Кому неизвестно, что императрица Екатерина II посвящала свое царственное время науке и литературе, чтению трудов великих мыслителей и людей государственных. В один из вечеров 1784 года, ей пришла в голову великая мысль, имеющая весьма важное значение для разъяснения доисторических судеб человечества, положившая прочный фундамент новой науке и опровергающая верность самых ранних библейских преданий.
Нельзя допустить, чтобы мысль императрицы была не более как продукт досужей эрмитажной фантазии, как литературная забава, игрушка пытливого ума. Нет! та мысль, осуществлению которой императрица посвятила девять месяцев усидчивого труда, - не была мимолетной фантазией. Ученые современники императрицы Екатерины не понимали высокого значения ее гениального замысла. Императрица, как женщина гениальная и стоявшая выше многих знаменитых современных ей ученых париков, чувствовала и сознавала, что запавшая в ее голову мысль необыкновенной важности, но она не могла еще тогда решить, какие формы и размеры дать тому зданию, которое ей хотелось построить.
Но ни тогдашняя наука, ни ученые представители русской академии не могли оказать ей помощь и содействовать развитию и уяснению того, что бы сделать из такой счастливой концепции, или находки. Нет сомнения, что разительное сходство в названиях одного предмета в разных языках обратило на себя внимание Екатерины, но что же из этого? Сходство это обращало на себя внимание многих, но из этого ничего не выходило.
Мысль о необходимости изучения языков всего земного шара, с практической точки зрения, появилась, положим, давно и первое приложение ей сделали католические миссионеры, распространявшие слово Божие во всех концах миpa, потом институт «De propaganda fide», т. е. институт миссионеров в Риме, организовал дело изучения всевозможных языков с религиозной целью.
Но мысль сравнить все языки и делать выводы, которые послужили бы фундаментом для науки сравнительного языкознания, пришла впервые только императрице Екатерине и принадлежит исключительно ей одной...
Мысль эта была достойна русской государыни, царство которой заключало в себе особый мир народов и языков. И где действительно, ощутительнее всего, могла быть польза от подобного издания, как не в России, где говорят на ста языках и наречиях.
Какие затруднения встретила императрица, приступив к осуществлению своей мысли, и каким путем она достигла своей цели, мы видим это из письма ее к Циммерману, писанному к нему по французски, 9-го мая 1785 года. Вот это письмо в русском переводе:
«Ваше письмо вывело меня из того уединения, в которое я была погружена около девяти месяцев и от которого едва могла освободиться. Вы не угадаете вовсе, что я делала; по редкости факта я расскажу вам его. Я составила список от 200 до 300 русских коренных слов, которые велела перевести на столько языков и наречий, сколько могла их найти: их уже более 200. Каждый день писала я по одному из этих слов на всех собранных мною языках. Это показало мне, что кельтический язык походит на язык остяков, что на одном языке называется небом, то на других значит облако, туман, свод небесный. Слово Бог означает на некоторых наречиях (диалектах) высочайший или благой, на других солнце или огонь. Наконец, когда я прочитала книгу «Об уединении», этот мой конек, моя игрушка (dieses Steckpenpferdchens) мне надоела. Однако, жалея бросить в огонь такое множество бумаги, притом же, так как зала в девять сажень длины, служившая мне кабинетом, в моем Эрмитаже, был довольно тёпл, поэтому я пригласила профессора Палласа и, искренно сознавшись ему в моем прегрешении, согласилась с ним напечатать мои переводы, которые, быть может, окажутся полезными для тех, которые пожелали бы воспользоваться скукой своего ближнего. К пополнению этого труда недостает только нескольких наречий Восточной Сибири».
Письмо оканчивается так: - «Посмотрим, кто захочет, продолжить и обогатить, это будет зависеть от соответствующего рассудка тех, кто позаботится об этом, и не посмотрит на меня вообще».
Это письмо ясно показывает, что к своей великой идеи императрица Екатерина пришла самостоятельно, но исполнение ее замысла было испорчено или не знанием предмета исполнителей, или сторонними силами с целью не допустить развитие этого предмета в России.
Но в гениальном уме императрицы явилась та мысль, что интересно было бы проследить, как далеко и широко идет сходство названий одного и того же предмета в разных языках. Если оно идет далеко, то это послужит неоспоримым доказательством единства рода человеческого, и все люди дети одного отца и одной матери, как бы эти прародители ни назывались у разных народов. Но легко задаться подобною мыслью, а впервые выполнить-то ее каково!
Но что ж, надо попробовать и убедиться: действительно ли сходство так часто и явно, как кажется на первый взгляд, и императрица стала пробовать. Разумеется, сначала пошли в ход словари языков европейских, которые могли ей быть доступны. Она горячо принялась за дело и до того им увлеклась, что, не смотря на свои государственные заботы, посвятила целых девять месяцев на собирание названий одного и того же предмета, в разных языках.
