Нет-нет, обвинение у нас не к Марку Альтшуллеру, который в одно и то же время смог и Пушкина охаять, и провести грамотное исследование, а к тому пушкинисту, который в качестве предателя ещё не разоблачён. Однако ниточку к нему мы потянем всё же от Альтшуллера, позицию которого по теме «Воронцов - Пушкин» («виноваты оба, но Пушкин больше») мы, конечно, не принимаем, но критику, связанную с фальшивыми письмами Воронцова, приветствуем. И при этом обращаем внимание на Вячеслава Удовика, который в своих книгах о Воронцове (серия ЖЗЛ) применил обычный для врагов Пушкина приём – представил НЕПОДТВЕРЖДЁННОЕ как твёрдо установленный факт. А ведь так же вели себя и Альперович (Дружников), и Евгений Рябцев в отношении неподтверждённой версии о ночном свидании Пушкина с графиней Фикельмон. Ну, и что тут сказать? Вероятно, трудно писать биографию «полу-подлеца» и при этом не сближаться с ним. Тем более что Воронцов-то, как подсказывает Пушкин, подлец весьма «тонкий», т.е. такой, которого сразу и не раскусишь.
Однако вернёмся к Альтшуллеру, который в статье «Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым» (1) достаточно профессионально сделал вывод о том, что «выдавать рукопись младшего Сомова с изложением писем Воронцова то ли со слов старшего Сомова, то ли по его восстановленным “выдержкам” за подлинные письма Воронцова, тем более безо всяких оговорок, как это делает В.А.Удовик, невозможно. Правильнее всего из осторожности исключить ее при разборе столь сложного вопроса, как ссора Пушкина с Воронцовым». Повторю: «как это делает В.А.Удовик»! А ведь первые подозрения о фальсификации писем Воронцова родились не у Альтшуллера, о чём он и написал так: «Исследователи справедливо отмечают: “…то, что записал потом Сомов, — похоже на его собственное сочинение” (2). “Здесь возможны любые искажения, и без всестороннего текстологического анализа никакие операции с предложенным Сомовым текстом, разумеется, неправомерны” (3). Я.Л.Левкович подозревала Сомова в “намеренной мистификации”. …все три тетрадки написаны сыном А.С.Сомова, что и отметил Н.Я.Эйдельман в первой публикации: Почерк почти школьный, отнюдь не аристократический, есть и ошибки во французских словах. Дипломат А.С.Сомов так писать не мог».
Итак, Удовик проигнорировал и то, что «А.С.Сомов так писать не мог», и то, что его сын давно подозревается в «намеренной мистификации». Но на что же при этом он надеялся? А на то, что пушкинистов можно обмануть! Тем более что в своё время по поводу фальшивых писем Воронцова изначально обманулся даже такой известный пушкинист как Н.Я.Эйдельман, а до него - и сам М.А.Цявловский. Правда, последний, узнав «о сомнительной репутации» А.С.Сомова, «задумчиво произнес: «Значит, вообще он враль был? Как странно, ведь из хорошей семьи» (4).
Но к чему этот разговор, если учёные в XX-м веке не раз сталкивались с мистификациями в отношении Пушкина? А к тому, что никто из них даже и в страшном сне не мог представить, что уже в XIX-м веке один из самых известных пушкинистов начнёт ловчить и подсовывать дезинформацию. Но такой предатель нашёлся! Правда, чтобы выйти на него, мы вернёмся к Оксане Захаровой, которая в своей книге о Воронцове, добросовестно указывая все источники, вдруг «забыла» указать источник версии об оплате Воронцовым офицерских долгов. Напомню её слова: «В знак уважения к своему командующему все офицеры корпуса, «довольные его начальством, поднесли серебряную вазу с прописанием их имен», — говорится в формулярном списке М.С. Воронцова. Но существует версия, что эта ваза была подарена командующему в благодарность за оплату М.С. Воронцовым всех долгов офицеров корпуса — примерно 1,5 миллиона рублей ассигнациями (из личных средств)» (5).
