленька с надеждой спросила меня: «А я не умру?»

Став сознательной школьницей, Юля начала закаляться сама: выйдя за угол дома, она снимала с шапки навьюченный мною шерстяной платок. Складывала его в портфель и шла в школу, как все дети. И как бы ни любила она кошек, стала обращаться с ними осторожнее, пришлось отказаться держать их в квартире. Мы и третью причину ликвидируем, но не сразу: со временем.


                Глава 9. Сборы на учёбу и поступление в вуз

Я ни разу не бывала в Улан-Удэ, и хотя к тому времени  там жила наша Тамара, я очень волновалась,  как меня встретят, как  подам документы в институт и как буду сдавать вступительные экзамены.  А вдруг не поступлю? Поэтому я тщательно готовилась, но так волновалась, что на всякий случай стала заготавливать шпаргалки.  Одежды с карманами у меня не было, и понадобилось новое платье. Кстати,  карманы входили в моду. Под этот фасон мама перешила мне чьё-то синее платье, сделав к нему белую освежающую вставку.

 Деньги  для поездки у Васи я уже не  спрашивала: Вениамин обещал помочь в случае чего.  Но Вася  деньги дал.

К тому времени у Тамары был второй муж  по имени Михаил, и родился ещё один сынок Боря. Нам с мамой было очень жаль, что Тамара рассталась с нашим любимым Эдиком, но ничего не поделаешь… Кроме Михаила и Бори, Тамара обзавелась кучей новой колоритной родни, но об  этом расскажу потом.

Стояла тёплая благоприятная погода. Не помню точно: май или июнь? Скорее, май! Первый экзамен – сочинение, которое всегда забирает массу сил. Надо правильно выбрать тему, раскрыть её и не сделать ошибок. Шпаргалки по правописанию лежали в карманах, только сразу нас предупредили, что  с первой шпаргалкой мы покинем аудиторию. Экзамен проходил в читальном зале большой библиотеки в новом здании Восточно-Сибирского института культуры. Справа огромные окна, слева - стеллажи с книгами в два этажа - очень солидно и красиво! Я разволновалась за шпаргалки да ещё впала в эйфорию при виде стеллажей и выборе темы. Две темы привлекли моё внимание. Свободная  - «Готовься к великой цели, а слава тебя найдёт», и по программному произведению «Гроза» А. Островского.

На этот раз я не стала рисковать и развивать свободную тему, а взяла образ Катерины из пьесы «Гроза». Мне было что сказать об этом, и я воспела свободу и право женщины на чувства. А когда попросилась выйти, выкинула к чертям все шпаргалки!

Дома поделилась новостями, рассказала, как выбирала тему  сочинения. Михаил высмеял меня:
- К какой-такой великой цели ты могла бы готовиться в настоящее время, и за что про что собралась искать славу!? Как можно в настоящее время рассуждать об этом, да ещё тебе? Ты что, на фронт собралась, или революцию делать?
Я никак не ожидала такого непонимания и унижения. Тамара пыталась остановить Михаила, но не тут-то было! Конечно, он был прав, но не в такой же форме! Он и потом  старался меня «поставить на место»: «Ты что, самая умная?» Тамара  будет мне жаловаться на мужа: «Михаил грубый!» Да, это не Эдик! Но Михаил заботился о семье, да и с чувством юмора у него тоже было более-менее, и зря он злость на себя напускал.

Мы сдали устный экзамен по литературе и уже узнали результаты сочинения. У меня за сочинение была оценка 5/4 и пятёрка за устный экзамен.
Интересно я сдавала историю СССР с древнейших времён.  Хорошо ответила на основные два вопроса, и получила аж пять дополнительных, на которые тоже ответила. Неожиданно для меня, экзаменатор вскинул руку и громко прокричал:
- Отлично!
Я не поняла, что «отлично». Оказалось, что это оценка за экзамен, а я ждала очередного вопроса. Английский язык сдала на четвёрку.

Помню, какое состояние блаженства, охватило меня при завершении экзаменов! Когда в тёплый майский день мы вышли из института, одна юная абитуриентка оказалась рядом со мною. Мы пошли вместе, куда глаза глядят. Мои глаза наслаждались природой, особым свечением забайкальской атмосферы, как  в любимом Иркутске. С меня свалилась такая тяжелая работа-поступление, что я шла, ни о чём не думая. Светланины  глаза, оказывается, мечтали о золоте, и она затащила меня в ювелирный магазин, где стала показывать разные золотые украшения, называя их вес и пробу. Цены приводили меня в ужас и недоумение: я никак не могла понять, как в  18 лет можно увлекаться такой дорогою чепухою? Светлана легко уговорила  поехать к ней в гости на окраину города. Зачем? До сих пор не понятно, зачем, но ехать домой к сестре мне не хотелось.

 Мы добирались довольно долго, а добравшись, оказались в обыкновенном частном доме, где на веранде, окружённой яркой зеленью, чем-то пообедали. А Светлана всё трещала про золото семисот шестидесятой пробы.
- А разве золото не всё одинаковое? – спросила я.
- Конечно, нет! У семисот шестидесятой другой цвет – более натуральный: он яркий лимонно-жёлтый.

Да, права была моя мамочка, когда называла меня «Блудней» и  при этом добавляла поговорку: «Шла к Евсташихе, а  угодила к Абрашихе».
Через год  я приехала на сессию, но Светланы не было. Возможно, она не поступила на библиотечный факультет, или передумала работать в библиотеке и ушла в ювелирный магазин.  Время от времени я вспоминаю её «золотые» уроки. Теперь мы нашли бы общий язык, ведь ювелирное искусство –  тоже искусство, а тогда я этого не понимала.



                Глава 10. «Счастье», или Чудо семнадцатое

Билет на Иркутск из Улан-Удэ был куплен заранее, и утром я выехала в аэропорт. Через час я должна была уже ходить по Иркутску, но рейс задержали, и «мариновали» нас пару часов. Наконец, желающих посадили не то в почтовый, не то  другого ведомства самолёт с металлическими  лавками вдоль бортов. Над Байкалом дул ветер, и наш самолёт стал заметно раскачиваться. С каждым взмахом подкатывалась тошнота и страх, долетим ли? Но я отгоняла нехорошие мысли, и перед глазами возникал образ моего возлюбленного. Приземлились благополучно в два часа дня.

Я устремилась на троллейбус, потом пешком… Вот заветная белая дверь! Звоню. Открывает бабушка и внимательно смотрит на меня. Прохожу в ванную, где вижу в зеркале своё бледное лицо в тон синему платью. Меня ещё качает. Вена на работе. На тумбочке записка:
«Галочка!
1. Ложись на тахту.
2. Укройся халатом.
3. Читай «Л.Г.». В холодильнике колбаса и яблочный пирог. Сама найдёшь и съешь. Приду часов в 6. Отдыхай, читай и не скучай. Вена».
Я оказалась в таком состоянии, что руководство к действию было в   самый раз.
В изголовье тахты стоял букет сирени! Всё говорило о том, что меня ждали. Ждал. Родители были в отъезде - так же, как два года назад в мой первый приезд.
Я провела  в Иркутске 2 дня. Мне просто необходим был отдых, и я старалась отпустить все проблемы и насладиться свободой на это короткое время, но как всегда: лучше бы я не расслаблялась, потому как за эти дни обзавелась новой серьёзной проблемой, и даже больше… Но  это я пойму потом, а пока мы наслаждались друг другом, и снова мне открывались семейные тайны. Они открывались будто сами, но я, конечно же, совала свой нос куда не следует. Да, я очень любопытна, особенно тогда, когда от меня скрывается правда, и я не чувствую почвы под ногами.

