ЗАСЕК 2.
- Мой отец, твой дед, Соколов Иван Сергеич (мы в честь моего деда тебя Сергеем назвали) в Ерманскую с самого её начала воевал.
Осенью в начале зимы 18-ого года в село стали приходить фронтовики, прямо с винтовками приходили. Они рассказали, что произошла какая-то революция и, что больше нет царя Николашки, и правят в Рассеи рабочие люди. Эти слова, как горох об стенку, отлетали от народного понимания: чего там говорить - забитые все были, дремучие и неграмотные. Нет царя Николашки, ну, и бог с ним - найдут другого царя, чай, свято место пусто не бывает, так всё говорят в народе. Какой-то Питер … это так далеко! Никакого страха, даже простого любопытства к рассказам фронтовиков у простых людей не было. Подумаешь, революция…
Тут, вон, какая радость! С войны домой мужики, отцы наши, возвратились. Работники и хозяева. Вот это да! Событие, так событие! А то – революция… Фу, слово-то не русское, тянется, как сопля… Ре-во-лю-ци-я… Народ жил ещё в старом омуте времени и ловил счастье, как привык, по-старому.
И в наш дом радость пришла – отец с войны вернулся живым и здоровым. Как щас помню, входит в избу человек в шинели с башлыком. Когда клубы морозного воздуха осели, мы увидали отца: стоит красный с мороза и усы белые от инея, за спиной винтовка. Мать Мариша чуть в обморок от радости не упала, а мы, кто знал его, облепили тятьку. Дунька-то с Оленькой не помнили отца - смотрели отлячив губёнки от удивления. Вот, это действительно радость, событие!
Все ждали перемен к хорошему. Думали, мол, при хозяевах, при мужиках-то, жизнь наладится: поля рожью засеятся и при добром уходе за землёй хлеб дадут. Хоть досыта поедим! Никаких других мыслей и не было, не было и тревоги….
Зима 18-ого на Иве начиналась тихо. Народ радовался. Хлебец в амбарах пока у всех был: у бедных, что б концы с концами свести и на посев весной, у богатых, даже на продажку был припасён, так, что голодом сильно-то и не пахло. Церковь стояла на горе и, колокола, как и прежде, звонили и звали всех к обедне. Службы служил благочинный батюшка Константин, чего ещё надо было простому мужику! Самое главное – крещёные люди, а у нас на Иве доныне все крещёные, могли собчаться и каяться…
Неожиданно, приоткрыв горничную дверь, встряла мать:
- Скажешь тоже по басурманскому – собчаться! Чай, правильно говорят: «Причащаться». А каются – это, уж когда грех тебя согнул в бараний рог, и душа от тоски на куски разрывается и белый свет ей не мил, вот тогда со слезами каются, а обычно все просто исповедуются, потом у Чаши причащаются Святых Тайн. Так правильно надо писать, Серёжа, тоже мне, знахарь нашёлся…
- Вот и я о том же толкую, - взвизгнул сбитый с течения мысли отец - ничего у нас в глухомани не происходило. Правда, я заметил, хоть ещё и малец несмышлёный был, что про царя на службах петь перестали: всегда пели «победы православному царю даруя», а стали проще петь: « победы православным христианам…». Есть такое место в молитве. Как-то так…
Мне думается, что попы, как политруки в армии, в проповедях нам, тёмным, толковали, что творится в стране, чего ждать и как жить - только никто ничего не понимал и как надо не делал.
Мать опять юрко выглянула из-за дверного косяка и, недовольная отцовскими словами о попах, уверенно дополнила:
- Ну, понёс – семь вёрст до небёс и всё лесом. Чай, батюшки всегда нас учили и учат одному и тому же: как надо жить всегда. Просто – живи по-христиански с терпением: Христос терпел и нам велел. Люби всех людей: грешница, любить всех не знаю как, но скажу, как понимаю – не обижать людей, жалеть и подавать нищим. Всегда и везде, честно, зная, что Христос смотрит на тебя с неба. По силе крайней возможности угождать другим людям. Этому и учат нас, грешных и тёмных, батюшки. И никакие они не политруки, вера - это тебе не газетные указки начальников! Так я думаю.
