Роковая встреча

               

            Алёнка проснулась. В доме душно и жарко. Она встала, и  распахнула окно. Повеяло свежестью и утренней прохладой.  На берёзе, растущей рядом с домом, куковала кукушка:
           – Кукушка, кукушка,  скажи: сколько мне лет жить? 
          Но птица  замолчала, а затем и вовсе улетела.    В комнату вошла мать:
          –  Дочка, к тебе подруги пришли, Тонька с  Клавкой. Они за земляникой собрались, говорят, вчера вдвоём   шесть литров набрали. Пойдёшь?
        – Мама, я сейчас у кукушки спросила: сколько мне лет жить, а она даже ни одного годочка мне не предсказала. Я что – умру?
       –  Ну что ты, родная моя!  Лето ещё только началось. Ещё много  накукует она тебе годков. Собирайся, девчата  тебя уже заждались.
 
      Девушки пошли по тропинке, по направлению к лесу. Вскоре дошли до места. Решили далеко от дороги не отходить.  Земляники  в этот год   много,  и  корзинка Алёны стала быстро наполняться. Девушки тоже набрали свои кузовки. Они собрались  уже идти домой, и вдруг обнаружили, что подруги  нет нигде .  Увидели Алёну, когда уже совсем потеряли надежду её найти. Она стояла возле дороги и смотрела вдаль.
       –    Ты чего не откликалась! Мы  тебя кричали, кричали!..
       –   Тише,– она приложила палец к губам,– слышите?
   Подруги услышали звон колокольчиков,  голоса, и ещё какие-то непонятные звуки.
Наконец они увидели лошадей и  цыганские разноцветные  кибитки. Впереди ехали верхом  всадники,  а за ними шли цыганки. На них  длинные до самой земли юбки, а на плечах яркие кашемировые шали. Из кибиток выглядывали дети и седые старухи.
     Один из всадников подъехал к девушкам. Он был очень красив: черные кудрявые волосы и  черные пронзительные глаза.
       – Здравствуйте красавицы!
Заглянул в корзины:
       – Продаёте? 
Алёна протянула ему свою корзину:
       – Угощайся.
        – Нет,  я куплю,– он взял ягоду и протянул девушке деньги:
        – За корзинкой вечером  к реке приходи.  Меня Рамиром зовут, а тебя?
        – Алёна.
        – Я буду ждать.
    Девушки ещё долго стояли и смотрели парню вслед.   Табор исчез из виду, и только тогда Алёна разжала руку и увидела на ладошке пять рублей. Девчонки завистливо смотрели на подругу:
        – И куда деньги потратишь?- спросили они.
        –  Мамке отдам.
       Алёна пришла домой.  Прасковья сидела у порога и чистила картошку. Взглянув на дочь спросила:
       –    А ягода- то где?
       –    Продала,– и она протянула матери скомканную купюру.
      Мать  встала на табурет,  достала из-за иконы узелок, развязала и положила  туда  деньги.
       –    Мама, я хотела купить ситцу на платье.
       –    Нет, дочка, пусть лежат – это тебе на свадьбу. Вот вы только ушли, Андрей приходил,  тебя спрашивал.  Парень- то он хороший.
     –   Ну, мама, ты опять за своё?

     Алёна надела новое платье и пошла к реке.  Кибитки она увидела ещё издали. Было почему-то страшно, но ноги сами несли её вперёд.
       Рамир  купал в реке коня. Рядом на берегу стояла красивая цыганка. Она  что- то кричала ему на цыганском языке и звонко смеялась.
      Заметив Алёну, нахмурила брови:
       –   Тебе, что надо?
       –    Я за корзинкой.
       –    Подожди, я сейчас принесу.
    Цыганка  принесла  и, подавая –  прошипела:
       –   Что стоишь? Иди.
  Алёнка почувствовала  неприязнь к этой девушке,  взяла из её рук корзинку и  направилась домой.
      –   Алёна! Подожди! – на лошади её догнал  Рамир,– ты почему так быстро ушла? Девушка молчала.
       –   А, всё понятно. Это Лейла? Да? Не обращай на неё внимания.  У неё скверный характер. Давай посидим вон у той берёзы.
     Парень привязал коня и сел на траву.  Девушка  присела рядом. Вечерело. За рекой кричала перепёлка.  Над самой водой, рассекая воздух, носились стрижи.  От воды тянуло сыростью и прохладой.
    – Я тебя  давеча увидел…   
    – Я пойду, Меня мама искать будет.
    – Завтра придёшь?
    – Не знаю….