Как-то увидела на столике исписанный чернилами листок. Моё письмо? Нет, почерк незнакомый, но я уже прочла первую фразу: «Здравствуй, Вешка!». Я знала, что нельзя читать чужие письма и оторвалась от листка, задумавшись. Кто и кому писал письмо? Кто такой Вешка? Может, Вениамин? Но я никогда не слышала, чтобы  его так  называли… Но почему-то я знаю эту форму имени… И вспомнила: Вэшка! Так я называла своего воображаемого друга, когда мне было три года! Так, но кто же пишет это письмо и о чём? И сразу натыкаюсь на неприятную фразу, касаемую меня: «Мы с мамой боимся, что Галька опять предпримет вторжение… Ты знаешь, как  много мы пережили… Мы должны держаться друг за друга…»

Что такое они пережили? А моё «вторжение»? Но меня же позвал их сын! Оказывается, я подобна Наполеону и целому войску неприятеля! Я вторгаюсь! Значит, я Галька, и не стоит обольщаться хорошим отношением ко мне Вениного отца! Именно он пишет письмо сыну. Дальше я не стала читать, но моё упорство только усилилось. Нет, усилилась моя любовь! Открылась ещё одна тайна: отец Вениамина был репрессирован в 1949-ом году, и сын тяжело переживал разлуку, но в 1955-ом семья соединилась в Воркуте, месте ссылки отца. Воркута – крайний север, и он унёс много здоровья моего любимого… 

Ночью мне что-то снилось, и наутро я рассказывала Вене  свой сон. Запомнилось это потому, что тогда же вдруг всплыли строки Вознесенского:

А утром, закинув голову,
Вам милая шепчет сон…

Я, действительно, запрокинула голову к букету сирени и увидела «счастье»:  сиреневый цветочек аж в семь лепестков!


                Глава 11. Возвращение и отъезд

Этот сиреневый цветочек я, разумеется, восприняла, как предсказание моего настоящего и будущего счастья. Тогда всё моё счастье я сконцентрировала на Вениамине, а что жизнь гораздо шире,  думать не хотелось. А съеденное «счастье» оказалось и на самом деле съеденным счастьем. Хорошо, что мне попалось на глаза то письмо, но  жаль, что я не прочла его полностью. Возможно, я легче бы и гораздо раньше рассталась бы с пустой мечтою. Вот чувствовала же и сознавала, что не судьба, что Вениамину пора обзаводиться семьёй, я даже писала ему об этом... Но не тогда, ещё не тогда. До письма была жива надежда, а теперь постепенно, с мучительной болью я отрывала его плоть  от своей.

 Не оповещая о времени возвращения, вернулась домой неожиданно, но меня ждали все. Дети с первых моих шагов окружили меня, свою маму, щебетом и повзрослевшей красотою. Моя же энергичная мамочка порхала по дому и без остановки рассказывала, как жили без меня, как не слушалась Танюшка и лезла к большой глубокой луже.
Но где же глава семьи? Я со страхом искала его, в ожидании равнодушного или гневного взгляда, и нашла  склонившимся над ванной с бельём, и, почувствовав его пристальный взгляд, встретилась глазами. Он вопросительно и по-доброму смотрел  на меня из-под руки, полощущей бельё.

Этот добрый взгляд стал началом нашей новой жизни, но никто не ведал, сколько трудностей впереди… Лето закрутит нас своей обычной силой, да так, что мы без остановки будем делать то, что оно прикажет нам.
Мамочка весь год шила и копила деньги, чтобы съездить в Ригу и свозить туда старшую внучку – нашу Юлю. Юле шёл шестой год, и для бабушки она не представляла больших хлопот, но, тем не менее, была немалая ответственность везти ребёнка так далеко, да ещё  с пересадкой в Москве. Но и мама, и Юленька успешно справились, и благополучно завершили своё путешествие. Мне же  было обидно за Танюшу, что она остаётся дома, а Юля едет в дальние края, хотя младшая, казалось,  мало что  понимала тогда.

Но в одночасье всё изменилось! Сестра Тамара в Улан-Удэ вдруг заболела, срочно понадобилась госпитализация, а Михаил недавно устроился на новую работу и никак не мог сидеть с детьми. Вызвали меня.   Было начало августа. Мама в отъезде, Танюша маленькая, оставить её одну я не могла, и решила лететь в Улан-Удэ с нею. Всю дорогу она молчала и исполняла  мои требования. Когда Михаил встретил нас на военной машине, которая на больших колёсах свободно передвигалась по залитой паводком дороге, Танюшка неожиданно включилась и, не умолкая, болтала без остановки как взрослая, чем несказанно удивила меня. А Михаил мне  с упрёком заметил:
- А ты говорила, что младшая дочь ещё не вполне развита…
Тамара радовалась нашему приезду, но каково было ей! Идти на операцию, оставляя сыновей… Младшему Боре шёл всего-то второй год.  После я узнаю, что операция по внематочной беременности – дело серьёзное.

Я осталась с тремя детьми, и было нелегко, но Михаил обеспечивал продуктами. В выходной день я старалась вырваться и бежала по магазинам, но Танюшка никак не хотела меня отпускать. Тогда я придумала хитрый ход, что мне надо в институт, и каким-то чудесным образом это возымело силу, и дочка успокаивалась и  поскорее отправляла меня в институт.


                Глава 12. Нет ответа…

Я тоже перенесла операцию в июле того года. Грустно, больно вспоминать такое… После встречи в Иркутске я оказалась беременной. Радость и страх охватили меня! Что же делать? Первый импульс – счастье! Я затаилась и побежала звонить в Иркутск, но понимания не встретила, а объяснение получила. Мой любимый человек (мой мужчина!) ответил так:
- Я не готов! Я не готов к тому, что мой ребёнок будет расти в чужой семье…  И тысячи женщин делают аборты…

Я уже вяло пыталась возражать: для меня такой ответ стал настоящим приговором! Я вполне оценила этот подлый ответ, но в очередной раз постаралась примириться с ситуацией. Значит так, Вениамин не собирается свою жизнь связывать со мною, и даже возможная перспектива его не располагает ко мне… А Вася? Уж если Вениамин против своего ребёнка в «чужой семье», то Вася будет трижды несчастен и просто не переживёт разлуки со мною или позора с чужим ребёнком…
Вася узнал, но промолчал, а я опять поехала в Осиновку, где работала отличный врач-гинеколог…

Прошло много лет, но это наше с Вениамином преступление  незабываемо. Я подчинилась обстоятельствам. А он? Жалеет до сих пор!
С того времени высшие силы словно отвернулись от нас, и, казалось, начался ход нашего романа в обратную сторону…

Тамару выписали, мы все по ней соскучились, поэтому домой я пока не торопилась. Однажды вечером гуляла с Танюшкой, и меня остановил   какой-то незнакомец:
- Скажите, не  знаете ли Вы, кому нужна квартира? В связи с отъездом мне надо срочно  сдать свою.

Я запомнила адрес, и размечталась: вдруг Вениамин приедет сюда в Улан-Удэ, устроится здесь на работу, мы будем жить вместе в съёмном жилье.  Тамара меня поддержала, и я побежала на переговорный с новым предложением к Вениамину. Странно, но сколько я ни звонила, мне никто не ответил.
Прошло почти 50 лет, и вот я наконец-то узнала, что Вениамин в это время вместе с родителями был в Москве, и его знакомили с еврейскими девушками из хороших семей. Девушки эти были симпатичные, а их отцы - то генералы, то  директора, но ни одну из них он не выбрал. Почему?
- Да сразу тебя вспоминал, и сравнение было не в их пользу…
- А что же твои родители? Как ты им объяснял?
- А у меня был один ответ.
- И какой же?
- А не по душе.
Но почему-то я не поверила. Со временем я разгадаю его загадку! Он никогда не хотел вступать в брак: боялся ответственности.



                Глава 13. И снова школьная библиотека!

 Мы с Танюшкой уже дома. Юля рассказывает про Ригу. Нет, больше говорит её бабушка. Юля пока не пришла в себя. К концу лета ей дали место в детском саду, и мы начали устраивать ребёнка в соседний садик.

Я замечала, что дочь как-то особенно волновалась. Ей было почти 6, и новая жизнь заметно пугала её. Я собиралась ещё посидеть дома, пока не дадут место в саду младшей дочери. Но неожиданно  место предложили мне! Нет, не в детском саду, а в школе – в школьной библиотеке! И не надо ездить на работу – ведь эта 34-я школа в Энергетике, а позвала меня в помощницы снова моя сноха и тёзка Галина Константиновна Черезова. И снова на полставки, то есть на полдня! Я была так рада!

Но как быть с Танюшей? Да ведь можно к маме моей!  Мамочка   не очень обрадовалась такому обороту. Но мы её успокоили, что это временно, что и Тане скоро дадут садик, а дали его только через год.