Посвятив столько времени забаве, которая завлекала ее все более и более, императрица увидала, что она могла только навести на мысль подобного предприятия, но что оно не под силу одному человеку, и решила: выбрать название предметов первой потребности, предметов, окружающих человека и составляющих его духовную и физическую природу. Оказалось, что и тут следовало ограничиться, чтобы задать себе задачу исполнимую. После долгих прений и советов, выбрано было всего 286 слов, которых значение требовалось привести на всех известных тогда языках миpa. Оказалось, что в то время было известно только 200 языков, т. е. таких, которых слова можно было добыть.
После долгих приготовлений, императрица обратилась к академику Палласу, поручив ему издание в свет всех собранных материалов. Паллас тогда же известил европейских ученых о скором появлении необыкновенного труда, посредством объявления, изданного им 22-го мая 1786 года, на которое откликнулись многие иностранные ученые, письменно заявившие о полнейшем своем сочувствие этому великому предприятию императрицы Екатерины.
В следующем 1786 году, было напечатано в Петербурге небольшое сочинение, которое должно было служить руководством, к сравнению Языков «Model е du vocabnlaire, qui doit servir & la comparaison de toutes les langues» (Эскиз словаря, который должен служить для сравнения всех языков). Оно было разослано по всему государству, доставлено нашим посланникам при иностранных дворах и многими иностранными учеными для перевода заключающихся в нем слов на разные языки.
Губернаторами также предписано было собрать известия о языках народов, находящихся в управляемых ими губерниях, что и было ими исполнено. Pyccкиe посланники, находившиеся при иностранных дворах, в свою очередь, содействовали этому великому предприятию, собирая сведения о языках и наречиях того государства, где они находились. Кроме того, этот конспект был отправлен из Мадрида, Лондона и Гаги - в Китай, Бразилию и в Соединенные Штаты. В этих последних великий Вашингтон при¬гласили губернаторов Соединенных Штатов к собранию требуемых известий. Знаменитые ученые всех стран принимали живое участие в этом деле и доставили богатые дополнения к «Словарю».
Вот что может наделать хорошая мысль, забравшаяся в гениальную голову. Сотрудников явились целые сотни, денег не жалели и порядочно таки потратили. Материал накоплялся день от дня. Наконец, пришло время приняться за обработку и редакцию его. Решено было после русского слова печатать под ним его значение на 200 языках (51 европейских и 149 азиатских) 285 русских слов распределены были по алфавиту.
Когда великая идея попала в руки академиков, которые взялись исполнить свое дело как можно аккуратнее, императрице было уже не до сходства названий. Ее заняли другие более важные предметы - государственные нужды.
Бедный Паллас кряхтел и корпел над подборкой слов и корпел целых четыре года, пока, наконец, труд его был окончен и вышел под названием: «Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею всевысочайшей особы (императрицы Екатерины II); издал П. С. Паллас. 2 части. Спб. 1787—1789». (Цена назначена была 40 руб. ассигнациями). Это был первый фазис осуществления великой идеи великой императрицы!
Труд этот сделал эпоху в языкознании - это бесспорно. Но к чему послужила, какую и кому могла принести пользу подобная книга, подобный гигантский труд в России? Никому, ни к чему не послужила эта книга, никому она не принесла пользы, никому она не была нужна!
Печатание словаря продолжалось два года; печатался он в значительном количестве экземпляров и печать стоила немало. Цена была назначена не слыханная - аж 40 руб. ас.! Великая идея потерпела фиаско. Наша академия оказалась не на высоте своего призвания и напудренные академические парики стояли чрезвычайно низко в сравнении с гениальной императрицей.
Разумеется, все издание «Словаря» осталось на руках академии. Европа знала об нем лишь по нескольким отзывам, но пользоваться им не могла, и дело кончилось тем, что все издание «Сравнительного Словаря» и перепечатка его по другой системе и с дополнениями Ф. Янкевича де-Mиpиeвo (в четырех томах, тоже ценой 40 р. ас.) было продано на пуды, на макулатуру. Значит наши академические немцы спасовали и сослужили императрице плохую службу.
И только спустя целую четверть столетия, в 1815 году, в Петербурге вышло на немецком языке (!?) сочинение Ф. П. Аделунга под заглавием: «Catharinene der Grossen .Verdiaste am die vergleichende Sprachkunde» (Заслуги Екатерины Великой в сравнительном языкознании), в котором находим полную историю «Сравнительного Словаря» и где автор говорит, что великий дух этой государыни является во всем блеске в этом ее творении, которое должно считать новым для нее памятником.