Но где источник версии? Неужели такому дотошному историку, как Захарова, он неизвестен? Но тогда почему же другие, вовсе не занимаясь биографией Воронцова, его знают? Странно! Однако вернёмся к формулярному списку, который, согласно Далю, определятся как «послужной список; вся служебная жизнь чиновника, внесенная установленным порядком в графы». Обычно такой список составляется и хранится там, где указанный в нём чиновник и служил. В данном же случае это должно быть военное ведомство, формулярный список которого, как и все настоящие документы, должен иметь соответствующие реквизиты: дату, подпись, печать (возможен угловой штамп!), а также исходящий номер. Но ничего этого в списке, к которому отсылает Захарова, нет! А почему? Да потому, что она направила нас не к официальному военному архиву, а к ЛИЧНОМУ архиву Воронцова! Но даже и там слова, приведённые Захаровой, в основном тексте списка отсутствуют, а имеются лишь в примечании, которое, как и весь список, подписи не имеет. Ну, а в нём хоть и говорится, что «все офицеры корпуса, довольные его начальством, поднесли серебряную вазу с прописанием их имен», но нет слов «В знак уважения к своему командующему», которые либо придуманы Захаровой, либо заимствованы ею из источника, который не указан.
Но почему мы обращаем внимание на эти слова? Да потому что они создают мотив, отвлекающий от понимания позорной сделки. Почему позорной? Да потому, что в ней реализуется обычный торгашеский принцип «Ты мне – я тебе» (Воронцов офицерам деньги, а те ему вазу!). Базар какой-то! Причём базар, заставляющий вспомнить слова из «12 стульев»: «Утром деньги – вечером стулья, вечером деньги – утром стулья». Но кто же первый соединил данное примечание с «версией о погашении долгов»? Кто придумал создать между ними причинно-следственную связь? Отвечать на эти вопросы, вероятно, должны биографы Воронцова. Кстати, при чтении о «всех довольных» офицерах невольно возникает и вопрос: а сколько их, этих «всех»? Да и куда делись «недовольные», поскольку поговорку «всем не угодишь» никто не отменял, а психологи утверждают, что в любом коллективе (а тем более в таком большом и состоящем из 1600 человек!) всегда найдутся недовольные?
И теперь главный вопрос: а кто же автор примечания к данному формулярному списку? Просматриваем все примечания во всех сорока книгах «Архива князя Воронцова» (далее: АКВ) и видим, что вначале подписей к ним нет и лишь после 94-й страницы первой книги они иногда появляются в виде двух букв «П.Б.». Но кто же он, этот «П.Б.»? А это «Пётр Бартенев». Это же Пётр Иванович Бартенев - один из самых первых пушкинистов, который, как пишет Википедия, «наряду с П.В.Анненковым считается основателем пушкинистики»! Но каким же образом «основатель пушкинистики» превратился в воронолога (так условно назовём биографов и всех поклонников Воронцова, поскольку «воронцововеды» звучит длинно, а «воронцовисты» неблагозвучно)? Ответ прост: Бартенев по договору с сыном М.С.Воронцова стал ДОЛГОВРЕМЕННЫМ (на 27 лет! 1870-1897г.г.) редактором и издателем АКВ. Сам же М.С.Воронцов к началу этого издания уже умер, но, как можно догадаться, свой архив завещал для публикации сыну, который и нанял для этого Бартенева.
А последний уже был не только известным пушкинистом, но ещё и архивистом-издателем, выпускавшим с 1863-го года журнал «Русский архив», где публиковались исторические и литературно-биографические материалы. Ну, а в качестве дополнения к своему журналу он взялся издавать и 40-томный «Архив князя М.С.Воронцова» (АКВ), поскольку плата за это материально поддерживала «Русский архив». И весьма основательно! Ну, а когда в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона мы читаем о Бартеневе: «Он же редактирует «Архив Князя Воронцова», то и понимаем, что все примечания (в т.ч. и то, какое процитировала О.Захарова), комментарии, вступления, да и весь формулярный список М.С.Воронцова составлялись именно им.