И вот я оформлена и выхожу на работу к десяти утра. Я уверена в себе: без пяти минут специалист с высшим образованием, правда, мне скоро ехать на установочную сессию, но уже и этот вопрос улажен, и я жду вызова, а там 10 дней без экзаменов в Улан-Удэ, а значит, на отдыхе, а потом хотя бы на день заеду в Иркутск …
Вызов получен, дети пристроены, я же ненадолго и скоро вернусь! Потом станет ясно, что тогда Юленьке в новых условиях было очень непросто, да ещё  без меня.
Нет, отдыха в Улан-Удэ не получилось. С самого утра я уезжала в институт и возвращалась тёмным вечером. Что такое установочная сессия? Она без экзаменов, но лекции читались нам целый день, и только в воскресенье можно было чуточку вздохнуть.

Сестра была погружена в дела домашние, весь день я не видела её, и вот, в воскресенье, при свете дня, вдруг разглядела её жёлтые глаза, желтые ногти, а задав пару вопросов, убедилась: у Тамары желтуха! Значит, её заразили в больнице, как когда-то заразили её первенца, и он умер в 5 лет! 

До сих пор удивляюсь, как мне удалось поставить правильный диагноз, я ведь не врач! Но диагноз подтвердился, и Тамара опять легла в больницу. На этот раз я не могла остаться с её детьми, я уже числилась на работе. Михаил призвал на помощь своих стареньких родителей, которые согласились сидеть с младшим внуком, а большой Вадик им не внук, поэтому было решено отправить его  к отцу в Орёл. Но как его отправить одного? Сообразили  это сделать через сестру Эдика, жившую в Иркутске. Я повезла Вадика в Иркутск и передала родственникам отца. Накануне отъезда дозвонилась до Вениамина, и тот встретил нас и быстро проводил на  улицу Ударника. На следующий день из Иркутска я вылетела в Братск.
Кажется, скрытый инкубационный период желтухи длится сорок дней. Я волновалась, не заразилась ли желтухой от сестры? Вдруг мы все, бывшие с нею в контакте, заболеем? Но моя сестра Тамара оказалась предельно аккуратной, и никто не заболел! Только она, бедняжка, долгие годы жила на диете, но, слава Богу, жива до сих пор.

Скажу, что благодаря Тамаре, я смогла завершить полный курс учёбы, а это все пять лет! Нелегко было справляться с такой уплотнённой учебной нагрузкой заочницы, но помощь сестры была постоянной. Тамара даже стелила мне постель, я не беспокоилась о завтраках и ужинах, только обедала в институтской столовой. Тамара и сама любила учиться, ей пришлось самостоятельно освоить несколько специальностей.



                Глава 14. Школа №26
               
 Стоит рассказать о некоторых событиях тех двух лет.
Установочная сессия сориентировала меня на подготовку к экзаменам за первый курс. Они должны были начаться в мае 1972-го года. Я погрузилась в мир античности, а всё остальное казалось менее интересным. Я нервничала, что моего внимания ждут другие предметы, но не могла оторваться то от Архилоха, из которого запомнила: «Пью, опершись на копьё», то от Сафо, но наибольший восторг вызвал Лонг своей повестью «Дафнис и Хлоя». Эта повесть о зарождении любви, счастливой любви. Но время подгоняло, и  с новым  удовольствием я изучала Историю книги и Древнерусскую литературу.

Неожиданно к концу ноября мне предложили работу на полную ставку в школе №26, и я, не задумываясь, что недостаточно знаю библиотечное дело, ринулась на место поближе к дому. Дети часто болели, и хотелось, на всякий случай,  быть рядом с ними. Я уже знала, что могу неожиданно понадобиться на работе, а как быстро добежать до школы 34? Не добежишь.

Я начала принимать фонд у Галины Васильевны. Она была женой известного детского писателя Геннадия Михасенко. Красивая и очень работящая женщина. Ей надо было обеспечивать большую семью, ведь муж-писатель не имел регулярного заработка. Галина Васильевна уходила на должность учителя рисования с зарплатой выше библиотечной, а я радовалась, что моя зарплата тоже возрастёт.

 Мы обе очень любили книги, но ни она, ни я не имели достаточного опыта по библиотечному учёту. Мы  не доделали нашу работу, и через два года, когда меня переманят в городскую библиотеку, я, передавая фонд, сполна хлебну лиха.
К концу декабря закончилась передача  фонда, и я ждала новогоднего праздника с подарками для своих детей. Но профком их не учёл, и этот факт омрачил мне жизнь в данной школе. Мне всё, кроме читателей, здесь не нравилось. Я постоянно сравнивала эту «устаревшую» школу с новой 34-й: и стены не те, и учителя так себе. Потом я присмотрюсь к учителям и найду среди них немало достойных, но со стенами примириться так и не смогу.

Поначалу я недооценивала директора этой школы - умную  красивую и очень тактичную Валентину Ивановну Редькину. Школа оказалась  переполненной и хорошими и «трудными» детьми. В ту пору на меня свалилось так много обязанностей, что сейчас удивляюсь, как  всё это пережила, как выдержала столько! Дом, муж и дети, которые болели. Заочная учёба, нелёгкая работа с большим фондом и непростым контингентом, а в придачу - любовь и разочарование! Радовали книги и платья, которые мне шила мамочка, и, конечно, мои доченьки!


                Глава 15. Разочарования

Ещё осенью я узнала, что отношения Нелечки с Вениамином – моя отчаянная выдумка. Неля оценила его лучшие качества, но дальше дело не пошло. На этот раз, встретив Вениамина в Иркутске, Неля предложила ему отправить подарок для меня и подсказала купить духи «Ландыш серебристый». Она привезла эти духи и поведала их историю. Мне стало неприятно, что Вениамин не сам додумался до этого подарка, а значит, и не собирался ничего дарить. Тогда я не знала, что мужчины вообще  затрудняются в выборе подарков.

Я постоянно искала повод, как расстаться с Вениамином, но все мои усилия были напрасны: не могла и всё! Он же без конца жаловался в письмах на плохое самочувствие: то нога, то нервная система, то голова… Его ипохондрия начинала раздражать: больной Вася и тот держался мужественно. Я начала сомневаться в здоровье Вениамина, то есть в его нездоровье: может, жалуясь на болезни, он хочет меня отпугнуть?  Я же люблю его не по расчёту и всё бы  сделала, чтобы ему помочь выздороветь, но нытьё мне не нравилось.

 Его письма были полны не только жалоб, но бесконечных советов, что мне читать, а что  детям, что пить и что есть, что вредно, а что полезно. Эти «стариковские» советы сначала умиляли, потом смешили, а далее станут раздражать, и в первую очередь своим однообразием. Видимо, Вениамин хотел  меня контролировать, но не знал как. Вот открытка к 1 Мая  1972-го года, будто бы полная забот:
«С праздником, Галочка! Будь здорова  и  занимайся. Сессию сдашь, не волнуйся. Не могла ещё немного подождать и выслала бы мои контрольные безошибочные. Чувствую себя неважно, болею. Будь здорова, пей молоко».

Конечно, в этих строках читается и поддержка: я же трусиха, и как всегда, очень волновалась перед экзаменационной сессией, а Вениамин внушал мне уверенность, делал контрольные по английскому, и за это я  благодарна ему.
Вот ещё одно интересное письмецо:
«Галочка, здравствуй! Праздники провёл дома, был в театре. Смотрел пьесу местного драматурга Вампилова «Прощание в июне». Пьеса любопытная, но недостатков не меньше (если не больше), нежели достоинств… Пиши, звони, как здоровье твоё и девочек, выздоровели ли они, прочла ли ты Некрасова. Будь здорова, пей молоко и ешь булку. В.»
Всего через полгода Александр Вампилов утонет в Байкале, и весь театральный и читающий мир будет потрясён этой трагедией, и не только иркутский прозаик Сапронович, но все признают иркутского драматурга гением, а вот Вениамин написал такое!..

Через год я сама увижу пьесу Вампилова «Прощание в июне», и она восхитит меня своей новизной и актуальностью, восхитит смелостью и естественностью в изображении современной жизни.

На 9-е Мая я приехала в Иркутск в новом бирюзовом платье. Стояла великолепная погода, мы с Веной собрались гулять по городу, но его мама велела нести бельё в прачечную. Вениамин был послушным сыном, и мы пошли туда вместе, но потом упоённо бродили по городу, и, как паломники, заходили в церкви и дошли до закрытой Казанской со школьным пристроем. Помню, как нестерпимо захотелось пить, как Вена постучал в ворота небольшого деревянного дома,  нам вынесли воды, и мы по очереди пили из ковша. 