     Виделись они потом каждый вечер.  На лошадях переплывали на другой берег. Подальше от любопытных глаз.
   Прошло время. Табор должен был уйти на другое место. Рамир решил остаться в деревне. Алёна рассказать матери о цыгане так и не решилась. На расспросы говорила, что  ходит с Андреем на танцы в другое село. Тот всё знал, но молчал.
      В этот вечер Рамир должен  прийти, знакомится с будущей тёщей, но его, почему- то долго не было. Алёнка пошла к табору – и с ужасом обнаружила, что кибиток нет. От костров остался лишь холодный пепел. Значит, табор ушёл ещё рано утром.
      Она пришла домой и легла на кровать, сказав матери, что перегрелась на солнце и у неё разболелась голова.  Прасковья ничего не заметила . Алёна подождала, когда мать уснёт, тихонько встала и пошла в сарай. Взяла верёвку, перекинула её через балку и встала на чурку. Торопясь завязала узел:- « Скорей, скорей…», – шептала холодными дрожащими губами. Опрокинула чурку…. Очнулась на руках Андрея. Он качал её, словно ребёнка и  стонал, как от невыносимой боли.
     Прошло дней десять.
     Андрей с матерью пришли свататься.  Алёна под напором матери – дала согласие. Свадьбу решили сыграть осенью. Ольга и мать Андрея давно мечтали о том чтобы дети поженились.
    В этот  вечер Алёна и Андрей вместе пришли в клуб.  На душе у девушки было тяжело и неспокойно. Вдруг все увидели Рамира. Он вышел в круг и стал плясать. Алёнка побледнела  и выбежала на улицу.  Андрей  бросился к цыгану,  завязалась драка. Люди кое- как их разняли. Первым из дома выскочил  Андрей – и сразу же увидел Алёну. Она лежала на земле, а её белое платье – тёмным от крови, а из груди торчал нож.  Из дома вышел Рамир.  Он вначале бросился к девушке, но увидев нож  – вдруг остолбенел, потом сел на лошадь и помчался по дороге.
 Андрей, прижимая к себе бездыханное тело своей невесты, кричал:
   – Я виноват…, это я её погубил!
     Его посадили  в тюрьму. Прасковья совсем обезумела от горя. Вначале хотела наложить на себя руки. Потом вдруг заявила, что дождётся Андрея и  убьёт его, отомстит за дочь.
     Ольга  стояла на коленях просила у неё прощения. Говорила:– « Это ошибка.  Мой сын не мог убить Алёнку. Он её так любил» Но все улики указывали на Андрея: отпечатки на ноже, к тому же  ещё руки и  одежда его была в крови….
      
    Прасковья  собственноручно заколотила калитку, которая соединяла их огороды.
Зимой она заметила, что Ольга долго не топит печь, и корова в сарае ревёт. Послала соседку узнать. Та нашла Ольгу мёртвой. Не выдержало сердце: горя и той ненависти, которую испытывала к ней Прасковья. Похоронили Ольгу, в самые трескучие морозы. Хоронили всём селом, да вот только  любимого сына  и лучшей подруги на её похоронах не было.
      
       Прошло время. Прасковья сидела на крыльце. Цвели яблони, над которыми  с радостным  жужжаньем кружили пчёлы. Она старалась не смотреть на соседский с заколоченными ставнями дом.
     В калитку вошла пожилая, но ещё сохранившая красоту цыганка:
     – Здравствуй Прасковья. Та удивлённо посмотрела на неё:
     –  Можешь идти дальше. У меня нет ничего: ни  молока, ни яиц.
     –  Да я не за этим пришла. Хочу сказать, что в смерти твоей дочери не Андрей виноват.
    –  Ты почём знаешь? А ну говори!
    –   Успокойся….  Если хочешь, я тебе всё по порядку расскажу.
    У Прасковьи вдруг затряслись губы, и она заплакала. Рыдала тяжело, с хрипом.
 Цыганка подождала, пока Прасковья хоть немного  успокоится, и начала свой рассказ: « Как сейчас помню.  Осень,  холодно.  Лошадь у нас захромала, и мы  отстали от табора. Стоим в поле. Муж в село пошёл коня купить, а я с детьми одеялами укрылись, но все равно тряслись от холода. Вдруг кто- то заскрёбся, выглядываю – женщина  с ребёнком стоит. Попросилась погреться… . Я её пустила в кибитку. Пришёл муж  – коня нашего продал и,  доплатив, взял другого.
Мы поехали. На второй день женщине стало совсем плохо. В одном из сел её  оставили  у пожилых людей.  Ребёнка, а это была девочка, я  взяла с собой.  Как раз у меня Рамиру пять месяцев исполнилось. Двоих я и выкормила грудью. Были они как брат и сестра. Мой сын её опекал, да и я баловала. Не знали они, что чужие.
      Однажды ехали мы мимо того села. И надо же было мне зайти в тот дом, где  женщину оставили. Встретились. Она меня сразу узнала. Вцепилась:- « Где  дочь?» – тут и Лейла зашла….
     Да только не захотела она уходить из табора. Нравилась ей кочевая жизнь. Мать её очень обрадовалась, что дочь жива. Отпустила её с нами. Взяла слово, что  она  будет приезжать к ней хоть иногда.
     А  Лейла решила, что если они с Рамиром не родные, то тогда он должен взять её в жёны.
     Но Рамир думал иначе. Встретил твою Алёнку и полюбил. Весь табор  были против: цыган  должен жениться  только на цыганке. Но сын  не хотел никого слушать. В то утро, когда мы уехали – его вины нет. Не бросал он твою дочь. Его деревенские парни избили. Мы сына тогда  чуть живого увезли из вашего села.
    Как  только он смог вставать, сразу поехал к Алёне….  Когда он увидел нож  –  понял, что нож цыганский. У нас в таборе был такой умелец. Он мог  коня подковать и ножи выковать. Полетел  мой сынок вслед за убийцей.  Догнал.  Это оказалась Лейла, во всём призналась она тогда Рамиру. Бичом стегал – не пожалел.
      Утром Лейла пришла – живого места на ней не было. На другой день на совете изгнали мы её из табора. До сих пор не знаю, жива она или нет.
      Ох и переживал мой сынок! Знать сильно Алёна ему в сердце запала. Места себе не находил. В таборе стал появляться  редко.
      Однажды из Монголии табун лошадей гнали. Не знаю, что произошло, да только  верный конь привёз его без чувств. Еле выходили Ну,я пойду…. Деньги вот возьми»
    – Не нужны мне ваши деньги, не нужны,– Прасковья встала, хотела уйти в дом.
    – Да постой ты, глупая. Ведь не для тебя деньги- то. Дочери памятник и оградку поставишь. Сын просил, чтобы я передала. Он жизнью своей рисковал из-за этих денег.
     Цыганка положило свёрток возле ног Прасковьи и пошла. У ворот остановилась:
    – Сына моего  прости,  если сможешь….

