Однажды мама спросила Олега, почему он не дружит с девочками. Его этот вопрос застал врасплох. Он и с мальчиками-то не особенно дружил. А уж с девочками… Глядя на любимицу родителей, капризную и обладающую вредным характером младшую сестру, чувствовал, что желание просто общаться, а уж тем более, дружить с девчонками пропадает вовсе.
И всё же мамины слова засели у него в голове.
Теперь, идя в школу, маленький Сидоров всегда ощущал некоторую скованность. Ему казалось, что все подозревают в нём тайный умысел. В чём его могли подозревать? В том, что он не хочет дружить с девчонками. Мальчишки могли бы дразниться из-за чего угодно. Если бы он, наоборот, хотел дружить – дразнились бы. Или если бы узнали, что не хочет – тоже бы дразнились. Мальчишкам нужен только повод. Они с радостью бросаются все на одного. И каждый при этом старается обидеть сильнее, отчаянно радуясь, что нападают не на него.
Девчонкам тоже нужен только повод задружить против кого-то. Только, в отличие от мальчишек они реже действуют открыто. Девчонки предпочитают перешептываться за спиной, одни с завистью, другие просто от нечего делать. Третьи, чтобы показать, какие они осведомленные и проницательные.
Мама сказала – сын задумался. Теперь он издалека провожал взглядом девчонок, которые шли в школу. Старших отметал сразу – на фига ему эти дылды?! Младшие его не интересовали – он и сам-то пятиклассник, а эти малявки – о чём с ними вообще дружить?!
В его классе на восемнадцать мальчиков – двенадцать девочек. Есть ещё и параллельные классы, но туда соваться опасно. Надо сначала разобраться со своими.
Половина девчонок в классе – не считаются! Бэлла слишком толстая – лицо такое круглое, даже глаз не видно. Наташка Костючка – слишком тощая. Щёки западают да скулы торчат. Наташка Забелкина слишком грубая. У неё что не спроси – может ни с того ни с сего книжкой по лбу въехать. Ленка – генеральская дочь. Папа Сидорова – майор. Куда им с генералами тягаться. Ну её. За красавицей Ксюхой ухаживает вождь хулиганов класса Васька Пономаренко. То кнопку ей на парту подложит, то лягушку в портфель засунет. Ксюха верещит, а он ржёт. И пацаны в восторге.
Оставались две новенькие, с которыми непонятно как себя вести. Ещё четыре девчонки юному Сидорову совсем не нравились. Одна совсем никакая, бледная немощь, другая, напротив, пышущая жаром, как печь. Третья вечно больная. Четвёртая – староста класса. Что с неё взять…
А вот к Людке Остапенко он не знал, как отнестись. Людка всем бы ему подошла. Ростом она чуть ниже Олега. Не полная и не худая. На щёчках румянец. Губки розовые. Смотрит своими голубыми (или серыми?) глазками доброжелательно и спокойно…
В один прекрасный день Сидоров пришёл в класс, уселся за парту и стал коситься на Людку. Она и сидела-то для него удобно. Он у стены в крайнем ряду, а она в среднем. Смотрел на Людкины руки. Маленькие такие ручки. Пальцы длинные. Он знал, что девочка занимается музыкой. Волосы у Людки туго стянуты в пушистый хвостик. Сидоров сидел и думал, что никогда не видел, чтобы она распустила волосы. Она их так красиво подбирает, что видна белая шейка. А за ушком родинка.
Олежке стало жарко. Открыл ранец, достал учебники, тетрадь и ручку.
С тех пор начался настоящий кошмар. Ночами он не мог уснуть. Придумывал, как сказать Людке о том, что хочет с ней дружить. Записку написать? Подойти на переменке? Или после уроков? Или лучше до? Пригласить в школьный буфет? Прокрасться к её дому? Подкараулить, когда выйдет гулять? Нет, так её родители из окна увидят. Вопросы начнутся. Мальчик уже забыл, что выбрал Людку из многих путём логического отбора. Девочка занимала не только его мысли, но и все чувства.
Проницательная мама заметила состояние сына. Стала пытать, в чём дело. Олег молчал как красный партизан на допросе.
- Ладно, - сказала мама. – Не хочешь говорить со мной, позови Ромку. Он же твой друг. Может, что и посоветует.
- Мама! Ромка мне уже не друг. Ты же знаешь…
- Может, надо дать мальчику шанс? Каждый может оступиться. Протяни ему руку первый. Вдруг всё наладится.
Мама, конечно, не принимала всерьёз мальчишеские разборки. Однако мамино предложение Сидорову понравилось. Он вспомнил, как дружили с Ромкой, как он тянулся к нему. А вдруг бывший друг и правда оступился, ошибся. Раскаивается теперь и не решается первым заговорить?
Ромка примчался тут же.
Запинаясь, смущаясь и краснея не только от того, о чём говорил, но ещё и потому, что это – Ромка, Олежек выложил ему всё.
- Тю! Подумаешь! – облегчённо и неожиданно радостно выпалил Ромка. – Напиши записку. «Люда! Ты мне нравишься. Я хочу с тобой дружить». А я передам. Хочешь?