   

                Глава 16. Первая сессия

Сессия за первый курс начиналась в Улан-Удэ 20-го мая. Я отправилась в институт культуры в новом малиновом костюме. Дороги оказались перекрыты, трамваи и автобусы не ходили, и отовсюду на центральную площадь с огромной металлической головой В.И.Ленина, стекались пионерские отряды. Весь свой неблизкий путь я проделала пешком, получив удовольствие от долгой прогулки под ясным майским небом.
Оказалось, что я неплохо подготовилась к сессии. Надо было сдать семь зачётов и шесть экзаменов, что было, конечно, непросто. Помню, как один преподаватель из пединститута, приглашённый на работу с заочниками, удивлялся:
- Почему у вас так много экзаменов? В пединституте – не более трёх за сессию.
А мы с мест кричали:
- У нас одна сессия за год!
Другой преподаватель спросил, из каких мы городов? И узнав, что некоторые издалека, процитировал новую песню:
- Мой адрес не дом и не улица, мой адрес – Советский Союз!
Сестра Тамара работала, а я училась. С ребёнком водилась свекровь по имени Анна. Ей помогал муж Давид. Это была очень пожилая пара,   терпеливо выполнявшая свой  дедовский долг.

У Анны был выраженный еврейский акцент, милые интонации  хотелось слушать и слушать. Для этого я задавала вопросы, и Анна с нескрываемым удовольствием вспоминала  детство, подчёркивая своё «Я».
- Я любила читать. Я много читала. У меня бывала соседская девчонка Берта. Я читала и не сразу заметила, как она пришла, а когда ушла, я не нашла свои деньги. Я пошла к ней и строго потребовала:
- Берта, отдай мои деньги!
- Какие деньги, Анечка?
- Берта, отдай деньги! Я знаю, что ты их взяла… Ты, Берта, украла мои деньги!
И Берта упала к моим ногам:
- Анечка! Прости! – и Берта валялась в моих ногах!..
- И отдала?
- Отдала.

Этот «диалог» с Бертой был так театрален, так выразителен, что, улучив минуту, когда мы оставались с Анной и Борей втроём, я просила:
- А как Берта украла Ваши деньги?
И опять следовала знакомая театральная сцена.

Следующим рассказом был «ларёк» времён НЭПа:
- У нас был ларёк! Я оставалась дома, а Давид торговал в ларьке пирожками. Ему было скучно. Кто-нибудь бежит мимо, какой-нибудь знакомый:
- Давид, дай пирожка! Деньги потом принесу.
Он и даст без денег поговорит с ним. Другой бежит:
- Давид, дай пирожок! Есть хочется!
И этому даст и снова поговорит. Так всё раздаст и придёт без денег. И мы разорились…

Иногда Анну заменял очень колоритный  Давид.  Однажды, наблюдая за внуком, он что-то долго мастерил, а потом напугал меня, надев на лицо странное сооружение вроде водолазных окуляров. Я вздрогнула, а потом с трудом сдержалась, чтобы не упасть от смеха. На глазах Давида были простые стёкла в металлической дырявой оправе, обшитой кусками коричневой кожи, на поверхности которой выделялись большие стежки белых ниток. Так очки токаря были приспособлены Давидом для прогулок в пыльные бури, бушевавшие весною в Улан-Удэ.



                Глава 17. В Иркутске

Сессию я сдала успешно, но очень устала от экзаменов, поэтому посчитала себя в праве на один день заехать в Иркутск. Этот приезд не был столь удачным: родители Вениамина были дома и не желали видеть меня. Домашний мальчик постоянно чувствовал вину перед родителями, и как мог, старался им угодить. Вспомнилась песня:
Любите, девочки, простых романтиков:
Бесстрашных лётчиков и моряков.
Бросайте, девочки, домашних мальчиков:
Непостоянная у них любовь…

Я же в ту пору сочувствовала Вениамину: он оказался лишним человеком  в обществе. Модный образ простого романтика перерождался в образ романтического страдальца,которому не было места в советской жизни.

После краткого общения с Вениамином мне пришлось искать ночлег у Сапроновича, которого на этот раз я не опасалась. За последнее время он сменил жену Лору на юную студентку, красивую, но вульгарную Лолу. Было любопытно встретиться с нею, а не с ним. Но то, что я увидела, как-то больно разочаровало меня. Я никогда не была влюблена в Сапроновича и не могла простить ему своего грехопадения, хотя он упорно винил меня: вела себя не правильно! У Лоры характер не ангельский, но она никогда не была вульгарной, как пьяная Лола.

Я пришла в тот дом под вечер, когда Станислав после домашнего ужина с Лолой и компанией тоже был навеселе. Две пары сразу  уединились, чему я вполне была рада: мне ни с кем не хотелось общаться. Дали раскладушку, я стала укладываться, не обращая внимания на третьего незанятого мужчину, решив, что он сейчас уйдёт. Но не тут-то было! Мужчина оказался  выпившим, и легко поддался соблазну провести ночь со мной. Я уступила ему раскладушку, уйдя в тёмную кладовку, но он, как рыцарь, стал бить себя в грудь: «Я не позволю женщине спать в таких условиях! Я ухожу!» 

Я возвращалась на раскладушку, но всё повторялось раза три. В конце концов, он ушёл, а я спокойно уснула.
Наутро Станислав с тревогой спросил:
- А где этот?..
- Понятия не имею! Он в два ночи ушёл.
- Как ушёл? Он же не знает города!
А я подумала, что ушедший ночью писатель дойдёт и до Киева! У него же  хорошо подвешен язык!


 
                Глава 18. Лето в Братске

На работе меня ждал пришкольный участок с цветами и картошкой. В мои обязанности входило поливать цветы, прополоть и окучить картошку. Вообще-то эти обязанности числились за школьниками, и они пару раз поливали растения. Потом наступила страшная жара, но пришёл один пятиклассник Артур Алиев. Он оказался очень сильным и расторопным: неустанно носил вёдра с водой наравне со мною. Осенью техничка выкопает картошку, как свою собственную. Та самая техничка, сын которой участвовал в нападении на моего мужа… Такая трагическая ирония судьбы!

 Первого июля я впервые доработала до своего очередного отпуска. Мне хотелось поехать в Ригу, но денег хватило только на покупку белого кухонного гарнитура. Он был необходим, но я всё равно бы его не купила. Настояла на этой  покупке мамочка, а Вася её поддержал и достал машину для перевозки мебели.
Лето я провела в обществе семиклассниц – участниц моего нового поэтического кружка. Из Падуна  приезжали Оля и Нелечка. Так что было с кем общаться! Помню, как Оля однажды привезла трёхлитровый бидон малины.
На этот раз в отпуск отправился Вася. Он планировал поездку в Ленинград с новой подругой, преподавателем ПТУ, но не вышло: она переметнулась к другому мужчине, а, может, и сразу не настраивалась на Васю, а он вообразил взаимные отношения. В общем,  мне  стало жалко его.

Тем более, перед Васиным отъездом  умерла его мама. Мы с детьми были на похоронах. Горько вспоминать, что с  живой свекровью я не попрощалась.
Когда Вася уехал в Ленинград, пришли снохи – жёны его братьев. Они, якобы, надумали делить наследство свекрови, для чего твёрдо приказали ехать с ними в Падун. Я поддалась их приказу, оставив спящих детей, и отправилась с ними, хотя ни о каком наследстве не помышляла.

Мы поднялись в комнату. Окна были задёрнуты шторами.  Находиться в полумраке покинутого жилища было особенно грустно и тяжело.  Валентина раздражённо заметила:
- Да тут и брать-то нечего!
Я осмотрелась. В комнате были ценные вещи: холодильник, ковёр…
Не могу забыть хрустальную рюмочку – единственную красивую вещь свекрови, которую я тоже облюбовала и пользовалась, когда мы жили вместе. Но, несмотря на осторожность, разбила её. Появилась ли у Анны Филипповны замена той рюмочке, из которой она любила выпить пару глотков сваренной ею браги? Почему эту замену не сделала я?

  Мне не хотелось никакого наследства, и оно мне не досталось. Только взяла на память пластмассовую красную мыльницу и большой деревянный вязальный крючок, которым свекровь вязала коврики. Валентина ещё раз фыркнула,  мы вышли и заперли дверь.

