ЛЮБОВЬ ВОЛЧИЦЫ.
(повесть)
******************
Посвящаю коренному другу детства и однокласснику КАЛИНИНУ НИКОЛАЮ
ПАВЛОВИЧУ или просто КОЛЬКЕ БОГОМОЛУ.
ЧАСТЬ 1.
Прозвенел звонок. Ученики, сломя голову, припустились в интернат – хорошо, что здание интерната находилось в ста метрах от школы в старом графском парке. Хлопали двери. По аллеям парка разлетался молодой с басистой хрипотцой гвалт и стук о дверные косяки выносимых палок и лыж. Школьники ладили ноги в крепления и, закинув за спину пустые мешки, с хрустом выбегали за школу на центральную сельскую дорогу. Потом они разделялись на две группы и ехали кто куда. Мордово-муромские* ребята сворачивали в бескрайние поля в южную сторону за село Голицино*, где все учились в десятилетке, а ивинские тинигой* уходили на север к лесу.
Ивинские ребята ходили коротким путём: каких-то двенадцать километров лесом, потом выходили на опушку, от которой начиналось поле «Долгая гора», с неё под уклон лыжи катились сами без палочек. Три километра плавного спуски и лыжня влетала прямо в село к колхозным фермам, теряясь на сельской дороге.
Это Ива, улица Завод.
Правда, на пути в самой глуши встречались два крутых и мрачных оврага. С Голицинской стороны по полю до леса протянулась широкая лощина; если идти к Иве, то приходилось, ослабив резвость шага, тянуться в горку и наоборот. Лучше одолеть овраги, чем дрыгать, пусть и по ровному месту, лишних семь километров - это по дороге от села к селу до самой Ивы.
Димка Гришин и Виктор Дейцев, бежали за парнями последними. Сзади них, далеко в поле гуськом растянулись девчонки-одноклассницы.
Лыжня за неделю залубенела от морозов, и лыжи шли, как по рельсам – только опирайся на палочки.
- Ты гляди, как дни прибавились: время к вечеру, а солнце ещё не зашло. Давай поднажмём, может быть, засветло домой придём тогда и в клуб сходить успеем,- не поворачивая головы, предложил Витька.
-Витька, ты шуруй, а я подожду. Вон, сзади клушки наши пыхтят, тоже мне лыжницы, - съехидничал Димка.
Друг настаивал:
- Чай, одни добегут, как в прошлый раз, тогда и вовсе ночью пуржило. А ноне только катись, и-их…
- Нет, Витька, тут мать Нинки Павиной, тётя Нюра, моей мамке жаловалась на нас, дескать, плохо ребята и твой Митька делают: от девочек в лесу ночью убегают.
- Хе, - крякнул Витька, - ну и что? В провожальщики мы не нанимались...
- Ты же знаешь – Нинка сестра мне двоюродная… Вот мне мамка с укором и выговаривала, что негоже девочек одних в лесу оставлять. Говорят, будто они слыхали волчий вой и, вообще, кто-то за ними по пятам крался… Мне нельзя убегать - обидки пойдут…
- Со страху и анчутку* полосатого с рогами встретишь, - засмеялся, довольный своей шутке, Витька. - Ну, тетери, и чево за нами увязались? – Досадовал он и оглядывался назад. - Дык, шли бы по людной дороге от села к селу, чай, там точно никаких чертей не бывает. Не-ет, пруться вровень за парнями! Ай, чего с ними будет - ну, навалят в штаны с испугу, и всего-то… Ты, как хочешь, а я пошёл!
И Витька прибавил ход. Только белый мешок за его спиной заходил в разные стороны. Дмитрий решил подождать одноклассниц и с ними добираться до дома.
Он даже был как-то внутри себя рад, что Витька оставил его одного. Ему всегда хотелось побыть рядом с Настей Самойловой в кругу её подруг - украдкой смотреть на красивое лицо, слушать её голос и смех - откровенный, пустой, но зовущий и пьянящий обещанием какой-то радости.