Но великие мысли не умирают! Их нельзя испортить и завалить ученым грузом, чтоб они не всплыли на свет Божий. Так было и с гениальной мыслью императрицы Екатерины.
В этом же 1802 году, юноша Клапрот предпринимает уже в Веймаре «Asiatischer Magazin» - периодическое издание, наполненное весьма интересными статьями и драгоценными материалами об Азии, и обнаруживает перед ученой Германией удивительные успехи, сделанные им без посторонней помощи, в отрасли науки, на которую до того не обращали внимания. В это время чрез Веймар проезжал
Польский магнат и меценат, граф И. Потоцкий, в Веймаре был увлечен общими толками местной интеллигенции о молодом даровитом Клапроте (синологе) и его издании, граф пригласил его к себе и, познакомившись с ним, счел долгом обратить на него внимание русского правительства, - замышлявшего тогда послать в Китай посольство, при котором надо было иметь и человека, знакомого с китайским языком, хотя бы теоретически. Граф Потоцкий уговорил Клапрота бросить свое издание и обещал ему в России золотые горы...
По приезде в Петербург, граф Потоцкий сообщил тогдашнему министру иностранных дел, князю Чарторыскому, о своей необыкновенной находке в Веймаре имея в виду Клапрота. В 1804 году Клапрот прибыл уже в Петербург и вскоре поступил в академию наук адъюнктом по отделению восточных языков и литературы.
В следующем году, он был определен в качестве переводчика при посольстве, отправленном под начальством графа Головкина в Китай. Он проехал Сибирь, останавливаясь на дороге между башкирами, самоедами, остяками, якутами, тунгусами, киргизами и другими инородцами, бродившими по беспредельным пустыням северной Азии, и изучал их нравы, записывая слова различных наречий, известия о вере инородцев, собирая сведения об их постепенных переселениях, и таким образом готовил богатый материал для своих важных трудов, которые предпринял впоследствии. Посольство прибыло в Кяхту 17-го октября 1806 года и 1-го января 1806 года перешло уже чрез китайскую границу, но пустейший вопрос китайской церемонии помешал ему достигнуть своей цели, и заставил наше посольство отнестись к китайским требованиям с презрением и возвратиться вспять.
Если посольство графа Головкина не увенчалось успехом в политическом отношении, за то оно было благотворно для ученых целей и исследований, благодаря усердию и деятельности ученой комиссии, состоявшей при посольстве, подчиненной графу Потоцкому, и в частности Клапроту, который не только близко и основательно ознакомился с языками северной Азии, но успел собрать драгоценную коллекцию книг: китайских, маньчжурских, тибетских и монгольских. В награду за это академия наук, по возвращении Клапрота в 1807 году, удостоила его звания экстраординарного академика, а император Александр пожаловал ему постоянную пенсию.
Едва отдохнув после своего утомительного путешествия, Клапрот занялся рассмотрением всех изданных академией мемуаров до последнего, отыскивая все, что шло к избранному им кругу знания; но на этом дело не закончилось – он принялся за рассмотрение списков дел и, между прочим, набрел на труды Мессершмидта, прожившего при Петре Великом целых десять лет в Сибири, до открытия еще нашей академии, и занимавшегося там, с необычайною добросовестностью, изучением инородцев, среди которых он жил, во всех отношениях, а следовательно и в лингвистическом.
Клапрот нашел целые сокровища в академическом архиве - это были вокабуларии разных языков и наречий северной Азии, до которых нашей академии не было дела.
Академия почувствовала, какой гусь попал в ее среду, и стала помышлять, как бы от него избавиться. Не смотря на то, что Клапрот провел целых 20 месяцев, возясь с нашими сибирскими инородцами, что он пространствовал около 1,800 миль, т. е. до 13,000 верст, его отправили на Кавказ (в Грузию), где он пробыл около года, занятый самыми трудными исследованиями, и вскоре возвратился в Петербург с новыми правами на расположение к нему русского правительства. К несчастью, находясь на Кавказе, он увлекся страстью, простительной в его летах, и увез черкешенку, что произвело страшный гвалт во всем ауле, черкешенку отняли, а Клапрот поспешил уехать в Петербург. Это ничтожное обстоятельство представило академикам случай отделаться от беспокойного лингвиста навсегда: академия не пожелала иметь в своей среде такого неприличного ученого, и немцы коллективно подставили ему ножку. В 1812 году, обо всем этом было доведено до высочайшего сведения с необходимыми комментариями, и Клапрот был лишен чина, звания академика и дворянства и должен был удалиться из пределов России.
Хотя говорят, что лежащего не бьют, но в ученом игре лежащего-то и истязают. Это правило сохранилось и по настоящее время... Академики осудили Клапрота по драконовским законам, изложив в «Мемуарах» академии всю его историю с разными прибавлениями. Словом оскандалили его на весь ученый мир.