 Но это был далеко не конец дележа. Через несколько лет я с удивлением узнаю, что всё имущество свекрови, за небольшим исключением, и даже её комната, достанется Валентининой сестре. Я понимала, что мне не положены приобретения за чужой счёт, но зачем они возили меня в такую жару, когда уехал Вася? Для чего был разыгран этот безобразный спектакль? Чтобы ткнуть меня носом: «Смотри: ты виновата в этой смерти!»? Или с целью усыпить бдительность и замести следы передачи имущества своей ближайшей родственнице?

Я же была рада, что мне не досталось чужих ценностей, что я ничего не требовала и сочла эту историю, как жестокий и  коварный поступок снохи Валентины. А потом сноха Галина по праву заберёт самовар, за который платил её муж – старший сын Анны Филипповны.

Понадобятся семь лет, чтобы как-то восстановить родственные отношения со средними Черезовыми, но вскоре после примирения Валентина умрёт от тяжёлой болезни… Почему всё вышло так плохо? Возможно, мы не сходились астрологически? Принадлежали к разным поколениям, а я не проявляла уважения к старшим, как было принято в те времена? Грустно и больно…      


              Глава 19. Осень в Иркутске, или Чудо восемнадцатое

Прошло лето, я вышла на работу. Меня тяготила мысль о контрольной работе, которую надо выполнять на базе областной библиотеки. Следовало  ехать в Иркутск. Директор Валентина Ивановна легко меня отпустила. Возможно,  уже наступили осенние каникулы, приближались холода, они   требовали утепляться. Встал вопрос осеннего пальто ещё в сентябре, и мне повезло! Мы купили импортное утеплённое красивое демисезонное пальто цвета охры с серо-коричневой клетчатой  отделкой. Оно было удлинённое, с капюшоном.
 Пальто вдохновило меня на целый комплект: юбка со свитерком и  жилетом. Всё это я изготовила сама. Старое пёстренькое пальтишко в коричневых тонах было переделано в юбку, которой не хватало длины. Тогда я пришила широкий тёмно-коричневый кант, разрезав Нелечкину юбку, сшитую из брюк её отца. Неле надоела эта юбка, она подарила мне, но я решила, что  и мне хватит в ней ходить. Но с чем носить новую юбку? Хорошо будет сочетаться тёмно-коричневый край с тёмно-коричневым свитерком. Где его взять? Покупаю шерстяные нитки и быстро вяжу облегающий свитерок. И это всё? А если очень холодно? Да и требуется оживить комплект. Беру остатки ниток, добавляю к ним старые жёлтые и бордовые: вяжу жилет! Чудо! Вот в таких нарядах я и отправилась в Иркутск, ничего не сообщая Вениамину.

Областная библиотека  располагалась на улице Чехова возле рынка. Работая с каталогами, я провела в ней целый день. Эта контрольная очень помогла вникнуть в несложную, но довольно хитрую каталожную науку. В шесть я закончила работу и вышла на улицу. Быстро темнело. Я позвонила из автомата Вениамину. Ответили, что его нет.

 Я прикинула, по какой улице он пойдёт, если уже темно, и встала перед его домом. Минут через двадцать заметила высокую фигуру, не спеша размахивающую авоськой. «Это Он! Его походка!» - подумала и запрыгала от радости. Да, это был Вена!
- Ты откуда? – удивился он.
- А я тебя жду.

И Вена повёл меня ужинать в ресторан «Арктика», в котором я ни разу не была. Очень красиво и видно, что дорого, и не всем по карману. Тут должна быть изысканная публика! Я захожу в зеркальный (не только от зеркал, но и от чистоты) туалет и начинаю мыть руки. Моё внимание привлекает девушка, стоящая рядом и тоже моющая руки. Краем глаза -  незаметно - я внимательно рассматриваю её. Как она необычайно притягательна! Как волнисты длинные блестящие волосы! Они сложного не очень темного оттенка со скрытой золотистостью, но я её чётко вижу! Как плавны  движения незнакомки… Я рассматриваю  наряд: он в той же коричневой гамме, что и волосы: цвет волос переходит в цвет одежды… Я стараюсь мыть руки медленно, чтобы всё лучше рассмотреть… И вот мой взгляд опускается уже до края юбки… У меня такая же… Боже! Да ведь это же моя юбка с тёмно-коричневым кантом! И эта девушка... Господи! Это же я сама!..
            

                Глава 20. Телеграмма

Я ночевала у однокурсницы Наташи. Мы учились на разных отделениях, но отчего-то потянулись друг к другу. Или подружились в самолёте, когда  летели в Иркутск? Сошлись  на эмоциональной почве, а ещё мы умели внимательно слушать друг друга. Наташа часто рассказывала про сестру-близняшку, которая однажды «вышла» с балкона пятого этажа, но осталась жива и только повредила руку, и теперь она не разгибается.

Наталья (чаще именно так я называла её) работала в фундаментальной университетской библиотеке, в которой  я так ни разу и  не побывала. Жила она в однокомнатной квартире с мужем и сыном, как две капли воды похожим на отца.  До сих пор жалею, что потеряла Натальин след. Как-то я пыталась найти её по месту жительства, но там почему-то жили другие люди…
Я побывала в гостях у Вены, провела с ним субботу и воскресенье, а вечером он проводил меня на самолёт. Этель не скрывала недовольства моим визитом и молча простилась со мною.

Через пару дней наша соседка передала мне телеграмму из Иркутска, адресованную Васе: «Получите письмо на Ваше имя до востребования». Без подписи, но я поняла, что оно от Этель. Хитро она придумала, а я должна её перехитрить! Но как получить письмо без Васи? Сложный вопрос! Обратиться на почту к Марии Николаевне? Она же там начальница! Но этот вариант я отмела: Мария Николаевна дружит с моей  мамой.
У Льва Толстого есть маленький рассказ под названием «Умная галка». Когда трудно, вспоминаю его и говорю себе: «Ты - галка, ты - умная!». И в голову приходит мысль! Вот и теперь я сообразила, что письмо может получить человек, похожий на Васю и с его паспортом. И такой человек нашёлся! Муж Татьяны Стефановской Белькевич: невысокий и худощавый, чёрненький и в очках. Он запросто, не смущаясь, взял Васин паспорт и вернул мне его с письмом.
Какая Этель осторожная! Она и в письме ничего не сказала конкретного, а только: «Если Вас интересуют подробности поведения  Вашей жены, напишите мне на адрес: «Почта-3. До востребования». А может, что-то иное останавливало её? Порядочность? Страх за сына?

А если бы телеграмма попала в Васины руки? Ну, получил бы он это письмо… Но писать «до востребования» и ждать неприятного ответа, он вряд ли бы стал. Вася понимал, что та сила, которая встала между мной и Вениамином, сильнее всех нас.



         Глава 21. Тяжёлая зимняя сессия, или Чудо восемнадцатое

К зимней сессии я подготовилась плохо. Просто не успела. Сначала отдыхала от весенней, потом подбирала литературу, потом… Я ведь работала, у меня же семья, которая требовала постоянного внимания, а значит, и массы сил, а их у меня было не так много. Наши дети, временами остававшиеся дома без присмотра, стали вытворять невообразимые «чудеса». Инициатором была Юлька. Она придумывала сверлить входную дверь, чтобы продеть верёвку с дверным колокольчиком. Мыла посуду в раковине, заставленной чугунной сковородкой,  и таким образом затопила   соседей горячей водой. Делала каток, заливая полы силикатным клеем. Потом всё это Юля опишет в своих милых  рассказах, а тогда я была в отчаянье и орала на неё. Танюшке тоже перепадало.  Своим  криком я выражала страх за жизнь детей. Иногда они просто требовали внимания, которого я не имела возможности им дать, и от отчаянья снова кричала. Словом, я становилась истеричкой.

Сессия начиналась со 2-го января. Помню, как в самый Новый год я сидела за столом не с шампанским, а с книжками и тетрадками: делала контрольную работу. За окном была настоящая капель, что в нашем краю большая редкость и просто аномалия. Капли с крыши стучали в жестяной подоконник, с большим  грохотом им вторили разноцветные ракеты… В полдень следующего дня несколько второкурсниц в аэропорту  сочувствовали друг другу: у всех праздник, по телевизору «Песня-73», а мы  улетаем в неизвестность…

 Или всё это будет через год?  Так или иначе, зимняя сессия 2-го курса тоже была в январе, и он в Улан-Удэ оказался аномально холодным. Я приехала в своём красном пальтишке из смесовой рогожки. Сильный ветер продувал его насквозь. Каждый раз минут 20 я стояла на трамвайной остановке. Кругом был голый, в отсутствие снега, асфальт, весь засморканный простуженными гражданами. Это было так отвратительно, что подкатывала тошнота.