Порой Дмитрий хотел встретиться или остаться с ней наедине, но тут же пугался, представив такую встречу: надо будет о чём-то говорить, что-то делать для неё такое, чтобы она сердцем узнала, что он не просто парень, не просто Дима, а Дима, который любит её и она сильно мила ему. А как она узнает? По глазам? По глупым ухмылкам и ужимкам? С поцелуем тоже не полезешь – подумает, что разбитной, охальный мальчик… Остаётся одно – говорить о своей любви к ней словами.
Это же так трудно отдать своё «люблю», в другую душу, все равно как самого себя отдать. А вдруг не поймёт и скажет: «Не нужен! Есть другой в сердце. Уходи от меня». Прогонит! Дмитрий, точно не переживёт! Без сердца Настеньки любовь его – бездомная и бесполезная, кому нужна? И он никому не нужен…
Скоро парни, одолев подъём по ложбине, скрылись в лесу, и Витька едва виднелся на краю поля. Подошли девушки.
-А где остальные? – Удивился Димка.
- Трусихи, они с Аршиновскими* девчонками сельской дорогой ушли, - ответила Надя Иончева, - а мы лесом осмелились! Хорошо, что ты с нами…
- Дожидаюсь, - протянул Дмитрий, - парни, эти годить* не стали, умыкнули, уж и не видать их.
- Дима, а ты знаешь – волки в лесу ходят! К ферме приходили! Дядя Ваня Ефремыч каждый день в лесу пропадает с ружьём! Он в белом халате сверху одежды в лес ходит – маскхалат, во - от. А я видала, как он нёс зубастые капканы, – наперебой одна другой громче кричали девчата. – Мама рассказывала, как Ефремыч им, дояркам, говорил, что у волков теперь в марте народились детёныши, вот они и рыщут за добычей к фермам, потому что малышей кормить надо…
И в этом гвалте вдруг струнно прозвенел голосок Насти:
- Хорошо ружьё с собой брать, чтобы отпугивать, так мне папка говорит…
Дмитрий почувствовал, как волна радости теплом лизнула по сердцу, и оно зачастило.
- Не боись! - Парень похлопал себя по боку и гордо заверил:
- Топор в чехле к поясу приторочен. Спички есть, охотничьи, пылают ярко. В случае чего, бересту зажжём, вот в мешке целая скрутка … Звери огня боятся.
- Мороз и солнце - день чудесный! – весело прочитала Нинка Павина, по ней и не скажешь, что девушка шибко боится идти через лес. Хохотушка и щебетунья, она остановилась рядом с Дмитрием, шутливо обняла его и простодушно пополам со смехом пропела:
- Ах, ты, защитничек наш дорогой!
« Ваш… И её защищу… я для Настеньки горы…», - Димка вздрогнул, оборвав мысль: вдруг все услышат, как раздаются эти слова в его голове. И рваная эта мысль, испугавшись огласки, лисой юркнула из головы, должно быть, в лесную чащу, где её уж точно никто не услышит и не узнает, как сильно Димка влюбился в одноклассницу Настю. Димка заверил:
- К нашей шумной ораве они не подойдут, сами от нас со страху разбегутся!
- Разбегутся! Разбегутся, как миленькие! – Храбрясь, подхватили девчонки.
- Нам не страшен серый волк, глупый волк, драный волк! – выкрикнула щекастая и всегда веселая Нинка, отлепилась от брата и зашла на лыжню. Все строем потянули на взгорок по лощине.
Скоро начался лес. На розовом от заходящего солнца снегу в ногах у опушки змеились синие с зеленьцой тени. Стройные ножки берёзок молодисто розовели в закатных лучах. Просека, как голубая снежная труба, в беге взгляда вдаль сужалась. Где-то на половине своей длинны неожиданно, переламываясь, исчезала, потом снова выныривала. Вынырнув, она опять уносила глаза вдаль и терялась в синеве чащи.
Там, где виднелся перелом просеки, разявился глубокий овраг.
По отвердевшей от морозов лыжне девушки бежали ходко. С визгом, окарачив ногами палочки, съезжали с крутого овражного склона, и лесенкой поднимались на кручи.
Дмитрий шёл сзади и втаскивал, подав палочку, на склон тех, кто плохо умел подниматься в гору на лыжах. Как раз такой неумехой была Настя Самойлова.
Он подавал ей в руки лыжную палочку, она крепко бралась за неё, и Димка тянул наверх по склону. Переступал немного выше и опять тянул. И так несколько раз.