       Прасковья впервые за много лет посмотрела на соседский дом без зла и ненависти. За эти годы он без хозяина  как-то посерел и покосился.

       Андрей возвращался из тюрьмы домой. Он не хотел заходить в село, а сразу же решил пойти на  кладбище. На душе  смешанные чувства: радость, что свободен и грусть, что в родном  доме его никто не ждёт.
      Ещё издали увидел свой дом  и женщину в белом платке, сидевшую на крыльце: «Мама?»– с надеждой подумал он.
     Открыл  калитку – и даже вздрогнул: на крыльце сидела Прасковья.
    – Тётка Прасковья, да  не убивал я Алёнку, не убивал…..
    – Знаю, сынок, я всё знаю. Не кричи. Я тебя уже давно жду. В дом заходи. Мне нужно с тобой поговорить.
   Андрей заплакал, почти беззвучно, опустив голову и закрыв лицо руками. Прасковья гладила его по голове:
    – Ну, будя, будя.  Прости ты меня сынок, дуру  старую. Что сумлевалась в тебе. Ты зачем тогда признался в том, чего не совершал?
    – Я.. тогда… себя винил во всём. Нам  надо  было спросить с кем Алёна хочет быть, а мы кулаками стали  махать. Если бы меня тогда не посадили….  Я   ведь и жить- то  не хотел….
     Прасковья вытащила из кармана свёрток:
    – На вот, деньги. Матери оградку поставишь, а заодно и Алёне моей.
    – Откуда у Вас столько?
    – Да тебе  знать- то это и не нужно…  Прасковья погладила  Андрея по плечу.
   Мы ведь с твоей матерью, подруги ещё с детства. Замуж в один год выскочили. Детки родились. Дома рядом поставили. В гости через вон ту калитку ходили. Мужья у нас были не пьющие и работящие.  Да вот и вдовыми мы с твоей мамкой, в один день стали. Мой Гриша  с твоим отцом  ночью колхозную муку с мельницы через реку на подводах везли. В начале декабря  это было. Речка встала, да видно лёд  тонкий, ещё не окреп. К вечеру вдруг дождик заморосил. Вода через верх пошла и  на середине  реки полынью промыла. Муку  они спасли и лошадей тоже. А вот сами….. Отец твой, к моему Грише на выручку бросился, коней в  воде распрягали….
      Ох, и трудно нам  тогда досталось!  Всё в одни руки. С вами по очереди сидели. Ольга дояркой работала. Прибежит, и я тогда на работу иду: в конторе полы мыла.
      Ну да ладно, что я всё о грустном, да о грустном.  Вон тебе и невесту присмотрела. Помнишь Зинку  с веснушками? Всё за вами бегала. А сейчас такая дивчина! Вот поженитесь…. детки пойдут…. я нянчить буду,– Прасковья встала.
      – Мы с тобой  на могилки завтра с утра  пойдём , сейчас вечер, а вечером, говорят, на кладбище ходить нельзя.  Потом в кузню зайдём , памятники и оградки закажем.
       Прасковья пошла домой. На душе стало вдруг тихо и спокойно. Не было больше злости и ненависти.  Она обернулась и, посмотрела на  соседский дом,а дом улыбнулся ей широко раскрытой дверью: приветливо и радостно. Она подошла к  заколоченной калитке, соединяющей огороды, и оторвала  доски.

 

 
      
      
   

    
   


-