Красный пуховый капор оказался жалкой насмешкой, к тому же сапоги на «рыбьем меху» усиливали мои страдания. Когда я в надежде укрыться от ветра, чтобы  немного согреться, садилась в подошедший трамвай, то ощущала себя Каем из «Снежной королевы»: ко всему становилась безразличной. Ветер гулял и в трамвае. Деревянные полы изношенного вагона были так дырявы, что о согреве уже нельзя было мечтать.

Из дома мне прислали валенки, но я всё равно замерзала: нужны были хотя бы вторые рейтузы, а лишних у сестры не было, и в продаже тоже не было. Снова прислали из дома.

В институте я отогревалась, но  утром всё повторялось вновь…
Начались зачёты и экзамены, но силы мои кончились, и я стала  плакать. Слёзы отчаянья душили меня, и как я сдала сессию – не помню. Кажется, что именно тогда у меня образовался хвост по политэкономии капитализма. Признаюсь, что я ничего в ней не поняла и не запомнила. С социализмом было полегче: сплошная история КПСС, которую мы изучали  в школе.

От таких, непосильных для меня нагрузок, я начала спасаться таблетками. Врачи прописали Васе элениум, чтобы поменьше на всё реагировал и не травмировал сердце. Вася мне и подсказал хорошее средство от волнений и от депрессий, и я буду пользоваться им несколько лет, входя в состояние почти полного отупения, а не только безразличия.

Эти свойства жёлтеньких таблеток во время сессии  меня подвели.  Перед защитой курсовой по «Работе с читателями», я волновалась, хотя готовилась неплохо. Но недостаток опыта помешал хорошо оформить работу на чистовик. Я хотела отложить защиту, но деканат решил использовать меня против моего руководителю Г.Н. Тубельской,  истолковав мой отказ,  «как недопуск руководителя, а ведь вы готовились»… Я защитилась на четвёрку, и решила, что и дальше продолжу научно-практическую работу именно у Тубельской, и тем разрушу коварные планы деканата.
 
 После защиты я была очень взволнована, и, чтобы успокоиться, приняла элениум. Но в этот момент меня призвали сдавать экзамен у другого преподавателя. Элениум начал действовать, и я, лишённая способности возражать, пошла на экзамен. И это надо же: мне попалась тема «Громкие чтения», по которой я только что защитилась! Я разволновалась в очередной раз, но уже от радости совпадений.

Молодая преподаватель заметила мою эмоциональность и затаила против меня что-то недоброе. Вторым вопросом была сплошная чушь: читательский формуляр, то есть его графы. Тогда, кроме обычных граф, следовало помечать «спрос читателя», что я и назвала, но, оказывается, была ещё одна графа, которой у нас, возможно и не было: «причина спроса». Учёная блондинка взяла мою зачётку, и, ничего не говоря, что-то в ней написала.  Я поблагодарила, а  она ответила:  «Не за что».
Прислонясь к стене в коридоре, я раскрыла зачётку и увидела в ней «удовлетворительно»!

Но в дальнейшем от элениума я начала впадать в странное состояние возбуждения, когда меня будто тянуло в разные стороны. Я бухалась на тахту,  меня ломало, я извивалась и выла.
Слава Богу, что я продолжала думать и искать ответ, что же со мною происходит? Устаю? Да. Страдаю от любви? Да. Вою от тоски? Да. Но не только от тоски. Меня ломает от элениума! И я перестала его пить.
Остатки жёлтеньких таблеток долго валялись в домашней аптечке. Однажды ночью в дверь постучала девушка и спросила, нет ли у меня элениума: «Муж пришёл с работы и не может заснуть». Я с радостью отдала завалявшиеся таблетки. Через пару дней соседка Женя  точно сымитировала стук той девушки и назвала лекарство, которое та спрашивала у всех, потому что, оказалось, её муж наркоман. 



                Глава 22. Как мы строили зимнее пальто

Я не сама придумала эту метафору «строить пальто».  Я прочла эту фразу у Василия Аксёнова в «Затоваренной бочкотаре», и удивилась сходству: мы ведь тоже «строили пальто»!

После пережитых мучений в зиму 1973-го года, вопрос о новом для меня пальто встал безотлагательно. Пальто с пушистыми воротниками в магазине стоили дорого: примерно 350 рублей. Эти пальто были стандартных фасонов и больших  размеров. Я же носила вещи не более 46-го размера. Значит, пальто лучше сшить. Для этого надо купить подходящую ткань. На этой стадии вопрос опять упирался в развилку. Во-первых, ткани дорогие. Во-вторых, мама пальто не шьёт. В-третьих, в ателье принимают отрез для пальто не менее трёх метров (без учёта  моего размера), а 90 рублей платить за ткань -  очень дорого, и нам не по карману. Значит, сначала надо найти другое ателье, где возьмутся шить из  отреза в 2-50.

 Но хорошо ли сошьют? Да, в Осиновском ателье есть закройщик  Тамара Бурдак. Надо съездить к ней и посоветоваться. Я еду, она меня измеряет и соглашается, что из двух пятидесяти выйдет нормальное пальто. Иду в магазин и покупаю с отпускных односторонний драп коричневого цвета и длиною два метра плюс пятьдесят сантиметров по 27 рублей.

С приближением зимнего сезона еду в ателье с заказом. И вот пальто уже раскроено  (я была на  примерке), и обещают сшить до Нового года, но неожиданно наступают холода! Мамочка выручает меня, и я хожу пока в её стареньком пальтишке с меховым воротником. Надо чуть потерпеть, и я буду в тепле…
Я работала в школе до шести вечера. Помню, как мороз ударил в 40 градусов, а мне надо к маме. Я вышла на остановку, но стоять было невыносимо. Я заскочила в первый проходящий автобус, а он оказался служебным. Водитель с возмущением стал выгонять меня из салона, но я была не в силах пошевелиться и разрыдалась. Он же продолжал кричать. Тогда кто-то из законных пассажиров робко сказал: «Она, наверное, замерзла». Водитель ничего не ответил, автобус тронулся, но я продолжала потихоньку рыдать. Мне надо было проехать всего-то две остановки, что я и сделала и молча вышла. Мама жила рядом. Она выделывала для моего пальто мех рыжей лисы, завалявшийся у Фроловых, живших в посёлке Видим. Они эту шкурку  мне  подарили.

Везти в ателье даже выделанный мех нельзя: на нем нет фабричного штампа. Тамара Бурдак нашла выход: дала мне выкройку, по которой мамочка сделала основу лисьего воротника, то есть вырезала его лезвием бритвы из выделанной шкурки. Когда я приехала в Осиновку, а было небольшое предновогоднее потепление, Тамара Бурдак отправила меня погулять по магазинам, и за это время был полностью изготовлен и пришит к моему коричневому пальто рыжий пушистый английский воротник с белыми участками лисьего меха! В новом пальто, от которого было невозможно оторвать глаз, я снова побежала в магазин: на этот раз за шоколадкой.    
Красивое и тёплое пальто сшили мне в Осиновке, и я буду несколько зим носить его с удовольствием и гордостью: такого ладного и стильного ни у кого нет! Оно будет смотреться с  жёлтой  шапкой, вязанной  «меховыми» петлями, с рыжей шляпой с полями искусственного меха, и, наконец, с тёмной собольей шапочкой, подаренной Васей.



                Глава 23. Из маминых рассказов

- А мама красивая? – глядя на  давний мамин портрет, спросила её подруга Зина Абрамова.
- Да, красивая, - ответила я.
 -Так знай, что тогда она  была ещё красивее!
 
Наша мамочка была белокожей блондинкой с чёрными ресницами, голубыми глазами, с хорошими манерами, достойно державшаяся. Всегда красиво, хотя и недорого одетая, она удивляла и привлекала внимание  окружающих.  Была уверена в своей профессии бухгалтера и в искусстве  портнихи. Но порою нужда, состояние здоровья и статус одинокой  брошенной женщины приводили её в отчаянье, она угрожала покончить с собою, но, слава Богу, что такой попытки ни разу не сделала.