- Лесенкой иди, лесенкой… Вот как я делай! Так, так, молодец! – Командовал счастливый Димка – Постой тут, отдохни, а я вон, Катьке помогу, видишь вниз юзит.
И он, соединив носки лыж вместе, на тормозах подъехал к Кате. Взял её за руку, остановил юз, потом отошёл несколько вверх, подал палочку и, когда девушка крепко взялась за ремешки, потащил на себя.
- Не шмыгай, а то сорвёшься, ты лесенкой, лесенкой ступай, как Настя. Во-от, научилась? Настя, тоже, не умела. Уф, подожди тут, пока мы с Настей на кручу выберемся. – Громко командовал красный от мороза и движений парень. И из всего, что он говорил, выпирало одно слово. Оно для любящего сердца было до слёз нежным и самым желанным изо всех слов на свете - Настя.
От Катерины он подлетел к Насте. Остановился на минутку отбить палочкой набившийся до ледяной корки снег под пяткой в креплении. Нагнулся и из-под низа взглянул на девушку, тоже, как и он, румяную, в нарядном цветастом полушалке. Взгляд пришёлся прямо в большие выразительные глаза, синие – синие, как после дождя васильки, с атласной поволокой в обрамлении белых от инея ресниц; только у царевен в сказке такие глаза, нет – очи. Он хотел перевести взгляд на лыжи, но не тут-то было… От красивых, как живые цветы, очей, из которых сочилась вместе с любопытством и любовь, не так то просто было ему прогнать свои чернявые глазёнки - они, непослушные, убегали от его воли и ещё сильнее липли к Насте, восхищая сердце сочной красотой милого лица.
« Точно – царевна…лесная…» - прошептал он про себя.
Она тоже уставилась на Дмитрия. Не мигая, стучалась всей синевой взгляда в двери души – глаза. Её тянуло зайти взглядом в доброту этих больших, как у коровы, глаз и остаться там…
Вдруг они ойкнули: кто-то изнутри ущипнул того и другого за юные сердечки - сердечки сжались в истоме, забились часто-часто, а Димка и Настя запьянели от предчувствия необыкновенной радости.
Говорят, что это маленькие Ангелы любви из своих луков поразили небесной стрелой два человеческих сердца: видать, Господь выдаёт Ангелочкам по одинаковой стреле, приготовленные до века в Замысле, и указывает в кого надо стрельнуть здесь на земле в нужное время.
Именно это и случилось на склоне оврага в глухом лесу: маленькие Ангелы связали стрелой небесной любви – вестью Воли Божьей два сердца: одно в груди у Дмитрия, другое Настино. Все знают, что Бог есть Любовь, а значит и стрелы те небесные можно назвать вестью Любви. Человеческое сердце связано вестью с Богом–Любовью совестью, чтобы всегда сообщать Богу о своей Любви к Нему и наоборот. Вот и теперь по подобию Божьему и сердца ребят, пораженные стрелой – вестью Любви, связаны друг с другом солюбовью и постоянно сообщают друг другу о своей взаимной любви – сообщают не только друг другу, но ещё и Богу.
Было видно, как в синеве вечера над лесом пролетели две маленькие звездочки, они постояли над оврагом, благословили повенчанных стрелой молодых людей и стали подниматься к себе на небо. Скоро они затерялись в мириадах звезд, облепивших верхушки деревьев. Это были те Ангелы любви…
Второй овраг одолели без проволочек. Девчонки с гиком и хохотом съезжали с крутых взлобков, присаживаясь на палочки. На просеке было ещё светло, только из глубины чащи выползала ночная морозная синева и овладевала лесом.
- Волк, смотрите, волк показался! – Заикаясь, прошептала Катя.
- Где? Где? – наперебой спрашивали подружки.
Катерина указала вперёд палкой:
- Вон маячит, и уши натопырил…
Девчонки сгрудились в кучу, и все вглядывались в сутёмки.
Подошёл Димка и рассмеялся:
- Это старая грань* в конце просеки! И правда – по виду на волка смахивает, серая. Ну, девчонки, вперёд! Ещё немного сталось: от грани лесок метров сто прошмыгнуть и всё - выйдем на опушку.