Но можно ли верить этому списку, хотя он и составлен очень опытным архивистом Бартеневым? Нет, нельзя, поскольку не всё в нём соответствует действительности! Так, например, абсолютно лживыми являются слова о том, что М.С.Воронцов в период 1801-1803г.г. «в походах и делах против неприятеля находился», т.к. в это время тот спокойно проживал в столице, в которой никаких «походов и дел против неприятеля» не было и быть не могло. Да и вообще он там мучился от большого безделья! И поэтому мы не удивляемся следующим словам Захаровой: «В автобиографии М.С.Воронцов писал об этом времени (1802–1803 гг.), что ему наскучило возглавлять парады и маршировать по улицам Санкт-Петербурга» (6). И при этом мы вспоминаем простую истину о том, что все автобиографии пишутся живыми людьми, а потому и спрашиваем: а почему Бартенев, издавая в 1889-м году формулярный список уже умершего М.С.Воронцова, не заглянул в его автобиографию и не согласовал её со своим списком? Ответ прост: главной целью Бартенева было придание Воронцову повышенной значимости! Пусть даже и за счёт всяких вымыслов. Тем более что дифирамбами в адрес Воронцова он одновременно выслуживался и перед его сыном - Семёном Михайловичем Воронцовым, своим богатым и долговременным работодателем.
Тянем ниточку дальше и спрашиваем: а случайно ли Семён Воронцов стал этим работодателем? Уж не было ли ранее, т.е. до 1870-го года, какого-нибудь момента, при котором ему могла бы потребоваться помощь издателя «Русского архива» (далее: РА) для сокрытия нелицеприятных данных, связанных с М.С.Воронцовым? Понятно, что отвечать на такие вопросы воронологи не станут. Так же, как и не станут говорить слово «странно», каким бы уместным оно тут не было. Ну, что ж, тогда мы посмотрим на одну из этих «странностей», когда в напечатанном Бартеневым в 1865-м году масонском списке (опять список!!) исчезло упоминание о М.С.Воронцове, которое по всем признакам в этом списке должно было находиться. Вот что пишет Захарова: «Мы не имеем сведений о членстве М.С.Воронцова в какой-либо из масонских лож того времени. Одна из них существовала и в Мобеже. П.И.Бартенев опубликовал в журнале «Русский архив» «Список членам ложи (Св.) Георгия Победоносца на Востоке Мобежа». …одним из основателей ложи являлся полковник Новоингерманландского полка Д.В.Нарышкин и адъютант графа М.С.Воронцова князь В.С. Голицын. В состав ложи входили и другие адъютанты командующего: И.Т. Ягницкий и А.Я. Лобанов-Ростовский. Но имени М.С. Воронцова нет» (7).
Странно! А ведь примерно в это же время в ложе «Соединённые друзья» был и друг Воронцова А.Х.Бенкендорф. Ну, а если копнуть родственников М.С.Воронцова, то и среди них обнаружится его родной дед - Роман Илларионович Воронцов (1717—1783), один «из первых деятелей русского масонства» (Википедия), который, оказывается, возглавлял ложу во Владимире и одно время числился «наместным мастером» в Санкт-Петербурге. Т.е. выходит, что и все адъютанты, и друг Бенкендорф, и даже дедушка М.С.Воронцова – все масоны, а вот его имени в масонском списке, изданном Бартеневым, почему-то нет!
