С детства маленький Ваня алкал смысла жизни. Интенция эта определилась очень рано при первых мыслях о смерти. Осознание конечности жизни пришло не одно. Вслед за ним напрашивалось горячее желание бренную жизнь как-то оправдать. Ну, в самом деле, если всему придет конец, то для чего-нибудь это же начиналось? Ведь всякая в мире вещь чему-то служит. В школе он держался букой, особняком от всех детей, углубленный в свои переживания и вопросы. Однако, в поисках смысла жизни и оправдания её перед лицом вечности он, по заведенной русской традиции, действий никаких не предпринимал и даже не мог весьма долго определиться с будущей профессией. Ведь жизнь это подарок Божий, а для чего делаются подарки? Ясно, для радости. Кто же оценивает подарки? Радость так радость. Все и так должно произойти и само собой как-нибудь разрешиться. И, как оказалось, эта легковесная позиция приносила таки свои плоды. В деревне летом, у бабушки, запихивал он в карман ломоть круто посоленного хлеба и шел по полям навстречу угасающему на горизонте солнцу пока не темнело.Грезились ему там, на кромке земли и неба, снежные горы и он во что бы то ни стало должен был достигнуть их вершин. Из чего им сделан был вывод, что он неутомимый путешественник и потому, по окончании школы, поступил на географический факультет.В учебе заметных успехов он не достиг. Вышеозначенная легковесность жизненной позиции - все и так должно разрешиться и само собой произойти - никак не срабатывала при сдаче сессионных экзаменов и потому из Университета его с третьего курса поперли. Пришлось отправляться в армию, в весенний призыв. После службы поспешеством отца Университет он все-таки закончил. Дело в том, что отец его, весьма почтенный доктор, с неодобрением относился к прозрачной жизни отпрыска и не мог смириться с мыслью, что из чада так ничего путнего и не выйдет. Посему на жизненном тернистом пути подталкивал его и , считая это своим нелегким долгом, опекал. Мечта достойного отца о славной будущности сына почти развеялась в дым, когда неблагодарный потомок после окончания ВУЗа, плюнув на диплом, поступил работать на телеграф почтальоном, частично реализуя свою тягу к странствиям.
Прошло много лет.
За это время герой наш сменил множество работ, порхая легко, как бабочка, с места на место, ни о чем не сожалея. Но свое горячее желание наполнить жизнь смыслом не утратил. В великом космосе вращаются миллиарды галактик, где-то в этой черной, бездушной бездне голубая как сапфир, крошечная планета. На поверхности ее бушует и пенится загадочная, никем еще не разъясненная жизнь. И он, он, жалкая капля но и средоточие этого мира, уместивший его во всем величественном многообразии в своем человечьем ничтожном мозгу. Для чего-то должен же он существовать? Это не может кончится просто так, не имея никакого продолжения. Да, он ищет смысла жизни. При чем же здесь какая-то никчемная работа? Не работы же он ищет.
Однако, годы шли.
Герой наш не молодел. Привычка менять работы, как отслужившие носки, привела к тому, что он так и не приобрел к преклонным летам ни одной профессии, которая могла бы обеспечить твердый хлеб. На голодный желудок поиски смысла жизни приобрели бы слишком трагический оттенок. И вот, когда он уже отчаялся обрести тихую профессиональную пристань и все шло к тому, что остатние годы проведет в лучшем случае, подметая осеннюю листву за весьма невеликую плату, занимаясь поисками смысла на живительном свежем воздухе, судьба улыбнулась ему.Этим неожиданным изгибом судьбы был прием его на службу в один славный музей на должность( диплом позволил) аж ведущего инженера. Достойнейший отец Ивана Иваныча( будем теперь так именовать нашего героя из почтения к возрасту) торжествовал.