Скоро замелькали за стволами деревьев дальние огоньки – там село.
На опушке Настя вдруг пошатнулась и, ойкнув, села в снег. Одна лыжа у неё оторвалась от валенка и укатилась шагов на пять вперёд. Митька быстро выскочил из креплений на ноги, поднял Настю, принёс лыжу и успокоил:
- Запятник порвался. Ничего страшного, сейчас наладим. Ты постой рядом, а вы, девчонки, не ждите на морозе, идите без нас, чай, тут осталось с Долгой горы съехать – и всё. Мы следом за вами придём.
Подружки одна за другой прошмыгнули мимо Насти с Дмитрием и, отталкиваясь палочками, вольно покатились вниз по угорью.
Ремённая петля вмёрзла в отверстии крепления и не выходила. Парень голыми руками отогревал наледь. Когда лёд растаял, то ремешок сам вывалился из отверстия.
Дмитрий отнял верёвку от своего мешка. Ополовинил её перочинным ножом, вновь водрузил пустой мешок на спину, а из оставшейся половины сделал верёвочную петлю – верёвка была прочной, из моченьца*, из него в старину корабельные канаты вили. Продел запятник в долбление и положил лыжу перед Настей.
- Ну-ка, вставь сюда носок, а я примеряю, какой ширины запятник делать, - попросил он и нагнулся над креплением. Настя вдела носок в запятник, пошевелила туда-сюда.
- Ой, - вскрикнула она, - лыжа отъезжает. Щас упаду!
- Держись за меня! Смелей, смелей держись. Опирайся!
Настя ухватилась за Дмитрия, пригнулась и увидела, как от его красных, словно у гуся лапы, рук тонкой белой струйкой поднимался пар. Дмитрий скрюченными пальцами пытался завязать узел в новом креплении. Наконец ему это удалось, он захлестнул верёвку к петле и вздохнул:
- Готово, вставай на лыжи. Давай я привяжу сам и посмотрю, как держатся.
- Димка, волк! – Пронзительно прошептала Настя.
Парень немедленно вскочил на ноги.
- Где ты увидала? Поди, опять мерещится…
- Смотри вон, вон, кто-то бегает в поле по дороге…
Димка до рези в глазах всмотрелся в темноту.
- Да, что-то темнеет, - подтвердил он.
- Точно, к ферме крадётся, - дрожащим писком произнесла Настенька и прижалась к Димке.
- Охотники рассказывали, что волки выходят на добычу перед утром, а сейчас они ещё спят в своих норах, - успокаивал Дмитрий и, вытянув шею, вглядывался в темноту. – И правда, кажись, шевелится! Не бойся, может быть, собака бегает, они щас гуляются…
- Ой, стра-ашно, страшно…. - Плаксиво запричитала Настенька и прижалась к парню.
Он робко обнял её. Их лица оказались близко, и Дмитрий чувствовал тепло Настенькиных щёк – от них веяло свежестью и тихим духом белой сирени. Он осмелился дотронуться до них своей в морозной испарине щекой. Прикоснулся и затих. Потом сделал открытие: если чуть-чуть наклонить голову, то его губы, как бы невзначай, касаются её губ – горячих, как уголья. Вот он мельком коснулся губ, так и задержался в касании – не было никакой воли, чтобы отвернуться от зазывной их теплоты.
А зачем отворачиваться… Её губы сами потянулись к нему и вдруг оказались в поцелуе – влажные и упругие. Димка, ухватив от неумелости только верхнюю губку, засмущался. «Скажет, сосунок… Не может. А лезет…», - кольнула сознание, где-то подхваченная им ранее, грязная, чужая мысль. От отчаяния он хотел оторваться от милых губ, отпрыгнуть прочь от девушки, но к счастью одумался - прогнал нехорошую мысль и сладко затянулся настоящим глубоким поцелуем. Он близко видел нежное до безумия красивое лицо Насти и прикрытые ресницами глаза – такие доступные.