Настораживаемся мы и тогда, когда исследователь Захаров В.Ю. (уж не брат ли Захаровой О.Ю.?), указывая на 1812-1813г.г., пишет следующее: «В состав масонских лож в это время влился цвет патриотически настроенной русской аристократии. Достаточно упомянуть кн. М.И.Кутузова-Смоленского, А.Остерман-Толстого, М.П.Баратаева, князей Долгоруких, Лобановых-Ростовских, графов Воронцовых… Вопрос о том, вступил ли в масонство сам Александр I, до сих пор остаётся открытым» (8). Т.е. историк Захаров во множественном числе называет «графов Воронцовых» масонами, но, к сожалению, не конкретизирует их имена, видимо, надеясь на то, что они и так всем известны. Ну, а кто же из «графов Воронцовых» мог быть в то время известен, как не сам М.С.Воронцов и его ближайшие родственники? Но почему имя М.С.Воронцова в масонском списке стало нежелательным? Да потому, что ещё в 1822-м году вышел рескрипт Александра I «О уничтожении масонских лож и всяких тайных обществ», после чего отношение к масонам резко ухудшилось (тем более что среди них был не только Бенкендорф, но и Пестель, Грибоедов, Чаадаев, а в конце - даже и Пушкин!). И поэтому афишировать масонство М.С.Воронцова даже и спустя многие годы, его сыну было не очень-то и желательно. И оно в РА исчезло!
Кстати, убирать из какого-либо перечисления нежелательные имена было свойственно и самому М.С.Воронцову, о чём Т.Г.Цявловская пишет так: «В “Мемуарах” кн. М.С.Воронцова за 1819-1833 годы”, составленных им для сестры леди Пемброк, есть упоминания о рождении всех его детей. Отсутствует только запись о рождении Софьи» (9). Но что это за «мемуары»? А это вышеупомянутые мной «Воспоминания» Воронцова, которые были опубликованы в 1891-м году всё тем же Бартеневым в 37-й книге АКВ. Ну, а нам после этого остаётся лишь удивляться, что, печатая всего два года назад в АКВ формулярный список М.С.Воронцова, Бартенев умудрился внести туда сведения, не соответствующие «Воспоминаниям» своего героя. Но зато какие приятные его сыну! Однако в том же 1865-м году, но уже в своих собственных «Воспоминаниях» Бартенев пишет: «С Плетневым до конца его жизни я был в беспрестанной переписке. Мы сходились в общей любви не только к Пушкину, но в особенности к Жуковскому». И позднее, как бы в продолжение своей «любви к Пушкину», он в РА 1890-го публикует различные пушкинские документы (10). И это, и записанные ранее Бартеневым рассказы о Пушкине, несомненная польза науке под названием «пушкинистика»!
Но проблема-то в том, что по Пушкину «В одну телегу впрячь не можно коня и трепетную лань». А потому быть одновременно пушкинистом и воронологом, т.е. «сидеть сразу на двух стульях», трудно, а порой и невозможно. Нельзя свести вместе «невольника чести» Пушкина с «полу-подлецом» Воронцовым, который был его врагом. А раз так, то можно лицемерить и предавать Пушкина, всячески прославляя Воронцова и получая за это хорошие деньги! Но почему я решил приписать это Бартеневу? Да потому, что, как только возникает тема «Пушкин и Воронцов», то именно от него в адрес Пушкина и идёт злонамеренная ложь и дезинформация.
Так, сразу же после указанного Оксаной Захаровой формулярного списка М.С.Воронцова в 35-й книге АКВ идёт вступление (на этот раз подписанное именем редактора - «П.Бартенев»!), в котором мы встречаем следующие слова о Воронцове: «Граф Бенкендорф принадлежал к числу его сердечных приверженцев… Понятно становится, как должен был относиться граф Бенкендорф к тем немногим лицам, которые хулили Воронцова и его деятельность. В число этих немногих заявил себя, вследствие минутной вспышки к собственному своему несчастью, А.С.Пушкин, что он горько в том каялся, о том граф Бенкендорф мог не знать, и полное безучастие его к участи великого поэта вполне естественно» (11).