Помню, как перелистывая календарь-численник в первом классе, я заинтересовалась месяцем маминого рождения. В этот момент она была занята шитьём и небрежно ответила:
-  Февраль.
-  А какое  число?
-  Тридцатое, - рассеянно сказала мама.
И вот я стала готовиться к этому дню, ежедневно отрывая листочки и мечтая о поздравлении мамочки. Вот уже 28-е февраля, а, возможно и 29-е…

 И, затаив дыхание, я обрываю листок перед 30-м…  А его, 30-го, нет!  Я в шоке: почему нет? В панике бегу к мамочке с вопросом, а она опять так небрежно сообщает, что 30-ого февраля никогда не бывает, и что она перепутала февраль с  январём, который давным-давно прошёл… Оказалось, что её никто не поздравлял с Днём рождения, но уже со следующего года я всё изменила.
Когда маме исполнилось 46, мне было уже 12, и,  просыпаясь среди ночи, я постоянно  прислушивалась, дышит ли мамочка. В случае её сердечного приступа я была готова прийти на помощь. Я уже хорошо знала, какая  нелёгкая судьба выпала на мамину долю,  но  понятно, что знала не всё.

В какие годы произошли следующие события: в 30-е или в 40-е?
Мама вращалась в приличных кругах старого Братска, и вдруг получила приглашение к следователю особого отдела. Уже в старости она с дрожью вспоминала его фамилию: Абрайтис. Она подчёркивала «А», но, возможно, он  был  Обрайтис или Абракайтис.
Итак, этот Абрайтис пригласил нашу мамочку с целью завербовать в осведомители: доносить на тех приличных братчан, с которыми она общалась. Следователя интересовало, о чём они вели разговоры, и не было ли у них антисоветских и антисталинских высказываний и намерений. Она, скажете вы, могла и согласиться доносить, так как ей угрожали, но надо знать характер Гнечутской-Сурковой Марии Васильевны. Характер непримиримый! Словом, железный!

Когда она отказалась поставить подпись и заявила:
- Доносчицей никогда не была и не буду! - Абрайтис приказал:
- А ну-ка, сейчас же вставай на табуретку!
Бедная мамочка  подчинилась и встала на табурет под дуло пистолета.
- Соглашайся или  застрелю!
- Стреляй!
- Оставишь детей сиротами!
- Родина воспитает!
И что-то остановило Абрайтиса:  он опустил пистолет.
Домой мама шла, шатаясь от пережитого страха. Проходя мимо усадьбы сестры Шуры, она сделала вид, что споткнулась на дощатом  тротуаре, и, качнувшись вправо, ударила рукой в высокий ставень, и тем дала знак сестре, что жива и свободна. Они с сестрой заранее договорилась: если не стукнет в ставень, значит, дело плохо, и Шуре надо забирать Марииных  детей.



                Глава 24. С Юленькой в Ригу

Я замечаю, что слегка сбиваюсь в датах. Лучше помню детство, отрочество и юность, но  трудные годы молодости прессуются в сплошной комок. Вообще так бывает у всех, но у меня есть и своя причина.

Помню, как  в начале наших отношений с Вениамином, я сказала, что боюсь своей памяти: она убьёт меня. А мне надо было жить, и не только для себя, но для детей. И тогда я стала действовать против памяти, её убивая…
В 1973-ем году Юля поступит в первый класс 26-школы, а Танюша пойдёт в школу через год. Летом 73-его мы вдвоём с Юлей поедем в Ригу, где я не была уже девять лет…

Мамочка сшила мне модное платье из синтетического трикотажа, купленного по блату. В рисунке ткани преобладали белый и черный цвета на жёлтом фоне. Платье было удобным и смотрелось очень выигрышно.

С билетами на поезд в западную сторону уже тогда началась напряжёнка, поэтому мы купили места от Москвы до Риги без бронирования. Надо было покупать заранее, но уверенности, что поедем,  не было.

Мы спокойно доехали до Москвы и на метро стали перебираться на Рижский вокзал. И вот здание  вокзала уже перед нами! Неширокая улица разделяет нас, и мы двинулись к нему. Поскольку я с вещами, то не могу держать Юлю за руку, а она как побежит! И чуть не под машину! Слава богу, водитель вовремя затормозил, и не он один: все машины остановились! Мы обе перепугались, но, добравшись до цели, быстро успокоились. Я пошла в кассу компостировать билеты на поезд в Ригу. Кассир спрашивает:
- Ночным поездом поедете?
- Поедем!
- Места только в общий вагон.
- Поедем, - отвечаю уверенно, так как слышала от братчан, как  они договаривались с проводниками на спальные места за отдельную плату. Я дала  в Ригу телеграмму, и сразу объявили посадку.

Было 12 ночи, совсем темно, а горящие фонари как-то тускло освещали округу. Мы подошли к общему вагону под номером 1, и с удивлением заметили, как много собралось народу: настоящая толпа! Одинокая проводница соседнего второго вагона отчаянно кричала:
- Что вы все лезете в первый вагон? Идите сюда, у меня тоже общий вагон!
Но терпеливые пассажиры не реагировали, а только отмахивались:
- Да у нас же билеты в первый!
- Она что, в кассе-то, пьяная, что ли? Она зачем же всем написала в один вагон, когда их, общих, три в составе?
Мы еле влезли: сзади нетерпеливо напирали. Войдя в вагон, мы с Юленькой округлили глаза: сесть было некуда. Вот тут-то все и услышали проводницу соседнего вагона, и опять все двинули назад по составу, переходя в следующие вагоны, хотя с вещами было не так уж легко.

Но вот мы сидим свободно, и сколько мы сможем так просидеть, обнявшись? Не война всё-таки. Я договариваюсь с Юлей, что она никуда без меня не уйдёт, а я побегу по составу искать спальное место и скоро приду за нею.

Я прошла пару купейных  вагонов, потом вагон-ресторан, вот и плацкартный! Какая тишина в вагоне, Какая чистота и свежесть! Я спрашиваю проводницу о месте для ребёнка и обещаю ей заплатить. Она говорит, что одно место есть, а заплатить за него я смогу утром бригадиру поезда. Я так была рада и побежала обратно за Юленькой. Она уже спала, прижавшись в том уголке, где я её посадила. Вокруг спали все.

С вещами мы пришли в плацкартный вагон. Постель, как всегда в Прибалтийском направлении, уже постелена. Я быстро раздела ребёнка и велела укладываться, обнимая и целуя её. Но неожиданно для меня, Юля воспротивилась и заявила:
- Я лягу, если ты ляжешь со мною.

 Я была удивлена такому заявлению, но решила,  что сумею уговорить ребёнка, но дочь повторила своё требование, и мне стало ясно, что она выросла, и Юлин характер оказывается сильнее моего. Так мы вместе легли на полку, выспались и проснулись от весёлого смеха москвичей, едущих отдыхать на Рижское взморье.    



            Глава 25. Поезд Рига-Москва, или Чудо девятнадцатое

Теперь дача  Воскобойниковых была в Майори. Это фешенебельный центр Юрмалы, но мне было жаль Лиелупе, уютного посёлка на Большой реке. Клара был очень рада нашему приезду, но так ухватилась за Юльку, что меня в качестве  матери не воспринимала. Когда Юля заболела, вызвали врача, и с ним разговаривала исключительно Клара, да так уверенно, как родная мать. Но вот врач спросила, как обычно болеет ребёнок, и тут Клара обернулась ко мне, спрашивая, как. Забавно вышло, но всё-таки  мне новая роль сестры была неприятна.

Юля общалась с уже большим Славиком и  с некоторыми маленькими соседскими детьми. Иногда возле их песочницы останавливался статный мужчина с пышной серебристой шевелюрой. Я просила Юлю запомнить этого дядю, но она не запомнила. А это был артист Аркадий Райкин.

Однажды я пошла в летний зал Дзинтари на концерт классической музыки.  После концерта иду в неспешном ритме движущейся толпы. Вдруг замечаю, что передо мною толпа расступается. В чём дело? Меня никто здесь не знает, и я не такая важная персона… Может, у меня что-то не так? Но идущие  справа и слева бросают взгляды не на меня, а чуть вперёд. Тогда смотрю на идущих  передо мною и вижу красивого высокого седого человека. Он идёт под руку с черноволосой женщиной и о чём-то  тихо говорит. И это он, всеми уважаемый и любимый  Аркадий Райкин!
 