- У тебя прера-а-асная работа. Прекра-а-асная. Ты её цени. Слушайся начальника и не перечь ему, - напутствовал он неюного сына. - Наконец-то ты, сын, стал набираться серьезности.Ты стал совсем взрослым. Следует заметить, что герою нашему об эту пору едва не перевалило на шестой десяток, но это так, мелочи. Справедливости ради, надо сказать, что и эту свою, последнюю, как он надеялся по причине преклонности лет, работу он ненавидел и презирал из-за её рутинности, скукоты и, как ему представлялось, глупости и бессмысленности. Новое начальство да и коллеги быстро его "раскусили" и относились к его "трудовому рвению" сообразно. То есть, считали его никчемным и даже опасным в определенных служебных обстоятельствах, разгильдяем и пофигистом, которому ничего сурьезного доверить нельзя. Однажды соседка по комнате, Надюша, весьма дотошная и щепетильная в вопросах служебного долга, укорила его в недостаточно заинтересованном с его стороны "инженерстве". Иван Иваныч, отроду кроткий и деликатный, назвал её прилюдно кромешной дурой.
- Это у тебя на уме одни твои сраные бумажки! Твои куриные мозги больше ничего не интересует. Но есть люди! Есть люди! - запальчиво восклицал он и потрясал в воздухе десницей, - У них есть другие интересы.
Начальник, бывый и бравый флотский офицер, любил приструнить Ивана Иваныча и часто говаривал:
- Ваня! Что ты, как ВЕДУЩИЙ инженер, заметил сегодня, проходя по нашей территории? Какие ты, своим инженерским глазом, видишь неполадки?Ну? Какие у тебя замечания?
- Да все, вроде, в порядке, Евгений Васильевич, - отвечал озадаченный Иван Иваныч.
- Да? -грозно вопрошал флотский начальник, - Ты не достоин высокого звания ведущего инженера.
Так шло и шло. Незаметно прокатило шестнадцать лет.
Здоровье Иван Иваныч имел отменное и за время "беспорочной" службы ни разу не болел, если не считать несущественную операцию на редко обнажаемой части тела. Служба давала скромный но твердый доход. Будущность теперь рисовалась вполне определенной и устроенной. Можно было не тревожась ни о чем заняться на свободе своим любимым делом - поисками смысла. Взыскуя его с прежней страстью, Иван Иваныч стал пописывать стишки, что, впрочем, не удивительно, ибо это судьба всех неустроенных душ. И, на накопленные с немалым трудом средства, издал он за собственный счет даже три небольших, весьма продуманно оформленных книжицы. Подумывал уже о четвертой. Казалось, все обустроилось. Что работа? Работа лишь весьма досадный довесок к истинной, наполненной творческими озарениями, жизни. Что ж. Он не поехал на далекую целину, не давал стране большого хлеба. Не отбыл с героическими комсомольцами осваивать бескрайнюю, грозную Сибирь. Не погиб со славою на поле брани, что разом оправдало бы, по его мнению, его никчемное существование. Но... Теперь он может высказать, заложить в скромно дремлющую, неодухотворенную бумагу свои прекрасные терзания. Книги! Вот ради чего стоит жить.
Далеко- далеко, на горизонте, по-прежнему грезились ему заснеженные горы, а он все идет и идет к ним по выжженной солнцем равнине... И он непременно придет, он поднимется на свою обледенелую, недосягаемую вершину и встанет на ней, облитый лучами закатного солнца, над всем миром, поглядывая на него "свысока".
И вдруг...Он заболел.
Его скосила жестокая инфекционная инфлюэнца. Вызванная по телефону из поликлиники врачиха ворвалась в квартиру как вихрь. На любезные попытки больного Ивана Иваныча помочь снять пальто, выкрикнула:
- Нет! Я не раздеваюсь.
На предложение тапочек - Нет! Я не разуваюсь.
На предложение стула - Нет! Я не сажусь. Итак. Что беспокоит?
Иван Иваныч начал было:
- Да вот, вчера я кашлял...
-Нет! Это очень длинно!- прервала она,- Вам нужен больничный?
- Да.
Она вытащила из сумки бумажку и на ней размашисто и совершенно неудобоваримо для прочтения нацарапала буквицы.
- Эргоферон принимаете?
- Да.
- Антигриппин?
- Да.
- Тогда мне прописывать нечего. В пятницу придете к 9.00 в 216-ый кабинет. Там будет больничный. Всего доброго. Не провожайте.
Иван Иваныч закрыл за ней дверь и рухнул, изнеможенный, в постель.
Прошел день. После тяжелой формы наступила ремиссия. Образовался ничем не заполненный досуг. Лежа в кровати, окидывал он взором привычный антураж: репродукции картин в рамках, декоративные тарелочки, развешанные по обоям...