Ну, и какая же могла быть «минутная вспышка», если эпиграмму о «полу-подлеце» Воронцове Пушкин дорабатывал спустя несколько месяцев после Одессы?! То же самое было и с эпиграммой «Сказали раз царю», отделка и беловой текст которой датируется январём 1825-го года. Какое могло быть «горькое раскаяние», если и спустя годы после Одессы мы встречаем у Пушкина сатирические и просто отрицательные образы, прототипом которых является всё тот же Воронцов? А ведь это не просто выпад продажного пушкиниста Бартенева против Пушкина, а выпад против истины! И, конечно, выпад против науки. Ранее в главе «Адвокаты полу-подлеца» я уже писал, что слова Бартенева о «раскаянии» Пушкина перед Воронцовым «ещё в 1926-м году решительно оспорил М.П.Алексеев, заявивший, что слова Бартенева «следует принимать с большими оговорками». И вот эти слова будущего академика и председателя Пушкинской комиссии я, спустя 93 года, вынужден дополнить следующим категорическим заявлением: без всяких больших и малых оговорок слова Бартенева о «раскаянии Пушкина перед графом Воронцовым» надо отбросить, как слова лживые и злонамеренные!!!
Да и вообще всё, что писал Бартенев после того, как стал общаться с сыном «полу-подлеца» Воронцова, нужно самым тщательным образом перепроверять! Т.е. будущим пушкинистам при обращении к Бартеневу по теме «Пушкин и Воронцов» помимо правила «Доверяй, но и проверяй!» всегда надо иметь перед глазами табличку с надписью: «Осторожно, мошенник!» Тем более что и современники П.И.Бартенева не раз сталкивались с его неприглядными выходками, из-за чего муж сестры Пушкина и называл его в семейной переписке «беспечным дьяволом», «хромоногим» и «медным лбом». И уж совсем не случайной выглядит ссора первого пушкиниста П.В.Анненкова с Бартеневым, этим «вторым пушкинистом». И при этом прав в их конфликте, конечно, был Анненков, который заключил с родственниками Пушкина договор по разбору и публикации архива, а Бартенев, пока Анненков разбирал два сундука с бумагами Пушкина, выманил у сестры Пушкина с помощью Соболевского информацию, которую без всякого предупреждения и напечатал. Т.е. отнял то, что должен был печатать П.В.Анненков! И вот как об этом пишет историк О.А.Хвостова: «..Ни Павлищева, ни Ольгу Сергеевну доводы Соболевского в бескорыстности Бартенева и необоснованности претензий Анненкова не убедили. Сестра поэта продолжала гневаться на Бартенева и Соболевского. Павлищев тоже не мог успокоиться: составил специальное заявление для редакций «Северной пчелы» (Булгарину), «Москвитянина» (Погодину) и «Московских Ведомостей», в котором настаивал на незаконном получении Бартеневым от неизвестного лица записки о Пушкине, предназначенной для Анненкова» (12).
Но Бартенев обидел не только Анненкова и родственников Пушкина, но даже и Чаадаева. Вот слова Хвостовой: «Бартенев неустанно записывает в свои тетради рассказы С.П.Шевырева, М.П.Погодина, П.Я.Чаадаева, квартиру которого он посетил 30 сентября 1850 г.: “Я встретил самый радушный прием, какого и ждал... Он был со мною совершенно откровенен, и я провел с ним больше 13 часов в беспрерывной беседе о Пушкине. Ни от кого я не слыхал столько подробностей. Кроме разговора мы читали письма, которые к нему писал Пушкин, и он делал на них пояснения”. Примечательно, “когда появилось первое исследование Бартенева о Пушкине, на автора книги жестоко обиделся Чаадаев: ему показалось, что в ней недостаточно оценено и выяснено его, Чаадаева, влияние на Пушкина» (13). Повторю: «жестоко обиделся Чаадаев».