С подругой Юлей мы встречались несколько раз. Я хотела пойти к ней в гости, но она переполошилась:
- Ты что! Я живу в коммуналке с латышами. У меня крохотная комнатка. Лучше пойдём в кафе.
Между тем она гордилась новым полированным столом, столешница  которого содержит несколько сучков. Странной мне показалась моя подруга, встречу с которой я так долго предвкушала. Прежде она  тоже мечтала о нашей встрече. Подозреваю, что это Клара постаралась разрушить нашу дружбу. Временами они с Юлей встречались, и Клара, предполагаю, приукрашивала мою жизнь.
Пожалуй, главным событием этой поездки стал наш отъезд. Перед отъездом мы получили от Васи денежный перевод на покупку необходимого к школе, и теперь планировали с Юлей заезд в универмаги  Москвы.

Уезжая  из  Риги в сторону Москвы, мы вышли на платформу и сели в свой плацкартный вагон. Нас провожала Клара, которая на минутку зашла в вагон  с  нами. В купе сидела худощавая некрасивая женщина в годах, и я как-то почувствовала, что между нею и моей сестрою существует какая-то связь. Они не замечали друг  друга и уж, конечно, не разговаривали. Поезд  трогался, Клара уже махала нам с перрона.

Так   какая же связь может быть между незнакомками? Этот вопрос не давал мне покоя. Когда пассажирка, обратив внимание на Юлю, заговорила, я решила поддержать разговор, сказав, что нас провожала моя сестра, что мы не похожи потому, что у нас разные отцы.  Я назвала свою фамилию, и она сообщила, что знает такую фамилию. Я пояснила, что это фамилия отца трёх моих сестер, оставленных им ради другой женщины.

- Так значит, у него был первый брак? И были дети? Мы ничего об этом не знали. Я – юрист и работаю с его женой… Вы, конечно, знали  это?
- Я Вас впервые вижу. Вы меня тоже никогда не встречали. Вы не знаете моей сестры…
- Так как же Вы?..  Нет, Вам всё-таки что-то было известно!
- Абсолютно ничего про Вас. Но я почувствовала, что существует какая-то связь между Вами и моей сестрой.
- Но как Вы могли это почувствовать?
- Не знаю…

 Вот каким чудесным и мирным способом мне удалось поставить точку на нашей семейной драме. Странное необъяснимое чувство, некое наитие подтолкнуло меня совершить этот поступок. Можно даже сказать, что я отомстила мамочкиной разлучнице. Отомстила не по-детски, но легко.  Вероятно, в этот момент мною руководили Высшие силы, и я не сопротивлялась им…

 А тайное всегда  становится явным. Вот почему я никогда ничего не скрываю, дабы не испытать позора разоблачения, которого бы мне не удалось пережить.   


                26. Рижский  итог

С того времени, как я начала узнавать свою мамочку на её большом портрете на стене, я стала рассматривать портрет красивого мужчины, висящий рядом. Я замечала необычную красоту и изящество этого человека. Если мамочка была вся собрана и смотрела строго, то мужчина не то, чтобы мягко, но он был из другого мира. Это был «отец», и никто в нашей семье не называл его иначе. Отец моих сестёр, правда, они как-то путано объясняли, что он и мой отец тоже, но никогда не говорили «папа", и я чувствовала, что он для меня просто красавец невиданный.  Музыкально- артистичен, ему требовалась публика, вот я им и любовалась…
 
Но вот настанет 1987 год. Приближался 75-летний мамин юбилей. Я решила его отметить по-особенному: написать в Ригу приглашение её мужу Лазарю Гнечутскому.
Там, в Риге, жила моя сестра, но я не стала к ней обращаться за адресом её отца, а попросила живущих в Риге братчанок Михайловых  найти адрес маминого мужа через адресное бюро.

Надо сказать, что мы все, кроме Тамары, не раз бывали в Риге, но никто, кроме Леры, не виделся с Лазарем. Мне не полагалось: я же не его дочь! А Клара не хотела устраивать встречу отцу с его первой женой. Возможно, как я слышала от Леры, Клара решила так наказать отца, но зачем она наказывала маму? И вот, будто бы Клара в Риге посадила мамочку на скамейку и велела подождать, а потом напротив улицы подвела отца: «Смотри, какая красивая мама, а ведь ей уже столько-то лет!»
Наташа Михайлова и её мама, знаменитая в Братске Ирина Ивановна, были надёжными и ответственными людьми, и я получила из Риги ответ с домашним адресом Лазаря Гнечутского и села за письмо.

Письмо получилось немаленьким, но поскольку я, приглашая Лазаря на мамин юбилей, уже размечталась, что он приедет и сам всё узнает и увидит, то не сказала о многом. Можно было написать подробнее, и даже послать фотографии. Кто бы подсказал! Но я привыкла, что для меня «тема отца» – запретная. Уверенности, что меня поддержат сёстры, не было. Тем не менее, тогда ли, годом ли позже, они получат от отца деньги, которыми поделятся и со мною. Получит и мамочка небольшую сумму, вроде 80 рублей…
Ко дню маминого рождения пришла телеграмма на простом бланке от 29 февраля 1988 года:
«Поздравляю юбилеем желаю долгих лет жизни хорошего здоровья благополучия письма детей получил спасибо приглашение приехать не могу -   папа».

Через два года Клара сообщит, что отец умер 28 февраля 1990 года. Мама переживёт его на пятнадцать лет, а по сути, если считать с года расставания, то на семьдесят три.

 Я рада, что он узнал обо мне, носительнице его фамилии. Такой фамилии больше  ни у кого нет.



                27. Ещё одна глава

В 1973 году я не заезжала в Иркутск, и в этом мне помогла Татьяна Марчевская, студентка из Норильска, присоединившаяся к нашему курсу. Она, будучи интересной разносторонней личностью, отвлекала меня от навязчивой иркутской идеи, привлекая к миру кино, которое было её сильнейшим хобби. Вспоминая свой прошлогодний заезд, я с ужасом содрогалась и ставила точку на визитах в Иркутск.

Через год я получила письмецо на клочке бумаги, по которому поняла, что моему другу очень несладко: он женился, исполнив мужское предназначение своего рода. Тогда мне жилось по-новому трудно: я перешла на другую работу, и теперь трудилась в детской городской библиотеке под началом довольно вздорной заведующей. При передаче школьного фонда выявилась приличная недостача, которая позволила теперешней начальнице мне не доверять. Хотя причину недостачи  преемница школьной библиотеки выявила в мою пользу: моя неопытность (если не халатность), недоверие продолжало разрушать отношения на новой работе. Сжав последние зубы, я бегала на мероприятия в школу №34, где, по старой памяти, доверяли и даже любили меня. Сюда я вернусь в 1976 году, и проработаю аж 34 года!

Когда в 1975 году Вениамин сообщил, что у него родилась дочь, я удовлетворённо вздохнула, что не сын. Но понимая, что это полный разрыв, страдала  так, что перенесла два криза, едва не умерев от первого. И так странно, что это не стало концом наших отношений до сих пор.

Зачем-то я приеду в Иркутск летом 1979-го года, и Этель покажет мне свадебное фото Вениамина. В такой «счастливый» день бракосочетания я увидела его несчастным и заплакала над фотографией.

- Что Вы плачете? – холодно спросила Этель.
- Вене очень плохо.
- С чего Вы это взяли?
- Я это вижу.
- Что Вы видите?!
- Ему плохо…   

После своего признания в любви на Братском вокзале, о чувствах ко мне Вениамин молчал  40 лет. И когда я уже овдовела, надумал снова признаться, да ещё при матери. Этель Абрамовна была в шоке, и, видя это, я испугалась за неё и поспешила успокоить: Вениамин просто пьян. В их доме я нашла бутылку шампанского десятилетней давности, и только с помощью штопора мы смогли открыть её. Шампанское уже не пенилось, чуть-чуть играло. Этель немного успокоилась, но с того времени её одолевали разные противоречия: то она мало-мало откровенничала со мною и даже похваливала иногда, то приписывала мне коварные планы.

Так случилось, что после перелома шейки бедра, она слегла, а я недели две ухаживала за нею, и никто из её родни (ни внучка, ни невестка) не пожелали навестить умирающую, и только  после её смерти заинтересовались освободившимся жильём. Да, у меня были в тот момент и собственные планы: увезти Вениамина в Братск, оставив квартиру его дочери, но он поступил иначе и закабалил себя воспитанием внуков, да может, и к лучшему: это избавило меня от идеализма.

Дети и внуки нам не принадлежат, но мы несём за них ответственность, они всегда (в меру наших сил) могут рассчитывать на нас.  Зов крови непрерывен и бесконечен…