А ведь жизнь прошла среди этих обоев, - обожгла неприятная мысль.- А как же целина? А несбывшаяся Сибирь? Ты уехал в полярные степи, я ушла на разведку в тайгу... Все прошло мимо. По-прежнему далеки снежные горы. Ведь сейчас, - подумалось Ивану Иванычу, - вот помри он, так собравшиеся над печальной могилой сослуживцы не скажут - Здесь покоится неутомимый путешественник, автор прекрасных книг, -нет. Они скажут - Ушел из жизни прекрасный ведущий инженер. Он пользовался уважением в коллективе.
- Боже! Какой кошмар! - ужаснулся он.- И это все, чего он заслуживает? Какой безрадостный итог. А ведь когда-то он верил, что откроет Атлантиду. Только для этого ничего не следует делать. Все само придет. Ведь жизнь подарок! Подарок - он и есть подарок. И только что собрался Иван Иваныч предаться высокой скорби по утраченным надеждам, как зазвонил телефон. Он поднял трубку, недоумевая, кто бы это мог быть.
- Ваня! Здравствуй! Как ты себя чувствуешь? - прозвучал хорошо знакомый голос начальника. И, не дожидаясь ответа - Слушай, а где акт на ремонт ворот? Куда ты его дел?
- Я положил в кюветку на подпись, - отвечал не на шутку разволновавшийся Иван Иваныч.
- Да? Ни черта там нет! Вот, потеряли, никто не может найти. Ты когда выходишь? На сколько у тебя больничный?
- На три дня, - прошептал встревоженный уже совершенно Иван Иваныч.
- Давай, выходи и ищи акт. Помни - ты ведущий инженер! Все, выздоравливай, - начальник бросил трубку.
Иван Иваныч долго сидел молча. Им овладевали весьма разноречивые чувства. Но вот, вздохнувши полной, уже освобожденной от кашля грудью, он встал, подошел зачем-то к зеркалу и долго смотрел на свое потрепанное прожитыми годами отражение.
- Я ведущий инженер, я ведущий инженер, наконец-то слово для меня найдено, - со смехом, не обращаясь ни к кому по причине отсутствия слушателей, несколько раз произнес он вслух. - Боже! Какой позор! Он стал инженером. Интересно, когда это в нем произошла эта величественная перемена? И как же он этого не заметил? Как упустил? И что по этому поводу скажет его отец, этот достойнейший человек, проживший достойнейшую жизнь? Уж верно, будет доволен, - скривил язвительную усмешку Иван Иваныч. При мысли о ТАКОМ! отце на глаза должны наворачиваться слезы от захлестнувшей гордости. Он-то не сворачивал с избранного пути. Что ж. Человек ничто- дело все! Я смогу уверенно сказать своему сыну на смертном одре:
- Сын! Я не освоил просторы Сибири. Я не поехал поднимать целину. Я не погиб на поле брани, закрывая грудью истекающего кровью командира. Я не звал людей на борьбу, не строил Колизей, не сталкивал в смертельной схватке целые народы и не покорил снежные вершины. Я не открыл тайну Мироздания. Я не открыл вообще ни одной тайны всемогущей природы. Я не служил никакой вере истово и самоотрешенно. Я даже не нашел свою маленькую Атлантиду. Я был ведущим инженером. Так было надо, сын. Каждый служит(чему, это другой вопрос) на своем месте. Но я служил честно. Честно!
- Господи! Какой бред! - рассмеялся зло Иван Иваныч. - Какой безрадостный итог. Но это итог. Это славный, не всем, между прочим, подаренный судьбою результат. Нет, это все-таки итог. Это блистательный, не каждому доступный, подъем на свою сверкающую вершину. Это путь ведущего, пусть и неизвестно кого и не совсем ясно, куда, инженера. Это триумфальное торжество высокопризванной судьбы.
Долго стоял перед старым, потускневшим зеркалом потускневший, старый Иван Иваныч, разглядывая свои, сильно изменившиеся черты...
Прожитая жизнь, яркий подарок великой, всемогущей природы вопреки его воле наполнялась, как росой утренняя трава, душеспасительным, всепобеждающим смыслом.