Олежек смотрел на Ромку с восхищением. Мало того, что он легко вернулся к нему, его бывший друг. Он теперь спаситель! На душе стало легче. Хотя сердце тяжело билось от волнения. Как Людка отреагирует? Согласится ли с ним дружить?
Старательно выводя буквы, Сидоров написал записку и отдал её Ромке. В последний момент показалось, что он совершает непоправимую ошибку. Но тогда Сидоров ещё не знал, что такое интуиция…
На следующий день первыми шли уроки физкультуры. Сидоров кое-как затолкал сменку в ранец и, от волнения спотыкаясь и подпрыгивая, отправился в школу.
Уже около гардероба ему показалось странным, что обе новенькие смотрят на него слишком долгими взглядами и с каким-то непонятным сочувствием. Что за фигня? На лестнице стоит жирный Васька Пономаренко. Из его выпяченной вперёд нижней челюсти сегодня, кажется торчат самые настоящие клыки.
- Ну что, жен-них. Хана тебе. Иди-иди.
Сидоров попытался остановиться, но тут Васька врезал ему пендаля и Олежек чуть не на четырёх точках оказался в коридоре второго этажа. В голове всё плыло. Надо во что бы то ни стало не подать виду, иначе конец – засмеют и даже затоптать могут, если кукситься станет. Понятно, что Ромка проболтался. Но когда он успел? Олежек пришёл в школу за полчаса до начала занятий. Значит, Ромка заранее скорешился с пацанами? Вчера прямо от меня – и к ним? «Вот дурак! – ругал себя Сидоров. – Мог же предположить. Ведь Ромка сейчас вообще в другой школе учится. Что у него на уме, чем живёт?..»
До начала занятий оставалось ещё двадцать минут. Однако все были в классе. Не в зале, где должна быть физкультура, а именно в классе. Стояли за партами. Никто не садился. Его ждали? Сидорову показалось, что в классе не тридцать ребят, а все сто. И какие-то они огромные. Лица раздутые, злые. И все шипят, тыча в него пальцами, похожими на сардельки: «Ж-ж-жених-х-х, ж-ж-жених-х-х …»
Сидоров стоял у двери, не в силах сделать и шага. Прозвенел звонок. Все уселись. И тут он увидел Людку. Приятный алый цвет людкиных щёчек сгустился до предела. Девочка зачем-то распустила волосы, отчего её круглое личико стало ещё шире и почему-то показалось Олежеку похожим на круг арбуза с редкими крупными веснушками, чёрными, как косточки. Потупленные глазки и поджатые губки выражали обиду, недоумение, растерянность и злость. И, хотя пламенеющие щёки немного извиняли девочку, показывали, что ей не всё равно, она находилась среди них. Значит, разделяла общий настрой и была частью этого злобного жужжащего роя. Ни сочувствия к нему, ни хотя бы удивления. Ещё раз взглянув на Людку, Сидоров понял, что про себя называет её именно Людкой, а не Людочкой. И что она такая ему почему-то совсем не нравится.
Мальчик не стал даже заходить в класс. Пацаны, наверно, собирались его силой втащить внутрь, но не успели этого сделать до звонка, а после звонка побоялись. Должен зайти учитель. Поэтому Сидоров быстро метнулся к выходу. Дойдя до лестницы, он стал нарочито медленно спускаться. В это время ему навстречу попался физрук. Он взял мальчика за рукав и хотел вернуть в класс. Но Олежек вывернулся. Сказал, что забыл сменку дома и ему надо спешить.
Два дня Сидоров не ходил в школу. В конце второго дня к нему пришёл одноклассник Пашка Лукьянчик и сказал, что Вера Тимофеевна просит завтра прийти на уроки. И особенно просит сделать вид, что ничего не случилось. Она долго общалась с классом. Всё будет хорошо.
- А что случилось, Паша? – спросил Олежек, делая круглые глаза. – У меня температура. Поправлюсь и приду. Доктор пока не разрешает. Что будет хорошо?
Пашка пожал плечами. Он был мальчик сдержанный и немногословный. Наверно, именно поэтому учительница выбрала его гонцом.
Бить Ромку означало бить самого себя. Он подлец и сволочь. Его не бить, а убить следовало, пока не вырос… Да и как доказать, что Ромка снова предал бывшего друга? Опять же – кто он, Сидоров, такой, чтобы судить? Но сам-то зачем повёлся? Как мог снова поверить? Говорит же папа: «Единожды предавший предаст снова»… Вот и оказался во всём виноват. И мама хороша, хоть и взрослая, такие советы делать да вопросы задавать…
Когда Сидоров вырастет, узнает, что «нелёгкое дело» объяснения с девочками «нельзя поручать никому». Узнает многое и о дружбе, и о друзьях. А пока он очень обижен на Людку. Впрочем, что на неё обижаться. Она, наверно, и раньше не особенно-то хотела с ним дружить. А если и хотела хоть немного, то теперь и вовсе передумала. Испугалась, как говорят взрослые, общественного мнения. После таких случаев люди обычно взрослеют. И проявляют себя настоящими.
К тому же на Людку обижаться не надо ещё и потому, что она теперь совсем не нравится Сидорову…
___________________