Знакомый с работами Клапрота прусский государственный сановник и знаменитый впоследствии филолог, Вильгельм Гумбольдт, принял в Клапроте живое участие, которого тот вполне заслуживал, и исходотайствовал ему, в 1816 году, у своего короля, Фридриха Вильгельма, звание профессора азиатских языков и литературы, с ежегодным жалованьем в 6,000 талеров, и позволение остаться нaвсегда в Париже. Не будь истории с черкешенкой, никогда бы Клапроту не видать такого жалованья и возможности жить независимо в Париже и делать что хочешь... т. е. заниматься своим любимым предметом, имея под рукой знаменитую парижскую королевскую библиотеку, заключающую в себе неоцененные сокровища для лингвиста...
Не заботясь более о своей будущности, Клапрот с новым жаром предался своим любимым занятиям и обнародовал массу сочинений по лингвистике, частью как автор, частью как переводчик и издатель. Нам нет надобности ни перечислять его трудов, ни знакомить с ними читателя и отдаляться от главнейшей цели нашей статьи, - нам остается только сказать, что пребывание его в России, с 1804 по 1812 год, сослужило большую службу делу, которому императрица Екатерина положила основание.
Клапрот первый понял значение идеи императрицы, и в голове его составился план, как подвинуть это великое дело; он понял в то же время, что исполнение мысли императрицы Палласом было неудовлетворительно. Наша тогдашняя академия не поняла, не догадалась, к чему должен был повести труд, возложенный на Палласа, что следовало сделать из этого труда. Клапрот стоял выше наших тогдашних академиков целой головой. Он уже пришел к тому, какой вывод можно сделать из труда Палласа, но видя, что всего сделанного последним весьма недостаточно, он заговорил о необходимости назначения экспедиции для изучения сибирских инородцев, в которой он, под начальством графа И. Потоцкого, играл бы главную роль.
Возвратившись с неудавшимся посольством в Петербург и обревизовал все периодические издания академии и ее архивы, собрав тут все, что годилось для его труда, - Клапрот не мог не заметить большого пробела в сравнительных словарях Палласа относительно кавказских народов, и вот главная причина, почему он так рвался на Кавказ, где, между прочим, и нарвался на черкешенку, за которую уж слишком дорого поплатился...
Не смотря на то, что на Кавказе Клапрот пробыл около года, он в течение этого времени собрал богатую жатву, какую только в то время можно было собрать, потому что многие места Дагестана для него были недоступны. Его словарь (сравнительный) кавказских наречий составлен довольно добросовестно, вполне удовлетворял задуманной им цели и мог принести пользу нашим чиновникам, служившим на Кавказе, если бы только у них была охота хоть сколько нибудь знать язык того народа, среди которого они вращались и были в сношении...
Но из всех его трудов наиболее важен труд его «Asia Poliglota» (многоязычная Aзия) – это первый камень, положенный Клапротом в основание сравнительной филологии, это первый вывод, сделанный из труда Палласа, рабски исполненного по мысли великой государыни, но что должна была сделать, собственно, наша академия.
В Клапроте мысль Екатерины II нашла гениального последователя, и «Asia Полиглота» до тех пор не теряет своего значения, пока, наконец, не появятся классические труды по сравнительной филологии северных и средне-азиатских языков и наречий, а об этом у нас не только еще не помышляют, но, напротив, препятствуют те, которые должны бы содействовать.
Но возвратимся к «Asia Poliglota». Этот труд вполне знакомит нас с языками северной и средней Азии, Кавказа и отчасти южной Азии, за исключением, впрочем, индийских языков и их наречий. Книга эта драгоценна для каждой библиотеки, для каждого ученого, занимающегося хотя отчасти языками, которыми говорит преимущественно pyccкиe инородцы в северной Азии на Кавказе. Чрезвычайно важен и сравнительный атлас восточных языков, приложенный к этому труду, написанному автором на немецком языке, хотя изданному в Париже, с намерением сделать свою книгу доступной преимущественно немецким ученым, а в том числе и нашим академикам.
Но этот чисто ученый труд, появившийся лишь в 1823 году, которому Клапрот посвятил около двадцати лет, и о котором французские ученые выразились: «Ouvrage capital, il classe les peuples de l’Asie d’apres leurs idiomes» (Основной труд, который классифицирует народы Азии по их идиомам), - был воспрещен к привозу в Poccию!
Как вам это нравится? Не дать в России ходу книге, служащей единственным ключем к изучению нашего многонационального народа и их языков!..
Естественно возникает вопрос по какому же поводу книга эта могла быть запрещена?
Продолжение: http://www.proza.ru/2019/07/25/1059