Отец, не переча, угодливо мотал лысой головой. С шумом фыркнул воду на закатку, влажно поплямкал губами и продолжил рассказ-лекцию по истории села:
- Щас, Сергун, увидишь, как народ слушался попов – жалел и не обижал других, - с ехидцей в сторону кухни произнёс отец и хихикнул:
- Все происходило так, - продолжал он, - перед Михайловым днём на сьезжей стоял шум и гам: галдели до третьих петухов. Проходили выборы в комитет бедноты, после названный комбедом. Это своего рода сельский совет, но только заправщики в нём в основном бедные люди: и члены, и председатель, и все, кто там должен быть. Я теперь не скажу - откуда в селе началось этакое движение, вроде как власть наметилась, а то ничего не было: ни судов, ни совета в том виде, каким мы его знаем сейчас, дикая воля.Всем правила съезжая и законы общины! Сами бы мужики не додумались ни до советов, ни до комбедов, кто-то подсказал. Кто? Теперь-то понятно кто – они, чай, новые хозявы - коммунисты, или по-тогдашнему большевики, а по ивински – антихристы, так наши бабы потом их прозвали. Из волости никаких указаний старосте тоже не приходило, дедушка бы рассказал.
В военные годы власть строго следила за продразверсткой – ещё при царе такая канитель пошла. Тогда хлеб скупали по твердым государственным ценам у крестьян, чтобы не было спекуляции, вроде как само государство покупало хлеб по устойчивой цене, чем спасало население городов от голода. На волость из уезда был наложен налог – столько-то продать хлеба. А волость давала задание ивинской общине, на съезжей обсуждали и распределяли, кто и сколько продаст ржи в казну. Учитывали и бедность, и солдаток не обижали, а мы солдатовы были. Понятно?
Я мотнул головой.
- Сергун, учти - это не та развёрстка, о которой ты учил по истории, та начнётся в конце 18 года. А пока никаких продотрядов не было, своей сельской управой обходились, по-доброму…
И вдруг новое – комбеды!
Сначала депутатов выбирали всем селом. Село неделю кипело, как котёл с водой на огне. Потом депутаты предложили членов комбеда. Как сквозь сон помню, кто-то, то ли из волости, то ли из уезда, был: даётся мне это комиссар или какой-то уполномоченный, точно уже никто не скажет. Но ясно вижу человека в шинели и фуражке: стоит напротив кута* и трясёт в воздухе бумагой. Он убедительно толковал, что в Питере был какой-то съезд, что там постановили все помещичьи земли и усадьбы отдать крестьянам, настоящим хозяйственникам, пусть заселяются, заполняют своими посевами пустующие поля – помещики-то сбежали вместе с управляющими. Пусть работают теперь на своих, полях, чтоб землица не пустовала… как-то так понял я слова того человека. Велел, чтобы на селе выбрали сельскую власть – комитет бедноты. Он, комитет, будет следить за правильным разделом земли, решать сельские и людские вопросы. А главное - через него будет идти связь с государством.
Выбрали в комбед членом моего отца, как фронтовика, и немного грамотного, человека смелого – так считали на Иве его товарищи. И стал Соколов Иван Сергеевич членом комбеда, а те его в председатели выдвинули. Рассудительный был и смелый, а ещё справедливый…
В село с разных сторон просачивались слухи: где-то в мордве за Ковылкино* крестьяне прогнали помещиков, а землю и добро разделили по общине. В Наровчатском уезде крестьяне у одного хозяина растащили по себе всё его добро из флигеля; и даже господский пенькозавод разорили. Помещиков на Иве не было. Мы – село свободное, общинное, после расскажу тебе, как образовалась Ива.
Вот тогда старый Максим Дрючка возьми и спроси:
- У кого землицу-то с добром забирать? А то ить есть богатые посильней самих графьёв, как тут разобраться…»
Мужик тот ответил:
-Забирайте у тех, кого вы называли «Ваше высокоблагородие»! «Ваши высокоблагородия» отменяются, отныне все равны, ясно!
- Чево ж тут не ясно… всё понятно: ить и у нас на Иве есть такие «ваши высокие благородия», - не унимался хитрый прищуренный от косоглазия Дрючка, - вон они на Ивинском кордоне расселились, как гниды на гашнике*: лесничие, урядники разные, объездчики и кондухтора, во…
- Чево я тебе скажу - дело говоришь, отец. Теперь у вас комбед есть, вот, и решайте - посоветовал представитель, - как решит комбед, так и делайте, власть ваша отныне… и не бойтесь. Не зря ж винтовки с фронта прихватили,- напоследок намекнул он.
И тут началось!
Все забыли про Дрючку, не слушают и уполномоченного! Орут, кто чего. Кто-то вспомнил, как объездчики не давали пасти сельский скот в лесу, как гоняли из леса детей и баб с ягодами или грибами. Дрючку за пучок лык для лаптей два дня держали взаперти, а лыки отобрали. Судить хотели за порчу леса. Ивинский народ батрачил на этих господ и не любил их.
Хотя они были государственными служащими - соблюдали лесное хозяйство, следили и охраняли леса, разводили в парницах* из семян разные деревца для засадки лесов - все равно народ был обозлён на них: то ли из-за собственной зависти к ихнему богатству, то ли действительно те углебали* наше население – теперь точно не скажу.