Поцелуй тянулся, тянулся, мешая дышать, а, когда совсем не стало хватать воздуха в лёгких у целующихся, он уже не мог больше тянуться, тогда он взял и оборвался. Глухая тишина сдавила уши. В такой тишине было слышно, как в воздухе звенели тонкие иголочки инея, и посвистывало дыхание в курносом носике. Раздавались частые удары под фуфайкой в груди у Дмитрия, словно там колотил боксёр перчаткой в грушу. Дмитрий мелькнул взглядом в поле и различил в снегу кипку* соломы.
« Солома! А мы со страху всего надумали…», - хихикнуло в голове, он улыбнулся и хотел своим открытием обрадовать Настеньку, но это такой пустяк, сейчас надо говорить другое – самое, самое… сердечное. Оно само стояло в горле и готовилось сорваться с губ в тишину, к Настеньке, ведь она, опустив глаза, ждала…
- Я…я… люблю тебя, - заикаясь, тихо вымолвил Дмитрий и снова поцеловал Настеньку. – Очень, очень… - заверил он горячо, голос его от волнительной сухости дрожал и сипел. Вдруг он щекой почувствовал мокроту на лице - девушка неслышно плакала. Дмитрий встрепенулся:
- Что с тобой? Я обидел? Зачем ты плачешь…
- Сама не знаю, – призналась она ,- просто, хочу, чтобы эта минута счастья не кончалась… Димка, я тоже… люблю тебя… Давно… Ещё с осени, как стали ходить в школу в Голицыно!
- Я буду любить тебя всегда, всегда… Только не плачь! Милая…
- Уже не плачу. Правда, правда, не плачу…
Они обнялись. Молча стояли и согревали дыханием друг друга. Настя взяла заледенелые Димкины руки и дышала на них паром, покрывала поцелуями, приговаривая:
- Я видела, как тебе было холодно, но ты все равно делал крепление… Любимый…
- А я разглядел – никаких волков здесь нет, это солома в поле темнеет, а мы уж душу в пятки уронили, - засмеялся Димка.
- Скоро их совсем прогонят,- как-то таинственно прошептала девушка, - папка с охотником Ефремычем капканы на хищников по лесу расставили…
- Крепко взялись за серых! - поддакнул Димка.
- Даже в Кобяцком* овраге поставили, такая даль от нас, - сообщила Настя.
- В Пехре*?– Удивился он и добавил. – Понятно – волки охотятся вдали от своего логова, километров за семь уходят; так всё охотники говорят.
Настенька оживилась:
- Ефремыч говорит, что когда они сдадут шкуру с волка, то получат сто рублей…
- Это с премией, - уточнил Димка.
- Представляешь, и за маленького детёныша дают так же, как за взрослого!
- Понятно - скотину режут!
- Март начался, папка говорит, что у волков сейчас волчата народились. Вот бы логово разорить!
- Много денег получится! – Восхищённо воскликнул Дмитрий и одел варежки, возвращаясь от сладкого любовного сна в обычную явь жизни.
- Много! Папка обещает мне шубу с премии купить,- мечтательно произнесла Настя, отслонилась от объятий и вздохнула. – Вот бы…
Они продолжили путь – раз, раз отталкивались палками и ходко катились под горку. Дыхание счастья вошло в них, и они всю дорогу до села весело говорили о разной чепухе, смеялись, а перед тем, как выскочить из лощинки в улицу, остановились и целовались. Идти домой им не хотелось. Целоваться могли всю ночь! Но мороз пробирал их и до костей.
В улице они распрощались.
Настя с дороги повернула к своему дому. В избах горел свет. Чувствуется, что её ждали и беспокоились
********************************************************
*- Мордово Муромка – мордовское село в Пензенской области;
*- Голицыно – село в Пензенской губернии;
*- Аршиновка - село в Пензенской губернии;
*- тинига (местное) – ряд, цепь, вереница, строй гусем
*- анчутка (местное) – чёрт, бес, нечистый, крестная сила;
*- годить (местное) – ждать, поджидать;
*- грань – невысокий четырёхгранный разметочный столб в лесу;
*- мочЕнец – сырое конопляное волокно для витья верёвок;
*- кИпа – охапка, пучок, небольшая вязанка, кучка;
*- Кобяки – село в Пензенской губернии;
*- Пехра – овраг в ивинских лесах, Пензенская губерния.
ПЕРЕХОД К ЧАСТИ 2. http://www.proza.ru/2020/01/25/692