Ну, а кто читал мою главу «Устная новелла Пушкина», мог столкнуться и с моим недовольством по поводу отсутствия у Бартенева указания на время, когда Пушкин рассказал эту новеллу Нащокину. Понятно, что в самой «устной новелле» Пушкин, будучи мистификатором, не захотел указать время её действия и имя «блистательной дамы», с которой у него было ночное свидание. Однако скрывать время, когда Пушкин рассказал другу эту «устную новеллу», не было оснований ни у Нащокина, ни у Бартенева. Тем более что сам Нащокин, обладавший хорошей памятью, забыть дату пушкинского рассказа не мог. Хотя стоп-стоп! Он-то не мог, а вот Бартенев… Ну, и почему же ему, воронологу, всячески поддерживавшему авторитет М.С.Воронцова, не скрыть дату рассказа, если по ней можно было выйти на графиню Воронцову? И, тут же, как подсказка, на полях записи Бартенева соответственно и появилось имя графини Фикельмон! И ведь действительно, именно у Бартенева была возможность переключить внимание читателей «устной новеллы Пушкина» на Фикельмон, сделав с помощью приятеля приписку о ней на полях своей записи. И результат налицо: намёк на чету Воронцовых в «Устной новелле Пушкина» убран, а перед читателями в не самом лучшем виде появился женатый Пушкин, который изменяет своей молодой жене с графиней Фикельмон! И при этом тратит большие деньги из семейного бюджета. И вот на эту предполагаемую мной мистификацию Бартенева и «купились» многие пушкинисты из XX-го века! Кроме, конечно, осторожного Леонида Гроссмана.
Повторю ещё раз: совсем не случайно в записанной Бартеневым «Устной новелле» нет даты пушкинского рассказа Нащокину, а на полях этого рассказа появилось указание на Долли Фикельмон, как на ту блистательную даму, с которой у Пушкина было ночное свидание в Петербурге. Тетрадка-то с этой записью хранилась у Бартенева долго. И даже тогда, когда он стал отъявленным воронологом и, подобно Иуде, продавшему Христа, предал Пушкина хоть и не за «тридцать серебряников», но всё же за российские рубли!
А так всё нормально - хороший архивист Бартенев, очень хороший! Хотя и такой же подлый, как и «полу-подлец» Воронцов.
Примечания.
1. «Пушкин и его современники», Сборник научных трудов, выпуск №5, РАН, ПД, «Нестор-История», 2009.
2. Левкович Я.Л. Документальная литература о Пушкине (1966—1971 гг.) // Временник ПК 1971, Л., 1973, c.70.
3. Аринштейн Л. М. К истории высылки Пушкина из Одессы. С. 294.
4. Альтшуллер М. «Еще раз о ссоре Пушкина с Воронцовым», «Пушкин и его современники», Сборник научных трудов, выпуск №5, РАН, ПД, «Нестор-История», 2009.
5. Захарова Оксана Юрьевна «Генерал-фельдмаршал светлейший князь М. С. Воронцов. Рыцарь Российской империи», глава 2-я, «Начало военной карьеры М.С. Воронцова».
6. О.Ю.Захарова Указанное сочинение, глава 2-я, «Начало военной карьеры М.С. Воронцова».
7. там же.
8. Захаров В.Ю. ОСНОВНЫЕ ЭТАПЫ РАЗВИТИЯ МАСОНСТВА В РОССИИ, ЕГО СООТНОШЕНИЕ С КОНСТИТУЦИОНАЛИЗМОМ, 2008.
9. «Прометей», т.X, 1875, с.43.
10. «Обязательства по ссуде…», см. XVII, 633, 642.
11. АКВ, М., 1889г., книга 35, стр.19-20.
12. Хвостова О. А. П. И. Бартенев и П. В. Анненков в работе над материалами для биографии А. С. Пушкина // Изв. Сарат. унта. Нов. сер. Сер. Филология. Журналистика. 2018. Т. 18, вып. 3. С. 275-279. DOI: 10.18500/1817-7115-2018-18-3-275-279.
13. Там же.