Орали, орали и решили: на завтра с утра идти на Ивинский кордон «трясти» лесников.
Мне было интересно. Я обо всём, что говорили на съезжей, рассказал другу Максиму Солдатову. И мы с ним чуть свет, боясь не пропустить поход, пришли к Игошкиному дому.
Была поздняя осень, морозец небольшой и снежок порошей ятно белел везде и похрустывал под лаптишками. Чтобы согреться, мы играли в ласки круглым лошадиным мерзляком.
Добрая моя крёстная Оля, хозяйка мово родного дяди Ивана Акимовича, заметила меня и зазвала в тёплую избу, дала нам круглой подпеченной на сковороде картошки в прихлёбку с пахтаньем и хлеба. Мы славно заправились с другом.
Скоро начали приходить мужики и бабы. Народ празднично галдел у двора.
- Дядя Максим, - смеялся бедный мужик по прозвищу Икылка, часто икал при разговоре, - ик, что у тебя за палка на плече?
- Сам ты палка, - с хитрецой жиденьким голоском отзывался Дрючка, это, бараняя башка, ружжо – дробовик!
Икылка подзадоривал:
- Ик, поди пустой!
- Кидай в верьх малахай свой, прицелюсь, да, как хряпну и решетом малахай упадёт…
- Чем заряжен-то? – спросил молодой мужик в шинели, - поди, камнями…
Ты что ж, в «ваших благородиев» стрылять будешь?
- Чугунками… от старого чугуна наколол, - уточнил Дрючка. - Для страсти взял.- Ик, как завизжат чугунки по лесу, подумают - снарядами из орудия дядя Максим палит ик, в штаны навалят и разбегутся, - подковырнул Икылка и беззубо ощерился.
Все захохотали: мужики басовито, бабы с мелким взвизгом, как поросятки. Веселье и возбуждение охватило серую толпу, будто гулять к празднику зваными гостями на кордон собрались.
Некоторые солдаты пришли с винтовками.
Мой отец винтовку не взял. Сказал, что в своих людей не то, чтоб стрелять, даже пужать оружием не будет, мол, это не на войне, и не враги они, лесники эти, а уважаемые люди. Просто, какая-то хреновина непонятная творится на Иве – грабят людей за то, что те богатые.Я сейчас думаю: ну и что, что богатые! Они же сами добились богатства, знать, Бог дал. Они же не разбойничали
- Не по совести всё это! –громко отрезал мой отец перед толпой и рукой чиркнул по воздуху – Надо о работе говорить, о дорогах. Столько дел в селе накопилось! Дома обновить надо, с землёй решать надо, а тут уплотнять велят, честных людей грабить! Не дело это, я вам скажу! Вы как хотите, а я не пойду с вами, хоть и в комбеде состою! Грабёж… не е о том дума ваша…
- Вот и мы говорим, - робким голоском встряла крёстная Оля и бабка моя Алёна, как это грабить, чай, грех!
К обедне ударил колокол, бабы перекрестились. Многие из них не пошли на кордон, повздыхали и разошлись: кто в церковь на службу, кто домой поплёлся в раздумьях. Мой отец остался у Игошкиных. Он, хоть и в бедняках числился, был против грабежей
Не все пошли на кордон грабить. И тогда разные люди были, как и теперь - все мы разные: одни, вон, бессовестно, чтоб удержаться у власти, в сущности, у кормушки, врут народу по радиву о какой-то перестройке, сулят горы золотые, другие верят им, ждут хорошей жизни и честно трудятся. А будет, как всегда делёжка. По себе растаскают то, что я защищал в войну…. Видал я всё это - на войне они кричат: «Ванька вперёд, а мы сзади командовать будем». А в мирной жизни в очереди в кассу за пензией уже так кричат: « Ванька, ты иди назад, а мы вперёд – у нас и наград больше и пензия, так что посторонись!» Тьфу, опять отвлёкся…
Врать не буду: не все тогда потирали руки от удовольствия при дармовщине-то, предчувствуя делёжку!
Отец остановился, сложил закатку конвертом и подытожил:
- Готова закатка на один валенок. Завтра с утра другой закатывать начну и доскажу тебе историю про грабёж кордона.
А пока запиши так: и вот большая толпа народа повалила на кордон. Хохот и галда разлетались во все стороны от шествия. Мы с другом Максимом вприпрыжку бежали за взрослыми, предчувствуя что-то интересное. Нам казалось, что пришло новое чудное время, и мы стали участниками важных событий в жизни села.
*- кут – передний угол с иконами;
*- гашник – пояс у штанов или у брюк;
*- парница – парник.
Переход к ЗАСЕКУ 3 :
http://www.proza.ru/2020/03/17/972